Демоны в Ватикане

Александр Рудазов

Яцхен #3

Владыка всех лихорадок и бед, скалящийся Темный Ангел о Четырех Крылах, Рогатый, с гниющими чреслами, боль которых вынуждает Его выть через клыки над землями городов, посвященных Апхкхаллу, как на высоте Солнца, так и на высоте Луны; со смерчем и ветром, и очень способный чародей тот, кто сможет изгнать Пазузу однажды вселившегося в человека, потому что вселение это приводит к смерти.

    Некрономикон

И Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах.

    Евангелие от Матфея

Глава 1

Что-то мне хреново в последнее время. Причем с каждым днем – все хреновее и хреновее.

Меня однозначно поимели. Поимели в самой что ни на есть циничной форме. Как ни глянь, не везет просто фатально. Наверное, высшие силы постоянно обо мне думают.

Очень плохо думают.

Но давайте все по порядку. А то у меня, чего доброго, мозги вскипят от перенапряжения.

Расстались мы на том, что я весьма ловко, как мне тогда казалось, разоблачил одного из архидемонов Лэнга – Пазузу. Этот здоровенный монстр с совино-черепашьей мордой на протяжении тысячелетий благополучно косил под дурачка, притворяясь чемпионом мира по слабоумию. Выходило у него это на диво недурно – натренировался, надо полагать.

На самом же деле Пазузу оказался очень даже неглупым парнишкой. Раскрыл мою тайну и вздумал шантажировать, требуя помощи в побеге. Спросите, каком побеге? Тут дело в том, что будучи уроженцем совсем другого Темного мира, он не испытывал особо теплых чувств к Лэнгу. Поэтому все это время вынашивал планы – как бы это ему исхитриться и сделать ноги в какой-нибудь другой мир.

Уж не знаю, куда конкретно он планировал свалить… на Канары, может быть? Я бы на его месте свалил на Канары. Или в какое-нибудь другое место, где много солнца, моря, прохладительных коктейлей и загорелых девчонок в бикини. Да чтобы при этом от меня еще и не разбегались с воплями, как бывает обычно.

Знаю-знаю, у меня высокие запросы, но никто же не запрещает бедному яцхену чуточку помечтать?

В любом случае, Пазузу достались совсем не Канары. Досталась ему Земля-1691. Я так называю этот мир, потому что он есть одно из множества отражений моего родного. В нашем секторе таких отражений довольно много. Почти каждый двадцатый мир – очередная копия старушки Земли. Почему так – не имею ни малейшего понятия.

Мироздание – штука сложная.

Конечно, эти копии – довольно условные копии. Вот хотя бы та же Земля-1691, на которую притащили нас с Пазузу. Год там, как нетрудно догадаться, 1691 от Рождества Христова. Но планета выглядит малость по-другому, чем наша в аналогичную эпоху. Техническое развитие – по-прежнему позднее Средневековье. До сих пор не изобретены ни порох, ни книгопечатный станок.

Насчет компаса не уверен, не уточнял, но Америку точно пока еще не открыли. Зато до Австралии уже добрались, поэтому можно предположить, что тамошние мореходы по-прежнему плавают вдоль береговой линии, стараясь далеко от нее не удаляться. Поскольку на месте Суэцкого перешейка у них Суэцкий пролив (и довольно широкий), искать короткий путь в Индию не требовалось – куда уж короче-то?

И вообще карта мира там несколько другая, хотя общие очертания и похожие. Я, правда, видел только карту Европы, но отличий насчитал немало. Британия – не остров, а полуостров. Зато Испания – наоборот. Черное море – никакое не море, а огромное озеро на манер Каспийского. Ибо пролив Босфор отсутствует напрочь. Та же картина и с Балтийским морем – даже еще хуже.

Про политическую карту я вообще молчу. Совершенно иная расцветка. И мне, как патриоту, особенно обидно, что в этом мире нет России. Есть великое княжество Славия, но тамошние жители к русским отношения не имеют – так, отдаленные родственники.

А на месте Москвы вообще разместились земли гоблинов!

Да-да, я не оговорился. Именно гоблинов. В том мире человек – не единственный разумный вид. В одной только Европе преспокойненько живут гоблины и тролли, эльфы и цверги, огры и гномы…

И магия у них тоже присутствует, ага. Тамошняя христианская церковь не то чтобы ее одобряет, но уничтожить под корень пока что не стремится. Священники и маги худо-бедно ухитряются сосуществовать.

Кстати, Церковь там единая, без разделения на православие, католицизм, протестантизм и всякие малые конфессии и ереси. Их вариант наиболее близок именно к католицизму – с Папой Римским (правда, сам Рим здесь пару веков назад переименовали в Ромецию, да и располагается он немного не там, где у нас) и прочим. Но все же есть и определенные отличия – миры-то все-таки разные. Богослужение уже много лет ведется не только на латыни, но и на национальных языках.

Так, стоп. Это мы куда-то не туда заехали. На хрена это я здесь взялся историю с географией преподавать? Нас на данный момент интересует несколько иное – а именно, за каким хреном нас с Пазузу туда затащили.

Вообще-то, тащили одного только меня. Магнус Рыжебородый, придворный волшебник королевства Дотембрия, пригласил меня… ну, по знакомству, если можно так выразиться. В Дотембрии я уже свой человек… демон. У меня там много знакомых, можно даже сказать – друзей. В самых высоких кругах, кстати. Тут тебе и принц Сигизмунд, и принцесса Лорена, и кардинал дю Шевуа…

Вот меня и пригласили – как бы в гости.

А Пазузу им достался попутно. Паровозиком, так сказать. На момент вызова мы с ним были крепко-накрепко сцеплены. Потому что дрались.

Это я так, на всякий случай уточняю. Для тех, кто не помнит.

Что было дальше? Дальше Пазузу сбежал. Он до сих пор принимает меня за Лаларту и полагает, что у меня есть все положенные архидемону примочки. А тут еще и придворный волшебник мне малость подсобил – вот наш здоровенный демон и решил очкануть на всякий случай.

Однако если Пазузу узнает, что я никакой не Лаларту, а просто «китайская копия»… блин, мне уже заранее себя жалко. В обычном бою мы с ним более-менее на равных – он сильнее, зато я шустрее. Но если он поймет, что у меня нет папиных способностей… тогда пустит в ход магию. У архидемонов она страшно мощная. Правда, на других архидемонов почти не действует – между собой они дерутся когтями и зубами.

«Они»?.. Или все-таки «мы»?.. До сих пор не уверен в своем статусе. А после того, что сегодня случилось – в особенности.

Но пардоньте муа, я ведь так и не рассказал, что же такого сегодня случилось. И вчера тоже. Ведь с момента разоблачения и побега Пазузу прошло уже несколько дней. И эти несколько дней…

Начнем с того, что в Дотембрии я первоначально задержался ненадолго. Собственно, вообще не задержался. Даже не успел спросить, зачем меня призвали. Точнее, спросил, но мистер Магнус замямлил, что это очень долго объяснять, что об этом лучше побеседовать в присутствии короля и кардинала…

Поэтому я задал еще только один вопрос – может ли это обождать пару дней? Мне ответили, что времени в запасе не вагон, но обождать два-три дня все же можно. Так что я извинился, попросил разрешения ненадолго отбыть, тут же его получил и быстренько переместился… на Девять Небес, к леди Инанне.

Прекрасная богиня выслушала мой рапорт, вежливо удивилась тому, что редиской оказался как раз тот, кого мы меньше всего подозревали, и выдала дальнейшие инструкции. Предельно простые – разыскать Пазузу и вломить ему.

А чтобы у меня был реальный шанс это сделать, Инанна пообещала специальное средство – персонально против Пазузу. Одно прикосновение – и демон… нет, не умрет. Богиня Добра и Света не убивает живых существ.

Меня она, правда, в свое время как раз убила, но тут ситуация совершенно иная. Вы же не станете привлекать к суду детского хирурга за то, что он, сволочь такая, потрошит ножом младенцев? Разницу понимать надо – лекарства редко бывают сладенькими.

Нет, Пазузу не умрет. Всего лишь будет заточен в магической клетке. Соответственно, моя задача сводится к тому, чтобы исхитриться этой штукой до него дотронуться… но уж это-то я смогу.

Наверное.

Загвоздка в том, что Инанна Пазузу ни разу не видела. Или все-таки видела, но так давно, что уже напрочь забыла. А для создания такого оружия ей нужно хотя бы одним глазком взглянуть на ауру объекта. И это логично – как можно соорудить, скажем, волчий капкан, если даже не знаешь, как эти самые волки выглядят?

Однако лично с волком встречаться все же необязательно. Вот и Инанне не нужна личная встреча с Пазузу – достаточно образца ауры. А таковой образец заполучить не так уж сложно – он присутствует на любой частице тела, на фотографии, на оставленном следе, на личных вещах… вот на этом мы и решили остановиться. Фотографий и частиц тела Пазузу у меня нет, рыскать по Лэнгу в поисках следов, которые оставил персонально он, желанием не горю… но добыть какую-нибудь его вещицу вполне реально.

И именно для этого я и нахожусь здесь – в Башне Пазузу. Точнее, пока еще рядом с ней – стою и жду, когда отопрут.

Многоколонный Ирем ничуть не изменился за несколько прошедших дней. Башни, бесчисленные башни куда ни кинь взгляд. И в каждой башне сидит демон или даже целая куча демонов. Есть частные дома, есть административные учреждения.

Есть и магазины – о, если вы никогда не посещали универмаг Ирема, вы не знаете жизни! Там можно приобрести практически все. Даже не представляете, какой океан всевозможного добра хранится на этих складах.

Только в продуктовый отдел лучше не заходить – с непривычки стошнить может. Деликатесы демонов – это не то, что может прийтись по вкусу гурману человеческого рода.

Разве что особо искушенному.

Причем со склонностью к каннибализму.

И копрофагии тоже – там ведь и для маскимов есть отдел.

– Сухарики! Сладкие сухарики! – словно отвечая моим мыслям, прошел мимо маским-лоточник. – Сладкие сухарики со вкусом говна!

Не стану я это покупать, пожалуй.

А погода сегодня хорошая. По меркам Лэнга, конечно. Как всегда, сумрачно, холодно, дует леденящий ветер, а в небе светятся алые луны-близнецы.

Все-таки интересно, что это такое? Помнится, Носящий Желтую Маску, когда разговор случайно коснулся этой темы, назвал их аркалами. Однако я так и не решился спросить, что такое «аркал». Потому что архидемон по идее и так должен это знать. Представьте, что к вам на улице подходит прохожий и спрашивает – а что это у вас за желтый шар такой в небе болтается?

С каким лицом вы на него посмотрите?

А вдруг и вправду нечто вроде спутников, а?.. Может быть, даже искусственных. Ведь у Лэнга тоже есть определенного рода «космос» – только состоит он не из вакуума, а из чистейшей Тьмы. И где-то в этом бесконечном мраке размещены другие «спирали Мёбиуса», подобные Лэнгу. Другие «планеты». С настоящими планетами эти загадочные образования не имеют ничего общего, но надо же их как-то называть.

Скорее всего, они тоже населены демонами, только уже «инопланетными» – ничего не знающими ни о Кадафе, ни о Ктулху, ни о Мардуке с его Печатями. Равно как жители альфы Центавра (если они существуют, конечно) даже не подозревают о нашей Земле и тех, кто ее населяет. И мир наш они называют вовсе не Землей, а… хрен его знает, как они его называют. «Брщбрыгррыддык» или как-нибудь наподобие.

Я бы туда с удовольствием заглянул… ну, или на Марс хотя бы. Но вот те хрен – обломись, шестирукий урод. Все миры разделены на «подконтинуумы», и межмирное перемещение идет между теми планетами или иными «сегментами», что соответствуют друг другу. Лэнгу соответствует планета Земля, планета Каабар, планета Рари и так далее. Между ними и путешествуем. А вот куда-нибудь на Луну слово энгаха не перенесет, хоть ты тресни.

Возможно, тут может помочь какая-нибудь другая магия, более мощная… но у меня к ней доступа нет.

Кстати, Девять Небес устроены почти так же, как Лэнг, только с другой «полярностью». Тамошний космос заполняет чистейший Свет. И этих самых Небес там на самом деле вовсе не девять, а бесчисленное множество. А сгруппированы они в своеобразные «созвездия» по девять штук, отсюда и название.

Измерение Земля ведь тоже не ограничивается одной только планетой Земля. Просто все остальные звезды и галактики нам, землянам, пока что недоступны, а потому малоинтересны.

Полноценные миры именно тем и отличаются от анклавов, что простираются в бесконечность. Правда, не всегда во все стороны – Эйкр, например, бесконечен только в длину и ширину, а в высоту очень даже конечен. Никакого космоса там нет.

А если космос присутствует, то совсем не обязательно вакуумный, как у нас. В Темных мирах, как уже говорилось, пространство между «пузырями жизни» заполняет чистая Тьма. В Светлых, как тоже уже говорилось, эту роль играет чистый Свет. А еще это может быть какой-нибудь газ (был я в одном таком мире), жидкость, раскаленная плазма… Рядом с нашей Землей есть мир под названием Лабиринт – там «космос» твердый, из каменных пород. А в нем кое-где – циклопические полости размером с планету.

Представляете – путешествовать по космосу не в ракете, а пешком, с отбойным молотком наперевес?

Хотя и это меркнет рядом с одним миром, названия которого я не помню. Там космос заполнен… организмом. Прикиньте-ка сами – живой мир! Живое существо бесконечной размерности! У меня башка пухнет, когда я такое представляю – а я там был, видел собственными глазами!

А ведь встречаются даже более удивительные варианты…

Однако есть кое-что, что миры объединяет. Они все (ну хорошо, почти все) населены. Далеко не всегда людьми или хотя бы разумными существами, но кто-нибудь (а иногда – что-нибудь) живет везде. Наша многомерная Метавселенная буквально кишит жизнью.

И ничего удивительного – ведь вселенные и их планеты рождаются не сами по себе. Их создают Боги. Боги такие могущественные, что миледи Инанна рядом с ними выглядит маленькой скромной девочкой, а Ктулху – просто головастик в лужице. И создают они их не просто так, а для определенных целей. Чаще всего – чтобы населить «квартирантами».

Наша Земля, например, затачивалась специально под человекоподобных существ и сопутствующей экосистемы. Случайно такие комфортабельные условия сложиться бы не смогли – только путем целенаправленного конструирования.

А вы думали, вселенные тупо начинаются с Большого Взрыва? Ага, наслушались детских сказок…

Дверь наконец-то распахнулась. Я задумчиво уставился на узловатый пупок. Поднял взгляд повыше и пробормотал:

– Ох и ни хрена ж себе ты вымахал, маленький Пятачок…

Четырехметровый демон с кабаньей мордой грозно хрюкнул. Меня передернуло – с жировых складок на брюхе капает сало пополам с вонючим потом. Хорошо, что я не чувствую запахов.

Запахов-то я не чувствую, зато зрение у меня – завидуйте, человекообразные! Я, если не успели забыть, яцхен. То есть – довольно-таки жуткая тварь о шести руках. На каждой руке по семи пальцев, в каждом пальце – длиннющий коготь с мономолекулярным лезвием. Режет даже сталь и бетон. А еще у меня двухметровый хлыстообразный хвост с ядовитым жалом. И пара крыльев. И дугообразный гребень на макушке. А голова намертво сращена с туловищем – головогрудь, как у пауков.

И глаз у меня тоже три. Вот вы никогда не задумывались – а как должен видеть окружающий мир тот, у кого целых три глаза? Нелегко представить, верно? Вот на место циклопа или иного одноглазого монстра поставить себя проще простого – зажмурь одну гляделку, да и дело с концом. А на мое место сможете?..

Так вот, три глаза – это следующий уровень, качественно превосходящий обычную двуглазость. Так же, как два глаза качественно превосходят один. Изображения, получаемые правым и левым глазом, очень близки, но все же не одинаковы. Картинка чуть-чуть иная, и как раз эти различия дают человеку возможность видеть все вокруг рельефным, а не плоским, как на фотографии. А если добавить еще и третье изображение… тогда картина станет сверхрельефной, приобретет необычайную глубину и детальность.

Именно так все вокруг вижу я. Человеку такого не добиться.

– Хозяин дома? – вежливо спросил я.

Я отлично знаю, что Пазузу дома нет. Его и в Лэнге-то сейчас нет. Он сейчас на Земле-1691, и я боюсь даже думать, что он там сейчас творит. Но спросить-то я должен, верно?

– Бургурурурк! – угрожающе хрюкнул свинтус. – Харрыза!

– А если на Наг-Сотхе?

– Хроазяин драма эту! – с трудом прорычал демон.

– Дома нету, говоришь? – пошкрябал когтями бок я. – Ну тогда подожду, пока вернется. Возражений нет?

– Гы-ы-ы-ы…

– Возражений нет.

Пазузу много веков весьма удачно притворялся дебилом. А вот его слуги, думаю, не притворяются. Если у этих здоровенных свинтусов и есть мозг, то разве что костный.

Исключение – старшая повариха, тетушка Нукхзе. Вот с этой матроной-свиноматкой мне встречаться совсем не хочется – она отлично говорит на Наг-Сотхе, все время скандалит и ни перед кем не робеет.

Полагаю, она и самому Йог-Сотхотху не постесняется врезать половником.

По крайней мере, с этими уродами можно больше не церемониться. Хозяин башни в ближайшие часы не вернется. А если все пройдет гладко – вообще никогда не вернется.

Значит, я могу спокойно нашинковать в капусту хоть всех его слуг – и ничего мне за это не будет.

Отодвинув привратника и войдя внутрь, я запоздало вспомнил, что мог просто влететь в окно. Как, собственно, делает сам Пазузу – на кой хрен двери летучему существу? Но я все еще иногда забываю, что у меня за спиной болтается эта байда с перепонками – родился-то я человеком, и человеком прожил большую часть жизни. Старые привычки так легко не умирают.

В башне Пазузу темно. Очень темно. Вдоль стен висят тускло чадящие глиняные светильники, вот тебе и все освещение. Правда, мне-то свет не особо и нужен – в темноте я вижу получше любой кошки. Как и большинство демонов.

Хотя я не демон.

Стены покрыты старыми-престарыми фресками. Во дворцах и башнях Лэнга такие встречаются очень часто – это своего рода летописи. Если ухитриться разыскать их все, а потом еще и расположить в хронологическом порядке, то получишь полную историю этого мира.

Вот, например, события, запечатленные на стенах башни Пазузу, возвращают к далеким, очень далеким временам. Все это происходило многие десятки тысяч лет назад – задолго до войны с Мардуком.

В те времена Лэнг еще населяли настоящие Древние, а не их выродившиеся потомки, как сейчас. Да и сам Лэнг был совершенно другим. Он еще не был Темным миром… точнее, он вообще не был ЭТИМ миром. В ту глубочайшую эпоху нынешний Лэнг находился где-то в другом измерении… не исключаю даже, что на нашей Земле или где-то рядом.

Но потом… потом Древние во главе со С’ньяком сделали то, что сделали. Понятия не имею, как у них это получилось и зачем понадобилось, но они вырвали кусок… м-м-м… планеты?.. Пусть планеты. Вырвали кусок планеты размером с Африку и перенесли сюда, в это жуткое измерение. Сделали частью вечной Тьмы.

Не знаю, как данный Темный мир называли до этого, но с тех пор его называют Лэнгом. И только на фресках еще можно увидеть, каким был Лэнг до того, как стать частью Темного мира. До того, как его жители стали демонами.

Впрочем, судя по все тем же фрескам, они и раньше не были топ-моделями. Рогатые, хвостатые, когтистые… Люди-жабы, люди-пауки…

А вот эти твари сильно смахивают на меня, Лаларту и Лалассу. Когда-то таких было множество, великое множество. Целые полчища яцхенов. Мы, яцхены – существа древние и хтонические. В глубокой древности подобные нам населяли долину Анот и были чем-то вроде приграничных войск Лэнга. Царя наших далеких предков звали Ноденсом – кошмарный яцхен ослепительно-белого цвета. Шипастая корона росла у него прямо из головы, как у меня дугообразный гребень.

Но потом… потом почти все яцхены исчезли. Куда-то. Я не знаю, что с ними стало. Уцелели только Лаларту и Лалассу – и не просто уцелели, но и «получили повышение», из рядовых демонов-боевиков став архидемонами.

Как им удалось?.. Этого я тоже не знаю. Возможно, Йог-Сотхотх решил сделать ребяткам подарочек. Возможно, в них двоих воплотилась мощь исчезнувшего народа яцхенов. Возможно, они каким-то образом унаследовали могущество прежнего архидемона-яцхена – царя Ноденса. Тот, кстати, в плане способностей как раз примерно соответствовал Лаларту и Лалассу вместе взятым. Да к тому же приходился им родным дедушкой.

А мне, соответственно, прадедушкой.

Фиг разберешься, короче. Вполне может статься, что обо всем об этом рассказывается еще на какой-нибудь фреске – но где же мне ее искать?

По соседству нарисован уже другой эпизод истории Лэнга – приземление космического корабля. Да, я не оговорился, именно корабля. Древние много и часто путешествовали меж звездами. А потом, перебравшись в другое измерение, создали новые корабли – чтобы бороздить уже местный «космос». Обычные звездолеты тут не годятся – чистая Тьма буквальным образом пожирает любую привычную нам материю.

Корабли Древних… жутковато они выглядели, надо сказать. Этакие огромные галеры цвета беззвездной ночи – только их «весла» загребали не воду, а Тьму, неся своих хозяев по бездонным просторам Лэнга. А также в другие миры – на этих «галерах» можно было путешествовать сразу в нескольких измерениях.

Сейчас таких не осталось – исчезли вместе с Древними. Самые последние были уничтожены во время войны с Мардуком. Технологии утрачены и возрождать их никто не чешется.

– Рабан, ты здесь?

– А ты сам-то как думаешь, патрон? – проворчал мозговой паразит.

– И правда – куда ты с подводной лодки денешься? – хмыкнул я.

Рабан – это моя личная шизофрения, если можно так выразиться. Такое крохотное существо – мозговой полип керанке. Спокойно живет где-то у меня в мозгах, паразитирует себе.

Правда, за квартиру он все-таки платит – не позволяет врагам читать мои мысли, снабжает полезной информацией и еще кое-чего по мелочи. А главное – не дает мне самоуничтожиться. Дело в том, что тело-то у меня яцхена, а вот мозг человеческий. И друг с другом они не очень контачат – ядовитая кровь, все такое. Если бы не этот мозговой полип, я бы уже давно сдох. Как бракованный трактор.

А еще именно Рабан перебрасывает меня между мирами. Он когда-то жил в голове у одного профессионального путешественника по Осям мироздания – некоего Волдреса. Что там с ним произошло и как вышло, что в конце концов Рабан переместился ко мне в черепушку, рассказывать слишком долго. И лениво.

Конечно, это не сильно здорово – постоянно слышать в голове чей-то голос. Для меня побыть наедине с самим собой – непозволительная роскошь.

Точнее, совершенно невозможная.

Хотя если вдуматься, мне это не особо-то и нужно. Пригласить на свидание девушку я и без того не сумею – только законченная извращенка клюнет на кавалера с шестью руками и харей монстра из ужасника.

Правда, еще Рабан слышит все мои мысли. И это тоже не шибко приятно – мало ли о чем я там думаю? Вы вот свои мысли всегда контролируете? Нет-нет, да и забредет в голову что-нибудь такое, о чем даже на исповеди не скажешь. А Рабан все слышит и запоминает, сволочь такая. У этого гада абсолютная память.

Но с другой стороны – рассказать-то он точно никому не расскажет. Его голос слышу только я… ну, за парой редких исключений. Он мои мысли слышит, но сам не передает – посылает звуковые сигналы прямо во внутреннее ухо.

Я толком не понимаю, как вся эта анатомическая байда устроена. Да и не особо рвусь понимать – оно мне надо? Я яцхен простой, мне все пофиг. Жив-здоров – и на том спасибо. На Канары бы еще съездить неплохо, на пляже пожариться недельку-другую – но такое счастье мне недоступно.

Хотя в некоторых мирах есть курорты, что обслуживают и демонов. Лишь бы башлять не забывали…

Есть хочется. Опять есть хочется. Как, впрочем, большую часть жизни. Тело яцхена потребляет бешеную прорву энергии. Лишите меня продовольствия – уже на второй день откину копыта. Скорее всего. Проверять как-то не особо хочется.

Вообще-то, формально я архидемон. А эти твари могут ничего не есть годами… даже веками. У них такой обмен веществ, что нашим биологам и не снилось. Демоны вообще не вписываются в стройную систему Карла Линнея – тут нужен кардинально другой подход.

Но как раз в том-то и проблема, что архидемон я исключительно формально. У меня нет никакой демонической силы. До недавних пор я полагал, что она уже пробудилась, самонадеянно считал себя самым настоящим архидемоном… но потом осознал, сколь глубоко ошибался. Слегка возросшие сила, скорость и острота когтей – это еще не демоническая сила. Это так, обычное взросление. Как пробивающаяся борода у подростка.

Возможно, со временем появится и настоящая, но пока что, повторяю, ничего нет. Аура точно соответствует батьке Лаларту – спасибо миледи Инанне – но это полностью фальшивая аура. Я очень живучий яцхен, однако убить меня все-таки относительно несложно. Хорошая бомба или заклинание оставят от меня мокрое место.

А полноценный архидемон даже не прочихается. Такая тварь выживет и в эпицентре ядерного взрыва, и в недрах звезды, и вообще где угодно. Правда, Лаларту я кокнул просто миксером из когтей, но тут уже заслуга не моя, а Хрустальных Чертогов миледи Инанны. Там, в средоточии божественного Света, батяня лишился львиной доли демонической силы и стал просто опасным, но уязвимым чудовищем.

Таким же, как я сам.

За мной опасливо наблюдают. Слуги Пазузу подглядывают изо всех щелей, явно не понимая – чего это Лаларту зачастил к ним в гости? Мой сверхчуткий слух уже уловил несколько фраз типа «опять приперся пожрать на халяву…»

Халявную жратву я люблю, кстати. Потому что жру очень много. А зарплату выплачивают крайне нерегулярно. Вот и приходится перебиваться по принципу: что нашел, то и съел. Ничего не нашел – ходи голодным. А иногда, бывает, находишь нечто такое, что само готово тебя съесть.

Это самый худший вариант, естественно.

Я даже где-то понимаю настоящих демонов, жрущих все, что попадает под лапу, включая собственных детей. Если их тоже терзает неутолимый голод, то неудивительно, что они такие злобные по жизни.

К тому же демон с моральными принципами – это все равно что тигр-вегетарианец. Может, где-то и есть такое чудо, но я не встречал.

– Чего пялитесь, дети кунсткамеры? – проворчал я, косясь на выглядывающих из-за угла уродов. Ну и рожи…

Уроды вздрогнули, выкатываясь на открытое пространство. Блин, а ведь я ошибся – это не уроды. Это урод. Один. Только с несколькими головами. Тварь Кадафа – нечто вроде шоггота, только вполне разумное.

Я недавно двух таких замочил. Это не полноценные демоны, а только надзиратели, поэтому мочить их относительно легко, они не бессмертны. Гранатомета вполне достаточно… а вот пулемет, пожалуй, не справится. Надсмотрщики Лэнга изрядно уступают своим господам-демонам, но недооценивать их все равно не стоит. Те же утукку по мощи примерно соответствуют боевым вертолетам и танкам.

Личная вещь Пазузу, личная вещь Пазузу… Что-то пока ничего подходящего не попадается. Ауры-то я видеть не умею, а без этого нелегко определить – Пазузу из данной кружки пил или какой-нибудь мелкий демон-туберкулезник.

Правда, у меня зато есть чувство Направления… о, кстати! Только сейчас пришло в голову – если у меня будет личная вещь Пазузу, то я и разыскать его сумею без проблем… или не сумею? В принципе, для Направления достаточно знать, как объект выглядит, но срабатывает это не всегда. Мистер Креол, например, в Направлении был глухо невидим – кто бы знал, как я замаялся шариться за ним по всему Рари! Леди Инанна тоже хороша – главное, послать гонца, а дальше он сам разберется…

Хотя на то они и боги, если вдуматься. Начальство не работает, оно распоряжается.

А боги – это самое главное начальство.

Ладно, с Пазузу и Направлением разберемся, когда до этого дойдет. Сейчас нужно все-таки надыбать что-нибудь вроде зубной щетки или наручных часов. На худой конец и мышка компьютерная сойдет… опаньки?.. И вправду – мышка. А к ней прицеплен остальной компьютер. Интересно, откуда у Пазузу такое богатство?

Хотя чего я спрашиваю? Энгахи, конечно. Контрабандный товарец. Причем явно с нашей родной Земли – очень уж знакомо выглядит. Не новая модель, но все же и не полное старье. На четырнадцатидюймовом мониторе написано «SAMSUNG».

А вот интересно, что там внутри? Не напихал ли Пазузу на жесткий диск каких-нибудь секретных файлов? Или у него там демонская порнушка? Даже не знаю, что интереснее…

Нет, нету ни того, ни другого. Жестокое разочарование. Винт на десять гигов – и пусто, как в голове депутата. Всего-то и есть, что компьютерная игра «Diablo». Никогда про такую не слышал.

Компьютерные игры – развлечение для идиотов. Таких, как Пазузу.

– Хорошая игра, кстати! – подал голос Рабан. – Мы с Волдресом в нее играли… до конца не прошли, правда. Там в конце сложно.

– Вам что, больше заняться было нечем? – пожал плечами я, выключая хренов ящик.

– Нечем. Мы там вынужденно зависли дней на десять – ждали, пока… ну, это долго рассказывать.

– Последней серии «Санта-Барбары», что ли? – хмыкнул я. – Ходит издревле на Руси предание, что как закончится «Санта-Барбара» – тут и белому свету конец…

– Правда? – удивился Рабан.

– Нет. Это я сам только что выдумал. Но не удивлюсь, если правда.

Я оттопырил указательный палец на верхней правой руке, и из пазухи выскочил длиннющий коготь. У меня и сами пальцы довольно длинные, но когти еще длиннее – ровно вдвое длиннее. И эти когти – воистину страшное оружие. Настоящие мономолекуляры, способные резать сталь и бетон легче, чем папиросную бумагу.

Им не хватает демонической мощи Лаларту – мой батя, по слухам, мог просто указать на человека пальцем, и тот распадался надвое – но это все равно кошмарные когти. Особенно в сочетании с моей скоростью, реакцией и костно-рогово-хитиново-карапаксной броней, выдерживающей самые ужасные атаки.

За последний год по мне проезжал поезд, меня заживо съедал дракон, меня расплющивало в лепешку и поджаривало в адском пламени. Я бывал в открытом космосе без скафандра и нырял в серную кислоту. Я сбился со счету, сколько уже раз мои крылья разрывались в клочья. Мне много раз было хреново – очень, ну просто очень хреново! – но я всегда каким-то чудом выживал.

И собираюсь продолжать в том же духе.

Выпущенным когтем я перерезал провод, суя компьютерную мышку в карман брюк. Или не брюк. Не знаю точно, как эта штука называется. Нормальная человеческая одежда странно на мне смотрится, поэтому обычно я ограничиваюсь штанами. Однако при моем образе жизни их приходится часто менять. Вот эти, которые на мне сейчас, я взял взаймы у мистера Магнуса. Штаны и штаны. Непривычного покроя, ну да и хрен с ними.

Надеюсь, леди Инанне хватит этого железного грызуна. По идее – очень даже личная вещь, помнящая, как говорится, тепло хозяйской ладони. Или Пазузу холоднокровный?.. Хрен его знает.

А вот интересно, как этот громила умудрялся пользоваться стандартным человеческим компьютером? При его-то размерах! Жутко неудобно, должно быть…

Хотя кто их, демонов, знает – вдруг он умел и уменьшаться при надобности? Архидемон все-таки. Архидемоны много чего умеют.

– Я ухожу! – крикнул я, распахивая дверь пинком. – Пока, уроды!

– Это ты мне? – послышалось сухое шелестение.

Не было печали, черти накачали. По телу пробежал холодок – не люблю я вот таких вот неожиданных встреч.

Особенно с этим жутким типом в желтой маске.

Глава 2

Носящий Желтую Маску – Жрец Древних. Верховный Жрец Древних. Местный первосвященник. А заодно и «серый кардинал». Я понятия не имею, кто он такой, откуда взялся и как выглядит под этой маской. Я даже его имени настоящего не знаю.

И никто не знает.

Честно говоря, Носящего Желтую Маску я чутка побаиваюсь. С остальными мне как-то проще. Нърлатхотеп хоть и страшный, как атомная война, но мужик в принципе свойский, с ним есть о чем побазарить. Шаб-Ниггурат – просто психованный кровожадный козлина с мозгами прапорщика. Простой и понятный, как советский гривенник.

А вот Носящий Желтую Маску… Его я никогда не мог понять. Уж не знаю, что за мысли бродят за этой маской, но явно ничего хорошего. Жрец Древних постоянно себе на уме, с ним держи ухо востро.

Правда, ушей у меня как раз нет.

– Не ожидал тебя здесь встретить, Лаларту, – прошелестел Носящий Желтую Маску. – Что ты здесь делаешь?

– Да так, – мрачно прохрипел я. – Решил вот к корешу в гости заскочить.

– К Пазузу?

– Угу. А что, нельзя?

– Отчего же, можно… кстати, он дома? Мне нужно с ним кое о чем побеседовать.

– Нету. Не застал я его. Смылся куда-то.

– Понятно…

Носящий Желтую Маску на несколько секунд замолчал. Я тоже ничего не говорю – только сверлю его настороженным взглядом. Жрец Древних объявился в башне Пазузу почти одновременно со мной. Очень подозрительное совпадение.

И интересно, чего это ему от Пазузу понадобилось? Поскольку нашего громилу в Лэнге считают полным дегенератом, его редко тревожат. Сидит себе в своей башне – и пускай сидит.

– Ладно, раз Пазузу я не застал, побеседуем с тобой, – чуть слышно прошептал Носящий Желтую Маску. – Я давно хотел с тобой побеседовать, но все откладывал… Надеюсь, ты не возражаешь, Лаларту?

Я возражаю. Я еще как возражаю. Мне совсем не улыбается попасть на допрос к этой твари. Потому что я не строю иллюзий насчет своих конспираторских способностей. Хреновый я конспиратор, честно говоря. Не учили меня этому. Да и природных способностей нема. Так уж нема, что дальше некуда.

Но отказываться нельзя.

Хотя настоящий Лаларту как раз отказался бы. Скорее всего. Просто послал бы Носящего Желтую Маску куда подальше.

Эти два брата-акробата – Лаларту и Лалассу – самые долбанутые чуваки во всем Лэнге. Этакие шестирукие Бивис и Батхед. По сравнению с большинством прочих архидемонов – совсем еще зеленая молодежь, пацаны. Демонические силы довольно маленькие. Резать и рвать, гадить и жрать – вот все их таланты. Всерьез их не воспринимали, ничего сколько-нибудь важного не поручали. Отправляли на самые малозначительные задания: справится – хорошо, провалит – потеря невелика.

Еще хуже репутация разве что у Пазузу. Но Пазузу вообще особый кадр.

Я надеялся, что Носящий Желтую Маску захочет провести политбеседу прямо здесь, в башне Пазузу. Но он вежливо попросил сопроводить его в Храм Ночи. Козел. Только у меня сейчас и дел – бегать за ним вприпрыжку.

К тому же он даже не предложил провести туда кратчайшим путем. Носящий Желтую Маску способен мгновенно переместиться в любую точку Лэнга. Поэтому к себе в гости приглашает редко – обычно сам заглядывает на огонек. Всегда неожиданно, без всякого предупреждения.

Хуже Берии, честное слово.

Хорошо ему, конечно. Никаких телефонов не нужно. Пришло на ум, что давненько не портил настроение Лаларту… и хоп – уже стоит в замке Лаларту. В моем то есть. Или все-таки не моем. Хрен его знает.

Не уверен, может ли он таким образом брать попутчиков. Наверное, может. Но не хочет. Во всяком случае я ни разу не видел, чтобы Носящий Желтую Маску перемещал кого-нибудь кроме себя самого. Да и в Храм Ночи он редко кого-нибудь приглашает… хотя про это я уже говорил.

– Слышь, шизофрения, ты хотя бы комментируй, когда я всякую хрень думать начинаю, – недовольно проворчал я.

– Не могу, патрон, – с готовностью отозвался Рабан.

– Это почему?

– А ты кроме всякой хрени ни о чем и не думаешь.

– Выцарапать бы тебя из черепа, да ведь сам при этом сдохну…

– Точно. Ты об этом не забывай.

До Храма Ночи мне в итоге пришлось добираться своим ходом. А это не так-то близко, между прочим. Город Ирем, в котором расположена Башня Пазузу, находится на востоке Лэнга. Ониксовый Замок Кадаф – точно в центре. А Храм Ночи где-то между ними. Ближе к Кадафу, чем к Ирему, но не намного. Километров двести пятьдесят, а то и триста. Я не мерил.

Скорость у меня хорошая. Четыреста километров в час делаю без проблем. До сверзвукового истребителя, конечно, далеко, но я все-таки не на авиационном топливе работаю.

Для живого существа это и без того чрезвычайно много – в земной фауне таких скороходов нету, можете проверить. Мировой рекорд у сокола-сапсана – сто восемьдесят пять километров в час. И то лишь в пикирующем полете. Нехилая такая разница.

Лэнг. Мир демонов. Таких пейзажей, как здесь, на нашей Земле не встретишь. Пылающие вулканы, длиннющие пики голубого льда… они здесь отлично соседствуют. Вулканический пепел вполне нормально сочетается с медленно падающим снегом. В воздухе, а потом и на земле образуется довольно необычная смесь – снегопепл. Или попросту грязь.

Возможно, что-то похожее можно увидеть зимой в Исландии, среди извергающихся вулканов. Сам я там не бывал, так что судить не берусь.

Долина Инкванок. Житница Лэнга. Здесь, в ее северной области, и расположен Храм Ночи. Все как обычно, за прошедшие дни ничего не изменилось. Я тут бывал пару раз, пакостил по мелочам. Больше от скуки. Местная охрана меня не трогала – нет у них правов таких, архидемонов трогать.

Носящий Желтую Маску встретил меня неприветливо. Ему-то хорошо – он просто подумал, куда ему нужно, и уже там. А я целый час крыльями махал, как проклятый. И этот гад еще недоволен, что я, видите ли, заставил его ждать.

Храм Ночи ничуть не похож на святилища земных культов. Барельефы на стенах выглядят так, словно мазюкал обдолбавшийся Сальвадор Дали. В полу огромная дырища, рядом с которой вытянулись в линию шесть окровавленных алтарей. Говорят, эта дыра достигает самых недр Лэнга – Подземья, где бродят жуткие слепые чудовища и живут омерзительные Йаг и Абхот. Тоже архидемоны, между прочим, причем не самые хилые.

А еще там покоится Демон-Червь размером с небольшой материк.

Мертвая тишина Храма Ночи нарушается лишь легким шорохом шелковых одеяний. Беспросветно черные сутаны жрецов Древних – подчиненных Жреца Древних. Носящего Желтую Маску. Они тоже демоны – жуткие, могучие и довольно многочисленные демоны.

Тел у них нет совсем – лишь клубящийся мрак, заполняющий жреческие сутаны. Одно прикосновение этого демонического дыма превращает человека в иссушенную мумию, вытягивает жизнь в считанные мгновения.

Вдобавок еще и страшное ментальное давление – смертному нельзя даже смотреть на жрецов Древних. Раз взглянешь – и накатит такой ужас, что несколько дней будешь биться в истерике, пуская слюни. Многие потом на всю жизнь оставались буйными психопатами или напрочь теряли память.

И это при том, что самих жрецов невозможно убить обычными способами. Как убить того, у кого нет тела?

Носятся ребята по храму, суетятся. Перекладывают туда-сюда глиняные таблички. В Лэнге неделю назад закончились выборы – до сих пор голоса подсчитывают.

Нет, я не пошутил. В Лэнге действительно каждый год проводятся выборы. Причем я понятия не имею, кого именно они выбирают. Не президента, это точно. Кого-то. Просто выдают всем на рыло по бюллетеню – голосуй, электорат.

Кандидат каждый раз один-единственный – Ктулху. Его каждый раз и переизбирают. Он вообще пользуется популярностью в народе.

Зачем вся эта фантасмагория нужна? Не имею представления. Так уж повелось испокон веков – каждый год выбирать Ктулху в… повторюсь, я ума не приложу, на какой пост его выдвигают. И что за смысл вносить в бюллетень кандидата, который беспробудно спит на дне океана.

Особенно если никаких других кандидатов нет и не предвидится.

Какие-то культурные особенности, полагаю. В каждой избушке свои погремушки. Может, это у них перепись населения так оформлена. Или неким загадочным способом проверяют лояльность. Не знаю, в общем. Баллотируется Ктулху куда-то там – ну и пускай себе баллотируется. Мне-то какое дело?

– Вы опять забыли проголосовать, господин Лаларту? – укоризненно прошелестел один из жрецов.

– У меня открепительное, – машинально ответил я, стараясь не смотреть, как мой визави клубится под своим капюшоном. Даже мне не по себе от этого демонического дыма.

Отмахиваясь от жрецов, я двинулся вперед, к каменному помосту. Носящий Желтую Маску восседает в самом его центре, на золотом троне. Пялится так, словно я у него последнюю сигарету стрельнул.

Хотя на самом деле это просто мои домыслы – попробуй-ка, рассмотри его глаза под этой маской.

Подойдя поближе, я остановился, настороженно зыркая по сторонам. Не нравится мне здесь. В Лэнге везде зловещая атмосфера, но здесь – особенно. Даже Ониксовый Кадаф проигрывает Храму Ночи в умении нагнетать ужас.

Вот рядом с троном стоит мраморная шахматная доска на тоненькой колонне. Пешки и фигуры выточены из человеческой кости, и в каждую вселена человеческая душа. В момент гибели они каждый раз испытывают адские мучения – словно заживо сдирают кожу. Партия всегда сопровождается агонизирующими криками.

На общем фоне – мелочь, но показательная.

– Ну что ж, Лаларту, вот и пришло нам время поговорить с глазу на глаз, – чуть слышно прошелестел Жрец Древних. – О жизни, о смерти, о судьбе и предназначении… обо всем.

– Угу, – мрачно ответил я. – А пиво с раками будет?

– Будет. Но попозже. А пока не соблаговолишь ли ты ответить на несколько очень простых вопросов?

– Всегда готов.

Сказав это, я с неудовольствием подумал, что пиво с раками как раз бы не помешало. Или любая другая еда.

Еда, еда, еда. Жрать хочу. Ужасно хочу жрать. Просто ужасно. У меня бешеный метаболизм, поэтому и аппетит просто зверский.

Может, отрезать и съесть собственную руку? У меня их целых шесть, да и отрастают заново они довольно быстро – хорошая регенерация.

Интересно, каков я на вкус?

– Как твое имя? – перебил мысли Носящий Желтую Маску. Похоже, решил провести полное анкетирование по всем пунктам.

– Лаларту с утра был, – пожал плечами я. – Что, дедуль, склероз замучил?

– Возраст?

– Давно со счету сбился.

– Общественный статус?

– Спасибо, не жалуюсь.

– Семейное положение?

– Одинокий.

– Уровень благосостояния?

– Как у Христа за пазухой.

Носящий Желтую Маску чуть заметно дернулся. Я в очередной раз лопухнулся, угу. Мог бы и запомнить уже, что из демона такую фразу клещами не вырвешь. Ему даже слышать подобное неприятно.

– Ты всегда был несколько несдержан, Лаларту, – прошептал Носящий Желтую Маску. – Но сейчас я прошу тебя хотя бы в храме воздержаться от упоминания… нежелательных имен. Ни к чему это здесь.

– Как скажете, группенфюрер, – мрачно ответил я.

Носящий Желтую Маску уставился на меня немигающим взглядом. Мне показалось, или прорези маски в самом деле блеснули синим светом? Что бы это могло означать?

– С тобой всегда было особенно трудно, Лаларту, – помолчав, заговорил снова Жрец Древних. – Я никогда не мог до конца понять тебя. Твой младший брат проще и понятнее – ему не нужно ничего, кроме услады для чрева и чресел. Со стороны может показаться, что и тебе тоже. Но это не так. Скажи мне, как ты добился разницы Аль-Дим в мухкбелле?

Я сделал рожу «ничего не знаю, ничего не помню, дневник съела собака, идите все на хрен». Получилось плохо – ну хреново у меня с лицевыми мускулами, непереносимо хреново!

По-моему, их вообще нету. Выражений лица у меня всего два – пугающе-спокойное и кошмарно-яростное. Отличаются только тем, закрыт ли рот или открыт.

– Так что скажешь, Лаларту? – так и не дождался ответа Носящий Желтую Маску.

– А чего я-то?.. Я тут вообще не при делах.

Пока что буду косить под дурачка. Потому что ответить нечего. Все-таки хорошо, ужасно хорошо, что я заместил Лаларту, а не кого-нибудь другого. Мой батя серьезно страдал психозами, припадками, вспышками гнева и выборочной амнезией. Меня пару раз даже подмывало сделать вид, что я не узнаю Носящего Желтую Маску, и посмотреть, как он отреагирует.

Хотя здравый смысл все же останавливал. Я может и безбашенный, но все же не настолько.

– Ты печалишь меня, Лаларту, – скрестил тонкие пальцы Носящий Желтую Маску. – Ты заставляешь меня грустить. Я вижу, что мы с тобой не сможем поговорить обо всем доверенно – ты и дальше будешь кривляться и юродствовать, призывая мое сердце к страданиям.

Меня аж перекосило. Вот это он ничего себе завернул. Поганок, что ли, нажрался несвежих? Или благовоний неправильных нанюхался? От Жреца Древних чего угодно можно ждать.

– А посему у нас с тобой теперь один путь, – снова заговорил Носящий Желтую Маску. – Отправляйся сейчас же в Кадаф. Господин наш Йог-Сотхотх повелел передать, что желает устно общаться с тобой.

Теперь я едва удержался от стона. Теперь еще и с Йог-Сотхотхом перетирать?! Да что они, сговорились?! Чего им всем вдруг так резко понадобилось от бедного яцхена? Причем в такой неподходящий момент!

Что бы им подождать недельку-другую, пока я разберусь с Пазузу, а потом уже доставать?

– Ты все еще стоишь неподвижно, – прошелестел Носящий Желтую Маску. – Но Йог-Сотхотх не любит ждать.

– Знаю, знаю, – буркнул я, разворачиваясь к выходу. – Увидимся. Да пребудет с тобой Шворц.

Придется все же навестить Большого Папу. Если этот огромный червяк потеряет терпение… не знаю, что он тогда сделает. И особо не стремлюсь узнавать. Йог-Сотхотх в Лэнге самый главный, и отношения с ним лучше не портить.

Хотя формально он не самый главный. Формально самый главный – Азаг-Тот. И Ктулху по идее главнее Йог-Сотхотха. И С’ньяк тоже.

Только вот воспользоваться своей властью ни один из этой троицы не может. Азаг-Тот лишен тела и большей части мозгов – так, формальный зицпредседатель. Ктулху сладко почивает на дне океана.

А С’ньяк… ну, С’ньяк при необходимости может что-нибудь сделать – только не хочет. По-моему, он давно забил на все вокруг большой тяжелый болт. Сидит себе на своей горе, косячки смолит, Достоевского почитывает…

Кадаф. Ониксовый Замок Кадаф. Огромный, черный, непередаваемо жуткий. От него так и веет мраком, ужасом, безнадежностью. Человеку со слабой нервной системой нельзя даже смотреть на эти стены – есть серьезный шанс потерять рассудок.

Этот замок стоит здесь уже хрен знает сколько тысячелетий – навидался такого, что нашему Кремлю и не снилось. Вокруг вьются тучи Птиц Лэнга – мерзкие твари, скажу я вам. Не шибко сильные – просто злобные мартышки с крыльями. Мозгов тоже мало. Про магические способности вообще молчу. Но зато их охрененно много. Навалятся всей бригадой – даже архидемону прическу испортят.

Впрочем, мне сейчас не до них. У меня аудиенция с большим начальством. Йог-Сотхотх, Хранитель Врат Бездны, Мира Лэнга, земное воплощение Азаг-Тота.

Наш старый добрый Папа-Червяк.

В Кадафе я бывал уже неоднократно. Но ориентируюсь по-прежнему с большим трудом. Ониксовый Замок – это колоссальный лабиринт, больше похожий на небольшой город, чем на собственно замок. Одних только демонов-господ здесь постоянно проживает больше тысячи. Про надзирателей и рабов даже и не заикаюсь – начнешь считать, так со счету собьешься.

Тороплюсь, тороплюсь, тороплюсь. Безумно тороплюсь. В голове свербит мысль о Пазузу, оставшемся без присмотра. Он там всю Дотембрию раскурочит, пожалуй! Буйствующий архидемон – это похуже всех террористов вместе взятых. Мистер Магнус в одиночку не справится – он волшебник не из угловых. Третий-четвертый дан, не больше.

– Патрон, а ты хоть знаешь, сколько этих данов всего? – насмешливо поинтересовался Рабан.

– Нет.

Ну да, не знаю. Я не разбираюсь в восточных единоборствах. Понятия не имею, много это или мало – третий дан. И что это вообще такое – «дан».

Ну и что с того? Я что, теперь уже и подумать об этом не могу?

А интересно, какой дан был у Брюса Ли?

По дороге я нос к носу столкнулся с Лалассу, обгладывающим детскую ручку. Моя зеркальная копия как раз вышла из тронного зала. На меня этот поганец глянул с нескрываемым превосходством и противно хихикнул, облизывая окровавленные пальцы.

– Привет, братишка! – оскалился он. – Обидно, что выбрали меня, а не тебя? Обидно, да? Не расстраивайся, я тебе тоже оставлю… пару косточек. Может быть. А может и нет. Хе-хе!.. Хе!..

Интересно, что бы это могло значить? Расспросить подробнее я не успел – Лалассу унесся вдаль по коридору так, словно ему подожгли пятки. Можно, конечно, догнать, но меня ждет большое начальство. Опаздывать на такие аудиенции чревато неприятностями.

Йог-Сотхотха я застал за важным делом. Огромный червь с где-то отчасти человеческим торсом обвил кольцами весь тронный зал. Длина его хвоста – величина непостоянная, зависящая только от воли хозяина. При желании Йог-Сотхотх может опоясать государственную границу России… или даже экватор Юпитера.

Некоторые сегменты туловища расплылись, потеряли очертания, а другие вовсе исчезли из виду. Сейчас Йог-Сотхотх одновременно находится здесь и в каком-то другом мире. Или даже в нескольких.

Хранитель Врат слушает. Он внимает происходящему в иных вселенных, вбирая в себя бездны информации. К счастью, ему открыты лишь дела низших форм жизни… вроде людей. Боги и другие архидемоны могут не опасаться этого шпионства.

– А, Лаларту… – прошипел Йог-Сотхотх, обращая ко мне холодное нечеловеческое лицо. – Проходи, проходи. Я тут как расссс собираю данные по Рари. Интересные факты вскрываются…

– Например? – осторожно поинтересовался я.

– Например… – клацнул длинными когтями Йог-Сотхотх. – Например… Об этом пока рано говорить вслух, но я предвижу успешное завершение… Когда все будет кончено… впрочем, об этом тоже пока рано говорить вслух. Очень скоро один из насссс освободится от Печатей Мардука, и вот тогда…

– Что? – не понял я. – В смысле?

– Малый зиккурат. Мы повелим колдунам серых построить малый зиккурат перед большим. Его хватит только на одного из насссс, но он станет эмиссаром, способным в случае нужды приструнить несогласных…

– Зачем?

– У насссс есть опасения насчет лидера колдунов. Бестельглосуд Хаосссс труслив и слаб духом – он не годится на роль истинного лидера. Он не подходит для… неважно. Но его колдовские силы чрезвычайно велики, и он может воспользоваться ими, чтобы освободиться от наших тенет… и он пользуется! Он боится, он очень боится насссс, и этот страх на данном этапе играет против насссс. Большой зиккурат будет строиться еще почти год – мы не можем поручиться, что за этот срок Бестельглосуд не передумает, не взбунтуется, не пожелает сопротивляться… Сейчасссс его полностью поглощают военные хлопоты, но к тому времени, когда война будет закончена… Его сопротивление не опасно нам, но и не нужно… К тому же меня беспокоит один сигнал… Я пока не могу сссс полной уверенностью сказать, что понадобилоссссь бывшему Верховному Магу Шумера на Рари, но у меня нет гарантии, что он не пожелает вмешаться в игру… а это пока еще рановато… На его счет у меня другие планы…

Я окаменел. По спине и рукам пробежала морозная дрожь. Челюсти очень медленно разомкнулись, и я осторожно спросил:

– Верховный Маг Шумера? Креол Урский?

– О да, он на Рари, и уже довольно давно… – равнодушно отмахнулся Йог-Сотхотх. – Тоже разыскивает Сердца Султанов – и уже все разыскал. Это насссс вполне устраивает. Хорошо, если они будут у него… я уверен, что он найдет им верное применение… Но я все еще не до конца уверен, что он предпримет дальше… за ним несколько сложнее наблюдать, чем за другими – для смертного он довольно силен. Вполне возможно, что он решит помериться силами с колдунами серых… что ж, мы будем наблюдать за ним… мы увидим, что из этого выйдет… Я верно сделал, что вручил ему персонального шпиона в виде Камня Врат… сссс его помощью я легко могу отслеживать его перемещения…

– Но… но разве он его не сломал?! – поразился я. – Я думал…

Я же отчетливо слышал разговор Эмблем!

– Ты имеешь в виду беседу Эмблем Моих – Загана, Элигора и Анабота? – словно услышал мои мысли Йог-Сотхотх. – Но это же как раз я и повелел им незаметно донести до твоих ушей нужные слова… Как и многое, многое, многое другое, что тебе довелось услышать в стенах Кадафа. О Сердцах четырех Султанов Креол Урский ведь узнал от тебя, верно?.. А ты от кого, не забыл?.. Да от меня же. Из нашего с Носящим Желтую Маску разговора… разговора, который я позволил тебе подслушать. В результате ты сделал именно то, что я хотел.

Сердце остановилось и полетело куда-то вниз. В фигуральном смысле, конечно. У меня вообще нет сердца. А если бы было – вполне могло бы просто разорваться от шока.

– Кстати, ты можешь не стоять так официально, – усмехнулся Йог-Сотхотх. – Присаживайся, Лаларту… или предпочитаешшшь, чтобы тебя называли Олегом?..

Глава 3

Я молча сел. Прямо на пол. Ноги сами собой подкосились, обрушивая меня на холодный камень. Уж не знаю, был ли причиной тому шок или Йог-Сотхотх применил какой-нибудь фокус, но меня словно парализовало.

– Значит, ты знаешь… – с трудом выдавил из себя я.

– Знаю.

– И давно?

– Давно.

– Откуда?

Йог-Сотхотх посмотрел на меня с небывалым весельем. Длиннющий хвост пошел кольцами, когти сухо клацнули, жуткое лицо исказилось в гримасе.

– Наивное смертное создание, – осклабился Йог-Сотхотх. – Неужели ты в самом деле верил, что я, Йог-Сотхотх, Хранитель Врат Бездны, не смогу отличить одного из архидемонов Лэнга от довольно-таки посредственной подделки? Я на первой же нашей встрече понял, что ты не Лаларту.

– И почему я тогда все еще жив? – хрипло спросил я.

– Неужели не догадываешься? Уж если враги наши оказались столь глупы, что посчитали Йог-Сотхотха слепым глупцом, было бы истинной глупостью не воспользоваться их глупостью.

– Как воспользоваться? – сглотнул я.

– Вначале я тебя использовал. Разными путями поставлял ложные сведения. Время от времени приоткрывал крохотные частички наших планов – то, что мне хотелоссссь донести до врагов наших. То, что все равно ни для кого не являлоссссь секретом. Кроме того я постоянно наблюдал за тобой, имея целью выяснить твое настоящее имя, твои намерения, а главное – имя твоего господина. Мне нужно было знать – кто именно осмелился заслать ко мне фальшивого Лаларту. И теперь я это знаю.

– Знаешь?.. – прошептал я.

В голове мутно. Мысли путаются и играют в чехарду. Перепонка на крыльях мелко дрожит. Рабан не издает ни звука – похоже, тоже ошалел от всего услышанного. Выходит, большую часть времени в Лэнге меня откровенно и цинично пасли, внутренне хохоча над тупорылым яцхеном…

Чувствую себя полным идиотом.

– Да, теперь знаю. Богиня Инанна вновь начала строить против нас козни. Перехватила одного из наших полудемонов и решила натравить его на хозяев. Обычная ее манера – самой оставаться в тени, используя для черной работы пешек… таких, как ты. Это вполне в ее стиле – я сссс самого начала именно ее и подозревал…

– А кто еще знает… обо мне? – осторожно спросил я.

Сейчас главное – не паниковать. Собраться. Успокоиться. Прийти в себя. Выяснить, что конкретно Йог-Сотхотху известно, а что неизвестно. В конце концов, я энгах – если что, Рабан меня вытащит.

Конечно, Йог-Сотхотх может и не дать такой возможности – если захочет, то убьет меня одним движением. Поэтому нужно пока что потянуть время.

– Кто еще? – задумался Йог-Сотхотх. – Носящий Желтую Маску несомненно знает. Мы никогда не заговаривали сссс ним об этом, но я сомневаюссссь, чтобы твои жалкие уловки смогли его обмануть. Жрец Древних – единственный из насссс, кто всегда обыгрывал меня в шахматы… Да и Нъярлатхотеп, полагаю, давно догадался – во всяком случае, он прилежно докладывал мне обо всех твоих сссс ним разговорах, не забывая упомянуть о каждом твоем просчете… Вот разве что насчет Шаб-Ниггурата не уверен – до нашего полководца всегда все доходило медленнее, чем до остальных… сссс… во всем, что не касается ратных дел, он довольно ограничен, тут уж ничего не поделаешшшь…

– А Пазузу?! – невольно вырвалось у меня.

– Пазузу?.. Нет, Пазузу тоже вряд ли. Он все-таки не слишком умен.

Я облегченно вздохнул. Что ж, по крайней мере, один козырь у меня на руках есть – о секрете Пазузу Йог-Сотхотху неизвестно. И о том, что он сбежал – тоже…

– Поэтому я не слишком волнуюсь из-за того, что Пазузу удрал, – рассеянно продолжил Йог-Сотхотх, скрипя когтями. – Должен признаться, меня слегка забавлял этот наивный мальчишка. Он так искренне верил, что никто не подозревает о его маленькой тайне… Так старательно разыгрывал из себя законченного дегенерата… Еще и пытался крутить какие-то нелепые интриги, воображал себя невесть кем… Конечно, всяких болванов ему и в самом деле удавалось обводить вокруг пальца. Но со мной такие детские хитрости не проходят. Даже скучно.

Вот блин. Очередной облом. Вся конспирация оказалась секретом Полишинеля – и у меня, и у Пазузу.

Интересно, есть вообще хоть что-нибудь, о чем Йог-Сотхотх не знает?

Я уставился на Хранителя Врат коровьим взглядом, напряженно размышляя о дальнейших действиях. Сваливать подобру-поздорову в другой мир? Или еще немного подождать?

– Полагаю, теперь ты гадаешшшь, что я намереваюсь сделать с тобой, – прошипел Йог-Сотхотх.

– Ну-у-у-у-у… в целом… – невнятно промычал я.

– Можешшшь не дрожать за свою шкуру. Твоя смерть в мои намерения не входит. Пока что, по крайней мере. Шаб-Ниггурат убил бы разоблаченного шпиона в тот же миг, но я – не Шаб-Ниггурат.

– Перевербовывать будете, что ли? – угрюмо поинтересовался я.

– Совершенно правильное предположение. Причем заметь, что я не даю выбора. Точнее, даю, но очень маленький. Смерть или жизнь.

– Блин, тут надо как следует подумать…

– Подумай, подумай. Рассмотри варианты. Смерть будет не просто смертью, а очень-очень долгой и мучительной пыткой. Мои жертвы умирают тысячелетиями, каждый миг моля о прекращении страданий. Но я им этого не даю…

– А жизнь означает службу Лэнгу?..

– Да, Лэнгу. То есть мне. Я Есмь Лэнг и Врата Его.

– И что я должен буду делать?

– Да ничего особенного. По сути – все то же самое, что делал и раньше. Пока серые не достроили большой зиккурат, нам будет весьма полезен архидемон, способный свободно действовать за пределами Лэнга. Очень скоро таковым станет Лалассу – его мы избрали в качестве первого эмиссара на Рари.

– Почему именно его?

– У него скоро день рождения. Я решил сделать ему подарок.

– А если серьезно?

– Потому что он самый бесполезный, – пренебрежительно отмахнулся Йог-Сотхотх. – Он слаб. Глуп. Несдержан. Прожорлив. Легко поддается эмоциям. Ведом звериными инстинктами. Годится только для устрашения толпы и тупого крошения всего вокруг в фаршшш. Почти таким же был и Лаларту – так что я не слишком расстроился, узнав о его гибели. Мусора не жалко. А вот ты кажешься несколько более перспективным сотрудником. Для демона ты очень молод и неопытен, но эти недостатки со временем проходят. Что скажешшшь, Лаларту-младший? Желаешшшь ли ты принять из моих когтей силу истинного архидемона?

– Силу истинного… – тупо повторил за ним я.

– Да, так. Стать архидемоном по-настоящему, а не по названию. Принять дар Йог-Сотхотха. Великий дар. Полностью отдаться Тьме.

– Спасибо, что-то не хочется.

– Ты не понимаешь, от чего отказываешься, глупец. Тьма – это абсолютная неограниченная свобода…

– Ну да, всякая мразь именно так и оправдывает свою ублюдочность, – перебил его я. – Наслушался уже. Очень красивая отмазка. Я приверженец Тьмы, а потому могу творить что угодно, ибо я абсолютно свободен… мля, тошнит меня от таких выродков. Какой бы гнилой идеологией кусок говна ни прикрывался, смердеть от него все равно не перестанет!

Йог-Сотхотх ничего не ответил. Я буквально услышал, как в тронном зале нарастает напряжение. Папе-Червяку явно не понравилась моя откровенность.

Ну и плевать мне на него. Задолбали уже со своей поганой философией. Лэнг – отличный пример того, что демоны, сатанисты, гопники и прочие пидорасы понимают под «абсолютной свободой».

Свободу жрать всех, кто слабее.

– А что взамен-то? – для порядка поинтересовался я.

– Ты слышал, что взамен, – холодно ответил Йог-Сотхотх. – Преданность. Вечная преданность Мне и Лэнгу. Клянись Бездной и Тайным Именем Червя. Клянись тем, что свято и дорого для тебя, Лаларту-младший. И прими благословение Когтя. Истинную Жизнь и Могущество.

Эк он расщедрился-то. Только мне все равно неохота соглашаться. Успел усвоить, что за подарки от демонов вечную вечность будешь платить – не расплатишься. Что-нибудь возьмешь, черканешь подпись под договором – и все, увяз с концами.

Демон всегда в одной руке держит подарок, а другой хватает за горло.

Да и нафиг мне сдались эти его Истинные Хренотени? Это мистер Креол завизжал бы, как фанатка на рок-концерте – но он вообще долбанутый на всю голову. Круче него и так уже только вареные яйца, а ему все мало, чмошнику жадному. Как тот мужик из пластилинового мультика – уперся башкой в небеса, стучит кулаком со всей дури и орет: «Маловато! Маловато будет!».

Хотя может все-таки спросить для порядка, в чем это будет выражаться? А то я так и не понял толком, что конкретно мне тут сулят.

– Думай быстрее, – сухо напомнил Йог-Сотхотх. – Времени мало.

– Почему?

– Через десять минут наступит полночь.

– И что будет?

– Полночь.

– И все?

– Все. Поэтому думай быстрее.

Меня в очередной раз переклинило. Будь на моем лбу кожа – пошла бы сейчас складками.

Вот что он имеет в виду? Кто-нибудь может объяснить?

– Да не пытайся ты это понять, патрон, а то окончательно свихнешься, – подал голос Рабан. – Он же не человек.

Да, верно. Йог-Сотхотх не человек. И логика у него нечеловеческая. Забывать об этом нельзя ни в коем случае. Подойдешь к демону с привычной меркой – быстро поймешь, как сильно ты неправ.

Может, солгать? Притвориться, что я согласен, усыпить бдительность? Нет, дохлый номер. Йог-Сотхотх наверняка почувствует, если я попытаюсь с ним хитрить. Да и договор… мне же придется заключать договор.

А после этого пути назад уже не будет.

– Я отказываюсь! – поднялся на ноги я. В голосе почему-то прорезались визгливые нотки. – Вы наверняка хотите меня надурить! Ни хрена не получится!

Как-то очень по-детски у меня это прозвучало. Перенервничал малость, вот и сорвался.

– Патрон, да не дури ты! – жалобно взвыл Рабан. – Не руби сплеча, будь дипломатичней! Таким крупным шишкам нельзя отказывать вот так грубо! Помягче нужно!

– Ты хорошо подумал, Лаларту-младший? – холодно прошипел Йог-Сотхотх.

– Лучше некуда.

– Тогда подумай еще вот о чем. Я знаю твое настоящее имя. Я знаю, откуда ты здессссь взялся. Я знаю о тебе даже такое, чего не знаешшшь ты сам. Теперь подумай, что я еще о тебе знаю.

– В смысле?..

– Если ты надеешься просто скрыться от возмездия сссс помощью дурацкого фокуса энгахов – лучше сразу забудь.

Блин. Он и про это тоже знает.

– Да, я знаю, что ты энгах, – как будто прочел мои мысли Йог-Сотхотх. – А еще я прекрасно знаю, что энгахи не умеют распахивать Врата одним лишшшь усилием воли. Их Слово звучит по-разному, но оно всегда довольно длинное. Начнешшшь его произносить – умрешшшь в тот же миг.

Так, минуточку… Вот здесь у меня вдруг сверкнула искорка надежды. И Рабан ее тоже уловил, потому что возбужденно затараторил:

– Патрон, а ведь он думает, что ты сам говоришь это Слово! Значит, про меня он ничего не знает! Значит, разведка все-таки собрала неполные данные! Значит, у нас еще есть один туз в рукаве! Значит, мы все-таки можем незаметно смыться! Будем смываться, а?! Давай смоемся! Прямо сейчас, а?!

Йог-Сотхотх на эти вопли никак не отреагировал. Похоже, он и в самом деле не подозревает о присутствии Рабана. Наконец-то моя личная шизофрения для чего-то пригодилась…

– Я не шизофрения, я настоящий, – обиженно заявил Рабан. – Ну так что, начинать?

«Нет, погодь минутку. Попробуем нарыть еще какой-нибудь инфы. Чтоб не с пустыми руками драпать».

Я задумался. Я очень крепко задумался. При этом, естественно, стараясь не встречаться взглядом с Йог-Сотхотхом. Эти жуткие фасетчатые глаза… почему я раньше не замечал, до чего они жуткие? Такое впечатление, что тебя выворачивают наизнанку, вытягивают все мысли, желания и стремления, оставляя только пустоту и отчаяние…

– Решайся, Лаларту-младший, – холодно прошипел Йог-Сотхотх. – Мое терпение небезгранично, я не собираюсь ждать вечно. Близится переломный момент. Уже скоро Азаг-Тот обретет новое тело. Уже скоро Лэнг возродится из пепла подобно фениксу. И Врата Древних уже скоро вновь распахнутся, выпустив нас на свободу.

Меня передернуло. Вновь вспомнилась история Плонета. Вспомнился ужас, творившийся там, когда Нъярлатхотеп и несколько демонов – буквально горстка! – сумели прорваться сквозь Врата. Им выпал выигрышный билет – и они забрали столько призов, сколько поместилось в пасть.

Сейчас Плонет – мертвый мир. Нисколько не похожий на то цветущее великолепие, что было сто с чем-то лет назад. От цивилизации остались обломки. Руины городов и ржавеющие машины.

Лазеры, танки, реактивные самолеты, ядерное оружие… Демоны с легкостью обратили человеческое оружие против его же создателей…

Правда, в конце концов плонетцам удалось изгнать захватчиков из другого мира… ценой гибели своего собственного.

– Так что ты надумал, Лаларту-младший? – прервал мои мысли нетерпеливый шип Йог-Сотхотха. – Я даю тебе последние десять секунд. Если через десять секунд твои уста не произнесут клятву верности, ты станешь мокрым пятном на этом ониксовом полу.

Все, больше ждать нельзя. Надо сматываться немедленно. Йог-Сотхотх – пахан конкретный, у него слово железное. Мужик сказал – мужик сделал.

Рабан все понял без лишних слов. В голове зазвучало нечто вроде скороговорки на непонятном языке:

– Ллиасса аллиасса алла и сссаа алла асссалла! Алиии! Эсе! Энке илиалссаа оссса асса эллеасса оссо иииииии!

– …Три!.. Два!.. Один!.. – тем временем угрожающе шипел Йог-Сотхотх, скручивая змеиный хвост кольцами. – Время вышло! Твое слово?!

– До свидания! – ухмыльнулся во всю пасть я, делая ручкой.

– Эссеееаааааааа! Алаасса! – довершил Слово энгахов Рабан.

И я переместился между мирами.

Вот скажите, вы когда-нибудь перемещались между мирами? Не думаю. Есть у меня такое подозрение, что подавляющее большинства хомо сапиенсов подобного опыта не имеет.

Не знаю, почему я так думаю. Интуиция, наверное.

Но в любом случае – ничего особенного при этом не испытываешь. Во всяком случае при том способе, который используют энгахи. Вот другие пути частенько несут разные интересные и далеко не всегда приятные побочные эффекты.

Говорят, что может заболеть голова или возникнуть такое ощущение, будто тебя разбирают на миллиард кусочков и тут же собирают заново. Часто появляются всякие видения – светящиеся тоннели, сюрреалистические картины и образы. Слышатся всякие звуки и тому подобное. Различные побочные эффекты присутствуют часто.

Но путь энгахов – самый быстрый, легкий и удобный. Во всяком случае из тех, о которых мне известно. Произносишь особую кодовую фразу в нужной тональности… и вуаля! Никаких тебе тоннелей, никакого скольжения по бездонному Хаосу и потусторонних видений. Просто перед глазами какое-то мгновение двоится, пока смотришь сразу на два мира одновременно.

Неслабое зрелище, доложу я вам.

Девять Небес. Третье Небо. Хрустальные Чертоги миледи Инанны.

При виде всего этого я едва удержался, чтобы не смахнуть пот со лба. Яцхены не потеют, но некоторые привычки у меня до сих пор остались человеческие.

Такое сразу блаженство разлилось в душе, такое умиротворение…

– Есть еще похер в похеровницах! – облегченно выдохнул я, суя нижние руки в карманы. – Ну что, наведаемся на ковер к начальству? Ох, чувствую, будут мне сейчас голову мылить…

Сам не пойму, что заставило меня в следующий миг сигануть в сторону. Мое чувство Направления?.. Интуиция?.. Или просто счастливый импульс?..

В любом случае этот резкий прыжок спас мне жизнь. В воздухе просвистело что-то невидимое – невидимое, но очень даже ощутимое. Хрустальная земля Третьего Неба распоролась глубокой бороздой – словно плуг со всего размаху вонзили. Да не простой плуг – алмазный. Обычные металлы это покрытие даже не царапают – я пробовал.

Отпрыгнув, скоренько отползаю назад, спеша оказаться подальше от прежнего места.

Стало очень страшно.

И кому бы на моем месте не стало? Прямо в воздухе разверзается нечто вроде… с чем бы это сравнить? Нечто вроде рваной черной трещины. Трещины в самом мироздании. Это оттуда только что ударило невидимым когтем, едва не убившим меня на месте.

Черная трещина расширилась еще больше. И мне стало еще страшнее. Из этой бездонной дыры на меня глядит лицо – нечеловеческое, непостижимо жуткое лицо с парой фасеточных глаз, напоенных самой Тьмой.

Йог-Сотхотх.

– Мусор, – с ледяным безразличием прошипел он, высовываясь из портала по плечи. – Жалкий человеческий мусор. Ты думал убежать от Хранителя Врат? Подумай еще. От меня невозможно убежать. Тем более с помощью дурацкого фокуса энгахов. Я найду и достану тебя везде, корм. Даже скучно.

Видели когда-нибудь, как ползают тараканы? Я тоже так умею. Быстро-быстро, на всех восьми конечностях – как можно дальше от портала в Лэнг.

Но убежать от Йог-Сотхотха – задачка не для начинающих, тут он прав. Гибкое змеиное тело метнулось вперед со скоростью света, ударяя меня… чем он меня ударил?.. Я даже не успел разглядеть.

Отшвырнуло так, словно попали баллистической ракетой.

В следующий миг меня хлестануло чем-то невидимым. Все тело рассекло страшной болью, по хитину прошел косой разрез. Оттуда хлынула черная слизь – субстанция, хвастливо нареченная профессором Краевским краевином.

Но я даже не успел осознать, как мне сейчас больно. Меня вновь ударили. Невидимый шип на сей раз вошел прямо в грудную клетку, пробив ее насквозь. Глаза вылезли из орбит, пасть раскрылась в беззвучном крике – меня же убивают!!!

Сопротивляться?.. Даже звучит смешно. С тем же успехом гусеница может сопротивляться паровому катку. Все, на что меня хватает – ползти, ползти к ослепительному свету Хрустальных Чертогов.

Надеяться…

Новый удар – теперь нематериальный. Прямо в мозг. Ментальное давление чудовищной мощи – разум коверкается, плющится, мозги буквально вытекают через уши. Чей-то чужой голос в голове хохочет и рыдает одновременно, требуя немедленно прекратить сопротивляться, лечь на землю, расслабиться и сдохнуть. Рабан по мере сил приглушает этот ужас, но силы у него уже на исходе – мой керанке практически визжит от боли.

Это называется Крик Бездны – мощнее него разве что Зов Ктулху.

Блин, сознание меркнет… Йог-Сотхотх уже давно мог бы меня убить – и не просто убить, а размазать, как блоху. Однако пока что он меня щадит – видно, хочет растянуть агонию. Хочет, чтобы я как следует прочувствовал, что происходит с прогневившими Хранителя Врат Бездны.

А ведь он до сих пор не выбрался из портала полностью… Агонизируя, я отполз довольно далеко – даже в столь плачевном состоянии я по-прежнему куда шустрее человека. На целый километр, наверное, уже отдалился от черной трещины в воздухе. Туловище и голова Йог-Сотхотха нависают прямо надо мной, на кошмарной роже светится какая-то мрачная удовлетворенность… но хвост до сих пор по другую сторону портала, в замке Кадаф.

Ни хрена ж себе он растянулся! Куда там резиновому шлангу!

Однако поражаюсь я себе. Возможно, мне осталось жить минуты полторы. Возможно, я прямо сейчас сдохну, как таракан, раздавленный тапочком. Но все равно нахожу в себе силы юродствовать и зубоскалить.

И откуда во мне это берется? Может быть, хиханьки и хаханьки для меня – нечто вроде защитного механизма? Чтобы совсем не скатиться в пучину отчаяния. А то я уже давно балансирую на грани сумасшествия. Собственно, с самого рождения.

Зато и к дамокловому мечу, постоянно висящему над головой, я тоже привык уже давно. Смерть уже как-то не особо и страшит.

А интересно, что меня ждет на другой стороне? Надеюсь, не большая сковородка…

Хрустальные Чертоги! Корчась и ползя, я незаметно сам для себя добрался до особняка миледи. Ну что же там никто не чешется?! Неужели до сих пор не прочухали, что тут творится?!

– ААААААААААААААААААА!!!

Это я кричу. Кричу, как никогда еще в жизни не кричал. Потому что меня подняло в воздух чем-то вроде невидимых клещей, сдавливая покрепче любых тисков. Сверхпрочный хитин треснул во множестве мест.

Но если бы еще только это! Йог-Сотхотх с ласковой улыбкой садиста единым рывком оторвал мне… да всё! Дернул в одиннадцать сторон разом, к чертовой матери оборвав яцхену хвост, крылья, ноги и все шесть рук.

Как же больно, мать его иху… Так больно мне было в жизни всего… да я уже со счету давно сбился. Не знаю, сколько раз. Много. Слишком много.

Хрустальная земля уже вся залита моей черной слизью… Валяются мои руки и хвост… и все еще подергиваются. Надо же. Прямо как лапки у сенокосца. Аж смеяться хочется.

Только вот я почему-то не смеюсь. В глазах мутнеет. В голове полный мрак. Все-таки яцхен – на удивление живучая тварь. Человек отбросил бы коньки уже раз двадцать. А я жив даже в таком отвратном состоянии.

Но терпеть осталось уже недолго…

– Тебе не следовало отвергать мое предложение, корм, – холодно прошипел Йог-Сотхотх, приблизив меня вплотную к лицу. – Теперь твоя душа отправится в Бездонный Хаос. Навечно.

Склизкие когти зловеще щелкнули. И я понял, что вся боль, которую я испытывал до этого, была еще вполне терпимой. В голове лопнула какая-то невидимая пружина и перед глазами поплыли разноцветные круги. Мозг словно просверлило раскаленным буравом. Где-то на заднем фоне дико заверещал Рабан.

А потом Йог-Сотхотх размахнулся и швырнул меня к Хрустальным Чертогам. Изуродованный обрубок, который он от меня оставил, с силой впечатался в стену и прилип, оставив паутину трещин. Вниз потекла прозрачная маслянистая жидкость.

– Было больно… – прохрипел я, медленно сползая по стене.

– А будет еще больнее, – презрительно пообещал Йог-Сотхотх, взмывая высоко в воздух. – Пришло время сгинуть, отродье. Последнее слово?

– Сам дурак, – чуть слышно прошептал я, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд.

В воздухе замерцал невидимый коготь. Страшное оружие Йог-Сотхотха, способное уничтожить кого угодно и где угодно. Именно им был убит один из величайших демонологов в истории человечества – Абдул аль-Хазред.

– Патрон, нам хана!.. – чуть слышно донеслось до меня сквозь непереносимую боль. – Патрон, нам каюк!.. Патро-о-он!..

– Заткнись… – еле-еле выговорил я. – Заткнись лучше…

Вместе со словами из пасти хлынул поток черной слизи.

Глава 4

Нет, конечно, Йог-Сотхотх меня не убил. Иначе как бы я смог об этом рассказать?

Я это давно заметил – если повествование идет от первого лица, то можно не бояться, что главный герой погибнет. А вот если от третьего… тут всякое может случиться. Дон Кихот умер, Гамлет умер, Ромео и Джульетта умерли, Анна Каренина умерла, Остапа Бендера – и того зарезали. В следующей книге, правда, он ожил, но это уже к делу не относится.

Так что я жив, не сомневайтесь. Раз думаю всякую хренотень – значит, пока не сдох.

Каким образом я выжил? Ну, дело в том, что на шум наконец-то вышла хозяйка хаты. При виде Инанны даже Йог-Сотхотх отвлекся и замер с подъятым когтем. В фасетчатых глазах на миг промелькнуло что-то вроде смущения… хотя может и показалось. У меня сейчас перед глазами и круги плавают, и радуга мерцает, и даже розовые слоны уже появлялись.

– Ахррррррр… – тихо-тихо проворчал архидемон, меряя Инанну холодным взглядом.

Прекрасная богиня наклонила голову набок и с любопытством спросила:

– А что здесь происходит?

Дурацкий вопрос. На диво дурацкий вопрос. Меня тут колбасят по полной, а она спрашивает, что происходит. Сама не видит, что ли?

Похоже, Йог-Сотхотху тоже стало смешно. Он отвернулся от меня и с тихим клацаньем навис над Инанной. Будь миледи просто красивой женщиной в белом платье, каковой в данный момент кажется, она бы наверняка пронзительно завизжала. Червяк в километр длиной, да еще с этакой харей и когтищами, да еще капающий слизью…

Хотя может и не в километр. У меня рулетки с собой нет, а глазомер хреновый. Два глаза вообще ничего не видят, а третий… тоже не телескоп, в общем.

– А, так вы тут заняты… – совершенно спокойно констатировала Инанна, отступая на шаг. – Ладно, продолжайте, не буду вас отвлекать.

И в следующий миг она просто исчезла. Растаяла в воздухе… хотя нет, не растаяла. Просто в данное мгновение все еще здесь, а в следующее – уже нету. Словно стерли из кадра.

Это не просто какая-то там телепортация, как у колдунов. Это, если можно так выразиться, смена местонахождения. Для бога переместиться в пространстве – что переключить канал телевизора. В одно мгновение – хоть на Гаваи, хоть на Юпитер, хоть в Туманность Андромеды, хоть в шестое измерение.

Достаточно просто пожелать.

– Враг сбежал! – язвительно и вместе с тем чуть растерянно хохотнул Йог-Сотхотх. – Легкая победа!

Куда уж легче. Вот дерьмо-то, а? Конечно, я и раньше знал, что миледи не слишком охотно участвует в драках, но все-таки на что-то надеялся…

Хотя выручить она меня все же выручила – Йог-Сотхотх отвлекся и, похоже, совершенно позабыл о некоем недобитом яцхене. Теперь он ломает дворец. Исполинское змеевидное тело ходит волнами и закручивается в спираль, круша Хрустальные Чертоги, как песочный замок. Воздух бурлит и клокочет, взрываясь невидимыми вспышками в тысячах мест сразу. Шпили, башенки, балконы, галереи – все разлетается в клочья, тут же истаивая невесомой сверкающей пылью.

– Хорошая хата была, патрон… – грустно произнес из глубин сознания Рабан.

Интересно, как я сейчас выгляжу со стороны? Искалеченная трехглазая мерзость, медленно-медленно сползающая по разноцветному хрусталю, оставляя грязные потеки кровянистой слизи. Неаппетитное, должно быть, зрелище.

И это только вопрос времени, пока весело отрывающийся Йог-Сотхотх не спохватится, что кое-кого не добил. В крайнем случае – просто разрушит к чертям и ту стенку, к которой прилип я. Ему уже недолго осталось.

Кажется, там внизу появились солнечники. Подарок бога Шамаша, семьдесят бойцов из его личной гвардии. Парни бросились в бой не задумываясь… и лично мне очень интересно, где они прохлаждались до этого. На тараканьих бегах играли?

На некоторое время солнечники Йог-Сотхотха заняли. Минут на пять где-то. От силы на шесть.

А потом ликующий архидемон вновь вернулся к игре в стенобитное орудие.

– Семьдесят – ноль в пользу Лэнга, – печально озвучил счет я, глядя на исход побоища.

От солнечников осталось удивительно мало… собственно, вообще ничего не осталось. Йог-Сотхотх их просто… прекратил. Прекратил их существование. Это даже не магия, это что-то намного более мощное.

По крайней мере у меня положение начинает понемножечку выправляться. Все-таки регенерация в моем теле идет с феноменальной, прямо-таки неприличной скоростью. Особенно здесь, во владениях леди Инанны. Здесь сам воздух напоен жизнью.

Зрение уже почти восстановилось. На месте оторванных конечностей что-то булькает, там проклевываются своеобразные «почки». Если Йог-Сотхотх даст мне полчасика времени – возможно, сумею втихаря смыться.

Улететь вряд ли – в крыльях у меня очень мало краевина, так что они восстанавливаются медленнее всего. Их мне уже несколько раз отрывали (вот такая вот хреновая жизнь!) – каждый раз потом ждал сутки, а то и двое, пока не отрастут заново.

Над одной из башен взметнулось облако черного дыма. Загорелось что-то?.. Странный какой-то дым – черный с желтизной, поблескивающий тонкими молниями. Из облака слышны звуки – что-то вроде тонкого рыдающего хохота. Причем на два голоса.

Ума не приложу, что бы это могло быть. В Хрустальных Чертогах вроде бы нечему породить такое дымное облако. Даже Йог-Сотхотх уставился на него в явном недоумении.

Но в следующую секунду мы с ним думать забыли о непонятном явлении. Кадры снова сменились. В переносном смысле, конечно. Просто перед дворцом Инанны прямо из воздуха выросли четыре фигуры. Сама хозяйка дворца, два важных длиннобородых старика и гигантский паук.

Йог-Сотхотх тоже их заметил. И резко прекратил безобразия. Длиннющее тело изогнулось вопросительным знаком, когти заскрежетали, фасетчатые глаза налились злобой.

– Друзья мои, умоляю, защитите меня от этого беспардонного вторжения! – звонко воскликнула Инанна, указывая на архидемона.

– Положись на меня, Прекраснейшая, – поцеловал ей руку старик слева.

– И на меня тоже, – поцеловал ей другую руку старик справа.

Друг на друга эти двое поглядывают с явной ревностью.

– Энлиль!.. – сумрачно прошипел Йог-Сотхотх. – Шамаш!.. Вы!..

Если бы у меня было сердце, оно бы сейчас застучало с облегчением. Прибыла тяжелая артиллерия! Владыка океанов Энлиль, солнечный бог Шамаш и паучий царь Анансэ. Плюс еще сама миледи Инанна.

Один против четверых Йог-Сотхотх махаться не станет точно – он же не дурной.

Этих троих я раньше уже встречал – у них тоже хазы на Девяти Небесах. В Хрустальные Чертоги Инанны они захаживают частенько – чайку попить, посплетничать о всяком-разном.

Хотя на самом деле я не знаю, о чем разговаривают между собой боги. Меня на эти междусобойчики ни разу не приглашали. Миледи в таких случаях всегда просила меня покурить где-нибудь в другом месте.

В обычное время боги и выглядят обычно – те же люди, только… идеализированные. На божественном лике вы не найдете ни прыщика, ни бородавки, ни морщинки. Точнее, морщины встречаются, но только если это часть образа – скажем, убеленный сединами старец, само воплощение мудрости. Соответственно, богиня красоты – идеал красоты, любой модельный журнал без раздумий поставит на обложку. Если одежда или доспехи – так безупречно чистые, словно нарисованные.

Ни единого признака… несовершенства.

Но сейчас… Вы никогда не видели разгневанного бога? Счастье вам и радость. Энлиль, Шамаш и Анансэ в одно мгновение выросли выше небоскребов. В руке Энлиля материализовался исполинский трезубец, по всему телу побежала искрящаяся река, над головой повисла грозовая туча. Шамаш засветился ярче всякого солнца, вокруг головы запылали ослепительные сполохи. А уж Анансэ… японский Годзилла рядом с этим чудовищем – милый маленький котенок, уж вы мне поверьте.

Вырос и Йог-Сотхотх – вырос пуще прежнего. Все-таки он не только архидемон, но и Темный бог – один на один он будет достойным противником любому из этих троих. Исполинский бог-червь защелкал когтями, угрожающе шипя.

– ДА КАК ТЫ ОСМЕЛИЛСЯ НА ТАКУЮ ДЕРЗОСТЬ, НАГЛЫЙ ЧЕРФФЯК?!! – разъяренно заскрежетал Анансэ. – МОИ ПАУКИ ОБРАТЯТ ФФ ПЫЛЬ ФФЕСЬ ТФФОЙ ГАДЮЧНИК!!!

– ТЫ НАРУШИЛ ГРАНИЦУ, ДЕМОН! – присоединил свой трубный глас Энлиль, потрясая трезубцем. – МНЕ ЧТО, ПРЕВРАТИТЬ ТВОЙ КАДАФ В ЩЕБЕНЬ?!

А Шамаш промолчал. Но сияние, исходящее от него, усилилось так, что я отвернул голову – повелитель солнца способен сжечь дотла целый мегаполис, просто взглянув на него чуть пристальнее.

Йог-Сотхотх тоже не остался в долгу. Страшные когти заискрились синим, хвост часто запульсировал, фасетчатые глаза превратились в настоящие черные дыры, поглощающие дневной свет.

Буквально кожей чувствую, как раскаляется и дрожит воздух, как разливаются волны жуткого, звенящего напряжения. Среднестатистический человек в присутствии разгневанного бога мгновенно теряет сознание или даже рассудок. Только очень сильный духом способен выдержать подобный прессинг.

Я и сам держусь из последних сил – причем исключительно благодаря поддержке Рабана.

– У вас есть полный доступ, друзья мои, – спокойно произнесла откуда-то снизу Инанна. Она единственная не сочла нужным принимать боевую стойку.

Архидемона ее слова явно не порадовали. Хотя я не совсем понял, что миледи имеет в виду. Кажется, на чужой территории боги связаны определенными ограничениями – уж не знаю, в физическом ли смысле или это просто нечто вроде кодекса чести. Король в чужой стране тоже ведь не обладает такой властью, как в собственной… наверное, и у богов есть что-то наподобие.

Дома, как говорится, и стены помогают.

Никогда не видел битвы богов. И не особо горю желанием увидеть. Как я слышал, после такой битвы не остается ничего живого в радиусе… да хрен его знает. Разгневанному богу ничего не стоит швырнуть в противника остров Сицилию или обрушить ему на башку Луну. Известны случаи, когда богу-победителю приходилось заново заселять планету, на которой этот товарищеский матч происходил.

Или даже не заселять, а творить.

Хотя вы меня не особо слушайте. Сам-то я ничего такого никогда не видел. Основываюсь на слухах. А слухам верить нужно осторожно, с оглядкой – там обычно вранья процентов на девяносто.

Но тем не менее. Кур-Галь Могучий Утес Энлиль. Солнце Мертвых Душ Уту-Шамаш. Великий Паук Анансэ Кокуроко. Хранитель Врат Бездны Йог-Сотхотх. Если эти четверо схлестнутся в рукопашной… честное слово, я предпочту ядерную войну.

Йог-Сотхотх смерил злющим взглядом спокойно стоящую Инанну. С его когтей-парусов заструился зеленоватый пар. Исполинский архидемон свирепо прошипел, подаваясь вперед:

– ТЫ ЗАИГРАЛАССССЬ, ДЕВОЧКА! НЕПРОСТИТЕЛЬНО!

Дорогу ему преградил Анансэ. Восьминогое чудовище раскрыло челюсти, извергая поток бурлящего яда. Бог-паук и бог-червь бешено заскрипели друг на друга.

– СДЕЛАЙ ШАГ, И Я РАЗОРФФУ ТЕБЯ ФФ КЛОЧЬЯ, ЧЕРФФЯК! – проревел Анансэ, источая отраву всем телом.

– ЕЩЕ НЕИЗВЕСТНО, КТО КОГО, ПАУЧИШКО… – со свистом ответил Йог-Сотхотх. Земля под ним задымилась и растрескалась, словно на поверхность прорвался вулкан.

Напряженное противостояние длилось несколько секунд. Боги сверлили друг друга недобрыми взглядами, но не двигались с места. А потом они одновременно начали уменьшаться, возвращаясь к обычным, «бытовым» обликам. Чудовищное давление на психику ослабло, а потом исчезло совсем.

Кажется, все. Пузами померились, рогами пободались. Отношения успешно выяснены.

Разборка окончена.

– Теперь уходи, – холодно скомандовал Энлиль, поднимая трезубец. – Не вынуждай меня призывать Космический Океан.

– Я ухожу, – прошипел Йог-Сотхотх, скручиваясь кольцами. – Ухожу. И очень надеюсь больше никогда никого из васссс не увидеть.

– Не надейся, – удивительно холодным голосом произнесла Инанна. – Ты разрушил мой дворец, демон. Ты прекратил существование моих подданных. Ты за это ответишь.

– Что? – медленно повернулся к ней Йог-Сотхотх. – Это что, объявление войны?..

– Войны?! Войну объявляешь мне ты, демон! Как ты осмелился вторгнуться в мой дом так беспардонно?! Будьте моими свидетелями, боги, будьте же свидетелями!

– Мы всё видели, – согласно кивнул Шамаш. – Мы свидетельствуем. Ты в своем праве, Прекраснейшая.

– Ты в своем праве, – эхом повторил Энлиль.

– Мы согласны, – присовокупил свой голос Анансэ.

– У тебя есть свидетельство и согласие, – подытожил Шамаш. – С нашей стороны препятствий не будет. Ты можешь не бояться ничьего вмешательства.

– Ну что ж, демон, теперь жди ответного визита, – мило улыбнулась Йог-Сототху Инанна. – Он не заставит долго ждать.

Архидемон несколько секунд молчал, меряя прекрасную богиню странным взглядом. А потом колко рассмеялся:

– Теперь кое-что проясняется. Вот как ты решила это подать, значит… А ведь я еще удивился поначалу, отчего занавесь была снята… Нет, я знал, что ты на редкость хитрая сука, но раньше не понимал, до какой степени…

– Ты разрушил до основания мой дворец и еще смеешь оскорблять меня, демон?

– Дворец?! – начал яриться Йог-Сотхотх. – А что насчет одного из моих верноподданных архидемонов?! Что насчет Лаларту, которого ты обманом завлекла в свое логово и безжалостно убила?! Разве не ты первая воткнула топор нам в спину?! Разве не я здесь пострадавшая сторона?!

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – с подчеркнутым безразличием отвернулась Инанна. – Если вздумал обвинять кого-то в преступлении, потрудись вначале представить доказательства. В противном случае твои слова – навет и клевета.

– Навет?!! Клевета?!! – окончательно вышел из себя Йог-Сотхотх.

Змеиное тело метнулось вперед – прямо на хрупкую фигурку в белом платье. Вот сейчас захлестнет, раздавит, разорвет в клочья!..

Но ничего подобного. Не долетев какого-то метра, Йог-Сотхотх резко затормозил и ожесточенно заскрипел когтями, словно борясь с чем-то невидимым.

– Будь ты проклята, богиня!!! – в отчаянии зашипел он, глядя на равнодушное лицо Инанны. – Ты прекрасно знаешь, что я не могу причинить тебе вреда!!!

– Не можешь. Но пытаешься. Пытаешься уже не в первый раз. И мне это уже начинает надоедать. Быть может, мне стоит обратить на тебя Взгляд Смерти?

– Не надо! – не на шутку перепугался Йог-Сотхотх.

– Да, этого не надо, – забеспокоился и Энлиль, с явной опаской поглядывая на Инанну. – Прекраснейшая, не стоит применять… это. Всему есть разумные пределы.

– Простите меня, друг мой, – покаянно улыбнулась ему богиня, опуская глаза. – Я забылась.

– Я понимаю твои чувства, но… но все же не стоит перебарщивать. Ограничься обычными мерами, хорошо?

– Вы как всегда мудры и благоразумны, друг мой, – поклонилась Энлилю Инанна. – Я последую вашему совету.

Йог-Сотхотх следит за этим диалогом настороженно, с опаской. А я – с недоумением. Ни хрена не понимаю, о чем они вообще говорят.

– Сегодня ты переиграла меня, богиня, – прошипел Хранитель Врат Бездны. – Я уступаю тебе… пока что. Но это еще только первый раунд. Наша схватка еще только начата.

Кольца исполинского червя начали втягиваться обратно. В рваную черную трещину, по-прежнему пульсирующую над землей. Инанна устало вздохнула и отвернулась. Бог-паук Анансэ прищелкнул пальцами и растворился в воздухе… пальцами? А я и не заметил, в какой момент этот огромный паук принял человеческую форму… правда, с восемью глазами, но в остальном совершенно человеческую.

А Энлиль крикнул Йог-Сотхотху вслед:

– Эй, скоро уже ваш тухлый кальмар проснется?

– Ктулху?.. – недоброжелательно зыркнул на него архидемон. – Ждем в ближайшее время.

– Вы его поторопите! Он надоел уже ворочаться! У меня из-за него мигрень обостряется! Если он у вас сам не проснется, я приду и помогу, понял?!

– Сами управимся, сами… – брюзгливо заворчал Йог-Сотхотх, исчезая в портале.

Энлиль неодобрительно покачал головой и сказал Шамашу:

– Говорил же я мальчишке – не нужно их так плотно запечатывать. Нет хуже, чем позволять всякой дряни копиться в закрытом сосуде…

– Вполне хватило бы и дипломатической ноты построже, – согласился Шамаш. – Я всегда был сторонником разрешения подобных конфликтов переговорами и компромиссом.

– Именно! Так ведь нет – моя великий Мардук, моя самый сильный бог здеся! – скривился Энлиль, явно кого-то передразнивая. – Моя лучше знать, как делать, старый боги не лезть, не мешать! Тьфу!.. Как же меня когда-то изводил этот заносчивый юнец…

– Да-да, почтенный Посейдон, вы совершенно правы… Молодежь в наше время совершенно не уважает старших. Но по крайней мере у Мардука хватило ума не прикасаться…

Дальше я уже не услышал. Боги исчезли – исчезли в одно мгновение, словно выключили свет.

Я как-то весь обмяк. Вот и все. Все закончилось. Я уцелел. Ну не то чтобы уцелел, но жив остался. И даже сознания не потерял.

А ведь уже начал думать, что на этот раз точно скопычусь.

Переполох в небесных чертогах продолжался не так уж долго. Не знаю, сколько именно, секундомера под рукой не случилось, однако вряд ли дольше часа. Скорее даже меньше – минут тридцать-сорок от силы.

Но мне они показались вечностью.

– С вами все в порядке, друг мой? – послышался над ухом заботливый голос.

Я рассеянно посмотрел в прекрасные глаза миледи Инанны. Хотел ответить, что не может быть в порядке тот, кто похож на раздавленного скорпиона. Но лба коснулась прохладная ладонь, и я вдруг сообразил, что руки-ноги-крылья-хвост у меня вроде как снова на месте. А боль бесследно исчезла, сменившись упоительным блаженством во все теле. На душе стало удивительно легко и приятно.

Меня словно погрузили в теплую ванну и дали глотнуть холодного пива.

– Я позволила себе позаботиться о ваших ранениях, – чуть улыбнулась богиня, заметив мое недоумение.

Ну да, верно. Инанна – не только богиня красоты и любви. Она еще и несравненная целительница. Вернуть одного изуродованного яцхена в нормальное состояние для нее раз плюнуть.

Правда, после битвы с батей Лаларту миледи предоставила лечить меня мистеру Креолу. Но это я уже давно заметил – если Инанна может переложить работу на чужие плечи, то переложит обязательно. Причем с такой милой улыбкой, что ее еще и благодарить будут.

– Я рада, что вы живы, друг мой, – ласково произнесла Инанна, беря меня под руку. Нижнюю левую. – Пойдемте. Полагаю, нам следует прояснить некоторые моменты.

И эта туда же. Йог-Сотхотх со мной тоже… прояснил некоторые моменты. Так прояснил, что я до сих пор как на иголках. Вас вот никогда пыльным мешком по голове не били? Примерно такое ощущение.

Кстати, а куда это мы?.. Хрустальные Чертоги ведь разрушены почти до основания… или нет? Я вдруг почувствовал, как челюсть ползет вниз – волшебный дворец Инанны уже вновь пребывает в целости и сохранности. Словно ничего и не произошло. Когда же это хозяйка успела сделать капитальный ремонт?

– О, подобные вещи не доставляют большого затруднения, – догадалась, о чем я думаю, Инанна.

– Не доставляют?.. – усомнился я.

Вообще-то, такая скорость не снилась даже молдавским гастарбайтерам…

– Мне – не доставляют.

– А, ну да…

Кажется, после гибели и возрождения Хрустальные Чертоги несколько переменились. Наверное, хозяйка решила сменить дизайн, раз уж представился случай. Интерьер стал другим, обои и вся прочая фигня. Я в архитектуре чайник, как все эти финтифлюшки называются – без понятия.

С позволения миледи я отошел на минутку в уголок и напялил новые штаны. От прежних осталось… да ни хрена от них не осталось. А совсем без одежды я по-прежнему чувствую себя неловко. Тем более в присутствии дамы.

Переодевшись, я с грустью посмотрел на тряпку, что была моими штанами раньше. Теперь это что-то вроде набедренной повязки. Хотя один из карманов каким-то чудом уцелел. А что у меня там лежало?.. О, вавилонские рыбки. Они еще пригодятся, думаю.

Хотя их вроде бы больше было… ладно, потом разберемся. Сейчас не до этого.

Невидимые слуги накрыли поляну в мгновение ока. Я мрачно уставился на бесчисленные яства. Кулинарные изыски, мать их так. А у меня впервые за очень долгое время совершенно нет аппетита. Пропал куда-то. Бесследно.

– Миледи, я дико извиняюсь, что приволок сюда Йог-Сотхотха… – начал сбивчиво говорить я. – Но понимаете, там так вышло…

– Не нужно, я все знаю, – подняла хрупкую ладонь Инанна.

– …в Лэнге… что? – не понял я. – Что знаете?

– Все знаю. Усаживайтесь поудобнее, друг мой, и приготовьтесь к длинному разговору. Пришло время мне вам во всем сознаться.

– Сознаться?.. В чем?

– Во всем. Должна признаться, я вас обманывала. С самого начала.

Глава 5

Я отхлебнул вина из высокого бокала. В голове сумбур. Ласковая улыбка Инанны путает мысли, не дает сосредоточиться. Меня с самого начала обманывали?.. Но в чем именно?

Этот вопрос я и задал. Инанна понимающе кивнула и задумчиво коснулась губ указательным пальцем.

– С чего же мне начать?.. – медленно спросила сама у себя она. – Теперь, когда самое главное уже произошло, я могу больше ничего от вас не скрывать… но с чего же лучше будет начать?

Я не произнес ни слова. Самое главное уже произошло? Что она имеет в виду?

Что – самое главное?

– Пожалуй, начну издалека, – оперла подбородок на ладони богиня. – Известно ли вам, что вампир не может войти в чужой дом без приглашения?

«Дракулу» Брэма Стокера я читал, так что про этот аспект вампирской физиологии знаю. Поэтому молча кивнул. Точнее, совершил движение, условно считающееся кивком. Поскольку голова у меня намертво скреплена с грудью, кивать по-настоящему я не могу.

– Хорошо. Но, полагаю, вам неизвестно, отчего это так. А это оттого, что от вампиров, как и от многих других видов нечисти, людские дома надежно защищены. Защищены другими обитателями, невидимыми для обычных людей. Домовыми. В разных культурах этих созданий называют по-разному, они по-разному выглядят и ведут себя, но суть одна и та же – дух-покровитель жилища, оберегающий сам дом и его жильцов.

– А что, домовые сильнее вампиров? – удивился я.

Сам я встречал только одного домового – Хуберта, дворецкого мистера Креола. Он не показался мне таким уж крутым вышибалой.

– У себя дома – да, сильнее. Потому что домовой, как и любой другой дух места, по сути своей является божеством.

– Божеством?! – поразился я. – Домовой?!

– Да. Низшим, конечно. Мелким божком. Даже мельчайшим. Между ними и нами, настоящими богами, пролегает пропасть – как между мартышками и людьми. Те и другие – приматы, но очень-очень разного уровня. Однако как мартышки способны до некоторой степени подражать людям, так и духи места способны проявлять некоторые признаки божественности. В своем доме домовой – полновластный хозяин. За его пределами он совершенно бессилен, а иные их виды вообще не способны из оного дома выйти – они погибают с его разрушением. Но в окружении родных стен его власть довольно велика. Против воли домового в дом не войдет никто. Однако если кто-то из живущих в этом доме откроет тому же вампиру дверь, даст ему позволение войти… домовой ничем не сможет этому помешать. Он не вправе изгнать приглашенного гостя.

Что-то я не совсем понимаю, к чему она ведет. Тема небезынтересная, конечно, но немножко не к месту.

– Надеюсь, вы поняли то, что я рассказала, друг мой?

– Ну, в целом понял, но…

– Хорошо. Тогда вам будет понятна аналогия. Дело в том, что в случае с мирами все действует по аналогичным принципам – только в неизмеримо более крупных масштабах. В своем мире, в мире, где живут его верующие и стоят его храмы, бог обладает практически неограниченной властью. Те же демоны Лэнга, быть может, и желали бы вторгнуться на мой Каабар – но не могут, ибо моя воля защищает этот мир нерушимым заслоном, не давая проникать враждебно настроенным чужакам. Однако защитить аналогичным образом вашу родную Землю я не могу – там давно уже нет моих храмов. Там нет моих жрецов. Нет моих верующих. И соответственно у меня нет… полномочий. Да, именно полномочий. Одно из главных условий веры – она должна быть свободной. Свобода воли – всякий человек вправе сам решать, какому божеству поклоняться и поклоняться ли вообще. Поэтому само существование богов и загробного мира непременно должно оставаться под некоторой долей сомнения. Широкие массы не должны иметь неоспоримых доказательств нашего существования. Это очень важный аспект.

– Ну, это я тоже как бы понимаю, – осторожно заговорил я, – но все-таки, как это связано с демонами?

– Элементарно. Свои боги есть во всех мирах… ну, за редкими исключениями. Поэтому демоны и не могут творить все, что им взбредет на ум. У них тоже ограничены… полномочия. Равновесие сил, понимаете? И для расширения влияния все мы пользуемся… живыми инструментами. Смертными. Людьми. Если помните, впервые веру в меня принес на Каабар дед Креола – Алкеалол. Спустя два с половиной тысячелетия я укрепила позиции, низойдя в аватаре и принеся новое Слово. На все это ушло немало времени, но мы бессмертны, нам некуда торопиться. Для бога тысяча лет – как один день.

Я обратил внимание, что миледи каждый раз очень уклончиво произносит слово «полномочия». Словно заменяет какой-то другой термин, нежелательный.

Похоже, мне по-прежнему говорят не все – есть в этом еще что-то…

– Аналогичная картина и у демонов, – продолжила Инанна. – Даже один-единственный демон не может просто взять и отправиться в мир людей – ему нужна… ну, можете называть это визой. Разрешение.

– И как же ее получить?

– Демону-индивидууму – множеством разных путей. Например, такую «визу» может выдать его собственное начальство – у них, сами понимаете, полномочия куда более широкие, чем у рядовых бесов. Другой способ вы уже неоднократно опробовали на себе – это вызов. Вызов кем-то из живущих в этом мире. О, если б вы только знали, сколько мерзости постоянно приволакивают в свои миры демонологи, подобные Креолу! Я не устаю поражаться этим людям – они только тем и занимаются, что дергают за усы чудовищ, надеясь получить от них что-нибудь из мирских благ! Бесчисленное множество городов и даже целых государств было погублено именно так – из-за очередного идиота, проложившего дорожку какой-нибудь твари с миллионом щупалец!

Я умудренно вздохнул. Да уж, за полгода в Лэнге я таких историй наслушался вволю. Пазузу, вызванный Абдулом-бен-Марту, выморил подчистую город Ершалаим. Хастур, вызванный неким Менгске, практически сравнял с землей Вавилон – его потом отстраивали заново, чуть ли не с нуля. Дагон, вызванный архимагом-отступником Ку-Клусом, вообще едва не стал гибелью всего Шумера.

А уж что в свое время натворил Хумбаба!

– Вижу, вы понимаете, о чем я говорю, друг мой. Однако получить индивидуальную «визу» демонам сравнительно легко. На худой конец они могут проскальзывать и тайком, нелегально – такое тоже нередко встречается. Но гораздо сложнее – получить право вторгнуться в какой-нибудь мир всей оравой. Для этого им нужно то же самое, что вампиру для вхождения в чужой дом – приглашение. Приглашение от кого-то из живущих в этом мире. Но здесь уже недостаточно просто единичного недоумка – такие, конечно же, сыщутся всегда и везде. Это должен быть кто-то, обладающий немалой властью. Правитель, первосвященник, великий полководец или, скажем, верховный маг… Кто-то, кто управляет чем-то крупным, контролирует большое количество душ и может говорить от их имени. Лэнг воспользовался на Рари услугами Серой Земли. Однако Совет Двенадцати того времени никогда бы не додумался до подобного сам – какие-то полтора века назад колдуны серых и не помышляли о заключении договора с демонами. Первую дорожку, первый канал связи им проложил бывший ко… впрочем, об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. Сейчас не время и не место для этого, а суть вы, думаю, уже уловили.

– В целом да. Но все равно пока не очень догоняю. Это все офигеть как интересно, конечно… но ко мне-то оно какое отношение имеет?

– Наберитесь терпения, друг мой, это была только вступительная часть. Теперь мы перейдем к тому, что непосредственно касается вас. Как вы уже поняли, у богов и демонов тоже есть определенные правила – неписаные, негласные, не провозглашенные, нигде не закрепленные официально, но тем не менее строго блюдущиеся каждым из нас. Если их не соблюдать, миры погрязнут в бесконечных междоусобицах. А битва богов – это ужас. Ядерная война по сравнению с этим – просто драчка пятилетних карапузов, швыряющихся песочком. Битвы богов – это те самые события, которые люди называют Рагнарёком или Армагеддоном. После битв богов перестают существовать целые миры. Поэтому никто из нас не хочет раздувать конфликты слишком сильно – ни боги, ни даже демоны. Мы стоим по разные стороны баррикад, но все мы живем в упорядоченной Метавселенной – и все мы помним, что от бушующего Хаоса нас отделяет лишь тончайшая мембрана, которую очень легко разорвать. Вы видели, что только что сотворил Йог-Сотхотх? А ведь он был на враждебной территории, он ослаб здесь многократно. На вашей Земле он может смести целый город просто легким усилием воли.

– Но ведь отсюда же его прогнали?..

– Именно, что прогнали. Он не имел никакого права творить весь этот вандализм. По отношению ко мне это было беспричинной агрессией. Но это правило действует в обе стороны. Точно так же и я не имею права вторгнуться в другой мир – даже Темный! – только потому, что он мне чем-то не нравится. У меня должно быть веское основание. Повод к объявлению войны. В противном случае я сама стану агрессором – и от меня отвернутся мои же собственные собратья. У нас тут все взаимосвязано, друг мой, мы все скреплены сложной дипломатической паутиной… К примеру, вы представляете, на что мне пришлось пойти, чтобы выбить Креолу право свободно действовать на Рари? Полагаю, он об этом и не догадывается, но без моих трудов его вполне могли просто… изъять. Если бы каждый архимаг мог по своему произволу бушевать в любом мире, каком только пожелает… представляете, какой бы творился кавардак? По счастью, кое-кто из богов Рари был крайне недоволен действиями Лэнга, поэтому я и сумела добиться разрешения на ввод… противовеса. Хотя и не без труда – кое-кто и сам уже собирался предпринимать… определенные действия. Мне с большим трудом удалось убедить их доверить решение проблемы мне и моему смертному ставленнику.

– А кто конкретно там был недоволен? Единый?

– Нет, конечно. Единый – демиург, он властвует в миллионах миров и непрерывно создает новые. Он может сотворить звездную систему легким усилием воли. Я не стала говорить об этом Креолу, чтобы не тревожить его лишний раз, но по масштабам Единого события на Рари – сущий пустяк, не стоящая внимания мелочь. Ему вряд ли даже доложат о происходящем. Однако у Единого, как и у других демиургов, есть челядь, подчиненные, существующие именно для того, чтобы разгребать повседневную рутину. А кроме них на Рари имеются и другие… влиятельные силы. И мне удалось кое-что кое у кого выторговать… разумеется, на обоюдовыгодных условиях.

Я почувствовал, что стремительно тупею. Знаете, я даже не особо пытаюсь понять, о чем миледи говорит – уж очень тема запутанная. По-моему, чтобы разобраться во всей этой божественной иерархии, нужно иметь божественную продолжительность жизни.

То есть вечность.

– А теперь вспомните о том, что через четыре-пять лет мы собираемся напасть на Лэнг. И для этого, само собой, нам нужен повод. Но какой? Вторжение на Рари не подойдет – там нет ни одного моего храма, так что этот конфликт никак до меня не относится. К тому же на Рари демоны как раз в своем праве – их призвали серые. Пригласили. Распахнули настежь дверь и выставили угощение. Вся ответственность за это лежит на серых. Поэтому для получения столь необходимого повода я решила прибегнуть к… провокации.

– Что? – недоверчиво переспросил я. – Что-что?

– Вы не ослышались, друг мой. Можете мне поверить, я хорошо знаю Йог-Сотхотха. Он любит делать щедрые предложения, но терпеть не может, когда их отвергают. Он мстителен, беспощаден и мнит себя великим интриганом. Конечно же, распознав шпиона под личиной одного из своих архидемонов…

– Это вы сейчас обо мне?! – выпалил я. – Я… миледи, вы что, с самого начала предполагали, что меня раскроют?!

– Да, – опустила глаза Инанна. – С самого начала. Предполагала… нет, рассчитывала. Причем по моим расчетам это должно было произойти гораздо раньше. Признаться честно, я ожидала, что вы продержитесь от силы месяц. А то и меньше. Поймите меня правильно, друг мой, если бы я и в самом деле желала получать разведданные таким образом, то подобрала бы более умелого разведчика. Не обижайтесь, но вы действовали поразительно топорно… впрочем, мне именно это и требовалось. Можете быть уверены, для разведки у меня имеются более надежные средства… и более надежные агенты. Безусловно хорошо, что вы попутно сумели выполнить несколько полезных миссий и добыть некоторую полезную информацию, но это все же не было вашей первоочередной задачей. Вашей главной и по сути единственной задачей было вот это. То, что здесь только что произошло. Йог-Сотхотх, вторгшийся на Девять Небес.

– Я был просто провокацией… – опустошенно произнес я. – Всего лишь живцом…

– Прошу, не обижайтесь. Ведь все произошло именно так, как и планировалось? – мило улыбнулась Инанна. – Распознав фальшивку, Йог-Сотхотх какое-то время наблюдал за вами, присматривался, а затем сделал предложение, от которого невозможно отказаться. Но он упустил из виду одну маленькую карту – всего лишь шестерку, но шестерку козырную.

– Патрон, это она не обо мне говорит? – подозрительно спросил Рабан.

– Скорее всего, – мрачно ответил я.

– В итоге вы, как я и рассчитывала, благополучно сбежали, вышедший из себя Йог-Сотхотх бросился в погоню, желая непременно расправиться с тем, кто отверг его милость… и угодил прямиком в тенета. Я любезно распахнула перед ним двери настежь и предоставила крушить все, до чего он дотянется. А потом пригласила свидетелей – удостовериться, что я стала жертвой агрессии Лэнга. Теперь у меня есть столь необходимый повод для вторжения. Руки развязаны, дорога свободна.

– А что, Энлиль, Шамаш и Анансэ не догадались, что тут все шито белыми нитками? – угрюмо поинтересовался я.

– Кто может знать об этом наверное, друг мой? – улыбнулась Инанна, пряча лукавые глаза. – Все может быть, ничего не исключено…

Ну да. Все как везде – многослойные политические интриги. Хитросплетения, планы внутри планов…

И наверняка многое по-прежнему остается за ширмой.

– Миледи, а вы не боялись, что дело может закончиться не так успешно? – сумрачно спросил я.

– Все было рассчитано, друг мой, – отхлебнула из чашки Инанна. – Как я говорила, я знаю Йог-Сотхотха уже много лет… нет, тысячелетий. Я знаю, как он думает, чего хочет, и могу заранее предсказать, как он поступит в той или иной ситуации. Я всегда придерживалась мнения, что психология – куда большая сила, нежели мечи и магия. Зачем сражаться с врагом, если можно заставить его действовать себе на пользу? Или даже обратить в лучшего друга?

Что есть, то есть. Чего-чего, а друзей у миледи хватает. Ей вообще никакая армия не нужна – зачем, если другие боги готовы ради нее расшибиться в лепешку? Вон, те же Энлиль с Шамашем аж козлами скакали, чтоб только угодить Прекраснейшей.

– И я ведь оказалась права, разве нет? – усмехнулась богиня. – Все произошло точно как планировалось.

– А если бы я раздавил Кристалл Души? Я ведь мог.

– Йог-Сотхотха такой пустяк не смутил бы. Он последовал бы и за бесплотным духом. Если Хранитель Врат Бездны желает вас отыскать, друг мой, он вас непременно отыщет.

– Угу. Допустим. А что насчет вас самих, миледи? Он же пытался вас убить. Разве он не мог вас убить?

– Не мог. Меня – не мог. Как и никто другой.

Хм, а ведь правда. Йог-Сотхотх даже сказал что-то насчет того, что не может причинить ей вреда… но почему?

– Я богиня Жизни, Красоты и Любви, друг мой. Даже самые омерзительные демоны не смеют поднять на меня руку. Никто и ничто не смеет – это часть моей божественности. Попробуйте, например, выстрелить в меня из пистолета – пуля остановится в воздухе. Даже безмозглый кусочек свинца не посмеет причинить вред Красоте. Йог-Сотхотх страшно ненавидит меня, он всем сердцем желает моей смерти – но не в его власти ко мне прикоснуться.

Я задумался. Вот оно как, значит…

– А что это за Взгляд Смерти? – вспомнил еще кое-что я.

– А, это… – неохотно разомкнула губы Инанна. – Дело в том, что моя сестра Эрешкигаль тоже богиня… была богиней. Богиней Смерти, повелительницей Кура, загробного мира древних шумеров. Жизнь и Смерть всегда ходят рука об руку, друг мой…

– И… дальше? – развел руками я, когда пауза начала затягиваться.

– Дальше… Понимаете, это не совсем та тема, которую я желала бы поднимать… Тут довольно долгая и скучная история, друг мой. Если желаете подробностей, обратитесь к мифам вашего родного мира – конечно, события изложены там в упрощенном и искаженном виде, но суть все же передана верно.

А ведь я, кажется, что-то такое уже читал… или слышал. Но толком не помню… ладно, потом узнаю в подробностях. Когда время будет.

– Но зато Йог-Сотхотх уничтожил всех солнечников Шамаша… – напомнил я.

– О, не жалейте об этом, друг мой, – улыбнулась Инанна. – Солнечники суть мысли владыки Шамаша, порождаемые им, как лучи порождаются Солнцем. Смерть для них – совсем не то, что для вас. Даже само слово «смерть» тут не совсем уместно – они не умирают, они… боюсь, в вашем языке просто не найдется подходящего понятия. И я ведь именно для того и одолжила нескольких из них у моего старого друга – чтобы они на некоторое время задержали Йог-Сотхотха, когда он явится. Он мог бы заподозрить неладное, если бы охраны не оказалось совсем.

– А разве они не должны были вступить в армию мистера Креола? – удивился я. – Вы же мне говорили…

– Нет, конечно. Я же не могла назвать вам настоящую причину, вот и пришлось ввести вас в заблуждение. Простите меня за это, друг мой. И вспомните, что солнечники – небожители. А небожители являются антиподами демонов. Они – светлые создания. И в Темном мире они ослабнут, как демоны ослабевают здесь, в мире Светлом. О, если бы этой проблемы не существовало, я бы прежде всего выставила против Лэнга собственную армию – моих Рыцарей Света во главе с лодом Каббасом!

Блин. А ведь я совсем забыл, что небольшая армия у миледи все-таки имеется. Как и в любом загробном мире, в Саг-Аш-Саг-Ана существуют свои «полицейские силы». Без этого никак не обойтись – слишком много всякой гадости шатается по астральным измерениям. Демоны всех мастей и разновидностей. Духи-пожиратели. Опустошенные. Твари Хаоса. И прочие кошмары, бродящие по мирам и между ними. Одни из них разумны, другие – безмозглые вечноголодные монстры, третьи – вообще просто слепая стихия. Но встречаться нежелательно ни с кем.

Поэтому Серебряные Рыцари Каабара не слагают оружия даже после смерти – павшие паладины становятся чем-то вроде архангелов Инанны. И это воистину грозная стража.

– Но почему же вы тогда не поручили им оборону дворца?

– Потому что если бы стражи оказалось слишком много, Йог-Сотхотх также мог насторожиться. Да и разрушения, которые он причинил, оказались бы меньшими – а значит, повод к войне был бы менее убедителен. Но главная причина в том, что я совершенно не собираюсь жертвовать моими рыцарями бездумно. Йог-Сотхотх страшен даже здесь, в Светлом мире. А люди – не пешки на шахматной доске.

– Ну ладно, все это дело я как бы для себя уяснил… – медленно проговорил я. – Но я вот никак не могу понять одну вещь…

– Да, друг мой? Какую?

– Миледи… – с трудом произнес я, едва-едва сдерживая рвущиеся на язык слова. – Миледи… Вы сами говорите, что люди – не пешки… Но скажите мне, пожалуйста…

– Да-да?

– Но скажите мне, пожалуйста, отчего вы не предупредили обо всем об этом меня?! – невольно повысил голос я. – Какого хрена меня использовали вслепую?! Я вам что – гриб?!

– Почему гриб?

– Их тоже держат в темноте и кормят дерьмом! Хотя нет, даже не дерьмом! Дерьмищем!

– Ваши слова жестоки, друг мой, – отвернулась Инанна. Я заметил в уголке ее глаза слезинку. – Жестоки, но справедливы. Я действительно подвергла вас неоправданному риску. Но, друг мой, поймите, я не имела права рисковать. Если бы Йог-Сотхотх хоть на миг заподозрил о готовящейся провокации… о том, что здесь его ждут с распростертыми объятьями… А если что-нибудь все же пошло бы не так? Если бы вам не удалось сбежать? Или вы решили бы скрыться от Йог-Сотхотха не здесь, а в каком-нибудь другом мире? В этом случае вас вероятнее всего поймали бы и убили. Йог-Сотхотх пожрал бы вашу душу и получил бы всю известную вам информацию. Поэтому я не могла позволить вам знать слишком много. Мне пришлось пойти на эту жертву.

На душе стало тяжело. Нет, все-таки пропасть между нами слишком велика. Смертные и бессмертные…

По-моему, для большинства богов люди – все равно что яблони для садовника. Он прикладывает все усилия, чтобы урожай был хорошим, заботится о саженцах, поливает их, выпалывает сорняки, бережет деревья от вредителей и заморозков. Рачительный хозяин искренне любит каждого из своих питомцев.

Но если надоест возиться с яблонями, садовник вполне может освободить территорию для оранжереи или помидорной рассады. А то и вообще построить на этом месте гараж.

Безусловно, яблоням это не понравится. Но кого волнуют чувства деревьев?

Хотя с другой стороны – без садовника достойных яблок вообще не вырастет. Так, кислятина невзрачная.

Жалко, что я бросил курить.

Вашу мать.

И вообще.

Не знаю, сколько я так просидел, оперши голову на четыре ладони сразу и тупо пялясь в одну точку. Кажется, миледи Инанна за это время успела куда-то сходить, потом снова вернуться… хотя я не очень уверен. До переселения в Лэнг я несколько месяцев прожил в Хрустальных Чертогах (лучший период моей жизни!) и успел усвоить – если я вижу перед собой Инанну, это еще не значит, что она в самом деле находится здесь. А если здесь – то неизвестно, только ли здесь.

Она богиня – так что запросто может пребывать во многих местах одновременно, разом делать множество дел и вести множество разговоров. Не знаю, как это выглядит для нее самой – чтобы это понять, нужно самому стать божеством. Точно так же обычному среднестатистическому человеку не дано увидеть мир под моим углом зрения – разве что отрастит третий глаз.

– Ну что ж, утешает одно – на Лэнг мне возвращаться больше не нужно… – задумчиво пробормотал я.

На Лэнг? Я сказал «на Лэнг»? Как-то неправильно звучит, если вдуматься. «В Лэнг» – как-то привычнее. С другой стороны, по отношению к Девяти Небесам я всегда употребляю предлог «на». И «в Землю» тоже не говорят – только «на Землю». Да и по отношению к большинству других миров – только «на». Но не ко всем. «На Рай» или «на Ад» точно не говорят – только «в Рай» и «в Ад». Наверное, тут нет единого грамматического правила – каждый раз индивидуально.

М-да, мысли опять уехали куда-то за тридевять земель. Рассеянный я в последнее время какой-то, задумчивый. Думаю много, но все о какой-то хренотени.

С другой стороны – поживите моей жизнью хотя бы недельку, так вообще свихнетесь.

– Да, возвращаться в Лэнг вам больше не нужно, – подтвердила Инанна. – Если не возражаете, я рассею вашу ложную ауру – больше нет надобности выдавать себя за Лаларту. Как разведчик вы полностью раскрыты, друг мой.

– Да уж, это точно… Так раскрыт, что дальше уж некуда… Кстати, а Йог-Сотхотх не решит мне отомстить? – вдруг забеспокоился я. – Он ведь может! Конечно, под топором мне ходить привычно, но все же жить еще как-то охота…

– Можете не беспокоиться на этот счет. Йог-Сотхотх беспощаден и мстителен, но мелочным его назвать нельзя. Его нисколько не интересуют те, кто не способен ему навредить, а вы… вы выбыли из игры, друг мой. Теперь его целью стала я, а о вашем существовании он вряд ли даже вспомнит.

– И правда, кого волнует такое мелкое насекомое… – горько вздохнул я. – Даже мести не стою, да?.. Ну и куда же мне тогда отсюда двинуть? Полковника Щученко проведать, что ли?.. Интересно, как он там поживает…

– Вы можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете, друг мой, – улыбнулась богиня. – Двери моего дома всегда открыты для вас.

– Спасибо, конечно, за хлеб-соль, но что-то как-то уже особо не тянет… – очень медленно произнес я. – Нет, я, конечно, все понимаю… понимаю, что это было нужно… понимаю, для чего это было нужно… Но мне все-таки как-то не очень нравится, когда меня используют вслепую. Не люблю быть инструментом, миледи. Так что я уж лучше пойду… куда-нибудь.

– Ваши чувства понятны и оправданы, – грустно улыбнулась Инанна. – Но я все же очень опечалена вашим решением, Олег. Если вы когда-нибудь передумаете – я буду ждать. Двери моего дома перед вами не закроются.

Ну вот что эта проклятая богиня со мной делает?! На нее совершенно невозможно злиться! Когда она вот так улыбается, я сам чувствую себя виноватым! Меня уже начинает точить совесть за то, что я ей нагрубил!

Черт, да я голову себе отрежу, если она за это еще раз мне улыбнется!

Но нет, нет! Я тверд. Я буду тверд. Я свалю отсюда как можно дальше и как можно быстрее. И больше не вернусь. Потому что здесь мне по-любому ничего не светит. Она – богиня. Я – че… да нет, какой я, на хрен, человек? Я – де… да нет, демон из меня тоже дутый.

Я – трехглазое шестирукое нечто, которому место в кунсткамере. Нас с леди Инанной разделяет колоссальная пропасть. Если она и испытывает ко мне какие-то чувства, то в лучшем случае нечто вроде привязанности к домашнему питомцу.

Этакий забавный зверек яцхен…

– Все, я ухожу, – громко объявил я, поднимаясь со стула. – Ухожу и больше не возвращаюсь. Рабан, стартуй.

– Куда, патрон? – вяло поинтересовался голос в голове. По-моему, Рабана все произошедшее тоже крепко ошарашило.

– Не знаю. Все равно, куда. На Землю нашу. Или в Миргород. Перекантуюсь там денек-другой, обдумаю все.

– Патрон, а ты ничего не забыл? – прорезались ядовитые нотки в голосе Рабана.

– Да вроде нет… А что?

– А как насчет Пазузу?

У меня отвалилась челюсть. Я едва удержался, чтобы не шарахнуть себя кулаком по лицу. Вот ведь склеротик – совершенно забыл о архидемоне в Дотембрии!

Конечно, до некоторой степени это простительно. Когда выясняется, что и Йог-Сотхотх, и Инанна использовали меня в качестве фишки на игровом поле, стараясь переиграть друг друга… Когда выясняется, что никакой я, на хрен, не резидент, а просто умело подсунутая врагу провокация…

В общем, сегодня я весь день чувствую себя полным идиотом.

– Рабан, мы возвращаемся в Дотембрию, – скомандовал я. – На Землю-1691. И немедленно.

– Есть, патрон! Ллиасса аллиасса алла и сссаа алла асссалла! Алиии! Эсе! Энке илиалссаа оссса асса эллеасса оссо иииииии! Эссеееаааааааа! Алаасса!

Я замер, ожидая привычного расслоения и раздвоения пространства. Сейчас на какую-то секунду миры наложатся друг на друга, а потом снова останется только один.

Но уже другой.

Однако… ничего не происходит. Я повертелся в разные стороны – нет, я по-прежнему в Хрустальных Чертогах. В чем дело?

– Эй, в чем дело? – недовольно повторил вслух я. – Ты что, пароль неправильно ввел?

– Все правильно я сказал, патрон! – возмутился Рабан. – Я уже сто раз так делал! Просто почему-то не срабатывает!

– Ну так попробуй еще раз!

– Подождите, пожалуйста, друг мой, – взяла меня за руку Инанна. – Это я позволила себе придержать вас на минуточку. Вы забыли вот это. Думаю, это не помешает вам в любом случае?..

Я уставился на то, что мне положили в ладонь. Шкатулка. Маленький ковчежец из камня, похожего на малахит. Совсем крохотный – внутри поместится от силы пара пуговиц. На крышке искусно выгравировано изображение – точь-в-точь Пазузу. А донышко металлическое… хм, что-то мне это напоминает…

– Я сотворила это с помощью предмета, что вы раздобыли, – мягко сказала Инанна.

Так это и есть то самое оружие, что поможет мне победить Пазузу?! Блин, про него я ведь тоже совершенно позабыл… нет, точно пора провериться на склероз.

Но однако… когда же миледи успела?..

– И как этим пользоваться? – озадаченно пробормотал я.

– Все очень просто. Сначала вам придется ранить Пазузу. Убить своими силами вы его не сможете – раны, нанесенные любым обычным оружием, заживают на архидемоне со скоростью мысли, если только он не ослаблен святой благодатью или специальными чарами. Но в данном случае будет довольно слегка повредить шкуру – на это ваших когтей должно хватить. Откройте в ключевой момент ковчежец и оросите дно свежепролитой кровью. Больше ничего не потребуется. Пазузу затянет туда, как щепку в водоворот.

– Точно затянет?

– Друг мой, неужели вы сомневаетесь в моих способностях?

– Э… нет. Нет, в этом точно нет. Кстати, миледи, а как это вы нас остановили? Вы что, можете блокировать Слово энгахов?

– Здесь, на Третьем небе – разумеется. Здесь я у себя дома, здесь я – высшая власть, и мои возможности здесь практически безграничны. Слово энгахов – весьма искусное заклинание, но это все-таки только магия. К тому же магия смертных. А любая магия смертных работает здесь исключительно с моего дозволения.

– Ни хрена себе… А Йог-Сотхотх так может?.. В Лэнге, конечно.

– Нет. А вот С’ньяк может. В Лэнге высшая власть – именно он, Фиолетовый Газ С’ньяк. Но он давно уже безразличен ко всему происходящему, так что вряд ли шевельнет хотя бы пальцем.

– Век живи, век учись… – почесал в затылке я. – Слушайте, а мистера Креола вы бы тоже так смогли… отключить?

– Разумеется. Сколь бы ни был он могуч – он всего лишь человек. На Третьем небе Креол может колдовать только если это разрешаю я.

– А он сам-то об этом знает?

– Не могу сказать с уверенностью, – лукаво отвела глаза Инанна. – Возможно, знает. Возможно, не знает. Я никогда не поднимала эту тему в наших с ним беседах, так что не могу сказать точно.

Не знает. Точно не знает. Если бы мистер Креол знал, что Инанне достаточно моргнуть, чтобы нафиг выключить всю его суперсилу… расстроился бы, наверное. И уж точно никогда бы не появлялся на Третьем небе.

Да и на любом другом, если уж на то пошло. И вообще вел бы себя малость поскромнее.

– Ладно… спасибо, – промямлил я, глядя на малахитовую шкатулку в средней правой руке. – Так мне можно идти?

– Вы свободны в передвижении, друг мой, – грустно опустила глаза Инанна. – Прощайте. Но мне и в самом деле жаль, что мы расстаемся на минорной ноте.

А уж мне-то как жаль… Но сваливать надо.

– Рабан, стартуй.

– Ллиасса аллиасса алла и сссаа алла асссалла! Алиии! Эсе! Энке илиалссаа оссса асса эллеасса оссо иииииии! Эссеееаааааааа! Алаасса! – прозвучало в голове.

Пространства наложились, смешались, и я переместился в другой мир.

Глава 6

В общем, все как-то вот так. Вот так я и ушел – хлопнув дверью. Но на душе теперь муторно и противно. Бесспорно, мной воспользовались втемную… но блин нагад, когда это всяким резидентам давали полный пакет информации? А если бы меня в самом деле изловили… да ведь и изловили почти что! Топорно я все-таки действовал, надо признать…

Ну да и хрен с ним. Моя карьера разведчика наконец-то закончилась. Закончилась нелепо, глупо и жалко – но закончилась. Я этому искренне рад и больше лезть в кипящий котел не собираюсь. Как вспомню глаза Йог-Сотхотха, так жуть накатывает.

Нет уж, дальше без меня – пусть миледи с Креолом сами разбираются в своих заморочках. А я пас, я во всем этом больше не участвую. Мне еще жить хочется.

Может, и трусливо, зато честно.

И вообще, все эти приключения, интриги, схватки у меня уже вот где сидят. Я откровенно задолбался шататься по разным миром и постоянно влипать в неприятности. Мне такое развлекалово даром не нужно. Вам нужно? Забирайте, я еще и доплачу! Готов уступить свой образ жизни любому желающему.

Только вот вряд ли такой идиот отыщется.

Я ною? Да, я ною. Я хнычу и скулю. У меня хандра и меланхолия.

А если по-русски – хреново мне.

Мир Земли-1691 не граничит с Девятью Небесами. Поэтому прыжков пришлось совершить… сколько их там было? Честно говоря, как-то пропустил. Два, кажется. Или три. Или даже четыре. Хотя нет, четыре вряд ли. Три, скорее всего. Да, точно, три. Быстренько так пропрыгали по мирам, задерживаясь ровно настолько, чтобы дать передохнуть Рабану. Пейзажами я особо не любовался, прыжки не считал – полностью сосредоточился на жалении себя. Это занятие как-то затягивает.

Вернулся на то место, с которого отбывал – прямиком в башню Магнуса Рыжебородого. Меня не было от силы сутки, и за это время здесь ничего особо не изменилось. Даже пролом в форме Пазузу заделать не успели. Все как прежде – большая комната с косыми стенами, уйма книг и свитков, куча всевозможного хлама, столы с алхимическими принадлежностями…

Сразу видно, что здесь живет волшебник.

Но сам хозяин отсутствует. Оно и неудивительно – с этой дырой в стене комната стала какой-то неуютной. Кирпичи по краям еле держатся. К краю подходить не рекомендуется – еще ухнешь ко всем чертям. Мне-то это не страшно, я летучий, но все равно неохота.

Да еще и дует. Температурных перепадов я не ощущаю, чувство осязания у меня тоже отсутствует, так что ветер для меня – что-то отчасти абстрактное. Но то, что он сильный, заметить нетрудно – вон как книжные страницы треплет. А Магнус Рыжебородый – человек пожилой, с артритом и ревматизмом. Вряд ли ему приятно сидеть на сквозняке. Еще геморрой надует, чего доброго.

Кстати, а какое тут сейчас время года? Судя по тому, что я наблюдаю из окна, – конец весны или начало лета. Где-то на границе мая и июня, думается. А вот точную дату не назову никак.

Да и нафиг она мне сдалась?

Но где же все-таки хозяин? Надеюсь, я не слишком опоздал? Только бы не оказалось, что Пазузу уже сожрал весь Дваглич! Это так столица Дотембрии называется, если кто забыл.

А, нет, похоже, еще не сожрал. Или не всех сожрал. Вот тут на стене записка. Явно адресованная мне. Большими буквами: «Пан Яцхен, пожалуй в тронный зал».

Интересно, мистер Магнус когда-нибудь запомнит, что меня зовут не Яцхеном, а Олегом? Яцхен – это биологический вид.

Кстати, еще интересно, где мое место в системе Линнея? Всякие эльфы и гоблины там места имеют – homo fata alfar («fata» означает принадлежность к фейри), homo kobalis и так далее. Драконы тоже нормально входят в класс рептилий – их отряд называется draco, а семейств, родов и видов там вообще до хрена и больше. Draco marinus (морской дракон), draco serpens (бескрылый дракон), draco gigantis (гигантский дракон) и прочая огнедышащая шушера (хотя они не все огнедышащие). У виверн свой отряд, у гидр свой, у китайских драконов-лунов – тоже свой (ибо настоящим драконам они родственны весьма отдаленно).

Даже нежить – и та имеет свои ячейки. Причем их положено классифицировать аж четырьмя словами. Первые два – название вида в «домертвом» состоянии (у большинства привычных нам зомбаков это будет homo sapiens), третье – конкретная разновидность нежити, а четвертая всегда – immortus. Или попросту «нежить». Например стандартный зомби будет homo sapiens cadaveris immortus. А вот упырь уже – homo sapiens momordi immortus. Вампир – homo sapiens chiroptera immortus. И так далее.

Но яцхен, увы, пролетает совсем. Рабан долго морщил ум, но так и не вспомнил, что по поводу меня говорит межмировая система классификации Овбери. Скорее всего, я там просто отсутствую. Слишком уж редкий вид.

Даже грустно немного.

Давно я уже в Дотембрии не гостевал. Интересно, как тут все без меня? Принц… хотя теперь королевич Сигизмунд, королевна Лорена, его величество Ягдош Второй, его высокопреосвященство кардинал дю Шевуа…

По крайней мере, мое появление в дворцовых коридорах не вызвало паники. Челядь криком не орет, с вилами не кидается. Конечно, косятся с неприкрытой опаской, в глаза посмотреть не смеют, крестятся украдкой… но что же вы хотите? То, что я был шафером принца Сигизмунда, отнюдь не делает меня белым и симпатичным. Я по-прежнему чудовище.

А люди обычно боятся чудовищ.

Но все же здесь я чувствую себя относительно комфортно. Все-таки лучший друг королевского зятя, спаситель наследницы престола… дважды спаситель. Даже короли не чужды благодарности. Хотя после возвращения королевны Лорены из лап дракона Рроулина меня кинули, как последнего лоха. Но потом все-таки извинились, так что я не в обиде.

Меня и так все кидают, как последнего лоха. Привык уже.

В свое время мы с Сигизмундом неплохо тут оттягивались. Свадьба была шикарная, вино лилось рекой. Торжество затянулось дня на четыре – гуляли всем королевством. Да и потом народ еще долго не просыхал.

Сигизмунд на том мероприятии исполнял главную роль и безостановочно целовался с невестой, а я просто жрал в три горла, бухал и хрипло пел матерные частушки. До сих пор помню, как набубенился в хлам и летал вокруг крепостной башни, крича, что я Ту-104 и мне требуется дозаправка. А потом еще и обоссал собравшуюся внизу толпу. Весело было. А когда я поймал букет невесты, стало еще веселее.

Не знаю, как меня оттуда не выперли. Наверное, просто не нашлось достаточно храбрых секьюрити.

Хотя Сигизмунд набубенился еще круче. Вообще в лоскутья. Никогда не забуду, как он проснулся на следующее утро, облевал ковер, посмотрел на меня наитупейшим взглядом и сказал: «Слушай, ничего не помню. Что мы вчера праздновали?» – «Свадьбу» – «О, поздравляю, Олег! С супругой познакомишь?» – «ТВОЮ свадьбу, дятел».

На меня-то алкоголь действует совсем не так, как на людей. Я мгновенно пьянею и почти так же быстро трезвею. В этом мне еще и Рабан помогает. Но если выпить по-настоящему много, накрывает даже яцхена.

Не слишком надолго, правда.

А тут у них обои новые поклеили. Хотя нет, не обои. Как же эта средневековая фича называется… ах да, гобелены. Гобелены новые повесили. Ничего так, симпатичные.

Особенно вот этот, свеженький. Очень знакомый сюжет. Дракон, отдаленно смахивающий на покойного Рроулина, томно закатившая глаза красотка, явно срисованная с королевны Лорены, и… м-да. Похоже, эта консервная банка тут заменяет меня. Ибо демон, спасающий принцессу – это все же как-то не куртуазно. Неудобно такой сюжет на стену вешать – тут и дети бывают…

Понять логику можно, но все-таки слегка обидно.

Нежданным гостем я не оказался. Честно говоря, я не очень уверен, сколько времени прошло, пока я прыгал туда-сюда – с Дотембрии на Девять Небес, оттуда в Лэнг, оттуда опять на Девять Небес и наконец снова в Дотембрию. Часов у меня нет – были когда-то, но потерялись. Часовые пояса в разных мирах различаются не поверите как. В тех же Лэнге и Девяти Небесах время даже по солнцу не определишь – нету там никакого солнца. Да и скорость временного потока в разных мирах может слегка отличаться. Здесь прошли сутки, а тут – сутки без одной минуты. Там год, а здесь – год и один день.

Такой разницей можно смело пренебречь. Конечно, есть и такие места, где время движется на порядок быстрее или медленнее стандартного, но встречаются они довольно редко. К тому же подобные миры обычно очень мало похожи на нашу Землю. Физика чаще всего такая, что свихнуться можно. Все константы и формулы шиворот-навыворот.

Можете, например, представить себе треугольник, сумма углов которого не равна ста восьмидесяти градусам? Я вот не могу. А он бывает.

Кстати, существуют ведь и миры, где время не движется совсем. Вечный стасис. Рабан рассказывал, что энгахи называют подобные измерения стоп-мирами, и соваться в них никогда не суются. Как, впрочем, и во многие другие миры, изначально не предназначенные для нас, материальных созданий.

Ладно, закругляемся уже с этой лабудой. Вернемся к тому, что нежданным гостем я не оказался. Скорее всего, просто удачно совпало, но все крупные бугры королевства Дотембрия к моменту моего прихода сидели в тронном зале.

– Вы все козлы!!! – прохрипел я, обводя присутствующих бешеным взглядом.

Сорвался. Сказался нервный день. Со мной это иногда бывает – психозы на ровном месте. Я вообще хороший человек, но даже у очень хорошего человека иногда бывает очень плохое настроение.

К счастью, хозяева дружно сделали вид, что заболели временной глухотой. Уже знают, что у меня порой прорывается демоническая кровь. Или, скорее, желчь.

Моим отцом все-таки был Лаларту, а он прославился как законченный психопат.

– Добро пожаловать, пан Яцхен, – с легким холодком в голосе произнес король. – Мы тебя уже заждались.

Его величество Ягдош Второй восседает в самом центре зала, на троне. И выглядит тут внушительнее всех. Хотя росточку крохотного, но плечи широченные, пузо с нашей последней встречи увеличилось еще сильнее, да и в бороде заметно прибавилось. Всего прибавилось – и волос, и седины.

По левую руку – королевская «увеличенная версия». Воевода Влад. Двухметровый толстопуз с арбузными кулачищами и бородищей до земли. Рядом дюжий седобородый мужик в сутане и усатый старичок в мантии. Кардинал дю Шевуа и придворный волшебник – Магнус Рыжебородый. Несмотря на прозвище, борода у него как раз отсутствует – только усы.

По правую руку от трона – принц Сигизмунд. Наш мальчик из будущего. Правнук императора Солнечной Системы и Проксимы Центавра. Не без моей помощи попал сюда, на Землю-1691, а здесь с первого взгляда влюбился в королевскую дочку. Уже год живут счастливо.

Кстати, вот и сама королевская дочка. Прекрасная Лорена. Все так же очаровательна, только вот с отцом появилось неожиданное сходство. А именно – явный избыток в области талии. На переедание не похоже.

– Поздравляю, ваше высочество, – прохрипел я, вежливо кланяясь. – Когда ожидать прибавления?

– А, это опять ты, демон… – несколько рассеянно посмотрела на меня королевна. – Месяца через два.

– Представляешь, Олег, я стану отцом! – выдал идиотскую улыбку Сигизмунд.

– А я – дедом! – не преминул присоединиться король Ягдош.

– А я – крестным отцом! – не пожелал отставать воевода.

– Я еще не дала окончательного согласия, – недовольно покосилась на него Лорена.

– Ваше высочество, но вы же мне обещали! – обиженно прогудел воевода.

– Я только сказала, что подумаю.

Хм, Влад Сигизмундович будет, значит. А если девочка родится?

Не знаю, что вся эта компания делала до меня, и что они тут обсуждали. Как только я пришел, в тронном зале сразу накрыли поляну. Хороший такой стол, увесистый. Как говорится, скромненько, но со вкусом. Жареные рябчики, жареные куропатки, жареные фазаны, жареные тетерева… блин нагад, они всю окрестную дичь, что ли, решили мне скормить?

Хотя я не против. В Хрустальных Чертогах у меня отчего-то реально не было аппетита, и за столом у Инанны я почти ничего не ел. Зато здесь уж отыгрался по полной. Видели когда-нибудь мусоросжигатель? Я, когда ем, на него похож. Сильно похож.

Кроме вышеупомянутых официальных лиц с нами за стол уселся еще один типчик. Пан Зовесима, советник по иностранным делам. Мелкий невзрачный человечек с бледным лицом и кроличьими зубами. На носу круглые очки, в глазах такое выражение, словно его сейчас будут бить.

Интересно, с какой радости он оказался в числе приглашенных?

– Ну и, хрум-хрум, чего у вас тут, чавк-чавк, случилось? – не прекращая работать челюстями, спросил я. – Зачем вызывали? И кстати, где Пазузу?

– Пазузу? – недопонял король. – Это что, блюдо такое? Не слыхал. Заграничное?

Магнус Рыжебородый торопливо вскочил со стула, просеменил к его величеству, наклонился над ухом и что-то зашептал. Ягдош Второй нахмурил лоб и понимающе протянул:

– А-а-а, так это тот демон… А у них что, у всех есть имена? Я думал, демон – он и есть демон…

– Ну как же без имен-то, ваше величество? – поразился волшебник. – Демоны же, не мыши полевые! Даже у последнего нищего среди ваших подданных есть имя!

– Но-но! – покачал пальцем король. По-моему, до моего прибытия он уже успел накатить рюмашку-другую. – Ты говори, да не заговаривайся! Среди моих подданных нищих нет! Я… ик!.. желаю, чтобы у каждого из моих подданных была в супе курица! Или хотя бы крыса. Вареная.

– Как вам будет угодно, ваше величество.

– Да. Как мне будет угодно, так и будет. Ну так что там с этим демоном? Он же вроде улетел?

– Улетел? – не понял я.

Мне объяснили. Объяснили, что Пазузу тут последний раз видели еще при мне – когда он выломился из башни волшебника и унесся куда-то к черту на кулички.

В Двагличе, естественно, приключилась некоторая паника – представляете, если такая зверюга пролетит над вашим городом? Но все довольно быстро улеглось – благодаря моему освежающему влиянию дотембрийцы боятся демонов несколько меньше, чем жители других королевств. Чуть-чуть, но все же меньше.

В общем, в Дотембрии Пазузу никого пальцем не тронул и вообще никак себя не проявил. Умчался со скоростью реактивного лайнера и больше не показывался. Последние, кто его видел, говорят, что монстр с совино-черепашьей мордой летел куда-то на юг.

– Может, в Африку решил смотаться, на солнышке погреться?.. – задумчиво пробормотал я. – После Лэнга-то…

Вообще, это вопрос – как мне его ловить. «Капкан» мне миледи Инанна вручила – кстати, я его не потерял?.. нет, на месте – а вот с «манком» похуже. Как мне, спрашивается, разыскивать это чудовищное чудовище? Чувство Направления тут не помогает никак – демоническая сила Пазузу блокирует его с легкостью. Если архидемон не желает, чтобы его видели, его никто и не увидит.

Просто так выслеживать тоже желания мало. Я вам не Чингачгук. И не Нат Пинкертон. Как-то не прельщает носиться по всему миру, опрашивая свидетелей – а вот не видали ли вы в небе этакой забавной зверушки с четырьмя крылышками?

Причем мой внешний вид такой опрос отнюдь не облегчает. Потенциального свидетеля самого сначала придется поймать, а потом еще и успокоить.

А то они при виде меня чего-то нервные становятся.

Но в самом деле интересно – а куда же это Пазузу ломанулся? Насколько мне известно, слишком долго он оставаться в этом мире не сможет – печати Мардука тянут его обратно, как любого другого лэнговца.

Благодаря тому, что его как бы «вызвали», он сможет пробыть здесь немного дольше обычного, но все равно довольно ограниченный срок. К тому же с каждым днем ему будет плохеть. Как именно, не знаю, но демоны отчего-то не рвутся это испытывать.

Ладно, подождем, поглядим, что будет. Если Пазузу и в самом деле решил затаиться где-нибудь в африканских джунглях, то это хорошо. Как мне рассказывали, в местной Африке встречаются такие чудовища, что не побоятся и архидемона. Убиенный мною дракон Рроулин рядом с иными покажется безобидной ящеркой.

Да и волшебники в этом мире тоже не перевелись – здесь-то, в Европе, их сравнительно немного, а вот в Азии и Африке встречаются очень даже конкретные перцы. Как шандарахнут чем-нибудь – мало не покажется.

А рано или поздно Пазузу втянет обратно в Лэнг.

До недавнего времени меня это пугало – он же опасный свидетель, он знает мою тайну. Но больше не пугает. Потому что тайна моя, как выяснилось, известна в Лэнге каждому встречному-поперечному. И вообще никакая не тайна. Йог-Сотхотх от Пазузу ничего нового не узнает точно – наоборот, сам много чего может рассказать.

Да и вообще смешно, если вдуматься. Тайна Пазузу ведь тоже оказалась не тайной. Йог-Сотхотх все это время смотрел на нашего демона-симулянта и тихо хихикал в кулак.

– Патрон, у него нет кулаков.

– Кончай мои мысли подслушивать, – буркнул я. – Задолбал уже.

– А? Что такое? – не понял сидящий рядом со мной Сигизмунд.

– Извини, это я не тебе. Так зачем вызывали-то? Куриные окорочка у вас, конечно вкусные…

– Это рябчик, – сухо поправила меня Лорена. – Хотя где уж демонам разбираться в хорошей кухне…

– Да по барабану – хоть баклан. Вызывали же вы меня не обжираться, верно? Хотя тут я ничего против не имею, но…

– Чревоугодие – смертный грех, демон, – сурово посмотрел на меня кардинал дю Шевуа, вытирая лоснящиеся губы. – Во вкушении пищи следует соблюдать умеренность и благонравие!

Я мрачно уставился на него всеми тремя глазами. По количеству сожранного сегодня святой отец занимает почетное второе место – сразу после меня. Под столом уже скопилась целая груда костей – местный этикет предписывает швырять объедки прямо на пол. Благо в столовой всегда присутствует свора охотничьих псов – на кардинала они смотрят с особенной преданностью и любовью.

– Приятного аппетита, падре, – пробурчал я.

– Спасибо на добром слове, – невнятно ответил кардинал, опорожняя кубок размером с небольшой бочонок. По седой бородище потекли винные струйки.

Да уж. До сих пор чувствуется, что этот благонравный пастырь когда-то подвизался на мясобойне, а потом вовсе двинул на большую дорогу. Даже стал атаманом разбойничьей шайки. Не слишком многочисленной, правда.

И ведь ничуть этой бурной молодости не стыдится. Хотя чего уж там, собственно? Был на свете такой Бальтазар Косса – так тот вообще начинал пиратом, а закончил Папой Римским.

А вот Магнус Рыжебородый явно смущен. Он ведь тоже не всегда был волшебником – в юности состоял в той же шайке, что и кардинал. Но завязал довольно быстро. Мне эту историю рассказывали – как он отбился от своих, заблудился, сломал ногу и три дня провалялся в лесу, едва не отдав концы. Потом его отыскал лесной знахарь, выходил и даже взял в ученики.

– Ну и чего же вам от меня надо-то? – уже не знаю в какой раз спросил я. Что-то мы все на одном месте топчемся.

– Да ничего особенного, пан Яцхен, – погладил усы Магнус. – Есть у нас к тебе просьба. Совсем маленькая просьба, незначительная.

– Опять кого-нибудь убить? – устало вздохнул я.

– Нет-нет, что ты, что ты такое говоришь? – испугался волшебник. – Никого убивать не нужно, что ты! Совсем наоборот!

– Наоборот?.. Значит, кого-нибудь спасти? Это да, это мне больше нравится.

– Нет, и спасать тоже никого не нужно. Просто мы были бы тебе очень благодарны, если бы ты согласился представлять Дотембрию в одном мероприятии. Очень важном мероприятии, пан Яцхен, важном для всего христианского мира! И твое участие там было бы как нельзя кстати!

– Да ну? И что же это за фестиваль такой, где может пригодиться яцхен? Большой Хэллоуин, что ли?

Мне и в самом деле стало интересно – куда это они собираются приткнуть крылатого монстра о шести руках? Изображать черта на каком-нибудь карнавале? Это я сумею, конечно, но если и вправду предложат что-нибудь подобное – пошлю всех на хрен. Я им не скоморох.

Но действительность оказалась куда приятнее. Никаких скоморошеств, никаких клоунад, вообще никакого унижения яцхенского достоинства. Наоборот. Полностью наоборот – на сто восемьдесят градусов.

Рассказывали мне обо всем долго, в несколько ртов, постоянно отвлекаясь, а то и вовсе уходя куда-то в сторону. Поэтому я изложу суть вкратце.

Итак, двадцать третьего июня по местному календарю в местном Ватикане состоится великое событие. Беспрецедентное, можно сказать. Не имеющее аналогов в истории нашего мира… да и в этом подобного раньше как-то не случалось.

День Единения Народов.

Идею подобного мероприятия измыслил и провел в жизнь нынешний папа – Леон Второй. Его избрали на престол около года назад. Как я понял, он решил исправить ошибки предшественника. Предыдущий папа, Джулиан Четвертый, был человеком крайне нетерпимым и на протяжении своего правления последовательно проводил политику видовой дискриминации. Единственно достойным Христа народом были объявлены потомки Адама и Евы – homo sapiens.

Представителям видовых меньшинств – эльфам, гномам, цвергам, ограм, гоблинам и прочим – в приобщении к Церкви было отказано. Им запретили креститься. Уже крещеных – отлучили. Не желающим признавать отлучение объявили неограниченный интердикт.[1 - Интердикт – наказание, налагаемой Папой Римским. Прекращение в городе или стране всех религиозных обрядов.] А Европа этого мира до сих пор болтается в позднем Средневековье. Если некий индивидуум объявлен Церковью вне закона, то он в лучшем случае существо второго сорта, на которое все смотрят искоса и не пускают в приличные заведения.

А в худшем – клиент инквизиции.

Неудивительно, что при такой политике ситуация все более обострялась. Все-таки в этой Европе почти треть населения составляют нелюди. Естественно, им не нравилось такое отношение. Единственное, что до поры сдерживало плотину – разобщенность нелюдских народов. Их здесь довольно много, они очень разные и выступать единым фронтом совершенно не рвутся.

Одни народы отнеслись к дискриминации безразлично. В основном те, что живут где-нибудь вдалеке от людей – в горах, подземельях, чащобах. Многие из таких даже и не узнали, что люди им чего-то там запретили.

Другие понемногу снимались с обжитых мест и перебирались куда-нибудь, где поспокойнее. Гоблины, например, постепенно переселялись на восток, в обширные земли, населенные сородичами. А эльфы вовсе уходили куда-то в неизвестность – думаю, в какой-нибудь другой мир. О путешествиях меж измерениями народы фейри знают гораздо больше, чем люди.

Но нашлись и такие, кто не пожелал ни уходить, ни мириться с дискриминацией. Напряженность понемногу нарастала. Все чаще вспыхивали бунты. Всем было ясно, что гроза однажды разразится. В этом мире нелюдей слишком много и просто так списать их в расход не получится.

Неизвестно, к чему бы это в конце концов привело, но тут Джулиан Четвертый скончался. И верхушка духовенства раскололась на два лагеря. Одни желали продолжить прежний курс и выдвигали на папство ставленника покойного папы, кардинала эль Кориано. Другие, оценивающие ситуацию более трезво, понимали, чем это может закончиться, и поддерживали относительно молодого, но очень энергичного да Луко, бывшего при Джулиане Четвертом в опале.

В итоге трезвомыслие победило. Папой стал да Луко, принявший имя Леона Второго. Он первым же делом приказал отменить расовую дискриминацию, издав буллу о равенстве перед Богом всех разумных созданий. Напряжение постепенно начало спадать. До большой свары дело так и не дошло.

А на двадцать третье июня, как уже говорилось, назначено мероприятие, призванное окончательно закрепить и упрочить межвидовой мир. По-моему, это хорошо.

Мне, как нелюдю из нелюдей, такие вещи очень симпатичны.

– Прибудут дипломаты от всех племен и народов, исповедующих истинную веру, – сурово посмотрел на меня кардинал. – Эта ассамблея станет первым шагом в установлении мира и единства между людьми и народами, составляющими на Земле единое сообщество. Там будут представители эльфов, гномов, гоблинов, цвергов… даже огров!

Были бы у меня брови – поползли бы сейчас на лоб. Что среди эльфов, гномов и гоблинов в этом мире есть христиане, я уже слыхал. Но чтобы крещение приняли огры, без зазрения совести кушающие человечину… все, дальше ехать некуда. Осталось увидеть вампира с серебряным крестом на груди.

– И от меня вы, значит, хотите… – задумчиво произнес я.

– Да, хотим, – взял слово сам король. – Мы были бы очень благодарны, если бы ты согласился войти в состав дотембрийской делегации, пан Яцхен… ик!.. ох, что-то совсем икота замучила, будь она неладна…

– Выпейте водички, ваше величество, – подсуетился Сигизмунд.

– Спасибо, зятек. Так вот, пан Яцхен, о чем я то бишь?.. Да. Ты, вероятно, единственный демон-христианин в мире…

– Ну, формально я не демон… или наоборот, я демон только формально… сам плохо понимаю эту хрень.

Неразборчиво бормоча, я прикидывал ситуацию со всех сторон. Теперь понятно, для чего я им вдруг понадобился. В этом мире одобрение или неодобрение со стороны Ватикана значит очень многое. А Ватикан с недавних пор взял курс на миссионерство среди видовых меньшинств.

Полагаю, каждое королевство и княжество постарается включить в состав своей делегации хотя бы захудаленького гоблина. Из политкорректности. Продемонстрировать Папе Римскому, что всячески поддерживают и разделяют новую политику.

А уж демон-христианин – это вообще очень серьезное очко престижа. Скорее всего я там буду один такой. И благодаря этому Дотембрия получит симпатию и расположение Ватикана. В этом мире они стоят дорого.

Дотембрийцы не очень-то избалованы вниманием со стороны других держав. Крохотное королевство где-то на задворках, еще относительно недавно бывшее даже не королевством, а княжеством. Единственный заметный святой – местный уроженец Йезус Киссальский, почти тысячу лет назад принесший в эти края истинную веру. Здесь его поминают частенько, но в нашем мире такое имя в святцах отсутствует.

Как и сама Дотембрия, собственно.

Да и кардиналу за меня небось орден какой-нибудь дадут или что у них там положено. Вон он как на меня смотрит, разве только не облизывается…

– А с Римским Папой-то вы этот вопрос обговаривали? – уточнил я. – А то еще выйдет скандал на международном уровне…

– Обговаривали, – ответила вместо закемарившего батюшки Лорена. – Узнав о предстоящем событии, мы почти месяц вели переговоры с Ромецией. Горгульи не успевали носить туда-сюда письма. Папа Леон отнесся к нашему предложению с большим интересом, пан Яцхен. В Ватикане тебя примут со всем уважением.

Угу. С уважением. А может, просто обрадовались, что заманят в капкан настоящего демона? Приеду я туда, а мне на бошку ушат святой воды с криком: «Сюрприз!». Оно мне, конечно, пофиг… хотя кто его знает, если вдуматься…

Ну так что же, соглашаться мне или не соглашаться? Хотя чего тут раздумывать – как будто сам не знаю, что поеду. Мне сейчас все равно делать абсолютно нечего. Надо как-то развеяться, попробовать забыть обо всей хреноте, что произошла в Лэнге и на Девяти Небесах.

Да и из этого мира пока что уходить нельзя – Пазузу по-прежнему где-то здесь и в любой момент может о себе напомнить. Я буду последним чмом, если наплюю на своих тутошних друзей и даже почти что родственников.

Вот только из Дотембрии-то я ведь как раз свалю… Ватикан у нас в Риме… здесь его называют Ромецией. А Ромеция у нас в Италии. Тут такой страны нет, но Апеннинский полуостров на месте… хотя вовсе не полуостров.

Ладно, неважно. Папская Италия – это у нас самая сердцевина Европы. С уклоном к югу. А Дотембрия – крайний северо-восток. К югу Белолесь, к западу Летувия, к северо-западу Остсаксония. К востоку земли гоблинов, а к северу – Ничейные земли. Промерзлые, бесплодные, да еще и населенные родней покойного Рроулина. Драконы – очень серьезный камень преткновения на пути колонизации.

Кстати, может поэтому Пазузу отсюда и смотался? Демоны и драконы никогда не бывали замечены в дружбе…

Хотя нет, вряд ли. Пазузу – архидемон, среднестатистического дракона он уделает одной левой. А всякие драконьи цари – явление редкое, штучное. Наверное, наш симулянт просто решил больше со мной не связываться. И правильно решил – теперь, когда у меня в кармане шкатулка Инанны, я начищу ему репу без проблем.

Надо было и еще чего-нибудь полезного у миледи поклянчить. Жезл Молний, например. Хорошая штука – все-таки оружие божественного производства. Конечно, в руках смертного оно может высвободить в лучшем случае процентов десять потенциала, но даже этого хватит, чтобы одним ударом снести крепость-другую. Пазузу от этого подохнет вряд ли, но глушануть его, думаю, все же глушанет.

Все мы задним умом крепки. Теперь-то думать об этом уже поздно. На Девять Небес я возвращаться не собираюсь точно.

– Ну что ж с вами сделаешь… – задумчиво произнес я. – Поеду в Ватикан.

Глава 7

Сборы оказались недолгими. Собственно, дотембрийская делегация была готова уже давно. Ждали одного только меня.

– Нет, мы с мужем не поедем, – сурово произнесла Лорена, поглаживая округлившийся живот. – У нас сейчас есть более важные дела, чем возиться с грязными животными.

– Ваше высочество, а позвольте-ка узнать, кого это вы сейчас имели в виду? – недобро нахмурился кардинал. – Моих собратьев по сану? Или же наших братьев во Христе, не принадлежащих к племени адамову?

– Я имела в виду лошадей, – насмешливо ответила королевна, указывая на слуг, возящихся с упряжкой. – Но если вам на ум пришло что-то другое, ваше высокопреосвященство, то я даже не знаю, что о вас теперь думать…

Кардинал сконфуженно замолчал. А я подумал, что беременность явно не добавила очаровательной Лорене покладистости. Как была занозой, так и осталась.

Принц Сигизмунд, будучи человеком довольно мягким, оказался под каблуком сразу же после свадьбы. Вон как глядит на меня – явно не прочь проветриться, съездить в Италию, но не смеет возразить своей благоверной.

Кстати, если эти двое останутся здесь… не подвергаются ли они риску? Что если в мое отсутствие вдруг вернется Пазузу? Может быть, мне все-таки лучше остаться? Конечно, вряд ли архидемона так уж заинтересуют королевич и королевна захудалой державы, но чем черт не шутит…

Этими опасениями я поделился с мистером Магнусом. Придворный волшебник сразу понял всю серьезность ситуации и клятвенно пообещал, что предпримет все меры предосторожности. Одолеть Пазузу у него, конечно, силенок не хватит, но оградить от него королевский дворец – дело вполне возможное.

– Я немедленно начну приготовления к установке барьера, – заверил меня Магнус Рыжебородый. – Я помню, как выглядел тот демон… кстати, его точно зовут Пазузу? Это настоящее имя? Не фальшивое, не подметное?

– Да вроде нет.

– Хорошо… Зная истинное имя демона, я смогу не подпустить его ко дворцу… – забормотал волшебник. – Это будет нечто вроде того барьера, в котором я удерживал тебя… помнишь, когда вызвал в самый первый раз?

– Ну еще бы не помнить. Такое не забывается. Смотрите, мистер Магнус, я на вас полагаюсь.

Волшебник поскреб лоб. Похоже, он до сих пор не понимает, почему я называю его этим странным словом «мистер».

Собственно, я и сам не очень понимаю, почему чародеи ассоциируются у меня именно с таким обращением. Ну вот где тут связь?

Кардинал дю Шевуа швырнул мне какую-то коричневую тряпку. Я развернул ее и встряхнул – ряса. Длинная и широкая монашеская ряса с глубоким капюшоном, полностью скрывающим лицо. Похоже, хотят, чтобы я ее напялил.

Разумная мысль – пусть Папа Римский ждет не дождется моего визита, но не объяснять же это каждому встречному-поперечному. До Ватикана далеко, своим ходом лететь нельзя – без сопровождающей делегации мне там делать нечего. Если забить на маскировку, народ будет крепко шокирован.

Да и вообще неплохой фасон. В этой рясе я выгляжу почти что нормально – ни дать ни взять простой монах. Капюшончик, конечно, придется надвигать поглубже… и ладони прятать в рукава… но в целом маскировка довольно удачная.

– Если кого-нибудь встретим в пути – ты смиренный брат Жозеф, совершающий паломничество в Ромецию, – кратко обрисовал легенду кардинал. – Мы направляемся туда же, поэтому разрешили тебе примкнуть к делегации.

– Не учите дедушку кашлять, – прохрипел я. – Чай, не совсем долдон – сориентируюсь по ходу пьесы.

– А еще ты дал обет молчания, – хмуро добавил дю Шевуа.

– Обета молчания я не давал, – наотрез отказался я.

Мы с кардиналом уставились друг на друга. Кажется, он хотел что-то сказать, но в конце концов передумал и махнул рукой.

– А делегация-то у них скромненькая, патрон… – задумчиво прокомментировал Рабан. – Даже бедненькая…

Да, небогато. Всего-навсего одна карета – правда, большая и просторная. Четверка лошадей цугом, на дверях гербовые короны, стенки изнутри обиты парчой, сиденья – бархатом. Кучер, вон, уже сидит на козлах, кнутом помахивает. А на запятках примостился один из наших лакеев – второй внутри лазает, багаж проверяет.

Возглавлять посольство будут пан Зовесима и кардинал – причем кто из них главнее, неясно. Наверное, все-таки кардинал. Этот Зовесима такой затюканный, что я бы ему даже хлебницу возглавлять не доверил. Тютя тютей – смотрит взглядом побитой собаки, мямлит что-то еле слышно.

Непонятно, как такой кусок ваты вообще сумел стать советником по иностранным делам. Не иначе принадлежит к очень знатному роду. Или король просто ткнул пальцем наугад в первого попавшегося придворного. Насколько я успел узнать Ягдоша Второго, это вполне в его характере.

Короче, народу поедет… я, кардинал, советник, да еще три человека обслуживающего персонала. Не понял. Это что – все? Всего шестеро? И что это за дипломатическая миссия такая?

Я невольно произнес это вслух. Король Ягдош, присутствующий поблизости, услышал меня и грустно вздохнул:

– Мы – небогатое королевство, пан Яцхен. Мы бы и рады отправить целый кортеж с погремушками, как непременно сделает та же Франция, но…

– Да я понимаю, ограниченный бюджет и все такое… – почесал в затылке я. – Но где хотя бы охрана, что ли? Бодигарды какие-нибудь? Тут все-таки важные персоны, карета с гербами – вдруг разбойники или еще что…

– Ну, мы бы непременно отрядили с вами лучшую гвардейскую роту, но…

– Слушай, демон, с каких это пор тебе нужна охрана? – прищурилась Лорена, стоящая рядом с отцом.

Ах да, точно. Протупил. Я ведь у нас отличник боевой и политической подготовки. В одну харю заменю целый кавалерийский эскадрон.

– Так вы, значит, решили благодаря мне еще и на охране сэкономить… – понимающе протянул я. – Ну оно понятно, десять баксов не лишние…

Король сделал вид, что у него временно заложило уши. Его дочка тоже притворилась, что ничего не слышала.

Хотя они правы, конечно. Если у делегации есть ручной яцхен – нафига тут еще какие-то стражники? Ради понту, что ли?

– Но все-таки только шестеро – это как-то маловато… – задумался я. – Да тут в карету человек десять запихать можно, и еще место останется! А мы там только втроем будем сидеть. Или слуги тоже внутри поедут?

– Нет, слуги будут ехать на крыше, – ответила королевна. – Простолюдинам не подобает находиться в одной карете с благородными дворянами… и тобой. Но вас там будет не трое, а пятеро. Еще двое что-то запаздывают. Где они?! У меня уже заканчивается терпение!

– За ними послали, дорогая, будут с минуты на минуту, – деликатно обнял супругу за плечи Сигизмунд. – Не волнуйся. В твоем положении вредно волноваться.

– В моем положении вредно есть острую пищу, – отрезала Лорена. – Не висни на мне, и без того жарко.

Еще двое, значит? Это хорошо. Может, найдется с кем побазарить по дороге. А то пан Зовесима, как уже говорилось, мужичок затюканный. Из него собеседник, как из валенка – герой боевика.

А кардинал дю Шевуа… ну, он-то дед конкретный, за жизнь поговорить никогда не отказывается. Но характер у него суровый, жесткий – чуть что не по его, он сразу грозно так брови супит… Боюсь, атмосфера в карете будет напряженная, к непринужденному разговору не располагающая.

Хотя еще один собеседник у меня есть всегда. Странный голос в голове. Мозговой паразит керанке. Мой вечный партнер по приключениям – Рабан.

– Пан Яцхен! – окликнули меня. – Пан Яцхен, безумно счастлив с вами познакомиться! Позвольте засвидетельствовать мое почтение! Буду чрезвычайно рад сопровождать вас в путешествии!

Я повернулся на голос. Никого не увидел. Опустил взгляд – и встретился с широченной улыбкой тощего карлика с зеленоватой кожей. Лицо – что-то среднее между крысой и обезьяной, подбородок удлинен, на верхней губе тонюсенькие усики, на нижней – бородка в три волоска. Руки длинные, почти до колен, пальцы очень гибкие и цепкие. Одет в шелковый костюмчик с пышным жабо, на голове бархатная шапочка, на носу очки в черепаховой оправе, в ухе тяжелая золотая серьга, на ногах кломпы – голландские деревянные башмаки.

– Познакомься, демон, – кивнула на карлика королевна Лорена. – Это Цеймурд из клана Рубленых Барсуков. Он – ваш переводчик.

– Переводчик? – удивился я. – Переводчик нам, конечно, не помешает… но почему он гоблин?

– Потому что все самые лучшие переводчики – гоблины.

Я снова перевел взгляд ниже. Улыбка нашего нового переводчика стала еще шире. Мне вспомнилось все, что я когда-либо слышал о гоблинах. Гуманоиды (то бишь две руки, две ноги, одна голова, тело с вертикальной осью вращения). Низкорослые, не слишком сильные. Плодятся, как кролики. Хитрые, вороватые, любят черный юмор. Отлично умеют приспосабливаться, очень неприхотливы. Едят всё.

Можно сказать, что в целом гоблины мне даже нравятся. Конечно, не так сильно, как блондинки топлесс, но все-таки нравятся. Почему? Потому что они меня почти не боятся. Вон как эта зеленая рожа лыбется – и пофиг ему, что я страшный демон о шести руках.

Гоблины – очень практичный народ. С теми, кто сильнее их, они предпочитают дружить. А тех, кто слабее, без зазрения совести грабят и убивают. А иногда даже варят из них суп. Причем не делают снисхождений даже для собственных соплеменников.

Недаром же говорится, что гоблин гоблину друг, товарищ и ужин.

Когда их много – это очень опасные зверьки. Большой сворой гоблины бесстрашно прут на кого угодно. Но один в поле не воин – сказано как раз про них. Одинокий гоблин – существо доброжелательное и миролюбивое, старающееся ни с кем не ссориться и ни во что не встревать.

Именно по причине врожденной практичности.

– И много ты языков знаешь? – поинтересовался я.

– Двадцать три, – продемонстрировал сточенные клыки Цеймурд.

– Ого! А какие?

– Гоблингву, дотембрийский, латынь, высокий эльфийский, низкий эльфийский, огримрр, гномский, тролльский, греческий, французский, испанский, итальянский, английский, гэльский, славский, валашский, венгерский, молдавский, гасконский, баскский, немецкий, риксмол и татарский, – охотно перечислил гоблин.

Ни хрена себе. Благодаря вавилонским рыбкам (кстати, несколько штук у меня до сих пор в кармане) я и сам знаю довольно много разных языков, в том числе весьма экзотические. Но это все ж таки магия. А если бы пришлось учить по-настоящему, как вот этому коротышке?

– Ладно, гоблин, – уже вслух произнес я. – Как тебя там, Цеймурд?..

– Я Цеймурд Рубленый Барсук, пан Яцхен. Но можно и просто Цеймурд.

– Угу. Добро пожаловать в команду, в общем. Кстати, а родной язык у тебя какой?

– Гоблингва, конечно, – улыбнулся во все сто зубов наш переводчик.

– Угу, – задумался я, нашаривая под рясой вавилонскую рыбку.

А их меньше осталось, чем я думал. Кажется, несколько потерялось во время драки с Йог-Сотхотхом. Если, конечно, можно назвать дракой процесс, при котором бьют только одного. Да и вообще удивительно, что хотя бы несколько штук все же сохранилось – от штанов-то осталось меньше, чем от лопнувшего мыльного пузыря.

Так, и сколько же их у меня тут? Одна… две… три. Всего три. На три языка. Всего на три. Причем желательно будет выучить латынь… или итальянский?

«Рабан, в этой Италии на каком языке говорят?»

– На итальянском. И на латыни. Итальянский – язык просторечный, а латынь – высокий, для знати и духовенства. Его все священники знают. И вообще в этой Европе латынь – международный язык… хотя в твоей тоже когда-то был.

Итальянский, значит… и латынь. Я мрачно уставился на трех крохотных рыбешек. Как-то все не здорово. Меня, может быть, самому Папе Римскому представят. Что мне с ним – на русско-матерном объясняться?

Значит, две штуки лучше приберечь, чтобы не ударить в грязь лицом в Ватикане. Надо показать себя демоном образованным и культурным. Все-таки целое королевство представляю.

Но третья рыбка остается. Можно овладеть еще каким-нибудь языком. Только каким? Гоблингвой? А так ли уж нужна мне эта самая гоблингва? В гоблинские земли я пока что не собираюсь, а все европейские гоблины превосходно говорят на людских языках.

– Что там? – заинтересованно посмотрел на мою руку Цеймурд.

– Ничего, – спрятал рыбку обратно я.

Итак, одним из делегатов в Ватикан Дотембрия отправила гоблина. Оно и правильно, если вспомнить о тематике съезда. Интересно, кого же нам еще всуропят? Может, тролля? Надеюсь, что нет. Тролли тупые и неразговорчивые, с ними скучно.

– Познакомься, пан Яцхен, – окликнула меня королевна Лорена. – Ее светлость аркуени Аурэлиэль-Ностиа Алассэ-нья-Алкэ.

Я повернулся. На меня крайне недоброжелательно глядит щуплая невысокая девушка, одетая в светло-голубое платье весьма необычного покроя. Солнечного оттенка волосы с вплетенной алой розой, миндалевидные кошачьи глаза янтарно-желтого цвета, крошечный носик, родинка на нижней губе и… вытянутые кверху остроконечные уши.

Эльф!

– Угу, – задумчиво прокомментировал я. – А она в качестве кого едет? Секретарша?

– Она – моя личная модистка, – сухо ответила Лорена. – А еще учитель танцев и этикета. Я наняла ее только в этом году. И я не хотела ее отпускать, но отец в конце концов уговорил.

– Модистка? Это типа косметолога, что ли?

– Не совсем, но достаточно близко, – кивнул Сигизмунд. Лорена слово «косметолог» не поняла, зато благоверный у нее продвинутый. – Можешь считать эту молодую пани своим личным стилистом, Олег.

– Моим личным?.. это на хрена еще?

– Ты будешь представлен самому папе, демон! – вспылила Лорена. – Ты должен научиться придворному этикету, хорошим манерам и культурному обхождению! Да и внешность, возможно, удастся хоть чуточку улучшить…

– Без кардинальной пластической операции – никак, – отрезал я.

Мы с эльфийкой уставились друг на друга. Не знаю, как у меня, но в ее глазах симпатии не видно. Я ей явно не нравлюсь.

– Aiya arauce,[2 - Эльфы Земли-1691 говорят на квенье.] – тихо произнесла Аурэлиэль.

Голосок у нее довольно приятный – прямо колокольчики. Только вот что она сказала, я не понял. Не то поздоровалась, не то обругала.

– Так ты, значит, эльфийка… – произнес я, чтобы хоть что-то ответить.

– Не эльфийка, а эльф, – холодно возразила Аурэлиэль, с легкостью переходя на дотембрийский.

– Ну, эльф, я так и сказал…

– Ты сказал – эльфийка. Такого слова вообще нет.

– Но ты же женщина.

– И что с того? Разве женщин человеческого рода называют человечками? Или, может быть, человечихами? Слово «человек» по родам не изменяется – и «эльф» тоже. Потрудись это запомнить, мерзость ходячая.

Так, отношения не заладились с первой же минуты. Интересно, эта барышня всегда такая воинственная или просто недолюбливает яцхенов?

Хотя чего еще ожидать от наперсницы нашей очаровательной королевны?

А с другой стороны – не очень-то и хотелось. Тоже мне фифа – ни рожи, ни кожи, зато гонору на десятерых.

Я вообще не понимаю, с чего все считают этих остроухих красивыми. По-моему, они как раз довольно страшненькие. Тощие, голенастые, ключицы торчат, мордочки стремные, зубы плоские. На мой взгляд, похожи на ощипанных цыплят.

К тому же мужчины и женщины у них почти не отличаются – лица женоподобные, прически одинаковые, мускулатуры вообще нету – ручонки и ножонки у всех тоненькие. Да и грудь у женщин… название одно, а не грудь. Пупырышки. Даже до первого размера почти никогда не дотягивает.

Ну и чем тут любоваться, спрашивается?

– А вот люди с тобой не согласятся, патрон, – весело заметил Рабан. – Тут дело в том, что у эльфов есть одна врожденная фишка – внушающая эмпатия.

«Это что еще за зверь?»

– Что-то вроде непроизвольного гипноза. Людям и их близким родственникам эльфы кажутся невероятно привлекательными. Да сам погляди, как все на эту Аурэлиэль таращатся.

И правда, глаза у всех… завороженные какие-то. Словно «Джоконду» в оригинале увидели.

У всех… почти у всех. Мистер Магнус смотрит обычным взглядом, как всегда. И у гоблина нашего особого пиетета не заметно.

– Ну да, – подтвердил Рабан. – Волшебники видят истинный облик, на них такое не действует. И на гоблинов тоже – они эльфам тоже родственники, но не такие близкие, как люди. Так что им и другим кобалоидам эта эмпатия побоку. А вот для людей эльф – идеал красоты. И всего остального тоже идеал. Если эльф запоет, то все заслушаются, даже если у него ни слуха, ни голоса. Если ляпнет чего-нибудь – то рты раскроют, поражаясь мудрости…

«Они что, все поголовно умники?»

– Нет, в такой уж неслыханной мудрости не замечены. Просто так уж пошло, что если человек сказал глупость – то он дурак. А если эльф… то это уже и не глупость вроде, а Изречение. Эмпатия, патрон, внушающая эмпатия. Врожденная магия. Своего рода защитный механизм.

«Угу. Достижение эволюции», – рассеянно подумал я, продолжая разглядывать молоденькую эльфийку. Молоденькую… хотя нет, это еще бабушка надвое сказала. Эльфы живут дольше людей раз этак в сорок и невероятно медленно стареют.

По человеческим стандартам эта девица выглядит на семнадцать-восемнадцать, но на самом деле ей может быть лет пятьсот. Или даже больше. Рабан рассказывал, что эльфов нельзя назвать по-настоящему бессмертными, но физиология у них такая, что старость наступает где-то к третьему тысячелетию жизни, а то и еще позже.

Кстати, с взрослением там тоже все сильно запутано. Вроде бы одни породы эльфов взрослеют с той же скоростью, что люди… ну, может, немного медленнее. Зато другие аж до ста лет остаются маленькими детьми. А потом еще лет пятьсот ходят в подростковой стадии. Интеллект, конечно, развивается несколько быстрее тела, но опять же с некоторыми поправками. В результате появляются сказки о детях, что мудрее иного старца, однако все равно шалят, забавляются и распевают песенки.

В общем, возраст эльфа – это такая вещь, которую невозможно определить на глазок. Он может оказаться старше тебя, даже если выглядит грудным младенцем.

– Что ты на меня так таращишься? – слегка дрогнул голос Аурэлиэль.

Все это время она упорно сверлила меня взглядом – но выдержать дуэль с моими красными буркалами удается не всякому. Хотя я в этом смысле только бледная тень папаши Лаларту – от его взгляда сходили с ума и умирали. Ему достаточно было посмотреть человеку в глаза, чтобы тот потерял память, превратился в безвольную куклу, послушного раба… или кучку гнили.

А я вот так не умею. И наверное, это к лучшему.

Аурэлиэль по-прежнему глядит на меня с нескрываемым недоброжелательством. Губу закусила, морщится. Кажется, ужасно хочет что-то спросить.

– Говори уже, – не выдержал я.

– Ты когда-нибудь… убивал? – напряженно спросила эльфийка.

– Да. И неоднократно. Но только плохих людей.

Аурэлиэль только отмахнулась и сказала:

– Меня не интересуют люди! Эльфов… ты когда-нибудь убивал эльфов?!

– Никогда, – удивился я. – Я с ними и встречался-то считанное число раз.

Аурэлиэль облегченно выдохнула. Похоже, мой ответ ее успокоил.

Но однако занятная жизненная позиция… Значит, на людей ей наплевать, а вот эльфы – пуп земли, несомненно.

Интересно, а какой была бы реакция, если бы я ответил утвердительно?

Может, проверить? Сказать, что я соврал, что я каждый день съедаю по три эльфа на завтрак, а закусываю эльфийским детенышем… хотя ладно, не стоит. Неизвестно, как моя новая модистка такое воспримет. Вдруг брякнется в обморок? Или, что еще хуже, попытается меня убить?

У нее не получится, конечно, но нафига нам тут скандалы?

– Ладно, так чему ты собираешься меня учить, Титания? – задумчиво спросил я.

Эльфийка вздрогнула. Остроконечные ушки начали розоветь.

– Ты… ты просто смеешься… – сердито отвернулась она. – Я вовсе не… не надо так мне льстить…

Чего это она вдруг? Я что-то не так сказал?

– Ничего особенного – просто назвал ее Титанией, – хмыкнул Рабан.

«Ну и что? Это же Шекспир. Я прикольнулся просто».

– Но она-то этого не знает. Титания – это все-таки эльфийская королева. Она, правда, живет не здесь, а в Тир-Нан-Ог, но здешние эльфы про нее тоже отлично знают. И у них она, чтоб ты знал, считается идеалом женской красоты. Назвать эльфийскую девушку Титанией – все равно что сказать, будто красивее ее нет никого на свете.

Блин. А я-то откуда мог про это знать? Я так просто, «Сон в летнюю ночь» вспомнил. Я его еще в школе читал, по программе внеклассного чтения. Кто ж знал, что Шекспир имена героям не сам выдумал.

А кстати, сколько же этой Титании тогда лет, если она еще при Шекспире жила?

Хотя леди Инанне вообще уже тысяч шесть или семь… я точно не уверен.

– Хорошо, изысканные комплименты ты делать умеешь, – справилась со смущением Аурэлиэль. – Если, конечно, ты не вздумал надо мной поиздеваться по-вашему… по-демонски… Я много чего о вас слышала!

– Обо мне многие много чего слышали. Ну так чего, будешь делать из меня модель для подиума? Я вылитый Сережа Зверев, если присмотреться!

– Работа обещает быть тяжелой… – забормотала Аурэлиэль, даже не слушая, что я говорю. – Манерам, конечно, я постараюсь тебя по мере сил обучить, но внешность, внешность… Какие уж тут наряды, какие пудра с румянами… Здесь, пожалуй, даже эльфопыль не поможет…

Эльфийка неохотно подошла поближе и принялась ощупывать меня со всех сторон. Пробежалась пальчиками по лицу – в миндалевидных глазах отразилась непередаваемая брезгливость! – и грустно вздохнула. Взяла в свои ладони мою семипалую клешню, повертела туда-сюда и вздохнула еще грустнее. Зашла сзади, задрала мне рясу – блин, что за наглость?! – поглядела на длиннющий хвост со скорпионьим жалом и горестно застонала.

По-моему, меня попросту игнорируют. Или держат за пластиковый манекен. Это у всех модельеров так принято? Или только у эльфийских?

– Какая сухая и шершавая кожа… – недовольно поджала губы Аурэлиэль. – Увлажняющие масла будут полностью бесполезны. Совершенно неподобающе. Просто ужас.

Еще бы. Я все-таки яцхен. У меня вообще не кожа, а… я до сих пор толком не знаю, как эта штука правильно называется. Хитин? Карапакс? Роговая чешуя? Или вообще что-то такое, чему нет аналогов в земной фауне? Рядом с моей шкуркой кажется мягенькой даже раковина тридакны.

Кстати, у самой модельерши кожа как раз очень гладкая и нежная. Белая, как свежевыпавший снег. Только под глазами заметна легкая зеленоватость – похоже, тени для век.

Надеюсь, меня она косметикой пользоваться не заставит.

Хотя, может, мне пойдет?

– Ну что, душечка, справишься? – деловито поинтересовалась королевна.

– Ваше высочество, вы поручаете мне неимоверно трудную задачу… – страдальчески скривилась эльфийка. – Конечно, я сделаю все от меня зависящее, но ничего гарантировать не могу…

– А что не так? – обиделся я. – У меня вполне нормальная внешность.

– Ты страшен, как сам Ррогалдрон, – безапелляционно заявила королевна.

– Ничего подобного. Вовсе я не страшный. Просто меня все боятся почему-то. Люди – они вообще трусливые. Подумаешь, добрый симпатичный яцхен приветливо улыбнулся – чего сразу орать-то? Может, я познакомиться хочу?

– Ваше высочество… – жалобно протянула Аурэлиэль.

– Хорошо, если с внешностью не выгорит – хотя бы обучи это чудовище придворному этикету и хорошим манерам, – проявила покладистость Лорена. – Пусть хотя бы научится вести себя за столом.

– А за столом-то что не так? – начал раздражаться я.

– Ты ешь шестью руками сразу! Ты не пользуешься столовыми приборами!

– Пользуюсь!

– Твои когти – не столовый прибор! К тому же ты ужасно чавкаешь и жрешь за десятерых! Скажи, где это видано – пить суп прямо из тарелки?! Из двух тарелок одновременно!

– Так быстрее и вкуснее, – пробурчал я. – Вы, ваше высочество, не знаете, что такое настоящий голод. А я это каждый день испытываю.

– Как ты еще не сдох до сих пор, удивляюсь! – ядовито заметила Лорена.

Сам удивляюсь. У меня вообще такое чувство, что если я когда-нибудь и умру, то именно с голоду.

– Из двух тарелок одновременно?! – пораженно переспросила Аурэлиэль. – Ваше высочество, отчего вы так жестоки ко мне?

– Прости, душечка, – без тени раскаяния на лице ответила Лорена. – Но если эта задача окажется не по силам даже тебе, никто другой с ней и подавно не справится.

Эльфийка снова порозовела и опустила глаза. Возьмем на заметку – лесть и комплименты ее ужасно смущают.

– Я сделаю все, что смогу, – неохотно прошептала Аурэлиэль.

– Угу. Сделай, сделай, – хмыкнул я. – Кстати, а массаж ты делать умеешь?

– Умею, – сухо ответила Аурэлиэль. – Но только не демонам.

– Да, меня массажировать сложно… – грустно согласился я, глядя на то, что заменяет мне кожу. – Короче, теперь-то все собрались? В итоге у нас есть гоблин, у нас есть эльфийка…

– Эльф.

– У нас и эльф тоже есть?!

– Я сделаю все, что смогу, – устало повторила Аурэлиэль. – Но этого явно не хватит.

Глава 8

Провожали нас всем двором. Воевода обеспечил почетное сопровождение – почти до самой границы за каретой следовали бравые всадники с развевающимися лентами на копьях. А мистер Магнус даже вытащил из подвала какие-то колдовские фейерверки и запустил в небо пару шутих.

Жахнули они, правда, не особо впечатляюще – наверное, китайского производства. Или отсырели.

Разместились мы в карете довольно удобно. Я и кардинал – на одной лавке, остальные – на другой. Они там все худенькие, как на подбор. Пан Зовесима съежился в уголке с таким видом, словно его сейчас будут бить клюшкой для гольфа. Гоблин Цеймурд высунулся в окошко, с интересом рассматривает пейзажи.

А эльфийка Аурэлиэль сидит посередине и куксится, как будто съела ведро клюквы. На меня смотрит с неприкрытым отвращением, даже и не думая исполнять свои прямые обязанности – натаскивать некоего яцхена в придворном этикете.

По-моему, если я до нее дотронусь, ее вообще вырвет.

Что же до кардинала, то он дрыхнет без задних ног. Отпихнул меня на самый край, подложил под голову кулак и храпит себе. Цеймурд незаметно накрыл ему лицо платочком и посмеивается, глядя, как тот колышется в такт дыханию.

В дорогу наш святой отец оделся очень скромно – в простую монашескую рясу, почти такую же, как у меня. И правильно – чего зря встречных-поперечных в искушение вводить? Узнают местные робингуды, что целый кардинал едет – еще удумают чего нехорошее…

Хотя с другой стороны карета-четверик с королевскими гербами – сама по себе искушение хоть куда.

Город Дваглич находится на западе Дотембрии, довольно близко к государственной границе. Уже на третьем часу поездки мы оказались в другой стране – Летувии. Сейчас отношения между королевствами терпимые, так что на таможне нас долго не валандали. Пан Зовесима о чем-то потрендел с местными Верещагиными, показал бумагу с гербами, отсчитал сколько-то монет – и готово, можно ехать дальше.

Надо сказать, когда дело дошло до исполнения прямых обязанностей, этот тихоня совершенно преобразился. Глаза блестят, рот не закрывается, в уголках губ хитренькая улыбочка – ну совсем другой человек!

Местная карта Европы сильно отличается от нашей. Не только политическая, но и физическая. На нашей Земле мы бы сейчас были в Прибалтике – где-нибудь в Латвии, думаю. А здесь… здесь само слово «Прибалтика» утрачивает смысл. Ибо Балтийского моря нет и в помине. К северо-западу есть студеное Бискайское озеро, по берегам которого живут тролли. А к вечеру мы увидим другое озеро, поменьше – Житное. В нашем мире его нет.

Здесь чуток жарче, чем в тех же широтах нашего мира. В Латвии и Эстонии я бывал – еще в той, прошлой жизни. Лето там довольно прохладное, зато зима относительно теплая. Все-таки море рядом, климат смягчается.

Но в местной «Прибалтике» морем и пахнуть не пахнет, так что и климат пожестче. Зимы лютые, морозные, а летом наоборот – духота, парилка.

Хотя мне на это положить с прибором. Я и в открытом космосе не замерзну. Сам себе природный скафандр.

– Кстати, а куда мы поедем из Летувии? – пробормотал себе под нос я. – Рабан, не помнишь?

– Чего тут не помнить… Летувия, Пруссия, Заречье, Ливония, Курляндия, Силезия, Моравия, Богемия, потом с десяток мелких немецких княжеств, потом через Францию, через земли эльфов, а дальше Севенния, Генуя и уже Папская Италия.

– Слушай, это мы так недели на три затянем… – усомнился я.

– Вообще, можно было бы и срезать. Но у Дотембрии напряженные отношения с Белолесью и Варшавией, так что через них ехать нельзя. И по Летувии тоже пришлось сделать крюк – летувийцы сейчас тоже очень сильно поссорились с Белолесью, на юго-востоке участились пограничные конфликты, на дорогах свирепствуют полуразбойничьи отряды…

– Полуразбойничьи? Это как?

– О каперах слышал?

– Чего-то слышал, но ты все-таки напомни.

– Это такие пираты на службе у государства – грабят и топят только корабли других государств, вражеских. Вот тут наподобие – белолесские жандармы как схватят разбойника или целую шайку, так не на виселицу их тащат, а просто конфискуют все имущество и объявляют амнистию. Но с одним условием – если те прямо сейчас перешмыгнут через границу и в дальнейшем будут буянить исключительно в Летувии.

– Хитро! А летувийцы что?

– А летувийцы пока еще не прочухали, с чего это у них вдруг развелось столько гопоты. Но скоро уже прочухают и тогда… ну, не знаю, что они тогда сделают. Но явно будут не в восторге. Так что нам в такую горячую точку соваться нежелательно.

– Угу. Как всегда – все бы было хорошо, если б домкрат не сломался…

Я обратился к чувству Направления, безуспешно пытаясь просканировать окружающее пространство. Надо сказать, это мое чувство – довольно необычное чувство. Как мне объяснила леди Инанна, оно как бы «ощупывает» ауры. Людей, животных, предметов, местности. Если освоить Направление на всю катушку, возможности откроются очень масштабные.

Но у меня его получается использовать от силы процентов на десять. Для меня Направление – компас, «ищейка» и еще кое-что по мелочи. Иногда мне удается, глядя на место, предмет или человека, как бы увидеть его прошлое или узнать какие-нибудь интересные факты, но контролю это не поддается.

Само собой получается, изредка.

А вот Рабан это умеет немного лучше – он сидит в моем мозгу, так что у него есть доступ ко всем моим чувствам. Зрению, слуху, вкусу и Направлению. Обоняния у меня нет вообще, а осязание практически неразвито. Да и вкус тоже менее чувствителен, чем у человека.

Вынул и снова пересчитал вавилонских рыбок. По-прежнему три штуки. Три сушеные рыбешки. Если разрезать такую надвое и съесть голову, а другому человеку дать съесть хвост – выучишь его язык. Такое у этих рыбок магическое свойство.

Две мы приберегаем для современного итальянского и латыни. Нынешняя Папская Италия и прочие страны Апеннинского полуострова двуязычны. Чтобы нормально общаться со всеми, желательно знать оба языка. А вот третий… какой же все-таки взять третий?

По дороге пригодятся немецкий и французский. На них в Европе говорят многие. Конечно, есть и куча местных наречий и диалектов, но выучить их все нереально. Да и не нужно. Немецкого и французского вполне достаточно, чтобы объясняться почти со всеми.

Но эти языки мне не требуются. По элементарной причине – я их уже знаю. Освоил еще на нашей Земле, теми же самыми вавилонскими рыбками. Не спрашивайте, как мне это удалось – но поверьте на слово, было нелегко. Попробуй-ка, заставь француза или немца съесть хвост странной сушеной рыбы, будучи шестируким демоном.

Но я в свое время и не такие проблемы решал.

Кроме французского и немецкого я также выучил английский и испанский. Все в запас – лингвистические знания никогда не повредят. Конечно, в другом мире эти языки заметно отличаются от наших, но все же не до такой степени, чтобы невозможно было понять друг друга.

Я, в конце концов, демон – от меня никто и не ждет чистоты произношения.

Какой же еще язык мне пригодится? Хм-м-м…

Взгляд упал на скучающе подпершую щеку Аурэлиэль. Вспомнилось, что маршрут проходит также через земли эльфов.

– Эм-гм-м… – осторожно привлек внимание королевской модистки я. – Прошу прощения, мадмуазель…

Блин. Ну вот с какого хрена у меня сейчас это «мадмуазель» вылетело?

Хотя с другой стороны, как мне ее называть? Госпожа? Мисс? Сеньорита? Фрейлейн? Фрёкен? Пани?

– Что тебе, демон? – устало посмотрела на меня эльфийка.

– У меня имя есть, между прочим.

– Да? И какое же?

– Олег я. Олег Анатольевич.

– Какие у вас дикие имена… – поморщилась Аурэлиэль. – Это же невозможно выговорить.

– Да уж кто бы говорил! – почему-то обиделся я. – У тебя у самой имя невозможно выговорить! Аурэлираврав… Аурэлиййй…

– Аурэлиэль-Ностиа Алассэ-нья-Алкэ! – по слогам отчеканила эльфийка. – Это очень древнее и красивое имя! Я принадлежу к знатному роду, демон!

– Угу, – промычал я, нашаривая в кармане рясы листок бумаги. – Можно еще раз? Я запишу.

– Что еще раз?

– Твое имя.

– Я известна как Аурэлиэль-Ностиа… а, чего я вообще перед тобой распинаюсь… Достаточно будет Аурэлиэль. Для твоего куцего умишка и этого слишком много.

– Как тебе будет угодно. Но имя у тебя все равно слишком сложное – я не выговорю. Можно, я буду называть тебя просто Ариэль? Русалка такая была.

– Говори четче, я с трудом разбираю твое хрипение. Тебе надо быть воспитаннее, учтивее и изъясняться понятнее.

– Ру-сал-ка! – отчеканил я. – Из мультика Андерсена-Диснея. Ариэль, русалка подросткового возраста. Шатенка. А еще Ариэль – это герой Шекспира, спутник Урана, летающий пацан Беляева и старая советская группа. Вокально-инструментальная.

– Что? – непонимающе уставилась на меня эльфийка.

– Да ничего. Договорились, в общем.

Аурэлиэль возмущенно открыла рот. Наверное, чтобы возразить, что ничего подобного, не договорились. Но я не дал ей такой возможности, торопливо спросив:

– Слышь, Ариэль, а у тебя родной язык – какой?

– Высокий эльфийский, конечно же, – гордо ответила Аурэлиэль. – Мой род очень старый, я могу проследить генеалогическое древо до таких времен, когда еще не существовало самого этого мира…

– На миллиарды лет, что ли?! – прифигел я.

– Мир был сотворен семь тысяч лет назад, – сонно пробурчал кардинал, снимая с лица салфетку и протирая глаза. – «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста»…

Ах да. Они же имеют в виду библейское летоисчисление. По нему мир был сотворен в 5508 году до нашей эры. Дата, конечно, довольно спорная – не совсем ясно, например, с какого конкретно момента она отсчитывалась…

– С рождения Адама, патрон, – хмыкнул Рабан. – А до этого были шесть дней Творения…

«Ну, такая мелочь не в счет – шесть дней, подумаешь…»

– Да ну? А ты не слышал, что у Бога тысяча лет – как один день? Никто не знает, сколько на самом деле длились эти «шесть дней». Возможно, что как раз миллиарды лет. Впрочем, ты на этом не заморачивайся – этот мир в любом случае гораздо старше. Да и вообще в каждой религии начало времен датируется по-своему. В иудаизме, например, называют 3761 год… до рождения Христа, конечно.

Да, эта тема весьма и весьма замудренная – история миров похожа на спутанный клубок. Совершенно непонятно, откуда что берется и куда что пошло. Много есть такого, чего не может объяснить ни один мудрец. Взять хоть бесконечность Вселенной – я сколько ни пытался, так и не сумел уместить это в голове.

Ну хоть ты тресни – не могу я представить бесконечное пространство!

И еще китайскую пишущую машинку. В нее я вообще отказываюсь верить.

– …исключительно мнение самих эльфов! – донеслось до меня сквозь мысли. Я вдруг сообразил, что кардинал и Аурэлиэль все это время вели ожесточенный спор. – Нет никаких доказательств того, что эльфы явились из другого мира! Сама концепция множественности миров еретична!

– Прародина Народа – благой Тир-Нан-Ог! – возмущенно отпарировала Аурэлиэль. – Мы не чета вам, краткоживущим, наши летописи уходят к началу времен! Некоторые из старейших наших патриархов помнят еще Исход!

– Из Тир-Нан-Ог? – удивился я.

– Нет, из Египта. Моисеев. Из Тир-Нан-Ог мы пришли много раньше, настолько долгоживущих нет даже среди нас.

Кардинал дю Шевуа насупился. Чертовы эльфы, для которых возраст Мафусаила – ерунда, раз плюнуть, его откровенно раздражают. Среди них есть такие, что жили еще до Христа, лично встречались с библейскими патриархами.

Хорошо еще, что эти остроухие – крайне пассивный народ, пуще всего ценящий душевный покой и очень мало интересующийся материальными благами. Если в данном месте жительства их что-то не устраивает, они просто снимаются и уходят куда-нибудь, где поспокойнее. А воевать, что-то там защищать, отстаивать, доказывать… нет, это не для эльфов. Берут оружие и сражаются, только если совсем уж припрет. Когда беда является неожиданно и свалить в тыл просто нет возможности.

По-моему, это прямое следствие их сверхдолгой жизни. Если человек умирает молодым, он теряет несколько непрожитых десятилетий. А вот если эльф – то уже тысячелетий.

Неудивительно, что им не хочется рисковать такой длиннющей жизнью по пустякам.

Но высокий эльфийский… этого языка я не знаю. Как и низкого, впрочем. Слышал, что различаются они примерно так же, как латынь и итальянский. Только гораздо сильнее – если низкий эльфийский легко может освоить и человек, то высокий довольно-таки сложен, среди людей его знатоков можно пересчитать по пальцам.

Хотя может и вранье.

– Рыбку хочешь? – деловито сунул Аурэлиэль сушеный хвостик я. – Вкусная.

– Что… что это?! – отшатнулась эльфийка.

Смотрит с таким отвращением, словно я ее засохшей какашкой угощаю.

– Рыбка, – терпеливо повторил я, вытягивая руку. – Сушеная. Вкусная. Почти что суши, только без риса. Угощайся.

– Да как ты смеешь предлагать мне такое?! – сорвалась на визг Аурэлиэль, забираясь на сиденье с ногами. В миндалевидных глазах заплескался нешуточный ужас. – Труп… рыбий труп?! Убери немедленно это непотребство, мерзость ходячая!!!

– А, так ты, выходит, вегетарианка… – разочарованно спрятал рыбку я.

– Как и все эльфы, патрон, – заметил Рабан. – Забыл, что ли?

Забыл, да. Хотя я и раньше знал, что эльфы не просто так предпочитают леса. У них другое строение зубов и другой состав желудочного сока. Мясную пищу переваривать им очень сложно, поэтому большинство эльфов – вегетарианцы.

Зато в растительной пище у них выбор намного богаче – эльфы с удовольствием едят цветочные лепестки, древесные почки, многие травы и коренья, несъедобные для людей. Кстати, огонь в их кухне почти не используется – жареная, вареная, тушеная пища эльфам не сказать, чтобы неприятна… но и особого энтузиазма не вызывает.

Словом, царь эльфийского стола – салат с растительным маслом.

Может, поэтому они и живут так долго.

Карета уже который час трясется на ухабах. Вдоль дороги потянулись сосны. Восточная Летувия процентов на шестьдесят – сплошной сосновый бор. Кое-где встречаются дубы, клены, липы. А в нашем мире мы бы сейчас были на какой-нибудь автостраде, дышали бензиновой вонью. Как ни крути, достоинств у технического прогресса масса, но и недостатки тоже имеются…

– Скучно, – произнес вслух я, подперев голову средней левой рукой. – Скучно.

– Ну так займись чем-нибудь, рожа трехглазая, – раздраженно ответил кардинал. – Вот, Евангелие почитай к примеру.

– Да читал я уже, – неохотно взял книжечку я. Я ее и вправду читал – причем несколько раз и очень внимательно. В Лэнге с литературой крайне хреново – а от скуки даже толковый словарь читать начнешь. – Там что, что-то новое появилось?

– Евангелие сколько ни читай – никогда лишнего не будет, – строго произнес кардинал. – Слова сии – серебра и золота дороже.

– Как скажете, падре, – пробурчал я, глядя в текст. Хотя все равно не понимаю ни единого слова – это латынь. – Блин, неужели монахи вот так целыми днями зубрят одну и ту же книжку?.. Скучища.

– Демон… – скривился кардинал, словно у него заболели зубы. – Вот вроде привык я уже к твоей сути еретичной, а ты мне все новые испытания подкидываешь… Для чего, скажи?

– Да ладно вам, падре… Ну что такое в самом деле, что я – Нового Завета не читал? Читал. Даже пересказать могу. Иисус Христос родился, творил чудеса, собрал двенадцать учеников, был одним из них предан и распят на кресте. Потом воскрес и вознесся на небо. Счастливый конец.

– Конец?! – поднял брови кардинал. – Конец, да не конец, рожа твоя богохульная! Библия – это тебе не песенка трубадура! Здесь каждая запятая глубинный смысл имеет! Каждая буква значима и важна! Вдумывайся, вчитывайся, достигай сути потаенной, сын мой, ибо Евангелие описывает не пустяк какой – главнейшее событие в истории человечества! Бог послал в мир наш Сына Своего, который страданиями и смертью искупил первородный грех всего человечества – бывшего и будущего. Этой великой жертвой Спаситель открыл для людей врата в Рай…

– Угу. А люди взамен понарисовали всяких говённых мультиков типа «Трансформеров»… – невнятно пробурчал я.

– Что?

– Да ничего, падре, продолжайте. Внимательно вас слушаю.

– Охо-хо, грехи наши тяжкие… – вздохнул кардинал. – Вот скажи мне, сын мой, молился ты сегодня?

– Ну, я прочитал то, что вы мне там сказали… не помню уже. Вслух прочитал.

– Преизрядно испытываешь ты терпение мое, – тяжело выдохнул дю Шевуа. – Прочитал он… Одного только чтения молитвенного текста недостаточно, сын мой. Недостаточно формально соблюдать законы, установленные Церковью. Ритуалы, обряды – это ведь все наносное, неважное…

– Правда, что ли?

– Ну вот представь, что вокруг дома – широкий канал с водой, – терпеливо принялся растолковывать кардинал. – Через него перекинут мост. Чтобы преодолеть этот канал, проще и быстрее будет пройти по мосту. Однако на худой конец можно обойтись и без моста – перебраться через канал вплавь, али плот какой соорудить. Ибо не сам мост тебе нужен, а дом, к которому он путь открывает. Так вот дом в данной аналогии – это Бог, канал – грехи наши, мост – служба церковная. Она нужна и полезна, ибо облегчает и ускоряет путь к Богу. Но человек, отправляющий ритуал слепо, не думая о его сути, начинает служить не Богу, но самому ритуалу. Qui altari servit, ex altari vivit. А это все равно как остаться стоять на мосту и полагать, что уже достиг конечной цели. Бог ждет от человека искреннего раскаяния и благости, а не показных церемоний. Церковь – это не стены и крыша, но вера и житие.

– Блин, падре, ну вы дали стране угля! – искренне восхитился я. – А еще спросить можно?

– Конечно, сын мой, спрашивай, – благодушно сложил руки на пузе кардинал.

– Снова насчет монахов. У них вот там посты, целомудрие, отшельничество всякое… Я чего не пойму – нормальную жизнь что, вести плохо? Вот зачем Богу нужно, чтобы я скоромной пищи не ел? Жалко ему, что ли?

– Не нужно это Богу, сын мой, – устало ответил дю Шевуа. – Это тебе самому нужно. De te fabula narratur. Тебе – дабы плоть усмирить, дабы волю воспитать. Сам по себе пост не нужен ни для чего, ибо он не цель, но лишь средство. Вот глянь на королевских гвардейцев – ежедневно часами с мечом тренируются, из луков в цель стреляют, в воде холодной плещутся… Для чего такое мучение? Для чего воевода Влад их изнуряет немилосердно, по плацу гоняет, аки псов шелудивых?

– Дурацкий вопрос, по-моему. Боец без тренировок – как рука без мускулов.

– Истину глаголишь. Mens sana in corpore sana. Но сражения – они ведь не только телесные бывают. Каждый из нас ежедневно, ежечасно, ежеминутно ведет тяжкий бой – с самим собой битву ведет, с похотями телесными сражается. Vivere militare est. И чтобы дух для этой битвы укрепить, даны нам свыше предписания. Усмиривши тело – укрепишь дух, сын мой. Cognosce te ipsum. Пост – это ведь не просто воздержание от пищи. Во время поста следует уделять совершенно особое внимание молитве, милосердию и самосовершенствованию. Во время поста следует особо ревностно исполнять заповеди. А монахи предаются аскезе вовсе не потому, что быть чистым и сытым плохо. Нет ничего зазорного в браке, рождении детей, жизни в хорошем доме в любви и согласии. Однако священник не должен вступать в брак, не должен иметь семьи, ибо свои мысли он устремляет только к Богу. Именно для этого и предназначен целибат. А монашеский подвиг – это путь к абсолютной духовной свободе, путь исключения всего, что может отвлечь от мыслей о Боге. Путь к полному и окончательному духовному совершенству. Sapienti sat.

– А вот к слову о совершенстве! – поднял палец я, вдруг вспомнив давно мучающий меня вопрос. – Есть такая еще непонятка! Человек сотворен по образу и подобию Божьему, верно? Но даже слепому видно, что человек – зверюшка несовершенная. Неужели и Бог такой же? Противоречие наблюдается!

– Никакого противоречия, сын мой, – спокойно ответил кардинал, раскрывая пухлый томик Библии на самой первой странице. – Просто нужно учиться внимательно читать. А прочитанное – обдумывать. Внимай речам моим: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». Зришь ли разницу меж первой частью и второй?

– Ну, э-э-э…

– В первой части – время будущее, «сотворим». Во второй – время прошедшее, «сотворил». А еще в первой части говорится «по образу и подобию», однако ж во второй – уже только «по образу», а «подобие» даже не упоминается. Нетрудно понять очевидное – человек сотворен по образу Божиему, повторяя один только внешний облик Создателя. А вот Божиего подобия нам всем еще лишь предстоит достигнуть. Процесс Творения не завершен окончательно, он продолжается и по сей день.

Меня как обухом ударило – так сразу все стало ясно. Неожиданно вспомнились школьные уроки литературы и бедная Серафима Павловна, безуспешно пытавшаяся привить тридцати гогочущим болванам уважение к Гоголю и Достоевскому. С каким воодушевлением, помню, она объясняла, что в классике ничто не просто так – каждая строчка, каждое слово несет смысл, а за тем смыслом прячется другой смысл, глубоко спрятанный.

Теперь я наконец-то понял, что она тогда имела в виду. Что ни говори, а Библия – это классика номер один.

Я взглянул на кардинала дю Шевуа с новым уважением. Этот седобородый дедуган – бывший разбойник, до сих пор любящий заложить за воротник и врезать кому-нибудь в морду. Но чувствуется, что сутана для него – не просто формальность. Я не знаю, что именно заставило его сменить дубину на кадило, но это несомненно было нечто из ряда вон выходящее.

– Ваше преосвященство, раз уж у нас тут такая тема поднялась – может, еще кое в чем меня просветите? – уже почтительно спросил я.

– Да ты спрашивай, спрашивай, разрешения можешь не спрашивать, – почесал грудь сквозь рясу кардинал.

– Угу. Тогда ответьте мне вот чего – почему Церковь позволяет рисовать иконы?

– А почему бы это вдруг не позволять? – нахмурился дю Шевуа. – Тебе что, иконы чем-то не угодили, демон? Ты не молчи, отвечай как на духу – может, руки они тебе жгут, коли прикасаешься? Или смотреть тебе на них неприятно? Благие образа режут глаза? Если так, ты лучше сам признайся, не доводи меня до греха, не заставляй каленым железом всю подноготную вызнавать.

– Да нет, нет, ничего подобного! – обиделся я. – Что вы меня вечно в чем-то подозреваете, падре! Я и демон-то чисто формальный! И вообще на самом деле человек… просто шибко круто замаскированный. Я что в виду имею – в Библии ведь есть целая заповедь на этот счет. Как там… не сотвори себе кумира?..

– «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои».

– Угу. Я дословно не помню…

– Ignorantia non est argumentum, – сурово произнес кардинал.

– Угу. Как скажете. Не делай себе кумира и никакого изображения… разве это не означает запрета на идолы? А на иконах и святых всяких рисуют, и Богородицу, и Троицу… Да и статуи в храмах тоже бывают – в Бразилии, вон, вообще Иисус тридцатиметровый стоит…

– Где?

– В Брази… неважно, нигде. Да сам вот этот крестик на груди – на нем же Христос распятый! Разве это заповедь не нарушает?.. какая она там по счету?..

– Вторая. Нет, сын мой, не нарушает. Размышляй, вникай в суть потаенного. Не забывай, что эта заповедь была дана в ветхозаветные времена, и речь в ней шла о образе Господа, который тогда еще не явился на землю. Никто не мог знать, как Он выглядит, поэтому любое Его изображение было бы только домыслом, а значит – грехом. Но затем Бог явился нам в лице Сына Человеческого, получив тем самым зримое воплощение. Значит, Его стало можно и изображать. Суть иконопочитания вовсе не в обожествлении самой картинки – это по-прежнему грех! – а в поклонении образу, который она символизирует. Вспомни, что я тебе говорил о доме, канале и мосте. Иконы – тоже часть этого моста. И крестик на груди – тоже.

– То есть и тут тоже, получается, никакого противоречия?

– Конечно. Противоречие здесь лишь кажущееся, и происходит оно исключительно от самомнения твоего. Ибо всякий ограниченный ум скорее склонен поверить в чужую ошибку, чем в собственное неразумение.

– Ладно, падре! – раскипятился я. Слова кардинала задели меня за живое. – Тогда я вам сейчас приведу уж точную нелепицу!

– Ну-ка, ну-ка… – ехидно полуприкрыл глаза дю Шевуа.

– Иоанн Креститель, – поднял палец я. – Иоанн Креститель крестил Христа. Верно?

– Неоспоримо.

– Но как он мог его крестить, если само слово «крещение» произошло от слова «крест»?! – торжествующе воскликнул я. – Они что, заранее знали, что Иисус будет распят на кресте?!

Воцарилось молчание. На меня удивленно уставились все присутствующие – даже робко съежившийся в уголке пан Зовесима. Брови кардинала медленно поползли вверх, и он медленно спросил:

– Демон… ты что, рехнулся?

– Патрон, ты и правда сдурел, – жалостливо заговорил Рабан. – Это же только в русском языке слова «крещение» и «крест» – однокоренные. А в других – ничего подобного. На той же латыни крест – «crux», крещение – «baptisma», а креститель – «baptista». Никаких общих корней. И в еврейском языке тоже никакой связи между «крестом» и «крещением» нету.

Мне стало нехорошо. Вот ведь как опозорился. Дальше ехать некуда.

Чтобы как-то объясниться, я принялся мямлить, что в моем родном языке эти слова действительно родственны, одно произошло от другого, и я, будучи по жизни тормозом, в очередной раз протупил…

Кардинал дю Шевуа снисходительно вздохнул и отвернулся. По-моему, я его уже вконец достал. А вот гоблин Цеймурд неожиданно проявил нешуточный интерес.

– Да, перевод – это всегда проблема, – понимающе кивнул он. – И чем текст сложнее, чем больше в нем смыслов, тем труднее его переводить. В каждом языке свои слова, свои выражения, которые в других языках могут просто отсутствовать. Слишком буквальный перевод влечет за собой потерю смысла…

– Почему потерю смысла? – не понял я. – Перевести каждое слово, и все…

– Ох, если бы… – хихикнул гоблин. – А как же фольклор, диалект, жаргон, идиомы, метафоры, цитаты, фразеологические обороты, да шутки в конце концов? Их никогда нельзя переводить буквально! Возьми английское «give me some sugar»… как это переводится?

– «Доставь мне удовольствие», – чуть помедлив, ответил я. Из-за магии вавилонской рыбки я даже не сразу сообразил, что Цеймурд вдруг перешел на английский – для меня все это звучит родным русским.

– Верно, но это вольный перевод! – еще шире оскалился Цеймурд. – Вольный, исходя из смысла фразы! А если перевести буквально, как есть, то получится «дай мне немного сахару»! Потому что это метафора, вещь в себе, которую нельзя, ни в коем случае нельзя переводить как есть – получится бессмыслица! Не то чтобы совсем бессмыслица, конечно, но совсем не то, что имелось в виду изначально. Слово, фразу нельзя переводить отдельно, нельзя отрываться от контекста!

Я напряг мозг, вновь проговаривая в уме английское выражение. Да, и в самом деле, буквальный смысл фразы совсем другой – а я его не увидел из-за вавилонской рыбки.

Хотя иногда я, наоборот, вижу как раз буквальный смысл, не различая переносного. Из-за чего и попадаю впросак, не понимая какого-нибудь выражения. Чертова магия – хрен поймешь, как она работает…

– А особенно сложно переводить тексты художественные, – грустно покачал головой Цеймурд, вспоминая что-то свое. – Часто там приходится не столько переводить, сколько писать все заново, опираясь на оригинал. И если бы ты знал, какие противоречивые требования нам при этом предъявляют! Одни говорят, что нужно в первую очередь передать смысл – а для этого текст требуется адаптировать под носителей другого языка. Другие требуют, чтобы перевод был совершенно дословным – даже ценой потери части смысла. В иностранном тексте всегда таятся ловушки – как бы хорошо ты ни знал чужую культуру, ты все-таки к ней не принадлежишь и часть смысла поневоле упустишь. Особенно если текст сложен для понимания. А возьми поэзию! Поэзия же вообще практически непереводима! Можно дать буквальный перевод, перевести стихи прозой… но они перестанут быть стихами. Можно перевести смысл, сочинить стихи заново на другом языке… но это будут уже совершенно другие стихи. К тому же почти всегда – и отдаленно не сравнимые с оригиналом. Переводчик же не обязан быть еще и поэтом! В любом случае красота оригинала потеряется.

– Интересно, как же тогда было с Библией?.. – пробормотал я.

– А вот здесь много о чем можно сказать и рассказать! – заблестели глаза Цеймурда. – Слышал ли ты, например, о Септуагинте, пан демон?

– Нет, не слышал. Это что?

– Как же, как же! Это старая история, с которой, собственно, и пошла нынешняя Библия. Первоначально ведь она писалась на еврейском, и все тексты были только на еврейском. Но в третьем веке до года Господа в городе Александрии произошла такая вещь. К царю Птолемею Филадельфу явился хранитель библиотеки и пожаловался, что евреи, живущие в Египте, в спорах с греческими философами то и дело ссылаются на свое Писание, Тору, написанную чуть ли не рукой самого Бога. Однако проверить их слова чрезвычайно сложно – ибо перевода на греческий у Торы нет.

– И что царь?

– Царь обратился за помощью к иудейскому первосвященнику Элеазару. А тот послал к нему семьдесят двух ученых книжников, сведущих в греческом языке и хорошо знающих Тору. Царь решил проверить, в самом ли деле эти тексты такие уж святые, и совершил следующее – поселил каждого из книжников в отдельной келье, запретив им выходить, пока не будет окончен перевод. Все семьдесят два толковника работали самостоятельно, не общаясь друг с другом…

Цеймурд сделал драматическую паузу. Я немного подождал, а потом нетерпеливо воскликнул:

– Ну и?..

– Уже на семидесятый день работы перевод Пятикнижия был закончен! – торжественно провозгласил гоблин. – На семидесятый! Все семьдесят два переводчика закончили одновременно! И когда их работы были проверены, оказалось, что они совпадают слово в слово, точка в точку!

– И как такое возможно?! – поразился я.

– Чудо, разумеется. Божественное чудо.

– Да уж… Там ведь объем такой, что управиться всего за семьдесят дней – уже само по себе чудо…

– Это так, – согласился Цеймурд. – Святой Иероним трудился над Вульгатой целых пятнадцать лет…

– Вульгата? Это что?

– Это латинский перевод Библии, – устало произнес гоблин. – В самом деле, пан демон, ты не знаешь того, что знают даже малые дети. Где же хваленое всезнание демонов, о котором столько говорится в сказках?

– В сказках и осталось, – мрачно буркнул я.

Цеймурд криво усмехнулся.

– Святой Иероним Стридонтский – он покровительствует в том числе и нам… – задумчиво произнес он.

– Гоблинам?

– Нет, переводчикам. Толмачам. Это было главным делом всей его жизни. Он был не из наших, он был человек, но он мог бы сделать честь и моему народу. Он был одним из немногих богословов того времени, кто считал нужным и даже необходимым основательно изучать еврейский язык – чтобы читать и толковать Библию в подлиннике. Святой Иероним свободно говорил на латыни, греческом, еврейском и арамейском языках. Он одним из первых сформулировал основные принципы и требования хорошего перевода. Точно передавать букву оригинала, однако помнить при этом, что дух все же важнее буквы. «Апостолы и евангелисты при переводе древних писаний искали смысла, а не слов», – так он говорил. Он был прав, как мне кажется. Хотя даже он не сумел полностью избежать ошибок. Например, слова Иисуса – «Легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому попасть в Царствие Божие»…

– А что здесь не так?

– Согласись, что звучит это несколько странновато. Ну какая связь между верблюдом и игольным ушком, скажи на милость? Почему именно верблюд, и зачем он вдруг туда полезет?

– Ну и зачем же он туда полезет? – заинтересовался я.

– У некоторых из нас есть подозрение, что здесь произошло небольшое недоразумение. В греческом языке слова «верблюд» и «канат» пишутся и звучат почти одинаково – «kamelos» и «kamilos». И в арамейском языке слова «верблюд» и «канат» одинаковы – «гамла». Вполне возможно, что святой Иероним допустил ошибку, вместо «легче канат протянуть через игольное ушко» написав то, что написал. Впрочем, на смысл самого изречения это не влияет.

– А ты знаешь двадцать два языка, верно? – вспомнил я.

– Двадцать три.

– Охренеть. Трудно было столько выучить?

– Не очень, – пожал плечами Цеймурд. – Учить новые языки – это все равно что спариваться. Первый раз дается трудно, зато каждый следующий – все легче и легче. К тому же лингвистические способности гоблинов высоки весьма. Мы на лету схватываем новые наречия. Лично мне вполне достаточно месяца или двух, чтобы овладеть чужим языком в совершенстве. Поэтому мы и успеваем уже к зрелому возрасту познать много весьма.

– Охренеть, – снова сказал я. – А сколько тебе лет, кстати?

– Тридцать два. Я уже немолод.

– Да ладно, тридцать два – это не так уж много…

– Для человека – не так уж много. Но гоблины живут меньше.

– Насколько?

– Насколько… – вздохнул Цеймурд. – Меньше, чем люди. Они, конечно, тоже живут совсем недолго – лет пятьдесят-шестьдесят… изредка немного дольше. Если сравнивать с эльфами, гномами, цвергами, троллями, ограми… все они живут дольше людей. Но мы, гоблины, живем еще меньше. Раза этак в полтора меньше. Пятидесятилетний гоблин – это древний старик, до такого возраста доживают очень редко. Лишь считанные единицы доживают до пятидесяти пяти. И я слышал об одном-единственном гоблине, который перешагнул шестидесятилетний рубеж. По нашим меркам – настоящий Мафусаил. Легче встретить столетнего человека, чем шестидесятилетнего гоблина.

– Ого… Да, не позавидуешь…

– Еще хуже разве что гноллям, – пожал плечами Цеймурд. – Они седеют уже к тридцати годам.

– Угу. Ясно. Ариэль, а тебе сколько лет? – без всякой задней мысли спросил у эльфийки я.

– Ты хам, напрочь лишенный манер, – спокойно ответила она.

Глава 9

Вечереет. И холодает. Наша карета остановилась на берегу Житного озера. Места здесь тихие, спокойные, ночь тихая, звездная – отчего бы не разбить лагерь на открытом воздухе?

Особенно если учесть, что яцхенов, даже замаскированных, нежелательно светить на людях.

Житное озеро – одно из крупнейших озер этой Европы. Оно уступает таким гигантам, как Колхидское, Италийское или Бискайское озера, но все равно очень велико. Из него вытекает короткая, но очень полноводная река Мбона, несущая свои воды по землям гноллей и великой Скандии, а затем впадающая в Атлантический океан.

Северные и западные берега озера – высокие, скалистые, изрезанные крохотными заливчиками. А вот южный берег, вдоль которого мы едем, наоборот, низкий и ровный. Тут очень много островов – мелких, каменистых. Самый крупный – остров Пажитня, на котором расположен храм Благовещения, построенный почти триста лет назад.

Зимой в этих местах стоят лютые холода. Но Житное озеро очень велико, поэтому замерзает оно не полностью – в самом центре остается нечто вроде огромной проруби. К тому же тут часто бывают шторма, особенно осенью. Они здорово мешают судоходству – по Житному озеру проходит торговый путь, соединяющий Ингрию и Остсаксонию с Летувией и Пруссией.

Я взмахнул руками, делая мощный гребок, и вынырнул на поверхность озера. Крылья резко раскрылись, сбрасывая тучи брызг, и восходящий поток воздуха подбросил меня кверху. Вешу я чрезвычайно мало, поэтому взлетаю с неимоверной легкостью.

Воспарив над водной гладью, я хрипло взвыл. Не по какой-то причине – просто вдруг захотелось. Захотелось возвестить всему миру, что я здесь, что я жив, что я только что искупался и впервые за долгое время у меня хорошее настроение.

Интересно, как я смотрюсь со стороны? Как выглядит крылатый демон о шести руках, носящийся в закатном небе над холодным озером? Довольно готично, наверное. Жаль, некого попросить, чтоб сфоткали.

Точнее, попросить-то есть кого, только вот фиг с два мне эту просьбу исполнят.

Сделав пару виражей, я круто сложил крылья и снова вошел в воду. Яцхен – система уникальная, с равной эффективностью действующая в любых условиях. Крылья сложены треугольниками, перепонка обернута вокруг бедер, хвост вращается безумным пропеллером. Гребу с огромной скоростью, несясь прямо ко дну…

Тормозим! Дно Житного озера очень плоское, каменистое, глубина нигде не превышает тридцати метров. Если слишком сильно разогнаться, запросто можно врезаться башкой.

Мои сверхзрение и Направление одновременно подали сигнал. Левая верхняя рука рефлекторно метнулась в сторону, выплевывая семь длиннющих когтей. Насаженный на них, в руке забился жирный окунь. Первая добыча есть – продолжаем.

Через несколько минут я снова вынырнул на поверхность – с кучей насаженной на когти рыбы. Умение добывать подножный корм ученые «Урана» заложили в меня на уровне инстинктов. И при моем аппетите это отнюдь не лишнее.

Все-таки шесть рук – это очень удобно. В каждую по бутылке водки, а крыльями лететь. Чем не жизнь? Красота!

– И с полей уносится печаль, из души уходит грусть-тревога… – замурлыкал я, плавно приземляясь на бережок. – Привет.

– Привет, – меланхолично ответил Цеймурд, не отрывая глаз от поплавка. Он тоже пытается ловить рыбу. – С уловом тебя, пан демон.

– Угу. А ты-то что-нибудь поймал?

– Кое-что поймал, – пожал плечами гоблин, показывая рваный сапог. – Жаль только, ухи из этого не сваришь.

– Ну и завязывай. Тут клев плохой, рыбу надо долго прикармливать. Или гарпуном бить. Как вот я.

– Нет, я все-таки еще попытаюсь.

– Как знаешь, – не стал спорить я, уходя к общему костру. – Але, гараж! Ваша папа пришла, пожрать принесла!

– Я это не буду, – категорично отказалась Аурэлиэль, брезгливо глядя на бьющихся рыбин.

– Тебя никто и не заставляет. У нас демократия: хочешь – ешь, не хочешь – пшел на хрен.

– Полагаю, мне пора приступить к выполнению моих прямых обязанностей, – с разнесчастным видом вздохнула эльфийка. – Преподавать хорошие манеры демону… вот уж не думала, что докачусь до такого.

– Ну так уволься по собственному желанию, – хмыкнул я. – Я и сам тут не особо в восторге, между прочим. Примите добычу.

– Благодарю, пан демон, – коротко поклонился слуга, аккуратно снимая с моих когтей рыбу. – Поздравляю с удачной охотой. Желаете отведать ухи или прикажете поджарить?..

– Все равно, только давай быстрее. Я ужасно хочу есть, поэтому вы все в серьезной опасности.

Слуга снова поклонился, пятясь к костру. Я тепло подумал о принце Сигизмунде – персонал нам в дорогу отбирал лично он. И при кастинге в первую очередь оценивал крепость нервной системы – смогут ли эти ребята целый месяц прислуживать жуткому чудищу вроде меня?

Это ведь звездец что такое, если вдуматься – нормальному обыкновенному человеку бок о бок находиться с таким, как я. Тут далеко не каждый смогёт. Вон, пан Зовесима до сих пор не смеет взглянуть мне в лицо – жмется где-то там в тени, дрожит втихомолку.

А еще советник по иностранным делам.

Хотя ко мне довольно быстро привыкают. Рожа у меня, конечно, страхолюдная, зато характер просто золотой. Как правило, если человек перебарывает первый страх и соглашается отвлечься от внешности, мы вполне успешно ладим.

Ночевка на берегу озера. Красиво. Костер горит, кони сонно всхрапывают. Коням нужно отдыхать – они все-таки не железные, им эту карету до самой Италии тащить.

Кардинал дю Шевуа отхлебнул вина из глиняной бутыли и оглушительно рыгнул. Сейчас он как никогда напоминает усталого разбойника на привале.

– Sapientia vino obumbratur, – задумчиво произнес святой отец, делая еще глоток.

– Угу, – согласился я. – А что, падре, как у вас тут вообще дела? Какие последние новости в наших палестинах?

– Все как обычно, – пожал плечами кардинал. – В Наварре король умер, сейчас на троне регент – принцу-наследнику всего одиннадцать лет. В прошлом месяце окончилась война между Валахией и Трансильванией победой первых. У берегов Иаланда, слышно, чудовище объявилось – не то морской дракон, не то кракен. Корабли топит.

– Может, местный вариант Ктулху? – осклабился я. – Кстати, а это, случайно, не Пазузу шкодит?

– Нет, там тварь глубинная, по воздуху не летает. Да и объявилась она еще в марте.

– Значит, не Пазузу. А еще чего слышно? У волшебников что-нибудь интересное случилось? Не всех же их прежний папа передушил?

– Не всех. Хотя этих как раз стоит поприжать как следует – уж больно народ дерзкий. Чуть попущение дашь – сразу невесть что о себе мнят. Вот их прежний верховод – Илия Герман прозывался – превесьма злокозненным кудесником слыл.

– Что ж так? Сатанизмом всяким увлекался? Ррогалдрона призывал почем зря?

– В этом не замечен. А вот в жадности непомерной – еще как. Ему бы купеческим старшиной быть, а не кудесничьим вожаком. Совсем одурел человече – вдоль и поперек свою волшбу продавал, только и искал, кому бы еще ее всучить, да звонкой монеты огрести побольше. Дошло до того, что по городам горгульи стали летать сотнями, в окна стучаться – а вот не надобны ли кому услуги великого мага Илии Германа за умеренную плату?

– И что за услуги?

– Да всего понемногу. Чаще всего – усмирить неверную жену, излечить мужское бессилие или даже увеличить мужское естество на четверть локтя.

– А этот народный целитель еще работает? – не на шутку заинтересовался я.

– Нет, давно уже не работает. Да и не исцелял он ничего по-настоящему – только деньги брал, а взамен хвост собачий. Народишко на него мало-помалу вконец озлобился. Камнями в тех горгулий швырять начали, чуть только издалека завидев. Слышать уже имени того Германа невмоготу было – плевались при одном упоминании.

– Ни хрена себе! А чем закончилось?

– Чем закончилось-то? Да как в сказке – счастливым концом. Спалили этому Герману дом, а самого на вилы подняли. Он, как выяснилось, только языком молоть горазд был, а кудесником совсем никудышным оказался. В верха интригами выбился – того подмаслил, этого подкупил, расхвалил себя на все лады… так вот и пролез потихонечку.

– И тут без пиара никуда, – согласился я. – А другие маги как к этому отнеслись?

– Да слухи ходят, что иные кудесники и сами там присутствовали, огонь раздувать помогали. Он и их тоже вконец против себя озлобил.

Мне поднесли окуней, закопченных в золе. Какой-то фирменный дотембрийский рецепт. Довольно-таки вкусно, только соли маловато.

– Я вас всех сейчас сожру! – радостно оскалился я.

– Что-о-о?! – нахмурил брови кардинал.

– Это я окушкам.

– А-а-а… Тогда ладно. И то сказать – fabulis non expletur venter. Приятного аппетита, сын мой.

Кряхтя и сопя, кардинал отправился дрыхнуть, оставив меня наедине с вожделенным ужином.

Разумеется, рыбу я принялся рвать прямо руками. Зачем мне какие-то дурацкие ножи и вилки, если в наличии сорок два острейших когтя? Орудую я ими не хуже героя Джонни Деппа, который стриг когтищами газоны. Как там бишь его?.. Забыл.

– Как всегда, полнейшее отсутствие манер, – пренебрежительно произнесли над ухом.

Я на миг оторвался от еды, косясь на усевшуюся рядом эльфийку. В призрачном свете костра ее глаза приобрели какой-то странный отблеск – сквозь них словно просвечивает какой-то другой мир. Нечеловеческий мир.

Может, это он и есть – волшебный свет Тир-Нан-Ога?

– Будешь? – машинально протянул окушка я.

– Не оскорбляй меня подобными предложениями, – сухо произнесла Аурэлиэль. Однако на сей раз без панического ужаса. Видимо, решила больше не обращать внимания на мою убогость. – Как скоро ты намереваешься отправиться спать?

Я огляделся по сторонам. Карета сотрясается от храпа святого отца. Где-то там дремлет и тихенький пан Зовесима. Под каретой устроились слуги. У тлеющего костра сопит свернувшийся клубком гоблин.

– Вообще не намереваюсь, наверное, – рассеянно ответил я. – У меня со сном отношения сложные, запутанные… Я сплю… ну, можешь считать, что я вообще не сплю. Трудно будет объяснить.

– Это хорошо. Народ тоже предпочитает звездное небо палящему солнцу.

– Какой народ?

– Народ, – пожала плечами эльфийка, ища что-то по карманам.

– Патрон, если эльф говорит о Народе без дополнительных комментариев – он имеет в виду эльфов, – пояснил Рабан.

– А-а-а, понятно…

– Возьми это, – протянула мне что-то Аурэлиэль.

В мою левую нижнюю ладонь лег небольшой томик в кожаном переплете. Я недоуменно уставился на обложку – «Artes Liberals». Что бы это могло значить? Латынь я пока еще не выучил.

– Это учебник свободных искусств за авторством Марциана Капеллы, – пояснила Аурэлиэль. – Здесь изложены основы грамматики, диалектики, риторики, арифметики, геометрии, музыки и астрономии. Эти науки обязан знать всякий образованный юноша. Каковы твои познания в данных областях?

– Ну, арифметику-то я знаю на пять… с минусом. Геометрию тоже нормально. С астрономией без проблем. Грамматика… ну, на своем родном-то я пишу без ошибок, но это на родном, а тут… тут ведь латынь имеется в виду? Или какой-то другой язык?

– Нет, именно латынь. Латынь – язык культуры и просвещения. Человеческих, конечно, – поправилась эльфийка. – Тем не менее, даже среди Народа латынь весьма распространена, и этого языка не знают лишь в самых глухих провинциях. Незнание латыни – вернейший признак невежественности, неразвитости и примитивности интеллекта.

– И почему я чувствую себя обосранным с ног до головы? – мрачно спросил я, подперев щеку средним правым кулаком.

– Что насчет прочих наук? – строго спросила эльфийка. – Что ты знаешь о музыке, демон?

– Музыку я люблю. Особенно Кипелова. Сам на гитаре немножко лабаю. Даже на трех гитарах одновременно могу. Тяжелый рок.

– Я не понимаю демонских языков. Говори понятно.

– Чего непонятного-то? Играю я немножко. На гитаре. И пою. Правда, очень хрипло. Почти что Высоцкий.

– Кого интересует, на чем ты там играешь? – поморщилась Аурэлиэль. – Оставь эту шелуху менестрелям и трубадурам. Великая наука гармония не интересуется такой приземленной вещью, как звучащая музыка. Куда важнее знать теорию, чем уметь перебирать струны. Что ты знаешь о ритмической или метрической музыке?

– Э… ничего, – честно признался я.

– Так я и думала. Впрочем, это мы можем оставить на потом. Науки о числовых соотношениях и гармонии – арифметика, геометрия, музыка и астрономия – входят в квадривиум познания, и изучаются уже после тривиума.

– Тривиума?

– Тривиум. Тройной или низший путь познания, изучающийся всеми школярами без исключения. К квадривиуму переходят уже после освоения искусств грамматики, диалектики и риторики.

Я осоловело уставился в эти миндалевидные глаза цвета янтаря. Наша остроухая дамочка серьезно взялась за работу. Но латинскую грамматику я не знаю совершенно, а диалектика и риторика… блин, да я вообще не представляю, что это за хрень такая! Хотя риторика – это вроде как красноречие… а диалектика что такое?

Так я и сказал Аурэлиэль. Она печально застонала, растирая виски, но все же терпеливо объяснила, что диалектика – это умение правильно пользоваться словами, доказывать и опровергать разные утверждения и вообще диспутировать. То есть попросту логика.

Ну а риторика – это, как я и думал, ораторское искусство. Красноречие. Я это и так знал, просто подзабыл.

Итак, от культурного человека здешнего подзатянувшегося Средневековья требуется в первую очередь умение разговаривать. Разговаривать красиво, грамотно и убедительно. Причем на латыни.

Что ж, могло быть и хуже. Помнится, я как-то посещал страну, где каждый обязан уметь жонглировать. У них там это искусство – как цвет штанов на планете Флюк. Не умеешь жонглировать совсем – ты последнее чмо и на тебя все плюют. Умеешь жонглировать тремя деревянными шариками – ты рядовой гражданин без привилегий. Умеешь держать в воздухе пять горящих факелов – ты крутой аристократ и перед тобой все делают «ку» два раза. А их царь легко жоглирует десятью стаканами с водой, не проливая ни капли. Не знаю, сколько лет он тренировался, пока так наловчился.

Конечно, у меня с этим особых проблем не возникло. Жонглировать я никогда не учился, но зато у меня целых шесть рук и сверхскоростные рефлексы. Думаю, я бы наловчился довольно быстро… но это вопрос чисто гипотетический. Поскольку тот мир был населен почти исключительно людьми, при виде меня они просто разбегались с воплями.

Как чаще всего и бывает.

– Шлушай, може прошто наташкаешь меня в эфой фиафиаи… – прочавкал я, набив рот копченой рыбой.

– Либо, ешь, либо говори! – брезгливо поморщилась Аурэлиэль.

– Ладно.

Эльфийка около минуты наблюдала, как я сосредоточенно жую, а потом приподняла брови:

– Ты что, выбрал еду?

– Угу. Есть мне нравится больше, чем говорить.

– Но я же не имела в виду буквально, что… О боже мой, какая тяжелая работа мне досталась! Как ты вообще можешь есть мясо живых существ?

– Легко. Кладу в рот и двигаю челюстями вверх-вниз. А потом проглатываю. Ничего сложного, это всякий может.

– Но неужели ты не понимаешь, как это ужасно?!

– Почему?

– Бессмертная душа бессмертна, олух! Никто не знает точно, что суждено ему после смерти. Душа может переселиться в животное – в зверя, в птицу, в рыбу. Вполне может статься, что сейчас ты пожираешь собственного деда!

– В таком случае у меня чертовски вкусный дед, – безмятежно ответил я, выплевывая рыбьи кости.

– О боже мой, за что мне такое наказание?.. – застонала Аурэлиэль. – Чем я перед Тобой согрешила?.. Так, ты, животное! Смотри на меня… я сказала, смотри прямо на меня! Выпрямись. Выпрями спину!

– Я не могу! – огрызнулся я, сплевывая последнюю рыбью кость. – У меня спина не гнется!

– Почему? Ты чем-то болен?

– Нет! У меня просто такая форма позвоночника! У меня вообще нет позвоночника!

– А что у тебя там есть? – раздраженно обошла меня вокруг Аурэлиэль. – О боже мой. Совсем забыла, что у тебя еще и крылья…

– Да, такая мелкая деталь – тут всякий забудет! Типа родинки на заднице! И вообще какое кому дело, что там у глупого яцхена болтается за спиной?!

– Не ерничай и не кривляйся – это вульгарно. Всегда будь вежлив. Подчеркнуто вежлив. Даже ругань и оскорбления могут выглядеть красиво и благородно, если не терять при этом лица. Этим подлинный аристократ и отличается от площадной черни.

– Я не аристократ. Я пролетарий.

– Я имела в виду аристократизм духа. Для этого необязательно иметь благородное происхождение – ты можешь быть рожденным даже в лачуге поденщика. Главное – как ты себя ведешь и что за впечатление производишь.

– Считаешь себя самой культурной?

– Да, потому что это так и есть. Ладно, спину выпрямить ты не можешь. Допустим. Мне по-прежнему кажется, что ты мне зачем-то врешь, но все же допустим, что это правда. Тогда просто подтянись. Подними голову. Я хочу увидеть твою шею. Почему ты все время втягиваешь ее в плечи?

– Ничего я не втягиваю. Нету у меня шеи. И не было никогда.

– Как это?

– А вот так. Голова растет прямо из плеч. Нет, даже не так. Это вообще не голова, а просто дополнительный кусок туловища.

– Да, похоже на то… – с сомнением согласилась эльфийка, продолжая осматривать меня со всех сторон. – Какое же ты все-таки нелепое и странное создание…

– Предпочитаю называться забавным зверьком. Я милый и пушистый… в душе. Заведите дома детеныша яцхена – дети будут визжать от восторга.

– Кожа… это у тебя называется кожей? – ворчит Аурэлиэль, бесцеремонно тыкая меня во все места. – Везде жесткий, как крабовый панцирь. Кора тысячелетнего дуба и то мягче. Совершенно никакого лоска. Возможно, если попробовать нанести слой смягчающего масла… хотя нет, не стоит и надеяться. Даже если я сумею размягчить кожу, ты вряд ли станешь выглядеть лучше. Как бы еще хуже не стало. Пожалуй, тебе может помочь пыльца эльфийского клена… хотя нет, я забыла, она же не действует на демонов… И это вот тебя мне поручили привести в божеский вид?

– Ты что, до сих пор не можешь в это поверить?

– Не могу.

– Лучше поверь. Впрочем, ты в любой момент можешь уволиться по собственному желанию. Правда, в Дотембрии тебе после этого вряд ли обрадуются – но ничего, другую работу найдешь… А что? Преподаватели хороших манер на бирже труда просто нарасхват.

Аурэлиэль недовольно скривилась. Она какую-то секунду обдумывала предложенную мной перспективу, а потом обреченно вздохнула:

– De duobus malis minus est semper eligendum…

– Слушайте, ну вы уже конкретно задолбали своей латынью! – разозлился я. – Я же ни хрена не понимаю!

– Mitta masso sнra nб mбra lб mitta apso entarл, – ехидно произнесла Аурэлиэль. – Так тебе понятнее?

– А это что еще за хрень? – совсем окосел я.

– Примерно то же самое, но на высоком эльфийском, нижне-бретонская ветвь. Мой родной язык.

– Нижне-бретонская… у вас там что, еще и диалектов несколько?

– Конечно, как и везде. Высокий эльфийский – язык учености, он признан Народом повсеместно. Наши прародичи приняли его еще в благом Тир-Нан-Ог и бережно сохранили, пронесши сквозь тысячелетия. Но произношение и грамматика от местности к местности сильно разнятся. Народ Большой Земли с трудом понимает наших родичей с Западных Островов, а Народ Зеленого Полуострова вообще говорит на какой-то чужеродной ветви, совершенно исковерканной грамматически и фонетически.

– А они небось говорят, что это у вас грамматика исковерканная, а у них как раз правильная? – подпустил шпильку я.

– Говорят, – неохотно признала Аурэлиэль. – Но это неправда. А теперь продолжим урок хороших манер.

Глава 10

Дождь накрапывает. Мелкий такой, занудный. А я бреду по дороге, кутаясь в монашеский балахон. Где-то далеко позади катит карета с остальными делегатами. А я иду впереди. Иду себе и иду.

Вообще-то, я тоже мог бы ехать в карете вместе со всеми, как вчера. Но что-то неохота. Ноги затекли и вообще. Я яцхен, из меня адреналин так и хлещет, мне не в масть долго сидеть неподвижно. При нужде я могу домчать в Италию за считанные часы – и домчал бы, если бы мог появиться там в одиночку, без сопровождающих.

Ну не тащить же мне кардинала и остальных под мышками, верно?

А пройтись для разнообразия пешочком очень даже неплохо. Я ведь не слишком часто хожу подолгу, как нормальные люди, на двух ногах. Обычно летаю. А если полет по каким-то причинам затруднен или невозможен – несусь на восьмереньках, перебирая конечностями со сверхзвуковой скоростью. Без труда могу обогнать автомобиль… если только не гоночный.

Дорога пустынна – что в один конец, что в другой. Последний раз видел людей час назад – какая-то тетка с мальчиком и собакой. При виде меня поклонилась, попросила благословения. Я невнятно замычал и показал знаками, что у меня типа обет молчания. При виде моих семипалых ладошек женщина так сильно выпучила глаза… я вообще раньше не знал, что у людей они могут настолько выпучиваться.

Дождь усиливается. Уже не раздражающая мелочь – настоящий ливень. И судя по затянувшим небо тучам – зарядило надолго. А вечер не за горами. Ночевать в грязи как-то неохота. К счастью, скоро уже Пруссия, а там наверняка найдется трактир или постоялый двор.

Граница. Все как везде – дорогу пересекает шлагбаум из гладко обструганных досок, рядом аккуратно сколоченный навес и костерок. Внутри жмутся два стражника и плюгавый мужичонка в круглых очках – таможенник, наверное. Это пруссаки – летувийцы на охрану границ смотрят сквозь пальцы, а второстепенные дороги (мы едем по какому-то полузаброшенному тракту) так попросту игнорируют.

Настроение у меня почему-то хреновое. Ряса промокла так, что хоть выжимай. С капюшона каплет – словно водяная занавесочка перед глазами. Так что я не стал соблюдать никакой конспирации, а просто продолжил шагать, как и шел.

– Стой, кто идет? – лениво окликнул меня стражник, неохотно поднимаясь на ноги. – Ты кто такой будешь, странник?

– Никто, – ответил я, равнодушно откидывая капюшон. – Просто демон, случайно проходящий мимо. Не обращайте на меня внимания.

У стражников отвалились челюсти, трясущиеся руки потянулись к алебардам. А вот таможенник оказался мужиком тертым – слегка дернул щекой, но заговорил удивительно спокойным голосом:

– Добрый вечер, герр демон. Как ваше здоровье?

– Спасибо, не жалуюсь. Пройти можно?

– Нет, нельзя. Демонам запрещено.

– И тут дискриминация по расовому признаку.

– Такие порядки, – пожал плечами таможенник.

– Ну, я не напрашиваюсь. Если что, я и перелететь могу…

– Это тоже запрещено. Будем стрелять. Ганс, где там у тебя арбалет?

– А-ба-ба-ба!.. – застучал зубами молодой стражник.

– Да не трясись ты, душонка куриная, – разве что не зевнул таможенник. – Что, первый раз демона допрашиваешь, что ли?

– Пе-пе-пе…

– Молодо-зелено… Ну ничего, все еще впереди. Серебряный-то болт не особо далеко сховал, надеюсь? Вы его в карты не проиграли, надеюсь? А то по инструкции велено на каждом посту всенепременно иметь минимум один серебряный болт – для-от всякой нечисти… вы не обижайтесь, герр демон, тут ничего личного.

– Да я не обижаюсь. Только на меня серебро не подействует.

– Жаль. А что подействует?

– Базука. Или ракетная установка. Хотя я, наверное, все равно выживу.

– Трудный клиент, – загрустил таможенник. – Ладно, что ж с вами тогда делать… Давайте сюда.

Он вяло протянул руку. Мысленно восхищаясь таким отношением к работе, я положил ему в ладонь пять золотых монет. Полновесные дотембрийские годары, выданные мне на всякий случай.

– Не взятку, герр демон, – болезненно поморщился таможенник. – Визу свою давайте.

– Что?

– Визу. Разрешение на вход в Прусское Королевство. У вас есть виза?

– Нету.

– А паспорт?

– Нету.

– Ну покажите мне хоть что-нибудь! – возмутился таможенник. – Хоть какую-нибудь бумагу с печатью! В самом деле, что вы все за люди такие?!

– Я не человек.

– Мне все равно. Порядок для всех один и тот же. И устанавливал его не я. Я просто приставлен следить, чтобы все его соблюдали. Без документов не велено пропускать даже демонов.

Блин. Визы у меня нет. Хотя может быть и есть, но где-то там, у пана Зовесимы. У него все наши документы. Надо будет прихватизировать при случае – благо карманы у рясы глубокие, куча вещей влезает.

Ну и что делать? Плюнуть и просто двинуть дальше? Шлагбаум и пара стражников против яцхена… знаете, это даже не смешно. Были бы это спецназовцы с автоматами, я бы еще поколебался. Но средневековые олухи с алебардами…

А с другой стороны – мне до смерти надоело решать все проблемы зубами и когтями. Может быть, наконец-то начинает выветриваться та дрянь, что мистер Креол перелил мне из покойного папаши? Или я просто крепко устал от суеты и хочу найти себе спокойную гавань?

Если подумать – как же здорово было гостить у леди Инанны… А я-то, дурак, еще на смертную скуку жаловался…

До моего сверхчуткого слуха донеслись какие-то звуки. Вроде бы шлепанье копыт по раскисшей грязи и какое-то постукивание. Я обратился к Направлению – так и есть, меня нагоняет основной состав дотембрийской делегации. Карета будет здесь минут через несколько.

– Спокойно, начальник, – прохрипел я. – Сейчас мои кореша подъедут – покажут тебе ксивы.

Таможенник поправил очки и прищурился, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь все усиливающийся ливень. Я задрал голову – нет, на убыль идти и не думает. Тучи только пуще почернели. Уже и молнии вдалеке сверкают.

– Подвиньтесь, что ли, – проворчал я, бесцеремонно заходя под навес. – Промок, как цуцик… Рясу теперь стирать придется, а то бомжом выгляжу…

– Герр демон, а не соблаговолите ли ответить, почему вы в монашеской рясе? – задумался таможенник. – Кстати, у вас там хвост… высунулся.

– Спасибо, – буркнул я, сворачивая хвост обратно. За ним вообще глаз да глаз нужен – то и дело норовит высунуться.

Хорошо хоть, что крылья у меня такие компактные. В сложенном состоянии – ну прямо плащ из перепонки. Нигде ничего не торчит, не вспучивается – а то бы еще за горбуна принимали.

– Герр демон, кажется, я задал вам вопрос, – напомнил таможенник.

– Я слышал.

– Тогда ответьте.

– Нет.

– Почему?

– Так.

Подкатила карета. Кучер натянул вожжи, останавливая лошадей. Трясясь от волнения, на дорогу выпрыгнул пан Зовесима – уже с пачкой документов наготове.

Здесь дело прошло не так быстро и гладко, как при въезде в Летувию. В Пруссии этого мира очень жесткий бюрократический аппарат. В большинстве остальных государств никаких виз не спрашивают… да в нашем мире визы вообще изобрели только после Первой Мировой! А здесь, вот, уже существуют…

Таможенник изучает предъявленную макулатуру долго и скрупулезно, не обращая внимания на хлещущий ливень. А пан Зовесима лишь тоскливо переминается с ноги на ногу, не делая даже попытки ускорить процесс золотой смазкой. С этим в Пруссии тоже очень строго.

– Так. Так. Так, – приговаривает себе под нос таможенник, постоянно поправляя очки. – Подпись… есть. Печать… есть. Заверено… так. Высокопоставленное духовное лицо… одна штука. Титулованный дотембрийский дворянин… одна штука. Эльф женского пола… одна штука. Гоблин мелкий… одна штука. Демон шестирукий, страшный… одна штука. Слуга… три штуки. Конь породистый, хороший… четыре штуки. Карета с гербами… одна штука. Вроде бы все правильно, наличествующее соответствует заявленному…

Надо же, меня в документах так и оформили – как демона. Хотя правильно, конечно. Попытки протащить меня через таможню контрабандой или выдать за ручного хомячка-мутанта ни к чему хорошему не привели бы.

– Вот, извольте, персональное разрешение от Его Святейшества Папы Римского на провоз демона, – чуть слышно прошептал пан Зовесима, протягивая туго свернутый лист пергамента. – У нас все оформлено как подобает…

Первый раз отчетливо услышал его голос. Этот «человек в футляре» большую часть времени говорит так тихо, что даже мои сверхчуткие уши с трудом разбирают отдельные слова. По-моему, собеседники-неяцхены вообще вынуждены читать по губам – чего он там бормочет.

– Все в порядке, можете проезжать, – сухо кивнул таможенник, давая отмашку стражникам. Те навалились на шлагбаум. – Желаем вам счастливого пути и приятного времяпрепровождения в Прусском Королевстве.

– Сын мой, а не ответишь ли, где здесь поблизости можно ночку переждать? – пробасил из окошка кардинал. – Не будет ли где трактира придорожного? Бо хляби небесные разверзлись так, что кости у меня ломит немилосердно…

– Близко ничего нету, ваше преосвященство, – сожалеючи развел руками таможенник. – Был раньше один трактирчик, но там в прошлом году пожар случился. Разве что на пепелище переночуете.

– А деревеньки какой не найдется ли?

– В прошлом году была одна парой миль южнее. А теперь тоже нету. Осенью там неладное стряслось – дрянь какая-то из болота выползла. Мурлочье отродье. Всего один человек спасся – такие ужасы рассказывал… Вы туда лучше даже и не суйтесь – место гиблое, да и домов нормальных не осталось. Все плесенью покрылось.

– Ох, грехи наши тяжкие… – размашисто перекрестился кардинал. – Куда ж нам тогда посоветуешь-то, добрый человек?

– Ну, есть тут рядом замок заброшенный… – задумался таможенник. – Зовется Карневалем. Там когда-то некий граф жил… давно, еще при дедах. Сейчас никого нет, люди ушли. Но замок почти целый, от дождя спрятаться сгодится. Путники там иногда останавливаются. На ночлег.

– Вот спасибо тебе, сын мой. В какую сторону замок этот?

– Прямо по дороге и езжайте, как ехали. Не пропустите – его издалека видно.

– Еще раз спасибо. Демон, что замер?! Лезь в карету живо! Кучер, погоняй!

– Только вот… – снова заговорил таможенник. – Только вот слухи о том замке не очень хорошие ходят… Говорят, привидения там водятся. Сам я, правда, ничего такого не видел, врать не стану, но ходят слухи, ходят…

– Да что же это такое?! – плаксиво воскликнула Аурэлиэль. – Что у вас тут за места такие?!

– Ага, прямо Чернобыль какой-то… – хмыкнул я. – Кругом кровища и дерьмище.

– Не сквернословь, это вульгарно, – машинально сделала замечание эльфийка. – Ваше преосвященство, может, не стоит тогда нам в этот проклятый замок?

– А куда ж тогда прикажешь, дочь моя? Гроза надвигается, нельзя под открытым небом оставаться. Слышала небось – de duobus malis minus est semper eligendum.

– Слышала…

– Да вы не сцыте, с вами целый архидемон! – бравурно произнес я, ударяя себя в грудь. – Я крутой, как Чак Норрис!.. только ногой с разворота не бью. Со мной можете не бояться ничего и никого!

Кажется, Аурэлиэль это несколько подбодрило. Она впервые взглянула на меня с легкой толикой симпатии. Кардинал тоже задумчиво кивнул, видимо вспомнив нашу стычку с наемниками епископа Каролюса.

– Патрон, а чем ты призраку-то навредишь? – скептически поинтересовался Рабан.

– Э-э-э… не знаю, – задумался я.

– То-то и оно. Ты архидемон-то дутый.

Блин. А ведь и правда. Я с привидениями раньше никогда не сталкивался. Даже не представляю, как с ними полагается бороться. Когти и зубы точно ничем не помогут, да и кислотой бесплотный дух вроде бы не проймешь. Астрал – он и есть астрал, материальные атаки ему побоку.

Все, что вспоминается из народных средств, так это фильм «Охотники за привидениями»… но тех бластеров с ловушками у меня нету. Да и вообще сомневаюсь, что подобное оборудование существует на самом деле.

Хотя хрен его знает, конечно. Миров бесчисленное множество, разновидностей техники и магии тоже бесчисленное множество. Там все что угодно может существовать.

Замок Карневаль мы действительно заметили издалека, несмотря на ливень. Внушительная постройка – явно стоит тут уже несколько веков. Когда-то у крепостных стен размещалась и деревенька – кто-то ведь должен кормить и одевать благородного лорда – но люди отсюда ушли давным-давно. Дома вконец обветшали, от соломенных крыш осталось одно упоминание.

– Мрачновато… – прохрипел я, разглядывая каменных горгулий. – Жутковато… И вообще как-то стремно. Интересно, как здешнего графа звали? Не Дракула ли? Если Дракула, то это плохо – я вампиров шибко не люблю.

– Почему? – полюбопытствовал Цеймурд.

– Да я с детства их всех не любил.

– Кого всех-то?

– Вшей, клопов, комаров, глистов, вампиров… вообще паразитов. Только и умеют, что сосать. На это много ума не надо.

Крепостная стена вокруг замка все еще стоит. Но во многих местах образовались проемы – то ли просто от старости, то ли народ постепенно растаскивает дармовой камень. Через один из таких проемов мы и проехали – главные ворота покосились так, что к ним не хочется даже приближаться. Рухнут на башку – даже яцхену прическу попортят.

А путники тут и вправду иногда останавливаются – Направление ясно показывает присутствие людей. Правда, уже закончившееся присутствие. То есть… Даже не знаю, как это объяснить. Очень сложно рассказывать о некоем чувстве тому, у кого этого чувства нет и никогда не было. Слепорожденный не поймет значения слова «цвет», глухому не объяснить, что такое «звук». Разве что в теории.

Вот я, например, знаю, что такое радиоволна, но для меня это все равно остается неким абстрактным понятием. Ибо ни у человека, ни у яцхена нет чувств, способных улавливать радиоволны. А у некоторых других существ есть. И для них радиоволны – понятие не абстрактное, а самое что ни на есть жизненное. Как запахи или вкусы для людей.

К слову о запахах. Яцхены запахов не чувствуют совсем. Люди чувствуют очень слабо. Но для тех же собак обоняние – чувство не менее, а даже в чем-то более важное, чем зрение. Для собаки картина запахов – настоящее многоцветье, способное сказать куда больше, чем примитивное «какой приятный аромат» или «фу, тухлятиной воняет». Пес читает запахи, как книгу с крупным шрифтом. И в отличие от того же зрения или слуха обоняние способно дать информацию не только о настоящем, но и о прошлом – что здесь присутствовал такой-то человек, что здесь произошло такое-то событие.

Аналогично действует мое Направление. Сейчас я смотрю на полуразрушенную конюшню и чувствую, что поблизости были люди. Были совсем недавно – два, может быть три дня назад. Но сейчас их уже нет. И вообще в замке нет людей. И не было уже несколько лет – похоже, в главное строение местные все же стараются не соваться, ограничиваясь хозяйственными пристройками.

– Мы в самом деле туда пойдем? – робко спросила Аурэлиэль, крепко сжимая мою нижнюю левую руку.

– Ты что, боишься привидений?

– Немного.

Занятно. Демонов она, значит, не боится, а привидений боится. Необычный расклад.

Демоны гораздо опаснее привидений, вообще-то.

Громовой раскат. Прямо над головой. Молнии сверкают уже совсем рядом, а дождь уже больше похож на водопад. Мне на это относительно пофиг, яцхены и под кислотным дождиком могут гулять, распевая песенки. А вот остальным явно не по себе.

Открыть дверь оказалось несложно. Кардинал дю Шевуа первым вошел под каменный свод и окинул пространство хозяйским взглядом.

– Сойдет, – принял решение он. – Не ахти что, но все лучше, чем мокнуть.

– А тут и каминчик имеется! – весело потер зеленые ладошки Цеймурд. – Сейчас обсушимся!

Да, камин в замковом холле присутствует. Старый, пропылившийся, но, видимо, все еще действующий. Дрова раздобыл я – просто разрезал на полешки растущий у замковых стен каштан. Собственными когтями разрезал.

Я вообще крутой.

Вскоре в камине затрещал огонь. По стенам побежали зловещие тени. Аурэлиэль съежилась в комочек и незаметно для самой себя завернулась в мое крыло, как в покрывало. Рясу я снял просушиться.

– Демон, при тебе привидения точно не покажутся? – дрожащим голосом спросила она. – Привидения ведь боятся демонов, правда?

– Да мне-то почем знать… – вполголоса пробурчал я.

– А давайте рассказывать страшные истории! – предложил Цеймурд, уписывая копченую селедку. – Могу поспорить, что пан демон знает уйму страшных историй!

Да уж, этого добра я знаю довольно много. Наслушался в Лэнге. Правда, то, что у нас традиционно считается ужасами, демоны воспринимают как обыденную прозу жизни. Или даже комедию. Бывает, травят они друг другу байки, смеются-заливаются, а у меня мурашки по хитину и в голове одна только мысль – ни хрена себе у них юмор…

Демон запросто может выпустить человеку кишки, а потом хохотать над тем, как смешно тот корчится.

– Ну, я могу рассказать о Голодной Невесте… – начал вспоминать я. – Или про Деревню Утопленников… А то еще есть история про Тварь-в-Подвале… Или про Черный Коготь… А еще я знаю старые советские страшилки про Красную Руку и Гроб на Колесиках, но это уже про выдуманное. Наверное.

С каждым таким предложением Аурэлиэль дрожит все сильнее. Но почему-то не протестует – похоже, все-таки захотелось послушать.

– Так чего вам рассказать-то? – спросил я.

– Ничего не расказывай, – сурово произнес кардинал. – Нечего понапрасну беса дразнить. Поужинал – читай молитву на сон грядущий и закрывай глаза. Жить заповедано днем, при солнечном свете, а ночь – время сна и отдохновения.

Ну да. Ему хорошо говорить. А мне что делать? Я ведь вообще толком не сплю. Впадаю время от времени в оцепенение, полусон, но все равно все вижу и понимаю – просто соображаю медленно и вяло.

Судя по кислым взглядом эльфийки и гоблина, их слова кардинала тоже не особо порадовали.

– Надо теперь решить, кого на страже оставить, – окинул нас взглядом дю Шевуа. – Полагаю, что…

– Да что тут думать-то, падре? – кисло хмыкнул я. – Меня, конечно. Я же демон, мне спать не нужно.

– На том и порешим, – с готовностью согласился кардинал, заворачиваясь в грубое шерстяное одеяло и пододвигаясь поближе к огню. – Всем доброй ночи.

Я где-то слышал, что только на две вещи можно смотреть бесконечно – на текущую воду и горящий огонь. Языки пламени, пляшущие в камине, действительно завораживают. Не знаю, сколько времени я просидел неподвижно, таращась в одну точку – может быть, часа два или даже больше. Суставы у меня не затекают (точнее, их попросту нет), поэтому сохранять абсолютную неподвижность я могу неограниченно долго.

– Демон, ты не спишь? – прошипели над ухом.

– Не сплю, – повернулся вполоборота я. – А ты чего проснулась?

Аурэлиэль посмотрела на меня с ужасно несчастным видом. В миндалевидных глазах отразилась стыдливость, остроконечные ушки густо порозовели. Эльфийка отвернула голову и тихо-тихо пробормотала:

– Пожалуйста… ты не мог бы проводить… меня…

– Проводить? – не понял я. – Куда?

– Мне… мне нужно… – еще тише забормотала Аурэлиэль. – Пожалуйста…

– Нужно?.. В туалет, что ли?

– Ты отвратителен! – возмущенно посмотрела на меня эльфийка. – Как ты можешь говорить подобные вещи так открыто? Да еще женщине?!

– А чего тут такого-то… Подумаешь, в сортир приспичило – дело житейское…

– Замолчи сейчас же, мерзость ходячая! – в ужасе зажмурилась Аурэлиэль. Остроконечные ушки налились розовым еще сильнее. – Запомни – есть вещи, которые можно произносить вслух, а есть вещи, которые произносить вслух нельзя! О них даже думать лишний раз не следует!

– Ну да, ну да, принцессы в туалет не ходят, – хмыкнул я. – Они под себя ходят, наверное.

– Прекрати!

– Ладно, мы уже уяснили, что я бескультурное быдло. Так чего тебе нужно?

– Проводи меня, – поджала губы Аурэлиэль. – Пожалуйста.

– А в чем дело-то? Выйди наружу, да бегом до ближайшего кустика…

– Там темно, холодно и дождь, – жалобно скуксилась эльфийка. – Ulya ve sнrelanta… А мне… у меня… мне надолго…

– По большому, что ли?

– Прекрати! Не произноси вслух! Ты ужасен! Ты просто омерзителен!

– Угу. Ужасен. Омерзителен. И совершенно не обязан водить тебя на горшок, – повернулся к ней спиной я. – Мне уже надоело, что мной постоянно помыкают, командуют, да еще и поливают при этом дерьмом. У меня тоже гордость есть.

Кажется, эльфийка хотела в очередной раз возмутиться моим сквернословием. Но ей, видимо, и в самом деле приспичило. Страх перед призраками тоже никуда не исчез – наоборот, еще больше усилился. Поэтому она громко всхлипнула, явно надеясь меня разжалобить. Но я даже не шевельнулся.

Аурэлиэль всхлипнула еще громче. Я вновь остался недвижим. Тогда эльфийка схватила первый попавшийся предмет – увесистое полено – и принялась что есть мочи лупить меня по затылку, исступленно вереща:

– Что я должна сделать, чтобы ты меня проводил?! Что?! Что?! Что?!!

– Для начала прекрати меня бить! – вышел из себя я.

Аурэлиэль словно выключили – так резко она замерла и замолчала. Я посмотрел в ее перепуганные глаза и понял, что отвертеться не получится. Придется все-таки исполнять роль дуэньи. Или как там это называется.

– Пошли, Ариэль, – прохрипел я, поднимаясь на ноги. Двухметровый хвост со свистом развернулся, взмывая над головой, крылья распахнулись, длиннющие когти выскочили из пазух – вот какой я грозный демон!

Кажется, эльфийку это слегка приободрило. Шаг стал тверже, взгляд – спокойнее. Выйдя в темный коридор, Аурэлиэль вытащила из-за пазухи необычный светильник, похожий на запаянную колбу. Мерцает зеленым, становится то ярче, то тусклее. Эльфийское производство, не иначе.

– Вроде бы гоблинская морда ходила отливать вон в тот отнорок, – задумался я, указывая в конец коридора. – Там вроде как кухня раньше была… а теперь помойка. Иди туда и делай спокойно свои грязные дела.

– Грязный здесь только твой рот, – насупленно буркнула Аурэлиэль. – Только ты далеко не отходи, ладно?

– Угу.

– И не вздумай подсматривать! – гневно обернулась эльфийка, заходя в темное помещение с обшарпанными стенами.

– Слушай, Ариэль, – устало отвернулся я. – Я, конечно, яцхен мужского пола. Врать не буду, ничто человеческое мне не чуждо – порнуху посмотреть никогда не отказываюсь. Особенно если сюжет лихо закручен. Но я не знаю, кем нужно быть, чтобы подглядывать за людьми в сортире!

– Я эльф.

– По барабану. Эротики в таком зрелище нету, будь ты хоть сама Мисс Вселенная. Разве что для законченных извращенцев.

– Мне рассказывали, что все демоны и есть извращенцы. Это неправда?

– Ну, в какой-то степени правда… – задумался я. – Некоторые… многие… большинство… почти все. Но только не я.

Вообще-то, она права, всевозможный разврат для демонов – норма жизни. Ведь демоны – темные существа, а это означает беспредельную эгоистичность. Собственно, в этом и есть ключевое различие между Тьмой и Светом – эгоизм или альтруизм. Любовь к себе или забота о других. Небожитель всегда бескорыстен и самоотвержен, демона же заботят исключительно собственные выгода и удовольствие.

Неудивительно, что эти существа порочны до мозга костей.

Конечно, иногда попадаются и исключения. Я, например (хотя я не совсем демон!). Но это именно исключения из общего правила – в семье не без урода, как говорится.

А поскольку живут демоны неограниченно долго (теоретически), обычные пороки им со временем приедаются. Молодым монстрам много не нужно – пожрал, спарился и счастлив. Другое дело – старые и искушенные. Этих не удовлетворяют простые гастрономические удовольствия – им нужно что-нибудь более изощренное, способное на достаточно долгий срок занять больную фантазию.

Носящий Желтую Маску, например, кайфует от плетения интриг – для него весь мир, как одна большая шахматная доска. Шаб-Ниггурат живет битвами и кровопролитием, наслаждается смертью, жаждет массовых убийств и разрушений. Нъярлатхотеп… тут вообще сложно, в человеческих языках и названия-то нет для его хобби. Но Бокасса и Гренуй рядом с ним просто отдыхают.

Ну а С’ньяку, по-моему, осточертело все без исключения – теперь он мучим вселенской скукой, абсолютно ничем не интересуясь. Все уже перепробовал, все надоело.

Я простоял в темном коридоре довольно долго. Стоял себе, молча уставившись на каменную стену, думал о всякой ерунде. Как я обычно и делаю. Аурэлиэль что-то задерживается – видно, что-то несвежее за ужином скушала.

– Ты все еще там, демон?! – встревоженно окликнули меня.

– Куда ж я с подводной лодки денусь? – прохрипел я. – Стою, сторожу.

– Не молчи, говори что-нибудь!

– Слушай, ну что мне тебе, анекдоты рассказывать?

– Хотя бы анекдоты! – чуть не расплакалась Аурэлиэль. – Мне страшно! Тут такие жуткие тени…

– Пока-пока-покакаем… – замурлыкал я мушкетерскую песенку. – А как там дальше?..

– Знаешь, патрон, ты бы прекратил кривляться… – тревожно подал голос Рабан. – Здесь и в самом деле что-то нехорошее… Что-то в атмосфере такое чувствуется… зыбкое такое, неощутимое. По-моему, тут какая-то дрянь долбит по мозгам…

– Угу. Правда, что ли? Я ничего не чувствую.

– И не почувствуешь, пока у тебя есть я. А вот эльфы к таким вещам как раз очень чувствительны…

– Демон, ты еще не ушел?! – тревожно крикнули из темноты. – Я возвращаюсь!

– С облегченьицем, – проворчал я, открывая дверь.

В пляшущем огоньке свечи отразилось порозовевшее лицо эльфийки. Аурэлиэль бросила на меня стыдливо-гневный взгляд, явно уязвленная тем, что я присутствовал при таком низменном действе, как отправление ее естественных нужд.

– Позор на всю оставшуюся жизнь? – посочувствовал я. – Ладно, пошли к остальным.

– Пошли… – пробормотала Аурэлиэль, делая шаг и…

Раздался жуткий треск. Эльфийка истошно завопила, проваливаясь сквозь пол. Светильник выпал из руки и улетел в темноту.

Я метнулся вперед, но запоздал на какую-то долю секунды. Пальцы мазнули по кончикам пальцев Аурэлиэль, но не успели ухватиться. Душераздирающий крик, стук падающих досок, странное гудение… а потом тишина.

– Ариэль, ты куда? – растерянно крикнул вслед я.

Мне никто не ответил. Я остался один в кромешной тьме.

Глава 11

Колодец, в который провалилась Аурэлиэль, выглядит весьма зловеще. Судя по всему, в былые времена эта дыра служила мусоропроводом – выбрасывать объедки. Покидая замок, его обитатели прикрыли яму досками, но далеко не самыми лучшими. За прошедшие годы они вконец прогнили, едва не рассыпаясь в труху.

Чтобы проломить обветшавший настил, хватило одной-единственной эльфийки.

– Что будем делать, патрон? – обеспокоенно поинтересовался Рабан.

Я даже не стал отвечать. По-моему, совершенно очевидно, что тут нужно делать. Был бы я человеком – пошел бы будить остальных, добывать веревки и все такое. Но я яцхен – а значит, вполне справлюсь и в одиночку, без вспомогательных приспособлений.

Аккуратно складываем крылья, вытягиваем хвост стрункой и лезем в дыру. Восемь конечностей цепляются за осклизлые стены с обезьяньей ловкостью, жесткое суставчатое тело изгибается на манер сороконожки. Обзор не самый лучший – жаль, что не могу повернуть голову. К счастью, мое тринокулярное зрение позволяет обойтись и без этого. Темнота – тоже не помеха, я отчетливо различаю очертания предметов даже при полном отсутствии света.

Все ниже и ниже. Какой длинный колодец, однако. У меня дурные предчувствия – обычный человек, грохнувшись с такой высоты, ушибами может и не отделаться. Эльф тоже. Как бы не оказалось, что спасать мне уже некого…

Чувствую себя пауком в норе. Весь перепачкался в крысином дерьме и еще какой-то гадости. Хотя что еще можно встретить в мусоропроводе? Ежевичный крем?

Впрочем, он тут вполне может найтись. Только уже не очень съедобный.

…кто ты такой?..

Блин нагад! Это что еще такое?! Такое ощущение, что ко мне пытаются забраться в голову! Странное такое чувство – словно ощупывают череп липкими пальчиками… изнутри.

…как тебя зовут?..

– Пошли вон! – прохрипел я неизвестно кому.

…больно!..

– Не беспокойся, патрон, этих я сюда не пущу! – горделиво ответил Рабан. – По сравнению с Йог-Сотхотхом это просто семечки!

Это верно, наш Папа-Червяк проломил защиту керанке, словно паутину смахнул. Но на то он и архидемон. А эти… кто они такие, кстати? Или тут правильнее спросить – что это такое?

– Где-то посередине, наверное, – задумчиво ответил Рабан, продолжая отгонять от моей головы этих паразитов. – По воздействию похоже на потерянные души. Я с таким уже сталкивался – давно, еще в нашем с Волдресом родном мире. У нас там такое не редкость.

– Потерянные души, говоришь?..

– Угу. Такие, знаешь… которые после смерти почему-то застряли между мирами. Уйти в загробный мир не могут, реинкарнироваться не могут, духи-пожиратели в такие места обычно не заглядывают… вот и болтаются они в этих тоннелях, как дерьмо в проруби. Ни туда, ни назад.

– И чего нам от них?

– Нам-то ничего. У тебя я есть, я их и близко не подпущу. А вот человека они могут…

– Сожрать, что ли?

– Не то чтобы сожрать… во всяком случае, не в буквальном смысле. Они его могут… какое бы тут слово подобрать получше… надеть они его могут.

– Чего? Надеть? Как шапку, что ли?

– Ну да. Как костюм. Понимаешь, патрон, потерянные души, они… немного неполноценные. Как вот в компьютере – есть нормальные файлы, целые, а есть фрагменты файлов. Обрывки. Вот так и эти духи – не полноценные души, а только фрагменты. Разума у них нормального нет, личности нет, а есть только смутное сознание и какие-то осколки памяти. Себя они толком не помнят, вместо мыслей неразборчивая мешанина, а над всем довлеет одно желание – вернуться к жизни. Снова обрести плоть.

– А они это могут?

– Иногда. Если очень повезет. И то лишь до некоторой степени.

– Это как?

– Ну как обычно. Свое тело давно умерло и где-то там разлагается, так что единственный шанс – втиснуться в чужое. В какого-нибудь несчастного, которому не повезло оказаться поблизости. Получается это очень редко – у потерянных душ силенок совсем мало – но уж если получается, то они туда лезут сразу всей оравой.

– И что из этого выходит?

– Ничего хорошего, конечно. Напихай-ка в одну башку целую кучу сознаний… даже не сознаний, а смутных обрывков от разных людей. Псих обычно получается. Буйнопомешанный. Здесь таких бесноватыми называют… правильно, собственно. Это не совсем бесы, но разница невелика.

Я заработал конечностями еще быстрее. Вспомнились страхи Аурэлиэль – выходит, не случайно она была так напугана. На нежную эльфийку этот потусторонний гнет действовал гораздо сильнее, чем на толстокожих людей и гоблина. Не говоря уж о такой твари, как яцхен.

Шмяк. Крысиный лаз закончился. Я шлепнулся на дно шахты. И малость прифигел – показалось, что попал в морг.

Нет, даже не в морг. В морге покойнички лежат аккуратненько, в пластиковых пакетах и морозилках. А тут они свалены грудой. Туева хуча костей и черепов. Сплошь человеческих. Впрочем, если приглядеться, замечаются и нечеловеческие – гоблинские, эльфийские, еще какие-то – но это неважно.

– Млять, – невольно высказался я. – А в этом замке и правда какой-то Дракула жил. Тут жмуриков штук сто!

– Похоже, их сбрасывали прямо в этот колодец, – задумчиво прокомментировал Рабан. – Только интересно, еще мертвыми или уже живыми? То есть наоборот, конечно.

– Прямо песец как интересно. Кстати, а Направлением это определить не получается?

– Извини, патрон.

Целиком поглощенный этим средневековым погостом, я в первый момент не заметил искомое – Аурэлиэль-Ностию… ну, как ее там зовут полностью. Несчастная эльфийка упала в самый центр горы костей, что несколько смягчило удар. Без сознания, но дышит.

– Эй! – негромко окликнул эльфийку я, легонько тыкая ее пальцем. Почему-то мне совсем не хочется повышать здесь голос. – Эй, Ариэль! Ариэль, мать твою! Ты как, ничего не сломала?

– Сломать ничего не сломала, патрон, – ответил Рабан. – Повезло. Только ногу вывихнула.

– Это она в рубашке родилась…

А как же мне теперь отсюда выбираться? Надеюсь, тут есть какой-нибудь черный ход? Снова лезть по этой осклизлой кишке как-то не здорово…

Я спрыгнул с костяной груды и трижды обошел каменный мешок по кругу. Ничего. Больше скажу – ни хрена. Вообще никаких выходов и даже отдаленных намеков на выход.

Может, сделать проход самому? Мои мономолекулярные когти с легкостью режут сталь и бетон – если понадобится, я пророю кротовину где угодно. Только вот где именно? Если верить Направлению, вокруг меня сплошной камень – замок Карневаль возводили на огроменном валуне. В какую сторону копать-то?

– Ариэль!.. – шикнул я, встряхивая эльфийку. – Ариэль, давай уже, очнись!.. Надо вылезать отсюда, пока еще какая дрянь не появилась!

Как бы мне ее привести в сознание? Обычная тряска и пощечины не помогают – слишком сильно шваркнулась. Воды нету. Нашатыря тоже. Других способов я не знаю.

Может, когтями полоснуть? Большинство проблем после этого исчезает.

…что ты тут делаешь?..

Опять. Опять в голове это противное чувство. Словно сотня шепчущих голосов и столько же липких ручонок. Теперь нетрудно понять, откуда здесь взялась такая уйма потерянных душ – вот они, под ногами хрустят. Хрен его знает, кем были все эти люди, но умерли они явно не своей смертью. Да еще и погребения не получили. А это ведь очень даже сказывается…

…оставь нас в покое!..

Ладно, полезу обратно тем же путем – проделывать новый слишком напряжно. Укладываем Аурэлиэль мне на спину, придерживаем нижними руками, а для верности еще и туго обматываем хвостом. Свалиться вроде бы не должна.

Хотя хрен ее знает.

Прыжок!.. и я снова лезу по каменной кишке. Мне к такому не привыкать. Жаль, конечностей убавилось, а груза, наоборот, прибавилось, но ничего страшного, перетерпим. И не в таких переделках бывали.

– Мое второе имя – Шойгу, – прокряхтел я, вонзая когти поглубже и подтягиваясь. – Постоянно летаю хрен знает куда, спасаю всех подряд и даже спасибо никто не скажет…

Хорошо, что я такой неутомимый и выносливый. Человек на моем месте уже дышал бы, как загнанная лошадь. А мне все пофиг. Только жрать очень хочется, но к этому я уже давно привык. Жрать мне всегда хочется.

Шепот потерянных душ стих. И уже довольно давно. Чего это они заткнулись? Устали, что ли?

Выбрались. Наконец-то выбрались. Я растянулся на пыльном полу, с трудом отлепляя от спины эльфийку. Аурэлиэль так и болтается сломанным манекеном – до сих пор не пришла в сознание. Надеюсь, у кардинала найдется что-нибудь вроде нашатырного спирта. И вообще, надо было в состав делегации еще и фельдшера включить – а то переводчика взяли, даже косметолога взяли, а медицинской помощи нету. Так не годится.

Хотя если рассуждать подобным образом, то можно прийти к выводу, что нужно было прихватить с собой еще кучу народа. Кузнеца, например – вдруг какая лошадь подкову в пути потеряет? Или плотника – вдруг карету починить нужно будет? Или сапожника – вдруг у кого-нибудь каблук сломается? Или повара – вдруг кто-нибудь в пути проголодается?

Кстати, вот повар действительно был бы нелишним. Один из наших лакеев весьма недурно стряпает, но я существо многожрущее, мне хочется большего.

– О-о-о… – невнятно застонала Аурэлиэль, шевельнув рукой.

– В себя пришла? – облегченно прохрипел я. – Ну и слава бо…

Глаза эльфийки резко раскрылись. И я захлебнулся на полуслове – оттуда на меня смотрит… что-то. Что-то чужое. Что-то нечеловеческое. И не эльфийское, конечно.

Такое впечатление, что некая сущность надела Аурэлиэль, как костюм. И теперь пялится из ее глаз.

– АХ-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!! – истошно расхохоталась эльфийка.

Голос у нее тоже изменился – в нем появился странный рокот, переливы, даже какое-то эхо. Такое впечатление, что хохочет не одна девушка, а сразу множество самых разных существ.

– Ариэль! Не дуркуй, приходи в себя! – безжалостно встряхнул ее я.

– Месье хочет выпить?.. – идиотски улыбнулась эльфийка, глядя на меня чужими глазами. – Извольте обождать, я сейчас принесу… о-о-о-о-о!!! Как больно, больно!.. Я тебя понимаю, друг, понимаю… мне пора идти! ТЫ ЛЖИВАЯ СУКА, Я ПРИКОНЧУ ТЕБЯ!!!

Я невольно отступил на шаг. Зрелище дикое и пугающее – мой личный косметолог бьется в судорогах, пускает слюну и изрыгает несвязные обрывки фраз пополам с бранью. Тембр речи ежеминутно меняется – мужские, женские, даже детские голоса рвутся наперебой, невпопад сменяя друг друга.

– Иди же сюда, иди!.. – ласково проворковала Аурэлиэль, двигаясь подобно марионетке на ниточках. На вывихнутую ногу не обращает ни малейшего внимания. – Я так люблю тебя, я сгораю… СДОХНИ, ПРЕДАТЕЛЬ!!!

С визгливым хохотом и улюлюканьем эльфийка набросилась на меня, пытаясь одновременно задушить и выцарапать глаза. Я даже не стал сопротивляться – мне практически невозможно причинить вред голыми руками. Утихомирить эту бесноватую я могу в мгновение ока, только вот как бы ее при этом не покалечить…

– Алё, гараж! – с легким раздражением выкрикнул я, безуспешно пытаясь отцепить от себя взбесившуюся эльфийку. – Приди уже в себя, Ариэль! Не поддавайся… этим, кто они там есть! Выпихивай их из мозга!

– Я ТЕБЯ ПРИКОНЧУ!!! – снова заревела звериным рыком Аурэлиэль. Не знаю, кто в ней там разговаривает таким басом, но я рад, что этот мужик давно мертв. – ТЫ ТРУП, ПАДАЛЬ!!!

Не выпуская когтей, я с трудом оторвал эльфийку от себя и схватил за руки всеми шестью ладонями. На лице у нее что-то отразилось, оно вдруг приобрело спокойное и умиротворенное выражение.

На какой-то миг я почувствовал облегчение – пришла в себя? – но заблуждение тут же рассеялось. Глядя на меня все теми же чужими глазами, Аурэлиэль тихо и монотонно заговорила:

– Я красива. Я очень красива. Я красивее всех женщин этого проклятого Господом замка. Мои волосы длиннее и мягче, чем у Рапунцель. Мои глаза глубже и синее всех озер мира. Моя кожа чиста и гладка, как самый лучший алебастр. Моя долина имеет идеальную форму и притягивает взоры всех мужчин без исключения. Во мне нет несовершенства. Сама богиня Венера удавилась бы от зависти, увидев меня. Так почему же этот подлый мерзавец так поступил со мной? За что он ударил меня этим кинжалом? Кровь?.. Чья это кровь?.. Это моя кровь. Но почему ее так много?.. Откуда она течет?.. Он убил меня. Убил меня и моего нерожденного ребенка. Как он мог? Как он мог так поступить со мной?

Внимая исповеди несчастной покойницы, я невольно ослабил хватку. И совершенно зря – в глазах Аурэлиэль вдруг что-то сверкнуло, и она резко рванулась. Рванулась, вырвалась и отскочила назад с яростью ошпаренной кошки. Уста гневно искривились, и оттуда донеслось шипящее:

– На колени, презренный кмет! Как ты смеешь глядеть на свою госпожу, не опуская глаз, раб?! Ты должен восхищаться мной, ты должен преклоняться передо мной! Я научу тебя культурному обращению…

Молчание. Снова обрыв на полуслове. Взгляд Аурэлиэль опять изменился, в нем отразилось неизбывное горе и печаль. Эльфийка заломила руки и пролепетала:

– Светлячки… В саду всю ночь танцевали светлячки… Я ждала… Я глядела на них и ждала… Всю ночь… А он опоздал… Почему он опоздал? Почему он не пришел? Почему оставил меня здесь? Здесь, в лапах этого зверя, этого варвара…

– Да что за народ жил в этом замке? – поразился я. – Прямо шекспировские страсти!

Аурэлиэль прекратила скулить и подняла на меня глаза. Они как-то странно помутнели. Движения эльфийки стали неуверенными, она зашаталась из стороны в сторону, потом икнула и выговорила заплетающимся языком:

– Как же я набрался… Знаешь, друг, я думаю, что… о чем это я? Ах да, я думаю, что… э? Ты что-то сказал?

– Ничего. О чем ты там думаешь?

– Я думаю, что ты неправ! – приблизила ко мне несомненно хмельные глаза Аурэлиэль. – Ты солгал! Ты на-а-а-агло лжешь! Мое мужское достоинство никак не может быть короче твоего! Вот сейчас… сейчас… сейчас я прямо здесь достану и покажу тебе…

– Не получится, – хмуро ответил я.

– Сейчас достану и покажу… – пьяно забормотала эльфийка, безуспешно пытаясь стянуть с себя несуществующие штаны. – И ты доставай и клади на стол, рядом с моим… будем… х-х… х-хэ… меряться!

– Ну да, меряться отсутствующими [цензура]! – сделал шаг вперед я, поднимая хвост. – Ариэль, это уже не смешно. Ты извини, но я сейчас тебя оттащу к кардиналу. Может, он сумеет провести сеанс экзорцизма. Не хотелось бы тебя парализовывать – я могу не рассчитать дозу – так что будь паинькой, и пошли сама, угу?

– Пароль, – холодно ответила эльфийка. Хмель из ее глаз выветрился, как и не было. – Назови пароль, чужак. И если он будет неправильным, я спущу тетиву.

– Не знаю я твоего пароля, дура! – рявкнул я. Не выдержал, сорвался. – Прекращай надо мной издеваться!

– Нет, ну так мы никогда не помиримся… – капризно надула губки Аурэлиэль. – Ты совершенно меня не ценишь!

– Я тебя ценю, ценю, только успокойся и пошли со мной, – сделал над собой усилие я. Где-то слышал, что именно так нужно разговаривать с шизоидами – ласково, терпеливо, не повышая голоса и во всем им потакая. – Пойдем со мной, к доброму дяденьке кардиналу… ты ведь помнишь кардинала?

– Спасайся, беги!.. – в ужасе отшатнулась эльфийка. – Они уже здесь, они уже идут!.. Они сейчас ворвутся!.. СДОХНИ, ПАДАЛЬ!!!

Блин, опять этот рев. Он хуже всех остальных. Грубый мужской бас, рвущийся из нежных девичьих уст, – это дико. К тому же когда он прорывается, Аурэлиэль становится особенно неадекватной и пытается меня убить.

– Все, я тебя сейчас парализую, – устало сказал я, стреляя хвостом.

Промазал! Аурэлиэль отшатнулась с нечеловеческой скоростью, в мгновение ока перемещаясь мне за спину. Откуда в ней это берется?!

– Она одержима, патрон, – подал голос Рабан. – Потерянным душам наплевать на сохранность тела – это для них просто оболочка. Причем украденная. Так что они выжимают все по максимуму, используют ресурсы организма на полные сто процентов и даже больше. Запросто могут ей что-нибудь повредить или даже покалечить. Чужого добра не жалко, сам понимаешь.

– Так, Ариэль, а ну-ка стой спокойно! – прохрипел я, снова стреляя хвостом.

Но обезумевшая эльфийка опять умудрилась уйти от удара. Невероятная реакция! Почти такая же, как у меня!

У нее и в самом деле нога вывихнута?

– Я ПРИКОНЧУ ТЕБЯ, ТВАРЬ!!! – яростно прыгнула на меня Аурэлиэль, дергая за крыло. – ОТПРАВЛЮ В ГОЛЮС, НА ПОЖИВУ… о-о-о, о-о-о, как же мне хорошо, как же хорошо… да, да, еще, еще…

Я чуть-чуть расслабился. Движения пациентки стали вялыми, заторможенными, враждебность временно отступила.

Но тут выяснилось, что расслабился я рано. Эльфийка посмотрела на меня глазами раненой лани и всхлипнула:

– Ты меня любишь? Скажи, ты меня любишь?!

– Просто обожаю, – сумрачно ответил я. – Кольца при себе нет, а то бы вообще предложение сделал.

Зря я это сказал. Во взгляде Аурэлиэль тут же появилось новое чувство – безудержная похоть. Она облизнула губы и жарко зашептала, обнимая меня липкими руками:

– Возьми меня прямо здесь, прямо сейчас!.. Возьми меня, мой жеребец, я вся твоя, я вся горю от желания!..

– Блин, да я свихнусь с тобой скоро, шизофреничка остроухая, – устало пробурчал я.

Бесноватая эльфийка перешла от слов к делу. Продолжая бормотать какую-то чушь, она опустилась на колени и жадно зашарила у меня между ног. Ничего не нашла, конечно, но ее это ничуть не смутило – видимо, решила, что искомая деталь прячется где-то еще.

– Быстрее, быстрее!.. – аж задрожала от нетерпения Аурэлиэль, ползая по мне, словно гусеница. – Ну где же он, где же мой любимый…

Шаловливые пальчики в несколько секунд обегали весь мой хитин, ощупав каждую руку, крылья… и наконец нашли хвост. Похоже, за неимением лучшего наша буйнопомешанная решила удовлетвориться этим – ухватилась за ядовитое жало и, похотливо причмокивая, запихала его прямо в рот.

И сразу же упала на пол. Глаза остекленели, изо рта закапала слюна, кисти рук мелко затряслись. Я впрыснул обезумевшей эльфийке самую легчайшую дозу яда – чтоб только ненадолго обездвижить.

– Подумать только, меня пытались изнасиловать, – пробурчал я, взваливая Аурэлиэль на спину. – Рассказать кому – не поверят. А в милицию пожаловаться – так вообще со смеху помрут.

– Как ты мог лишить меня девственности?.. – чуть слышно пробормотала парализованная эльфийка. – Теперь ты обязан на мне жениться…

У меня аж мороз по коже пробежал. Надеюсь, это в ней все еще говорят призраки замка.

Вся эта эпопея с Великим Походом в Заколдованный Сортир длилась не так уж долго. Час или чуть больше. Но летом ночи короткие – снаружи уже рассветает. Дождь тоже наконец-то стих. И огонь в камине погас.

А члены делегации по-прежнему дрыхнут без задних ног. Всех я будить не стал. От слуг или пана Зовесимы все равно толку не будет. Растолкал одного только кардинала.

Оказалось, что спросонья наш святой отец еще суровее обычного – принялся материться на родном французском, даже заехал мне в челюсть пудовым кулачищем. Ушиб костяшки пальцев, а мне хоть бы хны.

– Чего тебе спозаранку потребовалось, сын мой? – широко зевнул дю Шевуа, наконец продрав очи. – Заутреню читать не буду, и не проси – не кардинальское это дело.

– Нафиг мне ваша заутреня не ударилась. Тут у нас, падре, форс-мажор приключился. В моего личного косметолога какая-то нечисть вселилась. По вашему профилю проблемка, верно?

Кардинал почесал плешивую башку, с сомнением глядя на пускающую слюни эльфийку. Оттянул ей веко, пристально вгляделся в расширенный зрачок. Повернулся ко мне и потребовал рассказать все в подробностях.

Я рассказал, конечно. Хотя некоторые малозначительные подробности все же предпочел опустить.

– Нехорошо вышло… – пробурчал кардинал. – Недобрые дела в этом замке творились, недобрые… Когда будем среди людей, напомни мне наказать местным властям разобраться с этой пакостью. С землей надо этот замок сравнять, а убиенным – достойное погребение устроить.

– Может, не надо так с памятником архитектуры?

– Демонов не спрашивают.

– Ладно, вам виднее. А что с остроухой делать будем? Вылечить смогёте?

– Попробую, – степенно кивнул дю Шевуа, вынимая из-за пояса тяжеленный бронзовый крест.

Эта штуковина весит килограмм пятнадцать – запросто можно использовать вместо кистеня. Надеюсь, кардинал не собирается применять кардинальные методы… а то он их любит!

Бесов вообще легче всего изгнать, проделав в голове пациента большую дырку.

– Свяжи-ка ее от греха, – скомандовал дю Шевуа, бросая мне веревку.

Я сноровисто скрутил эльфийку по рукам и ногам. Действие яда уже начинает проходить – наша бесноватая снова рвется на ратные подвиги.

– Ты меня любишь?.. – глупо заморгала она, глядя на меня. – Ты со мной будешь?.. Ты меня хочешь?..

– Это мы уже слышали, – отмахнулся я. – Падре, начинайте.

– Внимай мне, дочь моя, ибо что реку – все для твоего блага, – поднял крест повыше кардинал. – «И когда Он прибыл на другой берег в страну Гергесинскую, Его встретили два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые, так что никто не смел проходить тем путем. И вот, они закричали: что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас. Вдали же от них паслось большое стадо свиней. И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они, выйдя, пошли в стадо свиное. И вот, всё стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде. Пастухи же побежали и, придя в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми. И вот, весь город вышел навстречу Иисусу; и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их».

– Что это еще за дерьмо? – презрительно искривились губы Аурэлиэль. – Мы охотимся на лису, не на бродяг! Пусть убираются, или я тотчас спущу тетиву!

– «И пришли на другой берег моря, в страну Гадаринскую», – сурово заговорил дю Шевуа. – «И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями, потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его; всегда, ночью и днем, в горах и гробах, кричал он и бился о камни; увидев же Иисуса издалека, прибежал и поклонился Ему, вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом, не мучь меня! Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много. И много просили Его, чтобы не высылал их вон из страны той. Паслось же там при горе большое стадо свиней. И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них. Иисус тотчас позволил им. И нечистые духи, выйдя, вошли в свиней: и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море. Пасущие же свиней побежали и рассказали в городе и в деревнях. И жители вышли посмотреть, что случилось. Приходят к Иисусу и видят, что бесновавшийся, в котором был легион, сидит и одет, и в здравом уме; и устрашились. Видевшие рассказали им о том, как это произошло с бесноватым, и о свиньях. И начали просить Его, чтобы отошел от пределов их. И когда Он вошел в лодку, бесновавшийся просил Его, чтобы быть с Ним. Но Иисус не дозволил ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь и как помиловал тебя. И пошел и начал проповедывать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус; и все дивились».

Аурэлиэль залилась диким хохотом, затряслась, безуспешно пытаясь разорвать путы. Я на всякий случай придержал ее всеми шестью руками, чтобы ничего себе не повредила.

– Повесили меня! Они повесили меня! За что, за что они повесили меня?! – истошно завопила эльфийка.

– За шею, – проскрипел зубами я. – Падре, не останавливайтесь!

Кардинал утер пот со лба, продолжая крепко сжимать крест. Похоже, сеанс экзорцизма дается ему нелегко. Но действовать явно действует – вон как пациентку от его слов корежит.

– «Когда они пришли к народу, то подошел к Нему человек и, преклоня пред Ним колени, сказал: Господи! помилуй сына моего; он в новолуние беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду; я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его. Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? приведите его ко Мне сюда. И запретил ему Иисус, и бес вышел из него; и отрок исцелился в тот час».

– Я УБЬЮ ТЕБЯ!!! Я ПРИКОНЧУ ТЕБЯ, ОТРОДЬЕ РРОГАЛДРОНА!!! ТЫ СГИНЕШЬ, СГИНЕШЬ, СГИНЕШЬ ВО ТЬМЕ ГОЛЮСА!!! – дико зарычала Аурэлиэль.

Все остальные голоса из нее уже давно испарились. Остался только этот чудовищный ревущий бас. Похоже, самый сильный и злобный дух. На губах пузырится пена, веревки трещат и рвутся – бесноватая обнаружила недюжинную силищу.

– Давайте, падре, шуруйте дальше! – прохрипел я, с трудом удерживая колотящуюся в припадке эльфийку.

Впрочем, кардинал и без меня знает, что делать. Глядит прямо в глаза Аурэлиэль и читает, читает Евангелие все громче:

– «Один из народа сказал в ответ: Учитель! я привел к Тебе сына моего, одержимого духом немым: где ни схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, и скрежещет зубами своими, и цепенеет. Говорил я ученикам Твоим, чтобы изгнали его, и они не могли. Отвечая ему, Иисус сказал: о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне. И привели его к Нему. Как скоро бесноватый увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену. И спросил Иисус отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства; и многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию. Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него. И, вскрикнув и сильно сотрясши его, вышел; и он сделался как мертвый, так что многие говорили, что он умер. Но Иисус, взяв его за руку, поднял его; и он встал. И как вошел Иисус в дом, ученики Его спрашивали Его наедине: почему мы не могли изгнать Его? И сказал им: сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста. Выйдя оттуда, проходили через Галилею; и Он не хотел, чтобы кто узнал. Ибо учил Своих учеников и говорил им, что Сын Человеческий предан будет в руки человеческие и убьют Его, и, по убиении, в третий день воскреснет».

Аурэлиэль затихла и обмякла. Словно вилку из розетки выдернули. Глаза наконец-то закрылись, поток безумных голосов иссяк.

– Падре, а нафига вы истории про бесноватых по два раза повторяли? – задумчиво спросил я. – Для особо тупых, что ли? И отличия в вариантах всякие были. Разные переводы, что ли?

– Ох, демон, демон, удивительный ты человек… то есть и не человек совсем, а чудовище страшное, – строго посмотрел на меня кардинал. – Не переводы. То разные Евангелия – от Матфея и от Марка. Они несколько отличаются – ибо писали их разные люди, вот версии событий немного и разнятся.

– А, понятно… – протянул я, почесывая головной гребень.

Хотя все равно ни фига не понятно. Ладно, потом разберусь. Еще разок Новый Завет перечитаю – оно никогда не помешает, если подумать. Вон на эльфийку нашу поглядеть – что крест животворящий делает, а?

Аурэлиэль открыла глаза и невнятно замычала. Я всмотрелся внимательнее – все в порядке, радужка вернулась к нормальному янтарно-желтому цвету, белесая муть пропала.

– С возвращением, – тепло поприветствовал ее я. – Добро пожаловать в реальный мир, Нео.

– А?.. Что?.. Что со мной было?.. – промямлила эльфийка, с удивлением обнаруживая на себе веревки.

– Долгая история. Если вкратце – у нас тут приключилась история из фильма… блин, я название забыл. Вроде бы там Лесли Нильсен играл. Хотя может и не он. Впрочем, ты его по-любому не смотрела, так что и не важно.

– Что ты опять несешь, демон… – застонала Аурэлиэль. – О-м-м, моя голова, моя бедная голова… Она просто раскалывается… а почему я связана?.. Что вы со мной сделали?

– Ты была одержима бесами, дочь моя, – прогудел кардинал, протягивая руку. – Теперь целуй крест.

– Зачем?

– Целуй.

– Но зачем?

– На то особой причины не требуется, – сквозь зубы процедил дю Шевуа.

Эльфийка покорно чмокнула этот кусок бронзы. Кардинал важно кивнул и сделал отмашку – можно развязывать. Похоже, крестом он проверял, удачно ли завершен сеанс экзорцизма, не осталось ли в пациентке еще какой нечистой силы.

Освобожденная Аурэлиэль потерла затекшие руки, наморщила лоб и пробормотала:

– Я что-то припоминаю… Что-то очень странное… У меня в голове наперебой звучали голоса, а еще я вроде бы видела тебя, демон… что-то постоянно говорила… и ты вроде бы тоже что-то говорил… я плохо помню, что именно. И все время было ужасно страшно… и холодно. Я ничего такого не делала, пока в меня вселились призраки?!

– Да нет, ничего особенного, – хмыкнул я. – Так, ерунда всякая.

Проявим христианское милосердие и не будем рассказывать правду.

Глава 12

Аурэлиэль глядит в окно кареты, не произнося ни слова. На нас с кардиналом старается не смотреть. Мы тоже благоразумно не вспоминаем о том, что произошло этой ночью.

Гоблин Цеймурд сидит, как на иголках. В глазах немой вопрос. К концу сеанса экзорцизма дю Шевуа разошелся вовсю – а голосина у него внушительный, настоящий шаляпинский бас. Неудивительно, что он перебудил всех присутствующих. Слуги ничего спрашивать не решились, пан Зовесима даже пискнуть лишний раз не смеет, а вот нашего переводчика может прорвать в любую секунду.

– Они были так несчастны… – вдруг заговорила Аурэлиэль, по-прежнему глядя в окно.

Мы с кардиналом переглянулись. Он осторожно спросил:

– О ком речешь, дочь моя?

– О тех… призраках. Которые в меня вселились. Они… они показывали мне картины из своих жизней… по-моему, они сами ее почти не помнили… Только всякие смутные обрывки… самые яркие моменты… и всегда смерть… смерть…

– Смерть?

– Да… Там были мужчины, женщины… Слуги, стражники… Был егерь, убитый ножом в спину… он так и не успел спустить тетиву… Был старый конюх-выпивоха… его зарезали собственные собутыльники… Был ложно обвиненный в воровстве ключарь… его повесили во дворе замка… А еще были жены графа…

– Жены?

– Да… Их было так много… О боже мой, как же много у него было жен…

– Одновременно? – удивился я. – Там мусульманин, что ли, какой-то жил, с гаремом?

– Ты о чем, демон? – недовольно покосился на меня кардинал.

– Да так, ни о чем…

Совсем забыл, что в этом мире ислама нет и никогда не было.

– Нет, не одновременно, – вяло помотала головой Аурэлиэль. – По одной за раз… Всего семь… семь несчастных, замученных девушек… и он их всех убил… зарезал, как свиней на скотобойне… Граф был страшным человеком… очень буйным, злобным… и очень ревнивым. Он раз за разом женился, какое-то время жил с молодой женой… а потом обвинял ее в неверности и убивал… каждый раз…

– Ни хрена себе! Прямо Синяя Борода!

– Этот кухонный колодец долгое время прятал все грехи графа… – совсем опустошенно произнесла Аурэлиэль. – Потом туда стали бросать всех покойников без разбору… кажется, с годами граф совершенно свихнулся… О нем рассказывали всякие ужасы – что он продал душу Ррогалдрону, что он не чистокровный человек, а наполовину тролль… он действительно выглядел жутко. Огромный, страшный, с громадной черной бородищей… всегда с мясницким топором за поясом… А в конце концов наступила та ночь… Брат последней жены графа узнал о ее гибели, собрал друзей и слуг, и холодной ноябрьской ночью явился в замок Карневаль… В ту ночь была точно такая же гроза, как вчера… Они перебили всех, кто там был, добрались до самого графа, убили и его… а труп сбросили в тот же колодец… О боже мой, как же все это отвратительно… И я все это увидела своими глазами… обрывки, клочки воспоминаний… Я, наверное, еще долго не смогу нормально спать…

М-да. Не повезло нашей остроухой. У меня, конечно, тоже своя шизофрения в мозгу, но только одна и более-менее адекватная. А заполучить себе в голову толпу безумных призраков… врагу не пожелаешь.

Хорошо, что кардинал у нас крепкий профессионал, всякую нечисть изгоняет быстро и качественно. А то бы мы намучились.

К прусско-зареченской границе мы подъехали уже к обеду. Таможенники и здесь оказались только с прусской стороны – такие же аккуратные и деловитые, как в прошлый раз. С противоположной стороны – опять никого.

Крайний северо-запад Заречья – места дикие, малообжитые. Власти откровенно махнули на эту территорию рукой. Ибо граничит она с землями сразу двух нелюдских народов – гноллей и огров. Те и другие входят в список так называемых «развивающихся» видов. То есть умеют разговаривать, пользуются примитивными орудиями, возводят какие-никакие жилища, но о признаках более развитой цивилизации можно и не заикаться. Дикари из каменного века.

Особенно гнолли – это самый отсталый народец здешней Европы. Нет хуже, чем с ними соседствовать – лезут через границу, как тараканы, дня не могут спокойно прожить без набега. Тупые, буйные, плодящиеся как тараканы… и так же мрущие. Гнолли совершенно не ценят даже собственную жизнь, а уж друг друга вообще гнобят почем зря.

Одни только их забавы чего стоят. Например, прыжки с разбега на грабли. Или вышибалы – берешь булыжник потяжелее, да швыряешь со всей дури в толпу. В кого попал – тому водить. Или волейбол – только мяч каменный, тяжеленный, а отбивать его нужно головой. Гнолльского волейболиста нетрудно узнать по веселой улыбке и бугристой форме черепа.

Иногда вместо камня используют отрубленную человеческую голову.

Но самая популярная игра – прыжки с обрыва. Десяток гноллей встает рядком у самого края, а водящий с палкой стоит сзади и лупасит всех по хребтине. Либо терпи, либо спрыгивай. Кто дольше всех продержался, тот и победил. Теперь палку берет уже он.

Как я слышал, слово «гнолль» произошло от сочетания «гном+тролль». Этакая уродливая помесь, во всех отношениях уступающая обеим «составляющим». Хотя своими глазами я пока что ни одного гнолля не видел, а чужие описания грешат неточностями и противоречат друг другу. Люди не особо стремятся с ними общаться.

– Нет, гноллей мы тут встретить не должны, – помотал головой Цеймурд, когда я его об этом спросил. – У них сейчас какие-то междоусобицы. Я слышал, что сразу три их царька поцапались между собой. Не поделили что-то, вот и грызутся.

Пан Зовесима, робко притулившийся в уголке кареты, поднял голову и что-то чуть слышно забормотал.

– Громче говорите, шевалье, мы вас расслышать не можем, – пробасил кардинал.

– Ам… апа… ша… – неразборчиво донеслось из-под воротника пана Зовесимы.

– Он говорит, что по его сведениям, гнолльские царьки переругались из-за женщины, – профессионально перевел Цеймурд. – Некой юной красавицы с восхитительно мохнатыми ушами. Царек клана Сяй хотел на ней жениться, но его опередил царек клана Щай, более молодой и сильный. А третий царек… ну, это вообще был не царек, а царица клана Кай. У гноллей многие кланы возглавляются женщинами. Эта царица хотела сама выйти замуж за того царька, что женился на красавице, даже делала ему предложение. И ужасно разозлилась, когда ее променяли на другую. Так вот слово за слово Сяй, Щяй и Кай вконец перегрызлись. А их кланы – самые сильные среди гноллей, так что большинство остальных приняли ту или иную сторону. Вот такой вот клубок завязался.

– Готовый сюжет для мыльной оперы, – хмыкнул я.

Карета начала замедлять ход. Пан Зовесима испуганно заерзал, кардинал тоже нахмурил брови. Уснувшая Аурэлиэль что-то пробормотала во сне и почмокала губами.

Заречье мы пересекаем в самом узком месте, но до ливонской границы все равно еще часа два. Останавливаться нам тут негде и незачем. Мы вообще стараемся больше необходимого нигде не задерживаться – все-таки не мешок картошки везем, а живого демона.

– Что там стряслось? – недовольно высунул голову в окно кардинал.

– Бревно поперек дороги, ваше преосвященство! – крикнул кучер. – Проехать возможности нету!

– Тьфу, нечистый! – беззлобно ругнулся дю Шевуа, поудобнее берясь за свой тяжеленный крест. – Знакомый почерк-то! Вы, шевалье, сидите в карете тихохонько, как мышь под метлой, и носу наружу не кажите. Ты, зеленый, тоже под лавку забейся и за эльфийской девицей приглядывай – если проснется, выходить ей не вели. А ты, демон, ступай со мной, сейчас по твоей части работа намечается.

– Бандиты, что ли? – поинтересовался я, деловито разминая пальцы.

– А то кто ж еще? Больше бревен поперек дороги никто не укладывает. Мы в свое время тоже так на торговых трактах хозяйничали…

Заграждение действительно оказалось рукотворным. Здоровенный вяз, вырванный с корнями. На первый взгляд – вроде как случайно упал, ураганом повалило. Но не нужно обладать дедукцией Шерлока Холмса, чтобы понять, насколько нелепо смотрится вяз в осиновом лесу. Эту дуру приволокли откуда-то издалека. И ребятки, что ее волокли, силенками явно не обижены.

Надо как-то расчищать путь.

– Гхрррм!.. – произнес я голосом незабвенного Лавра Федотовича. – Затруднение? Товарищ Хлебовводов, устраните.

Кардинал упер руки в бока и гаркнул что есть мочи:

– А ну, лесная братва, кажи мне сюда свои богомерзкие хари! Знаю, что вы где-то здесь!

– Падре, а может вам лучше в карету сховаться, к остальным? – понизил голос я. – А ну как из арбалетов шмалять начнут? Мою-то шкуру не пробьют, а вот за вас я беспокоюсь…

– Не начнут. Не такой это народ. Ты что, демон, по почерку не чуешь, кто нам засаду устроил? У этих арбалеты не в чести – они грудь на грудь предпочитают…

Сзади раздался грохот. Направление услужливо сообщило, что нас окружили со всех сторон. Один… два… три… целых девять человек.

Хотя нет, людьми я их назвать явно поспешил.

– Хо-хо! – послышалось сверху. – Харроший день, удачный день! Башая добыча сиодня!

Я растопырил пальцы, готовый сорвать рясу в одно мгновение. Кардинал был совершенно прав – эти ребятки дальнобойное оружие используют редко. Им ближе как раз дубье.

Выворотить с корнями столетний вяз для огра – раз плюнуть.

А вот вы когда-нибудь огров видели? Вряд ли. Но не особо сокрушайтесь по этому поводу – ничего привлекательного в этих мордоворотах нет. Ростом без малого четыре метра. Весом тонны полторы, если не больше. Ручищи здоровенные, ножищи толстенные, задница больше, чем у Дженнифер Лопес.

Зато головенка для такого дылды совсем крохотная – чуть побольше человеческой. Рыхлая складчатая кожа бледно-желтого или сероватого цвета, череп пулеобразный, суживающийся кверху, волосенки реденькие, растут только на самой макушке. Нос сплющенный, губищи отвислые, ушки и глазки совсем крохотные. Выражение лица откровенно дебиловатое.

И у каждого – огромная суковатая дубина.

– Я выликий вошть огров! – похвастался атаман. – Самый славный и мудрый вошть! А вы кто таки будете? Зачем биспросу ехаете по моей земле?

– Великий вождь, тут Заречье, земли огров западнее, за большой рекой! – сурово ответил кардинал, не проявляя и тени страха. – Это не твоя земля, а короля Заречья, доброго Бароса Первого! И у нас есть от него разрешение на проезд!

– Глупсти ты говоришь, глупый маленький человек! – прогрохотал огр. – Эт’ моя земля и моя дорога! И вапще тут все мое, птамушта я выликий вошть выликих огров! Мы огры, мы выликий свободный народ, мы ходим где хочем и делам што хочем! А вы разрешенья у мня не спросили ходить по моей земле! Терь буду вас за это штрафовывать, штабы впредь спрашали!

– Хм, дурак дураком, а соображает… – невольно восхитился деловой сметкой огра я.

– Ты посмеешь ограбить духовное лицо, огр? – поднял крест повыше кардинал. – Я кардинал дю Шевуа, из Дотембрии! Наша делегация направляется со священной миссией в Ромецию, к престолу Его Святейшества Папы Римского!

– А мне до этого дела нету совсем! – прогундел огр. – Я знать не знаю твово папу, у мня свой папа есть… был раньша! Таперича нету! Папа тожа был выликий вошть, я его очнь любил! Я по нему очнь скучаю! Я дсехпор помню его предсмертны слова!

– И что же он сказал?

– Сынок, не убивай меня!

Кардинал наклонил ко мне голову и прошипел, почти не разжимая губ:

– Справишься с этими орясинами, демон?

– Еще спрашиваете, падре, – прохрипел я. – Я их всех на ленточки для бескозырок порежу. Вы только отмашку дайте.

– Ладно, тогда подожди еще немножко. Попробую сначала миром договориться. Грех понапрасну жизнь отнимать – все ж божьи твари, хоть и ущербные…

– Шта вы там шепчетесь? – насторожился вождь огров, перехватывая поудобнее дубину. – А ну не шепчитесь, грите громко и открыто! У нас прядок таковый, шта грить усё нужно громко и открыто, штаб усе слыхачи! Инащ бить буду! Всех подряд!

– И мыне тожа, вошть?! – жалобно прогудел какой-то огр.

– И тобе тожа! Закон суров, но это закон! Я добрый вошть Джорбуш, мой закон – самый спрыведливовский закон в мире! Он глашает так – ежли огр че-то хочет, огр это берет, а ему отдавают с радостью, ибо закон! Терь я буду сматривать ваш вещи, глядать – шта из них я заберу, а шта вам оставлюю по доброте душевной! Так шша выхожайте из повозки, выкладайте увсе добро на дорогу, инащ будем бить вас дубинами!

– Тут, похоже, хрен договоришься… – пробормотал я.

Глядя на этих четырехметровых гопников, нетрудно понять, чего это они такие борзые. Право сильного, как обычно. Дубины у них огромные, бицепсы тоже – при желании моментально превратят нашу карету в щепки. Такую банду и взвод гвардейцев вряд ли одолеет – слишком уж неравные силы.

Лошади напуганы до полусмерти. В глазах животный ужас, ноздри раздуваются – кучер едва-едва их сдерживает. А вот меня эти непарнокопытные так не боятся… интересно, почему? Хотя животные вообще относятся ко мне довольно спокойно. Даже странно. Может, чувствуют, что я все-таки не нечисть, хоть и похож?

В карете послышался шум. Судя по звукам, Аурэлиэль проснулась и рвется наружу, не обращая внимания на сбивчивые уговоры Цеймурда. Ей что, опять в туалет приспичило? Никогда не думал, что у эльфов такой маленький мочевой пузырь.

Хотя недержание – это очень серьезная проблема. По себе знаю. Кто-нибудь когда-нибудь задумывался, что испытывает демон, страдающий от энуреза? Я им страдал месяца два, пока Рабан наконец не подкорректировал мою мочевую систему в нужную сторону. Уже за одно это я ему благодарен до гробовой доски.

– Шта за возня?! – нахмурился вождь Джорбуш, глядя на карету. – Внутри ышшо хто-та есть?! Пачиму ни все вышли, када сам я тут присутую?! Пачиму тако неуваженье к моим правам огра?! Нимедлина выйти!

В подтверждение своих слов огр что есть мочи топнул ножищей и одновременно – опустил на землю дубину. Почва аж заходила ходуном от такого сотрясения. Карета вздрогнула и покачнулась, дверь раскрылась настежь… и наружу кубарем выкатилась Аурэлиэль.

Кажется, в первый момент эльфийка хотела возмущенно высказать все, что она думает о таком вопиющем отсутствии манер. Но не высказала. Замерла с раскрытым ртом, глядя на обступивших карету огров.

– Что это?.. – жалобно пискнула Аурэлиэль, с удивительной скоростью перемещаясь за мою спину. – Это кто?..

– Это ограбление, – невозмутимо ответил я.

– А кого грабят?

– Нас.

– Я так и думала.

– А нафига тогда спрашивала?

– Удостовериться.

– Хо! Хо-хо! – расплылся в улыбке Джорбуш, глядя на моего личного косметолога сальным взглядом. – Так у вас и льфийка есть! Эт хорошо! Эточнь хорошо!

– Ну, у нас тут много кого есть, – согласился я. – А что?

– Эточнь хорошо! – повторил огр. – Терь мы забрем усе ваши вещи… и льфийку тожа забрем! Я добрый Джорбуш, я люблю льфиек! Очнь-очнь их люблю!

Аурэлиэль задрожала даже сильнее, чем в замке с привидениями. Кажется, в этом мире отношения между ограми и эльфами отнюдь не безоблачные. И судя по слюнявым улыбкам огров, Аурэлиэль им нужна не в качестве профессионального парикмахера или учителя хороших манер.

– Терь все люди отойдут в сторонку, их я убвать не бум самсем, птамушта я очнь добрый! – провозгласил Джорбуш. – А льфийка идет сюда и не боится! И вещи тоже складаем в ровненькучку, особна хорошо, если есть золото! Я люблю золото тож! Льфийка, иди сюда быстрей!

Аурэлиэль ощутимо напряглась, глядя в эти крохотные сальные глазки. Тонкая рука сделала неуловимый жест… и выхватила откуда-то из складок платья кривой кинжал. Длинный, странным образом изогнутый, из необычного мерцающего металла.

– Не подходи ко мне, воплощение мерзости! – срывающимся голосом выкрикнула эльфийка, приставляя кинжал к собственной груди. – Перед тем, как ты коснешься меня, тебе придется убить… вот его!

Что? Это она обо мне? Ну да, указывает свободной рукой на меня.

Деловой подход, ничего не скажешь.

– Хо! Хо-хо! – приподнял брови Джорбуш, глядя на меня. – Значит, шабы забрать вашу льфийку, я должон тебя убить, так?

– Получается, что так, – неохотно подтвердил я.

– Хо-хо! Ну тада давай драться, маленький слабый человек!

– Как скажешь… – вяло согласился я.

– Погоди-ка, сын мой! – остановил меня кардинал.

– Ну что там еще, падре?

– Вождь, у меня есть к тебе деловое предложение. Уверен, твоя мудрость позволит тебе оценить его по достоинству.

– Я люблю деловые предложенья, птамушта я мудрый вошть! – подбоченился польщенный Джорбуш. – Шо ты хочешь мене предложить, глупый маленький человек?

– Что если нам заключить пари?

– Пари? Пари – это хрошо, пари я тожы очнь люблю! Баша драка с башой ставкой, да?

– Ты и в самом деле очень мудр, великий вождь! – восхитился его умом кардинал. Даже в ладоши легонько хлопнул, отдавая должное собеседнику. – Да, я предлагаю тебе пари. Если ты побеждаешь вот его, то забираешь нашу карету, все наше имущество и всех нас в рабство…

– Мне это нравится!

– Но если он победит тебя, то ты никого здесь не тронешь даже пальцем. Более того – ты со всем своим племенем отправишься в Ромецию, облобызаешь туфлю Его Святейшества Папы Римского, покаешься перед ним за все свои злодеяния и примешь святое крещение!

Я пораженно уставился на кардинала. А этому деду не откажешь в смекалке. Прямо на ходу подметки рвет.

– Хо-хо! – кажется, еще сильнее обрадовался Джорбуш. – Даю абшание, маленький слабый человек! Ежли ты побишь, храбрые огры моего племени сделаючи, как ты сказал! Прально я гарю, храбрые огры?

– УУУУУУУУУУ!!! – согласно заревели остальные великаны.

Похоже, никто из них не допускает и мысли, что их вожак способен проиграть какому-то там человечишке. Анацефалы. Натуральные анацефалы.

– А терь давай драться! – рявкнул Джорбуш, беря дубину наизготовку.

– Что ж, драться так драться… – неторопливо снял рясу я.

На лесной дороге воцарилась гробовая тишина. Я смотрю только на вождя, но прекрасно знаю, куда направлены взгляды остальных огров. На мои крылья. На извивающийся змеей хвост с ядовитым жалом. На шесть длинных суставчатых рук с когтями-кинжалами.

А сам вождь Джорбуш смотрит прямо в мои багровые глаза. И его челюсть медленно ползет вниз.

– Де… де… демон… – ошарашенно выговорил великан. – Де… де…

– Заело? – посочувствовал я.

– Де… де…

– Эк тебя перекосило-то, – вздохнул я. – Как будто ежика против шерсти рожаешь. Ты лучше сделай лицо попроще и помни, что ты будущая мать.

– Де…

Я оскалился, демонстративно сплевывая кислотную слюну. Под тупыми взглядами огров прошел прямо к перегородившему дорогу бревну. И взорвался смерчем когтей.

Две секунды. Две жалкие секунды – и бревна на дороге нет. Есть куча гладеньких полешек. Мой боевой стиль миксера идеально подходит для заготовки лапши и древесной стружки.

– Ы… – неуверенно выговорил Джорбуш.

– Ну что, драться-то будем? – скучающе спросил я, сдувая с когтей налипшие опилки.

– Бу… буим! – храбро кивнул Джорбуш, почему-то пятясь. – Буим! Но другой раз! Сичас мы уходим асюда, птамушта ниажидана плявились важны дела! Не могу вам сказать, каки, но очнь важны! Можете покашта оставить сва льфийку сее! Заной, храбрые огры!

Земля затряслась и задрожала. Восемнадцать толстенных ножищ подняли жуткий топот. Ни один из огров не попытался оспорить приказ вождя – наоборот, отнеслись с явным воодушевлением.

– Мы тя ще поймаем потом!.. – погрозил мне напоследок кулаком Джорбуш, не сбавляя хода. – Все зубы повыбаю, паскуда така!..

Я посмотрел им вслед с легким сожалением. Драпают, суки. Так почти всегда и заканчивается – демонстрация моих возможностей охлаждает даже самые горячие головы.

Хотя я не думал, что наш храбрый вождь Джорбуш окажется до такой степени… храбрым. Я и оцарапать-то никого не успел, а он уже стрекача.

Догнать их, что ли, отсыпать люлей на дорожку? Или все-таки пусть бегут?

– Садись в карету, демон, не задерживай нас, – проворчал кардинал, придерживая дверцу. – И рясу надень обратно, не свети на весь мир свое бесовское обличье.

– Угу. Как скажете, падре. А как вы думаете, они теперь и вправду пойдут к папскому двору, туфлю целовать? Мне что-то не верится…

– Неисповедимы пути Господни, и нет предела могуществу Его, – пожал плечами кардинал. – Иисус Навин повелел остановиться солнцу – и волею Божьей оно остановилось. Вдруг и в этот раз произойдет чудо?

Глава 13

Я выглянул в окно. Последние десять минут мы еле движемся. Подъезжаем к Хаарогу – одному из крупнейших городов королевства Ливония.

На дороге самая настоящая пробка – телеги, возы, изредка дворянские кареты. Кажется, сегодня в городе какой-то праздник, а в честь него – ярмарка. Народ приперся со всех концов страны – благо она довольно маленькая.

– Смотри у меня, демонская рожа, – сурово нахмурился мне кардинал. – Будем в городе – рясу сымать не моги! Рта без нужды не открывай! Харю свою трехглазую на люди не кажи!

– Ну скажите уж сразу, чтобы я закопался в землю поглубже и не вылазил, – прохрипел я. – Нафига мы туда вообще едем?

– Потому что Хаарог расположен на перекрестке больших дорог. Если его объезжать, придется делать большую петлю. Напрямки быстрее. И харчей заодно приобретем – у нас уже кончаются.

– Жрать меньше надо, – проворчал я.

– Это ты сам себе сейчас сказал? – приподняла брови Аурэлиэль.

Я стыдливо смолк. Ну да, я ем больше, чем вся остальная делегация вместе взятая. И ничего тут не поделаешь – такой уж у меня метаболизм.

Где вы вообще встречали чудовище-малоежку? А я чудовище, самое настоящее. Кроткое, как ягненок, но все же чудовище.

Городские башни мы увидели издалека. Хаарог окружен мощным кольцом крепостных стен. Перед ними – широченный ров с водой, через него перекинуты мосты к воротам. Ворот в Хаароге трое – западные, южные и восточные, к которым подъезжаем мы. С севера ворот нет. На севере Ливония граничит с землями огров, там всегда неспокойно.

Жить по соседству с ограми – хуже не придумаешь. К счастью, этот полудикий народ не составляет централизованного государства. И вообще они не слишком многочисленны. Около сотни разобщенных племен, в каждом – где-то сорок-пятьдесят особей, включая женщин и детей. Это даже не племена, а скорее стаи. Вождь – всегда самый сильный огр, завоевавший свой титул кулаками и дубиной.

А многие огрские мужики и вовсе живут отшельниками. Дело в том, что нравы в их стаях довольно суровые. Моногамией, к примеру, даже и не пахнет. Все самые красивые огрихи – жены вождя. Те, что поплоше – за лучшими воинами. Молодым парням жен вообще не положено. Единственный способ получить в племени сытную должность и красивый гарем – много и часто драться.

Поэтому с приближением старости огр обычно сваливает из племени подобру-поздорову. Иначе рано или поздно какой-нибудь борзый паренек вышибет ему мозги.

В пограничных областях Скандии, Померании, Баварии, Бранденбурга, Ливонии и Заречья эти верзилы буйствуют частенько. Вторгаются в деревни и замки, грабят на дорогах, как приснопамятный Джорбуш, ловят и угоняют в плен людей. Но на большее отдельные племена не способны – бойцов маловато. Против королевских армий не сдюжить.

Вот если у этого народа когда-нибудь появится свой Чингисхан, который соберет огров в орду, людям придется несладко. Тысяча таких гигантских питекантропов сотрет в порошок любое королевство.

И кое-какие шаги в этом направлении уже делаются. Среди огров постепенно распространяется движение, провозглашающее целью создание единого национального государства – Великой Ограины. Мол, такое государство когда-то уже существовало – аж сто сорок тысяч лет существовало. Огры – вообще древнейший народ на планете, а все остальные зародились уже потом, из плесени.

Но однажды коварные люди и эльфы развалили Великую Ограину и наслали на ее жителей злые чары забвения. После этого правильная история исчезла из народной памяти, сохранившись лишь у самых мудрых шаманов. Теперь вот они и объясняют остальным – как все было на самом деле.

Пока что этих мудрых шаманов поддерживает лишь несколько племен, но они не теряют надежды.

Я между делом полюбопытствовал у кардинала, для чего вождю Джорбушу понадобилась наша эльфийка. Будь на его месте разбойничий атаман людского рода, все было бы понятно. Но огру-то с какого может понадобиться эльфийская или человеческая девица? Что он с ней делать-то будет при такой разнице в пропорциях?

Хотя с другой стороны – у собак и похлеще бывает. Сенбернар, например, весит больше человека, а какой-нибудь чихуахуа свободно помещается на ладони. И вместе с тем разные породы совершенно свободно скрещиваются. Вы вот когда-нибудь видели, как сенбернар скрещивается с чихуахуа? Я однажды видел. Презанятнейшее зрелище, доложу я вам…

Оказалось однако, что действительность даже хуже, чем я себе нафантазировал. Аурэлиэль приглянулась огрскому вождю отнюдь не как женщина.

А как украшение стола.

Да, именно так. Недаром же на русский язык слово «огр» часто переводят как «людоед». Биологически и мифологически это совершенно неправильно, однако по сути вполне справедливо – огры действительно с удовольствием кушают людей. И эльфов. И гноллей. И гоблинов. Только троллей не кушают, но исключительно из-за того, что тролли на вкус – как старая подошва.

Зато молоденькие эльфийские девушки считаются у этих великанов настоящим деликатесом – говорят, мясо нежнее, чем у цыпленка. Огры варят из эльфов суп, делают колбасу, крутят фарш и лепят пирожки…

Хотя сейчас этим никого особо не удивишь. Средневековье на дворе. Вон, башенные зубцы украшены орнаментом – подгнившими человеческими головами. Это преступники – воры, разбойники, убийцы. С ними тут разговор короткий – снести башку, да и выставить на всеобщее обозрение. В качестве предостережения другим. А казнят прямо здесь, у городских ворот – вон там плаха для благородных, рядом виселица для пролетариата, еще чуть подальше – остатки костра для еретиков и ведьм.

Плаха и кострище сейчас пустуют. Зато на виселице болтается свеженький мертвец – только вчера повесили, даже вонять толком не начал. Правой кисти не хватает – то ли еще при жизни оттяпали, то ли ночью кто-то спер. Колдуны вовсю охотятся за такими вот кусочками экзотических трупов – палец повешенного, глаз утопленника, пепел сожженного…

Очередь тянется медленно. В город пропускают только после тщательного досмотра. Стражники на воротах скучают, опираясь на алебарды, а троица чиновников вовсю трудится. Один допрашивает проезжающих, второй осматривает их повозки, а третий собирает пошлину. Причем каждый входящий и въезжающий почему-то непременно вручает ему три булыжника. Уже пятый мешок набивают камнями.

Наконец-то дошло дело и до нас. Пан Зовесима привычно забормотал, улаживая формальности. Высунул рожу и кардинал, басовито благословляя всех присутствующих. Обыскивать нас не стали, только задали несколько вопросов – кто мы такие, куда следуем, что везем. Почему-то поинтересовались, нет ли у нас на продажу алкогольных напитков.

– Сколько вас? – задал последний вопрос чиновник, обмакивая перо в чернильницу.

– Восемь душ, – пробасил кардинал, машинально осеняя бумагу крестным знамением.

– Тогда извольте положить двадцать четыре камня размером не менее куриного яйца.

Лакеи уже сгружают с крыши увесистый мешок. Пан Зовесима развязал его и показал чиновнику кучу булыжников разной формы. Тот скрупулезно их пересчитал и подписал нам разрешение на проход.

– Нафига им эта галька-то? – не понял я.

– Дело привычное, – пожал плечами Цеймурд. – Улицы здесь мостят камнем. Карьеров поблизости нет. Вот и придумали пошлину – «на благоустройство мостов и дорог». Въезжаешь в город – вынь да положь три камня на каждую душу.

– А если у меня нету?

– Тогда не пропустят. Иди в лес по камни – может, отыщешь. Или плати денежный сбор в двукратном размере.

– Сурово.

– Обыкновенно. Везде так.

Из кареты нам всем пришлось выйти – от обыска мы отмазались, но не от фейс-контроля. Мало ли что – вдруг мы разбойники или вообще нечисть?

Хорошо хоть, раздеваться не заставили. Просто мазнули лениво взглядами, на том и закончилось. Я боялся, что покажусь подозрительным, но ничего особенного во мне не углядели. Монах и монах. В рясе. Здешний менталитет вообще не предполагает мысли, что под капюшоном смиренного инока может скрываться шестирукое чудовище из другого мира.

Впрочем, такое и в нашем мире вряд ли кому придет в голову.

– Проезжайте, – махнул рукой чиновник.

Я шагнул было к карете. Но остановился. До моего суперхслуха донесся приглушенный звук – легкие взмахи крыльев. Хвост рефлекторно шевельнулся, жало встало торчком. Я изо всех сил напрягся, чтобы заставить его лечь смирно.

Но взамен у меня дернулась рука. Верхняя левая выстрелила сама собой, повинуясь инстинкту.

Звук тут же смолк.

Это была птица. Рядом с головой пролетела птица. Синичка, кажется. Совсем они тут оборзели – уже и яцхенов не боятся.

Вложенные в меня рефлексы хищного зверя поневоле заставили среагировать. Я поймал птицу прямо на лету… и свернул ей шею. Абсолютно машинально, даже не задумываясь над тем, что делаю.

Вообще, со мной такое бывает довольно часто. Крыса ли мимо пробежит, птица ли пролетит, рыба ли проплывет – реагирую, как кот при виде мыши. Хорошо хоть, на самих котов и других домашних животных не реагирую – я же все-таки разумное существо, до определенной степени могу подавлять инстинкты. Но дикая птица, да еще столь наглая, что подлетела на расстояние вытянутой руки… нет, я просто не сумел удержаться.

В другой ситуации следующим шагом было бы сожрать добычу прямо с перьями. Это вполне естественно, вам не кажется? Я все-таки яцхен, я могу жрать все, что не ядовито.

И то, что ядовито, тоже могу.

Но сейчас отправить добытый завтрак в пасть как-то малость стремно. На меня и так пялятся с открытыми ртами. Стражники, чиновники, просто зеваки… все таращатся на бедную синицу со свернутой шеей.

Я тут же уронил убитую птичку на землю и сделал вид, что совершенно ни при чем. Ладонь торопливо спрятал в рукав, пока это сиволапое мужичье не заметило, как много у меня пальцев и как сильно они отличаются от человеческих.

Вроде бы никто не заметил. Но возмущение на лицах никуда не пропало. Чиновник, что нас допрашивал, наконец-то справился с отвалившейся челюстью и с трудом выговорил:

– Вы что ж это творите, сударь?!

– Э-э-э… охочусь, – сделал тупую рожу я, старательно не показывая ее из-под капюшона. – А нельзя?

– Конечно, нельзя! – заверещал чиновник. – Запрещено законом! Это же синица!

– Не сезон, что ли?

– Какой еще сезон, сударь?! – выкрикнул чиновник, требовательно шевеля пальцами. Его коллега протянул толстенькую книжицу в сафьяновом переплете. – Цитирую. Указ. Дадено в тысяча триста двадцать восьмом годе Господа императором Священной Римской Империи Людовиком Четвертым Баварским. «Тяжкий штраф ждет того, кто поймает синицу, усердного ловца насекомых. Нарушивший закон должен уплатить королевскую подать шестьдесят шиллингов, а также отдать красивую рыжую курицу и двенадцать цыплят как возмещение». Понятно это вам, сударь?!

– Угу. Понятно. Экологию охраняем, похвально. Только при чем тут Священная Римская Империя? Она вроде как в прошлом веке развалилась. Да и сам Рим уже лет двести как не Рим, а Ромеция.

– Империи больше нет, – согласился чиновник. – Но закон этот и поныне действует во многих королевствах, чтущих славное прошлое. В том числе и в нашей Ливонии.

– Ну так я не знал, что у вас такой закон. Я монах, смиренный брат Жозеф, последние десять лет безвылазно сидел в одном дотембрийском монастыре, в лесной глуши… И вообще у меня обет молчания.

– Тогда почему же ты разговариваешь?!

– Ну, я его не очень строго соблюдаю.

– Так или иначе!.. – отрывисто провозгласил чиновник, захлопывая книжицу. – Незнание закона не освобождает от ответственности! С вас шестьдесят шиллингов, рыжая курица и двенадцать цыплят.

– Шестьдесят монет и курицу за дохлую синицу?! Слышь, пельмень, по-моему это немного много!

– Это надо понимать так, что вы отказываетесь платить?

– Да как хочешь, так и понимай.

– Ваше преосвященство, этот монах с вами? – обратился к кардиналу чиновник.

– Со мной, – пробасил дю Шевуа, бросая на меня угрюмые взгляды.

– Принимаете ли вы ответственность за его проступок?

– Придется. Не бросать же этого заблудшего агнца в беде…

– В таком случае я прошу вас по доброй воле проследовать в городскую ратушу и там выплатить соответствующий штраф.

– Я даю тебе слово, сын мой, – поднял руку кардинал.

– Большей гарантии мне не требуется, ваше преосвященство, – поклонился чиновник.

– Благодарю тебя, сын мой. Не скажешь ли мне, как добраться до ратуши?

– На городской площади, напротив собора. Там сейчас проходит ярмарка. Двигайтесь сначала по Бондарной, потом сверните на Гоблинскую, дальше на Кривую, потом на улицу Тополей – а там уже и плошадь.

Кардинал коротко кивнул, пихая меня в карету. Следом забрался не поднимающий глаз пан Зовесима. Кажется, моя выходка с синицей ужасно его расстроила.

– Кстати, а шестьдесят шиллингов по здешним ценам – это много или мало? – спросил я.

– Порядочно, – ответил Цеймурд. – Подмастерьям здесь платят один шиллинг в день.

– Двухмесячная зарплата работяги?! Ни хрена себе расценки! Теперь понятно, почему синицы тут такие дерзкие!

– Да, люди их здесь не трогают, – подтвердил Цеймурд.

– А чего вы еще ожидали от демона? – с каким-то странным удовлетворением в голосе поинтересовала Аурэлиэль. – Полнейшее отсутствие манер и пренебрежение к законам.

– Ну не знал я, не знал, что тут такой закон! – прохрипел я. – Мне что, на колени встать, чтобы меня простили?!

– Довольно об этом, – угрюмо пробасил кардинал. – Сделанного не воротишь. Пан Зовесима, хватит ли отпущенных Его Величеством средств на эти непредвиденные расходы?

Советник по иностранным делам что-то забормотал, мелко кивая. Похоже, хватит. Дотембрия, конечно, королевство не из богатых, но все же не до такой степени, чтобы переживать из-за горсти серебра.

Мне подумалось, что мы запросто можем вообще не платить этот штраф. Просто проигнорировать все и двинуть не к ратуше, а к западным городским воротам. Квитанции нам никакой не выписывали, конфисковывать ничего не конфисковывали, раций и телефонов у здешних секьюрити нету. Чиновник полностью положился на наше честное слово. Никто даже не узнает, что мы не заплатили.

Но высказывать такое предложение я благоразумно не стал. Только еще сильнее испорчу себе репутацию. Для здешних честное слово – это не хухры-мухры. Да еще данное самим кардиналом. Тут никому и в голову прийти не может, что духовная особа вдруг возьмет и нарушит обещание. Это же самое настоящее клятвопреступление. Считается наравне с убийством, если не хуже.

А этот Хаарог – довольно большой город. Только жутко грязный. Солнышко светит вовсю, а улицы все равно покрыты слоем зловонной жижи. Уж не знаю, на какие мостовые идет камень, который собирают при входе, но пока что я не вижу даже следа дорожных работ. Только перед домами кое-где торчит деревянный настил – похоже, сами жильцы немножко суетятся.

Все горожане обуты в сапоги или деревянные башмаки. В туфлях или сандалетах по такой грязюке не походишь. Колеса глубоко увязают, кони еле плетутся, с трудом продираясь через эту мерзость. Непонятно, откуда вообще берется столько дряни. Погода-то вроде хорошая.

Хотя нет, вполне понятно. Канализация в городе отсутствует, мало-мальский дренаж отсутствует. Прямо по улицам бродят свиньи – хрючат, роются в грязи, гадят где попало.

Да и люди ничем не лучше – вон, из окна высунулась тетка с кадушкой, льет помои прямо на улицу. Главное, народ так невозмутимо это воспринимает – никто ничего не говорит, никто не возражает, не возмущается. Только в стороны все сразу метнулись – привычно так, спокойно. Чувствуется, что уже не в первый раз. Похоже, тут это норма жизни – вываливать дерьмо прямо из окон.

А ведь на дворе конец семнадцатого века!

Но если б улицы были только грязными, то это еще полбеды. Они вдобавок еще и узкие. Дико узкие. Движение везде одностороннее – потому что двустороннее попросту не поместится. Наша карета занимает почти половину ширины – если какая-нибудь телега попадется навстречу, разминуться будет адски сложно.

Да еще и сумрачно, несмотря на солнечное утро. Небо ясное, безоблачное… но его почти не видно. Из-за этой дикой тесноты горожане строят дома выступами – второй этаж заметно больше первого, образуя над головой навес. Небу остается совсем узенькая полоска – здесь с крыши на крышу можно легко перепрыгнуть.

А в иных местах даже перешагнуть.

Проехав по Бондарной, мы оказались на Гоблинской улице. В здешней Европе такая улица есть почти во всех больших городах. Это своего рода гетто – гоблинов в человеческих городах довольно много, но живут они обособленно, стараясь без нужды не покидать свой квартал. Дети бросают в них камнями, поют дразнилки, плюются. Взрослые тоже не отстают – гоблина на улице запросто могут избить или ограбить, ничуть не беспокоясь, что совсем рядом стоит городской стражник.

– Как у мордочки зеленой в шляпе огурец соленый!.. – послышалось из-за окна.

Стайка человеческих детишек бежит за гоблином-старичком, напевая дразнилку. Тот не реагирует – делает вид, что ничего не слышит. Я искоса посмотрел на Цеймурда. Тот тоже никак не реагирует. Все давно привыкли.

Здешние гоблины – христиане (по крайней мере формально), но их все равно не особо жалуют. Карликовый рост и карикатурная внешность – можно ли придумать лучший объект для насмешек и издевательств? Эльфам, которые в городах тоже встречаются, подобное не грозит – при их виде люди млеют от восхищения. А задирать без крайней нужды тролля или огра (впрочем, этих в Хаароге не водится) осмелится только совсем безбашенный.

Впрочем, гоблинская диаспора платит людям той же монетой. Именно в гоблинских кварталах особенно много воровских притонов и скупщиков краденых. Именно здесь трудятся фальшивомонетчики (печально знаменитое «гоблинское серебро») и компрачикосы. Именно отсюда по остальным кварталам расползается Царь Поганок – наркотик гоблинского производства, вызывающий эйфорию и галлюцинации.

Как нетрудно догадаться по названию, делают его из поганок. Выращивают их прямо в собственном погребе. Зачастую в том же погребе можно увидеть и самогонный аппарат – с техникой гоблины очень даже дружат. Особенно если ее можно приспособить для чего-нибудь выгодного.

Не следует забывать, что среднестатистический гоблин – существо мелкое, злобное и вонючее. Серьезные неприятности доставляет редко, но напакостить исподтишка не откажется никогда.

Покинув Кривую улицу, оказавшуюся совсем короткой, мы выехали на улицу Тополей. Это самая широкая улица в городе. Прямо-таки бульвар. Есть настоящая брусчатая мостовая, луж и грязи почти не видно, да и дома не так жмутся друг к другу. Вдоль дороги даже растут деревья.

Только почему-то не тополя, а вязы.

– Падре, а почему улица называется улицей Тополей, а растут на ней вязы? – поинтересовался я.

– Ну какая тебе-то разница, демон ты неугомонный… – заворчал кардинал. – Называется и называется. Все тебе любопытно…

– Ну да, любопытно. Я вообще человек небезразличный к происходящему вокруг. То есть не человек, а яцхен. А мы все равно в пробке застряли, и делать нам нечего. А вам, падре, лень жопу от дивана оторвать. Простите, если чего не так сказал.

– Да чтоб тебе пусто было… – вздохнул дю Шевуа, раздвигая занавесочки на окне кареты. Он некоторое время осматривал улицу орлиным взглядом, а потом крикнул: – Да благословит тебя Господь, брат!

К застрявшей в пробке карете подошел босой монах в черной рясе – кажется, францисканец. На нас глянуло изнуренное лицо аскета, тонкие губы шевельнулись, отвечая на приветствие.

– Брат, я кардинал дю Шевуа из Дотембрии, – представился кардинал. – Направляюсь в Ромецию, в вашем городе проездом.

– Примите мое почтение, ваше преосвященство, – тихо ответил монах. – Чем смиренный последователь святого Франциска может услужить вам?

– Я приношу глубочайшие извинения, что потревожил тебя, брат, но меня снедает любопытство. Не удовлетворишь ли ты его?

– Все, что окажется в моих силах.

– Не объяснишь ли ты мне, почему данная улица, из конца в конец засаженная вязами, называется тем не менее улицей Тополей?

Монах безмолвно пожевал губами, на миг подняв очи горе. Потом тихо заговорил:

– Это довольно любопытная история, ваше преосвященство. Двадцать лет назад эта улица носила имя герцога Чье-Имя-Запрещено-Называть, кузена тогдашнего короля Ливонии. Однако случилось так, что злокозненный герцог поднял бунт против законного правителя, дерзновенно вознамерившись противоправно захватить трон. Бунт был подавлен, а герцогу отсекли голову. Но король не удовлетворился этим и издал указ, повелевающий навек вычеркнуть из истории само имя презренного бунтовщика. Герцогство, которым тот владел, было разделено меж другими придворными, верными законной власти. Все статуи и портреты герцога были уничтожены. Его имя вымарали из всех летописей и даже из человеческой памяти. Ну а в нашем славном Хаароге, как уже упоминалось, была целая улица, носившая запрещенное имя. Король направил сюда специальную комиссию, дабы та решила, как лучше ее переименовать. Комиссия своевременно прибыла в город, посетила улицу и увидела на ней великое множество деревьев. Однако дело было зимой, поэтому члены комиссии приняли их за тополя. Именно так и было приказано отныне именовать улицу. В положенное время наступила весна, тополя покрылись листвой… и оказались вязами. Но переименовывать улицу уже не стали.

– Благодарю тебя за поучительный рассказ, брат, – поклонился кардинал.

– Для меня было честью услужить вам, отец, – поклонился в ответ францисканец. – Могу ли я еще чем-нибудь помочь вашему преосвященству?

– Нет-нет, еще раз благодарю и прости, что потревожил ради такого малозначительного пустяка.

Повернувшись ко мне, кардинал сурово пробурчал:

– Ну что, демон, ты все слышал?

– Угу.

– Теперь ты доволен, надеюсь?

– Угу.

Пробка начала более или менее рассасываться. Окруженные гомонящими горожанами, мы выехали с улицы Тополей на главную городскую площадь. У нее имени нет – зачем имя тому, что существует в единственном числе?

Центральная площадь – сердце средневекового города. Здесь самые большие и богатые дома, здесь торгуют самые зажиточные купцы. Здесь проходят городские праздники, гуляния и ярмарки. Как вот сейчас.

С восточной стороны площади высится готический собор. Огромный, с уносящимся в небеса остроконечным шпилем, мозаичными разноцветными окнами и скульптурами горгулий… хотя нет, это никакие не скульптуры! Вон одна взмахнула крыльями и взлетела, отправляясь куда-то по своим делам.

Собор, как ему и положено, бесконечно красив и величествен. Все прочие здания рядом с ним кажутся мелкими и жалкими. Но красота собора резко контрастирует с безобразием, кишащим на его ступенях.

Нищие. Целое море нищих, наперебой клянчащих милостыню. Калеки и уроды – слепые, безногие, безрукие, покрытые гноящимися ранами и язвами. Многие – профессионалы, изуродовавшие сами себя, чтобы вызывать большую жалость. Есть и жертвы компрачикосов, в том числе даже маленькие дети.

Побирушки кричат, бранятся, дерутся друг с другом, хватают за ноги всякого проходящего, выпрашивая, а то и громогласно требуя подачку. Лохмотья так изодраны и перепачканы, что их владельцы выглядят бесформенными кляксами. Лиц не видно под грязью, коростой и лишаями. Сальные космы явственно шевелятся – в этих зарослях пасутся целые стада вшей.

Мне невольно вспомнился Лэнг с его чудовищами.

Ратуша – точно напротив собора. Тоже весьма внушительное здание – трехэтажное, строгой планировки. На башне висит тяжелый медный колокол, у входа статуя рыцаря с обнаженным мечом. Каменные ступени, ведущие к дверям, заполнены народом – все разодеты, у всех хорошее настроение.

Но и здесь не обошлось без грязного пятна на светлом фоне. Рядом с ратушей, подле щита каменного рыцаря возвышается позорный столб. Корявое сучковатое бревно, вкопанное глубоко в землю, железный обруч и цепь, на которую сажают провинившихся.

Сейчас у позорного столба сидит какой-то оборванец. Похож на юродивого – грязный, всклокоченный, в глазах горит безумие. Вопит какую-то несуразицу, рычит, брызжет слюной, тянет скрюченные пальцы. Мерзкое зрелище.

Хотя у местных это, похоже, считается развлечением. Народ обступил позорный столб плотным кольцом – все ржут, веселятся, тычут пальцами. Дети швыряют в юродивого грязью и камнями. Этакое средневековое реалити-шоу.

Кардинал, Аурэлиэль и Цеймурд в сторону несчастного оборванца даже не взглянули. Только пан Зовесима на секунду замедлил шаг, опасливо вздрогнул и втянул голову в плечи еще сильнее обычного. Словно его самого сейчас к этому позорному столбу привяжут.

– А что тут за праздник-то? – поинтересовался я. – Церковный какой-нибудь?

– Судя по виду, мирской, – покачал головой кардинал.

– Типа Дня Большого Урожая?

– Сейчас лето, тупица, – жалостливо посмотрела на меня Аурэлиэль. – Июнь.

– А хрена ли? День Святого Валентина, вон, в феврале, хотя какая там, в феврале, любовь? В июне точно было бы прикольнее – тепло, травка мягкая, птички поют… Цветы, опять же, дешевле стоят.

– Святого кого? – нахмурился кардинал. – Валентина? Не слышал о таком. Чем он славен?

– А я знаю? Вроде бы какой-то малозначительный святой с романтической историей. Оказался коммерчески выгодным, поэтому сделал крутую карьеру. У нас в России на него в принципе всем пофиг, у нас Восьмое Марта есть, а вот в Америке на этот день всегда бум продаж. Цветы там, конфеты, мягкие игрушки, ювелирка… Они там вообще народ ушлый, любого святого в бизнес запрягут. У них даже Санта-Клаус кока-колу рекламирует.

– Ты о чем вообще говоришь, демон?

– Ну это… Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит… Хотя хрен с ним, вы все равно не поймете.

– А Восьмое Марта – это что? – поинтересовалась Аурэлиэль.

– Международный женский день. Его, правда, только одна страна празднует, но он все равно международный. На этот день всем женщинам чего-нибудь дарят.

– Всем? И эльфам тоже?

– Эльфов у нас нет. Хотя некоторые пытаются примазаться.

– Отсталая страна, – покачала головой Аурэлиэль.

– Это почему еще?

– Потому что эльфов нет.

– А у вас зато общественных туалетов нет. А от них пользы гораздо больше, чем от эльфов.

Глава 14

Праздник, отмечаемый в Хаароге, оказался не совсем праздником. Просто важным для города событием.

Сегодня у них выборы. Проводящиеся каждые два года выборы бургомистра. К этому дню приурочивают и городскую ярмарку.

– Ясно теперь, – огляделся я по сторонам. – Это, значит, пипл голосовать собрался? Активный у них тут электорат, ничего не скажешь…

– Голосовать? – не понял кардинал. – Что ты имеешь в виду?

– Ну как везде – урны, бумажки с голосами… Или у вас как-то по-другому? Просто руки тянете?

– Я по-прежнему тебя не понимаю.

– Ну что мне, таблицу со схемами нарисовать? Выборы, голосование… что тут непонятного?

Как-то странно он на меня смотрит. Видимо, для этого мира демократические выборы нехарактерны. Что не особо удивительно – тут все-таки монархическое средневековье, у простого плебса никаких прав нету. Одни обязанности.

Но тогда уже я чего-то не понимаю. Я же ясно слышал слово «выборы». Выбирают бургомистра. Как же они тогда его выбирают, если не голосованием?

– Сейчас сам все увидишь, – сжалился надо мной дю Шевуа, двигаясь через площадь. – Благословляю тебя, сын мой, дай пройти… Благословляю тебя, сын мой, дай пройти… Благословляю тебя, сын мой, не стой на дороге, а то зубы выбью…

Народ, запрудивший подступы к ратуше, особо не рвется уступать дорогу простому монаху, каковым кардинал сейчас выглядит. Но наш смиренный пастырь каждое благословение сопровождает отеческим тумаком по ребрам или хребтине. Кажется, кому-то даже вывихнул руку.

– И тебя тоже благословляю, сын мой, – от души пнул зазевавшегося разносчика кардинал. – Спаси тебя Господь.

На каменных ступенях ратуши народ сгрудился особенно плотно. Дюжие стражники уже глотки надорвали, разгоняя зевак. Большинство желающих попасть внутрь получает от ворот поворот.

Пропускают только самых видных – расфуфыренных дворян с золочеными шпагами, толстопузых купцов с золотыми цепями. Одни с законными женами, другие с временными спутницами. Различить их нетрудно – достаточно взглянуть в глаза. У временных спутниц они глупые, жадные и блудливые. У законных жен – глупые, жадные и злющие.

Элита, иху ее мать. Бомонд. Отцы города.

– Заворачивай, святоша! – выставил волосатую ручищу стражник. – Завтра за подаянием приходи! Сегодня не велено!

– Сын мой, я не монах и пришел не за подаянием, – на миг стянул капюшон дю Шевуа.

При виде красной кардинальской шапочки глаза стражника чуть не вылезли из орбит. Он втянул голову в плечи и заговорил уже совсем другим тоном:

– Пожалуйте, пожалуйте, ваше преосвященство… Не серчайте, не признал сразу…

Похоже, фейс-контроль мы успешно прошли.

Внутри народу оказалось не меньше, чем снаружи. Поглазеть на выборы собралась вся городская знать. На нас обратили внимания не больше, чем на случайно заползших насекомых. Только какая-то тетка, до жути похожая на Ксению Собчак, брезгливо скривилась и пробормотала себе под нос: «Спасения нет от чернорясников…»

Да, мы с кардиналом сейчас в темно-коричневых рясах с капюшонами и выглядим простыми монахами. А вот если мы эти рясы снимем, то будет фурор. При виде кардинала все точно прифигеют – местной тусовке такие крупные шишки и не снились. А при виде меня вообще… думаю, тут пузырьком нашатыря не обойдется, в чувство придется приводить многих.

Хотя может и нет. Народ в этом мире все-таки воспринимает демонов несколько спокойнее, чем в моем родном. Пугаются, шарахаются, но в такой уж невероятный шок все же не впадают. Поскольку в самом существовании демонов здесь никто не сомневается. Да и люди – не единственный разумный вид. Это где-нибудь у нас на Рублевке мое появление вызовет вселенскую панику, а тут, думаю, найдутся даже храбрецы, что ринутся в драку. Не все же еще позабыли о такой вещи, как рыцарская доблесть?

Хотя хрен его знает, конечно. Я в последнее время часто пальцем в небо попадаю.

Даже чересчур часто, пожалуй.

О, а у них тут шведский стол! Стоят вдоль стеночек длинные столы, на них расставлена всякая вкуснятина – колбаска, сосиски, курочка жареная, свининка. Пиво в большом бочонке, рядом здоровенные дубовые кружки.

Местный бомонд любит покушать – по фигурам видно. Сами все как пивные бочонки – что сильный пол, что прекрасный.

Да и не такой уж прекрасный, кстати. О диетах здешние дамы слышать не слышали. Сплошь матроны с двойным подбородком.

Разумеется, я сразу отдал должное гостеприимству хозяев ратуши. Бочком-бочком, чтобы никто лишнего не подумал, подобрался к столам… и давай наворачивать!

В данный момент рядом никого нет, на еду никто не смотрит – в центре зала начинается подготовка к главному мероприятию. Можно ненадолго расслабиться. Высунуть из прорех в рясе все шесть рук и метать жратву в мою бездонную пасть.

Глотаю почти не жуя. Мое Направление внимательно следит за чужими взглядами – чуть только кто начинает поворачиваться, сразу прячу лишние конечности, делаю вид, что просто так стою, о бренности бытия думу думаю.

А отвернутся – опять ухомячивать за обе щеки!

Нажравшись так, что пошла икота, я неохотно оставил халяву в покое. Наесться впрок не получается даже у меня. Сушите весла, сэр.

– Что тут интересного, падре? – прохрипел я, протолкавшись к кардиналу и остальным.

– Ты где был, рожа демонская? – сурово зашипел на меня дю Шевуа. – Нечего тебе бродить без присмотра!

– Падре, я свободный человек в свободной стране. Брожу, где хочу, ни перед кем не отчитываюсь.

– Что это значит?

– То, что я бомж. Без паспорта, без прописки и без копейки денег. На родине мне вообще свидетельство о смерти выписали. И уже довольно давно.

– Тс-с-с-с!.. – шикнула на нас Аурэлиэль. – Ваше преосвященство, хотя бы вы вспомните о приличиях! Начинается!

Мы прислушались к голосу разума. Эльфы тоже иногда умные вещи говорят.

Кстати, Аурэлиэль и Цеймурд оказались не единственными нелюдями в ратуше. Кое-где видны скрюченные фигурки гоблинов – переводчики и секретари у важных шишек. Вон там стоят два эльфа с удивительно холодными глазами – одеты в строгие костюмы, на рукавах бриллиантовые запонки. А тот низенький мужичок с широченными плечами и бородищей до колен – несомненный цверг.

Воцарилась тишина. Похоже, наконец-то началось самое главное. В самом центре зала установили круглый стол из красного дерева, а вокруг него через равные промежутки расселись шестеро человек. Все как на подбор – крупные, отъевшиеся, богато одетые, длиннобородые.

Бороды у них особенно роскошные – ухоженные, расчесанные. У одного даже с бантиками.

Кандидаты в бургомистры обменялись кивками, пробурчали друг другу вежливые слова, а затем одновременно расправили бороды, вытягивая шеи как можно сильнее. К столу подошел важный чиновник – он нажал какой-то рычажок в подставке, и столешница поползла кверху. Через несколько секунд подбородки уважаемых кандидатов уперлись в гладкое дерево. Бороды легли на стол, вытянувшись к центру.

– Готовы ли уважаемые претенденты? – звонко спросил чиновник, ставя на стол крохотную табакерку, украшенную бриллиантами.

Ему ответили нетерпеливым ворчанием. Кандидаты почему-то ужасно напряжены.

Табакерка открылась. И оказалась совершенно пустой, если не считать сафьяновой подушечки. Довольно странно.

Чиновник отошел в сторону. Все присутствующие затаили дыхание.

– Что происходит? – тихо спросил я. Ничего не понимаю.

– Да тщ-щ-щ-щ!.. – шикнул на меня кардинал. – Смотри внимательней!

Я напряг зрение… и малость прифигел. Табакерка все-таки не совсем пустая. Кое-что в ней есть. Кое-что совсем крошечное.

Вошь. Малюсенькая черная вошь. Самая обыкновенная, частенько водящаяся в немытых шевелюрах.

Несколько секунд ничего не происходило. Вошь сидела неподвижно в своей коробочке, кандидаты молча на нее пялились.

Потом… потом вошь медленно выбралась наружу и поползла по столу. Бородач, к которому она было двинулась, просиял… но тут же помрачнел. Вошь повернула в другую сторону. Теперь радость проступила в глазах уже другого кандидата.

Так прошло несколько минут. В гробовой тишине сотни человек напряженно следили за ползающей по столу вошью. Но в конце концов насекомое все-таки сделало окончательный выбор. Уже никуда не сворачивая, крохотная тварюшка решительно двинулась к самой длинной и курчавой бороде. Несколько секунд… и вот она скрылась в волосяном лесу.

– Яяяяяяяяяяяяя!!! – дико заорал бородач, вскакивая со стула и потрясая кулаками. – Это яяяяяяяяяяя!!!

Остальные пятеро разочарованно загудели. А к победителю ринулся весь бомонд, похлопывая его по плечам, пожимая руки, заискивающе глядя в глаза.

– Поздравляем, герр бургомистр!

– Удачи на новом посту, герр бургомистр!

– Не забудьте, что вы мне обещали, герр бургомистр!

– Мы надеемся на вас, герр бургомистр!

По-моему, у меня сейчас на редкость тупое выражение лица. Может, это все глюки? Может, я сплю?

Недолго думая, я ущипнул стоящую рядом Аурэлиэль. Та громко взвизгнула.

– Значит, не сплю, – задумчиво кивнул я.

– Идиот! – плачущим голосом воскликнула эльфийка, растирая покрасневшее плечо. – Тупица! Себя, себя же надо щипать!

– Себя не получается. Кожа слишком твердая.

– Я в этом не виновата.

– Извини.

– Если бы извинения могли все исправить, нам не нужны были бы Каратели… – пробормотала Аурэлиэль.

– Кто-кто?

– Никто. Не обращай внимания. Я просто оговорилась.

– По Фрейду оговорочка-то…

Ладно, хрен с ним. Судя по тому, что местный бомонд расслабился и перешел к вальяжным беседам с пивком, самая важная часть мероприятия закончилась. На площади сейчас надрывает глотку глашатай – объявляет, что следующие два года бургомистром славного города Хаарог будет почтенный Франц Прейнинг, богатый торговец сукном.

Ну и счастья им в личной жизни. Выбирают бургомистров с помощью вши… способ не хуже других, если вдуматься. Вошь по крайней мере беспристрастна и неподкупна. И голову ей никак не задуришь – на пиаре можно сэкономить.

Что-то на площади шумно. В общую какофонию вплелись какие-то странные звуки. Люди этого не слышат – в ратуше тоже довольно шумно. Но я слышу. И мне это что-то не очень нравится.

Кардинал с паном Зовесимой заняты – перетирают с новым бургомистром насчет штрафа за дохлую синицу. Не думаю, что это сильно затянется – герр Прейнинг, кажется, ужасно польщен, что ему свидетельствует почтение целый кардинал. Полезные связи и знакомства ценятся в любом мире.

– Передай падре, что я пойду проветрюсь, – коротко сказал я Аурэлиэль.

– Что?.. А?.. Куда?.. – не поняла эльфийка.

– Просто покурю. У тебя папироски не будет?

– Повторяю в очередной раз – я не понимаю демонских языков.

– Ладно, обойдусь так. Может, бычок возле урны найду…

Бычка я не нашел. Урны тоже не нашел. И вообще на городской площади сейчас творится нечто наподобие террористического акта. Только с поправкой на местные реалии.

Позорный столб. Позорный столб, к которому был прикован юродивый мужичок, вырван из земли с корнем. Рядом валяются изорванные лохмотья. Цепь лопнула и разлетелась на звенья.

А по брусчатой мостовой медленно вышагивает самый натуральный монстр. Более чем двухметрового роста, сутулый, землистая морщинистая кожа, руки свисают ниже колен, выпученные глаза налиты кровью, в огромной пасти сотня мелких зубов. Этакий йети-мутант.

За спиной монстра уже остались трупы. Четверо мужчин, пять женщин, ребенок. Прямо на моих глазах монстр с нечеловеческой скоростью рванулся вперед, хватая замешкавшегося горожанина. Мощный удар – и несчастный падает замертво, обливаясь кровью. Ручища твари снесла ему полчерепа.

– Это что еще за покемон? – процедил я.

– Не совсем уверен, патрон, но эта штука похожа на шатира, – ответил Рабан.

– Шатир? Что еще за шатир?

– Нечисть такая. Тут они иногда встречаются. Это своего рода болезнь – человек сначала сходит с ума, буйствует, нападает на всех подряд… а потом превращается в шатира. Инкубационный период может длиться от нескольких часов до нескольких суток. Хотя в Северной Европе эта зараза почти не встречается – вот на юге, там да…

– Значит, тот мужик у позорного столба был болен?

– Похоже на то.

– Угу. А вылечить это как-нибудь можно?

– Теперь уже нет. Пока человек еще не мутировал – тогда можно.

– Как?

– Так же, как укушенного вампиром. В церкви. Вот примерно как кардинал эльфийку вылечил. Но после превращения… после превращения уже не получится. Шатир обратно человеком не станет.

– Угу. Понятно.

Я вздохнул, глядя на скалящегося шатира. Призраки. Огры. Теперь еще и этот. Везет мне в последнее время на неприятные встречи, а? Как с неба валятся.

Какое-то время я надеялся, что местные стражи закона сами справятся с этой проблемой. Помнится, дотембрийцы в свое время обстреляли меня из арбалетов без особого волнения. Да и соседство с землями огров по идее должно приучить к постоянным стычкам с нелюдями.

Но на землю упали еще два трупа. И я понял, что дожидаться появления стражников просто нельзя. Хрен знает, когда они появятся и появятся ли вообще. На площади, вон, давка, народ в панике, теснится у стен. Выходы забиты наглухо – слишком плотная толпа. Из самой гущи слышны крики, вопли. Кажется, кого-то задавили.

Пользуясь ситуацией, замерший было шатир резко ускорился, ринувшись прямо на беззащитных горожан. Те бросились врассыпную. Какого-то мальчишку сбили с ног, тот упал и дико закричал, глядя на несущуюся к лицу лапищу…

Воздух словно прорезало молнией. За долю секунды я сорвал монашескую рясу и буквальным образом швырнул себя в цель. Ноги с чудовищной силой оттолкнулись от каменных ступеней, крылья ударили о воздух, придавая дополнительное ускорение… и сразу четырнадцать длиннейших когтей вошли шатиру в спину.

Монстр окаменел на месте, не довершив удара. Мальчишка сглотнул, в ужасе таращась на новое чудовище, еще более страшное.

Я приветливо оскалился… и с бешеной скоростью заработал когтями, взбивая шатира в кровавый коктейль. Тот сипло взревел, размахивая руками, мотнул головой и попытался сорвать меня со спины. Так могучий буйвол топочет и ревет, силясь сбросить оседлавшего его леопарда.

Но все насмарку. Я – биологическое оружие. Проект «ЯЦХЕН». Пусть не полноценный архидемон, каковым был Лаларту, но все равно могу одолеть в драке полдюжины утукку. А этот урод едва ли справится даже с одним-единственным. Против меня он – что бабуин против голодного тигра.

– Вы самое слабое звено!.. – прохрипел я, нанося завершающий удар. – Прощайте!

Изуродованный шатир упал на землю. Я уставился на него в ожидании. Почему-то мне казалось, что после смерти монстр снова превратится в человека – с некоторыми другими видами нечисти такое случается.

Но не в данном случае. Шатир так и остался шатиром.

Зато на меня теперь все смотрят, раскрыв рты. Народ в глубоком трансе. Надо, наверное, что-то сказать… только что?

– А… а… а… а… – послышалось снизу.

Я опустил взгляд. На меня таращится спасенный мальчишка – в округлившихся глазах плещется звериный ужас. Похоже, я пугаю его еще сильнее шатира.

– Не дрожи, пацан, – слегка смущенно пробурчал я. – Я людей не ем.

Хотя шатир их тоже вроде бы не ел. Никого из убитых он сожрать не пытался. Может, обстановка не располагала к комфортному приему пищи?

Положеньице… Чувствую себя ужасно неловко. Надо, наверное, расправлять крылья и сваливать отсюда подобру-поздорову. Я не берусь предполагать, что эта толпа станет делать, когда чуточку опомнится, но вряд ли награждать меня венками.

Рядом что-то просвистело. Стрела. И еще одна. На крышах появились лучники. Вовремя, ничего не скажешь.

Третья стрела угодила мне в грудь. И бесславно свалилась на мостовую, даже не оцарапав хитина. С моим кожным покрытием и бронебойный арбалетный болт вряд ли справится.

– Люди злы, – философски произнес я, оглядываясь по сторонам. – Яцхен – добрый. И только поэтому до сих пор всех не перерезал.

Вжик! Стрела угодила мне точно в глаз. Но тоже отскочила. Глаза у меня затянуты чем-то прозрачным, тонким, но дивно прочным.

А вот был бы на моем месте человек – помер бы.

– Яцхен – очень добрый, – медленно повторил я. – Но если хорошо постараться, можно разозлить даже каменного Будду…

Очередная стрела. Теперь проткнула перепонку крыла. Самое мое уязвимое место – крылья.

– Не обижайте меня! – прохрипел я, начиная терять терпение. – Потому что если я обижусь, то сам начну всех обижать!

– Что ты здесь натворил, демон?!! – гневно крикнули на меня сзади.

Слава богу. Кардинал объявился. Сейчас разрулим ситуацию по понятиям.

Я повернулся к нему и виновато развел руками – мол, не хотел нарушать конспирацию, но так уж ситуация сложилась…

– Это ты?! – скрипнул зубами дю Шевуа, подступая ко мне вплотную. Тяжеленный крест держит так, словно собирается шарахнуть что есть силы.

– Что – я?

– Это ты тут устроил побоище?! – рявкнул кардинал, указывая на людские трупы. – Чего для, погань такая?!

– Э, да я невинен, как новорожденный младенец! – возмутился поклепу я. – На хрена сразу обзываться?! Это вот этот бурый мишка все натворил!

Я отступил в сторону, давая возможность как следует рассмотреть убитую тварь. Кардинал несколько секунд глядел на нее с окаменевшим лицом, а потом тяжело вздохнул:

– Шатир…

– А вы что, их знаете, падре? – удивился я.

– Лет сорок назад я жил в Сицилии… там они в то время были настоящим бедствием… – пробормотал дю Шевуа. – Хуже чумы, честное слово… Боялись, что придется изолировать весь остров… Однако ж Господь миловал, обошлось в конце концов… Я ведь и сам тогда еле спасся – буквально на полпальца был от того, чтобы сам в такую тварь обратиться…

– А как спаслись?

– Помогли мне добрые люди, уберегли от беды… Я после того случая к Богу и обратился, демон… постриг принял…

– А тут оно откуда взялось?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю… Хорошо, если единичный случай… А вот если новая вспышка этой заразы… да теперь не на острове, а на континенте…

– И что нам теперь делать?

– Тебе делать одно – срочно надеть рясу и спрятать харю твою бесовскую! – рявкнул дю Шевуа. – Весь город переполошил!

Рядом свистнула стрела, упав на мостовую шагах в пяти от меня. Кажется, боятся задеть кардинала. Какое-то время вообще не стреляли – видимо, слишком поражены были видом монаха, орущего на демона. Может, даже надеялись, что я сейчас рассыплюсь в прах.

Но потом все-таки решили, что каленые стрелы надежнее молитв.

– Святой отец, бегите оттуда скорей! – истошно крикнул какой-то лучник, натягивая тетиву. – Мы прикроем!

Еще одна стрела. Дю Шевуа вздрогнул – хренов Вильгельм Телль либо крепко промазал, либо именно в кардинала и целился. Однако в последний миг стрела замерла в воздухе и осыпалась щепками.

Это я перехватил ее на лету и резко сдавил, ломая в труху. Реакция яцхена на порядок превосходит человеческую.

– Падре, давайте уже, объясняйте электорату, что и как, – процедил я. – А то нас сейчас обоих за компанию расстреляют…

– Вставай на колени.

– Что?!

– На колени, быстро!

Ладно, хрен с ним, я не гордый. Послушно опускаюсь на колени, буквально спиной чувствуя, как раскрываются рты у глазеющих горожан. Надеюсь, это ненадолго – на коленях у меня острые шипы и стоять в такой позе довольно неудобно.

– Господь с нами, дети мои! – провозгласил кардинал, поднимая крест над головой и снимая капюшон. При виде кардинальской шапочки толпа пораженно ахнула. – Демон сей усмирен Словом Божиим и находится у меня в послушничестве! Сия ужасная тварь на Священном Писании поклялась в человеколюбии и сердечной преданности законам Божиим! Преклоним же колени и восславим Всемогущего Господа, сниспославшего это чудо! Аминь!

Я размашисто перекрестился – чтобы все видели, какой я кроткий и богобоязненный демон. Горожане пораженно завопили, по всей площади народ принялся падать ниц, благоговея перед святостью кардинала.

Блин, вот что за дела? Спас всех я, а почести ему. И все только из-за того, что у него два глаза, а у меня три. Кругом расовая дискриминация.

Глава 15

Прошло два дня. Мы мирно проехали через всю Курляндию, не встретив никаких приключений. В этом мире большая часть Курляндии и Силезии – дремучие леса, населенные только диким зверьем и гоблинами. Лишь кое-где встречаются деревеньки и небольшие городки. Народ ведет жизнь тихую, патриархальную.

Кстати, в нашем мире Курляндия была в Прибалтике. Даже входила одно время в состав Российской Империи. Здесь же она понемногу сместилась далеко на юго-запад, став довольно крупным королевством.

Формально здесь уже Силезия. Граница в этих краях вообще очень условная, на карте обозначенная пунктирной линией. Людских поселений поблизости нет – только бенедектинский монастырь дальше по дороге.

– Знаете, падре, меня до сих пор беспокоит этот шатир… – заговорил я.

– Не тебя одного, сын мой… – покивал кардинал, вытаскивая из кареты маленькую корзиночку. – Сам голову ломаю, откуда он там взялся… Не иначе Ррогалдрон козни строит.

Я уже в который раз задумался над тем, почему в христианстве этого мира Голюс и Ррогалдрон замещают привычный нам Ад и его Люцифера, хотя Бог тот же самый. Думаю, это из-за того, что наш Господь – Бог Всемогущий и Вездесущий, одной левой управляющийся с миллиардами миров, а вот Люцифер – всего лишь один из падших ангелов. Подобных ему полным-полно.

В костре потрескивают сучья. В котелке аппетитно булькает похлебка. Мы разбили лагерь на лесной опушке, съехав с дороги. Скоро ужин.

К сожалению, похлебку нам стряпают вегетарианскую. Сегодня пятница – постный день. Мясное нельзя.

Людям нельзя. Мне можно. Потому что яцхен – довольно-таки крупный и на редкость прожорливый хищник. Если я за целый день не съем ни грамма мяса, то и заболеть могу. Это человек пост переносит без проблем, даже с определенной пользой для организма. Врачи и то рекомендуют время от времени устраивать разгрузочные дни. А яцхену так нельзя.

Но кардинал вряд ли прислушается к подобным аргументам. Так что пропитание придется добывать самостоятельно. Ничего сложного – охотничьи инстинкты у меня хорошие, без куска мяса не останусь. Тем более сейчас лето – самый сезон.

– Цветут цветы, орут коты, ползут глисты… – замурлыкал я, бесшумно перемещаясь в древесных кронах.

Есть. Направление само привело меня к хавчику – птичьему гнезду. Держась тремя руками за ствол, тремя остальными я с ювелирной точностью сграбастал птицу и четыре крохотных желтоватых яйца.

Сырые яйца полезны для здоровья. Птичье мясо тоже полезно. Да и в скорлупе вроде бы какие-то витамины есть.

Лучше бы, конечно, поджарить или отварить, но я не капризный, перебьюсь. Яцхен – зверь неприхотливый. Ем все, что не пахнет дерьмом.

К слову, запахов я не чувствую.

О, а вот и закусь. Огурцы. В натуре, самые настоящие огурцы. Плотненькие такие, зелененькие.

Давненько я уже свежих огурцов не хавал. Да и вообще с овощефруктами последнее время напряженка. Так и авитаминоз недолго схлопотать.

– Патрон, это не огурцы… – подал голос Рабан.

– Чего?.. – спросил я, дергая особо крупный плод.

Произошедшее в следующее секунду шокировало меня до глубины души. Чертов огурец оторвался от стебля, словно им выстрелили из пушки. Он стартовал подобно пузатенькой зеленой ракете… и прямо мне в пузо!

– Кхыхх… – растерянно выговорил я, глядя на изгвазданный хитин.

Из «сопла» проклятого огурца ударил настоящий фонтан мерзкой слизи. Большая ее часть осталась на моем животе и грудине. Ничуть не больно, но довольно-таки обидно.

– Вот это ни хрена себе овощ! – возмутился я. – Это что, огурец-демон?

– Это бешеный огурец, патрон, – кисло ответил Рабан. – Дикорастущее растение. В нашем мире растет на побережье Черного моря. В этом ареал более широкий – встречается по всей Европе.

– Угу. А какого хрена он со мной так поступил? Я его чем-то обидел?

– Это он так размножается, патрон. Созревший плод бешеного огурца ни в коем случае нельзя трогать – достаточно даже самого легкого касания, чтобы он отделился от плодоножки. А уж тогда… стреляет не хуже ракетницы. А в той слизи, что нас с тобой испачкала, целая куча семян.

– Не судьба мне сегодня огурцов похавать… – пожалел себя я, подпирая щеку кулаком. – Ладно, поищем чего-нибудь другого…

Если не считать неприятной встречи с бешеным огурцом, прогулка вышла довольно удачная. К месту стоянки я вернулся примерно через полчаса. В превосходном настроении, с плотно набитым брюхом и заячьей тушкой в левой нижней руке.

На полпути мне встретилась Аурэлиэль. Бродит себе по лесной полянке, собирает цветы. Уже успела сплести венок из ромашек.

– Трям, Ариэль, – поздоровался я. – Ты бы далеко не отходила, тут и волки водятся…

– Дикие животные не чинят вреда Народу, – рассеянно ответила Аурэлиэль, срывая очередную ромашку. – Ни волк, ни медведь… о боже мой!!!

Я встал в боевую стойку, готовясь взметнуться смерчем когтей. Судя по количеству децибел, эльфийка заприметила что-то ужасное.

Но за моей спиной ничего нет. И вообще поблизости никого, кроме членов дотембрийской делегации.

– Чего голосим без причины? – вежливо спросил я. – Постменструальный синдром?

Интересно, а у эльфов бывают критические дни?

– За что?! – всхлипнула Аурэлиэль, обвиняюще указывая на мою левую нижнюю руку. – За что ты убил этого бедного зайчика?!

– Он первый начал, – машинально ответил я. – Я защищался.

Хлобысь! Эльфийка с размаху залепила мне пощечину. И тут же заойкала, тряся ушибленной рукой. А я вообще ничего не почувствовал.

– Можешь бить хоть до посинения, – поскреб хитиновую щеку я. – Только больно будет тебе, а не мне.

– До чего же ты отвратителен! – с ненавистью посмотрела на меня Аурэлиэль. – Отдай мне его сейчас же!

Не переставая всхлипывать, эльфийка резко вырвала у меня заячью тушку. Вот теперь я слегка расстроился.

– А что ты с ним будешь делать? – грустно спросил я.

– Похороню, – шмыгнула носом Аурэлиэль, оглядываясь по сторонам. – Выкопай мне ямку.

– Слушай, гринписовка, это все-таки мой хавчик! – возмутился я. – Кстати, а что это у тебя за дрянь на шее?

Аурэлиэль даже не ответила, исступленно копая могилку для моего ужина. Я подошел чуть поближе и присмотрелся. Не знаю, что это такое, но выглядит как-то чужеродно. На гладкой эльфийской коже вздувается мерзостного вида штуковина, похожая на красную виноградину. Родинка, что ли, такая?

– Патрон, да это же собачий клещ, – сообщил Рабан.

– У тебя на шее собачий клещ, – озвучил я. – Где ты вечно умудряешься паразитов цеплять?

Аурэлиэль рассеянно махнула рукой по шее… и остолбенела. Медленно ощупав насосавшуюся крови тварь, она повернулась ко мне и истошно завопила:

– Сними его!!! Сними его сейчас же!!!

– Сейчас, сейчас, погоди, – пробормотал я, осматривая мерзкое насекомое.

– Паукообразное, патрон.

– Что?

– Клещи – паукообразные. У них восемь лапок.

– Да не пофиг ли, а? Сейчас я его…

– Погоди, патрон, просто так отрывать нельзя! У него челюсти зазубренные – если клеща просто оторвать, они так в коже и останутся. Гноиться будет.

– А если срезать? Я аккуратно.

– Тоже нельзя.

– А если кислотой?.. хотя можешь не отвечать. [цензура] сморозил, виноват. Но что же мне тогда делать-то?

– Намажь его чем-нибудь.

– Чем?

– Маслом каким-нибудь. Или лаком. Он тогда сам отвалится.

– Почему?

– Потому что сдохнет.

– Почему сдохнет?

– А у него по телу – дыхальца. Если намазать клеща маслом, то это все равно что человеку заклеить ноздри изолентой.

– Надо же, как все хитро закручено, – подивился я. – Век живи, век учись. Ариэль, у тебя масло есть?

– Масло?..

– Ну да. Или лак какой-нибудь. Ты ногти чем мазюкаешь?

Кажись, ничем она их не мазюкает. Ногти совсем чистые, не накрашенные. И вообще косметики самый минимум – только под глазами чуть-чуть зелененького. К тому же я даже не уверен, что это косметика – может, природная пигментация?

– Ладно, сейчас разберемся. Пошли к нашим, раздобудем масла. Подсолнечного или сливочного, уж не знаю, какое у них там есть.

– А зайчик как же?.. – пролепетала Аурэлиэль.

– Ты хочешь избавиться от клеща или пусть дальше сидит? Ему тут у тебя, похоже, нравится…

Эльфийка сдалась и покорно поплелась к костру. А я как бы ненароком замешкался, поотстал на пару шагов и незаметно прибрал заячью тушку.

– Что ты там делаешь? – подозрительно обернулась Аурэлиэль.

– Нишэво, – невнятно прохрипел я, плотно сжимая челюсти.

– Что у тебя во рту?

– Нишэво. Игы ахэ.

– Почему у тебя изо рта шерсть лезет?

– Я страшный демон, – прохрипел я, наконец-то дожевав. – Я блюю кислотой и могу расколотить струей писсуар. Думаешь, у меня не может лезть шерсть изо рта? Может, не сомневайся.

С клещом мы общими усилиями справились. Взяли немного растительного масла, густо смазали восьминогую зверюшку и усадили несчастную эльфийку в сторонку – ждать, пока клещ отвалится сам.

– Вообще-то, было бы неплохо раздеться догола и осмотреть кожу и одежду, – сообщил я. – Если есть один клещ – могут оказаться и другие.

– Ты все никак не можешь успокоиться, ходячая мерзость? – сузила глаза Аурэлиэль. – Скорее солнце взойдет с запада, чем невинная эльфийская дева обнажится перед проклятым демоном.

– Да о тебе же забочусь, дева невинная!

– Я не нуждаюсь в твоей заботе. Скройся с моих глаз немедленно.

Нет справедливости в этом мире. Когда я для чего-то нужен, когда возникают проблемы – вот тогда меня терпят и даже ценят. В остальное время я поганая нечисть, на которую все смотрят с отвращением.

А то и по харе бьют.

Ладно, по крайней мере от клеща избавились. Как и говорил Рабан, смазанный маслом паразит терпел недолго – минут через двадцать просто свалился на траву. Аурэлиэль немедленно выхватила из костра горящую головню и ожесточенно прижгла бедного кровопийцу.

Похоже, на насекомых ее любовь к животным не распространяется.

– На паукообразных, патрон.

«Отвали, зануда грешная. Еще я в собственных мыслях буду энциклопедическую точность соблюдать. Меня все равно никто не слышит».

– Я слышу.

«Я и говорю – никто не слышит».

– Благословляю тебя, сын мой, – подошел кардинал с полной корзинкой. Тоже в лес ходил. – Вот, попробуй-ка эту ягодку.

– О, спасибо, очень вкусно! – с удовольствием скушал гостинец я. Хоть кто-то добросердечие проявил.

Хорошая ягода, крупная, сочная. По виду на бруснику похожа. Но не брусника.

– Вкусно? Точно вкусно? – придирчиво спросил кардинал.

– Угу. Очень.

– А чувствуешь ты себя как?

– Да нормально вроде.

– Живот не болит? Головокружения нету?

– Да нет, ничего такого. А что?

– Отлично.

Дю Шевуа уселся прямо на траву, жадно потер ладони и принялся черпать ягоды целыми горстями. По бороде потек оранжевый сок.

Я немного постоял, надеясь, что мне предложат присоединиться. Не предложили. Уделив бедному яцхену одну-единственную ягодку, кардинал этим и ограничился.

– Вы чего жлобитесь-то, падре? – недоумевающе спросил я. – Что это за угощение такое – одна штучка?

– Это было не угощение, – прочавкал дю Шевуа. – Просто я боялся, что они ядовитые.

– О. Вот оно что. Тогда понятно.

Я постоял еще немного, подумал, а потом неуверенно сказал:

– Знаете, падре, а вам не стоило пробовать на мне, пожалуй… Из меня хреновый дегустатор – я вкусов почти не различаю. Да и к ядам у меня иммунитет – почти ко всем. Я демон все-таки… формально, по крайней мере.

Кардинал мгновенно перестал есть. Моргнул. Опустил глаза, глядя на почти опустевшую корзину. Схватился за живот.

Поплохело, наверное.

– А что это вы тут едите? – подошла к нам Аурэлиэль, растирая покрасневшую шею. – Ой. Ваше преосвященство, а вы знаете, какая это ягода?

– Нет, – медленно ответил кардинал. – Какая?

– Это ягода пиолема. Довольно редкая. Где вы ее нашли?

– Тут, рядом росла… На кустах… Я сам собирал… Я с детства люблю лесные ягоды…

– Могли бы тогда и меня позвать, – надулась эльфийка. – Я тоже очень люблю лесные ягоды. Можно попробовать?..

Кардинал облегченно вздохнул, протягивая корзинку. Кажется, у него пропал аппетит.

– Кстати, ваше преосвященство, а вы сами-то много съели? – спросила Аурэлиэль, аристократично клюя ягодки.

– Не… не очень. А что?

– Просто пиолему нужно есть по чуть-чуть. В маленьких количествах она очень вкусна и даже полезна для здоровья. А вот если съесть слишком много… тогда это смертельный яд.

– Правда?.. – удивился кардинал.

И завалился набок, хватая себя за горло. Глаза выпучились, язык вывалился наружу.

– Вот до чего жадность-то доводит, – безжалостно прокомментировал я, тоже беря несколько ягод. – Он теперь помрет?

Аурэлиэль раскрыла рот в немом возгласе, тыча пальцем в дю Шевуа. Подбежавшие слуги усадили отравившегося кардинала поудобнее, пан Зовесима что-то закудахтал, бестолково бегая туда-сюда.

А мне почему-то стало ужасно весело. Не знаю, почему. Злорадство, наверное.

– Man felmelya, ваше преосвященство?! – затормошила кардинала Аурэлиэль. – Man felmelya?! Как вы себя чувствуете?! Вам очень плохо?!

Дю Шевуа что-то простонал, закатывая глаза. Кажется, попросил не тормошить его.

– Надо срочно помочь! – вскрикнула Аурэлиэль. – Надо срочно помочь! Воды! Где вода?!

– Извольте, панночка, – торопливо сунул ей кувшинчик лакей. – Что еще прикажете?..

– Вскипятите мне воды с небольшим количеством соли. Принесите пару подушек из кареты. Уложите его преосвященство так, чтобы он не запачкал одежду рвотой. И… демон, не стой сосновым пнем, сделай хоть что-нибудь полезное!

– Что, например?

– Утопись, например!

Я поскреб когтем подбородок. Что я тут сделаю-то? Я курсов первой помощи не проходил. Вот если бы кардинал поранился, я мог бы ему помочь переливанием крови…

Нет, я вовсе не шучу. Дело в том, что кровей у меня как бы две. Разных. Одна – настоящая кровь, причем очень ядовитая. Другая же – вообще не кровь, а тканевая жидкость, рожденная в лаборатории профессора Краевского. Краевин. Черная тягучая слизь с очень высокими регенерирующими свойствами. Именно благодаря ей любые мои раны заживают с умопомрачительной быстротой.

Людям краевин тоже помогает. Проверено на практике. В критической ситуации я могу вскрыть себе шкуру когтями, извлечь немножко этой слизи и как следует раненого смазать. Помогает, можете не сомневаться.

Но это раны. С пищевыми отравлениями так не получается.

– Рабан, как лечить отравление ягодами пиолемы?

– Извини, патрон, не знаю. Твое Направление – штука полезная, но все-таки не всемогущая…

– Ладно, хрен с тобой. Ариэль!

– Что тебе? – досадливо обернулась эльфийка, безуспешно пытаясь влить в стонущего кардинала немного воды. – Если не делаешь ничего полезного, так хотя бы не мешай!

– От этой вашей ягоды есть противоядие?

– Она не наша, а общая. Просто вы, люди, нисколько не интересуетесь жизнью тех существ, что не бряцают оружием, а мирно растут в лучах солнца, давая другим возможность жить…

– Нотации от партии зеленых отложим до лучших времен. К делу. Насколько это смертельно, сколько у нас времени в запасе, можно ли чем-нибудь помочь?..

– Эльфы, по неосторожности переевшие пиолем, умирают через два-три дня, если не получают помощи целителя. Люди… насчет людей не уверена. Думаю, примерно так же. Может быть, немного раньше или позже.

– Угу. Где нам быстренько найти целителя?

– В этих краях эльфы не живут. До ближайшего целителя много миль.

– Угу. Народные средства есть?

– Об одном народном средстве мне известно… – почему-то очень медленно заговорила Аурэлиэль. – Мне о нем еще бабушка рассказывала… Только оно довольно… специфическое.

– Нам не привыкать. Что это за пенициллин такой?

– Это особый отвар… отвар из мошонки гоблина.

Я посмотрел на стонущего кардинала. Почесал репу, принимая решение. А потом радушно позвал:

– Пан Цеймурд, подойдите-ка сюда на минуточку!

– Чем могу услужить, пан Яцхен? – откликнулся наш переводчик.

– Совершеннейший пустячок… – ласково произнес я, выпуская когти. – Стойте спокойно, больно не будет…

Минутой спустя лесная опушка превратилась в бедлам. Около кареты стонет отравившийся кардинал, обложенный подушками. У изголовья хлопочет взволнованная эльфийка. Рядом заламывает руки насмерть перепуганный пан Зовесима. Два лакея и кучер медленно идут цепью, словно загонщики. Я, тоже очень медленно, двигаюсь впереди них, раскрыв все шесть рук этакой сетью.

А к лесу пятится прикрывающий пах гоблин. Время от времени он швыряет в нас комьями земли.

– Пошли все вон!!! – истерично заверещал Цеймурд, спотыкаясь о корень и шлепаясь наземь. – Кардиналу пришло время умереть!!! Это божья воля!!!

– Заткнись и отдавай свои яйца! – прохрипел я, делая гигантский прыжок. – Чего ты так визжишь?! Это же не смертельно!

Кардинал, до помутившегося сознания которого наконец дошло, что происходит, вяло приподнял голову и закашлялся. Аурэлиэль придержала ему затылок скрещенными ладонями.

– Благодарю, дочь моя… – с трудом пробормотал дю Шевуа. – Вы, там, оставьте эти глупости!..

– А?.. – повернулся я. – Что такое?.. Что не так?..

– Я лучше расстанусь с жизнью, чем стану пить такой отвар!

– Вот! Вот! – обрадованно завопил Цеймурд. – Слышали, что говорит святой отец?!! Уберите но-о-о-о-о-о-ож!!!

– Это не нож, – угрюмо ответил я, пряча коготь в пазуху. – Далеко не отходи.

Дю Шевуа встретил меня мрачным взглядом. Кажется, ему уже стало чуточку лучше – может, помог подсоленный кипяток, которым Аурэлиэль его поит.

Хотя чем может помочь соленый кипяток? Что это вообще за медицина такая? У эльфов так принято?

– Какая же мерзость, прости господи, – пробормотал кардинал, делая очередной глоток. – Отпусти нашего переводчика, рожа трехглазая… Даже ради спасения жизни не годится прибегать к столь богомерзким средствам…

– Видите! Видите! – облегченно выдохнул Цеймурд, глядя на кардинала с невыразимой благодарностью.

Я неохотно разжал руки. На сегодня операция отменяется.

– Патрон, а ты бы что, в самом деле его кастрировал? – недоверчиво спросил Рабан.

Я неопределенно дернул всеми шестью плечами сразу. Хрен его знает. Конечно, подобных операций мне раньше проводить не доводилось, но зато доводилось проделывать многое другое.

С моим образом жизни довольно сложно остаться интеллигентом, падающим в обморок при виде крови. Конечно, прикасаться ко всякой гадости мне неприятно, но если понадобится – прикоснусь к чему угодно. Чувство брезгливости у меня атрофировалось давным-давно.

Если только оно вообще когда-нибудь было. Первым, что я увидел в жизни, стал изуродованный труп. А потом еще целая куча других таких же.

Причем некоторые из них пытались меня сожрать.

– Ладно, падре, тогда что вы предлагаете? – поинтересовался я. – Сидеть здесь и ждать, пока рассосется само? Молиться и надеяться на божью помощь?

– Nisi Dominus custodierit domum, in vanum vigilant qui custodiunt eam, – слабым голосом произнес кардинал. – Все в руце Господней, демон, ничто против Его Воли не деется. Поддавшись зову чрева, я совершил тяжкий грех чревоугодия – и в тот же час был за это наказан. Что посеешь, то и пожнешь.

– Ну и что теперь, помирать из-за пары дурацких ягод?

– Господь посылает нам испытания, дабы укрепить твердость нашей веры, – приподнялся на локте кардинал. – Грузите меня в карету и запрягайте коней. Дальше по дороге должен быть бенедиктинский монастырь. У них непременно найдутся знающие лекари.

– А если не найдутся?

– Значит, Господь желает призвать меня к себе, – пожал плечами кардинал. – Я смиренно приму Его волю.

Глава 16

До монастыря мы добрались довольно быстро. Их в этой Европе полно даже в дикой глуши. На каждом шагу можно встретить одинокую келью пустынника или обитель, принадлежащую какому-нибудь ордену.

– Что там написано? – указал я на надпись над воротами.

– «Молись и трудись», – перевел Цеймурд, все еще косящийся на меня с подозрением. – Девиз бенедиктинцев.

В главную часть монастыря нас не пустили. Там вокруг клуатра – внутреннего двора с колодцем – расположены церковь, зал капитула, спальня и трапезная. Эти помещения предназначены только для самих монахов, посторонним вход воспрещен.

Нам же отвели место в помещении для гостей и послушников. Их здесь совсем немного – монастырь расположен уединенно, вдалеке от людских поселений.

Радушно встретивший нас аббат лично осмотрел заболевшего кардинала, выслушал нашу историю и неодобрительно покачал головой.

– Отвар из мошонки гоблина? – хмыкнул старик. – Что за чепуха? От такой бурды ему станет только хуже. Optimum medicamentum quies est!

До чего же они тут латынь любят… А я все никак не удосужусь ее выучить.

– Так вы сумеете ему помочь? – спросила Аурэлиэль.

– Не тревожься, дочь моя. Мы знаем эти коварные ягоды – не раз уже приходилось помогать их жертвам. Его преосвященству нужен покой, хорошее питание и правильные лекарства – больше ничего. Все это у нас есть здесь.

– Я думал, тут монастырь, а не больница, – прохрипел я.

– Мы лечим не только души, брат…

– Жозеф.

– Мы рады приветствовать тебя в нашей обители, брат Жозеф. Скажи, а разве при твоем монастыре госпиталя не было?

– Ну, мы там… как бы… это… – смутился я.

Палюсь, блин, палюсь по полной программе. О монастырской жизни я знаю самый минимум – то, что знают все. Если этот разговор продолжится, я точно попаду впросак…

Из неловкой ситуации меня выручил кардинал. Он сделал короткий жест, подзывая аббата, и что-то забормотал ему на ухо. Я напряг слух, но все равно ни черта не понял. Какой-то профессиональный сленг. У духовников есть профессиональный сленг?

– Отдыхайте, – поклонился нам аббат, закончив разговор с кардиналом. – Мы позаботимся о больном.

Члены дотембрийской делегации отправились на боковую. Все, кроме меня. Я, как обычно, спать не хочу, поэтому шляюсь где попало беспокойным привидением.

Монастырь оказался совсем небольшим, но очень четко организованным. Маленькая мельница, пекарня, конюшня, мастерские, множество других хозяйственных построек. Бенедектинцы полагают, что обитель следует устраивать так, чтобы в ней было все необходимое для жизни.

В идеале у монаха вообще не должно возникать потребности для чего-либо покидать монастырь. Согласно уставу бенедиктинцев, многочасовая ежедневная работа – необходимая часть аскезы. Добывать пропитание собственным трудом, молиться и изучать Священное Писание – так и живут эти монахи.

Я с легкостью взметнул себя на монастырскую стену. Даже без крыльев, одними руками и ногами. Уселся на краю, свернув поаккуратнее хвост, и воззрился вдаль.

Солнце еще не зашло – в июне ночи совсем короткие. Побагровевший диск медленно сползает за горизонт, освещая напоследок зеленые макушки. Куда ни глянь – одни только леса. Лишь далеко-далеко видна поднимающаяся к небесам башня – замок местного феодала.

Красивая панорама, черт возьми. И на душе почему-то так мирно и спокойно… атмосфера здесь, что ли, такая? Давно заметил, что в храмах и монастырях дышится как-то особенно легко… в метафорическом смысле, конечно. В буквальном я вообще не дышу. У меня даже легких нет.

Большая часть монахов уже давно отошла ко сну. Отбой здесь командуют рано – часов этак в семь вечера. Впрочем, подъем тоже очень рано – примерно в час ночи. Дело в том, что одна из задач монахов – молиться в те часы, когда не молится никто другой. Ограждать почивающих мирян от козней нечистой силы. Вот они и бодрствуют большую часть ночи.

Однако сейчас монастырь спит. Хотя и не весь. В одной из мастерских горит свет. Я заглянул внутрь – это оказался скрипторий. Средневековая мастерская по производству рукописных книг. Здесь – еще и совмещенная с библиотекой.

– Добро пожаловать, брат, – поприветствовал меня пожилой монах, отрываясь от работы. – Могу ли я узнать твое имя?

– Жозеф, – дернул капюшоном я, стараясь не показывать лица.

– А меня знают как брата Бруно. Как тебе наш скрипторий?

– Ничего так, симпатично, – похвалил я, оглядываясь по сторонам.

Хотя здесь и библиотека, но книг довольно мало, причем лежат они на пюпитрах, для надежности прикованные цепями. Читать можно только здесь, уносить не разрешается. И неудивительно. Книгопечатание в этом мире до сих пор не изобрели, поэтому книги представляют немалую ценность и встречаются относительно редко. Ведь каждую книгу приходится переписывать вручную – чем, собственно, в скриптории и занимаются.

Сначала нужно изготовить пергамент, затем разлиновать его, потом записать и проиллюстрировать текст, а в конце концов – переплести листы в готовую книгу. Тяжелый и долгий труд. Производство одного-единственного экземпляра занимает месяцы.

– Наша обитель издавна занимается переписыванием Библии, – охотно рассказал мне монах. Кажется, он обрадовался возможности чуточку отдохнуть. – Не желаю прослыть хвастуном, но я и в самом деле поднаторел в этом богоугодном деле…

Я поглядел на его работу. Да, почерк у старикана просто идеальный. Явно в школе была пятерка по каллиграфии. Правда, я ни слова не понимаю, ибо латынь, но завитушки красивые. Ни единой помарочки, ни единого огреха – в Священном Писании подобное вообще недопустимо.

– Я занимаюсь этим с младых лет, – снова похвастался переписчик. – Это уже сорок третья моя Библия!

Судя по тону, он немало этим гордится. А вот мне стало ужасно жалко старика. Сорок третья. Всего лишь сорок третья копия. Ухлопал львиную долю жизни на то, чтобы переписать каких-то сорок экземпляров. В то время как современный типографский станок производит их тысячами.

С другой стороны, он и в самом деле делает немалую работу. Ведь в этом средневековом обществе нет иного пути распространения знаний. Именно благодаря тяжелому труду монахов до нас дошли творения античных и средневековых авторов.

– А кроме Библии ты еще что-нибудь переписываешь… брат? – спросил я.

– Конечно, – кивнул монах, указывая на несколько свернутых листов. – В промежутках между основной работой я переписываю разные легкие вещицы. Баллады, пьесы, веселые побрехушки синьора Бокаччио… Это позволяет дать утомленному разуму отдых, чтобы потом с новыми силами вернуться к главному делу.

– А дай чего-нибудь почитать. Мне б тоже… отдохнуть утомленному разуму. Ибо устал песец как.

– Да, конечно. Выбирай, что тебе больше глянется, – рассеянно кивнул брат Бруно, снова начиная скрести пером по пергаменту.

Я побрел по скрипторию-библиотеке, рассматривая книги. Преобладает, конечно, Библия и прочие богословские труды. Монастырь все-таки. Но есть и другие фолианты – Геродот, Страбон, Птолемей, Фукидид, Евклид… Античная мудрость. Все переписано от руки и бережно переплетено в кожу. Многие книги снабжены цветными иллюстрациями-миниатюрами.

К сожалению, почитать мне их не суждено. Латынь, древнегреческий… я этих языков не знаю. Кое-что написано на понятных мне языках – немецком, французском… но тут тоже загвоздка. Проблема не в том, что готический шрифт черта с два разберешь… хотя его действительно черта с два разберешь. Проблема в том, что вавилонские рыбки, с помощью которых я выучил эти языки, обучают исключительно устной речи. Письменная по-прежнему остается непонятной тарабарщиной.

Исключение – дотембрийский, который я знаю благодаря магическому перемещению между мирами. Но ни одной книги на дотембрийском здесь нет. В местной Европе это не самое распространенное наречие.

Полистав прикованные к пюпитрам книги, я вдруг замер. Под руку попался толстый фолиант под названием «Bestiae Naturae». Не знаю, как переводится, но это нечто вроде зоологического атласа.

Почти на каждой странице – гравюра с изображением того или иного зверя. Те, что повсеместно водятся в Европе, изображены очень достоверно – видимо, рисовались с живой натуры. Те, что водятся где-то далеко, в Африке и Азии, наоборот, довольно-таки условны и часто вообще не похожи на самих себя. Этих явно рисовали по чужим описаниям.

Кроме обычных животных есть и мифологические твари. Дракон, единорог, грифон, василиск, мантикора… Правда, в этой Европе все они вполне могут водиться в живом виде. Дракона, например, я видел своими глазами и даже был им проглочен. Почему бы и остальным сказочным монстрам не бродить где-нибудь в окрестных лесах? Чем они хуже тех же эльфов с гоблинами?

Но взволновали меня не эти картинки. Меня привлекло одно совершенно конкретное изображение. Уродливая тварь, нарисованная с очень высокой реалистичностью. Я ее сразу узнал.

Шатир. Тот монстр, что родился из безумца на городской площади. Нечисть, отсутствующая в мифологии моего родного мира, но являющаяся неоспоримой реальностью в этом. И у меня насчет этого шатира весьма дурные предчувствия.

Дело в том, что я уже довольно давно не верю в случайные совпадения. Конечно, шатиры в этом мире встречаются, и не так уж редко. Они – своего рода болезнь, передающаяся… хрен его знает, как. Воздушно-капельным путем. Или через прикосновение. Или еще как-нибудь, неважно. В свое время в Сицилии они были настоящим бедствием.

Но в Ливонии о них до последнего времени слышать не слышали. И вдруг ни с того ни с сего один появляется. Причем аккурат в то самое время, когда через город проезжаем мы. Совпадение? Ой, не верится что-то…

Конечно, если впадать в паранойю, то коварному умыслу неведомых врагов можно приписать вообще все затруднения, встреченные нами на пути. Гроза, вынудившая ночевать в замке с привидениями. Разбойничье нападение огров. Кардинал, отравившийся ягодами.

Но все-таки это все немножко не то. Привидения, разбойники и ядовитые растения – это дела житейские, встречающиеся в любом путешествии. В моем родном мире тоже запросто можно стать жертвой бандитов или отравиться поганками… вот разве что с призраком вряд ли столкнешься. Хотя и от этого зарекаться не стоит – возможно, где-то в сибирской тайге до сих пор бродят зомби, выведенные на секретной базе «Уран».

А здесь ничто подобное вообще не удивляет – наоборот, было бы странно, если бы путешествие прошло легко и гладко, без единой колдобины.

Единственное, что выпадает из нормы, так это гребаный шатир. Ибо ему в Хаароге было просто неоткуда взяться. Где тот мужичок мог заразиться? От кого?

Кардинал специально опрашивал свидетелей – городских стен тот несчастный не покидал почти полгода, в общении с чужестранцами не замечен. Других подобных случаев в городе не зарегистрировано – шатиров там вообще отродясь не видали.

И заболел он как-то очень внезапно – всего за пару часов до нашего въезда в город. Пришел на ярмарку, как все, потусовался немного с корефанами, пива выпил… а потом вдруг ни с того ни с сего зарычал, пустил слюну и бросился на ближайшего прохожего. Повалил на землю, принялся молотить кулакаи, пытался выцарапать глаза. Бесноватого оттащили, скрутили и без долгих раздумий привязали к позорному столбу. Пусть, мол, поостынет чуток, пока бургомистра не переизберут.

Кстати, неплохо было бы прочитать, что тут про шатиров пишут. Только не получается. Ибо латынь.

Попросить брата Бруно мне перевести? Нет, стремно как-то – что это я за монах такой, если латыни не знаю? Разбудить Цеймурда? Нет, он за что-то на меня дуется. Аурэлиэль будить не стану тем более, она спросонья неприветливая. Кардинал хворает. Пан Зовесима? Нет, у него дикция паршивая. Да и неизвестно, читает ли он вообще на латыни.

Хотя ладно, фиг с ним. Что тут может быть такого особенного? Знаю я эту средневековую литературу – полезной информации обычно меньше, чем в учебнике начальной школы. В статье про шатира всего-то и есть, что полстранички размашистым почерком. Не думаю, что мне это даст что-то новое.

Жрать хочу. Недопохороненный заяц успешно переварился. Живот мой – враг мой. Сколько в него ни пихай, все равно еще требует.

Интересно, есть в этом монастыре какие-нибудь животные? Собаки, если их хорошо приготовить, бывают очень вкусны. Кошки тоже ничего. На московских рынках из них такую шаверму делают – пальчики оближешь. Но самый лучший вариант – это, конечно, хороший жирный кабанчик. Сейчас бы шашлычка навернуть, да с тушеной капусткой…

Почесав брюхо когтями, я почему-то испытал приступ тоски по родине. На меня это время от времени накатывает – хочется напялить шапку-ушанку и спеть «Калинку-малинку». Не знаю, почему. Мутация, что ли, такая? Или это ядовитая кровь яцхена все-таки потихоньку разъедает мозг?

Впрочем, последний раз я был дома не так уж и давно. Сколько уже прошло?.. Сбился со счета, но где-то недели две или даже меньше. Фигня. Кажется, еще только вчера пил уксус на пару со Святогневневым и слушал разглагольствования полковника Щученко.

Как он там, интересно? Этот полковник – фрукт еще тот. Долбанутый на всю голову. Похож на политрука из моего морского училища, только еще более неадекватен. Искренне надеюсь, что больше мне с ним повстречать не доведется… с полковником, я имею в виду.

Хотя с политруком тоже бы не хотелось.

Ладно, будем надеяться, что дома все в порядке. Я вообще оптимист в этом отношении. До сих пор верю, что наша футбольная сборная однажды станет чемпионом мира. Или хотя бы Европы.

Кстати, давненько я что-то в футбол не играл. До превращения в яцхена я это занятие сильно любил. Конечно, теперь мне гонять мяч затруднительно – форма ступней нестандартная и когти мешают – зато на воротах справлюсь не хуже Льва Яшина. Шестирукий вратарь – это ж мечта любого тренера!

Рьяным футбольным фанатом меня назвать нельзя. У меня нет любимой команды, и я не слишком грущу, если пропускаю прямую трансляцию. Однако футбол – это, пожалуй, самый популярный спорт в мире. Как и любой нормальный мужик, я слежу за чемпионатами, болею за нашу сборную и никогда не отказываюсь посмотреть интересный матч.

– Разберусь тут с Пазузу – поеду домой, – вполголоса произнес я. – Куплю пятьсот банок пива, три ящика водки и буду круглосуточно смотреть футбол.

– Домой? – хмыкнул Рабан. – У тебя есть дом, патрон?

– У меня есть дом. Мой дом – шестая часть суши под названием Россия.

– Ну, положим, не шестая…

– А какая же?

Рабан на пару секунд примолк, сверяясь со своей абсолютной памятью. Потом произнес:

– Не шестая. Считай сам, патрон. Общая площадь суши на вашей Земле – сто сорок шесть с половиной миллионов километров. Квадратных. Это двадцать девять процентов от общей площади планеты. Верно?

– Ну, тебе верю на слово, – согласился я.

Он что думает, я сейчас возьму рулетку и полечу проверять?

– Шестой частью суши был Советский Союз, – продолжил Рабан. – Хотя тоже с натяжкой. Площадь Советского Союза составляла двадцать два миллиона квадратных километров. Это почти две тринадцатых от общей площади суши. А если округлить в приятную сторону – одна шестая. Конечно, предпочитали округлять – уж очень красиво звучало. Но Советского Союза больше не существует. А нынешняя Россия – это никак не шестая часть суши.

– Ну, седьмая…

– И даже не седьмая. Площадь нынешней России – семнадцать миллионов квадратных километров. Это две семнадцатых от общей площади суши. Даже если округлить в приятную сторону – все равно получается только одна восьмая. Так-то вот, патрон.

Я злобно скрипнул зубами. Вот ведь падла – взял и испортил все настроение.

Рабан сразу же принялся тихо поскуливать и уговаривать меня не кипятиться. Он – мой симбионт. Живет у меня в мозгу. И когда я сержусь или злюсь, он испытывает физическую боль. Если по-настоящему взбешусь, то даже могу его убить.

Правда, сам после этого тоже не заживусь…

За окном скриптория пропели первые петухи. Брат Бруно оторвался от работы и молча опустился на колени, сложив ладони перед лицом. Глядя на него, опустился на колени и я.

Честно признаться, я не очень-то хороший католик. В правилах разбираюсь плохо, постных дней не соблюдаю, молитв почти никаких не знаю, в церкви не бываю. Последнее, впрочем, понятно – не с моей внешностью.

Вы же не хотите увидеть, как прихожане разбегаются с паническими воплями? Вот и я не хочу.

Прочитав первую утреннюю молитву, монахи снова улеглись спать. Но на этот раз ненадолго – уже через час скомандовали окончательный подъем. Режим дня в монастырях суровый, спят мало и с перерывами.

Прочитав вторую утреннюю молитву, монахи отправились на повседневные работы. Поддерживать чистоту в помещениях, кормить скот, молоть муку на мельнице, таскать воду. В скриптории появились новые лица, по пергаменту тихо заскребли перья.

А я потихоньку свалил. Двинулся в госпиталь – проведать нашего больного.

Кардиналу за ночь явно стало лучше. Бледность с лица спала, сидит прямо, разговаривает с аббатом. Вокруг стоят еще несколько монахов – почтительно внимают речам начальства. Здесь же и Цеймурд – тоже слушает с интересом. На меня он глянул как-то очень уж недоброжелательно.

До сих пор злится, что ли?

– Возвращаясь к тому, о чем я говорил, не могу не вспомнить один занятный случай, – степенно произнес кардинал. – Некоему семинаристу было поручено перевести с латыни изречение из Евангелия – «Spiritus promptus est, caro autem infirma». Нерадивый школяр поленился вникнуть в контекст и перевел каждое из слов отдельно, не думая о смысле исходного текста. В итоге у него получилась фраза: «Спирт хорош, а мясо протухло»!

Монахи и Цеймурд залились веселым смехом. Аббат тоже улыбнулся. А я тупо на них уставился, не понимая, в чем тут соль. В конце концов я незаметно потянул нашего гоблина за краешек жабо и шепнул:

– А как это правильно-то переводится?

– «Дух бодр, но плоть немощна», – сухо ответил Цеймурд.

– А-а-а… – протянул я.

Все равно не понимаю. Заумный какой-то анекдот. Наверное, нужно быть в теме, чтобы понимать, где тут юмор. Я когда местным про Штирлица рассказываю, тоже никто не смеется – только глупо моргают. Кардинал в прошлый раз долго и въедливо расспрашивал, кто такой Борман.

Вы вот пробовали когда-нибудь объяснить средневековому человеку, кто такой Борман? Тяжелая задачка, я вам доложу…

– Рад, что вам полегчало, падре, – подошел к изголовью я.

– Да, спасибо, мне лучше, – кивнул кардинал.

– Хорошо, что так. А то вы, падре, вечно жрете всякую дрянь, а потом болеете…

– Когда такое было?

– А кто в прошлом году поганок нажрался, а потом животом всю ночь маялся?

– Это были трюфели.

– Угу. Трюфели. Только прослабило вас от них, как от самых настоящих поганок.

Кардинал окинул меня недобрым взглядом, но промолчал.

– А тут у вас весело, я погляжу, – заметил я. – Анекдоты вовсю травите… А ничего, что это монастырь? Тут юмор-то вообще уместен?

– А ты это осуждаешь, брат? – мягко улыбнулся мне аббат.

– Не, ну я не против, конечно… но монастырь все-таки… как-то даже…

– Я понимаю твое недоумение, брат, – задумчиво кивнул аббат. – Недаром же предание гласит, что Христос никогда не смеялся. Но мы – не Он. Мы лишь грешные люди, и нам порой… впрочем, давай я лучше покажу тебе это на примере. Брат Мартин, окажи мне услугу, принеси из подсобного помещения лук.

Молодой монах кивнул и минутой спустя приволок охотничий лук со стрелами. Аббат молча протянул его мне.

– Чего? – недоуменно взял оружие я.

– Натяни тетиву, брат.

Я не понял, чего он от меня хочет. Но мне нетрудно – натянул. Конечно, встав при этом так, чтобы никто не разглядел моих семипалых ладошек.

– Натяни еще сильнее.

– Ладно, как скажете.

– Натяни еще сильнее.

– Ладно… – стиснул зубы я, натягивая так, что дерево затрещало.

– Натяни еще сильнее.

– Не могу!

– Почему же?

– Если еще сильнее, тетива лопнет к чертовой матери!

– Вот и с делом Божиим так же, – улыбнулся аббат. – Intensus arcus nimium facile rumpitur. Если напрягать больше, чем человеку дано выдержать, то и сорваться недолго. Иногда нужно явить братьям и несколько снисхождения.

Я отпустил лук и задумался над сказанным. А этот аббат – неглупый мужик…

Надо будет запомнить.

Глава 17

Ну вот мы уже и в Богемии. Половина путешествия осталась позади. Жаль только, что другая половина по-прежнему впереди.

Для разнообразия сделали остановку в придорожном трактире. Как показали сутки, проведенные в бенедиктинском монастыре, маскировка у меня вполне приемлемая. На люди выводить можно. Если не снимать капюшон и не слишком размахивать руками, никто ничего не замечает.

Название трактира мне понравилось с первого взгляда. «Пять видов любви». Я сразу подумал, что будет стриптиз. Или еще какие-нибудь сомнительные развлечения. И кто бы на моем месте подумал иначе?

Однако ничего такого не оказалось. Внутри нас встретили исключительно хмурые пропитые мужики. Девушка одна-единственная – хозяйская дочка, работающая здесь официанткой.

Строгий батя так и зыркает орлиным взглядом – не пристают ли к дочурке проклятые алкаши? Но они не пристают. Даже местная пьянь не зарится на бедную девушку. Вылитая Катя Пушкарева, ну просто вылитая. Разве что без очков, зато с кроличьими зубами. Почти как у нашего пана Зовесимы.

Как выяснилось, название трактира подразумевает другие пять видов любви. Совсем не те, которые первыми приходят на ум любому нормальному человеку или яцхену. Эти пять видов – любовь к Богу, к родине, к королю, к друзьям и к выпивке.

Прикольно, конечно, но лично я остался разочарованным. Сплошное кидалово, куда ни плюнь.

Не знаю, как здесь с качеством спиртных напитков. Как уже говорилось, у меня сложные отношения с алкоголем, да и вкусов я почти не различаю. Но судя по кислой роже кардинала – так себе бражка. Что-то вроде табуретовки.

Развлечений тоже никаких не предусмотрено. Заходят в этот трактирчик в основном лесорубы и угольщики. Им культурный досуг неинтересен – нажраться бы как следует после трудового дня. Разве что в кости кое-где играют. Цеймурд, вон, уже присоединился к одной такой компании – гоблинов в здешних лесах хватает, и люди от них рыло не воротят.

Единственная потеха в этом трактире – вусмерть пьяный трубадур. Бренчит и бренчит, поет и поет. Очень громко поет. Но зато очень плохо. Ну просто невероятно плохо. Мне, обладателю тонкого музыкального слуха, невыносимо слушать подобное издевательство над музыкой.

– Да когда же он наконец заткнется?!! – не выдержав, прохрипел я, отрываясь от ужина.

– Этот парень оченно любит музыкусь, святой отец, – спокойно ответил трактирщик, протирая грязную кружку еще более грязной тряпкой. – Он будет петь и играть, покась не помрет. И ждать уже недолгось.

– А он что, чем-то болен? – смутился я.

– Да ничем. Просто не все здесь обладают монашеским смирением, так и вота. По моим думовеньям, где-тось куплетов через парусь… ну вот ужесь и началось.

Несколько крепких мужиков почти одновременно поднялись из-за столов. Трубадура вежливо угомонили кулаками по почкам, бережно вынесли за дверь и аккуратно положили у стеночки. Рядом пристроили и его инструмент. Ломать почему-то не стали.

А зря, на мой взгляд. Упущение.

– И вот так каждый раз… – вздохнул трактирщик.

Я наконец наелся. Трактирщик уважительно посмотрел на стопку грязных мисок и утер пот со лба. Бедный мужик сбился с ног, таская мне добавку за добавкой.

Поерзав на табурете и убедившись, что хвост ниоткуда не высовывается, я зашарил глазами по темному помещению, выглядывая наших. Слуги благопристойно ужинают за отдельным столом. Там же и пан Зовесима – его, как обычно, не видно и не слышно. Цеймурд по-прежнему играет в кости.

Аурэлиэль сидит напротив меня. Как всегда, с кислой миной. Вначале она пыталась обучать меня правильному поведению за ужином, но обстановка не очень-то располагает. Жратва простая и грубая, столовые приборы самые примитивные. Кругом грязь. Тараканы ползают прямо между тарелок.

Сама эльфийка вообще не решается что-либо здесь есть – только морщится и кривится, бросая кругом взгляды, полные отвращения. От меня далеко не отходит – уж очень сально на нее посматривают некоторые алкаши.

У этой эльфийской магии есть и неприятные стороны, если вдуматься. Видели бы эти простые богемские парни, как Аурэлиэль выглядит на самом деле, без гипнотической дымки… черта с два бы они так пялились. У нее вторичные половые признаки нулевого размера. И мордочка какая-то лисья.

Хотя на чей вкус, конечно…

Кардинала я заметил не сразу. Потом все-таки разглядел – наш святой отец сидит за столом в компании самых звероподобных здешних клиентов. У всех огромные кружки, и все напряженно молчат, таращась друг на друга.

– Это что у них? – задумчиво спросил я.

– Соревнование, – презрительно ответила Аурэлиэль. – Эти бескультурные мужланы соревнуются в умении потреблять хмельное. Тот, кто последним остается на ногах, забирает все деньги.

Я хмыкнул, с новым интересом разглядывая происходящее. Несколько парней уже валяются под столом, не пройдя даже отборочного тура. А вот кардинал пока держится. Выпить он горазд, это я еще с королевской свадьбы помню.

Еще один выбыл. Правда, не упал, а только свесил башку и принялся поливать рвотой собственные колени.

– Йозеф! – окликнули его. – Йозеф, тебе дальше наливать?

Йозеф чуть приподнял голову, окинул собутыльников мутным взглядом и кое-как выговорил:

– Буэ-э-э-э-э-э!.. Только не полную!

Произнеся это, он все-таки свалился со стула.

Кардинал сделал последний глоток, утирая льющиеся по бороде струйки, и что есть мочи шарахнул кружкой об стол. По изъеденной жучками доске пробежала трещина, бронзовая кружка чуть-чуть сплющилась.

Кроме нашего святого отца в состязании остались только двое – здоровенный лесоруб с плечами-воротами и довольно щуплый паренек с хитреньким личиком. Но вот свалился бездыханным и лесоруб. Кардинал довольно крякнул, с некоторым подозрением рассматривая последнего противника. Тот совсем не выглядит завзятым пропойцей, но каким-то образом умудряется на равных соперничать с нашим экс-атаманом разбойничьей шайки.

Я напряг Направление, сканируя пространство. И расплылся в понимающей улыбке.

Ну хорошо, не в улыбке, а в оскале. Улыбаться по-настоящему я не могу, ибо строение пасти не позволяет. Но какая разница, в конце-то концов?

– Падре!.. – прохрипел я, не вставая с места. – Падре, вы этому чмошнику в кружку загляните!..

Щуплый вздрогнул и задергался, как придавленная крыса. Кардинал, с трудом разобравший мои слова сквозь хмель, пару секунд недоуменно моргал… а потом до него дошло. Он приподнялся над столом и схватил последнего соперника за грудки. Тот по-заячьи заверещал, роняя кружку.

Из нее потекла чистая родниковая вода.

Зрители, собравшиеся вокруг стола, рассерженно загомонили. Похоже, этот хитрюга уже не раз выигрывал подобным образом. Кардинал на глазах побагровел, размахнулся и прорычал:

– Напился?! Закуси моим кулаком, грешник!..

Щуплый отлетел назад. Удар у нашего святого отца пушечный – как врежет, так и дух долой. Несчастный жулик сполз по стеночке и отрубился.

Вполне удовлетворенный, дю Шевуа сгреб в карман рясы выигранные монеты и опустил голову на стол. Зрители же отправились разбираться с трактирщиком. Самогонку-то участникам соревнования наливает именно он, так что замешан стопроцентно.

К нашему столу вернулся Цеймурд. Кажется, игра в кости подошла к концу. Или у него просто кончились деньги – судя по кислой роже, сегодня удача гоблину не улыбнулась.

– Не пофартило? – посочувствовал я.

Цеймурд что-то невнятно пробурчал, отводя взгляд.

– Гы-гы, – оскалился я. – Очень злобная старуха – невезуха, невезуха…

– Я постоянно замечаю, что ты произносишь какие-то непонятные словеса, – задумалась Аурэлиэль. – Иногда даже рифмованные. Что они означают?

– Да ничего. Поговорки. Присловицы. Стишки всякие дурацкие. Так, фигня.

– Фиг… ня?.. Что такое фиг… ня?..

– Не някай. Фигня – она и есть фигня. Бессмыслица. Хармс, например, очень здорово всякую фигню городил.

– Хармс?..

– Угу. Хармс. Или Маяковский. Как там у него было… во, вспомнил. Стихи. Я достаю из широких штанин [цензура] длиннее пожарного шланга! Смотрите, завидуйте – я гражданин! А не какая-нибудь гражданка!

– И что все это означает?

– Да ничего. Фигня. Просто по приколу. У меня в башке много всякой хренотени сидит.

– Да, это я уже успела понять. Но я надеюсь, твоих умственных способностей все же достанет для повторения пройденного. Если не ошибаюсь, вчера мы обучались тому, как правильно вести себя в благородном обществе. Ты все помнишь?

Я неопределенно дернул плечами. Большую часть вчерашнего урока я благополучно пропустил мимо ушей.

– Возьмем условную ситуацию, – вытянула над столом руку Аурэлиэль. – Представь, что ты знакомишься с благородной дамой. Дама протягивает тебе руку ладонью вниз. Твои действия?..

Я на миг задумался, а потом осторожно пожал эльфийке руку. Та устало вздохнула и покачала головой.

– Нет, нет и еще раз нет. Приветствовать даму рукопожатием – крайне дурной тон. Ты должен ее поцеловать.

– А в щеку или в губы?

– Не саму даму! Ее руку! Тыльную сторону ладони. Причем поцеловать как можно деликатнее, лишь чуть коснувшись губами кожи. Ни в коем случае не задерживай губы дольше необходимого – иначе это может быть расценено, как флирт. Понятно?

– Угу. Понятно. Так мне что, поцеловать тебе руку? – с готовностью подался вперед я.

Аурэлиэль нервно посмотрела на мою стозубую ухмылку и резко отодвинула стул назад, пряча руку за спину.

– Пожалуй, эту часть мы временно пропустим, – поджала губы эльфийка. – Перейдем к тому, как правильно приветствовать благородного кавалера.

Бочком-бочком в дверь протиснулся оборванный мальчишка. Трактирщик, занятый уговорами оставить его лицо в покое, не обратил на пацана никакого внимания. А тот пару секунд постоял, нерешительно оглядывая прогнившие дубовые балки, обшарпанные стены, грязный потолок, грубо сколоченные столы и прочий интерьер, а затем шагнул к кардиналу.

Кардинал тем временем успел закемарить. Положил под голову пудовый кулачище, надвинул капюшон на глаза и уснул прямо за столом. В храпе отчетливо звучит сознание выполненного долга. Мальчишка нерешительно постоял рядом, что-то сказал – кардинал даже не шелохнулся.

– Пацан, ты чего-то хотел? – вежливо окликнул его я. – Преподобный сейчас не в настроении, извини. Устал сильно с дороги.

Мальчишка заметил меня и просветлел лицом. Подойдя к столу, он суетливо поклонился и спросил:

– Святой отец, это ведь ваша карета там, на конюшне?

– Ну, частично моя. А что?

– Тогда вы мне и нужны.

– Для чего нужен? Попутчиков не берем, извини.

– Нет, мне просто приказано передать вам послание, – снова поклонился мальчишка. – Извольте.

– На стол положи, – пробурчал я, не шевеля ни единым членом.

Кажется, этот Гаврош решил, что я брезгую взять письмо из его рук. На самом же деле я просто не хочу показывать собственные руки. Ладони у меня жесткие, костистые, пальцы четырехфаланговые, почти в полтора раза длиннее человеческих. К тому же их целых семь штук – пять обычных и два больших, по обе стороны ладони.

Надо бы перчатками обзавестись.

Я внимательно посмотрел на оставленный клочок пергамента. Почерк грубый, размашистый, буквы очень крупные. Написано на каком-то непонятном языке.

Благодаря вавилонским рыбкам я свободно говорю на нескольких европейских языках. Но только говорю. Не читаю. Вавилонские рыбки не дают умения читать. Однако узнать английский, французский, немецкий и даже латынь я все же могу.

А вот этот язык мне совершенно незнаком. Даже буквы незнакомые. Бесспорно, это буквы, а не просто бессмысленные каракули… но разница не так уж велика. Это совершенно точно не латиница и не кириллица. На китайские иероглифы тоже не похоже. И на арабскую вязь. И на скандинавские руны, которые в этом мире по-прежнему используются некоторыми народами.

– Переведи, – без лишних слов попросил я Цеймурда, суя ему письмо.

Гоблин вяло уставился на эти каракули, отхлебнул дешевого пива, поправил очки и перевел:

– «Меня похитили злые враги. Они держат меня в плену в лесу, у большой сосны. Спасите, помогите. Ваша эльфийка».

– Все? – уточнил я.

– Все.

Я задумался. Некоторое время тупо таращился на мятый клок пергамента. Потом сунул его Аурэлиэль и спросил:

– Это ты написала?

Она посмотрела на меня, как на круглого идиота, но терпеливо ответила:

– Нет, это не я. Во-первых, у меня не такой убогий почерк. Во-вторых, я бы никогда не подписалась «эльфийка». Такого слова вообще нет. Я бы подписалась своим именем, которое ты так бесцеремонно коверкаешь. В-третьих, я не пишу и не читаю на огримрре, а это несомненно огримрр. В-четвертых, я сижу прямо рядом с тобой. Меня никто не похищал и спасать меня не требуется.

– С тобой не поспоришь, – глубокомысленно согласился я. – А кто это тогда написал?.. И зачем?..

Впрочем, сложными эти вопросы назвать нельзя. Написано на языке огримрр – так что писал почти наверняка огр. Желает заманить меня в ловушку. Воистину только огрский умишко способен додуматься до такой наивной западни. С тем же успехом в письме могло быть написано: «Пожалуйста, убейте себя об стену. Заранее спасибо».

Хотя я, наверное, все равно схожу к этой большой сосне. Интересно все-таки, кто это меня заманивает и чего ему надо. В принципе, я догадываюсь, что за огр точит на нас зубы – не так уж много мы их за последнее время встречали. Но что это ему вдруг взбрело в голову… надо бы выяснить, пожалуй.

Все равно мне по ночам делать нечего.

Рясу я оставил в багажном отделении кареты. Как же приятно наконец-то получить возможность расправить крылья!

– Ты куда? – беспокойно спросила Аурэлиэль. – Ты зачем улетаешь?

– К утру вернусь, – коротко ответил я, разминая пальцы. – Набью кое-кому лицо и вернусь.

– А если на нас в твое отсутствие кто-нибудь нападет?

– Кто на вас тут нападет? – хмыкнул я, сканируя пространство Направлением. – Это просто трактир. Разбойников поблизости нет, дикие звери к людскому жилищу без крайней нужды не суются. Да и не трогают они эльфов, ты сама сказала. Единственная опасность поблизости – та, с которой я собираюсь разобраться.

Аурэлиэль нахохлилась и сделала страдальческую мину. Я по-прежнему вызываю у нее отвращение и презрение, но в последнее время к ним прибавилось чувство защищенности. Со мной безопасно.

Я что-то наподобие крупного пса – слюнявый, блохастый, постоянно гадит на ковер, но зато позволяет спокойно гулять ночью в подворотнях. Королевна Лорена относилась ко мне точно так же – даже пыталась оставить в качестве личного телохранителя.

Погода сегодня хорошая. Небо ясное, звезды мерцают, серпик луны виднеется. Интересно, это старый месяц или молодой?

– Растущий, патрон, – ответил Рабан. – Новолуние недавно было.

– Угу. Ясно. Слушай, напомни, как отличить молодой месяц от старого. А то я забыл.

– Да элементарно, патрон. Старый месяц стоит рожками направо. Как буква «с». А растущий – рожками налево. Если мысленно добавить палочку – получится буква «р». Элементарно запомнить: старый – «с», растущий – «р».

– Угу. Будем знать теперь.

Большая сосна оказалась не слишком далеко. Хреновый ориентир, кстати. Тут почти все сосны – большие. Да и где вообще пролегает граница между большой сосной и маленькой?

Однако та сосна, у которой мне назначили рандеву, действительно оказалась очень большой. Возможно, самой высокой в этом лесу.

Правда, заметить ее в темноте было не так-то просто, но я все равно бы не пролетел мимо. Направление услужливо сообщило о присутствии трех дюжин очень крупных двуногих зверей.

Я сделал широкий вираж, разглядывая лесную поляну сверху. Огры. Общим счетом тридцать пять здоровенных огров. Все мужского пола, с тупыми мордами и огромными дубинами. На небо никто не смотрит, меня не замечают.

Это у них здесь что-то вроде засады. Замаскировались… как уж сумели. Представьте себе три дюжины четырехметровых амбалов, рассевшихся вокруг небольшой лесной полянки, маскируясь ветками и кустиками. Ей-богу, у слонов и то бы лучше получилось.

Бесшумно паря на ветру, я мягко опустился на вершину сосны. Медленно сполз по стволу, оставляя в коре аккуратные отверстия. До ушей донеслись звуки разговора.

Вообще-то, огрского языка я не знаю. Откуда бы вдруг? Но в том-то и дело, что эти громилы говорят отнюдь не на родном огримрре, а по-немецки. Точнее, на некоем огрском варианте «пиджин-дойчен».

Как мне позднее объяснил Цеймурд, дело здесь в том, что общего устного языка у огров нет. Письменный – есть, хотя и очень примитивный. В нем всего тринадцать букв и около четырехсот слов. Почти все – существительные и глаголы. Прилагательных десятка три, и они четко делятся на хвалебные и уничижительные. Первые применяются в отношении самих себя, вторые – всех остальных.

Но с устным языком дело обстоит гораздо хуже – огры даже соседних деревень понимают друг друга с большим трудом. Поэтому при межплеменном общении они либо пишут друг другу малявы, либо говорят на одном из человеческих языков. Огры-северяне – на риксмоле, южане – на немецком.

Внизу сейчас вполголоса переговариваются двое – судя по речам, вожди племен. Точнее, вожаки стай – огры в этом отношении недалеко ушли от животных. Вождями у них становятся просто – кто сильнее всех, тот и главный. Отношения выясняются тоже бесхитростно – в драках.

Один из них – мой старый знакомый. Добрый Джорбуш. Как я, собственно, и думал. А второй… второго я раньше не встречал. Мужик довольно внушительный.

Огр громадного роста – на две головы выше тоже немаленького Джорбуша. Кожа серовато-стального оттенка, лоб и переносица украшены причудливой татуировкой, сквозь верхнюю губу продета острая кость. Волос на теле и голове нет совсем – издалека кажется, будто ожил и решил пройтись скалистый утес. Одет в удлиненную набедренную повязку, кожаную безрукавку и наплечники. К ним приклеены или пришиты черепа – бараний и бычий. Оба густо вымазаны кровью.

Тяжеленная палица обшита железными листами.

– Када прыдет твой демон? – угрюмо прорычал этот великан. – Скокана ышшо туздать? Я пысать хаччу.

– Потерпи, брат, потерпи ще немного, – суетливо заговорил Джорбуш. – Он скоре придет, я знаю. Я умный Джорбуш – я не тока могучий воин, но й великовый стратег! Я ушел на время, совершил аступлянье и обманучи глупого демона! Но терь я свернулся с молочным братом для страшнёвой мстюки! Япыслачи глупому демону хитра письмо, кабута я скрачи его льфийку! А када этот глупец яйца в нашу западню, ты пришибешь его башой дубиной!

Я выслушал это с неподдельным интересом. Ну надо же, какая хитрая тактика.

Может, мне законспектировать? Вдруг пригодится?

– Замачи, позорный огр, – поморщился молочный брат Джорбуша. – Садами герра хагыi! Не мии языком зыря, хуррачи сиррадiа. Ты трус, ты испугавси однааидисна врага. Позор тобе, мырра!

– Но брат, это же злой и страшный демон! Я сильный и выликий вошть огров, но я ногда боюсь демонов!

– Птамушта ты рабых трус.

– Не гри так, брат! Я докажу тебе, шта я храбыр! Вот увиж, я ишо прославлючи сва имя и племя! Я огр-патриот!

– Ты огр-задрот. Не путай. Я сплющу твово демона дубыной, а птом скажу всем, шта Джорбуш – позорный трус, зато Хорьхай – выликий храбрый вошть и рыххарр.

Ага, значит этого зовут Хорьхаем. Выглядит он и в самом деле посолиднее своего молочного брата. Но посмотрим, как он себя поведет, когда увидит меня во плоти. Джорбуш тоже был круче всех на свете, пока я не показал рожу из-под капюшона.

– Слушай, а как это они сумели нас догнать? – поинтересовался я, расправляя крылья.

– Понимаешь, патрон, огры, конечно, неуклюжие и неповоротливые, но зато очень выносливые, – ответил Рабан. – И шаги у них огромные. Огр может двигаться со скоростью скачущей галопом лошади, при этом почти не устает. А разыскать нас было не так уж сложно – кардинал же прямо сказал Джорбушу, что мы едем в Ромецию. Что-что, а выслеживать добычу огры умеют отлично. И обоняние у них не хуже волчьего.

Дослушивал я его, уже планируя к земле.

Вначале я хотел приземлиться прямо на башку кому-нибудь из вождей, но потом решил все же начать с переговоров. Я все-таки не беспредельщик, чтобы мочить всех подряд. И так уже кровищи на когтях столько, что до конца жизни не отмоешься.

– Привет, – прохрипел я, вскидывая над головой руку с выпущенными когтями.

Здоровенный огр испуганно завопил, отшатываясь и прячась за спиной братца. А я осклабился и спросил, продолжая держать руку в пионерском салюте:

– Что, пионера испугался?

– Это ты, злой демон! – взвизгнул Джорбуш, пятясь назад.

– Ой, вы меня узнали! Значит, богатым не буду. Жалко.

– Шта?..

– Здравствуй, говорящая жопа, – тепло поприветствовал Джорбуша я. – Ты, я вижу, совсем не изменился с нашей последней встречи. Зачем стрелу мне забил, чего хорошего скажешь? Мне почему-то кажется, что ничего.

– Этон, брат, это ж тот самовый демон! – указал на меня пальцем Джорбуш.

– Я птвоему шта, дурак совсем? – зло скривился Хорьхай.

– Задай этот вопрос свому сердцу, брат!

– Не гри всякой ерунды. Думаш, я без тя не маху увить, ша это демон? А вижу. И не назвай меня братом – я те не брат. Не родной, не кровный и дажы не молощный.

– Но брат, нас же вскарливачи одна и та ж кормильса!

– Да, тельна корова. Ктору ты пытом зажрал.

– Я есь хотел.

– И дъярку ты тож зажрал.

– Я очнь есь хотел.

– И молоко ты все выпивачи один, а мне не оставичи ни каплюхи.

– Я пить хотел.

– А я те врезать хочу, – объявил Хорьхай, с силой ударяя Джорбуша по башке. – Очнь-очнь хочу.

Разобравшись с пустоголовым побратимом (хотя побратимом ли?..), Хорьхай повернулся ко мне. Возвышается, как сосна стоеросовая. Сложил руки на груди, секунду-другую шумно попыхтел, а потом спросил:

– Так это ты, уродливый демон, насрал в штаны глупому Джорбушу?

– Кто из нас уродливый, это еще большой вопрос, – спокойно ответил я. – А в штаны я ему не срал.

– Я тожа думаю, ша этвсетки он сам сделачи, – согласился Хорьхай. – Хотя свалил все на тебя.

– Наврал.

– Да, скорейсево. Я думаю, ша даже демоны не настока коварны, штабы делать такое.

Наморщив лоб и немного подумав, Хорьхай с силой взмахнул дубиной. Меня обдало мощным порывом ветра.

Похоже, этот огр слеплен совсем из другого теста, нежели Джорбуш. На меня взирает без малейшего страха, желания смыться не проявляет.

– Давай разрешим наши разногласия, как взрослые люди, – предложил я.

– А это как?

– Драться будем. Как же еще?

– Да, хароша предложенья, – кивнул Хорьхай. – Я великий и сильный Хорьхай, я любую драца. С демонами я раше не дравовся, но думаю, ша победю. Я сегда сехпыждаю.

– Настоящий огрский мужик, – похвалил его я. – Но сначала давай-ка заключим уговор.

– Акой угор?

– Просто так драться неинтересно. Чего ты добьешься, победив меня?

– Одержу славну победу, – начал загибать пальцы Хорьхай. – Добавлючи к своей колексы трофеев голову демона. Намажу тва кровью Великий Бараний Череп и Великий Бычий Череп. Отмщу за глупого Джорбуша. Он эта сасем не заслужит, но я очень добрый и великьядушовый огр.

– Угу. Ясно. А чего добьюсь я, победив тебя?

– У тя это не полущисса.

– Предположим, что получится. Чего я добьюсь?

– Ты одерживачи славну победу, – снова начал загибать пальцы Хорьхай. – Добашь к своей колексы трофеев голову огра. Намашь моей кровью своих богов. Смошш хвастаца, шпобил величайша среди вождей и сильнейша среди войнов – Хорьхая Едока Тефтелей.

– Едока Тефтелей? – удивился я. – Это что, фамилия такая?

– Это щебу. Ссякий огр носит щебу в савесвии с тем, каку еду любит боша сего на свете. Мое щебу – мяснючие тефтели, поэтому я – Хорьхай Едок Тефтелей.

– А у Джорбуша какое? – заинтересовался я.

– Я славный и мудрый Джорбуш, я боше всего на свете люблю сырные пирожки с вкусным вареным мясом, патому мое щебу – пирожок, – прогундосил побитый огр, потирая шишку на лбу. – Я – Джорбуш Едок Пирожков. А мой папа боше всего на свете любил отбивные, патому звавси Канд Едок Отбивных.

– Про папу я не спрашивал, – заметил я.

– А я знаю, я просто так сказачи, подумав, что тебе может быть интересно.

– Самый умный, что ли?

– Да, я самый умный среди огров и людей, и ваще среди всех. Я мудрый вошть Джорбуш.

– Не мели ерунды, позорный огр, – прорычал Хорьхай. – Самумный среди огров – я. А ты – самум… самый глупый среди огров, вот так примерно.

– Между собой разберетесь позже, – предложил я. – Лучше вернемся к нашим баранам.

Огры резко оживились и задергали носами, озираясь вокруг. У меня устало опустились плечи. Эти тупицы поняли меня буквально.

– Не к настоящим баранам, – вздохнул я. – Это просто такое выражение.

– Шта, баранов нету? – разочарованно посмотрел на меня Джорбуш.

– Нету, – ответил за меня Хорьхай. – Это была злая шутка демона. Он коварно надсмеялся над нами.

– Подлец какой! – обиженно шмыгнул носом Джорбуш.

– Я имел в виду – вернемся к тому, о чем мы говорили раньше, – терпеливо произнес я. – К условиям поединка. Мне мало просто морального удовлетворения и головы огра в случае победы. Я хочу сделать ставку.

Джорбуш наморщил лоб, явно вспоминая о условиях, поставленных в прошлый раз кардиналом. Он поманил Хорьхая пальцем, приподнялся на цыпочки и зашептал ему на ухо. Тот тоже наморщил лоб, обдумывая услышанное, и недоуменно посмотрел на меня.

– Так че ты от мыня хошь? – спросил он. – У мыня дома есть кубышка золота и серебра, атнятого у мелких лудишек, но дом далеко, ити долго и лень. А есыб ты был огром, то победив меня, тбы стал вождем племени. Но демон не можыт стать вождем огров. Этабуит непрально.

– Я и не рвусь. Я просто хочу поставить тебе условие. У нас с твоим дружком был уговор, а он сбежал. Нарушил слово.

– Нехрошо рушать слово, глупый Джорбуш, – нахмурился Хорьхай, поворачиваясь к корефану.

– Я огр, а огр ниабазан выполнять абшание, дана мелкому человеку, – отмахнулся Джорбуш. – Я логко обмановывал лудей, дав им ложное абшание.

– Абшание эсь абшание. Камубты йво ни давчи – нужа выпалнивать. Это чесна.

– Не согласен с тобой, брат. Абшание человеку огр можа и должа нарушить, есэто выгодно. Это мудро.

– Не мудро, но подло.

– Не подло, но мудро.

Блин, мы так тут до утра базарить будем. Развели философию, понимаешь…

А некоторые еще говорят, что глупость – это отсутствие ума. Нет уж, глупость – это тоже своего рода ум. Только альтернативный.

Поспорив еще некоторое время, Хорьхай в конце концов привел веский аргумент – шарахнул Джорбуша по лбу кулаком. Тот взвыл от боли и признал, что был неправ.

– Сваи абшания нужа выполнячи, – решительно кивнул Хорьхай. – Слухай, шта я скаживаю, бзобразный демон. Шатам те папшачи Джорбуш, мня не касайца нискока, ибо я за й слова нетвечаю. Он ваще позорный огр, датамуже трус. Но я сыгласен прять таки же услови, каторы вы пыставичи ему. Есс сумешь мыня побиить, я паду на поклон клавному шаману людей, облизнучи его пятку и надену амулет со смешным человечком. И сёма племя тож падет. И Джорбуш ссвоим племем падет. А ешли не падет, я й и побью. Я увсе сказачи, вот так примерно.

Хорьхай поднял бревнообразную ручищу, подтверждая сказанное. Я в ответ встряхнул над головой сцепленными ладонями. Договор заключен и скреплен.

Думаю, кардинал был бы мной сейчас доволен. Я все-таки заработал ему лишние очки статуса перед Ватиканом. Целых два племени огров, обращенных в христианство… неплохое достижение для одной ночи.

В миссионеры податься, что ли?..

Но делить медвежью шкуру пока еще рано. Сначала нужно выиграть пари. А для этого требуется победить вождя Хорьхая, при этом оставив его в живых.

Посмотрим, на что этот плешивый огр способен в драке.

Мы начали с того, что встали друг против друга в борцовской стойке. Я выпустил все когти разом, Хорьхай поднял дубину наизготовку.

Джорбуш и остальные огры расселись вокруг поляны, оглушительно подбадривая своего чемпиона. Уже разожгли костер, притащили оленью тушу. Появился бочонок черного огрского эля. Похоже, намечается пикник на природе.

– Хорьхай побит!.. Хорьхай побит!.. Хорьхай побит!.. – скандируют пятеро самых молодых огров. Только фанатской раскраски на рожах не хватает.

Кстати, выкрикивают они явно не «побит», а «победит». Но из-за корявого произношения смысл получается полностью противоположный.

– Гыiм! Гыiм! Гыiм! Дрыбагын Хорьхай! Дрыбагын Хорьхай! Рыда рыххарр! Гурма мырра! – вопят остальные огры на своем родном языке.

Бумм!.. Бумм!.. Хорьхай дважды ударил дубиной оземь и встал в позу бейсболиста, готовящегося отбивать. Я часто захлопал крыльями, подбрасывая себя кверху, и тут же распахнул их во всю ширь, ловя восходящие потоки воздуха.

Разгоняюсь!.. Выставив когти, несусь вперед крылатой ракетой!.. Сейчас уклонюсь от окованного железом дрына и…

– Смари, голый мужик!.. – гаркнул Хорьхай, указывая пальцем в сторону.

– Что?..

Ой, блиииииин!!! Гребаный огр использовал грязный трюк. Я отвлекся – отвлекся на какую-то долю секунды… и этот гад тут же шарахнул дубиной!

В последний миг я все же сумел накрениться на левый бок, избегая сокрушительного удара. Меня задело вскользь, самым краешком. Но противник наделен чудовищной силищей – даже такого легкого касания хватило, чтобы швырнуть меня с мощью пушечного ядра. Я отлетел к краю поляны и впечатался в сосну, обхватив ее всеми шестью руками.

– Я маленький коала… – пробормотал я, сползая по стволу.

Спрыгнув на землю, я чирканул когтями, разворачиваясь к противнику. Яцхен – зверь очень крепкий и сильный, просто весит мало. Отшвырнуть-то меня отшвырнуло, но повреждений практически никаких. Хитин совершенно цел, нигде ни трещинки. Эта броня способна выдержать пулеметную очередь – что ей дурацкая дубина огра?

Единственное, чего я не могу понять – почему я так легко купился. Да еще на такую дурость.

Ну вот на хрена мне голый мужик?!

– Все, я разозлился… – зловеще прохрипел я. – Вхожу в режим пушистого снежного лиса…

Земля задрожала. Разбушевавшийся Хорьхай несется на меня, со всей дури размахивая дубиной. Я опустился на восьмереньки, с бешеной скоростью перемещаясь правее. Сосна, на которую пришелся чудовищный удар, страшно заскрипела, переламываясь надвое.

– Гетдурр!!! – изо всей силы ревет огр.

Зрение прочь. Отставить его, забыть о нем. Сражаясь с бешено машущим дубиной огром, сложно что-либо разглядеть в деталях. Не обращаю внимания на гулкие крики над головой – кажется, Хорьхай опять пытается отвлечь меня наивными огрскими хитростями. Полностью полагаюсь на инстинкты и Направление.

– Садаррама!!!

Очередной взмах!.. В земле остается глубокая вмятина. В последний миг отпрыгиваю в сторону и взметаюсь вверх, расправляя крылья. Ищу удобный момент для решающего удара.

Вот он!.. Замахнувшись дубиной, Хорьхай открылся! Делаю крутую петлю и пикирую сверху, вонзая когти глубоко в плечо. Огр ревет от боли, роняет дубину… и я наношу укол хвостом!

Честно говоря, я не знаю, сколько именно нужно впрыснуть яда, чтобы парализовать огра. Для человека дозу выучил давно – это заложено еще на уровне инстинктов. Но ученые «Урана» не предполагали, что их детищу придется сражаться с ограми. Они вообще не подозревали, что где-то в другом измерении существуют такие звери.

Собственно, они и о других измерениях вообще не подозревали.

В любом случае дозу я вроде бы рассчитал правильно. Может быть, чуть-чуть меньше необходимого, но вполне достаточно. Хорьхай несколько секунд качался туда-сюда, словно резко опьянев, потом пошатнулся особенно сильно и рухнул наземь.

Я встал рядом, с некоторым трудом приподнял бревноподобную ручищу огра и начал размеренно считать:

– Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь… восемь… девять… нокаут. Трибуны ликуют. Победа и чемпионский пояс присуждаются претенденту Бритве, выступающему в наилегчайшем весе. Ура.

– Га… га… га… – с трудом выговорил Джорбуш, указывая на меня пальцем. Из пасти великого вождя вывалилась недоеденная печенка. – Га… га… га…

– Молодец, мальчик, хорошо гусика изображаешь, – похлопал я тремя парами ладоней. – А теперь покажи нам собачку. Как собачка лает?

На поляне воцарилось молчание. Обомлевшие огры таращатся на меня и поверженного Хорьхая, не в силах сообразить, что делать дальше. Тупые они все-таки. Тупее, чем американцы в монологах Задорнова.

– Ы-ы-ы-ы… – донеслось снизу. Напрочь парализованный Хорьхай с трудом шевелит губами. Пытается что-то сказать.

– Чего? – наклонился я.

Взгляд Хорьхая сфокусировался. В налитых кровью глазах отразилась горечь поражения. Лысый великан криво усмехнулся и с великим трудом произнес:

– Ты побил меня, уродливый демон… Мошь забрачи мою голову…

– А у тебя потом новая вырастет?

– Ты шта, дурак сасем?.. Помру я, и все тут…

– Тогда на хрен мне твоя голова? Лучше исполни, что обещал.

– Шо огр сказачи, то огр сделачи, – медленно кивнул Хорьхай. – Мое племя падет служить людям.

– Смотри, уговор дороже денег.

Я повернулся и зашагал прочь. Наш с Хорьхаем поединок длился считанные минуты. На предварительные базары времени ушло больше, но до рассвета все равно еще далеко. Думаю, кардинал меня пока что не хватился. А если Аурэлиэль и Цеймурд будут держать язык за зубами, самоволка вообще останется незамеченной.

Звук удара! И болезненный хриплый рев. Я молниеносно развернулся и метнулся назад, выпуская когти и делая рывок всем телом.

Джорбуш, раненный мной в ногу, пошатнулся и завыл от боли, роняя дубину. Я недоуменно опустил взгляд, рассматривая все еще лежащего неподвижно Хорьхая. По плешивой макушке течет кровь, изо рта тоже вытекает багряная струйка. Глаза помутнели – теперь парализованный великан еще и потерял сознание.

– Не понял юмора, – медленно процедил я, переводя взгляд на трусливо пятящегося Джорбуша. – Ты что это удумал, гнида? На хрена собственного братана дубиной по кумполу?

– Не середись, демон, не середись! – выставил вперед руку Джорбуш, другой зажимая рану на колене. – Тя это никак не касаца, это нутрени дела огров! Ты победил, ходи отсюда!

– Угу. Я так понимаю, ты решил глушануть братана, пока тот не может сопротивляться, и стать самым большим вождем?

– Ты верно догадавси, глупый демон! – гордо подбоченился Джорбуш. – Это мудра решенья с моей стороны! Хорьхай силен, как ни один другогр, в глупом бою мне ио не одолеть! Но умный стратег дерется не кулаками, а башкой!

– Я правильно понял, что ты это планировал с самого начала? В смысле, если Хорьхай меня победит – все в порядке, ты отомстил за обиду и живешь спокойно дальше. А если победа за мной – то ты добиваешь Хорьхая и забираешь его племя?

– Да, ты все прально понявчи. Спасибо те, демон, шта помог. А терь атади и не мшай мне добить Хорьхая.

Я на несколько секунд замолчал, глядя то на поверженного Хорьхая, то на нетерпеливо переминающегося Джорбуша. Остальные огры тоже молчат, преспокойно взирая на разборку между лидерами. Похоже, у этого народа такая преемственность власти считается совершенно нормальной.

Думается, батяня Джорбуша в свое время закончил примерно так же, как сейчас Хорьхай. Лежал раненый в своем шалаше или где там живут огры… и тут входит любимый сыночек…

– Знаешь, а ты и в самом деле довольно умный огр, – медленно заговорил я. – Насколько вообще огр может быть умным. Только вот я таких умников почему-то на дух не перевариваю. Честные дураки мне как-то симпатичнее.

– А?.. – тупо уставился на меня Джорбуш.

– Пошел вон, – тихо произнес я. – Пошел вон, гнида. Или я из тебя фарш сделаю.

– А каже Хорьхай?.. – не понял Джорбуш. – Я хочу его добить. Атади, пжалуй, а то я тя немноха боюсь. Ужпоменьше, чем раньша, птамушта привык, но серавно боюсь. Я выликий и мудрый вошть, и моя мудрость подсказыт мне, шо нужно пралять астрожность, если хошь жить долго и щастливо.

Я устало скрестил на груди все три пары рук и уселся на оглушенного Хорьхая, словно на завалинку. Похоже, придется подождать здесь, пока бедолага не очухается. Ибо даже если я кокну Джорбуша, вполне может статься, что его примеру решит последовать кто-нибудь еще. Тут целых три дюжины здоровенных огров – кто поручится, что среди них нет других карьеристов?

А махнуть рукой, уйти и позволить убить беззащитного совесть не позволяет. Даже если это огр-людоед. Как там меня учила миледи?.. Просто взять и убить врага – самое легкое дело. Сделать его лучшим другом – намного сложнее.

Но и намного достойнее.

– Не переживай, мужик, – похлопал по лысой огрской башке я. – Прорвемся как-нибудь.

Глава 18

Очередной таможенный пост. Четвертый за сегодня. В этих краях они на каждом шагу. Мы уже третий день едем по малым германским княжествам.

В этом мире Священная Римская Империя перестала существовать еще в первой половине шестнадцатого века. После ее развала образовалось несколько королевств – Бранденбург, Бавария, Богемия, Саксония, Померания, Моравия, Силезия, Курляндия, еще какие-то – и больше сотни крохотных княжеств. Западные населены германскими народами, восточные – славянскими. Но различий между ними не слишком много.

Бесчисленные князьки здешних мест – народ почти поголовно нищий. Слишком уж много у этих ребят понтов. Они изо всех сил подражают «большим» королям, тратя на это кучу средств. Роскошные чертоги, небывалая помпезность дворов, шикарные подарки фаворитам и любовницам… все это обходится в очень немалые суммы. Король Франции может позволить себе швырять золото направо и налево, а вот князек какой-нибудь задрипанной Зачухляндии – не может.

Не может. Но ужасно хочет. Хочет выглядеть состоятельным, как сам Крез. У них считается хорошим тоном наглядно демонстрировать богатство, разбрасывая деньги направо и налево. Расходы совершенно не соответствуют доходам.

А в результате имеем то, что имеем. Эти мелкие правители любыми путями готовы удовлетворять свои непомерные амбиции, и им постоянно нужны деньги. Обычных доходов с налогов и торговли на такой образ жизни не хватает. Счастливы те, в чьем владении есть некий дополнительный источник прибыли – богатые рудники, порт или еще что-нибудь. При многих дворах подвизаются алхимики и прожектеры, неустанно размышляющие, как обогатить своего господина.

Или только делающие вид, что неустанно размышляют.

Ну а большинство князьков для добывания денег использует один и тот же способ. Старый, как мир. Простое и бесхитростное выколачивание последних грошей из собственных подданных. Любыми путями. Изобретаются самые дикие, самые фантастические налоги – лишь бы был повод содрать еще шкурку-другую.

В результате народ все больше нищает, а вытрясти из него деньги становится все труднее, что больно бьет и по княжеской казне. Такой вот порочный круг.

– Для здешних жителей стало бы благом появление какого-нибудь завоевателя, – мрачно произнес кардинал, глядя в окно. – Давно пора собрать эту россыпь княжеств-недомерков в единую страну.

Настроение у нашего святого отца хреновое. И его можно понять – в княжестве, через которое мы только что проехали, введен налог на ношение усов. Каждый носящий их обязан ежемесячно выплачивать в казну немаленькую сумму, да еще и носить при этом на груди бляху «Усач». Если таковой бляхи нет – большой штраф и тюремное заключение. А усы, само собой, сбривают насильно.

По слухам, у тамошнего князя на этой почве комплекс. У него самого усы не растут совершенно – чего-то в организме не хватает, наверное. Покойный батя князя, говорят, при жизни был этим очень недоволен и постоянно возмущался – что это, мол, за мужик такой, у которого усы не растут? Неправильный какой-то наследник. Небось гей-клубы втихаря посещает и операцию по перемене пола сделать хочет! Ремня ему за это, ремня!

Он не буквально так, конечно, говорил, но примерный смысл я передал верно. А у сыночка в результате образовался бзик – сбрить нафиг усы и у всех остальных. А кто все-таки носит – пусть платит за удовольствие.

Кстати, забыл поинтересоваться, как в этом княжестве относятся к бородам. Бороду без усов носить можно, или тоже оштрафуют? Вроде бы к кардинальской бороде чиновники не цеплялись, но им и за усы содрать не удалось. Дю Шевуа буквально взбеленился, прочитав целую проповедь на тему, что у пращура нашего Адама усы с бородой были, так что нефиг тут. И вообще – внешность человека скопирована с его создателя. Значит, и у Господа Бога усы с бородой есть. А если так, заставлять их сбривать – это уже с богохульством граничит.

В конце импровизированной проповеди кардинал уже разве только слюной не брызгал. Очень уж трепетно наш святой отец относится к своей лицевой растительности. Еще бы чуть-чуть – и пошел бы лупить крестом-кистенем кого попало. Или вовсе меня бы с цепи спустил. Так что ребятки были на волосок от смерти.

Хотя на попятную их заставила пойти отнюдь не угроза физической расправы. Чиновников напугало обвинение в богохульстве. Лед тут тонкий – чуть неправильно шагнешь, и бултыхайся в холодной воде. Инквизиция и за меньшие прегрешения на костер отправляет.

Впрочем, налог на усы – это еще цветочки. В княжестве, в котором мы были вчера, установлен налог на окна. Бесплатно можно не более одного окна на здание. За все, что свыше, изволь платить. И не так уж мало.

В результате городок, через который мы проехали, стал похож на какой-то некрополис. Большая часть окон наглухо замурованы – куда ни глянь, везде свежая кирпичная кладка. Зрячими остались только дома богатеев, да и то не все.

Так и представляю, как олигархи того княжества меряются понтами: «У тебя дома сколько окон?» – «Шесть!» – «Ну ты в натуре лох голимый! У меня вот целых восемь!»

А в другом княжестве окна не запрещены, зато запрещены любые стройматериалы, кроме кирпича. Лет двадцать назад тамошний князь прибрал к рукам монополию на кирпичное производство и резко задрал цены. Людишки покрутили носами, почесали в затылках и перешли на строительство каменных, глинобитных и бревенчатых домов. Князь возмутился и приказал все это запретить – только кирпич!

Сейчас в том княжестве почти все дома кирпичные. Точнее, выглядят кирпичными. Ушлые строители мгновенно приспособились – стали возводить мазанки и раскрашивать их под кирпич. Получается очень похоже.

Карета сбавила ход, а потом затормозила совсем. Я выглянул в окно – через дорогу движется людская река. С крестами, иконами, хоругвями. Вопят что-то, руки к небесам воздевают. Впереди всех – какие-то монахи, оборванцы диковатого вида. Крестный ход, что ли?

Рядом с каретой остановился молодой парень с узелком на плече, тоже дожидаясь, пока схлынет людской поток. Судя по одежде – странствующий вагант. Здесь нередки эти бродячие школяры. Ходят от города к городу, ищут возможности чему-нибудь подучиться или подзаработать. Частенько находят приключений на свою задницу и давно уже успели стать основными героями народных баек и анекдотов.

– Пацан, а ты не знаешь, по какому случаю крестный ход?.. это ведь крестный ход? – на всякий случай уточнил я.

– Ну а что же еще? – пожал плечами вагант, перекидывая узелок с плеча на плечо. – Крестный ход. И уже не первый. Тут такое по два раза в месяц устраивают.

– А зачем?

– Да все надеются на что-то, – усмехнулся вагант. – Молятся, чтобы Господь изгнал бесов из здешнего князя.

– Бесов?.. – встрепенулся кардинал, отпихивая меня локтем. – Верно ли я понял тебя, сын мой? Правитель этой местности одержим бесами?

– Между нами говоря – нет, – понизил голос вагант. – Поверьте, святой отец, бесы тут абсолютно ни при чем. Просто наш славный князь Эммерих – совершеннейший дегенерат.

– А-а-а… – разочарованно откинулся на сиденье кардинал. – Тогда здесь бессилен даже Крест Господень…

Крестный ход прошел мимо, и кучер вновь стегнул лошадей. Я уставился на неспешно проплывающие за окнами пейзажи.

Леса, поля… природа. Глядя на зеленеющую растительность, я жалею, что лишен легких. Вдохнуть полной грудью – одно из многих удовольствий, которые человек совершенно не ценит. Мало кто задумывается над тем, каково это – не дышать совсем.

Безусловно, в этом есть немалые преимущества – я не боюсь задохнуться или отравиться ядовитым газом, меня нельзя задушить, мне не нужен акваланг для погружения на морское дно. А благодаря удивительно прочному чешуехитину я запросто могу выйти в открытый космос без скафандра.

В общем, это все здорово и замечательно. Но все же иногда бывают минуты, когда все бы отдал за запах свежей травы. Грустно мне сейчас почему-то. Даже в очередной раз хочется убить себя.

– Патрон, таких мыслей у тебя не должно возникать ни в коем случае. Гони их всеми силами.

– Отвянь, шизофрения…

Так незаметно прошел еще один день. И еще один. Закончились земли немецких княжеств, и мы въехали на территорию Франции.

Франция этого мира намного меньше нашей – что нынешней, что средневековой. Все потому, что южные области французскими не являются, а являются независимыми, хотя и не слишком крупными королевствами – Севенния, Лимож, Вандея, Гиень, Гасконь, Наварра, Каталония.

А виноваты в такой разделенности наши остроухие братья. Добрая половина эльфов этого мира обитает именно здесь – к югу от Франции. И к северу тоже – там, где в нашем мире Бельгия и Нидерланды.

Конечно, их присутствие в значительной степени повлияло на ход истории.

Политически здешняя Франция тоже ничуть не похожа на ту, которую знаем мы. Здесь нет никаких Валуа, Бурбонов и кто там еще у них был. Вот уже почти триста лет французами правит славная династия Думергов. Нынешний монарх – король Гастон Первый – взошел на трон пять лет назад и намеревается носить корону еще очень долго.

Прекрасного Парижа, который, по слухам, даже блистательнее нашего, мы не увидели. Слишком большой крюк пришлось бы делать. Во Франции мы задержались буквально на считанные часы и рассматривали ее пейзажи только из окна кареты. Надо торопиться, чтобы успеть на открытие ассамблеи.

Если начертить наш маршрут на политической карте, то становится непонятным – зачем мы вообще двинули через Францию. Вроде бы гораздо быстрее напрямки – через Тироль, Цизальпию и земли гномов. Но вопрос снимается, если взглянуть на карту физическую. Ибо в этом мире, как и в нашем, существуют Альпы. И тут они представляют даже более грозную преграду.

Конечно, пересечь Альпы – задача решаемая. Ганнибал их перешел, Суворов перешел. Там тоже проложены пути-дороги, там тоже ходят караваны и отдельные путешественники. Но все же этот путь куда более тернист, чем обходной, через Францию, земли эльфов и Севеннию.

А если есть торная дорога – нафига ломать ноги на горных перевалах?

– Скучно мне, скучно!.. – прохрипел я, подпирая щеку кулаком. – Давайте, что ли, в города поиграем?

– А это как? – не поняла Аурэлиэль.

– Ну, я называю какой-нибудь город. Потом ты называешь другой город, начинающийся на последнюю букву того города, который назвал я. Потом падре называет третий город – на последнюю букву твоего. И так далее. Кто не сумел ничего назвать, тот проиграл.

– Интересно, интересно! – оживился Цеймурд. – Можно и мне тоже поучаствовать, пан Яцхен?

– А чего ж нельзя? Падре, вы играете?

Кардинал, тоже мающийся от скуки, немного подумал и кивнул. Пана Зовесиму мы спрашивать не стали – к тому же он, кажется, дремлет.

Я почесал репу и назвал город, который всегда в этой игре называю первым:

– Москва.

– Я что-то не слышал о таком городе… – наморщил лоб Цеймурд. – А мне-то казалось, что я неплохо знаком с описанием земель… Это где-то в Африке?

– Да, в Африке. Такая маленькая негритянская деревушка на краю баобабового леса.

– Проклятый демон, ты, наверное, хитришь… – с подозрением посмотрела на меня Аурэлиэль. – Ладно, пусть будет по-твоему. Айнельдеон.

– А это где такое?

– Это эльфийский город. Что-то не устраивает?

– Устраивает, устраивает. Зеленый, твоя очередь. На букву «ны».

– Наглыкдык.

– Дай угадаю. Это гоблинский город?

– Да, это один подземных городов, населенных моими сородичами.

– Все с вами ясно… Ну что, падре, вам на букву «кы».

– Картахена. Это в Испании.

– Угу. Мне, значит, опять на «а»… Архангельск.

– Калльанарорья, – сказала Аурэлиэль.

– Ябудар, – продолжил Цеймурд.

– Руан, – внес свою лепту дю Шевуа.

– Новороссийск, – заявил я.

– Кирьяпандариль.

– Луццара.

– Авиньон.

– Нальчик.

– Почему мне опять на «к»?.. – расстроилась Аурэлиэль. – Я больше не помню городов на «к»!

– Значит, проиграла.

– Ты что, специально так подстроил, чтобы проиграла именно я? Я всегда знала, что коварство демонов не знает границ!

– Не подстраивал я ничего… – пробурчал я. – Чего сразу кипеж-то поднимать?

– Точно не подстраивал?

– Точно, точно.

– Тогда ты мог бы и поддаться. Я же все-таки девушка!

– Да ладно тебе из-за такой фигни переживать… Не корову же проигрываешь…

Цеймурд поковырял в носу, глядя на нас с эльфийкой. О чем-то задумался. А потом неуверенно сказал:

– Пан Яцхен, я вот тут подумал об одной вещи… Можно задать тебе вопрос?

– Если только несложный.

– Мне в последнее время немного интересно – а существует ли на свете пани Яцхенова?

– Чего? – не сразу понял я. – Ты это о чем?.. а!.. В смысле, женат ли я?

– Да, именно.

– Нет, по жизни холостой. Девушки меня не любят… почему-то. Фиг знает, почему. По яцхеновским стандартам я очень даже привлекателен. А ты сам-то женат?

– Вдовец, – смиренно опустил глаза гоблин. – Моя дражайшая супруга скончалась прошлой зимой, рожая мне дочь. Дочь тоже скончалась.

– Сочувствую.

– Да нет, ничего, у меня еще четверо детей есть… – рассеянно ответил Цеймурд. – Два сына и две дочери. И три внука.

Я удивленно вытаращился. Ничего себе у гоблинов с этим делом! Тридцать лет с небольшим – а уже трижды дедушка. И при этом сам еще гоблинят стругать не бросил. Неудивительно, что они плодятся быстрее китайцев.

– А сколько лет-то детишкам? – из вежливости спросил я.

– Сыновьям – восемнадцать и четырнадцать, дочерям – шестнадцать и тринадцать. У старшего сына подрастают двое детей, у старшей дочери недавно родился первенец. Младшая тоже скоро должна порадовать – четвертый месяц уж, как понесла. Думаю, к концу лета ощенится.

Вот оно как. У них и беременность протекает раза в полтора быстрее, чем у людей. Оно логично, конечно.

Только чего это он так грубо о собственной дочери? «Понесла», «ощенится»… прямо как о собаке. Или у гоблинов так принято?

Не буду спрашивать, больно уж тема скользкая.

– Ариэль, а ты замужем? – скучающе спросил я.

– Нет, – как-то странно сузила глаза эльфийка. – И задавать такие вопросы в лоб – некультурно.

– А чего не замужем? Не берет никто?

– Твой язык грязен, как гоблинская подошва.

– У меня чистые, – забеспокоился Цеймурд, осматривая ноги.

– Это просто такое расхожее выражение. Простите, пан Цеймурд, я не желала вас обидеть.

– Ну ладно, если вдруг соберешься замуж – бери меня в подружки невесты, – рассеянно предложил я, колупая стекло пальцем. До меня неожиданно дошло, что последние несколько минут за окном подозрительно темновато. А ведь до вечера еще далеко.

Оказалось, что мы как-то очень незаметно въехали в лес. И не просто какой-то там лесок, а настоящий дремучий бор. Исполинские дубы – даже не столетние, а тысячелетние. В Беловежской Пуще такие изредка встречаются.

Но тут – не изредка. Каждый из этих лесных великанов можно обнести заборчиком и поставить табличку – «Исторический памятник, охраняется государством». Боюсь даже представить, сколько этим колоссам лет.

– Божелесье, – тихо произнесла Аурэлиэль, глядя в окно. – Извечный оплот Народа.

– Это мы что, уже в землях эльфов? – уточнил я.

– Да. Сам не видишь?

И верно, мог бы догадаться. На территориях людей таких дубрав не встретишь. Если амазонская сельва – «легкие планеты», то эльфийское божелесье – «легкие Европы».

– Патрон, «легкие планеты» – это скорее как раз леса умеренной зоны, – заметил Рабан. – Российские и канадские прежде всего. А тропические так называть неверно.

– Это почему еще?

– Понимаешь, тропические леса, конечно, производят очень много кислорода, но одновременно с этим еще и постоянно разлагают органические вещества. В результате весь углекислый газ они сами же и возвращают обратно в атмосферу. Плюс еще и дополнительный кислород при этом потребляется. Так что называть амазонскую сельву «легкими планеты» – это просто широко распространенное заблуждение. От сибирской тайги в этом смысле пользы гораздо больше.

– Я мало что понял, но тебе верю на слово, – лениво согласился я.

Напрягаю Направление, сканируя окрестности. Удается это не так-то просто – здесь в воздухе словно висит какая-то дымка. Направление работает с перебоями, информация поступает в сильном искажении. Как будто повязку на глаза надели.

Дорога причудливо петляет меж деревьев. Кони перебирают ногами медленно, с явной настороженностью. Домашние животные, прирученные людьми на заре времен, они чувствуют себя не в своей тарелке в этом царстве дикой природы. В эльфийской богороще куда естественнее смотрится единорог, чем запряженная лошадьми карета.

Единорог. Не веря своим глазам, я уставился в прогал между гигантскими дубами. Как в воду глядел – там и в самом деле виднеется самый настоящий единорог. Белоснежный красавец, похожий на тонконогого жеребца с ослиным хвостом и витым рогом во лбу. На нас смотрит без малейшего страха, однако на контакт явно идти не собирается.

– Единороги говорящие? – задал вопрос в никуда я.

– Нет, – ответила Аурэлиэль. – Они не могут говорить в привычном тебе смысле. Но они понимают любой язык и могут общаться с Народом через… это трудно объяснить непосвященному. Люди их не понимают, но мы понимаем.

– То есть они разумны, – печально произнес я. – Жаль.

– Почему?

– Так…

Не стану же я объяснять, что мне пришло желание попробовать на вкус единорожье мясо? Окажись эта лошадка обычным животным – вполне возможно, отправился бы сейчас на охоту.

Кажется, единорог это мое желание тоже уловил. В огромных влажных глазах появилось какое-то странное выражение… презрение, что ли? Или этакая брезгливая жалость?

Однако с места он по-прежнему не тронулся. Так и простоял неподвижно, пока наша карета не скрылась за поворотом. Я довольно долго смотрел через заднее окошко.

Вообще, чувствуется, что эльфы воспринимают понятие «государство» совершенно иначе, чем мы. То есть не мы, а люди. Я ведь яцхен, хотя подсознательно все еще считаю себя человеком и иногда путаюсь.

Неважно, в общем. Суть в том, что у эльфов нет такой вещи, как государственная граница. Рубежи у них нечеткие, почти прозрачные. На картах эльфийские территории очерчиваются пунктирной линией. У них не бывает таможен, посольств и прочих атрибутов такого рода. Всякий волен входить в эти священные леса по своему желанию.

Только вот случиться с незваным гостем может всякое…

Карета остановилась. Петлявшая меж деревьев дорога попросту закончилась. Точнее, превратилась в узенькую тропку, годную только для пешехода. Максимум – для всадника. Но уж никак не для комфортной кареты-четверика. Дальше мы не проедем.

– Следовало ожидать чего-то подобного, – вылез наружу кардинал, шумно покряхтывая. – Наши остроухие братья во Христе не слишком отягощают себя заботами о удобстве странствующих и путешествующих…

– Эльфу не нужна линия на земле, чтобы не заблудиться, – сухо заметила Аурэлиэль. – Мы позволяем существовать этим тропам исключительно ради снисхождения к нуждам потомства адамова.

Что ж, с ней не поспоришь. Эльфы действительно не используют никакого транспорта, передвигаясь исключительно на своих двоих. И по ориентированию на местности у каждого из них твердая пятерка. Так что дороги им и в самом деле пофиг.

Но все-таки могли бы оставить парочку трактов. Хотя бы из вежливости. Как-никак, здесь их божелесье врезается в континент глубоким клином, отсекая северные страны от южных.

Если какому-нибудь, допустим, французу захочется отправиться в Ватикан сухопутным путем, ему обязательно придется либо плутать в эльфийских лесах, либо карабкаться по горам гномов. Можно сделать большой крюк и проехать через Цизальпию, но там горы вообще круче некуда – проехать конному совершенно невозможно. А можно сделать еще более длинный крюк, объехав вокруг Италийского озера («каблук» Италии в этом мире соединен с материком), но это удлинит путь раза так в три.

– Что будем делать, падре? – спросил я, вороша кусты в поисках чего-нибудь съедобного. – Поезд дальше не пойдет, рельсы на металлолом разворовали.

– Ничего страшного, – пожал плечами кардинал. – Мы предполагали, что нечто подобное может произойти. Недаром знающие люди советуют не пытаться пересечь эльфийской чащобы на чем-то о четырех колесах.

– И что, дальше пешком?

– Да, пешком. Возьмем скарба по мере возможности и пойдем дальше на своих двоих. Выйдя из чащи, сядем на попутный дилижанс. А пан Кручина вернется с каретой к ближайшему городу и дождется там нашего возвращения.

Я сочувственно посмотрел на кучера. Не доведется парню побывать в Риме… Ромеции. Обидно. На всю жизнь могли бы остаться впечатления.

– А может, своими силами дорогу сделать? – внес предложение я, выпуская когти. – Хотите, устрою аттракцион «Человек-лесопилка»?

– Не смей!.. – истошно взвизгнула Аурэлиэль, повисая у меня на руке. – Не прикасайся!..

– Это будет весьма неблагоразумным, пан Яцхен, – хмуро кивнул Цеймурд. – Эльфы крайне недоброжелательны к тем, кто покушается на их деревья. Посмотри-ка вон туда…

Я посмотрел в указанном направлении. Морщинистая лапка гоблина тычет в сторону кряжистого дуба. Там к коре прилипла какая-то мерзость. Я уже замечал ее краем глаза, но не обратил внимания. А теперь подошел поближе, рассмотрел повнимательнее… и чуть не офигел.

Вокруг дерева обмотаны человеческие кишки. Уже частично сгнившие, но все еще узнаваемые.

– Это что такое?.. – тихо спросил я.

– Видишь ли, пан Яцхен, у эльфов есть один довольно суровый закон, – покривился Цеймурд. – Несмотря на то, что местные эльфы в большинстве своем исповедуют христианство, они все еще не отошли от некоторых древних обычаев. Один из них – обожествление богорощ и дубов, которые в них растут. Если некий святотатец в преступном умысле или же просто по неведению срежет или хоть как-то повредит кору такого дуба… ты сам видишь, сколь жестока будет расправа. Несчастному вырезают пупок и пришивают к той части дуба, которую преступник ободрал. А затем вертят его вокруг дерева, пока кишки полностью не намотаются на ствол. Таким образом они как бы возмещают дубу ободранную кору.

– Что, правда, что ли?.. – обомлел я.

– Правда, патрон, – подал голос Рабан. – Чистая правда. Этим занимается особая эльфийская организация – ее сотрудников называют Карателями. Этакое эльфийское КГБ, если проводить аналогии с твоей цивилизацией.

– Вот это ни фига себе. А я-то думал, что эльфы добрые.

– Добрые?.. Жестоко заблуждаешься, патрон. Эльфов можно называть по-разному – благородными, возвышенными, аристократичными, одухотворенными… но будет большой ошибкой называть их добрыми. Внешне они очень похожи на людей, но менталитет совершенно другой. Даже если на словах местные эльфы и приняли христианство, в душе у них все равно другой Бог – Мать-Природа. Невозможно даже представить эльфа-дровосека, эльфа, разводящего костер или строящего шалаш… Деревья для них священны. Эльф скорее простит убийство любимого сына, чем причинение вреда одному из этих дубов.

Я снова посмотрел на обмотанные вокруг дерева кишки. Не повезло кому-то.

А вот интересно – что эти Каратели стали бы делать со мной? Даже если предположить, что я не буду сопротивляться… пупка-то у меня нету! И кишок нету.

Хотя нет, насчет кишок не уверен – до сих пор толком не разобрался в собственной анатомии. Может, и есть. Я же как-то перевариваю пищу – значит, должна быть пищеварительная система. Но вряд ли такая, как у людей.

– В общем, я так понимаю, аттракцион «Человек-лесопилка» отменяется, – задумчиво произнес я. – Придется все-таки пешкодралом. Тут далеко?

– Если не встретим никаких препон – к концу недели прибудем в Севеннию, – степенно ответил дю Шевуа, вытаскивая из кареты узловатый посох. – Ничего страшного. Господь наш ходил пешим, значит и кардиналу это не зазорно.

– Угу, – согласился я, пристраивая на спине мешок с продовольствием.

Не знаю, как в этом эльфийском заповеднике с охотой – может, за нее глаза выкалывают? Лучше перестраховаться и прихватить жратвы побольше.

Остальные члены делегации тоже не выказывают особого расстройства. Слуги (до сих пор не знаю их имен) перебирают дорожный скарб, прощаются с кучером. Цеймурд укладывает в рюкзачок кломпы, разминает босые пальцы. Для здешних тропок деревянные башмаки – не самая лучшая обувка, тут можно смело ходить босиком.

Аурэлиэль вообще лыбется, как повидло. Родина, как-никак. С лица даже пропало всегдашнее выражение ах-как-ужасен-сей-мир-и-какое-быдло-меня-окружает. Глаза засветились тем потусторонним светом, который я иногда там замечаю. На какой-то миг даже показалось, что я вижу ее такой, какими эльфов видят люди – воздушным созданием неземной красоты. Наверное, в этой древней богороще эмпатические чары становятся еще сильнее.

Грустит только наш советник по иностранным делам. Судя по фигуре, пан Зовесима в жизни не занимался физическим трудом. Ходить пешком по дремучему лесу – непосильный труд для кабинетного работника.

Ничего, притерпится как-нибудь.

– Ну что, двинулись? – спросил Цеймурд, втягивая носом воздух. – Что-то мне в этих лесах как-то не по себе все-таки… Надеюсь, мы тут надолго не задер…

Резкий свист. Наш переводчик осекся и глупо заморгал глазами, уставившись на оперенную палочку, выросшую из плеча.

Эльфийская стрела.

Глава 19

Я мгновенно сорвал рясу и выпустил когти, вставая в оборонительную позицию. Напряг Направление, выискивая напавших. Без особого успеха – в эльфийской богороще мое шестое чувство по-прежнему барахлит. Только и сумел понять, что в зарослях притаились несколько… объектов. Фиг поймешь, кто это. Эльфы, скорее всего.

– Tangado haid! – послышалось сзади.

Я медленно повернулся. Прямо на меня смотрит остро отточенный наконечник стрелы. Тощий мальчишка-эльф не проявляет ни малейшего испуга – лишь пальцы чуть заметно подрагивают на тетиве. Одно неверное движение – и меня подстрелят.

Впрочем, толку от этого не будет. Он бы еще на черепаху с луком вышел, наивный эльфийский юноша. Мой панцирь и медвежьим жаканом-то не пробить.

Зато остальным членам делегации опасность угрожает самая настоящая. Худощавые эльфы с холодными глазами окружили нас со всех сторон. Одеты все очень легко – что-то вроде монашеских ряс с капюшонами, только шелковых и укороченных до колен. И каждый вооружен длинным луком.

Начнут стрелять – мгновенно превратят в ежей всех, кроме меня, неуязвимого.

– Б autal i norollл ar ortal mбryar or caseryar! – послышалось из-за кареты. Слуг уже вытащили наружу и заставили поднять руки.

Возможно, я сумею среагировать достаточно четко и поймать пару-тройку стрел. Однако всех и каждого я защитить не смогу. Рук у меня только шесть, а не сто.

Из чащи вышел еще один эльф. Женщина. Появилась совершенно бесшумно, ступая легко, как невесомая тень.

Похоже, этой мадам немало лет – в волосах видны седые прядки, под глазами крохотные морщинки. Для эльфа подобное – признак глубокой старости, такими они становятся где-то на третье тысячелетие жизни. Одета в снежно-белое платье, на голове золотая тиара, на груди – золотой нагрудник, на поясе пряжка с мягко светящимся белым камнем. За пояс заткнут длинный золотой серп.

– Б horta pilindi tengwenyanen, – спокойно произнесла пожилая эльфийка, поднимая руку.

Кажется, это она что-то приказала своим бойцам. Луки чуть-чуть опустились, напряжение на тетивах ослабло.

– Чего она говорит? – процедил я стоящему рядом Цеймурду.

– Приказывает тебя убить, пан Яцхен, – ответил гоблин, держась за простреленную руку. – И грязно ругается. Называет тебя [цензура] шестирукой мартышкой.

– Какого хрена?! – возмутился я.

Мальчишка-эльф при виде моей клыкастой пасти испуганно вздрогнул. Пальцы разжались, стрела сорвалась с тетивы… и вошла точно мне в глотку.

Челюсти резко сомкнулись. Я закашлялся, выплевывая щепки пополам с черной слизью. Больно, черт возьми. Этот засранец ранил меня в нёбо – там у яцхенов брони нет. Не смертельно, конечно, и рана уже начинает затягиваться, но…

– Я попал?.. – испуганно пролепетал эльф.

– Да, ты попал! – зло прохрипел я, сминая ладонью обломок стрелы. – Ты конкретно попал, парень!

– Я извиняюсь за поступок моего подчиненного, – заговорила пожилая эльфийка, с тревогой глядя на мою пасть. Заговорила на беглом французском. – Он еще неопытен и склонен терять присутствие духа в присутствии нечистой силы.

– Нечистая сила – это я? – хмыкнул я, слегка успокаиваясь. – Ладно, хрен с ней, со стрелой. Меня такой фигней все равно не убьешь. Но вот мартышкой обзываться не стоило – обидно, между прочим.

– Я ничего подобного и не говорила, – покачала головой эльфийская командирша. – Тебя ввел в заблуждение гоблинский перевод. Никогда не стоит доверять словам vara tevin-sancossi. Avб ricл quettanyar, yond’ orco, – холодно произнесла она, облив Цеймурда ледяным презрением.

– Она просто приказала лучникам пока что не стрелять, – шепнула мне Аурэлиэль, тоже бросая на гоблина гневные взгляды. – Тебя никто не оскорблял. В эльфийском языке вообще нет ругательств.

– Тогда я тоже извиняюсь, что психанул, – покладисто согласился я. – Замяли, ладно?

– В таком случае подними руки так, чтобы я их видела, vara arauce. Все шесть. Иначе я сделаю тебя похожим на ежа.

– Да на здоровье, – хмыкнул я, поднимая руки. – Можешь даже когти сосчитать для полной уверенности. Вот, все на виду.

Эльфийка чуть нахмурилась, шевельнула губами и произнесла:

– Taphae… nelphae… canaphae tollui. Сорок восемь?..

– Сорок два, Ковалевская хренова.

– Как же сорок два? Шесть рук, на каждой по восемь пальцев. Шестью восемь – сорок восемь.

– Не по восемь, а по семь. Шестью семь – сорок два. Контактные линзы надень, бабушка.

У эльфийки ощутимо задрожали губы. В глазах промелькнул гнев. Она гордо выпрямилась, выставила вперед подбородок и сухо произнесла:

– Я Атанварниэ-Эстэль Нотвэ-нья-Тари-Алкэ, дочь Тинвендила Всезнающего, благородная аркуени королевской крови! Следи за своим языком, когда обращаешься ко мне, vara arauce!

А ведь прав был наш боцман, когда перечислял эпитеты, которые ни в коем случае нельзя употреблять по отношению к дамам. Помнится, во главе списка стояли прилагательные «некрасивая», «толстая» и «старая»…

Луки снова поднялись на уровень глаз. Судя по гневно дрожащим губам командирши, огонь может быть открыт в любую секунду. Что прикажете делать?..

Рядом промелькнула хрупкая фигурка. Аурэлиэль. Наша эльфийка кинулась в ноги госпоже Атанварниэ и что-то торопливо затараторила на своем чуркистанском языке.

Я, конечно же, не понял ни слова. Но вроде бы Аурэлиэль удалось смягчить гнев обиженной старушенции. Выслушав взолнованную тираду, та снова посмотрела на меня и недоверчиво произнесла:

– Sina ulundo alquetimavл ъvanima nб. Ma anwavл natyл nъrerya, sellinya?

– Yana nй nirmл herinyo, – неохотно ответила Аурэлиэль.

– I atani anwavл analasailл nar, ai merintл turл i rauco, – покачала головой Атанварниэ, но все же подняла руку и коротко приказала: – Avahortal.

Луки вновь опустились.

– Ты родился под счастливой звездой, демон, – устало выдохнула Аурэлиэль. – Моя почтенная родственница согласна оказать высочайшую милость, простив твои дерзкие слова. Благодари же ее.

– Родственница? – удивился я.

– Очень-очень дальняя, – сухо заметила Атанварниэ. – Ветви наших семей разошлись так давно, что свидетельства былому родству можно найти лишь в древних летописях. И мой род немыслимо древнее и знатнее.

– А чего ж вы тогда в бандиты-то подались, ваше эльфийское величество? – хмыкнул я. – Монашки – и вдруг занимаются бандитизмом… бред какой-то.

– Монашки… о чем ты говоришь, vara arauce?

– А вы разве не монашки?

– Мы лучники!

– И лучницы! – добавила молоденькая эльфийка.

– А на хрена тогда одеты в монашеские рясы?

– Да что ты понимаешь в эльфийской моде, мерзость ходячая?! – накинулась на меня Аурэлиэль. – Это не рясы, а маскировочные костюмы! И вообще замолчи! Немедленно замолчи и не усугубляй ситуацию!

– Согласен, – заговорил кардинал, выступая вперед. – Закрой рот, демон. Ты и так уже слишком много наговорил. Я прошу прощения за невежеское поведение моего послушника, ваша светлость. Будет ли мне позволено принести свои извинения?

Почтенная Атанварниэ на миг задумалась, а потом неохотно кивнула. Ей тоже не хочется усугублять конфликт. Конечно, взвод эльфийских лучников – это взвод эльфийских лучников… но демон – это все-таки демон!

– Кстати, мы вовсе не бандиты, – сурово сообщила Атанварниэ. – Мы пограничный отряд. Как раз бандитов мы здесь и отлавливаем.

– А мы тут при чем? – не выдержал я. – Мы тут вообще просто в походе. Пионерском. Только я красный галстук дома забыл.

Кардинал свирепо зыркнул на меня, едва не скрипя зубами, и подозвал пана Зовесиму. Вдвоем они принялись объяснять эльфийской командирше, что почем и какого хрена мы тут делаем. Пан Зовесима предъявил какие-то бумаги, кардинал показал какие-то святые регалии… в общем неурядицу как-то потихоньку утрясли.

– Вам следовало согласовать проезд с нами, – для порядка заметила Атанварниэ.

– Имеется определенное затруднение сему, ваша светлость, – чуть слышно забормотал пан Зовесима. – Ввиду того, что ваше государство лишено централизованной власти и урегулированных органов таможенного контроля, нам не удалось пройти все положенные инстанции в положенные сроки… Мы вынуждены были ограничиться разрешением от уполномоченного посла, заверенным личным секретарем тари… Приношу свои извинения за определенное самовольство с нашей стороны и прошу принять заверения в исключительно мирных намерениях…

– Я по-прежнему не одобряю такого вопиющего безобразия, как провоз через богорощу vara arauce. Но раз уж вам удалось уломать саму тари, мне остается лишь смириться и посодействовать в том, чтобы это создание покинуло священные земли как можно скорее.

Пан Зовесима согнулся в низком поклоне. А я в очередной раз подивился, насколько же все-таки велико в этом мире влияние Папы Римского.

Эльфы на дух не переносят демонов. Позволить кому-то подобному мне вступить под сень священных дубов… с их точки зрения это самое настоящее святотатство. Но папа попросил эльфийскую королеву о личном одолжении. И та быстренько задвинула высокомерие куда подальше, любезно ответив, что будет счастлива оказать услугу Ватикану.

Впрочем, отказ был бы не слишком мудрым поступком. Ведь папский нунций мог бы и поинтересоваться, не слишком ли сильно заносятся благородные аркуени? Не есть ли это проявление эльфийского национализма? Не нуждается ли древняя богороща в визите доброжелательно настроенных ревизоров из святой инквизиции?

Да и в любом случае отказ или разрешение абсолютно ничего не значат. Я с легкостью могу взмахнуть крыльями и подняться выше крон, где меня не достанет никакая стрела. Горгулий, к примеру, в богорощах тоже не привечают, но им это глубоко до задницы. К их услугам все небеса.

Надо было так и сделать, наверное. Чтоб не раздувать из мухи слона, ссорясь по пустякам с пограничниками. Я не гордый, мне не в падлу пролететь эльфийские земли в заоблачной вышине.

Жаль, что это никому не пришло в голову. Люди имеют обыкновение забывать о летательных возможностях яцхена. Да и сам яцхен имеет обыкновение об этом забывать – ибо еще относительно недавно был таким же человеком.

– Я выделю двоих из своего отряда вам в сопровождение, – повела рукой Атанварниэ. – Илис, Вэрийамо, вам поручается сопроводить их до границы древ.

Два самых юных эльфа неохотно шагнули вперед. Крохотная светловолосая девчонка с не по росту огромным луком и тот самый парнишка, что всадил стрелу мне в пасть. На меня они смотрят примерно с такими же лицами, что Аурэлиэль при первом знакомстве.

Впрочем, она и сейчас смотрит на меня почти так же.

– …десять тысяч сто двадцать три, десять тысяч сто двадцать четыре, десять тысяч сто двадцать пять, десять тысяч сто двадцать шесть, десять тысяч сто двадцать семь, десять тысяч сто двадцать восемь… – бормочу себе под нос я.

– Что ты делаешь? – не выдержала шагающая рядом Аурэлиэль.

– А на что это похоже? Считаю шаги.

– Это я поняла. Но почему ты начал сразу с десяти тысяч?

– Чтобы казалось, что я уже много прошел.

Аурэлиэль непонимающе моргнула и приоткрыла рот, безуспешно подбирая слова. Нет, все-таки никогда эльфу не понять загадочную русскую душу.

Эльфы ходят по лесу совершенно бесшумно. Плывут впереди два таких бесплотных призрака – ни единого звука, ни единого шороха. Словно вообще ничего не весят. Неудивительно, что эти ребята сумели подкрасться незаметно даже ко мне.

Аурэлиэль тоже ходит тихо, но все-таки не так. Она девушка городская, уже много лет живет среди людей – некоторые навыки поневоле притупились. Да и тренировок специальных она не проходила.

Кстати, интересно узнать, что за тренировки такие проходит эльфийский спецназ. Я прибавил шагу, нагоняя наших проводников. Они, конечно же, тоже прибавили шагу, беспокойно озираясь на мою трехглазую харю.

Но где уж им сбежать от яцхена? Через пару минут я вежливо положил руку на плечо тому эльфу, что оказался чуть медленнее, и сказал:

– Друг, а можно у тебя кое-чего спросить?

– Что?.. – испуганно пискнул эльф… то есть эльфийка.

Вроде бы это девушка. Все еще не совсем уверен – у эльфов мужчины и женщины одинаково женоподобны. Голоса тоже одинаково писклявые. Перепутать очень легко, так что путаются многие. Чтобы быть уверенным совершенно точно, нужно раздеть объект догола, но они этого почему-то не позволяют.

– Ты ведь женщина? – уточнил я.

– Нет, я воин! – возмутилась лучница.

– Но при этом женщина?

– Нет, я воин!

– Слушай, ты либо мужчина, либо женщина. Третьего не дано. Ты мужчина или женщина?

– Илис, это существо досаждает тебе? – храбро вмешался ее напарник.

– А, это ты, доблестный Вильгельм Телль! – оживился я. – К тебе у меня вообще отдельный разговор. Ты на хрена мне в хавло шмальнул? А если я тебе?

– Я не хотел, – стыдливо признался мальчишка. – Я нечаянно. Меня вообще сегодня первый раз взяли в рейд.

– Новобранец, значит. Дух бесплотный. Все мы с этого начинаем, да. Только это ни разу не оправдание. Рука, что ли, сорвалась?

– Нет… просто я целился в глаза…

– В глаза?.. Мне?..

– Да… но я еще ни разу не сумел попасть туда, куда целился…

– Я тебе постоянно повторяю – нужно больше тренироваться, – неодобрительно покачала головой Илис. – Не умеющий стрелять эльф подобен гному, боящемуся замкнутых пространств. Estelio guru lоn…

– Эй, при мне говорите на французском, – перебил ее я. – Нефиг тут шифроваться.

– Не может касаться демона речь эльфа, обращенная к другому эльфу! – вспылила Илис.

– А откуда я знаю – может, вы там анекдоты про меня рассказываете? – привел резонный довод я. – Нет уж. Как говорил один мой знакомый огр – у нас порядок такой, что говорить всё нужно громко и открыто, чтоб все слышали.

– У тебя же есть переводчик, – указал на Цеймурда Вэрийамо. – Пусть он тебе и переводит.

– Как показала жизнь, особо доверять ему нельзя, – мрачно произнес я. – Гоблин – он и есть гоблин.

– Тут мы впервые с тобой согласны, – кивнула Илис. – Люди совершили большую ошибку, позволив tevin-sancossi жить подле себя. В наши города им доступ запрещен испокон веку.

– А что они вам такого сделали?

– Пока что ничего особенного. Но от этих зеленокожих отродий можно ждать чего угодно в любой момент. Не обязательно обладать божественным разумом Мимира, чтобы понимать, к чему может привести братание с низшими расами.

А вот эти ее слова мне крепко не понравились. Ибо не секрет, что под «низшими расами» эльфы понимают всех, кроме самих себя. Они ведь такие прекрасные, утонченные, вечно молодые… немудрено зазнаться. А люди – они такие эфемерные, такие недолговечные… и вообще низшая раса. Нечего даже обращать на них внимания.

Гоблины – народец гаденький, но чего-чего, а высокомерия в них точно не замечалось. Со стороны кажется, что у этих карликов вообще отсутствует чувство собственного достоинства. Гоблины охотно унижаются, едят отбросы, ползают в пыли – и все с радостной улыбкой на губах.

Правда, доверять им ни в коем случае нельзя. Если эльф скорее умрет, чем изменит слову, то гоблин, напротив, посчитает за доблесть вонзить кинжал в спину. Они даже Иуду не воспринимают как негодяя – подумаешь, деньжат малость срубил, дело житейское. Да и воровство у них не считается преступлением – главное, не попадаться, а то ведь побить могут.

Я поглядел на луки за спинами Илис и Вэрийамо. Довольно необычные модели. Эльфийский лук – это настоящее произведение искусства, на голову превосходящее любое изделие людей. Делают их из какого-то особенного дерева, по какой-то хитрой схеме.

Весьма трепетно относясь к сохранности своих драгоценных жизней, эльфы в большинстве своем сторонятся рукопашного боя. Им милее дистанционный. Стрельба из лука возведена у них в ранг высокого искусства – тренироваться начинают буквально с колыбели.

Несмотря на хрупкое телосложение и скромную физическую силу, эти существа идеально приспособлены именно для натягивания тетивы. На руке эльфа есть две дополнительных жилы и удлиненная трехглавая мышца, отсутствующие у людей. Иное строение плечевых и локтевых суставов дает возможность выгнуть руку так, как никогда не удастся человеку. К тому же пальцы очень цепкие, а на подушечках утолщена кожа, что позволяет пользоваться самыми тугими луками без всяких перчаток и крючков.

Зрение у них тоже на уровне. Острота эльфийского глаза затмевает даже подзорную трубу. Эти ребята способны разглядеть букашку, копошащуюся на другом конце поля. И не только разглядеть, но и пригвоздить ее стрелой.

Пошел четвертый час похода по лесу. Пока что движемся нормально, без приключений. Усталости не чувствуется совсем – я яцхен, я могу идти без отдыха хоть несколько суток. Или вообще могу прилечь на часок, а потом догнать остальных по воздуху.

Эльфы и гоблин тоже не выказывают признаков утомления. Лесные жители. И слуги не жалуются – в дорогу отправили жилистых парней. А вот кардинал уже малость посмурнел – он мужик крепкий, бывалый, но все-таки в возрасте. Не в его годы пешим туризмом заниматься.

Впрочем, единственный, за кого я серьезно беспокоюсь – пан Зовесима. Этот идет налегке, без груза, однако дышит уже на ладан. Еще часок поперебирает ногами – и брякнется без сил. Надо либо делать привал, либо брать его на закорки.

Оно мне нетрудно, конечно, но как-то не особо хочется. Я вам не вьючный ишак.

А топать еще довольно-таки далеко. Не знаю, сколько конкретно, но далеко. Четверо, а то и пятеро суток. Одним привалом не отделаемся.

Но до чего же все-таки это странное место – эльфийская богороща! Даже не знаю, с чем его можно сравнить. В нашем мире подобных лесов нет и никогда не было. Во всяком случае, в описанной истории человечества.

Насчет допотопных времен трудно сказать с уверенностью. Тогда много было всякого… ныне забытого.

Дубы-колдуны что-то шепчут в тумане… это как раз про богорощу. Здесь и дубы сплошь тысячелетние, и туманом все вокруг застлано. Постоянно такое ощущение, что вот сейчас что-нибудь произойдет… а ничего не происходит. Только призрачные тени скользят в отдалении, и ветер шелестит в листве. Похоже на многоголосый шепот.

Мне упорно кажется, что кроме Илис и Вэрийамо нас сопровождает еще кто-то. Ничего конкретного не видно и не слышно, Направление тоже ничего не чувствует, а все равно кажется. Мерещится что-то такое на самой грани подсознания. То ли госпожа Атанварниэ втихомолку отправила нам вслед дополнительных сопровождающих, то ли это какое-то местное чудо-юдо самовольно решило взять над нами шефство…

А может, это Пазузу? О нем уже очень давно ни слуху, ни духу, но мне упорно не верится, что этот гад загорает на берегу реки Лимпопо. Буквально задницей чую недоброе.

Спустя еще пару часов, когда пан Зовесима окончательно пал духом, мы все-таки остановились на привал. Эльфы забраковали две уютные полянки, что-то неразборчиво пробормотав на своем языке, но третью все же одобрили. Чем она отличается от предыдущих, я так и не понял, но аборигенам виднее.

Развели костер… если, конечно, эту хреновину можно так назвать. Зажигать в богороще настоящий костер станет только пофигист, решивший, что вполне проживет и без кишок. К счастью, у наших проводников нашелся альтернативный вариант.

Эльфы собрали немножко опавшей листвы и горсточку сухих веток, установили над всем этим штуковину, похожую на авангардный мангал, и чего-то там поколдовали. Вспыхнуло пламя. Ярко-зеленое, колеблющееся, отсвечивающее потусторонним светом.

Как объяснили проводники, это так называемый Девственный Пламень. Он ест только мертвую материю и совершенно безопасен для живых существ. В подтверждение своих слов Вэрийамо даже сунул в огонь руку… и удивленно заморгал, глядя на загоревшийся рукав. Зеленое пламя почти мгновенно охватило одежду, ничуть не беспокоя живую плоть.

Илис молча облила напарника водой из котелка. Похоже, с парнем такое и раньше случалось.

– Сen hantanyл… – грустно произнес Вэрийамо, отряхивая с плеч копоть.

– По-французски, – напомнил я, сурово похрустывая пальцами. – Или скушайте кто-нибудь кусок вот этой рыбки. Вкусная, честное слово.

Эльфы уставились на меня с непередаваемым отвращением. Вегетарианцы хреновы. Обмен веществ у них, видите ли, другой. Не понимают, что вся сила в белках, дурачье. Потому и хлипкие такие.

– Немедленно прекрати позорить меня перед сородичами, – понив голос, перешла на дотембрийский Аурэлиэль. – Я и без того чувствую себя неловко. Если хочешь, могу дать тебе слово, что они не говорят ни о чем таком, чего нельзя было бы услышать тебе.

– Тогда почему бы им не говорить понятно? Если ничего такого?

– А почему эльф должен говорить с другим эльфом на людском языке? Только ради того, чтобы ты смог понять то, что никак тебя не касается? Вэрийамо просто поблагодарил Илис за помощь – какое тебе до этого дело?

– Никакого, – не мог не признать я.

Вэрийамо достал из вещмешка гитару. Нет, не настоящую гитару, конечно, а какой-то местный струнный инструмент наподобие лютни. Тонкие пальцы зашевелились, молодой эльф чуть прикрыл глаза и принялся перебирать струны. К макушкам деревьев поплыли певучие трели. Довольно приятный мотивчик – на Моцарта похоже.

– В этой музыке есть волшебство, – негромко произнес Цеймурд.

– Правда, что ли?

– Не знаю. Это эльфы так говорят. Но эльфы часто врут.

Я лениво зевнул, ковыряя в зубах. Скучно. В котелке бурлит похлебка, мелодично тренькает гитара… но скучно. Аурэлиэль скребет пером по бумаге – заполняет дорожный дневник.

Там в основном обо мне. Королевна Лорена поручила ей за мной наблюдать и все записывать. Втайне от меня, конечно.

Но я все равно узнал об этом очень быстро. Благодаря чувству Направления я могу читать закрытые книги и запечатанные письма. В Лэнге я так просматривал секретные досье, запертые в сейфах. Хотя ничего важного так и не нашел. Наверное, по-настоящему важную информацию демоны хранят как-то иначе.

А что она там пишет, кстати?.. ну да, опять о том, какое я отвратительное создание. Первые дни заметки Аурэлиэль процентов на восемьдесят состояли из жалоб на нелегкую работу и упреков в мой адрес. Потом эмоций понемногу начало убавляться, сообщения стали более информативными, и в них заметно прибавилось объективности.

Сегодняшняя запись не особенно отличается от предыдущих. После довольно краткого описания случившегося с нами в богороще, Аурэлиэль вновь принялась излагать свой взгляд на меня. Поскольку адресовано все это королевне, пишет она не на родном языке, а по-дотембрийски:

«Не могу не признать, что существо, которое Вы, Ваше Высочество, поручили моей опеке, обладает большой живостью ума. Его суждения быстры и неожиданны, а рассуждения иной раз бывают весьма здравы и даже мудры. Однако уже в следующую минуту он вполне способен обнаружить вопиющую глупость, граничащую даже с идиотизмом.

Мне порой кажется, что все это не более чем притворство, и по какой-то причине он предпочитает выглядеть глупее, чем есть. Возможно, это некий защитный механизм, но я не могу понять, от чего это существо защищается таким странным образом. Разве что от терзающих его сплина и хандры. Если моя гипотеза верна, то это вполне все объясняет, и мне, возможно, следует терпимее относиться к этому несчастному.

За прошедшее время я преподала своему подопечному немало уроков хороших манер, но пока что все мои усилия пропадают втуне. Его вкусы и речь по-прежнему грубы, а манеры попросту отсутствуют. Совершенно ясно, что он никогда не получал сколько-нибудь достойного воспитания и теперь, будучи совершенно взрослым, закостенел в дурных привычках и уже не способен переменить свою натуру кардинальным образом. Особенно печалит его поведение за столом: полное отсутствие опрятности, чудовищный аппетит, отвратительные звуки, с которыми он заглатывает пищу. Порой совершенно опускаются руки. Если бы не Ваш мне приказ, я уже, верно, сдалась бы».

Прочитав о моем скверном поведении за столом, я понял, что мне срочно нужно заморить червячка. Только вот чем?

На эльфийском огне мы сварили котелок похлебки. Вегетарианской, разумеется. Также разумеется то, что эта травянистая гадость меня совершенно не насытила. Поэтому я дождался, пока остальные отвлекутся, и втихаря стал поджаривать перепелку, прихваченную из кареты.

– А в эльфийском языке правда нет ругательств? – спросил я у Цеймурда, вызвавшегося мне помочь.

Гоблины тоже не любят вегетарианскую пищу.

– Еще как есть, – помотал головой Цеймурд. – И очень много. Эльфы все врут. Прикидываются смиренными овечками. А разные недостойные люди им в этом потакают, переводя грязные эльфийские ругательства безобидными словами.

– Это какими?

– «О боже мой» и тому подобное. Но мы, гоблины, до такого никогда не опускаемся. Мы все переводим правильно.

– Ну это хорошо, конечно.

Перепелку мы с Цеймурдом поджарили. И съели. Но костер почему-то потух. Волшебный мангал как-то странно погрустнел, уже и не думая испускать зеленый чарующий свет, на котором так здорово жарится мясо.

Эльфы довольно долго осматривали свой хитрый агрегат, бормоча непонятные слова. Наконец Илис сказала:

– Мы ничего не можем сделать. Девственный Пламень исчез окончательно.

– Почему? Из-за того, что я демон?

– Нет, этого не может быть. Девственному Пламени нет дела до того, кто его использует. Он просто… он просто почему-то перестал работать. Что ты с ним такое сделал?

– Ничего я с ним не делал. Просто немножко попользовался.

– Тогда почему же он перестал работать?

– Сломался, наверное.

– Но что послужило причиной?

– Ну, мы, русские, вообще хорошо умеем ломать… все подряд.

– Зачем?!

– Да обычно само как-то получается. Такая вот у нас национальная особенность – ломать все, что в руки попадет. Помню, наш боцман однажды якорь сломал. Автогеном разрезал.

– Зачем?!

– Поддатый был. Споткнулся о якорь с пьяных глаз, обиделся, сходил за автогеном и отомстил. Наш Семен Макарыч вообще мужик конкретный был. У него все по струнке ходили. Даже якоря.

– А что такое «автоген»? – вмешался в разговор внимательно слушающий Цеймурд. Кажется, он что-то даже конспектирует.

– Такая штуковина, которая режет все подряд.

– Вроде эльфийского клинка?

– Да, почти то же самое. У нас там вообще куда ни глянь – эльфы с автогенами наперевес. Режут всё подряд.

– Твои речи бессмысленны и неправдоподобны, – недоверчиво посмотрела на меня Илис. – Мне кажется, что ты врешь.

– Не обращай на него внимания, сестра, – устало сказала Аурэлиэль. – Я давно отчаялась найти смысл в речах этого создания. Он все-таки демон, не забывай. Нечистая сила. Внутренние проделки его разума загадочны и темны.

Глава 20

Двадцать третье июня тысяча шестьсот девяносто первого года. День, объявленный Церковью этого мира праздником – Днем Единения Народов.

Рим! Вечный Город Рим! Всегда хотел увидеть его собственными глазами – и вот наконец-то увидел.

Правда, это совсем не такой Рим, как в нашем мире. Сходство немалое, но различий тоже полным-полно. Он даже называется не Римом, а Ромецией. И выглядит немного иначе. Колизея, к примеру, нет и в помине – воины Алариха разрушили его до основания, не оставив камня на камне. Сейчас на этом месте разбит огромный сад.

А вот и священный Ватиканский холм, место захоронения святого Петра. Он расположен немного в стороне от городской черты. Во времена Древнего Рима люди вообще здесь не жили – уже тогда эти земли считались святыней. А сейчас Ватикан – средоточие всего христианского мира.

Огромная площадь Святого Петра. В центре – прекрасный фонтан. Напротив – собор Святого Петра. Чуть дальше виден могучий архитектурный ансамбль – папский дворцовый комплекс, включающий богатейшую библиотеку в мире – Ватиканскую.

Нашей делегации пришлось немало попотеть, чтобы сюда добраться. Хорошо хоть, последний этап путешествия – Севенния и Генуя – прошел донельзя гладко и спокойно. Ехали себе и ехали, совершенно без приключений.

Потратив одну из вавилонских рыбок, я наконец выучил итальянский. Еще в дилижансе – завязал беседу с одним из случайных попутчиков, ненавязчиво выяснил, что он коренной итальянец, и по-дружески предложил угоститься рыбкой. Теперь я тоже знаю кунг-фу… то есть итальянский язык.

А вот с латынью я, похоже, обломаюсь. Уже вступая на плошадь Святого Петра, я неожиданно сообразил, что магия тут вряд ли поможет. Чтобы выучить язык вавилонской рыбкой, нужно отыскать того, для кого этот язык – родной. И где же я, спрашивается, тут такого найду? На дворе 1691 год. Римская Империя давным-давно каюкнулась. Говорят-то на латинском многие – в Ватикане вообще практически все – но родным он ни для кого не является. Даже для Папы Римского.

Кстати, нынешний папа, Леон II – француз. Урожденный да Луко, родом не то из Вандеи, не то из Лиможа. Правда, сами себя ни вандейцы, ни лиможцы французами не считают. Да и говорят не на традиционном французском языке, а на провансальском наречии. В южных королевствах оно весьма в ходу.

Прибыли мы с небольшим опозданием, но ничего страшного. Открытие ассамблеи пропустили, зато торжественный банкет еще не начался. А это главное.

Площадь Святого Петра кишит народом. Такие же члены делегаций от разных государств. Полномочных послов прислали все христианские державы без исключений.

По сравнению с остальными Дотембрия смотрится откровенно бедненько. Нас всего-то пятеро плюс пара слуг. Другие королевства представлены куда более многочисленными делегациями. Не пожалели средств на пускание пыли в глаза.

Аж в глазах рябит от баронов, графов, герцогов и прочего высокородного сброда. Короли Франции, Испании и Черногории вообще явились на сходку собственными персонами.

Поскольку на само открытие мы опоздали, торжественной встречи с цветами нам не досталось. Тем не менее перед входом выстроились шестеро здоровенных гвардейцев, глядя бараньими глазами. У дверей – приветственная комиссия. Престарелый кардинал в красной шапочке, пожилой епископ, офицер с павлиньим плюмажем и какой-то монах в белой рясе с низко надвинутым капюшоном. Лица не видно вообще, левую руку прячет в складках одеяния.

– Добро пожаловать в святая святых, – надтреснутым голоском заговорил кардинал, сморщив лицо так, словно собрался чихнуть. – В этот знаменательный день мы рады видеть здесь гостей…

– Сжечь его! – вдруг захрипел монах, указывая на меня пальцем. – Сжечь его немедленно!

Приветственная речь мгновенно захлебнулась. Кардинал и епископ опали с лица, с явной тревогой поглядывая на загадочного монаха. Даже дю Шевуа на глазах побледнел.

У меня появилось нехорошее предчувствие. Не знаю, что это за монах такой, но он несомненно углядел, кто я такой на самом деле.

– Могу ли я узнать, чем вызвано… – испуганно забормотал пан Зовесима.

– Да, что за дела? – перебил его я, наступая на монаха. – Поджигатель нашелся, бляха-муха! Ты что тут за хрен с горы?

– Ты спрашиваешь, кто я такой, тварь? – зло рассмеялся странный тип, делая резкое движение.

Я даже не успел среагировать. Этот гад одним молниеносным взмахом сорвал с меня капюшон. Кардинал, епископ и гвардейцы в шоке уставились на открывшуюся харю. Кажется, кто-то позади начал часто креститься.

– Что, разоблачили? – с каким-то непонятным спокойствием осведомился я. – И как же ты догадался, дух святой?

– Демон… – удовлетворенно кивнул монах, глядя на меня. – Ты все-таки демон, я не ошибся. Я не мог ошибиться.

– Ваше имя-отчество не Лаврентий Палыч случайно? – хмыкнул я.

– Ты удивляешься тому, что я разглядел твою сущность под этой жалкой маскировкой? – покачал головой монах. – Не удивляйся, нечистая тварь. Господь наделил меня властью чувствовать Тьму в душах и видеть сокрытое от глаз. Я весы, взвешивающие людские сердца. Я огонь, убивающий мрак. Я великий инквизитор, тварь. И имя мне – Томмазо Торквемада.

Я невольно отступил на шаг назад, переваривая услышанное. Разумеется, я слышал о том, кто такой Торквемада. Однако никак не ожидал встретиться с ним лично.

Что он вообще тут делает, кстати? Честно говоря, историю Испании я знаю плоховато, но вроде бы Торквемада родился году так в…

– Тысяча четыреста двадцатом, патрон, – тут же дал справку Рабан. – Двести семьдесят лет назад. А в тысяча четыреста девяносто восьмом он умер. В твоем мире. В этом, как видишь, жив по сей день…

Ну да, жив. Спорить трудно. Но какого хрена он делает тут, в конце семнадцатого века? При таком раскладе ему должно быть… ну да, двести семьдесят лет ему должно быть. Для эльфа – буквально сопливое детство, но люди столько не живут. Разве что волшебники, да и то очень редко.

– Не знаю пока, патрон. Я еще поработаю с Направлением – когда узнаю побольше, поделюсь.

– Брат Фома, я понимаю, присутствие здесь демона может показаться кощунством, но умоляю, выслушай меня, – торопливо заговорил кардинал дю Шевуа. – Возможно, тебя не поставили в известность, но сам папа разрешил и даже одобрил…

– Я знаю! – гневно перебил его Торквемада. – Я все знаю, Роже! Я был одним из тех, с кем папа советовался, прежде чем принять такое решение! И я отговаривал его всеми силами! К моей печали, мои доводы были услышаны, но не были приняты во внимание…

– Это надо понимать так, что мне можно остаться? – осведомился я. – Сжигать не будете?

– Тварь… – заскрипел зубами великий инквизитор, по-прежнему не показывая лица из-под капюшона. – Нечистая тварь… Мои глаза горят адским пламенем при одном лишь созерцании такого непотребства! К моей печали, сам папа оказывает тебе протекцию. И его слово таково, что демон-христианин, возможно, способен послужить во благо Церкви…

– Считаете, что он ошибается, падре?

– Папа не может ошибаться, тварь! – бешено сжал кулаки Торквемада. – Папа – наместник Господа на земле! Слово его единственно верно и неоспоримо! Да кто ты есть, чтобы сомневаться в Истине?!

– Да не сомневаюсь я, не сомневаюсь! – выставил вперед все шесть рук я. – Слюнями только не брызгайте, ладно?

Торквемада сделал над собой усилие и подавил гнев. Великий инквизитор оправдывает свою репутацию – как мне помнится, в нашей истории он орал даже на королей. Похоже, здешний Торквемада тоже далеко не Сахар Медович.

– Следуйте за мной, – резко произнес он, поворачиваясь спиной. Из-под рясы послышалось тихое лязганье. – Я лично препровожу вас к папе.

Не знаю, где там живет папа в нашем мире – как-то не довелось побывать в Ватикане. Но на этой Земле папа с приближенными обитает в огромном дворцовом комплексе, состоящем из доброй дюжины строений. Каждое из них и само по себе – дворец.

Папа Римский – владыка не только духовный, но и светский. Под его рукой область Папской Италии, включающая в себя все земли южнее Генуи с Венецией и севернее Неаполитанского Королевства. Территория больше Дотембрии примерно двое, а плотность населения – почти вшестеро.

– Если вкратце, патрон, то Томас де Торквемада родился в 1420 году, – заговорил Рабан, не слышимый никем, кроме меня. – В детстве и юности он ничем не выделялся среди сверстников, кроме добропорядочности и набожности. Еще совсем молодым человеком он стал монахом нищенствующего ордена доминиканцев, где также проявил себя с самой лучшей стороны. Молва о нем дошла даже до королевского двора – королева Изабелла неоднократно предлагала Торквемаде возглавить крупные приходы. Однако тот, будучи человеком совершенно не тщеславным, всякий раз отказывался. Но в конце концов королева предложила ему место своего личного духовника, и Торквемада уже не смог отказаться от такой высокой чести. Довольно скоро он приобрел неслыханное влияние на весь королевский двор. К его советам прислушивался даже папа. В истории Торквемада сыграл огромную роль – фактически поднял свою страну с колен, став для Испании примерно тем же, кем для Франции был Ришелье, для Германии – Бисмарк, а для Турции – Ататюрк. В 1483 году Торквемада получил титул великого инквизитора и возглавил испанский католический трибунал. На этом посту проявил себя крайне жестким и бескомпромиссным работником – за пятнадцать лет на посту он приговорил к сожжению более двух тысяч человек. Жестокий полубезумный фанатик – вот кем зарекомендовал себя Торквемада к глубокой старости. Никто не мог предсказать, как он себя поведет, как поступит в следующий момент и кого прикажет отправить на костер. Он был беспощаден даже к самому себе – очень мало спал, подвергал себя суровым постам, почти никогда не отдыхал и невероятно много работал. В конце концов он умер – естественной смертью, просто от старости.

«Спасибо за историческую справку», – подумал я. – «Познавательно. Теперь бы еще узнать, что с ним произошло в этом мире. Как он умудрился прожить почти триста лет?»

– Этого пока не знаю. Но зато уже теперь могу сказать, что он делает здесь. В этом мире Торквемада, загадочным образом прожив гораздо дольше обычной человеческой жизни, поднялся еще выше, чем в твоем. Он уже не великий инквизитор Испании. Он великий инквизитор всего католического мира.

«Ни хрена себе! Как он еще папой не стал при такой карьере, непонятно…»

– Судя по всему, к этому он никогда и не стремился. Полностью отсутствуют личные амбиции. Тщеславия ни на грош. Он никогда не был ни кардиналом, ни даже епископом. Его нынешний титул великого инквизитора общемирового значения – неофициальный, нигде документально не закрепленный. Формально он вообще просто рядовой монах-доминиканец. Но видишь сам, кардиналов этот монах гоняет, как бобиков.

Торквемада подвел нас к массивной двустворчатой двери, охраняемой усатыми гвардейцами с алебардами. Из складок рясы выпросталась костлявая длань. Великий инквизитор подошел ко мне вплотную и размашисто перекрестил, явно надеясь, что я сейчас рассыплюсь в прах.

Этого не произошло. По-моему, Торквемада огорчился. Тем не менее, он мотнул головой в сторону дверей и пробурчал:

– Laudare, Benedicere, Praedicare… Ступай, тварь. Папа пожелал лично видеть тебя.

Двери распахнулись. Сопровождаемый кардиналом дю Шевуа и мрачно сопящим Торквемадой, я вошел в кабинет Папы Римского.

Кажется, он меня ждал. Во всяком случае, при виде меня на лице папы не отобразилось ни страха, ни хотя бы удивления. Отвращения или ненависти тоже не заметно.

Уже неплохо.

– Так ты и есть тот самый демон, что был обращен в святую веру? – негромко спросил папа, внимательно глядя на меня. – Весьма любопытно. Мы многое о тебе слышали, и нам давно хотелось увидеть такую странность воочию.

Я неопределенно дернул руками, в свою очередь разглядывая его. Так уж сложилось, что на протяжении последнего времени я не раз встречался с крупными шишками. Базарил о всяком-разном с королем Дотембрии и даже возил на хребтине его дочку. Несколько раз бывал на аудиенции у императора всей Солнечной Системы и даже стал шафером у его внука. Разговаривал за жизнь с Верховным Магом древнего Шумера и Генералом каабарского Ордена паладинов. Многажды общался с ужасными архидемонами Лэнга, а кое-кому даже начистил репу. Подолгу гостил у самой настоящей богини и даже был в нее безответно влюблен. Своими глазами видел живого и невыдуманного Деда Мороза, оказавшегося совсем не похожим на свой сусальный образ из мультиков.

Но Папа Римский – это немножко особый случай. В отличие от всех вышеназванных, о которых в моем родном мире либо не слышали, либо не верят в их существование, папа существует и на нашей Земле. В той, прежней жизни, я неоднократно видел его по телевизору.

Совсем другого, конечно, ничуть на этого не похожего, но какая разница?

Для своей должности папа Леон II относительно молод. Как я слышал, ему еще нет и пятидесяти. Сорок восемь или сорок девять лет, точно не помню. Внешне ничем особенно не выделяется – невысокого роста, мягкие черты лица, глаза и волосы черные, брови густые, губы тонкие, нос немного длиннее среднего, уточкой. Самый обыкновенный, ничем не примечательный индивидуум. Одет в белую сутану, на голове папская тиара.

– Должен признать, мы не сразу поверили словам фра Роже, – задумчиво произнес папа, кивая кардиналу дю Шевуа. – Нам чужды взгляды тех из нас, кто не желает признавать наличие души у созданий нелюдского рода. Однако же демон-христианин даже и нам поначалу показался чем-то совершенно невозможным. Мы едва сдержали перо, первым порывом намереваясь обвинить фра Роже в преднамеренной лжи. Уже после, когда он предоставил доказательства того, что при королевском дворе Дотембрии действительно был окрещен несомненный демон, мы вновь едва не совершили ошибку, собираясь обвинить фра Роже в богомерзкой ереси и отдать его под трибунал. Но нам все же удалось сдержать себя и на этот раз. Мы обратились к Евангелию и подумалось нам – кто мы такие, чтобы умалять и подвергать сомнению милосердие Господа? Разве не заповедовал Иисус прощать даже злейших врагов своих? И если впервые с начала времен случилось невозможное – нашелся демон, пожелавший вернуться к Богу – кто мы такие, чтобы ему в этом воспрепятствовать? Не человеку решать такие вещи – не человеку, но лишь Господу. Кто мы такие, чтобы сомневаться в бесконечной мудрости Его и милосердии?

Я буквально спиной чувствую, как кривится и морщится Торквемада. Кто-кто, а этот злобственный дедушка точно не согласится с такой постановкой вопроса. По-моему, он разве только не облизывается, в мечтах предвкушая мое торжественное сожжение.

– Мы надеемся, что нам еще доведется поговорить с тобой, – окинул меня внимательным взглядом папа. – Однако сейчас прошу нас извинить. Через несколько минут начнется банкет в честь открытия ассамблеи. Мы должны присутствовать. Фра Роже, ты с сопровождающими лицами тоже приглашен. Надеюсь, вам понравится наша трапеза.

– Это великая честь для нас, Ваше Святейшество, – поклонился кардинал. – Единственное – я не совсем уверен, стоит ли позволять присутствовать там… ну…

– Полагаю, мы можем это допустить, – с полуслова понял его папа, мягко улыбаясь. – За столом будут присутствовать не только люди. Надеюсь, еще один необычный гость не испортит аппетит остальным. Кстати… как твое имя, демон? У тебя ведь оно есть?

– Олег, – смущенно представился я. – Олег Анатольевич Бритва.

– Это довольно трудно произнести. Можем ли мы ограничиться одной лишь первой частью?

– Пожалуйста. Без церемоний.

– На том и договоримся. А теперь мы вынуждены распрощаться. Брат Фома проводит вас в трапезный зал. Не сочти за оскорбление, Олег, но мы попросили его приглядывать за тобой первое время. Это ни в коем случае не является недоверием с нашей стороны – лишь желанием проявить разумную предосторожность.

– Да я все понимаю… – промямлил я.

Чего уж там – сказал бы прямо, что не может вот так с бухты-барахты принять демона, как своего. Это еще очень мягко с его стороны – я вообще не ожидал, что меня допустят к остальным гостям. Думал, что буду на положении своеобразной демонстрации – типа, поглядите, как у нас тут все политкорректно! Даже демонами не гнушаемся!

Но похоже, что папа говорит искренне. Даже мой сверхчуткий слух не сумел уловить фальшивой нотки. Трудно поверить, но он, кажется, и в самом деле придерживается тех взглядов, что были здесь озвучены.

А это значит, что Святой Престол ныне занят на редкость достойной личностью.

Глава 21

Я отправил в пасть еще одну головку сыра. Вкусно, хотя соли маловато.

– Патрон, рикотта и должен быть несоленым.

– Угу, – промычал я, хватая еще кусок правой нижней рукой. А вот этот, наоборот, малость пересолен.

– Это пекорино, патрон. Очень соленый сухой сыр из овечьего молока. Попробуй лучше моцареллу.

– Угу, – снова промычал я, вовсю работая руками и пастью.

Банкет в папском дворце забабахали на славу. Оркестр играет, столы ломятся от угощения. Гости все наряженные, расфуфыренные. Поголовно высшая аристократия и духовенство. Полным-полно образчиков нелюдских народов – чай, ради них все и затевалось.

Вышколенные лакеи не успевают подносить мне блюда. Все шесть рук так и мелькают в воздухе, отправляя в пасть кусок за куском, ломоть за ломтем. Со стороны я, должно быть, похож на разбушевавшийся тайфун.

Я выпил огромную миску супа из требухи – бузекки. Сожрал здоровенную рыбину с зеленью – буридду. Уплел вязанку свиных сосисок из печени – мадзафегати. Отправил в желудок целый чан риса с зеленым горошком – ризи э бизи. А сейчас облизываюсь на абраккьо с гарниром из ньокки алла романа. Если по-русски – молочный ягненок с картофельными клецками.

Вот кстати! Довольно странная вещь – Америку в этом мире до сих пор не открыли, однако ж картофель вовсю уплетают. И помидоры я на столе заметил. Откуда, как?

– Эти растения тут прошли довольно сложный кружной путь, патрон, – сообщил Рабан. – Еще в прошлом веке великий ацтекский путешественник Тескатлико совершил сухопутное путешествие из Америки в Китай, перебравшись через Берингов пролив на кожаной лодке. Этакий индейский Марко Поло. В Пекине он скончался от болезни, и на его родине о новооткрытых землях так и не узнали. Зато в Китае благодаря Тескатлико узнали о картофеле, томатах и какао – предусмотрительный землепроходец захватил с собой плоды и семена, чтобы преподнести их в дар правителю новой земли. С тех пор минуло почти сто пятьдесят лет – за это время новые культуры разошлись по всей Евразии, дойдя и до Западной Европы. В Италии уже почти полвека широко используют в кулинарии и картошку, и помидоры. А вот какао не очень-то прижилось даже в Китае – капризное растение, трудно выращивать.

– Угу. Теперь понятно, – пробормотал я, не особо вслушиваясь. Сейчас меня занимает совсем другое – жареный ягненок. – Не отдам тебя врагу, в своем желудке сберегу…

Мясо очень нежное и постное. Не нужно даже разрезать. Тем более, что вилок на столе нет вообще (эту штуку здесь считают антихристианской из-за сходства с трезубцем Ррогалдрона), а ножи довольно-таки тупые, с закругленным кончиком. Выпускать когти неудобно – еще людей переполошу.

Так что я вцепился в мясо голыми руками. И меня тут же по ним ударили. Сидящая рядом Аурэлиэль в очередной раз заметила нарушение этикета.

– Что я теперь не так сделал? – устало поинтересовался я.

– У тебя отвратительные манеры, – сухо произнесла эльфийка. – Ты находишься не в лесу, а на торжественном приеме. Потрудись запомнить несколько простейших правил хорошего тона. Мясо ни в коем случае нельзя брать всей рукой – только тремя пальцами…

– Это для пятипалых, – перебил я. – А у меня на руке семь пальцев. Мне как?

– Точно так же. Только тремя пальцами. Нельзя погружать руки в мясо. Нельзя подносить мясо ко рту обеими руками – только одной.

– А остальные пять пусть прохлаждаются?

– Да. Не забывай о манерах. И вообще, воспитанный человек надевает за едой перчатки – руки останутся чистыми и не будут обожжены горячими кусками. К сожалению, к тебе это неприменимо…

Я покосился в ее тарелку. Да, сама Аурэлиэль ест в перчатках. Как уже говорилось, вилок здешние правила застольного поведения не предусматривают, а ложкой едят исключительно жидкие блюда. Эльфийка сейчас кушает салат – берет понемножку тремя пальчиками и чопорно отправляет в рот.

А вот я в перчатках есть не могу. По той причине, что человеческие перчатки на меня не налезают.

Если быть совсем точным, то все-таки налезают, я их несколько раз носил. Только мне в них ужасно неудобно, ибо пальцев целых семь. Примерно как человеку в варежках. Пробовали когда-нибудь ковырять мясо в варежках?

Подали вареных омаров. Я радостно осклабился и тут же отправил первого из них в пасть. Целиком.

Раздался сильный хруст. Во все стороны полетели осколки панциря. Аурэлиэль жалобно всхлипнула и прошипела, беспокойно оглядываясь по сторонам:

– Их же сначала разламывать нужно, столовым ножом! Ну почему ты меня все время позоришь?!

– Извини, – пробурчал я, не переставая чавкать. – Тут ножи больно уж неудобные – фиг что разломишь. Вот почему у них кончик закругленный? Неудобно же.

– Потому что еще совсем недавно специальных столовых ножей вообще не существовало. За едой пользовались теми же, что и в повседневной жизни. Практически каждый носил на поясе нож – для всевозможных целей. В качестве зубочистки тоже использовали заостренный кончик ножа. Но шестьдесят лет назад один человеческий кардинал посчитал ковыряние ножом в зубах нарушением приличий и распорядился кончик закруглить. С тех пор за столом пользуются исключительно такими. Это правила этикета!

– Ладно, я все понял. Но у меня есть один важный вопрос.

– Какой?

– Ты свой бифштекс есть будешь? Если нет – можно, я съем?

Конечно же, Аурэлиэль отдала бифштекс без возражений, даже с облегчением. Довольно странно, что здешние официанты допустили такой просчет – подали эльфу мясо. Уж кажется, должны бы знать, что эти остроухие поголовно травоядны. А бедняжка Аурэлиэль просто не смогла отказаться от поданного блюда – это тоже было бы вопиющим нарушением этикета.

– Мясо не проварено, – задумчиво произнес я, поглощенный размышлениями.

– Ты ешь салфетку, – вежливо сообщила эльфийка.

Ах да, точно. Ошибся слегонца. Это серьезная проблема – когда отсутствует осязание. Ориентироваться на ощупь для меня невозможно – без зрения или Направления не могу точно сказать, к чему прикасаюсь. Что обычная бумага, что наждачная – на ощупь они для меня совершенно одинаковые.

– Икра черная!.. – облизнулся я, сгребая икру с тарелки. – Икра красная!.. О! Заморская икра, баклажанная!..

– Не лезь в мою тарелку, – снова ударила меня по руке Аурэлиэль. – Лазить по чужим тарелкам некультурно.

Я разочарованно подвигал пальцами. Всю баклажанную икру захватили эльфы – они ее просто обожают. Зато черную с красной не едят совсем. И желтую тоже не едят – на столе и такая есть.

– Все же ты отвратителен, – заметила Аурэлиэль, глядя, как я уплетаю. – Задумывался ли ты над тем, что каждая пожираемая тобой икринка – зародыш большой рыбы? Съев всего лишь ложку икры, ты единым глотком уничтожаешь целую рыбью стаю.

– Да, расточительно, – не мог не признать я. – Ну так люди тоже едят икру.

– Люди подобны малым детям, что испражняются прямо под себя, – вздохнула эльфийка. – Когда-нибудь они доиграются. Однажды эти краткоживущие поймут, что кладовые природы не бездонны, но будет уже поздно.

Тут с ней не поспоришь. Я видел миры, где люди довели экологию до абсолютно нефункционального состояния. На моей родной Земле с этим пока что относительно терпимо, но это только пока что.

В этом отношении нам и в самом деле не мешало бы поучиться у эльфов. Поскольку эти остроухие живут тысячи лет, они кровно заинтересованы в сбережении окружающей среды. Среднестатистическому человеку в большинстве случаев наплевать, что там будет с планетой через сто лет. Он до этого времени не доживет, дети тоже вряд ли, а правнуки пусть сами о себе заботятся.

Но для эльфа сто лет – не такой уж большой срок. И ему совершенно не хочется через век-другой сидеть по уши в грязи. Поэтому они в большинстве своем придерживаются максимально консервативного образа жизни, стараясь ничего не менять и не портить.

Зато гоблины в этом отношении даже хуже людей. Я однажды был в мире, населенном гоблинами. Вся планета – как гигантская помойка…

– Как тебе по вкусу наше угощение, гайнике одгя? – обратился ко мне сосед по столу. – Не пгавда ри, весьма утонченный вкус имеют некотогые брюда? Особенно советую попгобовать вот этих ггибочков – пгосто пгересть что такое, завегяю тебя!

Я дернул кистью, выражая согласие с мнением кардинала Щубута. Грибочки и в самом деле замечательные. А как гарнир к нежнейшему оленьему бифштексу – вообще объедение.

– Пгошу угощаться без стеснения, – довольно покивал Щубут. – Икогка тоже весьма хогоша. Я рично отвечаю за качество брюд. Нет сгеди них ничего недостойного и прохо пгиготовренного.

Я снова дернул кистью, с некоторым трудом воспринимая слова собеседника. Кардинал Щубут Дх’амКа’едзи – гном. В Ватикане всего три кардинала, не принадлежащих к людскому племени, и один из них – преподобный Щубут.

Говорит он с заметным акцентом – не совсем правильно расставляет слова в предложениях, очень сильно давит на шипящие, звук «р» произносит как «г», а «л» – как «р». Не совсем понимаю, как у него это сочетается.

В Италии этого мира довольно много гномов. Их земли расположены буквально по соседству, в Альпах. Никакой Швейцарии нет и в помине – вместо Цюриха и Женевы в недрах таятся подгорные города Эльбрандт и Лясси Лянель. Две гномские столицы.

В отличие от прочих народов, гномов не так уж беспокоит расовая дискриминация – их мало интересует поверхность, а людей мало интересуют пещеры. Однако на торговле это отразилось не самым лучшим образом.

Именно поэтому среди низкорослого народца в последнее время становится все больше христиан. Любовь к деньгам гномы впитывают с молоком матери. Во всех крупнейших городах Европы размещены их банкирские дома. Ростовщичество и ювелирное дело – в этом гномы действительно понимают толк.

– …а потом покойный отец пгизвар меня пгед свои очи и подсказар – иди, пгими рюдскую вегу, – деловито рассказывает Щубут. – Мой семья – очень борьшая семья, у меня пятьдесят два бризких годственника и семьсот восемьдесят два дарьних. Все габотают, загабатывают себе неборьшую дорю в пгибыри. Выгода семьи – выгода каждого. Меня избгари дря того, чтобы сдерар я кагьегу в цегковном дере и дар догогу семье для борьшой пгибыри. Хгистианство – очень выгодная геригия, очень! Бог всего ришь один, и пгосит совегшенно немного! Пгедставряешь ри ты, гайнике одгя, что такое иметь две тысячи богов, каждый из котогых жерает от тебя чего-то своего? Одному угодишь – дгугого оскогбишь! Боже мой, да поровина доходов покойного отца уходира на пгиношения Гогным Хозяевам! Не пгоходиро дня, чтобы очегедной дух не гневарся, тгебуя себе марую жегтву на умиготвогение! Так же совегшенно невозможно сдерать хогошую пгибырь!

– И вы, значит, стали священником, падре? – вежливо спросил я.

– Сначара – да. Сто два года назад пгошро с тех пог. Быри хогошие вгемена и быри прохие вгемена. Два или четыге газа меня хотери отпгавить на костег даже. Сугов Тогквемада, много егеси везде видит. Настоящий гномофоб. Но я все-таки выкопарся и сумер-таки поручить хогошую пгибырь дря себя и семьи. Стар епископом посре доргих тгудов, поручир пгиход в наших гогах. А в пгошром году даже поручир кагдинарьскую мантию – хотя совсем не ожидар, что однажды удостоюсь. Тепегь пгибырь будет еще борьше! Вся семья очень гада, особенно гад мой бгат-банкиг. Очень многие гномы уже изъявири жерание окгеститься – газ есть тепегь кагдинар-гном, значит можно иметь деро с рюдьми. Гном гнома не обманет – черовека может, но не гнома.

Я уже слышал о том, что двое из нынешних кардиналов-нелюдей получили красные сутаны только в прошлом году, уже при папе Леоне. Весьма разумный ход, миссионерская деятельность среди нечеловеческих народов изрядно от этого выиграла.

– И я вообще гад, что сменир геригию, – задумчиво произнес крохотный кардинал. – Хгистианство не торько очень выгодно дря пгибыри, но и дает некотогую увегенность в завтгашнем дне. Спокойствие насчет будущего. А гравное – надежду попасть в Гай.

– А по гномской вере с этим как?

– В стагой геригии гномов Гая нет.

– Что, совсем нет?

– Совсем.

– А что есть?

– Туннерь.

– Какой туннель?

– Обычный туннерь. По веге гномов после смегти ты попадаешь в туннерь.

– Ну так это и у людей в принципе так же. Туннель, в конце него – свет, а за этим светом – Райские Врата. А при них святой Петр сидит, на фейс-контроле.

– А у гномов – торько туннерь. Без света, без Гайских Вгат и без святого Петга. Пгосто идешь, идешь, идешь, идешь по бесконечному туннерю…

– И долго идти?

– Вечно.

– Хреновая какая-то религия… – искренне удивился я.

– Да, у рюдей с этим гогаздо интегеснее. Хотя есть, пгавда, сгеди грубинных гномов стогонники Теогии Комнаты. Сограсно ей, бесконечный туннерь все же не совсем бесконечен. В конце его – Комната.

– Что еще за комната?

– Не комната, а Комната. Великая Комната. Хотя рично я сомневаюсь в ее существовании.

– А что там, в этой Комнате?

– Ничего. Пор, поторок, стены.

– И что в ней делать?

– Что хочешь. Можно стоять. Можно сидеть. Можно режать.

– И долго так гимнастику делать?

– Вечно.

– Блин, одно лучше другого… – хохотнул я. – Что туннель, что комната – один хрен, если вдуматься.

– Да, поэтому я и гад, что сменир геригию. Я не знаю, как выгрядит хгистианский Гай, но надеюсь, там все же будет не торько бесконечный туннерь. Я не очень-то рюбрю туннери, есри честно. Поэтому и предпочер жить сгеди рюдей, в их гогоде. Хотя гномофобов здесь все-таки многовато. Это иногда мешает моей пгибыри.

Я сунул в рот последний кусок и оставил столовые приборы в покое. Вроде бы наконец-то наелся. Я удовлетворенно похлопал себя по животу и повернулся к Щубуту, желая задать еще пару вопросов. Но тут в зале заиграла торжественная музыка. Народ прекратил есть и повернул головы к входу. Швейцары в ливреях распахнули двери и глашатай трубно объявил:

– Прибыл король цверго-о-о-ов!..

– Дорогу!.. Дорогу королю цвергов!.. – тут же раздались басовитые окрики.

В распахнутые двери ввалились две дюжины коренастых широкоплечих коротышек. Все в тяжелой броне с шипами, все вооружены до зубов. Из-под груды железа видны только густые бороды.

Впереди всех вышагивает сам король. Совершенно ничем не отличается от своих гвардейцев – тоже в доспехах, с огромной секирой, вместо короны – остроконечный шлем. Вот разве что плащ за спиной развевается – черные звезды на алом фоне.

– Его Вечность король Казехирак Длинноус! – провозгласил глашатай.

– ∑שׂכּхזּאּדּ Ωỵrפּוֹתּשׁיִבּ غפּטּיּזּתּхשּאּĐ! – важно произнес король.

Я не понял ни единого слова. А вот Аурэлиэль закусила губу, с трудом удерживаясь, чтобы не рассмеяться. Я с любопытством посмотрел на нее, и она вполголоса объяснила:

– Мне всегда смешно видеть, как цверги пыжатся на таких церемониях. Король, надо же!..

– А что не так? – не понял я. – Король, ну и чего?

– Да просто у себя дома эти короли точно так же рубят уголь в шахтах, как и последние из их подданных. Кажется, у цвергов восемнадцать королей… или девятнадцать?.. Не помню точно.

– А нафига так много?

– Понимаешь, они к этому относятся совсем не так, как Народ или люди. Их короли… понимаешь, для цвергов король – это что-то вроде бургомистра… или нет, даже деревенского старосты. Руководит, следит за порядком, представляет свой клан на переговорах с Народом, людьми и троллями… да вот и все, по сути. Никаких особых прав у него нет, никаких почестей не воздается. Нет даже королевского дворца – живет в тех же условиях, что и все остальные. «Король» у них – не титул, а должность. Правда, должность наследственная – передается от отца к сыну.

– Ах вот оно как…

– Да. Но оказавшись на подобном приеме у нас или людей, король-цверг сразу надувается от важности. Усомнись на мгновение в его праве сидеть рядом с королями Франции и Испании – и рискуешь получить удар топором. Цверги очень болезненно воспринимают любое умаление их прав.

– Будем знать.

– Да, это тебе стоит усвоить, – кивнула моя учительница хороших манер. – И заодно запомни – в разговоре с цвергом ни в коем случае не употребляй слов «маленький», «мелкий», «короткий», «низкий» и любых других, имеющих подобное значение. Любое подобное слово цверг может воспринять в качестве намека на его рост. И вполне может без долгих раздумий шарахнуть топором. Кстати, на всякий случай воздержись и от слов противоположного значения – «большой», «крупный», «длинный», «высокий» и так далее. Особо обидчивые цверги их тоже почитают за личное оскорбление.

– Тогда уж проще вообще молчать, по-моему. А в чем у них проблема-то, собственно? Гоблины и гномы еще ниже цвергов, но почему-то не обижаются.

– Не обижаются. А вот цверги обижаются, и даже очень. Уж много раз им пытались доказывать, что люди и эльфы, например, тоже кажутся коротышками рядом с троллями или ограми – но цверги не воспринимают логических аргументов, когда дело касается роста. Так что постарайся выбирать слова максимально осторожно, если доведется говорить с кем-нибудь из них.

– Угу. Постараюсь. Кстати, а на слово «максимально» цверги как реагируют?

– Да, ты прав. В разговоре с цвергом лучше употребить «предельно» или еще какой-нибудь синоним.

Я вдумчиво откусил кусок сыра, разглядывая цвергов во все глаза. Сегодня я увидел их первый раз в жизни.

Кстати, гномов я до сегодняшнего дня тоже не видел. И вообще плохо представлял себе разницу между гномом и цвергом. Полагал, что это примерно одно и то же.

Однако ж на деле – ничего подобного. В том же английском языке гном – «gnome», а цверг – «dwarf». А в немецком гном – «Gnom», а цверг – «Zwerg». В Европе их никто не путает. Это только наши доморощенные переводчики почему-то решили, что нефиг баловать бородатых коротышек, обойдутся и одним названием на двоих.

В чем же обстоит разница? Ну, проще сначала перечислить сходства. Цверги и гномы маленького роста, бородаты, живут под землей и добывают полезные ископаемые. Это у них общее. Но на этом сходства заканчиваются и начинаются различия. Перечислю по пунктам.

Рост. Уже одной только разницы в росте более чем достаточно, чтобы избавиться от путаницы. Рост цверга колеблется между ста двадцатью и ста сорока пятью сантиметрами. Не такой уж и лилипут, собственно. Даже можно принять за очень низкого человека. Тот же Денни де Вито вполне бы сошел за своего – особенно если прилепить бороду.

Гномы заметно ниже цвергов. Причем у них на удивление широкий диапазон роста – от тридцати до ста десяти сантиметров. Высокий гном почти вчетверо выше низкого. Вот кардинал Щубут, например, сидит на специальном стульчике – в этом святом отце сантиметров сорок, не больше. И в то же время его личный секретарь сидит на совершенно нормальном стуле и даже достает ногами до пола – в этом парне метр с лишним. Хотя он точно такой же гном – даже приходится Щубуту дальним родственником.

Комплекция. Здесь цверги и гномы тоже совершенно различны. Цверг, несмотря на небольшой рост, весит даже больше среднего человека – девяносто, а то и все сто килограмм. Эти ребята поголовно широкоплечи, кряжисты и очень сильны. Похожи на бородатые ящики. На одни только их доспехи поглядеть – не меньше центнера железа.

В то же время гном по комплекции мало отличается от человека. Бывают толстые гномы, бывают худые гномы, бывают скрюченные гномы – кардинал Щубут, например, похож на гороховый стручок – но в целом они довольно человекоподобны.

Бороды. Бороды есть у тех и других. Но очень по-разному. Для цверга борода – главное достоинство в жизни. В их языке слова «борода» и «гордость» звучат совершенно одинаково. Цверг скорее предпочтет быть кастрированным, чем побритым. Волосы на лице начинают расти у них еще в колыбели – причем не только у мужчин, но и у женщин. Безбородый цверг – чрезвычайно редкое и очень несчастное явление.

В то же время гном относится к бороде совершенно спокойно. Большинство из них ее носит, но многие сбривают, ничуть по этому поводу не переживая. У женщин лица гладкие, никакой растительности.

Жизненный уклад. На первый взгляд может показаться, что уж тут-то цверги и гномы почти не отличаются. Те и другие жадноваты, живут в горах, строят пещерные города, добывают руду, обрабатывают металл… но тем не менее, различия между ними все же велики.

Цверги – народ боевой, задиристый. Они отличные кузнецы, но лучше всего у них получается броня и оружие. Любимый металл – железо. А вот гномы – существа миролюбивые, проблемы предпочитают решать не на поле боя, а за столом переговоров. Тоже прекрасные кузнецы, но предпочтение отдают тонкой работе – ювелирным изделиям и звонкой монете. Любимый металл – золото.

Помните пушкинские стихи о споре золота с булатом? Именно таковы основные разногласия гномов и цвергов. С одной стороны хитрые и алчные ростовщики, с другой прямодушные и задиристые оружейники. Ладят они не слишком хорошо – благо разделяет их значительное расстояние. Гномы живут в Альпах, цверги – в Скандинавских горах.

Однако у гномов и цвергов все же есть и немало общих черт. Действительно, те и другие живут под землей. Действительно, те и другие добывают полезные ископаемые. И именно за это те и другие мне искренне симпатичны. За то, что они простые работяги, в поте лица добывающие свой кусок хлеба.

Конечно, у людей гномы и цверги не так популярны, как эльфы. Эльфы ведь такие прекрасные, такие чудесные, такие одухотворенные! Они танцуют на лужайках, поют песни и обладают дивным волшебством. Буквально напрашиваются на роль в какой-нибудь балладе. Тот же Шекспир писал именно о эльфах – не о гномах. Какой вообще интерес рассказывать истории о бородатых чумазых карликах, машущих киркой? Все равно что о шахтерах сагу слагать.

Обидно за мужиков. Ужасно обидно.

Судя по тому, что я здесь вижу и слышу, эти цверги представляют один из крупнейших кланов – Ваддард-Олдрон. В переводе на наш язык – «Звенящая Кирка». Дела у них последнее время идут не очень хорошо – истощилось несколько ценных жил, произошло сильное землетрясение, эпидемия вспыхнула, да еще и монстр какой-то в подземельях завелся. Нечто наподобие приснопамятного Гренделя – является по ночам, убивает спящих.

Цверги – народ не особо религиозный. К богам у них отношение примерно такое же, как к королям. Нечто вроде небесного МЧС. Когда возникают проблемы, с которыми своими силами не справиться, цверги в некотором роде «подают заявку» на небеса, прося помощи.

Для этого в их пещерах стоят специальные каменные идолы. Принцип простой – берешь бумажку, пишешь на ней пожелание, а сверху кладешь подношение. Золотой слиток, самоцвет или какое-нибудь изделие. Чем ценнее, тем лучше.

Короче, «я даю, чтобы ты дал».

Если желание исполнилось, надо прийти к идолу и посмотреть – на месте ли твоя «мзда». Если пропала – значит, бог взял ее в качестве платы. Если на месте – значит, бог проявляет щедрость и разрешает оставить золото себе. Можно смело забирать обратно и жить счастливо.

Ну а если желание не исполнилось – значит, мало дал, надо добавить. Иди снова к идолу, сыпь золота побольше и жди.

Но в этот раз боги что-то совсем уж обленились. Цверги клана Ваддард-Олдрон завалили своих идолов золотом по самые уши, все настойчивее требуя прекратить черную полосу. И никакого результата. Народ понемногу начал роптать. Матерки становились все громче.

В конце концов цверги пошли на крайние меры. Направили к «небесному начальству» гонца. Если выражаться точнее – совершили человеческое жертвоприношение. Не в буквальном смысле человеческое, конечно, а цвергское.

В гонцы был избран не кто-нибудь, а предыдущий король. Ему выдали дипломатические полномочия, наказали спросить с обленившихся богов по всей строгости и вручили длинный список претензий и пожеланий.

После чего долбанули топором по темечку.

Изменений к лучшему цверги так и не дождались. Видимо, наверху заявку отклонили.

Гонец тоже почему-то назад не вернулся.

Прошло еще сколько-то времени, и клан окончательно впал в уныние. Этой зимой совет старейшин решил – раз старые боги не хотят помогать, надо сменить их на других. После долгих споров и пререканий выбор был сделан в пользу Бога людей. Новый король Карзехитар Длинноус лично возглавил делегацию в Ватикан.

– Мы, стало быть, принесли тут вашему Старшому кой-чего, – бегло заговорил по-немецки Карзехитар, степенно поглаживая бороду. – Слышали о нем много хорошего, хотим, стало быть, тоже к нему под начало пойти.

Коренастые мужички тем временем вносят в зал все новые железные ящики, доверху набитые золотом, серебром, драгоценными камнями и различными изделиями из камня и металла. Кардиналы и епископы глядят на это с несомненным одобрением, кое в чьих глазах явственно виден жадный блеск. Кардинал Щубут вообще аж приплясывает на стульчике, потирает сморщенные ладошки, трясет козлиной бороденкой.

А вот папа смотрит на подношения невесело, подперев щеку кулаком. Даже вздыхает с легкой грустью.

– Мы принимаем твои дары, добрый король, – наконец заговорил Леон Второй. – Завтра ты и сопровождающие тебя будут окрещены в соборе Святого Петра, и вы вступите в лоно истинной Церкви. После этого…

– Погодь, братишка, – поднял мозолистую ручищу цверг. – Это ты чего-то не о том говоришь. Мы вот, стало быть, принесли вашему Старшому подарки. Примет он нас теперь под начало?

– У Господа нашего найдется место для каждого. Лишь пожелай прийти к Нему – и врата Его пред тобой распахнутся.

Король Карзехитар наморщил лоб, явно с трудом понимая, о чем говорит собеседник. Всякая философия и высокий штиль вызывают у цвергов только головную боль. Они привыкли говорить четко, просто и конкретно.

– А под начало-то он нас примет? – осторожно уточнил длиннобородый карлик.

– Да, примет, – вздохнул папа. – И не потребует за это никакой платы.

– Э, нет, так не пойдет, – покачал головой Карзехитар Длинноус. – Это не деловой разговор. Мы, стало быть, сами бесплатно не работаем, и от других такого не ждем. Так своему Старшому и передайте – мы ему, стало быть, платим по совести, а он нам за это помогает… вот у меня тут перечень есть, чего нам нужно. Перечень длинный, так что и подарки принесли немалые. Если мало покажется – добавим, скупердяйничать в таких делах не обучены, с члякликлами дел не имеем. Так, стало быть, справедливо будет. Согласен со мной, братишка?

Сразу два кардинала склонились к папе, шепча ему в оба уха. Разъясняют особенности менталитета цвергов. А заодно намекают, что у собора-де крыша прохудилась и вообще – от чистого сердца же предлагают, зачем отказываться, людей обижать? То есть не людей, а цвергов. В их пещерах золота-серебра и без того целые груды, не обеднеют.

А этот долгобородый карапуз – хозяйственный мужик, хоть и король. На наших сибиряков чем-то похож.

– Мы принимаем твои дары, добрый король, – повторил Леон Второй. – Завтра мы обучим тебя, как принято обращаться к нашему… Старшому, выражаясь твоими словами. Пока же отдохни с дороги и прими участие в нашем пиршественном веселье. Тебя и твоих собратьев рады здесь видеть.

Карзехитар Длинноус немного подумал и согласно тряханул бородищей. Вышколенные лакеи забегали меж столов, рассаживая кубообразных карликов по местам. Те смотрят вокруг угрюмо, насупленно. И броню никто не потрудился скинуть. Говорят, некоторые цверги настолько суровы, что не снимают лат даже во время сна.

Страшноватое должно быть зрелище – супружеская пара цвергов в постели. Оба в доспехах, с оружием, поверх одеял две огромные бородищи. Кто муж, кто жена – совершенно непонятно. Одинаковые, как горошины.

Я вдруг обнаружил, что кардинал Щубут успел куда-то исчезнуть. Кажется, в церковной организации он исполняет обязанности казначея – разумеется, его очень заинтересовали подношения клана Ваддард-Олдрон.

Зато ко мне поближе подвинулся другой кардинал – и тоже нелюдского племени. Седовласая голова в красной шапочке чуть склонилась, и престарелый эльф вежливо произнес:

– Elen sнla lъmenna omentielvo, yondonya.

– И вам приятного аппетита, падре, – ответил я. – Чему обязан знакомством?

– Захотелось лично побеседовать с демоном, принявшим Веру, – с легкостью перешел на итальянский эльф. – Мое имя – отец Сардо. А под каким именем известен ты?

– Олег.

– Благодарю тебя за ответ, сын мой. Не поведаешь ли мне – кто ты таков, откуда взялся и отчего изменил обычным устоям демонов?

– Обычным – это каким?

Седой эльф на секунду призадумался. Мне пришло в голову, что этому патриарху, должно быть, не меньше трех тысячелетий – волосы белые, как снег, лицо вдоль и поперек бороздят морщины, на скуле почерневший от времени рубец. Только глаза по-прежнему ясные и светлые.

Увидеть такого эльфа – большая редкость, несмотря на их удивительное долгожительство. Смерть от старости – далеко не единственная смерть. Особенно в эпоху жестокого средневековья. Войны, бандитизм, болезни, голод, природные катастрофы, несчастные случаи, дикие звери и чудовища, происки нечистой силы… эльфы тоже страдают от всего этого.

Да, они живут невероятно долго, но в отличие от полноценных бессмертных – ангелов, демонов, джиннов, титанов и прочих – так же легко погибают, как и люди. Поэтому до настоящей старости доживает в лучшем случае один эльф из сотни.

Банальная статистика – чтобы жить вечно, недостаточно одной лишь вечной молодости.

– Обычным… – задумчиво произнес отец Сардо, отхлебывая какую-то зеленоватую жидкость с терпким запахом. – Не стану лгать, я не так уж много знаю о демонах. Но я живу на этом свете уже две тысячи восемьсот восемьдесят лет. Это очень долгий срок – очень долгий даже для эльфа. Мне довелось повидать всякого. И так уж случилось, что я дважды имел возможность свести с демонами близкое знакомство. Оба раза я лишь чудом остался жив. Первая встреча оставила мне на память вот это украшение, – эльф коснулся рубца на скуле, – вторая лишила женщины, которую я любил. Не стоит удивляться, что после этого я с сомнением встречаю демона, не пытающегося перегрызть мне горло.

– Демоны тоже разные бывают, – ответил я. – Не все среди них тупые монстры. С некоторыми вполне можно и договориться.

– «Среди них»?.. – чуть приподнял брови кардинал. – Верно ли я понимаю тебя, сын мой? Сам себя ты, получается, к демонам не причисляешь?

– Не причисляю. И никогда не причислял. Демоном меня назвали другие. Даже не назвали, а… назначили, что ли…

– Удовлетворишь ли ты мое любопытство, если я спрошу…

– Давайте как-нибудь в другой раз, падре, – устало махнул рукой я. – Не в настроении я прошлое ворошить. Вот накачу стопарик – тогда может и расскажу. А пока лучше скажите, как вы сами до этого дошли?

– До чего – до этого?

– Ну, сан приняли. Эльф-священник – тоже не каждодневное зрелище. Тем более кардинал. Вам красную шапочку тоже в прошлом году вручили, как падре Щубуту?

– Нет, – задумчиво мотнул головой отец Сардо. – Ты ошибаешься, сын мой. В отличие от святых отцов Щубута и Крэйга, я был рукоположен в кардиналы задолго до рождения нынешнего папы. Милостью Божией я занимаю свой нынешний пост уже более двухсот лет.

– Ого! – не выдержал я.

– Понимаю твое удивление, сын мой. Предыдущий папа – да и до него тоже многие – не раз покушался на мой сан, ища возможности низвергнуть меня в небытие, обратить к праху. Но я слишком сроднился с камнями Ватикана. Даже у ненавистника всего нечеловеческого Джулиана так и не вышло сковырнуть с моей главы это украшение. Единственное, чего он добился – да я и не возражал – это удаления меня из Ромеции и всей Италии. Последние пятнадцать лет я жил в Айнельдеоне, прекраснейшем из городов моих сородичей. И могу с гордостью сказать, что это время не прошло даром. Немало из Народа прислушались к моим увещеваниям и обратились к Богу Истинному, Богу Вечному. Несмотря на то, что в ту лихую годину нас хулили и преследовали, нашлись все же те, кто отыскал в своем сердце силы не отождествлять Бога и неразумных прислужников Его.

– А кем до этого были, падре? Как вообще так вышло, что вы решили принять сан?

– Это давняя история, сын мой… – опер подбородок на ладони отец Сардо. – Память моя по-прежнему ясна и не омрачена старческими недугами, но события столь давние все же по большей части выветрились из нее. Тем не менее, я до сих пор хорошо помню ту встречу… помню тот день… помню того человека… я никогда его не забуду. Это было не здесь, а в глухих восточных лесах, где ныне разместилось Королевство Венгерское. Много моложе меня сегодняшнего, я странствовал в тех местах по неким надобностям. Так случилось, что я уже и не помню, по каким именно. Да это и не имеет значения. Наша встреча произошла случайно… хотя с тех пор я о многом передумал и уже не верю в ее случайность, ибо нет на этом свете случайностей, а есть лишь Промысел Божий. Так было предрешено. Так нужно было, чтобы я встретил того человека. Мужа низкорослого, лысого, с ногами кривыми, с осанкою достойною, с бровями сросшимися, с носом немного выступающим, полного милости. Не сразу я понял, что судьбоносна эта встреча для меня. Даже осыпал его насмешками – к теперешнему моему великому стыду.

– И кто это был?

– Муж достойнейший из достойных, – повторил кардинал. – Случилось так, что нам с ним было по пути, и дальше мы пошли вместе. При этом я, эльф к тому времени уже немало проживший, не переставал подтрунивать над человеком «возраста детского, но уже плешь нажившего». Была во мне тогда такая черта – смотреть на людей и прочих краткоживущих с презрительным снисхождением, аки на бабочек-однодневок. В гордыне своей юности я глумился над всем, что задевало мой высокомерный снобизм, мою нетерпимую ограниченность, мои глупые предрассудки. Теперь стыжусь былого. Вспоминаю, с каким терпением и смирением сносил мои колкости тот муж. Вспоминаю, как одним лишь возложением рук исцелял он язвы у прокаженных, не гнушаясь касаться их нечистой плоти. Немало довелось ему испытать на пути – его осыпали бранью и побоями, гнали и терзали. Однажды его бросили в темницу – однако воззвал он к Богу, и вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось основание темницы. Я видел это собственными глазами, сын мой. Постепенно его речи вошли в мои уши и достигли сердца. Я продолжал следовать за ним, совершенно позабыв о том, куда стремился до этого. И в конце концов случилось так, что я обратился в его Веру и был лично им окрещен.

– Так кто это был-то? – снова спросил я.

– При рождении его нарекли Саулом. Но гораздо лучше он известен под именем Павел. Первопрестольный апостол. Именно поэтому даже в самые скверные для эльфов времена никто и не помышлял отлучить от Церкви меня…

Глава 22

Неофициальная часть банкета понравилась мне несколько меньше официальной. Во-первых, количество еды на столах заметно поубавилось. Во-вторых, гости принялись свободно расхаживать по залу. И как-то так вышло, что вокруг меня довольно быстро сгрудилась настоящая толпа.

Смотрят боязливо, но с любопытством. Ахают, перешептываются, обмениваются впечатлениями. Нелицеприятными, по большей части. Одни понижают голос – из вежливости или из страха. Другие не считают нужным делать даже это, громко обсуждая мою страхолюдную внешность, горящие огнем глаза, клыкастую пасть, многочисленные руки, крылья и хвост.

Я им что, животное в зоопарке? Хорошо хоть, детей нет – а то бы точно начали с рук кормить.

Благородные дамы испуганно повизгивают, прикрываясь веерами, кавалеры бравируют, делая вид, что им все нипочем. Какой-то местный Ржевский даже принялся рассказывать о собственной охоте на демона – мол, тот был в десять раз больше и трехголовый.

– …и вот так я отрубил ему все три головы! – провозгласил храбрец, гордо вскидывая подбородок.

– А-ах-х!.. – пискнула молоденькая барышня рядом. – Какой ужас, маркиз, как вы только отважились?! Я бы, наверное, умерла на месте, увидев такое!

– О, нет-нет, не страшитесь такого пустяка, синьорина! – хохотнул герой, как бы невзначай кладя ей руку на талию. – Тот демон давно мертв, вам ничто не угрожает! Особенно когда рядом с вами я…

– Говоришь, в десять раз больше, трехголовый и дышал огнем? – задумчиво переспросил я.

– Да… – осторожно ответил маркиз, явно не ожидавший вопросов с моей стороны. – Я… я победил его в… в Карпатских горах…

– Точно, – мрачно подтвердил я, поднимая палец к виску. – Точно, именно там это и произошло. Именно в Карпатских горах погиб мой старший братишка. Он был в десять раз больше меня, трехголовый и дышал огнем. Я долго разыскивал ненавистного убийцу, чтобы судить его по законам гор…

Вы когда-нибудь видели свежевыстиранное полотно? Именно такого цвета стал несчастный враль. Коленки ощутимо задрожали, голос куда-то вдруг пропал, усы печально поникли. Он неразборчиво замямлил, что его-де не так поняли, что он совсем не то имел в виду… и неуловимым образом испарился.

– Капитан, капитан, застегнитесь, ведь ширинка для того и нужна… Капитан, капитан, не срамитесь, офицерская честь всем важна… – бравурно промурлыкал я, торжествуя победу. Незначительную, но приятную.

И тут пол под ногами почему-то вздрогнул. А за спинами зевак выросла огромная фигура в красном одеянии.

Сначала я не сообразил, кого вижу перед собой. Но в следующую секунду дошло – огр. Самый настоящий огр, только что поднявшийся с табурета. До этого он, со всех сторон окруженный людьми, умудрялся оставаться незамеченным, но выпрямившись, оказался вдвое выше всех присутствующих.

Перед ним почтительно расступились. Морщинистый великан в кардинальской сутане прошагал прямо ко мне, заставив посуду на столах жалобно дребезжать, и басовито произнес:

– Удели мне внимание, шестирукий. Я, кардинал Крэйг, желаю говорить с тобой.

– Всегда к вашим услугам, падре, – поклонился всем телом я.

Вот и третий из нелюдей в высшем духовенстве. Гном, эльф и огр. Причем если насчет первых двух я не особо удивлен – народы это древние, высококультурные – то на патере Крэйге красная шапочка смотрится несколько неуместно.

Обезьянья рожа землистого цвета, отвислые губищи, из-под которых торчат сточенные желтоватые клыки, вывернутые наизнанку ноздри, густая рыжая борода с проседью. В общем, гигантский питекантроп. И в то же время грудь украшает серебряный крест, заскорузлые пальцы перебирают жемчужные четки, а на широченной переносице сидят очки в черепаховой оправе. Ростом и мускулатурой этот святой отец не уступает Джорбушу и Хорьхаю, но отличается от них сильнее, чем лондонец от бушмена.

– Я сяду, – объявил Крэйг, подтаскивая ко мне тяжелый табурет.

Как и у кардинала Щубута, сиденье у него свое, персональное. Человеческий стул развалится под таким верзилой в одно мгновение.

– Я выпью, – объявил Крэйг, беря со стола кувшин вина.

Почти двухлитровая посудина смотрится в его лапище небольшим бокальчиком. Хлобысь!.. Хлобысь!.. и уже опорожнил до дна. Бездонная огрская глотка, понимаешь.

Хотя я краем уха слышал, что эти гиганты довольно-таки быстро пьянеют, чем не раз пользовались хитрые охотники на чудовищ.

– Я закушу, – объявил Крэйг, отправляя в пасть цельный бараний огузок.

Я устало побарабанил по столешнице пятнадцатью пальцами сразу. Если этот Гаргантюа собирается только жрать и бухать, ему совсем необязательно было сюда подсаживаться.

Правда, теперь вокруг стало поменьше зрителей. Кардинал Крэйг их малость распугал, да и просто наскучило. Я, конечно, стремный, как полосатый слон, пялиться на меня можно долго… но все-таки не бесконечно. Ну, монстр. Ну, шестирукий. Ну, крылатый. Ну и что? Цирковых номеров я не показываю, анекдотов не травлю. Поглазели, подивились и разошлись.

Тут и без меня хватает всякого интересного – чай, со всей Европы гости собрались. Вон, оркестр опять замолк. Папа уже третью речь толкает за сегодня – все о единении, о братстве, о дружбе народов. Я особо не вслушиваюсь – мне политика как-то до одного места.

Аурэлиэль поглядывает на подсевшее высокопреосвященство с неприкрытой враждебностью. Эльфы недолюбливают огров. И их трудно за это винить – люди огров тоже недолюбливают. Нужно обладать воистину христианским человеколюбием, чтобы испытывать теплые чувства к людоеду.

Конечно, я совершенно уверен, что кардинал Крэйг человечину не ест. Иначе черта с два бы ему позволили носить эту сутану. Однако дурная репутация сородичей бросает тень и на него.

– Ты заметил, как на тебя все таращатся, шестирукий? – вытер губы огр, дожевав мясо. – Без преувеличения скажу, что на этом празднике ты – главное зрелище.

– Угу. Не поспоришь.

– Что ты испытываешь по этому поводу? Тебя это забавляет? Раздражает? Злит? Ты испытываешь безразличие?

– Да всего понемногу, наверное. К вытянутым рожам я уже как-то привык. На меня часто так реагируют.

– Мне это близко, – кивнул кардинал. – Огр среди людей – явление не повседневное.

Я понимающе усмехнулся.

– В прошлом году я был назначен кардиналом, – снова заговорил Крэйг. – Это решение папы вызвало у духовенства настоящий шок. Если против назначения отца Щубута никто особо не возражал – чему немало помогли его связи и плотно набитый кошель – то мое кардинальство едва не привело к бунту.

– Почему-то меня это не удивляет. Как вообще так вышло, что огр стал священником?

– Для обычного огра это и в самом деле было бы невероятным. Но моя судьба мало похожа на обычную. Ты желаешь услышать?

– Ну давайте, травите.

– Моих родителей убили охотники на огров, когда я был еще младенцем. Меня они решили не убивать, а продать какому-нибудь богачу в качестве диковинки. И покупатель нашелся – епископ Фонтенэ. Он увлекался естественными науками и ему стало любопытно понаблюдать за ребенком огра. Я рос и воспитывался в его доме. Епископ, поначалу видевший во мне лишь двуногое животное, со временем все же заметил разницу. Ему захотелось узнать – как многое в разуме существа зависит от окружающей среды? Способен ли ребенок огра обучиться тому же, что ребенок человека, или же он неизбежно вырастет в дикого людоеда, как все мои собратья? Сознание ли формирует бытие, или же бытие формирует сознание?

– На практике чаще второе. Менталитет очень сильно зависит от воспитания и окружения.

– Да, пожалуй. Епископ без особого труда обучил меня читать и писать, преподал основы естественных наук и Слово Божие. Мне повезло – мой воспитатель и наставник оказался воистину незаурядной личностью. Убедившись в наличии у меня разума, он продолжил исследования, в конце концов вылившиеся в труд «Неоспоримые доказательства наличия бессмертной души у всякой говорящей твари». Но собратья-богословы отнеслись к этому труду противоречиво – одни выразили согласие с ходом мысли Фонтенэ, другие же заклеймили его еретиком. Дискуссия была долгой и бурной, но точку в ней поставил Папа Римский. В то время Священный Престол занимал человек разумный и кроткий – он изучил труд Фонтенэ и отнесся к нему с большим интересом. Мне было позволено не только остаться в живых, но даже получить крещение. А незадолго до смерти мой наставник посодействовал в том, чтобы я был рукоположен в диаконы.

– А дальше – в епископы?

– Нет, епископом я никогда не был. То, о чем я сейчас рассказал, произошло очень давно. Мне уже триста шестьдесят лет, шестирукий. И не все из них были безоблачными. После смерти взрастившего меня епископа наступила черная полоса. Благоволивший мне папа умер, а новый объявил само существование огра-священника невероятной ересью. Меня лишили сана, и было лишь вопросом времени, когда лишат и жизни. Не желая ее терять, я скрылся в лесах. Больше двухсот лет я странствовал по разным местам. Некоторое время жил среди сородичей, не переставая при этом восхвалять мудрого старца, воспитавшего меня не похожим на них. Путешествовал в далекие страны, посетив такие из них, о которых здесь и не слышали. Не единожды бывал на волосок от гибели. Частенько орудовал дубиной, словно обычный дикий огр. А когда почувствовал приближение старости, то вернулся в места, где вырос, и зажил отшельником. И однажды меня отыскал кардинал да Луко. Беседуя со мной без всякого страха, он убедился, что вера моя сильна, несмотря на все пережитое. И он предложил мне вернуться в лоно Церкви. Не буду говорить, что я не сомневался. Я сомневался, и довольно долго. Но в конце концов речи да Луко достигли моего сердца. И в итоге я сейчас здесь, говорю с тобой.

– Кстати, по-итальянски вы говорите здорово, падре, – похвалил я. – Вообще без акцента.

– Я свободно говорю на шести человеческих языках. Но это не то, о чем я, кардинал Крэйг, желал с тобой говорить.

– Да, вы сегодня уже третий, кто рассказывает мне о своей жизни… – задумался я. – Прямо какой-то день фронтовых воспоминаний.

– Я хотел спросить тебя о другом, но отвлекся. За обедом я говорил с Роже. Кардиналом дю Шевуа, моим старинным приятелем. Мы с ним знали друг друга еще полвека назад. Он был просто Роже дю Шевуа, разбойничьим атаманом из обнищавших дворян. Я был просто Крэйг, огр-бродяга без роду и племени. Помнится, он в то время уговаривал меня вступить в его шайку. Я уже тогда был немолод, но огр, даже престарелый, дает значимый козырь в любой драке.

– Что есть, то есть, – согласился я.

Эти четырехметровые бугаи и в самом деле бойцы хоть куда. Конечно, против яцхена не тянут, но яцхен – вообще особый случай.

– Роже рассказал мне, что в пути вы повстречались с моими собратьями, – пробасил Крэйг. – Боевым отрядом во главе с неким Джорбушем. Правда, его щебу он не назвал…

– Едок Пирожков.

– Что? – ужасно удивился кардинал. – Откуда ты знаешь его щебу… откуда ты вообще знаешь это слово? Щебу – чисто огрское понятие, инородцы редко с ним знакомы…

– Было дело, – хмыкнул я. – Мы с этим Джорбушем потом еще разок свиделись. И с братишкой его названым – Хорьхаем Едоком Тефтелей.

– Ты удивил меня, шестирукий. Я не ждал такого ответа. Ты говоришь, что они назвали тебе свои щебу?

– Угу. А это что – секрет какой-то? Огры свои щебу разве скрывают?

– Нет, не скрывают. Зачем их скрывать? Но представиться полным именем доводится редко. Огры редко говорят с неограми.

– Я даже догадываюсь, почему. Кстати, падре, а у вас какое щебу? Оно у вас есть?

– Едок Картофеля. Моя любимая пища – вареный картофель в кожуре, поэтому я Крэйг Едок Картофеля.

– Необычный выбор.

– Да, огр чаще отдает предпочтение чему-нибудь мясному, рыбному или сладкому. Но мне нравится этот земляной плод, что прибыл из Поднебесной Империи. И сейчас я хочу узнать о той второй встрече с моими сородичами, о которой не знает Роже. Расскажешь?

Языком трепать – не мешки ворочать. Причин отказывать в такой пустяковой просьбе я не увидел. Поэтому и рассказал кардиналу все о стреле, забитой возле большой сосны. Не забыв, конечно, упомянуть о клятве, что я взял с вождя Хорьхая после победы.

– Вот так и закончилось, – завершил рассказ я. – Когда Хорьхай пришел в себя, то обещание подтвердил. Сказал, что явится в Ватикан, как только соберет вещи и набьет морду Джорбушу. Как думаете, падре, выполнит? Огры вообще слово держат или хрен кладут? Джорбуш вот на свое положил…

– Огры, как и люди, все разные, – терпеливо ответил Крэйг. – Бывают честные, бывают и лживые. Хотя хитрость считается в моем народе добродетелью. Многие огры гордятся искусными хитростями и не считают зазорным обмануть врага.

Я чуть не подавился. Если искусной хитростью у них считается та малява, что прислал мне Джорбуш, то зря они этим гордятся. Да и Хорьхай выбрал не самый изящный способ для отвлечения внимания в драке.

Правда, я все-таки купился, но исключительно по собственной дурости.

– Когда, говоришь, Хорьхай Едок Тефтелей обещал явиться? – переспросил Крэйг.

– Я не говорил. Потому что он не говорил. Сказал только, что затягивать не станет. Но хрен его знает, сколько это в календарных единицах.

– Огры передвигаются очень живо, – задумчиво произнес кардинал. – Моему народу свойственна стойкость в путешествиях. Я в свое время дошел от Трансильвании до Китая всего за два месяца.

– Шустро!

– Я огр, шестирукий. Я велик и силен. Я могу много дней подряд идти широким шагом, не испытывая усталости. Если не испытываю проблем с питанием, конечно.

– Совсем как я.

– Да. Голодный огр – плохой боец. Плохой работник. Плохой друг.

– А это почему?

– Потому что голодный огр жаждет съесть друга.

– Тоже совсем как я, – нехотя признал я. – А огры едят других огров? Чисто ради интереса спрашиваю.

– Очень редко. Гоблины – часто. Огры – редко. Только когда очень голодные. Однажды я знал огра, который убил и съел собственного брата, но Девон Едок Огров вообще был довольно странным огром.

– Едок Огров?!

– Да, у Девона было такое щебу, – произнес Крэйг, вставая с табурета. – Я же говорю, он был довольно странным огром.

За окнами темнеет. Народу в зале стало поменьше – кое-кто уже отправился на боковую. Или еще куда-нибудь. Мне подумалось, что надо бы выяснить у местной администрации, где предполагается размещать меня. Надеюсь, пан Зовесима или кардинал дю Шевуа этот вопрос утрясли, а то неудобно получится.

Снаружи послышался какой-то шум. Кажется, прибыла еще одна делегация, сильно запоздалая. Интересно, кто на этот раз?

– Прибыли послы от славного народа трегонтов! – провозгласил церемониймейстер, вставая у дверей.

Трегонтов? Незнакомое название. Эльфы, гномы, цверги, гоблины, тролли, огры – все это существа из нашей европейской мифологии. В этом мире они реальность. Но трегонты… кто бы это мог быть?

Хотя я вроде бы что-то о них уже слышал. Только не помню, где и когда.

Я с интересом повернулся ко входу. Интересно, какие чудики явятся на этот раз. Карлики или великаны? Уродцы или очаровашки?

Насколько мне известно, снаружи стоит тихая погода. Но почему-то подул резкий ветер. Пламя бесчисленных свечей заколыхалось, некоторые погасли совсем. И в банкетный зал вошли трегонты.

Вошли? Я сказал – вошли? Неточно выразился. Они вовсе не вошли. И не вползли. И не вкатились. И не влетели. Из всех необычных способов передвижения, которые я повидал, трегонты воспользовались самым необычным.

Их попросту вдуло.

– Они что, растения?! – пораженно воскликнул я.

Судя по всему, да. Невероятно странные создания, похожие на стебельчатые веретена. Множество твердых изогнутых веток составляют каркас, своеобразный скелет, внутри которого извивается и пульсирует настоящая каша ярко-зеленых стеблей. В нескольких местах торчат прямые длинные ветви, а меж них растут огромные листья-паруса. Трегонты складывают их, разворачивают, переставляют в разные позиции – и ловят порывы ветра, успешно передвигаясь при полном отсутствии конечностей.

Хотя нет. Нечто наподобие конечностей у них все-таки есть. Въехав в зал подобно сухопутным кораблям, трегонты выпустили из «днищ» десятки тонких извивающихся корней. Похоже, с их помощью они закрепляются в земле. Здесь закрепиться не удалось – пол-то каменный – поэтому трегонты просто ухватились за мельчайшие неровности и трещины.

– Правильно рассуждаешь, патрон, – подтвердил Рабан. – Трегонты – странствующие растения. В этом мире они населяют почти треть Африки. Постоянно кочуют по пустыне Сахара, ища источники влаги. Когда находят – укореняются и так живут.

– Странная какая-то цивилизация, – пробормотал я. – Я так понимаю, у них нету ни городов, ни орудий труда… ни хрена нету. Верно?

– Верно. Но ты ошибаешься, патрон, если думаешь, что цивилизация непременно должна быть похожа на человеческую. Разум способен оформляться в самом разном виде. Возьми меня, например. Моя цивилизация тоже ничего не строит и не производит.

– Какая у тебя там цивилизация… Вы же просто паразиты.

– Симбионты, – сухо поправил Рабан. – И вообще – знал бы ты, какие встречаются формы жизни, какие встречаются типы цивилизаций… Помнишь ичи-когосе-ичи?

Я хмыкнул. В те дни, когда я работал на Академию Наук Земли двадцать девятого века, мне довелось познакомиться с крайне необычной формой жизни – ичи-когосе-ичи. В их мире жизнь основывается не на протоплазме, а на металле. Растения, животные – все металлическое. Вместо лап у многих колеса, в скелетах преобладают шарнирные соединения, кровь и желчь заменяют кислоты и горючие жидкости, в мозгу нечто наподобие транзисторов. Размножаются самостоятельно – ничего общего с роботами.

Причем Рабан поведал, что подобная экологическая система встречается не так уж и редко. Она ничуть не более уникальна, чем привычная нам углеродоводородная.

– Всякое существо считает собственную культуру с ее нормами и логикой эталоном, – продолжил Рабан. – Но это от ограниченности интеллекта, патрон. Немало видов вообще не считает нужным что-либо строить и производить. Существуют народы, целиком посвятившие себя изучению окружающего мира, без попыток как-либо его менять. Существуют народы, развивающиеся исключительно внутренне, совершенствуя самих себя. Те же самые трегонты – очень развитый вид, вообще-то. Только развивали они не камни-сверлилки, как хомо сапиенсы, а собственный организм. В далеком прошлом у них не было ни таких вот парусов, ни корней-щупальцев. Они были просто растительными клубками, мало отличающимися от обычного перекати-поле. Катились себе, куда ветер дует. А теперь, видишь, ведут дипломатические переговоры.

Мне стало ужасно любопытно – как эти причудливые существа разговаривают? Не вижу у них ничего даже отдаленно напоминающего рот. Глаза… вот что-то наподобие глаз есть. Полураскрытые фиолетовые бутоны, проглядывающие то там, то здесь. Судя по тому, что все они повернуты в сторону Папы Римского, видеть трегонты могут.

Но говорить?..

Меж растительными послами важно прошагал еще один гость. Худощавый разодетый гоблин, похожий на нашего Цеймурда. Он опустился перед папой на колени, поцеловал его туфлю и снова выпрямился.

– А нас туфлю целовать не заставляли… – вполголоса пробормотал я.

– Это устаревший обычай, патрон, – ответил Рабан. – Ее уже давно никто не целует, кроме гоблинов.

– А почему только их заставляют?

– Никто их не заставляет. Просто гоблины от природы подобострастные. Унизиться перед начальником для них только в радость.

Папа Леон Второй и в самом деле выглядит не особо довольным таким приветствием. Кому понравится, когда твою обувь муслякают гоблинские губешки? Папские туфли, вон, жемчугом обшиты – еще сопрут втихаря шарик-другой…

– Ваше Святейшество! – звонко произнес гоблин, отвесив еще один низкий поклон. – Позвольте нижайшему из ваших рабов представить посольство от народа трегонтов!

– Как тебя зовут, милейший? – внимательно посмотрел на него папа.

– С вашего всемилостивейшего позволения я Шекил! Шекил из клана Костедробителей! Состою на службе у народа трегонтов, исполняя обязанности переводчика!

– Мы слышали об этом необычном народе… – задумчиво кивнул папа. – Однако слухи, что доходили до нас, поневоле заставляли усомниться в их достоверности. Они и в самом деле принадлежат царству растений?

– О да, Ваше Святейшество! В их жилах нет ни крови, ни желчи, ни иной телесной жидкости – лишь зеленый сок, подобный тому, что выжимается из сочных трав!

– И никто из них не знает нашего языка?

– О нет, Ваше Святейшество! Знают! И знают многие! Трегонты – народ, постигший многие учености, и познать язык людей для них – сущая безделица! Ничуть не солгу, если скажу, что все из присутствующих здесь прекрасно поняли все, что было здесь сказано!

– В таком случае зачем же им нужен ты?

– О… – озадаченно поджал губы Шекил. – Ваше Святейшество, это довольно сложно объяснить…

– Но ты все же попытайся. Мы постараемся понять.

– Как вам будет угодно, Ваше Святейшество. Затруднение состоит в том, что трегонты могут обучиться понимать наши языки, но совершенно не способны сами произнести хоть слово. У них нет ртов. И нет языков. Да и ушей тоже нет – они совершенно глухие.

– Глухие? – приподнял брови папа. – Но разве не ты сказал минутой ранее, что они верно поняли все, что мы тут сказали? Как такое возможно, если все они глухие?

– Я подозреваю, что этот мерзавец насмехается над нами, Ваше Святейшество, – понизил голос Торквемада. – Я положительно уверен, что мы имеем дело с еретиком. Гоблинам нельзя доверять – все они лжецы и предатели. Отдайте его мне – и я выжму из него истину, как сок из спелого апельсина.

– Благодарю тебя за усердие в делах веры, брат Фома, – кивнул Великому инквизитору папа. – Но все же дадим вначале нашему гостю возможность объясниться. Быть может, мы что-то неверно поняли?

Торквемада отступил на шаг, злобно бормоча себе под нос. Он даже здесь не снимает капюшона. Такое впечатление, что у него на лице постоянно лежит черная тень – как ни вглядываюсь, не могу ничего разглядеть.

– Так что же ты имел в виду, милейший? – доброжелательно посмотрел на Шекила папа.

– Ваше Святейшество, умоляю, вы должны простить своего ничтожного раба! – воскликнул насмерть перепуганный гоблин. – Я невольно ввел вас в заблуждение, и вы вправе гневаться на меня! Однако поверьте, я не солгал ни словечком! Трегонты и в самом деле глухи, но это отнюдь не мешает им понимать язык людей! В это трудно поверить, но они делают это… на ощупь!

– Как это?

– Господа философы объяснили бы подобное лучше меня, но я все же постараюсь подобрать нужные слова… – напрягся Шекил, глядя на шипящего Торквемаду, как лягушка на гадюку. – Как поведали мне сами трегонты, всякий изданный звук неким образом «давит» на все вокруг. Точно таким же образом, как ветер, только во много раз слабее. Понимаю, что в это нелегко поверить, это может даже показаться ересью…

– Нет-нет, ты несомненно прав, – перебил его папа, слушающий с живым вниманием. – Мы замечали это и сами. Когда мы находились в звоннице во время боя колоколов, то чувствовали звук не только ушами, но даже и кожей – так могуч он был. Да что там – стоит лишь поднести руку ко рту и закричать погромче, чтобы убедиться в том, что все так и обстоит на самом деле.

– Истинно! Истинно так! – обрадованно закивал карликовый переводчик. – Ведомо, что слепые от рождения обладают невероятно чутким слухом и крайне тонким осязанием. Но осязание трегонтов тоньше в тысячи раз! Даже самый тихий звук они чувствуют собственной кожей! Самые слабейшие порывы ветра для них – словно раскрытая книга для ученого школяра!

Я положил щеку на ладонь. Вот бедолага. Ему еще долго придется тужиться, чтобы объяснить элементарную вещь – устьицы трегонтов служат не только для дыхания и фотосинтеза, как у обычных растений, но еще и играют роль органов чувств. Фактически, эти существа представляют собой одну сплошную барабанную перепонку – всем телом ощущают колебания воздуха. Правда, не слышат звуки в полном смысле этого слова, а именно «осязают».

Человек двадцать первого века все это поймет без труда, а вот человек Средневековья, пусть даже образованный…

– Хорошо, милейший, мы поняли тебя, – милостиво кивнул папа. – Но как же в таком случае эти божьи твари говорят? Раз они способны объясняться с тобой, значит неким образом они все же общаются, верно?

– Истинно! Истинно так! Трегонты действительно имеют свой язык, на котором говорят друг с другом. И я способен его понимать. Но подобных мне немного даже среди гоблинов – их язык поразительно сложен и на удивление странен…

Кажется, трегонты и в самом деле вслушивались в разговор. На этом месте они одновременно расправили листья, выпустили из боков заостренные кончики стеблей и принялись ими шевелить. Воздух наполнился тихим звенящим шелестом. Словно березовая роща в ветряную погоду.

– Что это? – с любопытством посмотрел на них папа.

– Это и есть их язык, Ваше Святейшество, – поклонился Шекил. – Шелест. Шелест ветвей и листьев. Даже мой народ с большим трудом их понимает – а я не солгу, если скажу, что в этом…

– Хорошо, милейший, мы поняли тебя. Но что же они… говорят? Переведи же нам.

– Они приветствуют вас, Ваше Святейшество. А еще просят пить.

– Пить?..

– Да, Ваше Святейшество. Я прошу их извинить – трегонты плохо разбираются в жизни людей и придворном этикете… Их манеры оставляют желать лучшего…

– Мы и сами проявили невежливость, – милостиво кивнул папа. – Не дело томить жаждой собственных гостей. Они потребляют вино?

– Да, наше вино им очень нравится.

– А что они предпочтут отведать за ужином?

– Ничего, Ваше Святейшество. Они травянистые существа. Они употребляют исключительно воду и иные жидкости. Твердая пища им совсем не по вкусу.

– Да, верно, у них же нет даже ртов… Что ж, налейте им лучшего вина!

Вышколенные лакеи обнесли новую делегацию широкими хрустальными чашами с ароматной бордовой жидкостью. Самое лучшее вино, какое только нашлось в папском погребе – а это многое говорит о его качестве!

Трегонты оживились. Их листья зашевелились, корни всколыхнулись и залезли прямо в вино. По растительным телам пошла пульсация, зеленые стебли на глазах приобрели красноватый оттенок.

– О боже мой, как же я ненавижу этих тварей… – пробормотала Аурэлиэль, невольно придвигаясь ближе ко мне. – Каждый раз мурашки по коже…

– Почему? Вы же вроде как почитаете деревья?

– Деревья, вот именно! Нормальные деревья! А не это… это… это безобразие! Это не деревья – это издевательство над Матерью!

– Матерью?..

– Природой. Священные дубы богорощи тоже способны говорить с нами, но им даже на ум не может прийти выкопаться из земли и отправиться на прогулку! Или начать вдруг пить вино! Это просто вопиющее непотребство!

Аурэлиэль недобро поджала губы и неохотно добавила:

– К тому же они нас тоже не любят.

– Кто, трегонты?

– Да.

– И за что это они вас так?

– Не только нас. Они и людей не любят. И вообще почти никого. Им, видите ли, не нравится, что мы питаемся их неразумными сородичами…

– Растениями, что ли?

– Да. Они называют это варварством. И даже еще хуже. Как будто не понимают, что растения для того и предназначены, чтобы их съедобные части питали животных и Народ. Вот пожирать плоть животных – это и есть самое настоящее варварство. Но до этого трегонтам дела нет. Их беспокоят только страдания изрубленной капусты.

– Охренеть. А курить они позволяют?

– Что делать?..

– Да ничего, это я так.

Кажется, я понимаю, за что эльфы недолюбливают трегонтов. Эти остроухие – своего рода здешний Гринпис. Дикое зверье оберегают, на тысячелетние дубы молятся. Придерживаются строгой вегетарианской диеты. Защитники всякой растительности и вообще природы.

И тут нате пожалте – какие-то ползучие лишайники заявляют, что даже этого недостаточно. Что и растения есть нельзя ни в каком виде, а нужно пить воду и поглощать солнечные лучи. Только в эльфах, несмотря на всю их флорофилию, хлорофилла нетути. Они не растениям родственники, а нам, людям.

Кстати, а вот интересно – почему же это тогда трегонты вино пьют? Оно ведь по сути – перебродивший виноградный сок. Кровь растительная.

Трегонты об этом не знают? Или просто лицемерят?

Папа Римский тоже смотрит на трегонтов с нескрываемым сомнением. Новоприбывшие пока что не озвучили своих намерений и цели визита, но думается, она у них та же, что у явившихся чуть ранее цвергов. Хотят креститься. Христианство движется по миру семимильными шагами. С тех пор, как Ватикан отвернулся от прежней политики расовой дискриминации, число крещеных нелюдей значительно возросло и продолжает увеличиваться.

Но при взгляде на подобных существ невольно озадачишься. Одно дело гоблины или цверги, в общих чертах мало отличающиеся от людей. Точно так же две руки, две ноги, голова с двумя глазами, носом и ртом. Другие рост и пропорции, другие лица, другой менталитет, но все же видно, что родственники. В моем случае сомнений было гораздо больше – меня-то с человеком за километр не спутаешь.

А тут мы вообще имеем нечто, не похожее не только на человека, но и на любое другое живое существо. Странствующие кусты с листьями-парусами. Непонятно, где перед, где зад. Даже голов нету.

Довольно трудно признать что-то подобное своим братом во Христе.

– Ваше Святейшество! – заговорил гоблин-переводчик, внимательно вслушиваясь в шелест стеблей. – Мои господа выражают вам глубокую благодарность за угощение и желают… эм-м-м… желают…

– Так чего они нам желают? – с интересом посмотрел на него папа.

– Это довольно сложно перевести… В буквальном смысле они желают вам дать множество новых побегов и пустить корни в хорошей земле, где много воды и солнца…

– То есть богатства и долголетия, – с ходу перевел папа. – Да пребудет с ними Господь.

– И еще господа трегонты сообщают, что прибыли к вашему двору не с пустыми руками… корнями. Корабль, что доставил к берегам Италии нашу делегацию, доставил также и человека, назвавшегося старинным другом Вашего Святейшества…

– В самом деле? – удивился папа. – И кто же это такой? Не припоминаем, чтобы кто-либо из наших старинных друзей посещал земли трегонтов.

– Он ожидает за дверью, Ваше Святейшество. Он сказал, что вы будете бесконечно рады его увидеть, но не смеет войти, не получив на это вашего благословения…

– Ну что ж, пусть войдет. Впустите этого синьора!

Двери распахнулись, и в банкетный зал вошел человек. Самый обычный человек, ничем не примечательный. Однако при виде него по залу прошло хоровое «А-ах-х!..». Кажется, все присутствующие донельзя поражены появлением этого типа.

– Эль Кориано… – донеслось сразу из нескольких уст.

Глава 23

Итак, это и есть бывший кардинал эль Кориано. Любимец предыдущего Папы Римского и главный кандидат в его преемники.

Как известно, папу избирает совет кардиналов – для избрания необходимо большинство в две трети голосов плюс еще один голос. И до последнего момента все были уверены, что новым папой станет именно кардинал эль Кориано. У него было неоспоримое преимущество. Кардинал да Луко, поддерживаемый оппозицией, не мог ни на что рассчитывать всерьез.

Как я слышал, там произошла какая-то грязная история. Вроде бы не обошлось без антипиара. Про эль Кориано раскопали нечто такое, что отвратило от него даже самых преданных сторонников. Кардинал да Луко был избран подавляющим большинством, а кардинал эль Кориано принародно лишен сана и отправлен в изгнание.

Причем как раз в земли трегонтов.

Выглядит этот эль Кориано вполне обыкновенно. Одет в светское платье – добротное, но не слишком дорогое. На пальце перстень с мутным камнем. Никаких признаков былой принадлежности к духовенству. Среднего роста, лет на вид около пятидесяти или чуть больше. Единственная особая примета – множество черных точек на лице. Скорее всего, последствия какой-то болезни. Оспы или чего-нибудь наподобие – тут такое не редкость.

– Я требую уважения прав человека! – воскликнул экс-кардинал, ожесточенно сжимая кулак.

– Какого конкретно человека? – вежливо уточнил Папа Римский. – Назови нам имя этого обиженного.

– Да, назови имя, фамилию и титул, – поддержал его Торквемада, доставая из карманов перо, чернильницу и кусок пергамента. – И погромче. Я записываю.

– Не какого-то конкретного человека! – исказилось гневом лицо эль Кориано. – А всех человеков, что вышли из чресел Адамовых!

– Ну их всех долго поименно перечислять… – разочарованно вздохнул Леон Второй, подпирая щеку ладонью. – Оставь свою писульку, брат Фома. На этом малом клочке такая пропасть народу все равно не поместится.

– И дров на всех не хватит, – с сожалением согласился Торквемада. – А жаль.

– Да храни их Господь, – отмахнулся папа. – Ты чего еще нам сказать хочешь, милейший? Вина выпьешь? Вино в этом году хорошее уродилось.

Экс-кардинал эль Кориано позеленел, как разгневанная лягушка. Мне его даже немного жалко стало.

Однако он все же собрался с духом. Бывший кандидат в Папы Римские гордо выпрямился, кашлянул в кулак и произнес:

– Я Гитэн эль Кориано, дворянин и испанский гранд. Клевета лишила меня сутаны, но оставила дворянский пояс. Здесь и сейчас я в голос говорю перед вами, ибо молчать уже больше не в силах! Опомнитесь, люди! Опомнитесь! Осознаете ли вы, что творите, безумцы?!

В зале воцарилась полнейшая тишина. Стихли все звуки до единого. Ни движения, ни шепотка. Напряженное молчание – и сотни взглядов, устремленных на обличающего экс-кардинала.

– Я считаю очевидным, что все люди сотворены равными, – понизил голос эль Кориано, обводя присутствующих пылающим взором. – Я считаю очевидным, что все они одарены своим Создателем некоторыми неотчуждаемыми правами, к числу которых принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью. Разве это не так? Разве я в чем-то сейчас ошибаюсь?

– Мы не совсем понимаем, к чему ты ведешь, Гитэн, – осторожно произнес папа. – Мы и раньше слышали от тебя подобные речи. Ты безусловно прав, но нам хотелось бы кое-что прояснить…

– Оставь это переливание из пустого в порожнее, Леон! – гневно воскликнул экс-кардинал. – Ты всегда был мастером никчемной говорильни! Что ты натворил, что натворил?!

– Что ты имеешь в виду, Гитэн? – с интересом спросил папа.

– Оглянись вокруг себя, Леон! Оглянись и полюбуйся на то, что тебя окружает! Грязные, омерзительные твари! Эльфы! Гномы! Гоблины! Цверги! Огры! Воплощенное недоразумение, дикий каприз природы – ходячие растения трегонты! И самое ужасное, самое отвратительное – демон! Демон здесь, в Ватикане! Нет, Леон, я знал, кто ты есть, но такого я не ждал даже от тебя! Да как ты осмелился на такое непотребство, на такое попрание устоев?!!

Томмазо Торквемада невольно кивает. Его взгляды явно совпадают с взглядами эль Кориано. Однако чувство долга пересилило личные пристрастия – великий инквизитор дернул рукой, и на плечи незваного гостя легли ручищи гвардейцев.

– Ты осмелился обвинять земного наместника Господа! – процедил Торквемада. – Сожжение будет слишком мягким наказанием за такое!

– Нет, оставь его пока, брат Фома, – негромко произнес папа. – Дослушаем до конца.

– О, благодарю за такую милость, Леон, – издевательски раскланялся эль Кориано. – Ты всегда был таким… таким… мягкосердечным! Меня тошнит от бесхребетности, более присталой Христовым невестам, чем земному наместнику Господа! И меня тошнит от того, что ты делаешь!

– И что же мы такого делаем?

– Все люди сотворены равными и имеют равные права на все, дарованное Богом, – вновь повторил экс-кардинал. – Я считаю это очевидным и естественным. Разумеется, это не касается женщин, язычников и простолюдинов, ибо властвование и подчинение не только необходимы, но и полезны. Душа властвует над телом, как господин, а разум – над нашими стремлениями, как государственный муж. Также и мужчина по отношению к женщине: первый по своей природе выше, вторая – ниже, и вот первый властвует, вторая находится в подчинении. Тот же самый принцип неминуемо должен господствовать во всем человечестве. На нашей несчастной планете невозможно, чтобы божии творения не были разделены на два класса: благородных мужей, которые повелевают, и всех остальных, которые им служат. Однако люди служащие тоже заслуживают права жить на этой земле подле нас, людей благородных. Но что же касается нелюдей, то мне удивительно, как кто-то вообще может приравнивать этих грязных животных к… к… к…

Эль Кориано начал задыхаться. На глазах выступили слезы – кажется, его ужасно расстраивает само присутствие здесь нечеловеческих существ.

– Господь желает, чтобы люди были счастливы! – наконец выпалил он. – Разве люди не заслуживают счастья?! И разве не очевидно, что счастье людей требует полного уничтожения нелюдей?! Каким же слепцом нужно быть, чтобы не понимать столь естественной вещи?! Опомнитесь, заблудшие грешники! Опомнитесь, люди, и убейте их всех!!!

Молчание. Гробовая тишина, которая наступает сразу после падения чего-то большого и увесистого. Сначала свист воздуха, потом грохот… а потом наступает молчание.

Очень зловещее молчание.

– Мы выслушали тебя, Гитэн, – как-то очень нехорошо улыбнулся папа. – Мы рады, что ты высказал все, что накипело у тебя на сердце. Однако нам не по вкусу твои слова, ибо они тяжелее того камня, что катил в гору Сизиф. Брат Фома, не снимешь ли ты с наших плеч этот груз?

– Разжигайте костер! – прошипел Торквемада, взмахивая рукой.

Гвардейцы опять схватили эль Кориано за плечи. Но тот почему-то ничуть не встревожился, даже мелко захихикал. Словно смешинка в рот попала.

– Сжечь?! – оттопырил нижнюю губу экс-кардинал. – Вы хотите меня сжечь?! Так вот оно какое – ваше правосудие?!

Ему заломили руки за спину. Однако в следующий миг произошло нечто странное. Мне показалось, что я вижу мираж – изображение в воздухе поплыло, заколебалось… и гвардейцы остались растерянно хлопать глазами. Запястья преступника словно испарились из их хватки.

Но эль Кориано никуда не исчез. Он по-прежнему стоит там же, где и стоял… или не совсем там? Поскольку гвардейцы совершенно точно не двигались с места, экс-кардинал все-таки переместился. На пару шагов в сторону. Только произошло это как-то очень странно – точно во сне.

– Сжечь – не значит опровергнуть! – сжал кулак эль Кориано. – Я прав, и вы прекрасно это понимаете!

– Ты неправ, – коротко произнес папа, неподвижно глядя на оппонента. Кажется, его тоже шокировало это странное перемещение.

– Проклятый лицемер, ты лжешь в глаза своей пастве! Как ты можешь смотреться в зеркало, зная, что видишь там лжеца?! Я был изгнан вами, изгнан в земли диких трегонтов! Целый год я не видел человеческого лица! Целый год я скитался по пустыне, проповедуя барханам и колючему кустарнику!

– И теперь ты хочешь отомстить?

– Не за себя! Священное Писание учит нас – не мстите за себя, но дайте место гневу Божию! И именно для этого я и вернулся! Вернулся, чтобы бросить обвинение в лицо преступникам! Вам! Вам всем! Я обвиняю вас в самом страшном преступлении – преступлении против Бога и человека! Вы забыли о Боге и каре, грешники!!!

– Проклятый еретик, ты все-таки это сказал!.. – прорычал Торквемада, странным образом пригибаясь. – Я пойду против своей совести, если оставлю твой грех безнаказанным!..

– Не надо, брат Фома, – негромко произнес Папа Римский, качая головой. – Остерегись делать это здесь. Вокруг слишком много людей.

– В таком случае схватить его! – приказал Торквемада, вытягивая левую руку. Я пораженно на нее уставился – эта ладонь Великого инквизитора оказалась черной, как головешка. – Привязать к позорному столбу и сжечь, сжечь немедленно!!!

– Томмазо Торквемада, я знаю тебя! – воскликнул эль Кориано. – Ты верно служил Его Святейшеству Джулиану, был его правой рукой, его самым верным сторонником! Я знаю, что ты разделяешь мои убеждения! И я надеялся, что здесь и сейчас ты примешь мою сторону! Но я ошибся в тебе! Вы, доминиканцы, называете себя «Domini canes» – псами Господними! И называете с гордостью! Теперь я вижу, что ты оказался самым настоящим псом – псом, по-рабски преданным руке, которая кормит! Тебе нет дела до того, что это за рука, кому она принадлежит, какого она цвета, есть ли на ней когти, пахнет ли от нее серой!.. Тебе ни до чего нет дела, песья душонка!!!

Кажется, Торквемаду хватил апоплексический удар. Так страшно он затрясся, услышав эти обидные слова. Рука задрожала, дыхание участилось. Оскорбленный до глубины души, великий инквизитор уже не находит слов, а только булькает и сдавленно хрипит:

– Сжечь!.. Сжечь!..

– Не трудитесь, я не собираюсь стоять столбом и дожидаться, пока меня сожгут, – брезгливо отмахнулся эль Кориано, шагая вперед. – Я искренне надеялся, что буду услышан, но я все же не настолько глуп, чтобы явиться в логово Зверя, не озаботившись мерами предосторожности.

Полностью игнорируя присутствующих, он подошел к пиршественному столу. Пошарил по нему глазами и цапнул жареную тушку ягненка. На губах экс-кардинала зазмеилась коварная улыбочка. Очень медленно он поднес к ним ягненка и… страстно поцеловал его прямо в губы.

Меня чуть не вывернуло наизнанку. Вот он, значит, какой – некрозоопедофил из детской песенки…

Однако действительность оказалась еще отвратительнее. По-брежневски облобызав ягненка, эль Кориано резко подбросил его в воздух и тут же метнул следом… я не успел разглядеть, что именно. Какой-то камешек вроде бы.

– Я не отступлюсь и не сдамся! – погрозил кулаком экс-кардинал, запахиваясь в плащ. – Я заставлю вас познать ужас и страдания, каких вы еще не знавали!

Гвардейцы, ринувшиеся на него с разных сторон, столкнулись лбами. Эль Кориано снова исчез. На этот раз – бесследно, оставив после себя лишь облако дыма. Телепортировался, судя по всему.

М-да. Еще один колдун. Покойный епископ Каролюс из Дотембрии тоже приколдовывал на досуге, теперь вот и этот, оказывается, втихаря овладел альтернативной специальностью…

Видимо, у них это модно.

Однако сейчас не до раздумий. Эль Кориано исчез, но его колдовство осталось. Жареный ягненок, которого он подбросил к потолку, даже не думает падать. Висит в воздухе и странным образом… раскрывается? Да, раскрывается, как очковый футляр.

– Что-то мне это не нравится… – пробормотал я, на всякий случай выпуская когти. Не знаю, что за мерзость собирается произойти, но вряд ли что-то хорошее.

Ничего хорошего и не произошло. Секундная пауза – и из раскрывшейся тушки выметнулись сотни тончайших нитей, похожих на гитарные струны. Жилы… думаю, это жилы. Однако жилы непомерно удлинившиеся.

Десятка два человек мгновенно упали мертвыми – эти «струны» пронизывают своих жертв, как раскаленная проволока. Еще десятка три закричали от боли, катаясь по полу и зажимая сквозные раны.

Гвардия бросилась закрывать собственными телами папу. Бронированные цверги заученными движениями вскинули щиты, но это не помогло – колдовские нити с легкостью пронзают даже железо, закаленное в подземных горнилах. Помещение наполнилось паническими воплями, народ ринулся к спасительным дверям. Там тут же образовалась пробка.

Кардинал-колдун применил действительно страшную штуковину. Выстрелив «струнами» один раз, пруклятый ягненок тут же втянул их обратно, явно приготовившись стрелять повторно. Десяток таких залпов, и в банкетном зале не останется никого живого.

А судя по тому, с какой скоростью он действует, займет это от силы минуту.

Однако второго выстрела не последовало. Несмотря на длинное описание, с момента первого прошло ровно три секунды. А на четвертую висящего в воздухе ягненка накрыло кислотным ливнем. Я рефлекторно распахнул крылья, взметаясь к потолку, подлетел к колдовской бомбе и бешено заработал когтями, полосуя тварь на лоскутки.

В последний миг существования чудовище все же нанесло ответный удар. Из уже разваливающегося на куски трупа брызнула новая порция полупрозрачных «струн» – и на сей раз все они ударили в меня.

Крылья распахнулись во всю ширь, и я удержался в воздухе. Но моя природная чешуехитиновая броня оказалась бессильна против колдовства. Зубы заскрипели от дикой боли – тело пронзило в сотне мест разом. К великому моему счастью, все раны пришлись на торс и руки – голова оказалась выше области поражения.

Единственный мой уязвимый орган – мозг, оставшийся от прежнего тела, человеческого. Все остальное, в принципе, можно отрезать совсем – я выживу. Конечно, обрадовать меня такой расклад совсем не обрадует, но это все же лучше, чем умереть.

Весь изрешеченный, обливаясь кровью и черной слизью, заполучив множество крохотных дырочек в перепонке, я спланировал на пол.

Выставив алебарды в боевую позицию, гвардия медленно обступает порезанную на ленточки тварь. Сейчас она выглядит совершенно безобидно. Трудно поверить, что этот жареный ягненок чуть не отправил к праотцам всех присутствующих.

Я понемногу начинаю понимать, почему радикально настроенная часть духовенства хочет извести магов под корень. В самом деле – мало ли что им в голову взбредет? Там у каждого второго в башке тараканы размером с кулак. Услышит такой псих приказ своей левой пятки, да и колданет чего-нибудь поганенькое…

Плавали, знаем, на что этот народ способен. Ученые академики тоже частенько отжигают, преподнося миру ядерные взрывы и озоновые дыры, но у них это все же из разряда «хотели как лучше». А вот колдуны любят делать всякую бяку именно целенаправленно. Посмотреть, как людишки засуетятся. Или просто круто выпендриться.

А меня никто даже не спрашивает, в порядке ли я. В голливудском фильме этот вопрос задали бы в первую очередь. Там его задают, даже если человек корчится в предсмертных судорогах. А тут никто не посчитал нужным побеспокоиться.

Яцхен, конечно, тварь живучая, убить меня крайне сложно. И регенерация буквально молниеносная – главное, жрать побольше. Но все равно хотелось бы получить хоть каплю сочувствия.

И дачу на Канарах тоже было бы неплохо.

– Нет, ну это просто песец какой-то, – вслух пожаловался я, колупая затягивающиеся ранки на груди. – Все, буквально все пытаются меня убить. А охотничий сезон на яцхенов еще не начался, между прочим.

– А когда начнется? – спросил услышавший мои слова Торквемада.

– С какой целью интересуетесь, падре?

– С сугубо практической.

Я на всякий случай отступил на пару шагов. С инквизицией у меня довольно сложные и запутанные отношения. Они почему-то ужасно хотят меня убить. А я этого совершенно не хочу.

Такой вот конфликт жизненных целей.

– А что, падре, как же это вы умудрились проворонить такой нехороший кадр? – поинтересовался я у Торквемады. – Хреново работает ваше святое НКВД. Целый кардинал оказался колдуном и врагом народа, а вы проглядели.

– Бывший кардинал, – огрызнулся великий инквизитор. – Гитэн эль Кориано был лишен сана год назад.

– Но колдовать он, скорее всего, умел и раньше, верно? Как я слышал, всего за год таким трюкам не обучишься.

– Да, это так. Но я клянусь Богом, что до изгнания Гитэн эль Кориано не имел никакого отношения к чернокнижию. Я бы знал об этом. Все кардиналы и епископы – все до единого! – находятся под моим личным наблюдением. Я в курсе даже самых мелких их грешков – у кого какая любовница, кто сколько приворовывает из казны Храма, кто любит выпить лишнего, а кто – вкусить яств… Некоторые из них и в самом деле умеют… кое-что… немножко… в границах дозволенного… это не запрещено, к сожалению… Но кардинал эль Кориано в их число не входил. Он всю жизнь ненавидел чернокнижие. На его счет у меня никогда не было и тени подозрения. А это о многом говорит, тварь!

– Значит, все-таки обучился всего за год? Вундеркинд, однако.

– Такое невозможно, – поморщился Торквемада. – По долгу службы мне приходится знать очень многое о чернокнижниках. О их делах, о их возможностях. На протяжении жизни я сталкивался с самыми разными колдунами и ведьмами. Обычно наше общение продолжалось недолго… и заканчивалось чаще всего костром. Однако в Ромеции даже сейчас существует легальная школа магов. Она там всегда существовала. Будь моя воля, эту мерзкую башню давным-давно бы сожгли вместе со всеми обитателями. Мне почти удалось добиться от прежнего папы буллы, запрещающей тайные науки во всех их проявлениях. Вне зависимости от того, противостоит ли чернокнижник Господу открыто или же прикидывается добрым христианином!

– Полагаете, настоящих христиан среди них нет?

– Есть и те, что веруют искренно. У меня немалый опыт – я давно научился отличать еретика, просто глядя в глаза. Если это человеческие глаза, конечно, – зло уставился в мои красные буркала великий инквизитор. – Однако это не имеет значения. Нельзя вырастить пшеницу, не распахав поля. Несколько невинных душ – небольшая плата за полное избавление от ведьмовства и ереси!

– Четко обозначенная политическая программа, – оценил я. – Уважаю, но не разделяю. Так что там с кардиналом-то?

– Обучиться чему-то подобному, – указал на клочья жареного ягненка Торквемада, – всего лишь за год невозможно. Просто невозможно. Как и любая наука, злокозненное чернокнижие требует начинать с малого и постепенно подвигаться к более сложному. Человек сначала учится ползать – и только потом ходить. Неофит, ничего не знающий о тайных науках, за год успеет обучиться только чему-нибудь совсем простенькому. Подвинуть взглядом щепку. Зажечь свечку. Наслать слабый морок. Превратить вино в мочу…

– Ну, это и я умею.

– Ты что, тоже занимаешься чернокнижием, тварь?! – сдавленно зарычал Торквемада… а потом смолк. Дошло, похоже.

– Ладно, насчет этого разобрались, – поспешил сменить тему я. – Но головоломка все равно не складывается. Год назад эль Кориано думать не думал о колдовстве. А теперь вовсю куролесит – и мороки насылает, и телепортируется, и… вообще не знаю, как это назвать. Нестыковочка.

– Существуют способы получить такие силы… быстро, – неохотно произнес Торквемада. – Очень похоже на то, что именно таким способом Гитэн эль Кориано и воспользовался. А это значит, что мне предстоит немалая работа…

Он замолчал, отвернулся и резко зашагал к выходу, даже не глядя по сторонам. Я секунду постоял, а потом легко нагнал его и спросил:

– Что это за способ-то, падре?

– Тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было, тварь, – огрызнулся Торквемада. – Оставь меня.

– А куда мне идти-то?

– Ступай куда хочешь. О дальнейшем мы поговорим завтра, после мессы.

Я разочарованно отстал от него. Мужик весь в делах. Оно понятно – тут самый настоящий теракт произошел. Чувствую, сегодня ночью Томмазо Торквемада и ухом подушки не коснется.

А ведь я только что совершил подвиг. Самый настоящий. Мне, если по-честному, медаль полагается. Или даже орден. И памятная грамота. И наградное оружие. И еще куча плюшек.

Но разве кто-нибудь мне это вручит? Хрена с два. Кругом неблагодарные жлобы. Никто не отдает должное героическому яцхену, спасшему их вонючие задницы, здорово рискуя при этом собственной.

Но великий инквизитор вдруг остановился, чуть-чуть не дойдя до дверей. Не оборачиваясь, он крайне неохотно процедил:

– Я… я благодарю тебя, тварь.

– Что? – поразился я.

– Я благодарю тебя за то, что ты сделал здесь, – с огромным трудом выдавил из себя Торквемада. – Благодарю за спасение жизни Его Святейшества Папы Римского. Ты оказал Ватикану неоценимую услугу. Однако не надейся, что мое отношение к тебе изменится. Ты не перестал быть демоном. И я по-прежнему желаю тебя сжечь.

Сказав это, он коротко кивнул и вышел за дверь. За ним последовали несколько гвардейцев и монахов-доминиканцев. А я остался стоять, обдумывая услышанное. Медаль не медаль, но услышать такое от Торквемады – уже само по себе немало.

Мне показалось, или мои отношения с инквизицей в самом деле чуточку потеплели?

Глава 24

Двадцать четвертое июня тысяча шестьсот девяносто первого года. Рождество святого Иоанна Предтечи. Папская месса.

В соборе Святого Петра проходит торжественная служба. Литургия Слова – сам Папа Римский стоит лицом к алтарю и спиной к прихожанам. Так он символически представляет народ перед Богом, говорит от лица своей паствы. Читает из Священного Писания:

– Ночь прошла, а день приблизился: итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света. Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти. Немощного в вере принимайте без споров о мнениях. Ибо иной уверен, что можно есть все, а немощный ест овощи. Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его. Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его. Помолимся же, братья.

Акустика потрясающая. Собор Святого Петра не просто велик – он огромен. А папа говорит не так уж громко. Однако каждое слово отчетливо слышно в каждом уголке.

Я поерзал на скамье, безуспешно пытаясь примостить хвост поудобнее. Наверное, мне все-таки не стоило сюда являться. Не перестаю ловить на себе взгляды ужаса и отвращения. Демон на мессе – настоящий плевок в лицо общественности.

Однако мой смиренный вид и тот факт, что я сижу себе в соборе Святого Петра, слушаю проповедь Папы Римского и при этом до сих пор не рассыпался в прах, понемногу воздействуют на умы. В Дотембрии было примерно так же – после того, как кардинал дю Шевуа троекратно возлил мне на голову воду, окрестив в католичество, народ чуть в обморок не попадал от благоговения.

Пожертвований в тот день было столько, что хватило бы построить еще один храм. Очень уж впечатляющим оказалось превращение кошмарного демона в доброго католика. Кардинал потом еще несколько раз демонстративно кропил меня святой водой – показать, что мне она больше не опасна.

Кажется, здесь меня планируют использовать аналогичным образом. Папа сейчас читает с кафедры проповедь на тему того, что перед Богом нет ни эллина, ни иудея. Продвигает в массы тезис видового равенства – будь ты хоть огром преклонных годов, Церковь прижмет тебя к груди и облобызает. Шанса на Спасение не лишены даже демоны – главное, искренно уверовать, исправиться и раскаяться в том, что было прежде.

– Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: «поднимись и ввергнись в море», и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет. Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам. И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши. Если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших.

Красиво здесь, ничего не скажешь. Все-таки самый главный храм этого мира. Окна – цветные витражи и мозаика, во всех нишах стоят скульптуры. Преобладают изображения распятого Христа. Вдоль стены расположено четырнадцать картин, изображающих этапы Его крестных страданий. Поет хор – и просто потрясающе поет.

Правда, из-за хвоста мне ужасно неудобно сидеть. Еще относительно недавно во время богослужения вообще не сидели – стояли во весь рост, как в православии. Но два поколения назад в храмах появилось нововведение – деревянные скамьи.

Хотя многие по-прежнему стоят.

Но я сижу. Не на первой скамье, конечно. Там восседают кардиналы в красных сутанах. За ними – епископы в фиолетовых. На почетных местах – короли и герцоги из разных стран.

А мне уделили закуток у самых дверей. Ибо всё еще крепко сомневаются в моем статусе. Вполне возможно, что после мессы собор будут заново освящать – ну так, на всякий случай. Демон все-таки, хоть и католик. Беспрецедентная ситуация – я здесь такой первый и единственный. Да и в нашем мире подобного вроде бы не случалось.

Рядом сидит Аурэлиэль. Она и на мессе дает мне пояснения и указания – чтоб я не ляпнул чего неправильного. Сейчас эльфийка сидит с закрытыми глазами, склонив голову. Тихо-тихо шепчет молитву на родном языке:

– Бtaremma i лa han лa! Na airл esselya, aranielya na tuluva, na carл indуmelya cemendл tambл Erumandл. Бmen anta sнra ilaurлa massamma; ar бmen apsenл ъcaremmar sнv’ emmл apsenet tien i ъcarer emmen. Бlamл tulya ъsahtienna mal бmл etelehta ulcullo. Nбsiл.

За литургией Слова началась литургия евхаристии. Папа торжественно прочел молитву, посвященную страданиям, смерти и воскресению Христа. Поведал о Тайной Вечере, на которой впервые было установлено таинство евхаристии.

Поскольку сейчас папа служит мессу, на нем не обычная папская сутана, а специальное облачение. Длинная тога – альба, на плечи накинута стола – длинный плат, концы которого опускаются на грудь. Поверх этого – казула, покрывающая грудь и спину. На ногах калиги – специальные сандалии и носки. На руках особые литургические перчатки.

Сегодня праздник Рождества Иоанна Предтечи, так что папа одет во все белое – цвет радости и торжества. Вот на мессе в память какого-нибудь мученика или страстей Христовых он был бы в красном – цвет огня и крови. В день скорби и покаяния – в фиолетовом, это цвет пепла. А если месса служится в будний день, без важного повода, священник надевает зеленое.

На алтарь принесли Святые Дары в монстрации – особом стеклянном сосуде. Пресный хлеб и вино. Папа произнес над ними слова, сказанные некогда Христом:

– Сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. Сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается.

Папа благословил Святыми Дарами всех присутствующих и убрал их в дарохранительницу. Началась церемония причащения. Служки принялись разносить освященные хлеб и вино. Теперь, после благословления папой, это уже не просто хлеб и вино, а истинные Тело и Кровь воскресшего Христа, содержащие всю полноту Божества.

Давным-давно, еще в бытность мою человеком, я как-то раз присутствовал на церемонии причащения в православном храме. Там все это происходило совершенно по-другому. Хлеб и вино не раздавали – причащающиеся сами подходили к алтарю, и священник вкладывал им в рот Святые Дары. Ложечкой такой специальной, на длинной ручке. Да и хлеб там не пресный, а квасной.

А здесь все по-другому. В этом мире христианство наиболее близко к католицизму, хотя совпадает все же далеко не полностью. К примеру, евхаристический пост у них отменен – не имеет никакого значения, что ты там ел перед причастием. Иначе вчерашнего банкета мы бы в глаза не увидели.

Тело Христово поднесли и мне. С опаской, с сомнениями, но все же позволили причаститься. Я насколько смог чинно прожевал кусок хлеба и уставился на церковного служку. Тот так и сверлит меня глазами – видно, ждет, что поперхнусь или вообще отравлюсь.

А вот вина мне не дали. Телом и Кровью причащается только духовенство. Миряне ограничиваются одним Телом. Так что вина не досталось даже королям.

После причащения папа лично окрестил цвергского короля и его приближенных. Бородатые карлики стоят угрюмые, насупленные, с подозрением оглядываясь по сторонам. Их кое-как уговорили расстаться с оружием и доспехами, под которыми оказались полотняные рубахи до самых пят. На распашонки похожи. Да и под шлемами обнаружились шапочки, напоминающие детские чепчики.

Этакие бородатые младенчики.

– Месса окончена, – наконец объявил папа, снимая казулу.

Я с хрустом распрямился. По-моему, хвост ужасно обрадовался вырваться на свободу. Не стоило мне вообще садиться – многие же стоят, надо было и мне постоять.

– Ну что, Ариэль, пошли? – спросил я.

– Прекрати коверкать мое имя, – машинально ответила эльфийка.

– Да ладно. Ты моего вообще никогда не произносишь.

– Я его даже не помню.

– Вот видишь.

– Это совершенно разные вещи.

– Почему разные-то? Имя у меня очень короткое и простое – Олег. Всего-то четыре буквы. Неужели так сложно запомнить?

– Может, мне еще и в постель с тобой лечь? – сузила глаза Аурэлиэль.

Я покорно замолчал. Когда в ход идут дамские аргументы, на конструктивной беседе автоматически можно ставить крест.

– Ладно, пошли, – заговорила Аурэлиэль. – Его Величество Гастон пожелал встретиться с тобой. Я обещала тебя привести.

– Я популярен, – согласился я, наблюдая за выходящими прихожанами.

Сам пока держусь в стороне – люди почему-то нервничают, когда в толпе появляется кто-то вроде меня.

Собор наконец опустел. Я двинулся к выходу вслед за эльфийкой, но тут послышалось тихое лязганье и шорох рясы. Меня окликнули:

– Остановись, тварь. Тебе еще рано покидать сии стены.

Знакомый голос. Я повернулся и смерил взглядом низко надвинутый монашеский капюшон. Лица по-прежнему не видно.

– Фра Томмазо… – испуганно сглотнула Аурэлиэль, прячась за меня.

На нее Торквемада даже не взглянул. Лишь коротко бросил:

– Можешь идти, девица. На сегодня твои обязанности закончены.

Аурэлиэль молча сделала реверанс, коротко коснулась моего плеча – на сей раз без брезгливости! – и торопливо выскользнула за дверь.

Ее можно понять. Когда великий инквизитор приказывает прыгать, ты даже не спрашиваешь, на какую высоту. Ты просто прыгаешь, без раздумий.

– Следуй за мной, тварь, – поманил костлявым пальцем Торквемада.

– Куда? – для порядка уточнил я.

– В исповедальню.

Ясненько. Меня в очередной раз будут допрашивать. Надеюсь, на этот раз обойдется без анкетирования.

– Господь ненавидит грех, а не грешника, – сурово молвил Торквемада, шагая по мозаичному полу собора. Судя по шлепающим звукам, обуви на нем нет – босые ступни. – Даже если грешник – нечистая тварь. Конечно, я бы предпочел решить это более быстрым способом…

– Костром?

– Да. К сожалению, сжигать тебя мне пока что не позволено. Его Святейшество порой проявляет излишнее мягкосердечие. Но я не теряю надежды переубедить его в отношении тебя.

– Ну спасибо вам, падре.

– Да не за что.

Мы вошли в исповедальню. Блин, я еще ни разу в жизни не исповедовался по всем правилам, как положено. Кардинала дю Шевуа формалистом не назовешь, он правилами частенько пренебрегает.

Торквемада уселся на жесткий стул и холодно произнес:

– На колени.

Я послушно опустился и спросил, оглядываясь по сторонам:

– А тут разве не должно быть какой-нибудь перегородки или чего-нибудь наподобие?

– Обычно да, ты прав. Грешник исповедуется не перед священником, но перед Тем Единственным, кто вправе даровать прощение. Богом Всевышним.

– А священник тогда для чего?

– Священник – только свидетель исповеди, и не более того. Он может быть слабым в вере, может быть хулителем и еретиком, может быть законченным мерзавцем – в данном случае это не имеет никакого значения, ибо не священник отпускает грехи, но Бог через посредство человека. Перегородка помогает грешнику ощутить, что обращается он не к человеку, а к Богу. А также помогает грешнику остаться неузнанным. Хотя это не имеет особого значения – ни один священник не нарушит тайны исповеди. За такое преступление следует немедленное отлучение от Церкви.

– А если я, скажем, признаюсь, что кого-нибудь убил? Разве священник не обязан настуча… доложить куда следует?

– Нет. Он обязан хранить молчание даже если ты признаешься, что являешься Антихристом… кстати, в нашем случае это довольно близко к правде. Тайна исповеди не может быть нарушена ни при каких обстоятельствах.

– Совсем-совсем ни при каких?

– Ну… одно исключение есть… – неохотно произнес Торквемада. – Если кающийся признается в каком-то действительно вопиющем грехе, священник может испросить у папы разрешения нарушить тайну. Только папа вправе даровать такое разрешение – больше никто.

– Ладно, общую суть я уловил. И где эта перегородка?

– У нас особый случай. Ты не человек. Ты нечистая тварь. Во время исповеди я буду смотреть тебе в глаза и искать ложь. Что же касается меня, то я… я тоже не просто священник. Я вообще не священник – я простой монах ордена святого Доминика.

– И еще великий инквизитор.

– Да, и это тоже. И именно поэтому тебя исповедую я, а не кто-либо другой. Если я замечу Тьму в твоем сердце, ты больше никогда отсюда не выйдешь. А теперь положи руку на Библию.

– Какую именно руку? – подвигал в воздухе шестью ладонями я.

– Любую, – скрипнул зубами Торквемада.

Я положил руку на переплет из телячьей кожи и… резко ее отдернул.

– Ай! Она жжется!

– Что-о-о-о?!! – привстал Торквемада, резко вскидывая левую ладонь.

– Шучу, – торопливо исправился я, кладя руку обратно. – Шутка. Просто шутка. Видите, все нормально, все в порядке.

– Я ненавижу шутки.

– Понял, виноват, больше не буду.

Торквемада крайне неохотно уселся обратно. Пристально уставился на меня и процедил:

– У тебя слишком много зубов…

Тут с ним не поспоришь, зубов у меня много. Не знаю, сколько именно, как-то ни разу не приходило в голову пересчитать. Но много. Может, штук сто.

Хотя он вряд ли имеет в виду зубы в буквальном смысле.

– Ну и что мне сейчас делать? – осторожно спросил я.

– Исповедоваться. Рассказать мне обо всех своих грехах.

– Блин, тут даже не знаешь, с чего начать…

– С самого начала. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай, ничего не скрывая. Понял?

– Угу. Начинайте, падре.

– Отвечай, тварь, имеешь ли твердую веру в слово Божие и учение Святой Церкви?

– Да… думаю, да.

– Не страдаешь ли от нападения на твою душу частых сомнений в истинах святой веры?

– В частых – не страдаю. Но иногда сомнения, конечно, приходят…

– Не допустил ли когда сомнения и неверия в Промысел Божий?

– Бывают моменты… – неохотно признался я. – Вот недавно был один случай, когда сильно засомневался…

– Не страдаешь ли бесчувствием и окаменением сердца в деле веры?

– Да нет, не думаю. Хотя и не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Не был ли когда безбожником или не сочувствовал ли пагубному учению безбожников?

– Нет, точно не был.

– Не сочувствовал ли ты когда еретическим лжеучениям?

– Не сочувствовал. Я про них ничего и не знаю.

– Не подвергался ли когда отчаянию в своем спасении по случаю каких-либо тяжких грехов, тобой соделанных?

– Подвергался… Я вообще очень сомневаюсь, что у демона есть шансы на спасение…

– Я тоже. Но ты должен прикладывать к этому все усилия. Не страдаешь ли ты духом уныния?

– Страдаю, еще как страдаю. У меня постоянно хандра. Жить не хочется, а хочется устроить своему черепу освежающий душ из когтей. Суицидальные наклонности. Хотя на самом деле это я больше треплюсь, если честно. Если б на самом деле хотел убиться, так давно бы уже убился.

– Не испытываешь ли ложного и вредного для спасения души страха вражеского?

– Да вроде нет… – с сомнением ответил я, снова не совсем понимая, о чем вообще речь.

– Не обращался ли когда к волшебникам, гадателям будущего и ворожеям? Не желал ли чрез них узнать будущее или получить облегчение от болезни, или избегнуть несчастья?

– Было, не раз. Память мне возвращали волшебством, еще кое-чего… А это разве запрещено? У вас же вроде только темное колдовство запрещено?

– Да, не всё волшебство запрещено. Но всё – греховно. Не повинен ли ты греху суеверия? Не веришь ли в счастливые и несчастливые дни, встречи и другие приметы?

– Нет, не верю. Фигня это все. Я только число тринадцать не люблю. Несчастливое оно какое-то.

– Не гадаешь ли о будущем по книгам Священного Писания?

– Да я и не умею.

– Не ленишься ли молиться Богу?

– Ленюсь. Постоянно забываю. Да и не умею толком. Не научили в детстве.

– Не любишь ли тварь больше Творца? Не пристрастился ли к чему-либо земному до забвения Бога?

– М-м-м… Вроде как нет… Хотя тут надо подумать, припомнить все хорошенько…

– Не допустил ли греха человекоугодия, то есть не льстил ли кому и не одобрял ли худых дел?

– Да нет. На хрена мне кому-то льстить?

– Не надеялся ли на человека более, чем на Бога?

– Да при моей жизни только на Бога надеяться и остается. От людей я уже давно привык ничего не ждать.

– Не надеялся ли только на свои силы, на свое богатство, на свои нравственные силы в деле спасения?

– Ну, сам себе не поможешь, так никто не поможет… Но с другой стороны, конечно, и волдырь не вскочит, если Бог не захочет.

– Любишь ли Бога больше всего на свете, больше отца, матери, детей, собственной жизни?

– Отец и мать у меня давно умерли. Детей никогда не было. А жизнь… да я ее терпеть не могу. На хрен кому нужна такая жизнь? Так что ответ – да.

– Не повинен ли в грехе неблагодарности Богу за Его бесчисленные благодеяния тебе?

– А где тут благодеяния-то? – хмыкнул я, рассматривая серый хитин на предплечьях. – Хотя с другой стороны, если рассудить – я до сих пор жив, условия вполне терпимые, последнее время вообще так неплохо провожу… Благодарен, наверное.

– Не заражен ли страстью любостяжания или сребролюбия?

– Отродясь за собой такого не замечал. Я не жадный.

– Не предаешься ли чревоугодию, сластолюбию, особенно пьянству?

– Пьянству – умеренно. А вот чревоугодию – буквально во весь рот. Жру за десятерых и все равно не наедаюсь. Виноват.

– Не страдаешь ли гордостью или честолюбием? Не превозносишься ли своими дарованиями, заслугами или добродетелями?

– Какими там заслугами… Нечем превозноситься-то. Обычный среднестатистический яцхен.

– Не согрешил ли лицемерием, то есть не казался ли ты для приобретения славы от людей благочестивым, не имея истинного благочестия в душе?

– Было, грешен. При моей внешности без этого не обойтись. Только это не ради славы, а ради нормального существования.

– Носишь ли на себе Крест Христов – орудие нашего спасения?

– Ношу. Только часто теряю. Цепочка постоянно рвется. А в Лэнге вообще не носил – конспирацию соблюдать надо было.

– Не повинен ли ты в грехе богохуления, если не словом, то мыслью?

– Словом – не было. А в мыслях, бывает, такое завернешь… Особенно в хреновые моменты жизни.

– Не роптал ли на Бога в болезни, нужде и в несчастьи?

– Роптал. Постоянно жаловался. Даже скулил, можно сказать.

– Не сознаешь ли себя виновным в грехе кощунства, который бывает тогда, когда неуважительно кто относится к священным предметам, осмеивает их и оскорбляет их святость?

– Терпеть такого не могу. Мерзко выглядит.

– Не был ли когда невнимателен во время молитвы или богослужения и всуе, то есть только устами, а не сердцем, призывал имя Господне?

– Было. Бывает, кардинал меня заставляет молиться, я бормочу нужные слова, а сам о чем-нибудь постороннем думаю… Но я с этим борюсь.

– Не клялся ли когда ложно, то есть не утверждал ли клятвою того, чего не было?

– Один раз поклялся своим сердцем, но забыл, что сердца-то у меня нету. Случайно получилось, не специально. А так вроде больше ничего.

– Не согрешил ли когда клятвопреступлением, то есть не исполнил законной клятвы?

– Клятва – это святое. Уж я навидался, что бывает, когда их нарушаешь.

– Не нарушил ли когда данных Богу обетов?

– Да я их и не давал ни разу. Настоящих.

– Не божился ли? Не призывал ли имя Божье всуе в обыкновенных разговорах или без должного благоговения? Не принуждал ли кого к божбе?

– Много раз. В моем родном мире на это сквозь пальцы смотрят.

– Не утаил ли чего на исповеди по ложному стыду?

– Ни разу. Прозрачный, как стекло.

– Не призывал ли Бога и святых Его на помощь в дурных делах, а также при обмане в торговле?

– Ну тут смотря что считать дурными делами… Бывали дела спорные, которые фиг поймешь – хорошо или плохо… Но Бога при этом вроде не призывал.

– Не повинен ли ты в грехе неуважения святых праздников? Не работал ли ты без нужды в дни воскресные и праздничные, или не заставлял ли своих подчиненных работать в праздничные дни?

– Подчиненных у меня нет. А сам… у меня с календарем проблемы. Я вообще с трудом представляю, когда какой день. А из церковных праздников на память только Рождество знаю. Ну плохо я в этом разбираюсь.

– Не уклонялся ли от богослужения в праздничные дни?

– Да я богослужение вообще мало когда посещал… Рожа не способствует.

– Всегда ли стоял в храме со страхом Божиим, верою и благоговением?

– Старался. Хотя выходило не всегда. Один раз, помню, даже заржал нечаянно – анекдот смешной рассказали.

– Не веселился ли бездумно в праздничные дни вместо того, чтобы, по заповеди Божией, «святить» день Господень?

– Ну я вообще как-то редко веселюсь…

– Сознаешь ли долг благотворить храму Божиему, подавать на его нужды?

– Долг сознаю. Но денег в карманах обычно ни шиша. Да и сами карманы не всегда бывают.

– Не ленился ли трудиться в будние дни?

– Лентяй по жизни. Сам себе противен иногда.

– Употребляешь ли в праздники время на чтение слова Божия и духовных книг, на молитву, духовные размышления и добрые дела?

– Добрые дела всегда стараюсь делать… если не сильно в лом. А вот остальное редко случается. Склад характера у меня неподходящий для духовных размышлений.

– Не согрешил ли когда-либо непочтительностью к родителям?

– Пока были живы – любил, чтил, уважал. Правда, тут есть один нюанс… У меня отец не совсем родной… ну так уж вышло, что мой биологический отец – демон. Запутанная история. Он меня зачал и свалил куда подальше, а спустя годы вернулся и прирезал всех. Мать, отца-человека, брата, сестренок… Потом много всякого еще случилось, но в конце концов я оказался вот в этом теле и встретился с моим биологическим батей. И убил его. Такая вот петрушка.

Торквемада на несколько секунд замолчал, обдумывая услышанное. Потом тяжело вздохнул, покачал головой и продолжил:

– Всегда ли сохранял в душе своей беспредельную сыновнюю любовь к своему отечеству?

– Всегда. Я патриот до мозга костей. Слава России.

– Не согрешил ли непочитанием начальников гражданских: ропотом, порицанием, пересуждением их действий?

– Да много раз. Я начальства всякого вообще не люблю. Хотя вот Путина поддерживаю всеми шестью руками. Обязательно бы за него голосовал, только у меня гражданства нету. На родине давно мертвым числюсь.

– Не согрешил ли непочтительностью к пастырям церкви?

– Тоже много раз. Епископа Каролюса в голос материл. Или вот Носящий Желтую Маску – в принципе, тоже жрец. Только не Бога, а Древних. Его я вообще терпеть не могу.

– Не допустил ли когда неуважения к старшим по возрасту?

– И в этом виноват. На возраст вообще не смотрю – только на характер.

– Не обращался ли когда несправедливо, грубо и сурово с подчиненными? Не притеснял ли их платой за труд?

– Да нету у меня никаких подчиненных, сказал же. Вот разве что слуги были в замке Лаларту… Их я и вправду платой за труд притеснял – вообще ничего не платил. Но там так принято.

– Не допускал ли ропота по отношению к тем, кому служишь? Не позволял ли себе небрежности при исполнении своих обязанностей?

– Тысячу раз, наверное. Даже вспомнить всего не могу.

– Заботишься ли о воспитании своих детей? Приучаешь ли их ко всему доброму и святому – к послушанию, любви к правде, молитве, трудолюбию? Внушаешь ли им любовь к Богу, ближним и Церкви Божией с ее спасительными обрядами и уставами? Обуздываешь ли дурной их характер разумными мерами наказания, соединенными с кротостью и справедливостью? Не подаешь ли им дурной пример своей жизнью?

– Да нету у меня детей, сказал же. Если появятся – тогда и начнем думать. Хотя откуда им появиться…

– Хорошо, тогда следующий вопрос пропускаем, раз детей нет. Отвечай, тварь, не подстрекал ли кого к побоям и вообще к причинению вреда для здоровья ближних?

– Да вроде как нет. Сам обычно справляюсь – нафига еще подстрекать кого-то?

– Не допустил ли кому умереть, хотя и мог бы спасти его от смерти?

– Было. Много раз. В Лэнге море рабов – и все постоянно умирают. И я, в принципе, мог там много народу спасти. А почти никого не спас. Конспирацию блюл. Зря, как выяснилось. Даже лучше было бы, если б я еще быстрее провалился.

– Не согрешил ли против шестой заповеди закона Божия, запрещающей не только лишение жизни ближнего, но и всякое оскорбительное слово или действие и ненависть против него?

– Даже не могу сказать, сколько раз согрешил. Руки буквально по локоть в крови. Конечно, в основном самозащита или чтоб спасти кого-нибудь… Но было неоднократно, что мог не убивать, а все равно убивал. А уж про оскорбительные слова и действия вообще молчу – я без этого и дня-то не прожил.

– Не раздражителен ли ты в семье и коллективе, с которым работаешь?

– Семьи нету. А в коллективе стараюсь быть спокойным, как танк. Иногда, бывает, срываюсь – ну так это ж со всеми бывает. Тем более, что здесь ко мне все относятся, как к дерьму последнему. Да и в других местах тоже. Неприятно, знаете ли.

– Оказываешь ли милосердие твоим ближним? Помогаешь ли им в нужде? Утешаешь ли их в горе и несчастии? Любишь ли их как самого себя?

– Самого себя я терпеть не могу. Так что да – ближних люблю так же, как себя, и даже сильнее. Помогать в беде стараюсь всегда – чтоб карма хорошая была и все такое. Я вообще добрый и хороший. В целом. Только настроение иногда плохое бывает.

– Старался ли примиряться с враждующими и содействовал ли к примирению находящихся во вражде? Не позволял ли себе когда-либо жестоко обращаться с твоими домашними животными? Не морил ли их когда голодом и не бил ли их когда без милосердия? Не мучил ли животных или птиц и не наслаждался ли их мучениями?

– Эх сколько вопросов-то разом… С враждующими примиряться стараюсь изо всех сил. Вот недавно с одним огром мы подрались, но потом все миром порешили – даже скорефанились немножко. Домашних животных у меня нет. Голодом никого не морил. Зверюшек и птиц никогда не мучаю – убиваю быстро и безболезненно. А потом съедаю.

– Не покушался ли когда-либо на самоубийство? Не сокращаешь ли жизнь свою невоздержанием, пьянством, излишними трудами и заботами?

– На самоубийство – неоднократно. Буквально каждые десять минут – предсуицидальное состояние. А жизнь… да хрен его знает, сокращаю я ее или нет. Я вообще не уверен, сколько буду жить. Может быть, вечно. А может быть, уже через пару лет состарюсь и помру. Сколько вообще живут яцхены, знаете? Я вот не знаю.

– Деятелен ли ты в деле своего спасения?

– Так сам себя не спасешь – никто не спасет. Конечно, деятелен. Всеми когтями цепляюсь. Когда хандра не накатывает, конечно. В такие минуты буквально сдохнуть хочется.

– Не считаешь ли грехом лечиться?

– Чего это вдруг? Не считаю, конечно. «Айболит» вообще в детстве любимой книжкой был. Лечиться, лечиться и лечиться, как говаривал классик.

– Не согрешил ли ты против седьмой заповеди закона Божия, запрещающей блуд, прелюбодеяние, всякую плотскую нечистоту?

– Падре, у меня нет половых органов. Вообще нету. До сих пор не выросли. Ну каким образом я могу согрешить прелюбодеянием? Вот вырастут, тогда посмотрим… если вообще вырастут когда-нибудь. Я уже разуверился, честно говоря. Фиг знает, что там эти доморощенные франкенштейны с моими генами намудрили.

– Не услаждался ли когда нечистыми плотскими помыслами?

– Да нет, давно уже нет. Чего зря мучаться-то?

– Не страдаешь ли нечистыми плотскими похотями?

– Это нетрадиционка, что ли? Ну, если учесть, что самок яцхенов в мире не существует, для меня любой секс – зоофилия по сути. А если я даже и встречу где-нибудь самку яцхена… блин, да я от нее убегу! Лалассу рассказывал, что самки нашего вида втрое крупнее самцов и пожирают партнера после соития. Хотя может и наврал, конечно… Лалассу вообще трепло редкостное.

– Не соблазнил ли ты, то есть не навел ли кого-либо на грех своим словом или действием?

– А как вы это себе представляете, падре? Кого и каким образом я могу соблазнить? Покажите мне таких долбанутых.

– Избегал ли соблазнов ко греху? Не ходил ли в те собрания, где оскорбляется нравственное чувство? Не смотрел ли на те картины и не читал ли тех книг, которые изображают и описывают нечистую любовь?

– Бывает иногда от нечего делать. «Плэйбой» рассматриваю, порнуху гляжу иногда… Когда возможность представляется. В последнее время что-то редко.

– Не желал ли присвоить чужой собственности, или даже присвоил при помощи обмана или тайного хищения, грабительства, взяточничества, тунеядства, или при помощи лихоимства, которое состоит во взимании непомерных процентов с людей нуждающихся и бедных?

– Частенько желал и присваивал. И тайком воровал, и силой отнимал. Взяток не брал – не дает никто. Тунеядством… а как это можно присвоить что-то чужое тунеядством? За собой такого точно не помню. Ростовщичеством тоже не занимался.

– Не допускал ли ты в торговле какого обмана продажей испорченного товара, неверным весом и мерой?

– Отродясь ничем не торговал. Из меня бизнесмен, как из мочи прохладительный напиток.

– Не согрешил ли против ближних какою-либо ложью или хитростью, с целью повредить их благосостоянию или присвоить нечто из их имения?

– Мошенничество, что ли?.. Да нет, вроде как не замечен. Я обычно в лоб работаю, грубой силой. Оно мне проще как-то.

– Не говорил ли когда ложь?

– Тысячу раз. Сами попробуйте побыть таким, как я – тоже врать научитесь.

– Не осуждал ли своих ближних? Не передавал ли дурную молву о других? Не любишь ли слушать пересуды и по ним судить о других?

– Грешен, грешен, грешен.

– Удерживаешься ли от празднословия?

– Языком почесать люблю, виноват. По жизни трепло. Наследственное, наверно.

– Не любишь ли смеяться над другими?

– Да просто обожаю. Ради острого словца не пожалею и отца.

– Не скрывал ли истины на суде? Не оклеветал ли кого?

– Судиться пока что ни с кем не доводилось. Клеветать не клеветал.

– Не читал ли книг лживых, порочащих Святую Церковь, Спасителя? Не пересказывал ли этой лжи другим людям?

– Тут попробуй не почитай… Я же в советской школе учился. Нам там много всякого говна рассказывали на тему научного атеизма. Типа того, что Бога нет, люди – просто говорящие обезьяны, а после смерти будет только грязь и могильные черви. И ведь верили – все по науке, как же…

– Не завидуешь ли ближнему своему, – его богатству, счастью, здоровью, его способностям, его успеху в жизни?

– Завидую. Я каждому человеку завидую. Просто потому, что он человек. Я тоже хочу. Хотя может и не хочу уже. Хрен его знает. Желаний много и все противоречивые.

– Борешься ли с дурными помыслами и нечистыми пожеланиями?

– Изо всех сил борюсь. Только не всегда получается.

– Не согрешал ли гордостью, превозношением, оправданием собственного нерадения в жизни духовной и обыденной?

– А кто не согрешал-то? Такая уж у нас природа – всегда искать себе оправдание, чего бы ни натворил. В «Преступлении и наказании» об этом очень хорошо рассказано. Федор Михайлович глаголом жег, как никто.

– Не проявлял ли недоверия, или даже ропота на Божий Промысел о тебе?

– Ну я хочу надеяться, что все это для чего-то было нужно. Очень не хочется думать, что надо мной просто целенаправленно издеваются – ну так, чисто по приколу. Хотя мне не привыкать быть лабораторной крысой…

Торквемада замолчал. Кажется, у него наконец-то иссякли вопросы. Я нервно дернул хвостом, гадая – что он извлек из этого потока бессвязностей? Вдруг сейчас встанет с табуретки и прикажет отправить меня на костер?

Не то чтобы это так уж сильно пугало, но как-то не хочется сваливать с общего праздника. У меня Пазузу до сих пор не пойманный и вообще.

– Я выслушал твою исповедь, – помолчав, произнес великий инвизитор. – И я не услышал в твоих речах лжи. Не знаю, все ли истина, что ты говорил, но сам ты несомненно веришь в свою правоту.

– И что теперь? Я все рассказал. Чего-нибудь еще надо?

– Просто рассказать о своем грехе – недостаточно, – наставительно произнес Торквемада. – Покаяние действенно лишь когда ты искренне сожалеешь о своих грехах и твердо намереваешься впредь грехов избегать. Также тебе придется исполнить епитимью, которую я на тебя наложу. Чтобы примириться с Господом, ты должен ежедневно пасть на колени перед Богом со словами «Господи, помилуй меня!». Если ты не преисполнен демонской гордыни, как прочие твои собратья, ты сможешь исполнить это условие.

– Гордыни не преисполнен. Смогу без проблем. Что-нибудь еще? Может, отжаться разиков пятьсот? Или ведро клюквы съесть, не поморщившись?

– Нет. Еще ты прочтешь молитву Господню три тысячи раз.

– Три тысячи?!

– Шесть тысяч раз! – повысил голос Торквемада.

– Да вы что, падре, охренели?!

– Двенадцать тысяч раз!!! – взревел великий инквизитор. – И каждое произнесенное тобой слово недовольства увеличит епитимью еще вдвое!!!

Я скис и замолчал. Двенадцать тысяч раз прочитать «Отче наш»! Конечно, это короткая молитва, ее за полминуты прочесть можно… но двенадцать тысяч раз?! Боюсь, выполнять урок придется долго-долго…

– Ты грешен, нечистая тварь! – процедил Торквемада. – Ты черен от грехов! Чтобы избавиться от наказания вечного и обрести благодать, тебе придется через многое пройти, тварь! Но я помогу тебе в этом, ибо таков мой долг. Ты выполнишь наложенную мной епитимью – выполнишь с радостью и благодарностью за то, что она столь мала и легка. После этого твое покаяние будет завершено, и ты очистишься. Склонись.

По-прежнему стоя на коленях, я покорно согнулся как уж сумел. Мне на лоб легла жесткая ладонь. Перед лицом закачался маленький серебряный крестик на цепочке.

Торквемада промедлил несколько секунд, словно к чему-то прислушиваясь, и медленно произнес:

– Властью, полученной от Самого Христа, я отпускаю твои грехи, тварь. Тебе предоставляется индульгенция. Поднимись.

Я выпрямился. Не замечаю в себе никаких изменений. Конечно, их и не должно быть, но все-таки…

– Ты можешь идти, тварь, – сурово сказал великий инквизитор. – Теперь ты предоставляешься сам себе.

– Эм-м… Падре, я это… ну, спасибо вам за… за все.

– Не благодари. Я делаю это не ради тебя, а только потому, что таков мой долг. Если бы мне предложили выбор, я бы все-таки предпочел тебя сжечь.

– Понятное дело. Кстати, вы сказали, что мне индульгенцию дадут?..

– Я уже ее тебе предоставил.

– Где?

– Как это где? Ты вообще знаешь, что такое индульгенция?

– Ну… Бумажка такая. Сертификат, что грехи отпущены.

– Я вижу, что твои познания удручающе прискорбны, – вздохнул Торквемада. – Индульгенция – это прощение твоих грехов, тварь, ибо одного лишь отпущения грехов недостаточно. Отпущение дает раскаявшемуся возможность воссоединиться с Церковью и избежать вечной кары в Преисподней. Однако временной кары отпущение грехов не снимает. Ты все равно будешь наказан – болезнями ли, лишениями ли, иными ли страданиями. Если не при жизни – так после смерти, в Чистилище. Однако благодаря заслугам святых и Самого Христа можно предотвратить и временную кару. Церковь накапливает и хранит эти заслуги – и может предоставить любому из паствы своей прощение. Индульгенцию. Однако индульгенция действует не сама по себе – это не волшебство, не заклинание, как ее воспринимают недалекие умы. Она действует лишь в том случае, если ты искренне раскаиваешься в грехах своих и всем сердцем желаешь более их не совершать. Только в этом случае тебе будет даровано прощение свыше.

– Так никакой бумажки что, не будет?

– Нет. Когда-то индульгенции действительно заверялись специальными сертификатами – для маловеров, которым непременно требовалось что-то ощутимое, что-то, чего можно коснуться и положить в карман. Однако со временем в наших рядах завелось немало стяжателей и корыстолюбцев, которые стали выдавать их за плату, пренебрегая своим истинным долгом. Несмотря на регулярные чистки, количество злоупотреблений в конце концов стало так велико, что сертификаты пришлось отменить. А продажа индульгенций вот уже полтора столетия категорически запрещена. Уличенного в этом преступлении ждет немедленное отлучение от Церкви.

– И вы мне только что дали такую индульгенцию, падре? На все грехи разом?

– Да. На все, которые ты совершил до этого момента, если только ты искренно в них раскаиваешься. Милость Божья не знает границ и пределов. Но действовать полученная тобой индульгенция начнет только после того, как ты выполнишь наложенную епитимью. А теперь ступай, тварь.

Глава 25

Когти чуть слышно цокают по камням. Тихо шуршит ряса. Я снова ее надел, закутавшись так, чтобы не проглядывало и клочка кожи.

А как иначе-то? Я нахожусь здесь с разрешения самого папы, но шестируким чудовищем быть не перестал. Мне совершенно не хочется наблюдать, как прохожие разбегаются в панике.

К тому же сейчас я не в самом Ватикане, а в Ромеции. Здешний аналог Рима отделен от Ватиканского холма широкой полосой, на которой запрещено что-либо строить. Святая земля не должна граничить с жилищами мирян.

Не так давно мы посещали большой ливонский город – Хаарог. А после него еще парочку маленьких в разных немецких княжествах. Во всех них я наблюдал очень неприглядную картину – теснота, грязь, помои льют прямо из окон…

Никакого сравнения с тем, что вижу здесь. Ромеция – удивительно красивый город. Улицы и площади широкие и просторные, вымощены светлым камнем. Устроены водосливные желоба и помойки – мостовые чистые, аккуратные.

Здания тоже выстроены не абы как. Эта страна породила множество великих скульпторов и архитекторов. Величественные, монументальные постройки заставляют замирать сердце, которого у меня нет. Многие сохранились еще со времен древней империи – мавзолей Адриана, ныне носящий имя Сент-Анджело, арки Тита и Константина, до сих пор помнящие триумф великих императоров…

Гуляя по городу, я повидал немало диковинок. Не стану подробно останавливаться на чудесах архитектуры – они во многом совпадают с теми, что до сих пор украшают Рим моего родного мира. Но есть в здешней Ромеции и такие вещи, которых Италия двадцать первого века в глаза не видывала.

Например, гоблинское гетто. Такие есть почти во всех городах Европы, но нигде больше не достигают таких размеров. Свыше тридцати тысяч гоблинов в одном месте.

Местечко не самое приятное – гоблины нечистоплотны и быстро загаживают любую территорию. Жуткий свинарник и вонь. Однако именно в этих трущобах расположен университет лингвистики, в котором подготавливают лучших на континенте переводчиков. Все до единого профессора – гоблины, матерые языковеды.

Один такой профессор даже предложил мне купить из-под полы бутылочку вишневой самогонки. На шести языках предложил.

Или взять эльфийский квартал. Обычно эльф в человеческом городе – гость, явившийся по каким-то своим надобностям и не собирающийся задерживаться надолго. Ромеция – один из немногих городов, где эти остроухие эстеты согласны жить постоянно.

В отличие от гоблинского гетто эльфийские территории блистают чистотой, а архитектура затмевает все, возведенное человеческими руками. Чего невозможно отнять у эльфов – их врожденного чувства прекрасного. Музыка, живопись, поэзия для них – не искусство, а повседневность, такие же естественные вещи, как речь или ходьба. Эльфы даже глотки режут с удивительным изяществом.

А это банк. Огромное шестиэтажное здание, чем-то похожее на знаменитый Форт Нокс. Крупнейший банковский дом Европы – Лага Стэк. Принадлежит он не людям, а гномам – эти бородатые коротышки скопили в своих подземных сейфах неимоверное количество золота.

Здесь, в Ромеции, только филиал – главная штаб-квартира находится в Лясси Лянель, одной из двух гномских столиц. Гномы так влиятельны именно благодаря своим богатствам – добрая половина европейских королей ходит у них в должниках.

А вот огромная площадь, в центре которой высится спиралевидная башня. Это школа чародеев – единственное учреждение в Европе, имеющее официальное право обучать волшебников. В этом мире всякий уважающий себя король непременно держит на довольствии придворного мага. Не столько для каких-то серьезных нужд, сколько ради престижа. Король хвастается своим волшебником, как породистым скакуном или красотой фаворитки.

Надо сказать, маги в этом мире постоянно балансируют на грани. Церковь относится к ним крайне неприязненно, не упуская ни единой возможности поприжать в правах. Единственная разрешенная школа находится именно в Ромеции, поскольку здесь за ней легче всего приглядывать. Рядом с Ватиканским холмом даже самые грозные чародеи ведут себя тише воды, ниже травы.

А на центральной городской площади – легендарная колокольня Благовещения. Высочайшее здание на всей планете. Пристроено оно не к церкви, как обычно бывает, а к ратуше. Ратуша в Ромеции тоже немаленькая – все же крупнейший город Европы! – но рядом с башней колокольни она просто теряется.

По меркам современной Земли эта верхотура – не такая уж и верхотура. Двести восемьдесят метров. В моем родном мире можно найти десятки более высоких зданий. Однако все они построены в двадцатом, а то и двадцать первом веке, с помощью современных технологий. А попробуйте-ка отгрохать что-нибудь подобное в диком средневековье! Даже пирамида Хеопса вдвое ниже. Это чудо архитектурной мысли возводили больше сорока лет, а зодчих было двое – гном и эльф. Местные Постник и Барма.

Подниматься на колокольню Благовещения придется целый час, если не больше. Лифтов-то нету. Но уж зато сверху, говорят, открывается непередаваемая панорама. Всю Ромецию видно – даже с предместьями. Благо других высотных зданий нет, обзор ничто не загораживает.

Сначала я хотел было туда подняться, но заленился. Напряжно мне по такой длинной лестнице карабкаться. Взлететь было бы гораздо быстрее. На худой конец – влезть по стене, как паук. Но делать такое среди бела дня, на глазах целой толпы – немного стремно.

Ну и фиг с ним. Панораму я и потом могу обозреть – и не с какой-нибудь вышки, а с высоты птичьего полета. Воспарю в заоблачную высь и обозрю.

Побродив по торговым рядам, я тоже навидался разных диковинок. Например, рынок жаб. Не лягушачьих лапок в качестве украшения стола, а именно живых жаб – крупных, важных, глядящих на покупателей с небывалым презрением.

В Ромеции этих амфибий разводят на специальных фермах – довольно выгодный бизнес. Крестьяне и садовники покупают их сотнями, чтобы потом выпускать на поля и сады. Ведь жаба – непревзойденный истребитель вредителей. Чем больше в саду жаб, тем меньше гусениц.

Поддерживать Вечный Город в чистоте помогает сама природа. Вот из облаков упали несколько капель. Я не обратил на них внимания – подумаешь, ерунда – однако прохожие почему-то ужасно засуетились. Народ тревожно поглядывает на небо, разбегаясь кто куда. Двери захлопываются одна за другой. Не прошло и минуты, как улица полностью опустела.

А еще через полминуты я понял, почему. Наверху словно включили мощный брандспойт. Хлынуло резко, без всякого предупреждения – я мгновенно промок до ниточки. Края рясы набухли и отяжелели, сырая ткань прилипла к телу, предательски демонстрируя нечеловеческие пропорции.

Почти не касаясь брусчатой мостовой, я пронесся по улице, ища укрытия. Надо куда-то занычиться, переждать дождь.

Но все двери наглухо заперты. Ромецианцы давно привыкли к внезапным водопадам с небес – реакция у горожан на автомате, молниеносно прячутся. А я вот попал, как кур в ощип.

Каменная стена, в ней – три арки. Вполне пристойное укрытие от дождя. Вон, в центральной сидит оборванный старикашка. Думаю, я не слишком его побеспокою, если приткнусь в соседней.

Мои ступни совершенно не такой формы, как у людей. Пять пальцев – три спереди, два сзади. Когти при нужде можно втянуть, но обычно они играют роль опоры. Центральная часть ступни даже не касается земли. И поэтому при ходьбе я тихонечко цокаю, словно иду на тонких каблуках.

Но сейчас идет сильный дождь. И это цоканье совершенно сливается со звоном бесчисленных капель. Старик – он оказался слепым нищим – даже не повернул головы в мою сторону.

Зато он сразу навострил уши, когда я прислонился к стене. Пожевал морщинистыми губами и произнес:

– Кто здесь?

– Случайный прохожий, спрятавшийся от дождя, – меланхолично ответил я.

– А-а-а, вот оно как… Ты тихо ходишь, приятель…

– Это просто из-за дождя.

– Обычно я слышу шаги и в дождь. Я слеп, знаешь ли, но до сего дня еще ни один человек не сумел подкрасться ко мне незаметно…

– Это по-прежнему так.

– То есть?..

– Да нет, ничего. Не обращай внимания.

Нищий задумался, а потом понимающе улыбнулся:

– Так ты не человек, приятель? Наверное, эльф или гоблин?

– Ну в принципе где-то так, – не стал спорить я. – Я почти что эльф.

– Почти эльф?..

– Да, практически то же самое. Если особо не приглядываться, даже не увидишь разницы.

– Я-то уж точно не увижу…

– Извини, забыл.

– Ничего. Скажи-ка, а не будет ли у тебя лишней монетки, приятель? За весь день у меня не было во рту и луковой стрелки…

Я порылся в карманах рясы. Горсточка медяков там отыскалась. И даже пара серебряных кругляшков. Жлобиться – не мой стиль, так что я без раздумий высыпал все в кружку старикана. Тот благодарно кивнул, отработанным жестом куснул пару монет и расплылся в беззубой улыбке.

– Не фальшивые, не бойся, – хмыкнул я.

– Прости за недоверие. Встречаются порой на этом свете люди, которым в радость посмеяться над бедным слепым старцем. Многие полагают, что милостыня уже сама по себе – благодеяние, и без зазрения совести кидают в мою кружку фальшивые сольдо…

– Это западло, – посочувствовал я, протягивая старику кусок сыра. У меня всегда в кармане припасено немножко НЗ. – Хреново тебе живется, дедуль…

– Хреново… это как?..

– Плохо.

– Да нет, не так уж и плохо, если рассудить, – задумчиво произнес нищий, разламывая сыр на мелкие кусочки. – Вполне пристойная жизнь. Я не плачу налогов, не боюсь разориться и все время нахожусь на свежем воздухе. Есть немало людей, которым приходится куда хуже моего.

Я задумался над его словами, и мне стало стыдно. Дряхлый, слепой, голодный, без гроша в кармане – но все же не ропщет и даже находит силы радоваться жизни. Зато я беспрестанно ною, какой я несчастный, да как немилосердна ко мне судьба. Хотя я свободен, как ветер, невероятно одарен физически, имею кучу друзей в разных мирах и слоях общества… Прямо сейчас я почетный гость самого Папы Римского! И при этом еще чем-то недоволен.

Нет, надо пересматривать взгляды на жизнь. Привыкать к тому, что я тот, кто я есть. И начинать уже подыскивать место, где подобный мне сможет вести нормальное существование и приносить какую-нибудь пользу. Быть яцхеном ведь не так уж и плохо, если вдуматься. Целая куча плюсов.

Хляби небесные понемногу угомонились. Ливень стихает.

– Олег? – раздался удивленный голос. – Это ведь ты?

– Вы всегда так тихо подкрадываетесь, падре? – устало спросил я, поворачиваясь к отцу Сардо.

Кардинал-эльф подошел абсолютно бесшумно. Лисий шаг у них буквально в крови. И Направление они каким-то образом приглушают.

Дивный Народ, что тут еще скажешь? Эльф и волшебство – понятия неразделимые.

– Не думал встретить тебя в городе, – вежливо произнес кардинал. – Что ты здесь делаешь?

– Любуюсь пейзажами. А вы какими судьбами, падре?

– Навещаю старого знакомого.

– Тоже эльфа?

– Нет, он из племени Адама. Если желаешь, можешь составить мне компанию – возможно, ему будет любопытно…

– Любопытно увидеть живого демона? Ох, кто бы знал, как мне надоело постоянно быть ходячей диковинкой… Я вам что, зверушка в клетке? Музейный экспонат?

– Прости, если невольно обидел тебя. Я не подразумевал ничего такого. Я имел в виду, что моему знакомому может быть любопытно побеседовать с тобой – он естествоиспытатель.

– Значит, все-таки экспонат. Ну ладно, я тут все равно без дела хожу, [цензура] пинаю… Это далеко?

– Нет, совсем рядом. В конце той улицы, за углом.

– Тогда показывайте дорогу.

После дождя улицы Ромеции похожи на красавицу, вышедшую из душа. Чистые, свежие и очень-очень мокрые. Пыль с камней исчезла, они сияют на солнце умытыми боками. То тут, то там открываются двери – жители, попрятавшиеся от короткого летнего ливня, снова выползают наружу.

– А я не видел вас на мессе, падре, – вспомнил я. – Отцов Щубута и Крэйга видел, а вас нет.

– Я не хожу на мессы, – спокойно ответил отец Сардо. – Мне это уже не нужно.

– Не нужно?..

– Душа – вот лучший храм Божий. Кто молится в душе, для того весь мир стал храмом. Апостол Павел говорил, что поклоняться Богу следует не в храме и не на горе, но в духе и истине.

– Ну, вам виднее. Нам сюда?..

– Да, сюда. Осторожно, ступеньки скользкие.

Дом, в который привел меня кардинал, ничем не выделяется на общем фоне. Два этажа, скрипучая рассохшаяся лестница. Дверь не заперта, внутри никого нет.

– Исаак, ты дома? – негромко позвал отец Сардо.

– Наверху! – послышалось со второго этажа. – Поднимайся, я тебе кое-что покажу!

На втором этаже оказалась химическая лаборатория. Точнее, не химическая, а алхимическая. Булькающие реторты, извивающиеся стеклянные трубки, полыхающие синим светом горелки. В распахнутое настежь окно льется дневной свет.

И среди всего этого – хозяин. Мужчина лет пятидесяти. Длинноносый, с внимательным взглядом, густыми бровями и волнистыми локонами, спускающимися до плеч. Еще не старый, но уже седой, как лунь.

– Я с другом, Исаак, – кивнул на меня кардинал.

– Твой друг – мой друг, – рассеянно ответил алхимик, даже не глядя в мою сторону. – Посмотри, Сардо, я наконец-то нашел решение! Посмотри!

Он протянул эльфу треугольную колбу с ярко-желтой тягучей жидкостью. Отец Сардо с любопытством взял ее и посмотрел на свет.

– Это ведь золото? – недоверчиво спросил он, покачивая колбу туда-сюда. – Жидкое золото?

– Иного я от тебя и не ожидал, Сардо. Я знал, что ты сообразишь с первого взгляда.

– А чего вы так таращитесь-то? – не понял я. – Что, никогда расплавленного золота не видали?

– Твой друг – не естествоиспытатель, Сардо, – искривил губы в усмешке алхимик. – Он не понял, что это золото вовсе не расплавлено. Для того, чтобы просто расплавить золото, совсем не требуется алхимический горн – достаточно обычного кузнечного.

– И в чем же тут тогда прикол? – полюбопытствовал я.

– Это настоящий прорыв в алхимической науке, – охотно ответил хозяин дома, забирая у эльфа колбу. – Известно, что золото состоит из взаимно притягивающихся частиц. Назовем их сумму первым соединением, сумму их сумм – вторым, сумму сумм сумм – третьим. И так далее. Ртуть и царская водка могут проходить через поры между частицами последнего соединения, но не через иные. Если бы растворитель мог проходить через другие соединения, иначе, если бы можно было разделить частицы золота первого и второго соединений, то золото сделалось бы жидким и текучим. Если бы золото могло течь, то оно могло бы быть превращено в какое-нибудь другое вещество. Ты понимаешь мою мысль?

– Кажется… – неуверенно ответил я. – Если я правильно разобрался в терминах, то это… это что же, расщепление атомного ядра?!

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь… – теперь задумался уже алхимик. – После долгих исследований я наконец нашел способ разделить частицы золота – эврика, Сардо! – оно стало жидким и текучим, оставаясь при этом совершенно холодным. Чувствилище Божье приоткрыло нам еще одну из своих тайн, и теперь исследования переходят в совершенно новую стадию!

– Расщепление атома… – прошептал я, глядя на седого ученого с благоговейным ужасом. – Расщепление атома на лабораторном столе… в семнадцатом веке… охренеть можно!

– Сардо, кто этот монах? – с беспокойством посмотрел на эльфа алхимик. – Он говорит загадочные вещи.

– Позвольте представить вас, – мягко улыбнулся кардинал. – Исаак, это Олег. Он не монах – это то самое удивительное существо, которое доставил в Ватикан отец Роже. Олег, ты не мог бы…

Я молча снял капюшон, открывая трехглазую харю с огромной пастью и полукруглым гребнем на макушке.

К чести ученого надо сказать, что он даже не дрогнул. Лицо на мгновение окаменело, но потом на нем проявился какой-то неописуемый восторг.

– Демон! – восхищенно округлились глаза алхимика. – Живой, настоящий демон! В моей лаборатории! Поразительно, Сардо, просто поразительно! Я сам ожидал показать тебе нечто поразительное, но – признаю! – ты поразил меня куда сильнее! Но что же мы стоим? Присаживайтесь, присаживайтесь! Служанка отправилась за продуктами, но должна вернуться с минуты на минуту… если, конечно, не заболталась с кумушками на рынке. Надеюсь, вы останетесь у меня на ужин?

– Разумеется, Исаак. Мне будет крайне любопытно выслушать рассказ о твоем последнем исследовании. Олег, позволь представить тебе моего друга – сэр Исаак Ньютон из Линкольншира.

Я вторично офигел. Ньютон! Живой Ньютон во плоти! Стоит прямо передо мной и распинается о алхимических ядерных реакциях!

Через полчаса мы уже разговаривали о всякой всячине за холодной телятиной. Сэр Исаак Ньютон оказался человеком любознательным и словоохотливым – он увлеченно рассказывал о своих изысканиях и столь же увлеченно расспрашивал меня. О многом расспрашивал, но больше всего – о ядерной физике. Жаль только, что мои собственные познания на этот счет относительно скромны. Я мало что сумел поведать – разве что терминологию двадцать первого века. Понятий «атом», «молекула», «ядро» и прочих Ньютон, конечно же, не знал, заменяя их бесхитростными «первое соединение», «второе соединение», «третье соединение».

Как оказалось, наш хлебосольный хозяин и в самом деле добился кое-каких успехов в этой области. Ему изрядно помогли познания ромецианских чародеев – объединив науку и магию, оказалось вполне возможным осуществить «холодное» расщепление атома. Без ядерной реакции. Без загрязнения окружающего пространства. Без опасности для жизни.

– Алхимическими опытами я занимаюсь с ранней молодости, – рассказывал Ньютон. – Очень много использую ртуть, из-за чего уже к тридцати годам поседел. Но это того стоит, поверьте мне.

Однако каково же было мое удивление, когда я выяснил, что в этом мире великий ученый не совершил того главного, за что его помнят в нашем – не открыл закона тяготения. В свое время он некоторое время занимался этим вопросом, но потом его больше увлекла алхимия.

– А в вашем мире было наоборот, – сообщил Рабан. – В вашем мире Ньютон выбрал физику. Натуральную философию, как ее здесь называют. Алхимией он тоже занимался в свободное время – в том числе пытался расщепить молекулу золота – но так ничего и не добился. А тут, как видишь, уделил больше внимания алхимии и таки сумел. Гений, что тут еще скажешь?

Немало удивило меня и то, что Ньютон, оказывается, кроме алхимии занимается еще и богословием. Глубоко верующий человек, он написал множество трудов на теологические темы. И этими своими достижениями он очень гордится – рассказывает о них с превеликим воодушевлением. Я, честно говоря, раньше и не подозревал, что христианское богословие – настолько сложная и проработанная наука.

«А в нашем мире было так же?» – мысленно спросил я.

– Конечно, патрон. Ваш Ньютон тоже был прежде всего богословом, а уж потом естествоиспытателем. Физика для него была делом второстепенным, малозначительным.

«Но все-таки жалко, что в этом мире он не открыл закона тяготения. Почему?»

– Довольно долгая история, патрон… В этом мире Ньютон, как и в твоем, родился в графстве Линкольншир, поместье Вулсторп, в семье фермеров. Еще ребенком обнаружил выдающиеся способности в механике и пиротехнике. Учился в начальной и средней школе, затем поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета, а всего через год после его окончания получил степень бакалавра. Будучи человеком очень разносторонним, он посвятил себя сразу трем отраслям знания – математике, алхимии и теологии. Однако дальше начинается расхождение. В твоем мире Ньютону вскоре после получения степени бакалавра пришлось покинуть университет – в 1666 году вспыхнула эпидемия чумы, и его закрыли. Молодой бакалавр почти на два года удалился в Вулсторп, где его жизненный путь сформировался окончательно. Именно в Вулсторпе он испытал небывалый творческий подъем, совершив три самых главных своих открытия – дифференциальное и интегральное исчисление, объяснение природы света и закон тяготения. Ни до, ни после того Ньютон не испытывал такого невероятного вдохновения. Однако в этом мире никакой эпидемии не случилось. Ньютон остался в университете и своих главных открытий не совершил. К тому же в этом мире не было профессора Исаака Барроу – а он сыграл немалую роль в выборе Ньютоном жизненного пути. В 1671 году Ньютон, в твоем родном мире никогда не покидавший Англии, принял предложение Ромецианского университета теологии и естественных наук и переехал в Папскую Италию. Здесь он познакомился с ведущими алхимиками и богословами, увлекся идеей преобразования веществ и вплотную занялся… ядерной алхимией. «Холодным» расщеплением атома.

«Угу. Значит, закон тяготения тут так и не открыли…»

– Да тут вообще наука движется по несколько иному пути… Думаю, двадцатый век тут будет абсолютно другим.

«Это уж как пить дать. Слушай, а может его тогда Лейбниц откроет?»

– Лейбниц? При чем тут Лейбниц?

«Ну я что-то слышал насчет того, что они с Ньютоном что-то такое открыли чуть ли не одновременно, а потом долго собачились, кто был первым…»

– Была такая история. Только к закону тяготения она никаким боком не относится. Да и Лейбница в этом мире нет – не родился. Я бы на твоем месте лучше думал о таких ученых, как Гук, Борелли, Галлей… Вот эти тоже ломали головы над законом тяготения. Только ничего у них так и не получилось – ни в твоем мире, ни в этом. Тут просто подходящая среда не сложилась.

Я задумался. Мне вдруг пришла в голову интересная мысль…

– …до сих пор сожалею, – прорвался в мысли голос нашего хозяина. – В молодости я никак не мог согласиться с догматом о Святой Троице. Мне казалось, что божественным может быть только Святой Дух, но никак не Христос – посланник Бога на Земле, но все же обычный человек…

– Твои слова – ересь, Исаак, – вежливо заметил отец Сардо. – Не вздумай повторить этого при папе – он человек кроткий, но такого вольнодумства не приемлет. Если он спустит с цепи Торквемаду, ты окажешься на костре раньше, чем успеешь досчитать до десяти.

– Да, в молодости я склонялся в сторону арианства, – признал Ньютон. – Из-за этого совесть не позволила мне принять сан, о чем сожалею до сих пор. Мои взгляды с тех пор изменились, и я понял, где допускал ошибку. Но упущенное время уже не вернешь…

– Никогда не поздно.

– Да нет, поздно, поздно…

– Не говори так. Ты будешь завтра на турнире за Папский Кубок?

– Да, я собирался прийти посмотреть.

– Приходи обязательно. Возможно, я смогу походатайствовать за тебя.

– Нет, что ты, Сардо, право же, не стоит…

– Не желаю ничего слышать. Продолжим эту тему завтра. А пока лучше расскажи еще о свойствах твоего жидкого золота.

Ньютон подозрительно сверкнул на эльфа глазами и тут же отвел взгляд. По лицу великого ученого пробежала тень недоверия.

Наш словоохотливый хозяин временами, кажется, испытывает приступы паранойи – опасается, что кто-нибудь похитит его открытие. О планах на будущее вообще не заикается – старательно уводит разговор в сторону.

Оно и правильно, конечно – как я слышал, в этом мире научное сообщество не гнушается обворовывать друг друга. Отец Сардо – старый друг Ньютона, но разве так уж редки случаи, когда друг наносит удар в спину?

А завтра и в самом деле состоится большой рыцарский турнир. Часть праздничной ассамблеи. Будут участвовать рыцари из десятков стран – сплошь чемпионы, победители королевских турниров.

И я обязательно приду поглазеть.

– Увидимся завтра, сэр Ньютон, – задумчиво произнес я.

Глава 26

Двадцать пятое июня тысяча шестьсот девяносто первого года. Рыцарский турнир за приз Ватикана.

Утро выдалось свежим и чистым. Изумрудная трава буквально светится от росы. Я стою на турнирном поле. Довольно похоже на футбольное, только разрезанное вдоль деревянным барьером.

Здесь пока что никого. Трибуны тоже пустуют. Еще слишком рано – солнце только-только взошло. Не все же спят так мало, как я.

Однако несколько фигур то тут, то там все же виднеются. Турнирные служители, подготавливающие поле, и местная служба безопасности. После теракта эль Кориано она усилила бдительность. Шагу нельзя ступить, чтобы не натолкнуться на вооруженного до зубов гвардейца или сурового монаха-доминиканца. У этих оружия нет, но внутренний голос подсказывает, что связываться с ними будет крайне опрометчивым шагом.

Их лидер тоже здесь присутствует. Торквемада просыпается с первыми петухами… если только вообще спит. Сидит на корточках у тлеющего костерка, ворошит палочкой уголья. Вполне возможно, что именно здесь он и ночевал.

– Доброе утро, падре, – подошел к нему я. – Завтракаете?

– А, ты все еще здесь, тварь… – недоброжелательно произнес великий инквизитор. – Выполняешь ли наложенную на тебя епитимью?

– Тысячу раз за ночь прочитал, – отрапортовал я. – Часов десять твердил одно и то же.

– Хорошо, – чуточку благосклоннее сказал Торквемада. – Осталось еще одиннадцать тысяч. Laudare, Benedicere, Praedicare. А пока не желаешь ли разделить со мной трапезу?

– Угощаете? – оживился я.

– Господь заповедал делиться хлебом нашим со всяким, кто голоден. Ты голоден?

– Всегда.

– Тогда можешь есть. Но предупреждаю, человечьей крови и мяса у меня для тебя нет.

– Надеюсь, это вы так шутите, падре? Я не вампир и не людоед.

– Я простой великий инквизитор. Я никогда не шучу. Вчера на исповеди я позабыл спросить тебя о том, вкушал ли ты когда-либо человечью плоть. Людям мы такого вопроса обычно не задаем, но нечистая тварь – дело иное.

– Нет, не вкушал, – раздраженно ответил я. – Никогда. В чем-чем, а в этом точно чист.

– Я не слышу лжи… – с явной недоверчивостью произнес Торквемада. – Что ж, поверю тебе на этот раз…

Я тем временем сгреб с травы несколько ломтиков жареного мяса. Кажется, это баранина. Или свинина. Не знаю. Главное, что оно чертовски вкусное. Даже моих очень слабеньких рецепторов хватает, чтобы это понять.

– Ум-м-м, просто офигенный шашлык! – выставил кверху большой палец я. – Неужели сами приготовили, падре? Вот уж не думал, что вы еще и повар!

– Я не повар, – угрюмо ответил Торквемада. – Но я хорошо умею… поджаривать. Ты ешь, ешь…

А я и так уплетаю за обе щеки. Всю ночь не ел – стоял на коленях, выполнял епитимью. В желудке совсем пусто.

– А что, падре, этот ваш эль Кориано больше не показывался?

– Не думаю, что он посмеет заявиться сюда снова. И мы очень скоро его разыщем.

– Рад за вас. А если я его первым найду, мне его можно будет замочить?

– Замочить?.. Что ты под этим подразумеваешь, тварь?

– Убить.

– Ты странно выражаешься, тварь. Но я рад, что ты предложил это. Можно. Даже нужно. Найди эль Кориано и убей – этим ты сослужишь всем нам немалую службу.

– А Господь убийство простит?

– Заранее отпускаю тебе этот грех. Мочи его с радостью в сердце.

Я задумался, где мне разыскивать нового клиента. Направление не помогает – этот эль Кориано несомненно колдун. И не самый слабый, раз умеет оставаться невидимым в моем… астральном чутье, что ли? Хрен его знает, как называется мое Направление в их колдунских терминах.

Ладно, потом об этом подумаю. Время пока что терпит.

Постепенно подтягиваются зрители и участники турнира. Но до начала еще далеко – сейчас семь утра, а открытие состоится в девять. Первый поединок – в десять. Можно пока побродить, побеседовать с гостями.

О, а вот и сэр Исаак Ньютон. Явился, как и обещал. Пора приступать к выполнению плана. Тем более, что шашлык все равно кончился.

– А что, падре, не подскажете ли, где мне тут яблок достать? – вежливо поинтересовался я. – Покрупнее желательно.

– Яблок?.. – недопонял Торквемада. – Зачем тебе яблоки, тварь?

– Да так, что-то вдруг захотелось яблок похавать.

– Сейчас не сезон.

– Знаю, что еще только июнь. Но тут климат вроде хороший – неужели никак нигде?..

– Посмотри на столе рядом с первой трибуной, – дернул капюшоном Торквемада. – Кажется, эльфийские садоводы доставили немало всяких плодов.

– О, так у вас тут шведский стол?! – заинтересовался я. – А мне никто не сказал!

Так, план ненадолго отходит в сторону. Сейчас есть дела поважнее. Шведский стол возле трибуны для почетных гостей и в самом деле ломится от жратвы. Правильно – тут же и короли, и герцоги, и кардиналы, и еще много кого. Как же не потрафить дорогим гостям?

Вот, кстати, один из королей как раз здесь. Скучающе стоит возле стола, поглядывает на разминающихся рыцарей. Рядом грозные стражники, слуги. Рядом, но все же немного поодаль, дабы не мешать раздумьям повелителя.

Судя по одежде короля и его придворных – это испанский монарх, его величество Серхио Первый, из династии Гальванов. До этого момента я его не замечал – он вообще мужик неприметный. Взгляд тусклый, лицо невыразительное, движения скупые, рта почти не раскрывает.

При виде меня стража сразу подобралась. Но король лишь вяло махнул рукой – он тоже присутствовал на позавчерашнем банкете. Разобравшись с тварью, наколдованной эль Кориано, я заработал определенный кредит доверия у высокопоставленных лиц. Да и вообще я на этой ассамблее главная звезда.

– Я имею приятный взгляд на тебя, сеньор демон, – неохотно промямлил испанский король.

По-итальянски он говорит чисто, совсем без акцента, однако испытывает некоторые затруднения с синтаксисом.

– Какой же ты уродливый! – прогундели откуда-то сзади. – Уродливый!..

Я криво усмехнулся стозубой усмешкой. Это Пузняк – личный шут испанского короля. Говорят, сопровождает его везде и всюду. Приземистый одутловатый человечек со свисающим набок брюхом, небольшим горбиком и бульдожьими щеками. Глазки хитренькие, а вот улыбочка откровенно кретинская. Одет в красно-желтое обтягивающее трико, на голове дурацкий колпак с бубенцами. В руке погремушка сложной конструкции.

– Оставь его, Пузняк, – вяло произнес король Серхио. – Не досаждай демонам – это вредно для здоровья.

– Молчи, дурак, я сам знаю, что делать! – легонько ударил его по животу погремушкой шут. – Знай свою роль, глупый король!

Серхио Первый ничем не выказал недовольства. Как я слышал, шуту при испанском дворе прощаются любые выходки. Он в открытую насмехается и даже издевается над монархом, подстраивает пакости придворным, шалит и дурачится посреди важных мероприятий – и неизменно остается безнаказанным. По неизвестным мне причинам никто не смеет и пальцем его тронуть.

– Пришли посмотреть на турнир, ваше величество? – из вежливости поинтересовался я, сгребая со стола жратву.

Король неопределенно пожал плечами. Вместо него ответил шут:

– Пришли, пришли посмотреть! Пришли посмотреть, как куча дураков в железных одежонках будут разбивать друг другу бронированные лбы! Глупо, глупо не посмотреть на такую потеху!

– А сами участвовать не собираетесь? Я слышал, король Франции собирается лично соревноваться за кубок…

– Король Гастон, король Гастон, ты словно розовый бутон! – пропел Пузняк, потрясая погремушкой. – Ты так же глуп, как конский круп, ты любишь петушачий суп! Король Гастон, король Гастон, ты обратил свой двор в притон! Завел себе сто тысяч жен король Гастон, король Гастон!

– Прекрати, Пузняк, – недовольно поморщился король Серхио. – Нет, сеньор демон, мы не собираемся участвовать сами и не допустим к турниру никого из наших подданных. Мы не король Гастон. Мы не имеем интерес к таким глупостям.

– Глупостям?..

– Конечно же. Рыцарский турнир – это анахронизм. Эта глупая забава опасна для жизни и давным-давно устарела. Мы имеем Испанию, а Испания не имеет рыцарский турнир уже почти двадцать лет.

То есть с того самого момента, как мой собеседник взошел на престол. Если, конечно, я не напутал в датах.

– Не напутал, патрон, – любезно сообщил Рабан. – Все верно – как только Серхио Первый стал королем, он едва ли не первым указом запретил рыцарские турниры и поединки. В общем, любые вооруженные драки. Он очень не одобряет опасных видов спорта. И причиной тому…

«Потом как-нибудь, сейчас не до этого», – мысленно перебил я, цапая наконец-то найденное блюдо с яблоками.

Отличная находка. Крупные, спелые – так и хочется сожрать. Но жрать я их не буду, они мне нужны совсем для другого дела, неизмеримо более важного.

Этими яблоками я изменю ход истории.

Напихав в карманы фруктов, я незаметно удалился прочь с турнирного поля. Чтобы никто не видел, как буду взлетать.

Отталкиваюсь от земли в мощном прыжке… взмахиваю крыльями… и воспаряю в небесах. Яцхен создан для полета, как человек для счастья. Где-то так в целом.

– А у короля Гастона правда сто тысяч жен? – спросил я.

– Патрон, ты в своем уме? Столько еще никогда и ни у кого не было. Тем более, что король Франции – католик, ему больше одной нельзя. Король женат, и у него есть фаворитка. Но тоже всего одна.

– Так это дело житейское. Чего ж тогда шут его костерил?

– Да просто король в последнее время завел моду спать с женой и любовницей одновременно. Вот и пошли дразнилки.

– Мужик вконец оборзел, – осудил я короля. Правда, в голосе явственно прозвучал оттенок зависти. – А жена у него красивая?

– Принцесса Элизабет династии Хейсов, дочь британского короля Говарда Третьего. Десять лет назад считалась первой красавицей Европы. К ней сватались женихи из двенадцати разных королевских домов, а она выбрала принца Гастона – теперь он король Гастон, а она, соответственно, королева Элизабет. Или Елизавета, если по-русски.

– А любовница?

– Баронесса Фелисия де Хород. Француженка. Вот уже три года считается первой красавицей Европы.

– Мужик вконец оборзел, – повторил я.

Зависти в голосе стало еще больше. Мне почему-то захотелось врезать королю как следует.

Кирпичом, желательно.

– Слушай, а чего это у них все мисс Европа – аристократки? Что, крестьянские дочки красивыми не бывают?

– Бывают, конечно. Только кто ж об этом узнает, кроме парней из родной деревни? Тут все-таки средневековье, патрон.

– Угу. Все как везде.

Я уже набрал хорошую высоту. Огромный стадион отсюда смотрится бильярдным столом. Про людей даже и не говорю – маленькие, словно муравьи.

Однако мое тринокулярное зрение обеспечивает небывалую четкость и контрастность даже на таком расстоянии. Плюс еще и чувство Направления. Я без труда отличаю эти крошечные точки друг от друга.

Мне нужна вон та фигурка, стоящая отдельно от остальных. Сэр Исаак Ньютон. Не знаю, удастся ли мне задуманное… но я просто обязан попробовать.

Однажды я уже проделывал нечто подобное. Одним-единственным метким броском изменил ход истории. В результате погиб человек – и не кто-нибудь, а сам Готфрид Бульонский. Но сейчас я никого убивать не собираюсь. Поэтому мечу не в самого Ньютона, а рядом. И не бросаю снаряд, а просто роняю. Здесь мне совсем не нужно эффекта метеорита.

Спелое яблоко со свистом устремилось к земле. Я проводил его взглядом и тут же уронил еще одно – чтоб уж наверняка.

Тут главное – соблюдать осторожность. Яблоко – оно, конечно, не пушечное ядро, весит не шибко много. Но будучи брошенным с такой высоты, на землю шлепнется уже с нехилым ускорением. И если угодит кому-нибудь в темечко… убить может и не убьет, но прическу испортит точно.

Кажется, яблоки, падающие с чистых небес, сэра Исаака малость встревожили. Иначе чего это он так задергался? Шмякнулся на копчик, рот раскрыл, на небо таращится.

Ничего, пускай таращится. Я специально выбрал позицию между ним и солнцем. Сколько ни пялься – меня не увидишь.

Одно за другим я метнул в цель еще три яблока. Себе оставил только одно – ну так, на всякий пожарный.

Когда минут через пять я невозмутимо подошел к Исааку Ньютону, он выглядел донельзя ошеломленным. Вокруг успел столпиться народ – монахи и священники возбужденно переговариваются, передают из рук в руки те самые яблоки, что я швырял. Точнее, то немногое, что осталось от них после падения.

– Чего тут? – поинтересовался я.

Сэр Исаак возбужденно рассказал, как вокруг него ни с того ни с сего начали шлепаться яблоки. Показал воронки в земле, оставшиеся от этих сладких метеоритов. Небольшие воронки, но все же внушительные. Я и в самом деле мудро поступил, что не стал целиться Ньютону прямо в башку, как планировал изначально.

– А что, сэр Исаак, не пришло ли вам в голову какой-нибудь умной мысли?.. – осторожно поинтересовался я.

– Пришло, – поежился Ньютон. – Вспомнил, что до сих пор не озаботился завещанием. Надо будет к юристу сходить. И к исповеднику – на всякий случай.

Вот ведь блин нагад. Ни черта не вышло. Я задумчиво посмотрел в сторону стола с праздничным угощением… вгляд зацепился за спелую дыню…

Хотя ладно, хрен с ним. Похоже, поезд ушел. Придется закону тяготения ждать другого гения.

– Понимаешь, патрон, ты вообще зря все это затеял, – подал голос Рабан. – У тебя бы в любом случае ничего бы не вышло.

– Это почему еще?

– Не те условия. И Ньютон уже не тот. В твоем мире Ньютон открыл свой закон в 1666 году. Ему было двадцать три года, он был молодым, восторженным, жаждущим перевернуть мир. А этому Ньютону сорок восемь лет, он стал гораздо старше и мудрее. Теперь его больше волнует душа, чем космос.

– Может он и прав в чем-то… – задумался я, хрустя последним яблоком. – Наука делает жизнь легче… удобнее… приятнее… но только не счастливее… Хотя попробовать я был обязан.

Я еще немного подумал и предложил:

– Слушай, а может мне тогда самому здесь закон тяготения открыть?

– А ты его помнишь, патрон?

– Не помню. Но ты-то должен помнить.

– Ну я-то помню, конечно, у меня память абсолютная… Но тебе не скажу.

– Почему? Жмотишься?

– Потому что нельзя. Одно из самых суровых правил гильдий энгахов – категорически запрещено влиять на развитие науки. И магии тоже. Искусственное подталкивание не приводит цивилизацию ни к чему хорошему – развитие должно идти естественным путем. Если уличат – могут и Слова лишить.

– Угу. Понятно. А какие еще там правила есть? Ты мне что-то ни разу не рассказывал.

– Рассказывал, только ты всегда мимо ушей пропускал. Кодекс там не слишком длинный. Запрещено вмешиваться в естественный ход истории. Запрещено выдавать себя за бога или иное высшее создание. Запрещено захватывать власть – неважно, открыто или тайно. Запрещено раскрывать непосвященным информацию о других мирах и энгахах. Запрещено…

Мне резко поплохело. Я уже довольно много чего нарушил из этого списка.

– А ты что же мне раньше-то не сказал, шизофрения хренова?! – прошипел я.

– Да понимаешь, патрон, мы же с тобой в любом случае нарушители… – заюлил Рабан. – Мы же не энгах на самом деле. Энгахом были мы с Волдресом. Даже один Волдрес, а я так – дополнительное оборудование… Со мной контракта никто не заключал, в контракте числился только Волдрес. А у нас с тобой такая, знаешь, беспрецедентная ситуация сложилась… даже уникальная…

– Да уж куда уникальнее. И чего нам за это будет?

– Да может и ничего не будет. Смотря как в гильдии на это посмотрят, когда разберутся в ситуации. Может, просто рукой махнут. А может, Слово отключат. А может и кого-нибудь из ОВР за нами пришлют…

– ОВР? Это что еще за зловещая аббревиатура?

– Отдел Внутренних Расследований. Такой при каждой гильдии имеется. Отлавливают энгахов-нарушителей. Но ты не нервничай, может еще и обойдется…

Не нервничай. Ему легко говорить. Как будто у меня и так проблем мало – еще и этим своим ОВР решил настроение испортить…

– Ладно, сегодня я об этом думать не буду, – вслух решил я. – Подумаю об этом завтра. Сегодня я лучше пойду на турнир смотреть. Всю жизнь мечтал увидеть настоящий рыцарский турнир.

Впрочем, до начала турнира еще почти час.

Послышался оглушительный топот. Земля вздрогнула. Судя по звукам – сюда движется стадо слонов.

Но на самом деле это не слоны, конечно. Хотя весят не намного меньше. Четырехметровые амбалы с громадными дубинами – добрых полсотни. Впереди всех – плешивый великан с бараньим и бычьим черепами на плечах.

– Славный вождь Хорьхай! – оживился я. – Явился таки!

О, и Джорбуш тоже здесь. Насупленный, недовольный – явно не хотел идти, силком приволокли. Под обоими глазами по фингалу. Под левым – уже старый, позеленевший. Под правым – совсем свежий, густо-фиолетовый. Похоже, мужика всю дорогу подбадривали дружескими люлями.

Незамеченным прибытие огрской стаи не осталось. Нужно быть слепым и глухим, чтобы такое не заметить. Однако обошлось без паники – предупрежденный мной кардинал Крэйг провел должную подготовку среди населения. Вон он и сам, кстати, здоровается с вождем Хорьхаем.

– Абисни мне то, че я не паньмаю, – упрямо твердит Хорьхай Крэйгу. – Абисни, пычему мне терь неззя есь вкуснючих людей. Абисни так, шобы я понячи. Пчему низя?

– Потому что Бог не разрешает есть тех, кто говорит и ходит на двух ногах, – терпеливо объясняет Крэйг Хорьхаю.

– Но пчему? Великий Бараний Череп и Великий Бычий Череп разрешачи есь людей. Они тожа боги!

– Они не боги, а языческие идолы. Обычные черепа животных, вымазанные кровью.

– Но они помогачи мне в битве. Значит, они боги.

– Много ли они помогли тебе в битве с демоном?

– Не, мало. Совсем не помогачи.

– А помогли ли они тебе увидеть измену побратима?

– Джорбуш мне не побратим, а просто позорный глупый огр. Я его сильно избил, потом немножко простил, но он се равно мырра. А Великий Бараний Череп и Великий Бычий Череп грили, шта ему можно доверячи… – задумался Хорьхай. – Непрально, выхойт, грили.

У меня понемногу ум за разум начинает заходить. Интересно, наш великий вождь и в самом деле слышал, как эти черепа ему что-то говорили? Или я тут чего-то не понимаю?

Кажется, кардинал Крэйг подумал о том же. Предельно терпеливо и благожелательно он спросил:

– А как ты узнал, о чем говорят эти черепа, Хорьхай Едок Тефтелей? Они говорили огрским голосом?

– Не, сам их никада не слышачи. Но Джорбуш слышачи. Он грит, ша Великий Бараний Череп и Великий Бычий Череп грят с ним и предают через нё свою волю. Они сказачи через Джорбуша, что Джорбуш – хороший и честный огр. Но тут Великий Бараний Череп и Великий Бычий Череп много ошиблись. Хорошего в Джорбуше мало. Надоб ему ще разок врезать.

Вот теперь все встает на свои места. Наш славный вождь Джорбуш Едок Пирожков действительно довольно хитер для среднестатистического огра. Есть, чем гордиться.

Хотя на самом деле нечем, конечно. Быть самым умным среди олигофренов – достижение не из значительных.

С благословения папы кардинал Крэйг приступил к таинству крещения. Свыше четырех дюжин здоровенных огров обступили его кружком и бухнулись на колени.

Судя по тупорылым рожам, большая часть этих переростков даже не понимает, что вокруг происходит. Вождь повел – племя пошло. Куда и зачем – глубоко пофиг.

И вот теперь один ковыряется в носу, у другого из уголка рта стекает слюна, третий вообще оглушительно храпит. По меркам огров Хорьхай и Джорбуш – самые настоящие интеллектуалы.

Впрочем, для огров умение говорить членораздельно – уже признак немалого интеллекта.

Кардинал Крэйг троекратно возлил на голову Хорьхая воду, торжественно произнося:

– Сей водой приобщаю тебя к благодати Божией и очищаю от всех прежних грехов твоих. Светлым Именем Христовым да будешь ты возрожден!

Вообще-то, взрослый человек (или огр) по правилам перед крещением должен пройти катехизацию. Изучить основы веры, убедиться, что в самом деле желает ее принять. Однако в данном случае сделать подобное будет нелегко – не та клиентура. Когда в нашем мире миссионеры крестили негров и индейцев, они тоже насколько возможно упрощали процесс.

– Отрекись теперь от прежних богов своих! – сурово приказал кардинал Крэйг, указывая на пылающий костер. – Сожги все, чему ты поклонялся, поклонись всему, что ты сжигал!

– До свиданья, Великий Бараний Череп и Великий Бычий Череп, – печально произнес вождь Хорьхай, снимая наплечники. – Вы были мне хорошими друзьями. Мыместе сражались, я мазачи вас кровью побежденных врагов, шоб-чтоб вы были довольны и щасливы. Но терь пришло время прощаться. Хотя и жаль, что терь низя есь вкуснючих людей, но слово Хорьхая твердое, как ваши кости. Горите как следовает.

Два побуревших от засохшей крови черепа описали в воздухе крутую дугу и влетели в бушующее пламя. Огры радостно заухали, любуясь тем, как горят их прежние идолы.

Хотя я не уверен, что Великий Бараний Череп и Великий Бычий Череп были идолами общеплеменного значения. У огров с этим довольно просто – каждый может найти себе какую-нибудь цацку, тут же объявить ее богом и начать поклоняться. Вон, остальные тоже швыряют в костер всякий мусор – обточенные костяшки и деревяшки, булыжники необычной формы, грубо сделанные амулеты и браслетики.

Один чуть было не швырнул самую настоящую икону с девой Марией – кардинал Крэйг еле успел спасти реликвию. Оказалось, что этот огр пару лет назад сожрал священника, нашел среди его вещей «красивую картинку» и тут же объявил ее своим идолом. А предыдущего идола – ожерелье из волчьих зубов – преспокойно выбросил на дорогу. Огры вообще простые, как три копейки.

А народ понемногу подтягивается. Трибуны уже полны людей. И эльфов. И гномов. И гоблинов. И цверги тоже есть. И даже новоприбывшие огры присоединились. Плюс еще и позавчерашние трегонты – хотя хрен их знает, что они думают о наших человеческих развлечениях.

Аж в глазах рябит от разноцветных одежд. Все нарядились, как на первомайский парад. Хотя тут, в принципе, событие примерно аналогичное – с переносом на реалии этого мира, конечно. Еще бы транспаранты добавить – и совсем похоже будет.

Много девушек. В основном местные итальянки, но есть и иностранные мадмуазели из разных делегаций. Думаю, Аурэлиэль тоже сейчас где-то на трибунах. Эльфиек там не так уж мало, хотя держатся они особняком. Некоторые даже носят нечто вроде чадры. Или паранджи – я толком не знаю, чем они отличаются.

Кстати, насчет женщин. Эльфийских дам я в этом мире видел довольно много – даже больше, чем мужчин. У эльфов равноправие полов с легким уклоном в матриархат. Человеческих женщин, само собой, тоже видел много – в средневековой Европе женщину хоть и ставят ниже мужчины, но все же не до такой степени, как арабы или древние греки.

А вот женщин каких-либо других народов я в этом мире не встречал. Буквально ни одной. Интересно, почему?

С цвергами, впрочем, все ясно. У них женщины так же бородаты и мускулисты, как и мужчины. Так что может я их и видел, только не распознал.

С ограми тоже понятно. У них в этом отношении просто. Муж охотится, жены стряпают. Муж воюет, жены рожают. Чем круче муж, тем больше у него жен. Первобытные – они и есть первобытные. Соответственно, мужская половина племен Хорьхая и Джорбуша сейчас здесь, а женская дома, нянчится с детьми. Так что увидеть живую огриху мне в ближайшее время не судьба. Хотя не очень-то и хочется, если честно.

И с гномами никаких неясностей. У них классическое патриархальное общество с пуританским образом жизни. Гномихи редко появляются на людях – в основном сидят дома, занимаются хозяйством и воспитывают детей.

Насчет трегонтов я даже не заговариваю – они растения, у них вообще пол отсутствует.

Но вот с гоблинами нахожусь в легком затруднении. Насколько мне известно, у них нету такого, чтобы женщина исключительно «киндер, кухен, кирхен». И различить гоблина и гоблиншу несложно, насколько мне известно. Однако их женщин я не видел ни разу. Ни в гоблинском квартале Хаарога, ни в гоблинском квартале Ромеции, ни здесь, среди почтенной публики.

Я даже на картинах гоблинш не видел. Вчера вечером Аурэлиэль водила меня в Ватиканский Музей искусств на культурное мероприятие. Там представлено немало живописных полотен – в числе прочего есть и «культура малых народов».

Эльфийское искусство – это, скажу я вам, нечто потрясающее. В чувстве прекрасного этим остроухим отказать невозможно. Рисуют так, словно на палитрах у них жидкий свет вместо красок.

А вот гоблинское искусство, оно… ну… своеобразное, скажем так. Реалистичное такое. Совсем как настоящее. И очень жизненное. Красивые пейзажи, портреты прекрасных дам, сюжеты из мифологии и прочее – это к людям и эльфам. Гоблины предпочитают рисовать более приземленные вещи.

Мне особенно запомнились такие работы, как «Подтирающийся гоблин», «Драка пьяных гоблинов в таверне», «Куча гнилых яблок», «Трухлявый пень», «Дохлый эльф» и «Жопа». Очень сильные вещи.

Гоблины даже смазывают свои произведения специальными мазями со стойким запахом – чтобы передать еще и аромат нарисованного. Сам я этого не чувствовал, но Аурэлиэль все время морщилась и зажимала нос.

Однако ни одной гоблинской «Джоконды» я не увидел. Сильного пола хоть отбавляй, а прекрасного нет совсем. Странно как-то. То ли я чего-то не догоняю, то ли тут есть что-то, упущенное мной из виду.

Ладно, решу этот вопрос как-нибудь в другой раз. А то над полем уже поплыл хриплый рев труб. И герольды засуетились.

Наконец-то начинается турнир.

Глава 27

Мне досталось место в первом ряду. Все отлично видно. Совсем рядом – площадка, на которой «спортсмены» готовятся к поединку. Вот как раз сейчас слуги облачают в доспехи плечистого мужика почти двухметрового роста.

Доспехи у парня тоже внушительные. Прямо человек-трансформер. Первый слой – кольчужные рубаха, штаны и колготки. Поверх этого – латный цельнометаллический панцирь. На башке кольчужная сетка, а поверх нее – шлем-горшок с дырками для глаз и дыхания. Правда, его пока еще не надели, оруженосец держит в руках. Зато щит к руке уже привинтили – небольшой такой, треугольный, только для защиты груди. На поясе висят метровый обоюдоострый меч и литая булава с шипами.

И конь у мужика тоже зверюга. Огромный, черный, из ноздрей пар пышет. Покрыт кольчужной попоной, на седле висит еще один щит – большой, деревянный.

Как я слышал, за такого боевого коня здесь дают пятнадцать обычных крестьянских лошадок. А если к этому прибавить еще и доспехи, общая стоимость вооружения потянет на пару-тройку джипов. Или на один танк.

– Извольте шлем! – важно произнес оруженосец, протягивая рыцарю его тазик для башки.

– Ха-ха-ха! – расхохотался тот, поправляя кольчужную сетку на голове. – Ха-ха-ха! Сейчас поглядим, из какого материала скроены здесь вояки! Ха-ха-ха-ха!

Он повернулся к трибунам и приветственно помахал рукой. Зрители зашлись в диком реве – похоже, это местный любимец публики. И неудивительно – парень на редкость харизматичен. Здоровяк лет тридцати, гигантского роста, красавец, ослепительная улыбка… в общем, полный комплект.

Тут взгляд рыцаря упал на меня. Не сползающая с лица улыбка стала еще шире. Он жестом остановил оруженосца, безуспешно пытающегося вручить шлем, и широким шагом подошел к деревянной оградке.

– Ха-ха! – залился в веселом хохоте гигант. Мне сразу вспомнился доктор Ливси из мультика «Остров сокровищ» – ужасно похожий смех. – Ха-ха-ха-ха! Демон, отымей меня Ррогалдрон, живой и настоящий демон!

– Чего тебе? – насторожился я, на всякий случай выпуская когти. – Драться хочешь?

Я не особо люблю таких вот бравых рыцарей – они почему-то так и рвутся воткнуть в меня что-нибудь острое.

– Ха-ха-ха-ха! – засмеялся еще громче мужик. – Да не отказался бы, пожалуй! Такого противника у меня еще не бывало! Твоя голова отлично смотрелась бы у меня на стене, рядом с башкой дракона, которого я поразил в прошлом году! Ха-ха-ха! Сразимся?

– Хрен тебе, – отказался я. – Чего-то неохота.

– Ха-ха-ха-ха! Боишься меня, демон? – весело заржал рыцарь. – Правильно боишься!

– Слышь, мужик, где-то я тебя видел… – вдруг вспомнилось мне. – Только не помню, где…

– Ха-ха! Да вот здесь ты меня видел, вот здесь! – широким жестом швырнул мне монету рыцарь. – Где же еще? Дарю, любуйся!

Я поймал монету на лету и тупо на нее уставился. Французский золотой экю. Совсем новенький, буквально только что отчеканенный. Украшен профилем, несомненно принадлежащим моему собеседнику…

– Ваше величество?! – поразился я.

– Ха-ха-ха-ха! – довольно расхохотался король Франции Гастон Первый. – Ну наконец-то узнал! А я ведь уже начинал сердиться!

Я повертел в руке подаренный экю, пристально сравнивая профили. Да, передо мной несомненно могущественнейший из королей Европы. А монеты у него что, вместо автографов?

Но мужик, однако, прикольный. Мало того, что здоровенный, как танк, так еще и ужасно громкий. Хохочет, шумит, горланит без перерыва. Конечно, он прибыл в Ватикан лично – судя по тому, что о нем говорят, этот детина просто физически не мог пропустить такую тусовку. В молодости он путешествовал даже в Индию, побывал на острове Ланка.

– Да, патрон, нынешний король Франции – очень яркая личность, – подтвердил Рабан. – Правда, не слишком умен и почти не занимается государственными делами – все передоверил министрам. Благо его премьер, кардинал дю Кре – человек толковый и неглупый. Но зато король удивительно храбр, благороден и красив. Прирожденный лидер, в бою всегда скачет впереди всех. Король-рыцарь, король-поэт. Народ его боготворит, женщины сходят по нему с ума, а войско готово идти в огонь и в воду.

– Ваше величество! – окликнул я уже позабывшего обо мне короля.

– Что тебе, демон? – гаркнул Гастон Первый, навинчивая на плечи шлем с пышным плюмажем.

– Ваше величество, а правда, что вы спите с двумя женщинами одновременно?

– Чистейшая правда! А что?

– Ну не знаю, просто стремно как-то… Обычно так не делают…

– Обычно? Мне ведь уже почти тридцать лет, дорогой мой демон! Кто знает, сколько я еще проживу на этом свете? Надо спешить получать от жизни как можно больше! Жить надо красиво, демон, жить надо счастливо! Коня мне!

Два оруженосца подвели храпящего жеребца. Один подставил руки, чтобы помочь повелителю, но как-то лениво, словно из ненужной обязанности. И в самом деле – король даже не обратил на него внимания, с легкостью запрыгивая в седло самостоятельно. Оруженосец пожал плечами и отошел – как, скорее всего, делал уже много раз.

– Кто мой противник?! – прогремел Гастон Первый, оглядывая поле сражения.

– Барон Вольфганг фон Бёкль, из Бранденбурга! – ответил герольд.

– Прекрасно! – воскликнул король, поднимая копье. – Я слышал об этом рыцаре! К барьеру, ха-ха-ха!

Оба средневековых танка выехали на поле. Сейчас герольд взмахнет флагом… но почему-то медлит. Трибуны напряженно чего-то ждут.

Король привстал в седле. Фигура, закованная в металл, вдруг приобрела какое-то печальное величие. Гастон Первый начал читать… стихи.

Рваный факелов свет над поляной горит,

Враг раскинул палатки, не дремлет, не спит.

Светит мрачно луна на седые поля,

Но багрянцем умоется утром земля.

Тихо стонет безумный и преданный шут,

Кузнецы молчаливо кольчугу куют.

Знаю я, что случится со мной на заре,

Знает это еще и луна в серебре.

Теплый воздух струится из щедрой земли,

Из него замаячил соперник вдали.

Я надену доспехи, вскочу на коня,

Знаменосец протянет копье для меня.

В поединке проверим мы силу свою,

Победит лишь сильнейший в жестоком бою.

Так печальны глаза за забралом моим,

Сколько мне суждено оставаться живым?

Честь свою сберегу до последних минут,

Пусть голодные волки меня подождут.

Конь мой мчится навстречу коварной судьбе,

Кто останется жив, мы узнаем в борьбе![3 - Стихотворение Елены Арбузовой.]

Дочитав последнюю строку, король резко опустил копье. То же самое сделал и его противник. Трибуны взорвались аплодисментами и ликующими воплями. Два рыцаря устремились друг на друга.

А я пораженно присвистнул. Насчет «короля-поэта» Рабан ляпнул не для красного словца. Но и любит же этот Гастон Первый красивые жесты, однако же. Золотом швыряется направо и налево, стихи читает…

На публику работает, чертяка, имидж себе делает.

Рыцари мчатся с копьями наперевес. Кони разгоняются все быстрее – секунда, другая… и столкновение!

Оба копья разлетелись в щепки. С барона фон Бёкля слетел шлем – король Гастон угодил точно в забрало. У короля же надвое раскололся деревянный щит – удар барона тоже был результативным. Однако в седлах оба противника удержались.

Всадники разъехались, оруженосцы подали им новые копья, щит и шлем. Теперь новый заезд – всего их должно быть три. На этом турнире действует очковая система – удар в щит приносит одно очко, в грудь – два, в шлем – три. Копье непременно должно сломаться – если останется целым, удар не засчитывается. А лучше всего выбить противника из седла – это чистая победа.

Новое столкновение!.. и вновь оба копья разлетаются в щепки! На сей раз оба всадника поразили друг друга в грудь, оставив вмятины на панцирях. Счет пять – три. Теперь все решится последним заездом.

Трибуны гудят. Народ скандирует имена рыцарей. У французского короля поклонников явно больше, но и у бравого барона Вольфганга фанатов немало. Он не так высок, как Гастон Первый, возрастом ближе к сороковнику и наел внушительное брюхо, но рыцарь далеко не последний, у себя на родине считается одним из лучших. Да и здесь тоже хорошо себя показывает.

Последнее столкновение!.. и трибуны заходятся в ликующем вопле. Король Гастон, решивший на сей раз не рисковать, метил в самую легкую мишень – щит. В щит и попал, заработав шестое очко. Барон Вольфганг же, отстающий в счете, был вынужден бить в шлем… и попал, попал точно в лоб противнику! Над полем поплыл такой звон, словно ударили в медный колокол.

Итак, счет шесть – шесть. Ничья. И из седла так никого и не выбили. А это значит, что будет самое интересное – пеший поединок. С помощью подбежавших оруженосцев рыцари слезают с коней и вытягивают длиннющие мечи.

Видели когда-нибудь драку консервных банок? Закованные в латы рыцари медленно двинулись по окружности, пристально следя друг за другом сквозь прорези в шлемах. Полосы железа в руках чуть заметно подрагивают, движения скупые, нарочито медленные – берегут силы для решающего удара.

Барон фон Бёкль выкрикнул что-то по немецки и бросился вперед, размахивая мечом подобно вентилятору. Король Гастон совершил полуоборот, подставляя под удар локоть с щитом, и тут же нанес косой удар снизу. Меч с гулким звоном врезался в доспех, барон взвыл от боли. Бицепсы у французского монарха стальные, синяк получится хороший.

Я заметил, что наточены мечи так себе. Вроде бы даже специально затуплены. Да и на копьях, помнится, были специальные насадки – вместо острия заканчивались чем-то вроде округлого набалдашника.

Оно правильно, если вдуматься – тут не битва, тут турнир. Замочат по неосторожности того же французского короля – и осталась страна без верховного руководства. Вместо праздника – трагедия.

В рукопашном поединке тоже действует система очков. Попадание в корпус – одно очко, в шлем – два. Если противник провел успешное парирование щитом, очков нет. Если кто-то теряет меч или падает на землю – автоматический проигрыш. Поединок продолжается три минуты.

Однако на сей раз он закончился раньше. Король Гастон провел обманный финт, нанес резкий удар и выбил у противника оружие. Тот растерянно посмотрел на пустые ладони, помедлил какую-то секунду и склонил голову, признавая поражение.

– Вы достойно сражались, барон, – подал оппоненту руку король. – Для меня было честью скрестить с вами клинки.

Барон фон Бёкль ответил на рукопожатие. Жаль конечно, что проиграл, но результат он показал хороший. Мужику не повезло – при его данных он вполне мог дойти до полуфинала, но в первой же схватке столкнулся с фаворитом. Король Франции – главный претендент на чемпионский титул. Он уже три года подряд берет главный приз в каждом турнире, в котором участвует.

– Мое счастье, что вы использовали здесь лишь турнирную железку, ваше величество, – отдуваясь, произнес барон фон Бёкль. – Не хотел бы я получить удар вашего Трепасьера…

– Ха-ха-ха! – залился хохотом Гастон Первый. – Вы чертовски правы, барон! Мой возлюбленный Трепасьер разрубил бы вас вместе с доспехами, словно брус коровьего масла, ха-ха-ха! И мир бы лишился незаурядного рыцаря, ха-ха!

Об этом я тоже уже что-то слышал. Кажется, меч французскому королю ковали цверги, по спецзаказу. Потом еще и закалили каким-то особым способом. А в рукояти вроде бы содержится некая святая реликвия – насчет того, какая именно, слухи расходятся. Одни говорят, что прядь волос самой Богородицы, другие – фаланга пальца святого Петра, третьи – щепка из копья святого Георгия. Скорее всего, как обычно и бывает в таких случаях, никто не прав, все ошибаются.

За окончившимся поединком последовали другие. Таблица на здешних соревнованиях предельно простая – играют на вылет. Противники распределены по жребию, продул – выбываешь. Всего в турнире участвует шестьдесят четыре рыцаря – лучшие бойцы со всех краев Европы. Соответственно, в отборочном туре тридцать два поединка.

Заняло это около трех часов. Большинство поединков оканчивались довольно быстро. С полдюжины рыцарей вылетели из седел уже на первом заезде. Еще столько же – на втором. До мечей дело дошло только четырежды.

Вот завершился последний заезд, и герольды объявили перерыв на два часа. После обеда состоится еще тридцать два поединка.

– Блин, весь зад отсидел, – сладко потянулся я. Вы когда-нибудь видели, как потягивается шестирукий яцхен? Похоже на танцующего Шиву, только очень уродливого. – И есть чего-то хочется. Где там у них был шведский стол?..

Явившись к столу с выставленным угощением, я смог лишь мрачно вздохнуть. Благородные дворяне и преподобные клирики уже все сожрали. Ни крошки мне не оставили. Не понимают, дураки такие, что голодный яцхен – это пострашнее Чубайса.

Хотя нет, не буду на себя наговаривать. Даже в худшие мои минуты я все-таки не настолько ужасен.

– Жрать хочу, – угрюмо произнес я, шаря глазами вокруг. – Где тут что-нибудь съедобное?.. или кто-нибудь…

Взгляд упал на чешущего промежность вождя Хорьхая. Почему-то до смерти захотелось жареных тефтелек. Не знаю, почему.

В то же время ухо уловило какой-то странный звук. Хотя нет, не то чтобы странный, просто… неуместный. Я еще ни разу не слышал в этом мире такого звука.

Стук теннисного мяча о ракетку.

Конечно, сначала я решил, что мне просто чудится. Слишком привык считать теннис чем-то современным, присущим одному лишь двадцатому веку… ну может быть еще девятнадцатому.

Но вот передо мной корт с натянутой сеткой, а вот два человека, пуляющие туда-сюда маленький мячик. И ракетки почти такой же формы – только из других материалов.

Небольшой теннисный корт разместился буквально по соседству с турнирным полем. Если бы я был немного повнимательнее утром, то заметил бы его еще тогда.

– Вообще-то, это не совсем теннис, патрон, – прокомментировал Рабан. – Эта игра называется же де пом – это, если хочешь, «дедушка» привычного тебе тенниса. Но он уже довольно похож на него.

– Угу, – рассеянно ответил я, приглядываясь к игре. – Как скажешь.

Зрителей вокруг корта собралось много. Даже очень много. И неудивительно, если учесть, кто именно играет. Французский король Гастон Первый против Папы Римского Леона Второго. Конечно, поглазеть на такое собралась изрядная толпа. Буквально яблоку негде упасть.

Однако при моем появлении свободное местечко сразу же нашлось. Прямо как гоголевскому городничему в переполненной церкви. Я деликатно встал с краешку, с большим интересом наблюдая за летающим туда-сюда мячиком.

Ну, что король Гастон показывает высокий класс, я не особо удивлен. Подобные ему во всем стремятся быть первыми. Но вот увидеть Папу Римского с ракеткой было довольно неожиданным. С другой стороны, папой он стал не так уж давно, годов ему не так уж много, телосложение вполне себе спортивное – почему бы и нет? Ельцин же играл – почему бы и папе этим не увлекаться?

– Его Святейшество с младых лет любит же де пом, – произнес стоящий рядом отец Сардо, словно отвечая моим мыслям. – Однако в последнее время ему не так уж часто доводится играть в мяч.

– Несолидно? – понимающе спросил я.

– Отчего же? Же де пом – игра аристократии. Ты не найдешь в Европе королевского дома, не имеющего специально оборудованной площадки и наборов для игры. Просто у папы очень немного свободного времени – при его занятости некогда предаваться бездумным увеселениям. Но сегодня французский король лично предложил Его Святейшеству партию, и тот, конечно же, не отказал почетному гостю.

А папа и в самом деле недурно играет. Далеко не Кафельников, конечно, но для любителя очень даже неплохо. Однако французскому королю он все равно не соперник – тот носится бешеным ураганом и мячи подает сплошь крученые.

– Пятнадцать денье! – выкрикнул стоящий рядом герольд, кладя на маленький столик крупную медную монету. – Тридцать денье! Сорок пять денье! Игра!

Запыхавшиеся король и папа опустили ракетки. Папа утер пот со лба – его разбили всухую. Король радостно заржал, сгребая монеты в ладонь.

«Это что за денье такие?» – мысленно спросил я у Рабана.

– В же де пом играют на деньги, патрон. Но ставка чисто формальная – один гро денье турнуа за промах. Гро денье турнуа – это медная монета стоимостью в пятнадцать денье. Играют до трех промахов, выиграть можно от одного до трех гро денье турнуа.

«По копеечке за вист, значит…», – задумался я. – «Пятнадцать… тридцать… слушай, что-то мне это напоминает…».

– Патрон, так в современном теннисе система счета как раз от же де пом и произошла. Думаешь, почему там такой странный подсчет очков? Пятнадцать, тридцать, сорок. Раньше было сорок пять, но поскольку никаких денье в игре уже не осталось, сорок пять округлили до сорока – это быстрее произносить.

– Угу. Понял. Ваше величество, а со мной сыграть не хотите? – окликнул короля я.

Гастон Первый повернулся и окинул меня заинтересованным взглядом. Зрители тоже оживились – не каждый день доводится поглазеть на демона-теннисиста.

– Не откажусь! – осклабился король, резко взмахивая ракеткой. – Приготовься расстаться со своими монетами, ха-ха!

– Лучше вы берегите свои, ваше величество, – хмыкнул я, почтительно принимая ракетку у Папы Римского. Мне показалось, что тот отдал ее с некоторым облегчением – все-таки французский король противник тяжелый, его хрен победишь.

– О, да ты дерзок! – еще шире улыбнулся Гастон Первый. – Что ж, тем интереснее будет схватка! Хотя я бы все-таки предпочел скрестить с тобой клинки, а не перекидываться мячом, ха-ха!

Я покосился на него с недоброжелательством. Все-таки не люблю я рыцарей. Так и рвутся меня замочить – не по какой-то серьезной причине, а просто так, ради понту и редкого трофея. Большинство из них мне не противники, но порой попадаются и весьма крепкие орешки, способные доставить затруднение даже яцхену. Тот же король Гастон, по слухам, однажды победил в единоборстве дракона, не уступавшего покойному Рроулину.

Сжимаю покрепче ракетку. Сейчас я покажу этому горделивому петуху, на что способен яцхен. В теннис я не играл уже давненько – в последний раз лет десять назад – но с моей-то реакцией…

При моих физических данных разбить в пух и прах обыкновенного человека – раз плюнуть.

– Ха-ха-ха-ха! – залился смехом король Гастон, подбрасывая мячик в воздух.

Первая подача! Бешеный свист ракетки – я отбиваю мяч с такой силой, что тот едва не сплющился. Король делает резкий рывок… но промахивается!

– Пятнадцать денье! – выкрикнул герольд, кладя на стол монету.

Гастон Первый улыбнулся, поднимая мяч с земли. Хохотать уже не хохочет – в глазах появилась серьезность.

Соперник смерил меня оценивающим взглядом. Размахнулся. Ударил!

Меня словно толкнуло вбок. Я выбросил руку с ракеткой влево, только в последний миг успевая отбить мяч. Он перелетел через сетку и упал на правой половине поля. Метнувшийся следом Гастон Первый снова опоздал на какое-то мгновение.

– Тридцать денье! – выкрикнул герольд.

А король-то – хитрован. Движение совершил такое, словно подает мяч на правую половину поля, однако на самом деле подал влево. Любой другой на моем месте поддался бы обману, но у меня кроме зрения есть еще и Направление. Сейчас я полностью нацелен на мяч – чувствую, где он находится, чувствую, куда он летит. Глаза вообще можно завязать.

– Сдавайтесь, ваше величество, – насмешливо произнес я, легонько взмахивая ракеткой. – Человеку не одолеть демона в единоборстве.

– Ты недооцениваешь человека, демон, – прищурился король. Улыбка с его лица исчезла окончательно, взгляд стал жестким, заблестел холодной сталью. – У меня еще остался один гро денье турнуа.

Я демонстративно расправил крылья и взметнул над головой хвост. В толпе послышались крики ужаса. Несколько юных дам принялись вопить королю что-то ободряюще-поддерживающее. Не то группа поддержки, не то просто фан-клуб.

Мне от этого взгрустнулось. Симпатии публики явно не на моей стороне. Выгляжу неказисто. Да и расклад сил играет против меня.

Выигрыш не добавит мне славы – я слишком сильно превосхожу противника физически. Демон, победивший человека, забывает об этом уже через минуту. А вот человек, победивший демона, может гордиться этим до конца жизни. О таких людях слагают легенды.

Поддаться ему, что ли?..

Раздумья прервал свист мяча в воздухе. Я дернулся всем телом, взмахнул ракеткой… и тупо уставился на темно-красный шарик, упавший в траву. Я промахнулся.

– Пятнадцать денье! – выкрикнул герольд, кладя медную монету напротив двух, выигранных мной.

Не понял юмора. Я ведь не поддавался. Да, я подумал об этом, но чисто гипотетически, отнюдь не собираясь претворять мысли в жизнь. Так как же?..

– Такую подачу здесь называют «Вспугнутая Лань», – прокомментировал Рабан. – Игрок придает мячу такую хитрую закрутку, что тот летит сначала по прямой, а в последний момент резко отворачивает. Очень сложная подача, патрон. Совершить ее может только настоящий мастер. И только такой же мастер способен отбить – если распознает движение противника, конечно.

Я поднял мяч и сжал его всеми семью пальцами. Ладно, хорошо же. Не особенно гордитесь тем, что сумели набрать очко, ваше величество. Сейчас моя подача.

Может быть, теннисист из меня и хреновый. Я играл всего несколько раз и довольно давно. Конечно, я не знаю всяких хитрых финтов. Но зато я нечеловечески силен.

В это довольно трудно поверить, если принять во внимание мой крайне небольшой вес и палкообразные конечности, похожие на лапы насекомого, но я говорю чистую правду. У яцхена нет мышц и мускулов, как у позвоночных животных. Их заменяет нечто другое… я не знаю, что именно. Никогда не приходило в голову сделать самому себе вскрытие. Как-то все не до того было.

И сейчас уж я использую эту силу так, что мало не покажется. Если король сумеет взять эту подачу, я сожру собственный хвост.

Бешеный удар! Свист воздуха!..

– Тридцать денье!

– Начинай жрать, патрон.

Я ошеломленно раскрыл пасть. Король взял подачу. Чертов рыцарь ответил силой на силу. Мяч едва не прожег ракетку насквозь, на бицепсах славного Гастона вздулись вены… но он таки отбил мой бросок.

А я, самонадеянно уверенный, что у человека против яцхена нет и шанса, даже не чухнулся принять мяч. Дернулся только в последний момент, когда было уже слишком поздно.

Король посмотрел на меня… мне кажется, или в его взгляде появилась легкая толика снисходительности? На столе лежат четыре больших медяка. Счет два – два. Осталось всего одно очко, решающее.

Меня охватила злость. Рабан сразу же сердито заворчал, требуя не нервничать и успокоиться. Он испытывает физическую боль, когда я выхожу из себя. Если без этого никак не обойтись (например, в сражении), он терпит молча, но если я могу оставаться спокойным (как вот сейчас), он не преминет этого потребовать.

Сейчас мне промахиваться нельзя. Конечно, это всего лишь игра и от ее исхода ничего важного не зависит. За меня даже ставку сделал кто-то другой… а кто, кстати? Не то кардинал дю Шевуа, не то отец Сардо, не то сам Папа Римский.

Впрочем, это не имеет значения – сумма на кону грошовая, чисто для подсчета очков. Во Франции этого мира действует более или менее стройная монетная система: 12 денье = 1 су, 30 су = 1 ливр, 10 ливров = 1 экю, 3 экю = 1 думергдор. Денье и су чеканятся из меди, ливры – из серебра, экю и думергдоры – из золота, с профилем правящего монарха на аверсе. Также есть промежуточные монеты – как тот же гро денье турнуа, равный пятнадцати денье. За один гро денье турнуа можно купить в харчевне кружку пива или миску супа.

Но кроме денег на кону стоит и еще кое-что. Престиж. Честь и достоинство яцхена, вызвавшего на поединок французского короля. Если я проиграю, это будет настоящим позором. Как я потом посмотрю в глаза леди Инанне?

Хотя стоп. Я же твердо решил, что никогда больше не вернусь на Девять Небес. А слово яцхена тверже гороха. Значит, и в глаза леди Инанне я никогда больше не посмотрю.

Жаль, вообще-то.

Но проигрывать все равно не хочу.

Ракетка замелькала в воздухе. Я с нечеловеческой скоростью принялся перебрасывать рукоять между ладонями. Верхняя правая, средняя правая, нижняя правая… Нижняя левая, средняя левая, верхняя левая… По кругу, по кругу, пока у соперника не зарябит в глазах.

– Огонь!!! – взревел я, делая самый мощный замах.

Время словно замедлилось. Я отчетливо увидел, как теннисный мяч летит на другую сторону поля… как король взмывает в воздух, совершая гигантский прыжок… как ракетка встречается с крохотным красным шариком… как мяч сплющивается, бешено вращается и на десятую долю секунды замирает, словно прилипая к ракетке…

А потом отлетает обратно.

Я рванулся отбить. Но король взял подачу у самой сетки, буквально в птичьем полете. Ударил сверху вниз. Мяч ринулся вниз падающим метеоритом… вспахал землю… и замер неподвижно.

– Сорок пять денье! – выкрикнул герольд. – Игра! Побеждает его величество Гастон Великолепный, король французский! Виват король! Виват Франция!

– ВИВАТ!!! – хором взревела толпа, самозабвенно аплодируя победителю.

– Ха-ха-ха! – залился прежним смехом Гастон Первый, упирая руки в бока. – Не нужно, не нужно этого! Право же, вы меня смущаете!

Врет. По глазам видно, что он от этого кайф ловит. Вон как раскраснелся. Лицо счастливое, как у Николая Баскова во время овации.

– Но однако должен признать, что еще никто и никогда не заставлял меня потеть так, как этот несносный демон, ха-ха-ха! – шутливо погрозил мне пальцем король. – Еще бы чуть-чуть, и дело могло бы окончиться печально!

Охренеть логика. Если он проиграл, то это, видите ли, печально. А если выиграл – счастья полные штаны.

– Жорж! – окликнул оруженосца король, с сомнением поглядывая на башню с часами. – Жорж, разгильдяй эдакий, во сколько у меня следующий бой?

– Не извольте беспокоиться, ваше величество, еще больше пятидесяти минут, – тут же вынырнул престарелый слуга.

– Пятидесяти минут?..

– Это почти целый час, ваше величество.

– Час… час…

– Длинная стрелка должна описать полный круг по циферблату, а короткая – переместиться на одно деление.

– Ладно, доверяю тебе в этом вопросе, – сдался король. – Никак не могу разобраться в этой замудренной часовой системе.

– Как вам будет угодно, ваше величество.

– И правое с левым постоянно путаю… – вздохнул Гастон Первый. – Ладно, просто скажи мне, успею ли я провести еще одну игру или же не успею.

– К великому моему прискорбию – успеете только в том случае, если ваш противник будет изрядным неумехой. Если же он окажется хорош, то можете и не успеть вовремя.

– Ладно, тогда оставим же де пом до завтра, – решил король, отдавая ракетку слуге. – Демон, цени мою щедрость! Завтра я позволю тебе попытаться взять у меня реванш, ха-ха-ха!

– Уж лучше в футбол тогда, – мрачно произнес я, вскапывая землю когтистой ступней.

– Футбол?.. А это что?

– Тоже игра с мячом. Только командная.

– Повелеваю тебе немедленно поведать мне об этой неизвестной игре демонов, – загорелся король. – Я всегда с большим энтузиазмом принимал различные изобретения для развеивания скуки, ха-ха!

Я поскреб когтями лысую черепушку. Честно говоря, я сейчас не в настроении обучать средневековых людей футболу двадцать первого века. Но отказываться как-то неудобно – народ ждет. Кроме французского короля Гастона тут и испанский король Серхио, и Его Святейшество Папа Римский, и великий инквизитор Торквемада, и несколько кардиналов…

Конечно же, футбольные правила я знаю. Может быть, не в тонкостях, но знаю. Да и кто их вообще не знает в нашем-то мире? Хотя бы в общих чертах с ними знакомы все – двадцать два игрока, пара ворот, мяч. Руками мяч трогать нельзя – только ногами и головой. Исключение – вратари, они стоят на воротах. Игра длится полтора часа, за которые нужно забить как можно больше голов в ворота противника, в то же время защищая собственные. Кто забьет больше – тот победил.

Вот и вся суть – для дворового футбола больше ничего знать и не нужно. Пенальти, одиннадцатиметровые, желтые и красные карточки, разделение игроков на защиту и нападение – это уже тонкости, их на крайний случай можно и проигнорировать.

Меня выслушали очень внимательно. Кардинал дю Шевуа погладил седую бородищу и задумчиво произнес:

– Кажется, в Британии есть похожая игра… Вроде бы там ее называют суль…

– А итальянское простонародье частенько играет в дживо дель качио, – вспомнил папа. – В общих чертах это похоже на то, о чем нам сейчас рассказали. Ну что же, вернемся к турнирному полю, ваше величество? Ваше величество?..

Я посмотрел на короля Гастона. Он не двигается с места. И кажется, даже не слышит, что ему говорит. Просто стоит с зачарованным лицом, челюсть наполовину отвисла, в глазах словно бы лучатся звезды.

– Ваше величество?.. – с беспокойством посмотрел королю в лицо папа. – Ваше величество, вы хорошо себя чувствуете?..

– Я хочу в это сыграть! – выпалил Гастон Первый, сжимая кулак. – Отымей меня Ррогалдрон, я немедленно желаю попробовать этот демонский фуболь! Такова моя воля, и я не приемлю отказа!

Кардиналы с сомнением переглянулись. В королевской свите зашушукались – прислушавшись, я пораженно понял, что они обсуждают, где и как лучше устроить матч. Похоже, наш добрый король Гастон – настоящий человек-кремень. Если уж что-то взбрело в башку – никакими клещами не вытянешь.

– Если позволите, мой дорогой брат, мы имеем компания вам в этой игре, – холодно произнес король Серхио, становясь рядом с королем Гастоном.

– Вы?! – пораженно уставился на него француз. – Ха-ха-а?.. Серхио, вы же ненавидите турниры и состязания!

– Только те, что опасны для жизни. Игра в мяч – намного более пристойное занятие, нежели размахивание острыми предметами. Дабы отвлечься от забот государственных, мы имеем любовь к игре в мяч с придворными. Нет лучшего занятия, чтобы скрасить досуг.

Французский король снова залился смехом и от души хлопнул испанского короля по спине, восклицая:

– Прекрасно, Серхио, ха-ха-ха! Просто прекрасно!

– Не прикасайтесь к нам, Гастон, – процедил испанец, отодвигаясь подальше. – Мы не выносим, когда к нам прикасаются.

– Да вы много чего не выносите, Серхио, ха-ха-ха!

Глядя на французского и испанского королей, подтянулась и рыбешка помельче. Несколько герцогов и князей также выразили желание принять участие. Похоже, игроки будут сплошь титулованные.

А потом общему настрою поддалось и духовенство. Кардиналы помоложе решили тряхнуть стариной. Кардинал дю Шевуа и отец Сардо тоже записались, несмотря на преклонный возраст.

– Это деревенская забава, для простонародья, но отчего бы и не попробовать для разнообразия? – степенно произнес дю Шевуа.

– Отчего бы и нет? – согласился с ним эльф. – Выглядит занятным. Это может внести свежую струю в комплекс праздничных мероприятий.

– Ваше Святейшество, а вы, вы-то как же? – затормошил папу французский король. – Неужели лишите нас своего присутствия?

– Мы даже не знаем, ваше величество… – с сомнением произнес Леон Второй, стараясь дышать в другую сторону – король только что изволил скушать головку чеснока. – Будет ли удобным, чтобы человек моего положения бегал по полю с мячом?

– А что такого? – хмыкнул я. – Вот папа Иоанн Павел Второй был фанатом «Барселоны».

– Какой-какой папа? – наморщил лоб Леон Второй. – Мы не припоминаем такого имени в перечне…

– Пардон, оговорился. Я совсем другого папу имел в виду. Так что, в футбол играть будем?

– Хорошо, будем, – принял решение Папа Римский. – Завтра.

Глава 28

Темнотища, хоть глаз выколи. Факелы на стенах мерцают и чадят, почти не прибавляя света.

Я иду по извилистому коридору, ведущему в самые недра Ватиканского холма. Впереди ступает молчаливая фигура в капюшоне – великий инквизитор Торквемада. Тишину нарушает лишь шлепанье босых ног и тихое лязганье в такт шагам.

По окончании рыцарского турнира, когда все поздравляли короля Гастона, выигравшего Папский Кубок и в очередной раз ставшего чемпионом, ко мне подошел кардинал дю Шевуа. А с ним наш смиренный брат Фома, более известный под именем Томмазо Торквемада. Кардинал вежливо попросил меня не задавать никаких вопросов и прямо сейчас отправиться с Торквемадой в ватиканские катакомбы.

В самое логово инквизиции.

Вопросов я задавать не стал. Но пояснение мне все же дали. Кардинал дю Шевуа отнюдь не позабыл о том случае с шатиром на площади Хаарога. По прибытии в Ватикан он доложил обо всем произошедшем в компетентные органы. Те отнеслись к этому с максимальным вниманием и немедленно начали расследование.

– Три дня назад в Ромецию вернулся один чернокнижник, – процедил Торквемада, шагая по осклизлым ступеням. – Он родом из королевства Юрада, но последние несколько лет жил в Ливонии. А вчера в Ромеции произошел случай, аналогичный тому, свидетелем которому был ты и его преосвященство дю Шевуа. Шатир. В городе появился шатир. Он жестоким образом умертвил шестерых ни в чем не повинных граждан, после чего на место происшествия подоспела городская стража. Шатира расстреляли из арбалетов, а труп доставили в инквизицию.

– Думаете, дело рук того чернокнижника? Может, просто совпадение?

– Может быть, и совпадение. Может быть, и совпадение. Но есть и еще один факт. Еще ранее этот чернокнижник жил на острове Сицилия – аккурат в то время, когда там полыхал Шатиров Мор. Три совпадения подряд – это слишком много, чтобы не прислушаться к ним.

– Ну жил он там, ну и что? Кардинал дю Шевуа тоже присутствовал при всех трех случаях – во время эпидемии в Сицилии, в Хаароге и вчера в Ромеции.

– Верно. Но фра Роже никогда не был замечен в злокозненном чернокнижии. Напротив, он неоднократно показывал себя ярым борцом за веру и умелым экзорцистом. А на Сицилии он едва не погиб сам, среди прочих несчастных заразившись шатиризмом. В то же время означенный чернокнижник, прозванный Червецом, давно уже прославил себя с самой худой стороны. Он дважды избегал аутодафе лишь чудом и заступничеством со стороны кое-кого из власть имущих. У него есть связи в определенных кругах. Однако теперь он наконец попал в мои лапы – и я его больше не выпущу. Он отправится на костер так или иначе – прегрешений за ним накопилось столько, что уже не отмыться.

– Тогда какая разница, причастен ли он к появлению шатиров? Раз уж он все равно уже приговорен.

– Есть разница, тварь. Если это его рук дело – дело будет закрыто после того, как догорит костер. Если же в данном случае он невиновен, я разведу рядом второй костер – для другого чернокнижника, покамест неизвестного.

– И зачем вам я?

– Фра Роже рассказал мне о том, что у тебя есть некое демонское зрение, с помощью которого ты сможешь ответить – был ли чернокнижник Червец в означенное время в Хаароге или же не был. Ты весьма поможешь нам этим.

Я задумался. Мое Направление и в самом деле может дать нужный ответ. На все сто процентов не уверен, но это вполне возможно.

Хотя немного странно. Насколько я знаю святую инквизицию, обычно она не прибегает к таким заковыристым методам. Ведь есть же куда более надежные и проверенные способы получения информации.

– К сожалению, я не могу допросить этого чернокнижника с пристрастием, – как будто прочел мои мысли Торквемада. – Мне очень важно узнать от него правду – не то, что обычно говорят, желая избавиться от телесных мучений, а доподлинную правду. И в этом мне поможешь ты, тварь.

– Принуждаешь сотрудничать с органами, начальник? – прохрипел я. – А сам при этом тварью обзываешься… Невежливо как-то – такими словами вот так легко кидаться.

– О чем ты, тварь? – холодно процедил Торквемада. – Разве неизвестно тебе значение этого слова? Тварь – это то, что сотворено.

– В смысле?

– Даже малым детям известно, что вся природа делится на четыре вида. Первый вид – природа творящая и нетварная. Это Бог. Второй вид – природа творящая и тварная. Это души живых существ, порождающие нематериальные чувства, идеи и мысли. Третий вид – природа не творящая и тварная. Это тела людей, животных, мертвые вещи. Все, что сотворено Богом. Все, что мы видим глазами и щупаем руками. Все то материальное, что нас окружает. Солнце – тварь, земля – тварь, океан – тварь, растение – тварь, животное – тварь, человек – тварь. И ты тоже тварь. Нечистая, но все же тварь. Гордись этим.

– А, так вы в этом смысле… – малость смутился я. – Ну тогда пардоньте муа, недопонял. Там, откуда я родом, «тварь» – как бы оскорбление…

– Почему?

– Э… ну… почему… даже не знаю. Исторически так сложилось, наверное. Почему вот, скажем, слово «петух» стало оскорблением?

– А что может быть оскорбительного в петухе? Этой птице Богом было доверено первой встречать рассвет. Она – герольд, глашатай, возвещающий появление солнца. Многие рыцари почитают за честь носить на щите изображение петуха – он символизирует доблесть и бойцовский дух.

– Ну да, верно все… просто… ну в общем у нас… долго объяснять, в общем. Я и сам не знаю, почему у нас так вышло. У нас в последнее время уже и цвет неба считается неприличным…

– Что неприличного в голубом цвете? Это очень красивый цвет.

– Да так просто. Снятся людям иногда голубые города, соберутся пидорасы и уедут навсегда… – немелодично пропел я.

– Ты очень странный зверь. Тебе об этом говорили?

– Ни разу. Вы первый.

– Ты лжешь. Не лги мне, тварь! Я чувствую ложь каждым своим фибром!

– Простите, Лаврентий Палыч, больше не буду. Кстати, вы сказали, что природа делится на четыре вида. А назвали только три. Какой четвертый?

– Четвертый вид – природа не творящая и нетварная. Конец и итог всего. Это опять-таки Бог. К Нему все возвращается и Им все завершается.

Спускаемся все глубже. Полостям под Ватиканом бесчисленные века – в них скрывались от гонителей еще первые христиане.

Сейчас эти катакомбы используют для прямо противоположных целей.

Каменные ступени привели нас в просторный зал, выложенный мозаичной плиткой и скудно освещенный факелами. По стенам бегают тени, издалека слышны агонизирующие крики. Вдоль стен бесшумно перемещаются фигуры монахов-доминиканцев.

– Это здесь, – произнес Торквемада, уверенно ступая по ледяному полу. – Брат Франц, что изменилось за время моего отсутствия?

К великому инквизитору подступил невысокий монах с поблескивающей в тусклом свете тонзурой. Молитвенно сложив руки перед грудью, он вполголоса произнес:

– Никаких изменений, брат Фома. Мы еще дважды допрашивали его с беспристрастием, но все наши усилия остались тщетными. Более того – грешник взывал к демонам, моля о вызволении.

– Были ли пресечены его потуги вовремя?

– Были. Мы заковали его в железа, воскурили ладан и окружили грешника кольцом из освященной вербы. Сейчас он бьется в неистовом крике, не слыша голоса своего хозяина и не зная возможности применить чары.

– Достойно похвалы, брат Франц.

– Таков наш долг, брат Фома.

Доминиканцы коротко кивнули друг другу. Добротно у них тут все организовано, ничего не скажешь. Прямо-таки средневековое КГБ.

– А что этот? – бросил Торквемада, шагая к зловещему приспособлению в виде деревянного колеса с шипами. На нем висит человек.

Брат Франц лишь молча указал рукой, предлагая взглянуть самому. Торквемада поднял голову, пристально рассматривая пытаемого.

– Это и есть тот чернокнижник? – тихо спросил я.

– Нет еще, – безучастно ответил великий инквизитор. – Это другой. У нас здесь довольно много грешников.

– А, другой колдун…

– Нет, он не колдун. Не уличен, во всяком случае.

– Еретик, значит…

– Нет, и не еретик. Точнее, в этом он тоже не уличен. Пока что.

– Тогда кто?

– Убийца. Обвиняется в смертоубийстве семерых христиан и нанесении ножевых ранений еще шестнадцатерым. Причем совершил это он посреди бела дня, на оживленной ромецианской улице.

У меня аж глаза полезли на лоб. Мужик – конкретный беспредельщик. В нашем мире вынесли бы однозначный вердикт – переиграл в компьютерные игры. А тут, интересно, на что положено такое списывать?

– Нет, нет, это неправда, я не виновен!.. – истошно закричал человек на пыточном колесе. – Говорю вам, я не виновен, это все клевета, это все ложь!.. Ложь!!!

– Твоему поступку есть свидетели, тварь, – заговорил Торквемада. – Твой нож едва только не проржавел от крови безвинно убиенных. Многие добрые христиане, в чьих словах мне не приходится сомневаться, без ошибки указали на тебя. Ты смеешь утверждать, что все они клевещут?

– Они просто всё не так поняли! – бешено завращал белками глаз убийца. – Вы все всё не так поняли! Я никого не убивал, это просто трагическая случайность! Я просто шел… шел по улице… с ножом!.. почему мне нельзя ходить с ножом по улице?! Многие носят ножи! А многие – даже мечи! У меня есть… у меня был нож! Я шел с ним! А эти люди… они ни с того ни с сего начали на него прыгать!.. прыгать на мой нож! Я им ничего не сделал! Я не знаю, зачем они это делали!.. не знаю! Они просто начали вдруг кричать и прыгать… прыгать прямо на мой нож! Я не хотел… не хотел, они сами! Сами! Я говорил им, чтобы они не убивали себя об мой нож… просил этого не делать!.. просил! Умолял прекратить это издевательство! Но они не слушали! Они все прыгали и прыгали на мой нож! А я пытался от них убежать, но они все равно бежали следом и продолжали прыгать на мой нож, тыкаться в него животами и шеями! Это они во всем и виноваты! Виноваты в грехе массового самоубийства! А я просто держал нож! Я ни в чем не виновен!

Впервые я увидел Торквемаду ошарашенным. Даже великий инквизитор не находит комментариев на такую бредовую отмазку. Похоже, от перенесенных пыток у мужика просто-напросто поехала крыша.

Хотя может статься, что он и до того был сумасшедшим. Иначе с чего бы ему устраивать массовую резню среди бела дня?

– Что скажешь, брат Фома? – внимательно посмотрел на Торквемаду брат Франц. – Есть мнение, что сей грешник скорбен разумом, а потому заслуживает некоторого снисхождения.

– Совершенно с тобой согласен.

– Предлагаю наказать насколько возможно милосердно, без пролития крови.

– Это хорошая мысль. Распорядись совершить приготовления, брат Франц.

Я удивленно посмотрел на инквизиторов. Не ожидал от них такой мягкости. Тут, понимаешь, самый натуральный Чикатило, а они ему милосердное наказание без пролития крови.

Это как, кстати? В тюрьму посадят, что ли?

– Вообще-то сожгут, – любезно пояснил Рабан. – «Милосердное наказание без пролития крови» на профессиональном инквизиторском жаргоне – казнь через сожжение. Или одним словом – аутодафе.

– Этот несчастный несомненно скорбен разумом, – подытожил Торквемада, отворачиваясь от маньяка. – Ибо я не услышал лжи в его словах. Он сам верит в ту околесицу, что несет здесь. Прекратив его бренное существование, мы окажем благодеяние прежде всего ему самому.

Не думаю, что бедный псих с этим согласится, но великий инквизитор, разумеется, прав. Этот мир еще не дорос до гуманного обращения с умалишенными – здесь им не делают поблажек, как у нас. Безобидных называют юродивыми и порой используют в качестве шутов. Буйных называют бесноватыми и лечат экзорцизмом. Если не помогает чтение молитв, переходят к жестким методам – погружению в ледяную воду и битью палками. Если же не помогает и это – без долгих разговоров сжигают на костре. Все просто и логично.

Оставив в покое убийцу, Торквемада в сопровождении брата Франца проследовал дальше по длинному помещению. Вдоль бесконечной вереницы пыточных устройств. Вдоль ряда дверей с зарешеченными оконцами. Равнодушно ступая босыми ногами по заляпанному кровью полу. Не реагируя на истошные крики, то и дело раздающиеся совсем рядом.

У деревянной, жутковатого вида хреновины великий инквизитор остановился. Оглядел пренебрежительным взглядом висящую на ней женщину – немолодую, обрюзгшую, с потухшими глазами – и спросил монаха, стоящего рядом:

– Ну что? Вы доискались правды?

– Она не ведьма, – басовито ответил монах, поднимая женщине голову, чтобы та взглянула на Торквемаду. – Мы выяснили это доподлинно.

– Не ведьма?.. – с сомнением взглянул на несчастную великий инквизитор. – Уверен ли ты, брат Карл? Мне говорили иное.

– Она не ведьма, – повторил монах. – Точнее, ее нельзя называть ведьмой в полном смысле этого слова. Она не обладает никакими сверхъестественными силами. Но…

– Но?..

– Но тем не менее она совершала ровно те же самые поступки, что обычно совершают настоящие ведьмы. Участвовала в чернокнижных шабашах. Пыталась насылать порчу на своих недоброжелателей. Читала задом наперед «Отче наш» и прочие молитвы. Распяла на кресте жабу и молилась ей, как языческому идолу. Мазала тело человеческим жиром. И даже принесла в жертву Ррогалдрону пятилетнего ребенка. Она либо надеялась таким образом обрести колдовскую силу, либо искренно верила, что таковая сила у нее уже имеется.

– В моей практике бытовало множество подобных случаев, – понимающе процедил Торквемада. – Было ли получено чистосердечное признание?

– Да. Она призналась в своих сношениях с нечистой силой, и сделала это с радостью. В колдовстве она тоже призналась, причем безо всякого давления с нашей стороны. То и другое – несомненная неправда, но так же несомненно то, что сама она в это верит.

– Раскаивается ли она в содеянном?

– На словах – да. В душе – нет.

– В таком случае снисхождения оказано не будет. Сжечь.

Не задерживаясь больше ни на секунду, Торквемада двинулся дальше. Я нагнал его и негромко спросил:

– А если бы она раскаялась, ее бы что, не сожгли?

– Сожгли бы, разумеется. Но перед этим удавили бы. Это милосердная смерть – быстрая и почти безболезненная.

– И тоже без пролития крови, как я погляжу…

– Таков порядок, – пожал плечами Торквемада.

– Угу. Кстати, а зачем она мазала тело человеческим жиром?

– Настоящие ведьмы делают это, чтобы летать. Хотя человеческий жир не обязателен – можно использовать свиной или гусиный.

– А вы в этом разбираетесь, падре… Врага надо знать в лицо?..

Великий инквизитор ничего не ответил. Нет, все-таки я ему по-прежнему не нравлюсь. Профессиональная неприязнь, наверное.

– Кто там у нас дальше по списку? – подчеркнуто бодро поинтересовался я. – Джордано Бруно у вас тут нигде в застенках не сидит?

– Не о том ли ты Бруно, что до крещения звался Филиппо? – с сомнением спросил Торквемада.

– Может быть. А что с ним было?

– Если об этом, то его сожгли почти сто лет назад. Я хорошо помню этот случай. Один из сквернейших еретиков, коих я видывал в этих застенках. Он был монахом, но нарушил обет и стал проповедовать богохульные идеи. Утверждал, что все чудеса Христа – обманные, что возмездия за грехи не существует, а вся наша вера преисполнена кощунствами против величия Божия. Он семь лет провел в тюрьме, в течение которых мы увещевали его отречься от греховных заявлений и покаяться. Но в гордыне и тщеславии своем он так и не обратился к Богу – более того, пытался избегнуть кары, взывая к помощи демонов. В конце концов терпение наше истощилось и мы свершили аутодафе на площади Цветов. Почему тебя интересует столь давняя история, тварь?

– Фиг знает, – задумчиво ответил я. Мне вспомнилось, что Рабан вроде бы уже что-то про это рассказывал. – А разве Бруно сожгли не за то, что он утверждал, будто Земля вертится вокруг Солнца?

– Да, это тоже было включено в общий список прегрешений, – пожал плечами Торквемада. – Но это малая провинность, несущественная. Лично мне нет дела до того, верна ли геоцентрическая модель мироздания или же гелиоцентрическая, прав ли Птолемей либо Коперник. Господь наш в Величии Своем мог обустроить Божественный космос любым желаемым Ему способом – пусть об этом диспутируют богословы и философы. Солнце ли вращается вокруг Земли, Земля ли вокруг Солнца – какое значение это имеет для живущих в этом мире, кроме удовлетворения праздного любопытства? Всего лишь за приверженность гелиоцентрической модели аутодафе не устраивается. Кара должна соответствовать проступку, тварь.

К нам с Торквемадой подошел сухопарый монах. Подозрительно поглядывая на меня, он негромко произнес:

– Брат Фома, прошу простить за беспокойство, но встречи с тобой требует бургграф Тони Зайлер. Мы бы не стали тревожить тебя, но он очень настаивает. Утверждает, что имеет сообщить нечто важное.

– Бургграф Тони Зайлер… – на миг задумался великий инквизитор. – А, это тот, который…

– Да, тот самый. Он наконец-то заговорил. Но не желает раскрывать душу никому, кроме тебя.

– Что ж, если он того хочет – пусть будет по его. Я выслушаю всякого грешника, ибо таков мой священный долг. Отведи нас, брат Виктур.

Идти пришлось недалеко. Монах повернул ключ в замке, впуская Торквемаду в одиночную камеру. Тот подозрительно обернулся ко мне и поманил пальцем. Не хочет оставлять без присмотра, да еще в таком месте.

Бургграф Зайлер оказался невысоким пожилым мужчиной с редеющими седыми волосами. В глазах еще заметно дворянское достоинство, но лохмотья, грязь и следы пыток на теле придают сходство скорее с привокзальным бомжом. Убранство камеры – куча прогнившей соломы, треснутый деревянный табурет и наполовину полная помойная лохань – не прибавляет узнику респектабельности.

– Не думал, что таки удостоюсь общения с самим Томасом де Торквемадой, великим инквизитором этого несчастного мира, – горько произнес Зайлер.

– Вот я здесь, стою перед тобой, – равнодушно произнес Торквемада. – Что ты имеешь сообщить мне, тварь? Не желаешь ли наконец покаяться в грехах своих?

– Мне не в чем каяться, Торквемада. Я не считаю грехом то, что сделал. Если же Церковь считает, что я грешник… что ж, в таком случае я не желаю принадлежать такой Церкви.

– Понимаешь ли ты, что сейчас сказал?

– Понимаю. Одного этого уже достаточно, чтобы мне отправиться на костер. Но это искренние мои слова, и я от них не отрекусь.

– Жаль, если так. Однако я обязан задать тебе вопрос – осознаешь ли ты хотя бы, за что претерпеваешь муки в этом узилище?

– Осознаю. За то, что пресвятая Церковь считает любовь грехом.

– Церковь не считает любовь грехом, тварь. Любовь – чистейшее и светлейшее из чувств, дарованных человеку Богом. Любовь – основа нашей святой веры. Сам Бог есть любовь. Но то, что совершил ты, не любовь. Это грязь и мерзость.

– Вот как? – кисло усмехнулся разбитыми в кровь губами узник. – Неужели только из-за того, что я осмелился влюбиться в существо одного со мной пола, чистейшее чувство обращается грязнейшим?

– Именно так. Господь сотворил для Адама Еву, а не другого Адама. Твои чувства – не любовь, но низкая похоть и вожделение. Содомский грех – один из самых позорных грехов на этом свете.

– Мне нет дела до того, что об этом думают другие. Я утверждаю, что в этом отношении я родился отличным от других мужчин. Для меня подобное естественно, как для волка естественно есть ягненка. А что естественно, то не позорно.

– Вот как? Обратись к ученым натуралистам. Они скажут тебе, что для диких зверей совершенно естественны инцест, копрофагия и даже каннибализм. Неразумные твари поедают собственные испражнения, спариваются с родными братьями и сестрами, пожирают своих же новорожденных детей. Так будь же последователен в своих утверждениях. Если содомский грех – не грех, то все вышеперечисленное – также не грех. Осмелишься ли ты утверждать такое, тварь?

– Верно говорят в народе – легче передвинуть гору, чем переспорить инквизитора, – устало отвернулся бургграф. – Я не стану отвечать на твои крючкотворские доводы, Торквемада. В глубине души я лелеял крохотную надежду, что смогу достучаться до твоего сердца, но ты, видимо, давно заменил его на прогорклый уголек. Что ж, мне достаточно и того, что я прав. Мне не требуется твое одобрение.

– Я последний раз призываю тебя одуматься и раскаяться. Признай свой грех, повинись в нем – и Церковь протянет тебе руку спасения.

– Церковь? Что мне до твоей Церкви, Торквемада? Церковь с ее нагромождениями обрядов, ритуалов, правил… к чему все это, скажи мне? Зачем столько сложностей и препятствий? Я живу только по одному из евангельских правил – во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними. Одно-единственное, это правило прекрасно заменяет всю твою Церковь.

– И руководствуясь этим правилом, ты изнасиловал двенадцатилетнего мальчика, – сухо произнес великий инквизитор.

– Да, и не сожалею об этом. Я не совершил ничего такого, чего не желаю для себя. Я ведь просто хочу, чтобы меня любили. Если это желание преступно, тогда суди меня, Торквемада. Суди – и будь вечно проклят.

Почему-то великий инквизитор мелко затрясся. Мне показалось, что он взбесился, но потом я пораженно понял – Торквемада смеется. А я-то полагал, что чувство юмора у него давным-давно атрофировалось.

– Проклят, говоришь? – отсмеявшись, переспросил великий инквизитор. – Ты опоздал, тварь. Я давно уже проклят. И мое проклятие в тысячу раз тяжелее всего, что ты можешь вообразить.

Выйдя из камеры, он произнес:

– Брат Виктор, распорядись подготовить аутодафе для бургграфа Зайлера. Я приговариваю его к сожжению.

– Будет исполнено, брат Фома, – поклонился монах-доминиканец.

– Падре, а у вас есть другие наказания, кроме сожжения? – не выдержав, спросил я, когда мы пошли дальше.

– Нету. А зачем?

– И правда. Глупый вопрос.

В подземельях инквизиции я повидал еще довольно много интересного. Количество и разнообразие пыточных приспособлений превосходит все мыслимое разумением. Большинству зловещих агрегатов я даже затрудняюсь подобрать название.

В одном из залов мне довелось стать свидетелем необычного судебного процесса – суда над бешеной собакой, искусавшей человека. Бессловесную тварь на полном серьезе допрашивали, снимали показания, опрашивали свидетелей и потерпевшего. Прибегли даже к пыткам, исторгнув из пса лишь болезненный визг и скулеж. А в конце концов приговорили к смертной казни через удавление. Как я понял, к животным здесь сожжение не применяется.

– Вот он, этот чернокнижник, – наконец произнес Торквемада, указывая на висящего мужчину. – Тот самый, о котором я тебе говорил, тварь. Его имя Червец, и он подозревается в создании чудовищ, именуемых шатирами.

Я пристально всмотрелся в узника. Да, сразу видно, что это серьезный клиент, не чета предыдущей шантрапе. Настоящий колдун, подлинный.

Иначе он просто не смог бы болтаться в петле, оставаясь при этом живым.

Тощий. Высокий. Кожа очень смуглая, но черты лица скорее славянские. На голове волос нет, зато есть небольшие усы и борода. Все тело испещрено ритуальными шрамами, составляющими какую-то сложную систему. Возраст неопределенный – где-то между тридцатью и шестьюдесятью, точнее не скажу. Одежды нет – голый, как Адам до грехопадения. Руки и ноги закованы в проржавевшие насквозь кандалы, на шее – веревочная петля.

Несмотря на то, что мужика повесили, умереть он пока не умер. Горло посинело, взгляд отсутствующий, рот полуоткрыт, оттуда доносится сдавленный хрип. Но жизнь в этом теле все еще присутствует – и сознание тоже.

Других испытуемых в этом просторном зале нет. Зато есть четверо монахов-доминиканцев – стоят по углам, головы опустили, руки сложили перед лицом, тихо бормочут молитвы. На каждой стене по распятию. В воздухе клубится благовонный дым. С потолка свисают гроздья вербы. Похоже, все это служит для блокировки колдовских способностей.

– Он не унимался, – тихо произнес брат Франц, обращаясь к Торквемаде. – Нам пришлось пережать ему горло, чтобы он не мог произносить заклинаний.

– А попроще способа не нашлось? – не удержался я. – Кляпа, например…

– Червец может колдовать и без слов, – сухо ответил монах. – Петля служит двум целям. Она не дает произносить заклинания и в то же время принуждает чернокнижника тратить все силы на поддержание в теле жизни.

– А почему кандалы такие ржавые? Получше найти не могли?

– Эти цепи и кандалы только сегодня утром сошли с наковальни. Червец – чрезвычайно сильный чернокнижник. Мы меняли кандалы уже дважды – и очень скоро их придется менять в третий раз. Железо вредно колдовству – и колдовство стремится разрушить этот барьер.

– Ведьмы и колдуны… – процедил Торквемада, качая головой. – От этой братии нельзя дождаться ничего доброго. Я всегда стоял на том, что их следует истребить поголовно. Прислушавшись к моим советам, предыдущий папа пытался искоренить всех чародеев… но даже у него так и не вышло довести дело до конца. Что же касается папы нынешнего, то он держится иной точки зрения, относясь к этой братии снисходительно…

– А вы этого не одобряете, падре? – спросил я.

– Умолкни, тварь. Папа – наместник Господа на земле. Он непогрешим. Всякое слово его и дело его – истинно и верно по определению. Человек не вправе одобрять или не одобрять решения и деяния папы, как не вправе одобрять или не одобрять решения и деяния Бога. Задача человека – внимать и благоговеть.

Я неопределенно дернул руками, ничего не отвечая. Спорная, конечно, точка зрения, но если я вздумаю возражать, великий инквизитор тут же взбесится. А здесь, в этой жуткой камере пыток, с ним лучше не ссориться. Вон как колдуна скрутили – а ведь это один из сильнейших!

– Говори, тварь, был ли сей грешник в городе Хаароге одновременно с вами или незадолго до вас? – произнес Торквемада, пряча ладони в рукавах. – Говори правду, не утаивай ничего.

Я обошел вокруг висящего в петле чернокнижника. У того чуть повернулись глаза в орбитах. Смотрит в упор на меня. И, кажется, прекрасно понимает, что я собой представляю. Зрачки – словно булавочные головки. Такое впечатление, что видят прямо сквозь рясу.

Уголки губ повешенного чуть приподнялись… но тут же снова опустились. Похоже, он в первый момент решил, что я тут для его спасения. Типа Ррогалдрон послал на выручку.

А может, я и ошибаюсь. Хрен его знает, что там творится в башке у колдуна.

– Я не создавал шатиров, – вдруг прохрипел Червец.

Получилось у него это с огромным трудом – очень сложно членораздельно выговаривать слова, будучи подвешенным за шею. Странно, что позвонки до сих пор не сломались.

– Ослабьте петлю, – скомандовал Торквемада, поднимая левую руку. Ту самую – черную, как головешка. – При мне он ничего не посмеет сделать.

В глазах чернокнижника промелькнула злоба пополам со страхом. На великого инквизитора он взирает с бессильной ненавистью. Похоже, эти двое неплохо друг друга знают.

Двое дюжих монахов спустили Червеца на пол. Тот упал на колени и захрипел, растирая посиневшее горло. Изо рта выплеснулась струйка мокроты.

– Почему ты заговорил, тварь? – навис над узником Торквемада. – С момента пленения ты не произнес ни слова. Почему теперь?..

– Потому что вы привели… его, – сипло произнес Червец, кое-как усаживаясь на холодный пол. – Можно глоток воды?

– Нет. Ты не получишь ни еды, ни воды, пока я не получу из твоих уст нужной мне информации.

– Жесток, как всегда… – покривились губы колдуна.

– Я не жесток и не милосерд. Я простой великий инквизитор и делаю лишь то, что должно быть сделано. Отвечай мне теперь, тварь, был ли ты этим летом в ливонском городе Хаарог?

– Да, был. Я жил там последние два года. Но я не имею отношения к появлению там шатира.

– Зачем ты прибыл в Ромецию?

Костлявая рука чернокнижника медленно приподнялась. Указательный палец вытянулся… и уперся прямо в меня.

– Из-за него, – прохрипел Червец. – Когда я почувствовал присутствие в городе… такого существа, то не смог оставаться в стороне. Я был на площади в день избрания бургомистра и своими глазами видел все, что там происходило. Произошедшее возбудило во мне огромное любопытство. Я разузнал, кто это был и куда они направляются, оставил свой дом в Хаароге, приобрел самого лучшего скакуна и во весь дух помчался в Ромецию. А там… дальше вы уже знаете. Я желал узнать все об этом демоне. И вот узнал… на свою голову.

– Есть ли у тебя доказательства того, что ты не причастен к появлению в Хаароге и Ромеции шатиров?

– А какой мне смысл лгать? Вы же все равно собираетесь отправить меня на костер – виновен ли я в этом или не виновен.

– Да, это так. На тебе слишком много тяжких грехов, тварь.

– Значит, мне нет причины отпираться в одном-единственном проступке. Пламя не станет от этого ни жарче, ни холоднее.

– В твоих словах есть резон, тварь. И я не вижу в твоих глазах лжи, – признал Торквемада. – Но теперь я задам тебе другой вопрос. Ты был на площади, когда там пробудился шатир. Почему же ты не остановил его? Почему позволил гибнуть невинным христианам? Я знаю, на что ты способен. Я видел тебя в деле. Один-единственный шатир – пустяк для тебя. Так почему же ты не вмешался?

Червец недоверчиво посмотрел на великого инквизитора. Уголки его губ медленно приподнялись.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! – вдруг дико захохотал чернокнижник. – Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха… кха!.. кха!.. кхе!.. кхе-хе!.. А, проклятье, в горле першит…

– Что означает твой смех, тварь?

– С кем я разговариваю сейчас? – отдышавшись, спросил Червец. – С Томмазо Торквемадой, самым жесточайшим из псов Господних? Или же с блаженным дурачком, лишь внешне на него похожим? Ты всерьез спрашиваешь, почему я, Кра-Мари Девясил Крангор Червец, не шевельнул и пальцем, чтобы помочь двуногому скоту, годному лишь на то, чтобы жрать и спариваться? Мне нет дела до их жалких жизней! Живы ли они, мертвы ли они – что до этого мне, познавшему Истину?

– Мне жаль тебя, несчастный, – холодно произнес великий инквизитор. – То, что ты в слепоте своей принимаешь за Истину, есть лишь мираж, ложная фата-моргана, замутившая твой больной рассудок. Так животное на водопое видит отражение луны в озере и полагает, что это и есть настоящая луна. А дикий огр видит светящийся круг в небе, и думает, что луна именно такого размера, какой кажется. Всякий воспринимает вещи в меру своего развития.

– Ты что, опять читаешь мне проповедь, монах? – криво усмехнулся Червец. – Мне их читали бессчетные тысячи – я даже не слушал! Зря стараешься!

– Да, зря, – процедил Торквемада. – Сколько лет я пытался заставить тебя и тебе подобных услышать слова смирения. Я убеждал, я умолял, я плакал. Но, как говорят в моей родной Испании, где бессильно благословение, сработает палка. Твоя плачевная судьба – пример того, до чего может довести насилие, если кротость потерпела поражение.

– Хи-ха-ха-ха!.. кха!.. кха!.. – снова закашлялся Червец. – Дайте же мне кто-нибудь воды! Или инквизиция теперь морит своих жертв жаждой?!

– Воды ему не давать, – кратко распорядился Торквемада. – Прут мне.

Ему протянули заостренный железный кол. Великий инквизитор взял его поудобнее, помедлил какое-то мгновение… и с силой вонзил в грудь чернокнижнику!

Червец страшно захрипел, корчась от боли. Из раны заструился дымок – я только теперь заметил, что эта железяка раскалена докрасна. Однако Торквемада держит ее голыми руками, не выказывая ни малейшего волнения. Кажется, ему совсем не горячо.

– Что ты чувствуешь, тварь? – равнодушно спросил великий инквизитор, вгоняя кол все глубже.

– Пре… прекрати!.. – простонал колдун, выдыхая клубы дыма. – Пе… перестань!.. По… пощады!.. Я… я больше не могу… убей меня, убей!.. Сожги меня на костре и покончим с этим!..

– Ты и в самом деле удивляешь меня, тварь, – процедил Торквемада, сжимая ладони плотнее. – О тебе рассказывают, что однажды ты уже побывал на костре – и улетел за облака верхом на черном дыме. Я не слишком верю досужим слухам, но и пропускать их мимо ушей не склонен. Я позабочусь о том, чтобы твое дыхание больше не оскверняло этот воздух, тварь.

Железный кол на глазах белеет. На него уже трудно смотреть. Каким-то образом Торквемада раскаляет свое орудие пыток пуще прежнего.

Мучимый колдун корчится, как насаженный на булавку жук. Глаза налились кровью, на губах выступила пена, пальцы истошно сучат, силясь за что-нибудь ухватиться. Боль должна быть просто чудовищной.

Торквемада наконец оставил кол в покое. Червец прекратил биться и замер, помутневшими глазами следя за своим палачом. Великий инквизитор наклонился над ним, встав ко мне спиной, и тихо-тихо произнес:

– Почувствуй боль моей души, тварь.

Я не рассмотрел, что он там сделал. Но воздух закопченного подземелья прорезал душераздирающий крик чернокнижника. А когда Торквемада выпрямился, я понял, что этот крик был предсмертным.

– Аутодафе свершилось, – произнес великий инквизитор, отряхивая с рук пепел.

Пепел, еще минуту назад бывший живым человеком.

Глава 29

Пиликанье скрипок сводит меня с ума. Тили-тили, тили-тили… ну словно цикады в брачный период! Не люблю я такую музыку. Хотя ничего не поделаешь – до тяжелого рока этому миру еще расти и расти. Да и в нашем мире рок на таких приемах включают редко – не куртуазно как-то.

В данный момент я присутствую на вечернем бале-маскараде в ватиканском дворце. Танцы, банкет и все такое. Чувствую себя несколько неловко – ну не смотрюсь я в таком обществе.

Точнее, смотрюсь, но очень стремно. Крылья, хвост, лишние руки… это в Кадафе я выглядел своим в доску.

Поскольку у нас тут как бы маскарад, все гости до единого – в карнавальных костюмах. Не слишком отличающихся от обычных, впрочем. Я даже не могу расшифровать, кто кого изображает – вот разве что Арлекин вполне узнаваем. А остальные… вероятно, нужно хорошо разбираться в местной культуре, чтобы нормально ориентироваться в этом разноцветье. Если б я надел, скажем, костюм Бэтмена, тоже бы никто не понял, под кого я маскируюсь.

Мне костюма, конечно, не досталось. Где я тут возьму наряд своего фасона? Однако маску все-таки выдали – крохотную бархатную полумаску на шелковой ленте. Мне она нужна, как рыбе зонтик, но ничего не попишешь – дань традиции.

Хотя я все равно чувствую себя в этой маске идиотом. Она даже сидит наперекосяк – носа-то у меня нет. Прорези не совпадают с глазами – левый и правый смотрят мимо, а верхний вообще не при делах. Да и вообще – ну неужели подобная маскировка может хоть сколько-нибудь изменить мою внешность? По-моему, даже круглому болвану с первого взгляда понятно, что я из себя представляю.

Почему-то вспомнился американский Супермен. Помню, во время просмотра фильма меня интересовало – а почему знакомые не узнают его, когда он надевает костюм? Ведь он не носит маску. То же самое лицо, никаких изменений. Однако даже лучшие друзья смотрят в упор и не замечают, что перед ними их корефан Кларк Кент, только без очков и в трусах поверх трико. Прямо загадка природы.

А вот Аурэлиэль бархатная полумаска очень даже к лицу. Эльфам вообще идут вычурные наряды и совсем не идут обычные. Дивный Народ, существа не от мира сего. Гоблина я с трудом, но могу представить в деловом костюме и при галстуке, а вот эльфа никак не получается.

Мой личный косметолог смотрит на танцующие пары с откровенной завистью. Эльфы обожают танцы. Но Аурэлиэль сейчас на работе – приставлена ко мне в качестве соглядатая. Как обычно, следит, чтоб я вел себя хорошо, ничего не натворил, ничего не ляпнул.

– Потанцуем? – галантно предложил я.

– Издеваешься? – приподняла брови эльфийка. – Довольно с меня и того, что я вынуждена тебя сопровождать.

– Я хорошо танцую, между прочим, – немного обиделся я.

– Наверняка в очередной раз лжешь.

– А ты проверь.

Аурэлиэль посмотрела на меня с огромным сомнением, но все же неохотно подала руку. Ее нежные пальчики коснулись моих хитиновых отростков, и в миндалевидных глазах проступило несказанное отвращение.

А ведь я действительно не так уж плохо танцую. За время пребывания в Хрустальных Чертогах взял несколько уроков у самой леди Инанны. Помнится, ее это очень забавляло. Мои телодвижения поначалу были ужасно нелепыми – сами представьте, как должен смотреться танцующий яцхен.

Но как бы я ни выглядел, что бы я ни делал – прекрасная богиня ни разу не выказывала ни отвращения, ни презрения, ни иного негативного чувства. Неизменная доброжелательность, теплый взгляд и ласковая улыбка.

Уже потом, в замке Лаларту, я от нечего делать продолжил тренировки. Благо нашлось немало партнерш – дьяволицам очень льстило внимание со стороны архидемона. Особенно старалась Азоная.

Полагаю, с самим Лаларту эти стервочки занимались и кое-чем поинтереснее. И в этом нет ничего удивительного. Многие демоны Лэнга являются олицетворением неких отрицательных явлений. Адские духи – разрушение, алуа – болезнь, будхи – гниль и разложение, Двурогие – ярость битвы, Курильщики – безумие, маскимы – смрад, Подземные – обжорство, утукку – насилие.

А дьяволицы – олицетворение разврата и сексуальных извращений. Назвать дьяволицу раскованной – все равно что назвать океан мокрым.

Лаларту по их стандартам считался буквально очаровашкой – такие слюнявые клычки, такие острые коготочки, такой длинный хвостик с колючкой… Прямо-таки душка.

Правда, у моего покойного батяни была дурная привычка совмещать интим и трапезу, но дьяволицы его за это только больше любили. Даже самая мучительная боль для дьяволицы – чистой воды наслаждение. А регенерация у них идет медленнее, чем у будх, но все равно очень быстро.

– Определенные навыки у тебя есть, – закусив губу, признала Аурэлиэль. – Но на нас все смотрят.

– Конечно, смотрят. Странно было бы, если бы не смотрели.

– Я неловко себя чувствую.

– Ничего страшного – просто сделай вид, что участвуешь в цирковом аттракционе. Наподобие пляски с ученым медведем.

– Актерство и циркачество – низкие занятия, – наставительно сообщила эльфийка. – Никто из Народа до такого не унизится.

Да, в этом мире актером действительно быть позорно. И не только среди эльфов – вообще в Европе. Так уж повелось.

Местное общество условно делится на девять «чинов» – по числу ангельских. Конечно, это не касты, как в Индии. Переход между «чинами» хоть и затруднителен, но вполне возможен.

На самом верху пирамиды – три благородных «чина». Дворянство, духовенство и королевские чиновники – судьи, прево, бальи, шерифы, сенешали, коннетабли и прочие.

Дальше идут горожане – они условно разделены на четыре «чина». Два торговых и два ремесленных. Купцы делятся на тех, кто торгует на одном месте, и тех, кто возит товары между городами и странами. Ремесленники же делятся на тех, кто работает с металлом или кожей, и всех остальных. Не знаю, почему кузнецов и кожевников выделили в отдельный «чин», но местным виднее.

Восьмой «чин» – это врачи. А девятый, более многочисленный, чем все остальные, вместе взятые, – крестьянство.

Однако кроме перечисленной пирамиды есть еще и другие «чины», не входящие в «приличное общество». И возглавляют их именно актеры и циркачи. Это занятие считается крайне постыдным, пригодным только для отбросов, которым больше некуда податься. Местные девушки отнюдь не мечтают сделать карьеру в шоу-бизнесе – наоборот, ужасно боятся докатиться до подобного.

Ниже актеров стоят только ростовщики. Давать деньги под проценты – занятие даже не постыдное, а просто-напросто позорное. Считается, что ростовщик в Рай не попадет, будь он добродетельнее самого Иисуса. Единственный способ избежать вечных мук – вернуть неправедно нажитые деньги.

И многие действительно так поступают – в этой Европе нередки случаи, когда ростовщики, банкиры и даже богатые купцы перед смертью раздают все состояние нищим или жертвуют на благотворительность. Многие богадельни и госпитали появились именно таким образом – благодаря религиозному страху какого-нибудь олигарха.

Ну а ниже ростовщиков – те, кто вообще объявлен вне знакона. Воры, грабители, убийцы, насильники и прочие выродки.

– Гляди-ка, демон, вон французский король, – вполголоса произнесла Аурэлиэль, кивая на танцующую пару в бархатных полумасках. – Он думает, что его никто не узнаёт…

Я чуть не поперхнулся. Конечно, король Гастон не настолько приметен, как я, но в толпе все же выделяется. Больше двух метров ростом, широченные плечи, волевой профиль, неизменно белоснежная улыбка… кстати, я раньше думал, что в Средневековье зубы даже у королей были гнилые. Однако у здешних жителей они в на удивление хорошем состоянии – видимо, используют некий аналог зубной пасты. Какое-нибудь народное средство.

– Сейчас король танцует с младшей дочерью герцога Пиетри, – продолжает тихо давать пояснения Аурэлиэль. – Род Пиетри – один из знатнейших в Италии, но вот уже почти сто лет у них нет других богатств, кроме титула. Нынешний герцог практически разорен. Ему даже пришлось выдать старшую дочь за нувориша без роду и племени. А теперь он надеется найти удачную партию для младшей.

– Так король вроде женат.

– Ни на что подобное герцог и не рассчитывает. Однако если девушке удастся провести ночь с его величеством Гастоном, это значительно повысит ее… кхм… рыночную стоимость. Если же удастся зачать королевского бастарда, будет вообще великолепно. После этого у нее отбою не будет от богатых женихов. Ведь благодаря этому они косвенным образом породнятся с самим королем.

– Ну и нравы у вас тут… – подивился я.

– Это не у нас, это у людей. У нас такого не бывает.

– А у вас как с этим?

– Это тебя не касается.

– Угу. Как скажешь. Кстати, а что это за фигня у девчонки на шее? Медальон… странный какой-то медальон. Бубенчик какой-то.

– Это медальон-блохоловка.

– Что?..

– Медальон-блохоловка. Оглядись вокруг – такие многие носят.

– Мода, что ли?..

– Практическая потребность. На внутренней стороне медальона – дырочки, а внутри – сладко пахнущая липучка. Блохи заползают туда, прилипают и погибают.

– Блохи?.. На дворянах?..

– Конечно, и очень много. Человек – удивительно блохастое существо. Еще больше блох разве что у гноллей.

– А у огров?

– Кожа огра толста, как подошва башмака. Блохе ее не прокусить. На ограх иногда встречаются другие насекомые, более неприятные.

– А у вас, у эльфов? У вас блохи бывают?

– Никогда, – сухо ответила Аурэлиэль. – И если тебе начнут рассказывать о так называемых «эльфийских блохах», знай, что это просто досужие слухи, распускаемые грязными ртами лжецов. Ничего подобного в природе не существует.

– Угу. Верю безоговорочно.

– И оставь этот свой саркастический тон. Мне не нравится, когда ты начинаешь так говорить.

– Прости.

Я заметил, что у большинства дам при себе великолепные веера. Из кожи, шелка и бумаги, обрамленные птичьими перьями – страусовыми, фазаньими, павлиньими… разве что фениксовых нет. И то стопроцентно не уверен.

Веерами обмахиваются, томно прикрывают лица, загадочно поблескивая глазами… Но что странно – стоит приблизиться к любой из дам, как та немедленно поворачивает веер ко мне рукоятью. Что бы это могло значить?

– Это так называемый «язык веера», – терпеливо объяснила Аурэлиэль, когда я спросил. – Этикет не рекомендует благородной даме открыто и прямо выражать свои мысли устно, поэтому многие прибегают к помощи вееров. Если веер полуоткрыт – дама выказывает тебе свое расположение. Если открыт полностью – ожидает от тебя признания в любви и готова ответить взаимностью. Если же веер закрыт – дама холодна и выказывает тебе полное равнодушие, даже презрение.

– А если мне показывают рукоять?

– Дама требует немедленно убраться с глаз долой.

– Угу. Понятно. Я должен был сразу догадаться. А у тебя почему нет веера?

– У Народа не принято выражать свои мысли таким простецким инструментом, как веер. Есть много других, куда более тонких способов.

– Не помню, чтобы ты к ним прибегала.

– Прибегала бесчисленное множество раз. Ты просто никогда не замечал.

– Приведи пример.

– Потом как-нибудь. Кстати, обрати внимание еще вон на ту даму в светло-голубом платье. Это баронесса Фелисия де Хород, фаворитка короля Гастона.

Я заинтересовался. Помнится, Рабан упоминал, что эта дама считается красивейшей женщиной Европы. Любопытно будет взглянуть, как выглядит Мисс Вселенная с точки зрения местных…

Мне хватило одного взгляда, чтобы начать завидовать королю Гастону черной завистью. Пожалуй, баронесса де Хород и в нашем мире сможет завоевать титул королевы красоты. Высокая, длинноногая, со статной фигурой, округлыми плечами, тонкой талией в рюмочку, пышными бедрами и упругими ягодицами. Лицо утонченное, лоб высокий, зубы белые, как снег, глаза светло-карие, губы ярко-алые, чуть-чуть припухшие. Вот разве что шея на мой вкус могла бы быть капельку покороче, но это уже несущественная мелочь.

– Конечно, с женщинами Народа ей не сравниться, но для человека она и в самом деле относительно недурна… – снисходительно произнесла Аурэлиэль.

– Да это как раз вам с ней не сравниться, вешалки костлявые… – рассеянно произнес я, не отрывая глаз от королевской фаворитки.

Хлоп! Наш танец резко и грубо прервался. Эльфийка с размаху залепила мне пощечину и закусила губу, тряся ушибленной рукой.

– Ты… ты отвратителен! – гневно выпалила она, всем видом выказывая презрение. – Мне противно даже дышать с тобой одним воздухом, мерзость ходячая!

Аурэлиэль развернулась и широким шагом двинулась к выходу, не обращая внимания на недоуменные взгляды. Я растерянно уставился ей вслед, потирая щеку. Совсем не больно, конечно, но все же как-то обидно.

– Она опять меня ударила, – произнес я в никуда. – Наверное, это любовь.

Ну и ладно. Главное, что стол с закусками никуда не делся. А на остальное наплевать с высокой колокольни.

– Если б я был султан, я б имел трех жен!.. – замурлыкал я, набивая пасть хавчиком. – И войсками США был бы окружен!..

– Мы рады видеть, что ты в хорошем настроении, Олег, – послышался мягкий голос. – Найдется ли у тебя для нас минутка?

Я чуть не подавился от неожиданности. Не каждый день к тебе вот так вот запросто обращается сам Папа Римский. Правда, он, как и все остальные, в бархатной полумаске, но обмануть этот камуфляж способен только слепого или идиота. А уж взгляды, которые на меня бросают телохранители… прямо-таки дырку прожечь пытаются.

И Торквемада рядом, конечно. Угрюмый и недовольный, словно сожрал ведро клюквы всухомятку. Он здесь единственный без маски… наверное. Лицо, как обычно, скрывается где-то в глубинах капюшона – ни черта не разобрать, как ни всматривайся. До сих пор не знаю, как этот злобственный дедушка выглядит.

– Ваше Святейшество!.. – кое-как прожевав, выдавил я из себя. – Блин!.. Нафига было так беспокоиться-то? Вызвали б – я и сам бы подошел, мне не трудно…

– Ничего-ничего, на маскараде все равны, – улыбнулся папа. – Здесь нет ни чинов, ни титулов – маска скрывает лица, а вместе с ними и официоз.

– Угу. Как скажете. Выпьете чего-нибудь?

– Нет, но мы благодарим тебя за предложение, – снова улыбнулся папа, с интересом глядя, как я опрокидываю в пасть три рюмки вина одновременно. – Магистр Алькофрибас, измысливший жизнеописание славного короля Гаргантюа, был бы весьма порадован возможностью увидеть такое существо, как ты.

– Ну я вообще почти как Дед Мороз, – скромно согласился я. – Одним своим присутствием превращаю будни в праздник.

– К слову, брат Фома рассказал нам о твоей помощи в его деле. Благодарю тебя.

– Да я ничего особенного и не сделал. Клиент сам раскололся, как только меня увидел. Но всегда рад помочь, обращайтесь в любое время.

– Мы счастливы это слышать. Кстати, как тебе понравилась деятельность нашей доброй инквизиции?

– Ну, как сказать… – осторожно заговорил я. – Нужное, конечно, дело, все понимаю, без этого никуда… Без службы безопасности никому не обойтись… Кому-то мусор убирать нужно, конечно… и оставаться в белом при этом сложно, поневоле запачкаешься… Но на мой взгляд Лаврентий Па… в смысле, брат Фома все же немного перебарщивает.

– Что ты имеешь в виду?

– Методы у него немного чересчур жестковаты. И осужденных невинно все-таки тоже многовато.

– Невинно осужденных не бывает, – мягко произнес папа. – Если уж суд подвергает каре, значит, подсудимый был виновен.

– Всегда? – усомнился я.

– Всегда.

– Ваше Святейшество, а вы о Христе не забыли?

Вы когда-нибудь видели, как человек превращается в соляной столп? Именно такой эффект возымел мой вопрос. Папа Леон Второй страшно побледнел и, кажется, на несколько секунд перестал дышать. Потом он сокрушенно прикрыл глаза ладонью и прошептал, с трудом шевеля языком:

– Нет, демон, не так… Я не забыл Христа… Но когда я сейчас произнес поспешные слова… то Христос обо мне забыл.

Больше папа не сказал ничего – кажется, потрясен до глубины души. Он снял маску, комкая ее в руке, коротко благословил всех присутствующих и быстрым шагом вышел из залы. Притихшие телохранители последовали за ним.

А Торквемада остался. На протяжении нашего короткого, но содержательного разговора он не произнес ни слова. Только смотрел на меня своим черным провалом в капюшоне. И сейчас смотрит.

– Что? – невольно поежился я.

– Ничего, – как-то очень странно произнес великий инквизитор. – Ты и в самом деле очень необычное явление природы, тварь.

– Природа не имеет ко мне никакого отношения.

– Да, это должно быть так. Пойдем.

– Куда?

– Я покажу тебе… кое-что.

Бесшумно ступая босыми ногами, Торквемада провел меня к балкону, выходящему на центральную площадь. Снаружи уже давно стемнело, небо усыпано звездами, дует прохладный ночной ветерок.

И фейерверк. По специальному заказу папской курии маги Ромеции устроили в честь праздника грандиозный фейерверк. Ракеты, шутихи, огненные фонтаны, бенгальские огни. Весь город застлан цветным дымом. Фонтан на площади отражает блеск пламени, словно огромный переливающийся феникс.

Несколько человек в темно-красных балахонах стоят с длинными трубами, из которых бьют целые снопы искр. Над зданиями раскрыты веера огненных звезд и брызг. В воздух ежесекундно выстреливают разноцветные кометы, оставляющие за собой сияющий шлейф. Над мавзолеем Сент-Анджело полыхает призрачный павлиний хвост, испускающий бурные водопады огня. Настоящий дождь жидкого золота.

– Красиво, – негромко высказался я.

– Мне неинтересны пустые зрелища, – равнодушно ответил Торквемада.

– На вкус и цвет товарищей нет. Вы чего сказать-то хотели, падре?

– Я хочу, чтобы ты кое-что узнал, тварь. Ответь мне, задумывался ли ты над тем, почему я, обычный человек, живу на этом свете так долго?

– Еще спрашиваете. Конечно, задумывался. Интересно же.

– Тогда слушай. Я поведаю тебе эту историю.

Я навострил уши. В метафорическом плане, конечно. Ушей как таковых у меня нет. Впрочем, даже если бы и были – человек тоже не способен их «навострить». Как это делается, скажите на милость? Метафора – она и есть метафора.

– Это произошло около двух веков назад, – медленно произнес Торквемада, облокачиваясь на парапет и устремляя взгляд к взрывающимся огненным цветам. – В те времена отношения между Церковью и колдовством были еще более напряженными, чем сейчас. Многие чернокнижники не страшились в открытую бросать нам вызов. Я был одним из тех, кто сделал инквизицию подлинно могучей силой. Орден святого Доминика, возглавляемый мною, назвал себя «псами Господними»… и мы действительно стали псами. Безжалостными, беспощадными псами, люто грызущими всякого, кто представляет угрозу курии и пастве. В те дни я бушевал, каленым железом выжигая ересь и колдовство. В числе тех, кого преследовал я лично, была некая девица Шайя, прозванная в народе Королевой Ведьм. Крайне опасная тварь, доставившая немало хлопот папской курии. Чернокнижник Червец, коего я умертвил на твоих глазах, не годился ей и в подмастерья.

– И что с этой Шайей стало? – тихо спросил я.

– Я охотился за этой тварью несколько лет. И в конце концов выследил. Поймал. Одолел. Допросил. Осудил. И приговорил к смертной казни на костре.

Торквемада сделал паузу, крепко сжимая балконные поручни. Мой взгляд упал на его руки. Вполне обычная правая – костлявая старческая длань, изборожденная морщинами и увитая синими венами. И жуткая, зловещая левая – угольно-черная, вздувающаяся пузырями и лишенная ногтей. Посреди запястья кожа лопнула и разошлась, открывая голые кости. Тоже черные и даже, кажется, слегка дымящиеся.

– Королева Ведьм Шайя так и не пожелала раскаяться в грехах своих, – помолчав, вновь заговорил мой собеседник. – Она умерла в страшных мучениях, отринув исповедь. Я до сих пор помню, как ужасно она кричала, когда ее пожирало пламя. До самого последнего момента она оставалась жива и в сознании – даже превратившись в обгорелый скелет, она все еще клацала зубами, все еще тряслась в немыслимой агонии. На том месте, где ее сожгли, по сей день остается пятно выжженной земли – даже спустя двести лет там ничего не растет.

– И какая связь?..

– Перед смертью, когда пламя уже лизало ей кожу, ведьма прокляла меня. Она наложила на меня страшное проклятие, предрекши, что отныне я вечно буду чувствовать то же, что сейчас чувствует она. Смотри же на последствия того проклятия, тварь!

Торквемада резко скинул капюшон. И я невольно отшатнулся. На миг показалось, что передо мной один из будх Лэнга. Не думал, что живой человек может быть настолько… обезображенным.

Лицо великого инквизитора… честно говоря, я даже затрудняюсь назвать это лицом. Месиво. Изуродованное бесформенное месиво. Рубцы и ожоги покрывают кожу сплошным слоем, наползая друг на друга. Местами кожи нет вообще – лишь затвердевшая горелая корка. Кое-где она растрескалась, обнажая пылающие внутренности. Такое впечатление, что внутри этого человека бушует адское пламя.

– Смотри, смотри на меня, тварь, – прохрипел Торквемада, оттягивая край рясы и обнажая грудь. – Вот как я выгляжу уже более двухсот лет.

Грудь у него тоже сожжена так, что не видно живого места. Похоже, большая часть тела великого инквизитора – нечто вроде тлеющего уголька. Даже странно, что кисть правой руки осталась практически неповрежденной.

Да и все остальное тоже вызывает жалость. Волос нет. Монашескую тонзуру венчиком обрамляют черные спекшиеся ниточки. На лбу кровоточащая рана – только вместо крови оттуда стекает пузырящийся гной. Глаза… таких глаз у людей не бывает. Вздувшиеся, порозовевшие, словно сваренные вкрутую.

Не могу поверить, что этот обгорелый монстр способен вести более или менее нормальное существование. Не думал, что скажу когда-нибудь такое про живого человека, но он безобразнее меня.

Приглядевшись, я заметил под рясой Торквемады и еще кое-что. Теперь понятно, почему он так лязгает при ходьбе. Это цепи. Великий инквизитор увешан железными цепями, как новогодняя елка – гирляндами. Судя по внешнему виду, весить они должны ой-ей-ей как немало…

– Это мои вериги, – произнес Торквемада, поймав мой взгляд. – Моя епитимья. Я сам наложил ее на себя. Я ношу эти цепи уже бесчисленные годы, и не сниму их до последнего вздоха.

– Это… больно?.. – спросил я с довольно глупым видом, указывая на лицо своего визави.

– Да. Очень. Мое тело точимо мучительной болью. Я словно горю заживо – горю, но не могу сгореть. Вот уже двести лет я при жизни нахожусь в преисподней. Бесчисленные годы… смерть словно позабыла о моем существовании. Видимо, это тоже часть проклятия – вечные, непрекращающиеся муки.

– Ну вы даете, падре… – офигел я. – Другой бы уже давно руки на себя наложил…

– Самоубийство?! Это страшный грех, тварь! Не смей даже искушать меня подобным! Мои страдания – это моя ноша. Моя кара. Господь испытывает меня, как испытывал Иова. И я благодарен Ему за это всей душой. Мне поручена великая миссия, и я буду ее исполнять, покуда дышу.

Великий инквизитор остановил на мне продолжительный взгляд. Я посмотрел в его обезображенные вываренные глаза, и невольно содрогнулся. В этих отвратительных бельмах отражается нечеловеческой силы страдание.

– Мое имя – Томмазо Торквемада, – тихо произнес горящий заживо старик. – Это имя происходит от латинского «torqueo» – «пытать, терзать, мучить». Я несу этот крест с самого рождения. Таков мой рок. Моя судьба. Я простой великий инквизитор. Я служу Господу и людям. Но крови на моих руках больше, чем у Каина…

Я ничего не сказал. Просто не смог найти слов. Торквемада же криво усмехнулся, обнажая обугленные пеньки вместо зубов, покачал головой и вздохнул:

– Мы чем-то похожи с тобой, тварь. Я тоже… демон в каком-то смысле. Райские врата никогда не откроются передо мной. Я всю жизнь карал… карал беспощадно и без разбору. Я и сейчас караю. Я до самой смерти буду карать. Я больше ничего не умею делать. После смерти я буду ввергнут в Пекло, я это прекрасно понимаю… но я буду нести этот крест до последнего вздоха. И никто и никогда не услышит от меня единого слова жалобы.

Глава 30

Двадцать шестое июня тысяча шестьсот девяносто первого года. Первый в истории этого мира футбольный матч.

Честно говоря, предлагая сыграть в футбол, я делал это не всерьез. Так, ляпнул в очередной раз какую-то хренотень. Однако французский король и в самом деле загорелся мыслью попробовать новое развлечение. И сейчас на переоборудованном турнирном поле высятся самые настоящие футбольные ворота. Рабочие трудились всю ночь, чтобы подготовить площадку к сроку.

Конечно, рассчитывать на серьезный матч не следует. Игроки даже правила-то усвоили весьма приблизительно. И тренировок у них не было. Вон, один из полузащитников прямо сейчас собачится с судьей-герольдом, не желая расставаться с привычным вооружением:

– Я не стану снимать кольчугу! Не стану, и все тут! Она была хороша в битве при Аифе, так почему же стала нехороша здесь?!

Не знаю имени этого парня – какой-то германский князь, кажется. Вояка до мозга костей. Король Гастон, сам себя назначивший капитаном команды, отобрал себе именно таких – боевитых и родовитых. Цвет рыцарства.

Очень упрямый и вздорный цвет.

– Простите, ваша светлость, но вам придется снять все железо до последней чешуйки! – устало твердит герольд. – Мне и самому не нравятся такие странные нововведения, но в эту игру положено играть нагишом!

– Не нагишом, а в спортивной форме, – поправил я, подходя к спорящим. – Спортивной формы у нас нет, поэтому просто в обычной одежде. Но без доспехов.

Князь уставился на меня подозрительным взглядом. По глазам видно – хочет шарахнуть меня мечом по башке. Конечно, это вам не король Гастон – как говорится, труба пониже и дым пожиже – но мужик все-таки тоже крутой, демонов не боится.

– Ладно, как пожелаете, – проворчал храбрый рыцарь, неохотно стягивая кольчугу. – Надеюсь, это занятие окажется веселее, чем выглядит пока что… Не понимаю, что за удовольствие катать по полю этот надутый пузырь…

– Эй, руками мяч трогать нельзя! – прикрикнул я.

– Это не руки, это меч! – возмутился князь, только крепче сжимая рукоять.

– Мечом тоже нельзя! И вообще никакого оружия!

– Что, совсем никакого?! И вы называете это весельем?! Пэ!.. Пустая трата времени, скажу я вам! Не знаю даже, ради чего я на это согласился!

Да уж, команда у рыцарей получилась разболтанная. На капитана всем плевать – мол, у нас самих родословная не хуже, нам кто попало не указ. Король Серхио вообще не признал короля Гастона капитаном. Рыцари наотрез отказываются соблюдать хоть какой-то порядок – привыкли сражаться поодиночке, каждый сам по себе и сам за себя.

Король цвергов, которого тоже заманили в команду, стоит на воротах в полном боевом облачении – похож на низенького бородатого Робокопа. Снять с него доспехи не удалось. В церкви он еще кое-как согласился расстаться с броней, но на открытом воздухе, во время спортивной игры… ну уж нет. Продолжительные уговоры привели только к тому, что король начал орать и плеваться в окружающих.

Пришлось мне наврать, что вратарю можно оставаться бронированным – иначе бы мы и до вечера не начали.

Зато на другую команду просто любо-дорого поглядеть. Ее набрали из самых спортивных кардиналов и епископов. Капитан – не кто иной, как Его Святейшество Папа Римский. Получилось своеобразное противостояние светской и духовной власти.

И пока что команда духовенства выглядит куда как слаженнее – здесь-то уж авторитет капитана никем не оспаривается. Игроки не ссорятся, не переругиваются, пытаясь выяснить, у кого длиннее родословная, а обсуждают стратегию, между делом молясь о победе в грядущем состязании. Папа благословляет всех присутствующих.

– Ваше Святейшейство, уверены ли вы в том, что такое суетное занятие уместно для нашего сана? – с сомнением уточнил довольно молодой епископ.

– Homines nihil utilius est sanitate, фра Дьюла! – напомнил кардинал дю Шевуа, разминая плечи.

– Как верно сказано, фра Роже! – покивал папа. – Как мудро!

Я еще раз обошел поле по периметру. Потом взлетел повыше и обозрел панораму с высоты. Зрителей сегодня заявилось даже больше, чем вчера. Рыцарский турнир – развлечение интересное, но для местных уже малость приевшееся. А вот футбольный матч – это что-то новенькое, свеженькое. Особенно если учесть воистину звездные составы команд.

Из нелюдей в игре задействованы только его величество Карзехитар Длинноус у «Светских» и святой отец Сардо у «Духовных». Кардинал Крэйг и великий вождь Хорьхай тоже выразили желание погонять мячик, но им пришлось отказать. Слишком уж большая разница в весовых категориях. Огр один раз пнет мячик – тот улетит дальше трибун. А если нечаянно заденет другого игрока – переломает все кости.

Ограм вообще лучше играть в американский футбол. Причем только с себе подобными.

По схожей причине не участвую и я. Неподходящее строение ног. Очень трудно гонять мяч, когда вместо ступни у тебя нечто вроде куриной лапы. Возможно, я и смогу приспособиться, немного потренировавшись, но на это требуется время. Да и в команды я не вписываюсь – не принадлежу к светским властям и уж подавно не принадлежу к духовенству.

Поэтому буду просто комментатором. Нашел себе жестяной рупор и теперь изо всех сил в него хриплю, поясняя происходящее для зрителей. Судя по всему, большинство из них весьма смутно представляет, в чем вообще суть игры.

Но вот уже и начинается. Команды выстроились друг напротив друга, как я объяснял. Хотя стоят неровно. Переговариваются друг с другом. Король Гастон хохочет так, что нафиг заглушает рокот трибун. Герольды что-то объявляют, но все время путаются, сбиваются.

Судья принес мяч. Не футбольный, конечно. Где мы здесь возьмем правильный футбольный мяч? Разве что в другой мир сгонять. Или Вискаса у Сигизмунда одолжить… кстати, неплохая мысль, одолжить стоило… когда я был в Дотембрии. Больно поздно спохватился – не лететь же мне теперь через всю Европу.

Ничего, мяч у нас и так неплохой. Сшитый из кожи, набитый опилками. Весит раза в два больше положенного, но ничего – народ на поле крепкий, управятся. Этим мужикам привычно таскать тяжести: одним – доспехи, другим – вериги.

За неимением свистка судья протрубил в горн. И игра началась.

Довольно быстро стали очевидными преимущества обеих команд. Очень разные преимущества. Так, у «Духовных» оказался весьма серьезный плюс – сыгранность. Если можно так выразиться, конечно. Они действительно работают в команде – помогают друг другу, передают пасы, стремясь к общей победе.

В то же время «Светским» успех команды отровенно безразличен. Каждый заботится об одном – показать во всей красоте себя, такого драгоценного и бесподобного. Каждый хочет выделиться и не желает никому уступать. Если уж завладел мячом – больше не отдаст, будет рваться к воротам до последнего, даже если в данной ситуации это невыгодно.

Зато на стороне «Светских» физическое превосходство самих игроков. В команде «Духовных» – высшее духовенство. А это люди по большей части немолодые и не слишком склонные к физическим упражнениям. И хотя отбирали самых-самых спортивных, они все равно изрядно проигрывают цвету рыцарства, играющему в другой команде. Уж эти-то как на подбор – крепкие, здоровые. Разве что испанский король хлипковат.

К тому же у «Светских» есть настоящий козырной туз. Король Франции Гастон Великолепный. Этот бравый витязь привык всегда и во всем быть первым. И на футбольном поле он тоже первый – гоняет мяч так, словно тренировался с раннего детства. Врожденный талант, полагаю.

Если бы он только еще удосужился выучить правила…

– Его Величество король ведет… ведет… о-о-о-о-о-о!!! Замечательный удар, воистину замечательный, ну просто грандиозный!.. жаль только, что в свои ворота! Автогол! Вот оно – истинное рыцарство! Король Франции – самый великодушный король на свете!

Тем не менее общее преимущество все же на стороне «Духовных». Футбол – командная игра. Отдельно взятые мастера совсем не обязательно гарантируют успешную игру команды целиком. Каждый из королей и герцогов отлично действует в одиночку, а вот в целом… в целом они играют не так уж и здорово. Больше мешают друг другу, чем помогают.

Кстати, капитан «Духовных» хотя и заметно уступает противнику, но все же весьма неплох. Папа Римский изрядно меня поразил, обнаружив недюжинную спортивную подготовку. Играет очень хитро, часто использует финты. Вот прямо сейчас папа сымитировал остановку, а в последний момент благополучно пропустил мяч. Весьма недурные способности, надо сказать.

Не удивлюсь, если он увлекается дзюдо и горными лыжами.

– Мяч у Его Святейшества папы, он обходит Его Величество короля, огибает другого Его Величество короля, с помощью Его Высокопреосвященства кардинала обводит Его Сиятельство герцога, удар… и-и-и… го-о-о-о-о-о-о-о-ол!!! Какой же красавец в правый верхний угол, вратарь даже не успевает ничего сообразить! Божественный удар, дорогие телезрители, воистину божественный! Воистину сам Господь направил этот мяч!..

Вратари у обеих команд превосходные. У «Светских», как уже говорилось, на воротах стоит король цвергов. Из-за роста ему трудно брать высокие мячи – парочку уже пропустил – но зато низкие… живая стенка, вот на что он сейчас похож. И отлично играет головой – очень точно выбирает нужный момент и бьет лобешником со всей силы. Мяч каждый раз едва не лопается.

А у «Духовных» на воротах стоит… кто бы вы думали? Не кто иной, как сам великий инквизитор. Разумеется, злющий, как сто тысяч чертей. Сразу чувствуется, что происходящее вокруг он считает полным кретинизмом и заниматься такой ерундой не хочет совершенно. Но папа лично попросил Торквемаду принять участие в игре, и тот не посмел отказаться.

Надо сказать, выбор папа сделал очень правильный. Великий инквизитор бросается на мяч с тем же пылом, с каким ловит еретиков. Такое впечатление, что вместо рук у него рыболовная сеть.

– Мяч летит, летит, летит… и вратарь берет мяч!!! – бешено хриплю я, колотя по столу тремя кулаками разом. – Никто и ничто не вырвется из лап инквизиции!

Правда, он даже не пытается отбивать. Всегда ловит. Совершает дикие прыжки и берет самые сложные мячи. Хоть в верхнем углу, хоть в нижнем. При этом во время приземления совершенно не группируется – то и дело слышны глухие удары и лязг цепей. Обычный человек давно бы уже получил травму, но Торквемаде на такую мелочь плевать с высокой колокольни. Он уже двести лет живет в адских мучениях – что ему пара дурацких ушибов?

Другой недостаток Торквемады – крайне неохотно расстается с мячом после поимки. Каждый раз приходится напоминать, в чем, собственно, заключается задача вратаря.

Вот сейчас он опять держит пойманный мяч, смотрит на него ненавидящим взглядом… а, черт! Он опять это сделал! Мяч в руках Торквемады сам собой вспыхнул ярко-оранжевым пламенем, в считанные мгновения обратившись щепоткой пепла.

– Брат Фома! – укоризненно прикрикнул на великого инквизитора папа. – Ну почему ты непременно стремишься все сжечь?!

– Это… непроизвольно, – виновато пробурчал Торквемада.

– Добрый герольд, принеси нам, пожалуйста, еще один мяч, – поморщился папа. – Продолжаем игру, добрые синьоры!

Но главная звезда на поле – все-таки король Гастон. В первом тайме он действительно серьезно напортачил, не освоив толком правил, но где-то к середине игры этот чертяка таки наловчился. Когда он останавливает мяч, тот кажется привязанным к ноге. Удары мощные, словно стреляют из пушки.

К тому же король сразу же начал изобретать всякие хитрые приемы. Трибуны зашлись восторженным ревом, когда его величество умудрился забить гол прямо с углового, придав мячу бешеной силы вращение.

– Думаю, я назову этот удар… Королевский Сирокко! – провозгласил Гастон Первый, важно подняв палец. – Да, именно так! Воистину этот удар достоин моего величия, ха-ха-ха-ха!

Трубный рев горна. Время вышло, игра подошла к концу.

– И игра заканчивается со счетом «три – один» в пользу «Духовных»! – уже слегка устало прокомментировал я, расправляя крылья. – Нет, без Божьей помощи тут явно не обошлось!..

Команды снова собрались в центре поля. Непривычно видеть королей и кардиналов в таком виде – вспотевшие, перепачканные, тяжело дышащие. Словно после боевых действий.

На лицах духовенства по большей части кислое выражение. Они выиграли, но, похоже, не слишком-то этому рады. Думаю, уговорить их на еще одну игру не получится.

А вот благородные рыцари оживленно переговариваются. Кажется, им пришлась по душе новая забава, хоть они и проиграли. Вполне может статься, что теперь в Европе этого мира тоже начнут играть в футбол.

– Это был… интересный опыт, – вежливо произнес папа, растирая ушибленное колено. – Довольно… необычная игра. Публика получила удовольствие, и это главное… наверное.

– А мне понравилось! – восторженно хохотнул король Гастон. – Пусть без оружия и коня – но захватывающе, отымей меня Ррогалдрон, действительно захватывающе! Давно не чувствовал себя таким бодрым, ха-ха-ха! Кто бы мог подумать, что деревенские забавы могут быть такими веселыми?! Обязательно надо будет при случае повторить!

– Без нас, пожалуй, – поморщился король Серхио. – Признаемся честно, мы не ожидали, что этот ваш футболио имеется настолько беспорядочный. Слишком много иметь шум и толкотня. И он совершенно точно опасен для жизни, хотя нас имели уверение в обратное. Мы такого не иметь приемление.

– Ха-ха! Другого я от вас и не ждал, Серхио! Вы, как всегда, в своем репертуаре! Как обычно – не хочу, не буду, не желаю! Ха-ха-ха-ха!

– Вы что-то имеете против, Гастон? – сухо поинтересовался испанский король.

Его французский коллега лишь снова залился хохотом. Веселое настроение у мужика, поневоле позавидуешь. Вот уж кто и в самом деле умеет брать от жизни все.

– Пожалуй, сейчас не помешает выпить бокал доброго вина, Серхио! – широко улыбнулся Гастон Первый. – Вчера на карнавале меня угостили сортом, которого я еще не пробовал! Кажется, очередная эльфийская выдумка. Проклятье, в том что касается виноделия, эти остроухие не знают себе равных, ха-ха-ха! Как вы считаете, а?..

– Вино пить – здоровью вредить! – пропищал испанский шут, бочком подобравшийся к беседующим королям. – Мячик пинать – путом вонять! Глупый король Гастон! Глупый, глупый, глупый!

– Оставь это, Пузняк, – поморщился король Серхио. – Прошу, не обращайте внимания на бедного дурачка, Гастон.

– Да полноте, Серхио, полноте! Было бы из-за чего, ха-ха-ха-ха!..

Надеюсь, их величества не станут и в самом деле пить эльфийское вино. Я о нем уже немало наслышан. Говорят, вкус действительно божественный и при этом почти не пьянеешь. Но чем больше его выпьешь, тем сильнее хочется еще.

А после очередного бокала вдруг наступает такое состояние… не опьянение, нет, ничего общего с опьянением. Скорее нечто вроде… просветления. Мир приобретает дополнительное измерение, в голове становится легко и приятно, на язык сами просятся стихи, перед глазами плавают удивительные по красоте галлюцинации, а единороги и дубы начинают разговаривать. Чувствуешь себя просто расчудесно.

Только вот потом, когда хмель выветривается, на его место приходит невероятная тоска и душевная боль. Жизнь кажется пресной, потускневшей, просто отвратительной.

У самих эльфов такое «похмелье» длится недолго – час-полтора, редко больше. Однако у человека может затянуться на очень продолжительный срок. На многие дни, порой даже на месяцы. И единственный способ это снять – снова напиться эльфийского вина.

Поэтому во многих городах и странах это коварное зелье уже давно запрещено к распространению. К счастью, эльфы и сами не слишком-то рвутся делиться им с людьми. Встретить эльфийское вино за пределами эльфийских земель очень трудно, и стоит оно бешеных денег.

Интересно, а как это пойло подействует на яцхена?

Я окинул взглядом трибуны. Народ уже расходится. В дальнем конце поля возятся молодые пажи – завладели позабытым мячом и теперь играют сами.

Плодотворный сегодня выдался день. Вчера мне не удалось подтолкнуть Ньютона к изобретению закона тяготения…

– Открытию, патрон, – подал голос Рабан.

– А?..

– Не изобретению, а открытию.

– А разница-то?..

– Изобретение – это когда ты придумал что-то, чего до тебя не существовало. Например, смешал в нужных пропорциях серу, селитру и уголь, изобретя порох. А открытие – это когда ты нашел что-то, что существовало и до тебя. Например, открытие Америки Колумбом. Или открытие закона всемирного тяготения. Ньютон открыл, что он есть, такой закон. Но именно открыл, а не изобрел – он ведь прекрасно действовал и без Ньютона… действует. Прекрасно действует, хотя и не открыт. А вот порох или компас – это изобретения. В этом мире их никто до сих пор не изобрел, поэтому их нигде нету. Не изобретены.

– Наговорил-то, наговорил… Кстати, Америку вовсе не Колумб изобре… открыл. Викинги и до Колумба туда плавали.

– Викинги плавали, да. Лейф Эрикссон. В 1000 году. И назвал новые земли Винландом. Только Америку все-таки открыл Колумб, а не викинги.

– Как это?

– Понимаешь, патрон, чтобы открытие стало открытием, мало просто сделать находку. Нужно еще и рассказать о ней всему миру… ну, хотя бы достаточно крупной его части. Вот после Колумба об Америке стало известно всему миру. А после Лейфа Эрикссона о ней так никто и не узнал. Викинги просто основали там небольшое поселение и время от времени плавали за лесом. Это никакое не открытие. Точнее, открытие, но только для самих себя. Для узкого круга.

– Да как скажешь.

Ладно, пофиг на Рабана и его надоевшие мудрствования. Сбил меня с мыслей, падла. Грех ему.

Вернемся к тому, что Ньютона мне подтолкнуть вчера не удалось. Но зато сегодня я научил туземцев футболу. И семена, кажется, упали в благодатную почву – вон как французскому королю понравилось. Неплохое достижение для одного яцхена. Почти что Пьер Кубертен.

– Патрон…

– Заткнись. Не занудствуй, задолбал уже. Я и сам знаю, что Кубертен возродил Олимпийские Игры, а не придумал футбол. Но я не знаю, кто придумал футбол, ясно тебе? Оставь меня в покое.

– Еще скажи, чтоб я убирался куда подальше, – противно хихикнул Рабан.

– И сказал бы, да толку-то…

Да, толку никакого. Избавиться от Рабана мне вряд ли когда-нибудь удастся. Хотя и хотелось бы, конечно. Не иметь возможности уединиться даже в собственных мыслях – это раздражает. Живу словно в реалити-шоу с одним-единственным зрителем.

Ладно, не будем переливать из пустого в порожнее. Все это я обдумывал уже миллион раз, и каждый раз приходил к одному и тому же выводу – ситуация неприятная, но изменить ее не получится. Значит, нечего и забивать зря голову.

– Уби-и-и-иства-а-а-а!!! Совершено убийства-а-а-а-а!!!

Так. А вот этот вопль мне совершенно не нравится. По полю бежит взмыленный гвардеец без шлема, размахивает руками, истошно кричит. Похоже, произошло что-то непредусмотренное программой мероприятий.

Я на всякий случай выпустил когти наизготовку. Не знаю пока, что все это значит, но лучше быть готовым к любой гадости. Вдруг кардинал-колдун эль Кориано опять решил устроить теракт?

– Что случилось, добрый воин? – мягко спросил папа, обращая взгляд на запыхавшегося гвардейца. – Отчего ты так взволнован?

– Убийство, Ваше Святейшество! – бешено завращал белками глаз гвардеец. – Прямо в папском дворце!

– Это действительно печальная новость. Кто был убит?

– Не один человек, Ваше Святейшество! В правом гостевом крыле устроена настоящая бойня! Тридцать семь трупов!

– Сколько-сколько?!

– Да, – виновато опустил голову гвардеец. – Слуги, стражники, гости…

– В таком случае подготовьте все необходимое для отпевального обряда, – распорядился Торквемада, подзывая своих доминиканцев. – И принесите дров для костра.

– А кого будем сжигать?

– Я найду.

– Не время сейчас об этом, брат Фома, – мягко остановил Торквемаду папа. – Есть ли выжившие, добрый воин?

– Мы нашли всего одного выжившего, он в очень скверном состоянии… однако настоял на том, чтобы быть доставленным пред ваши очи, сообщить о произошедшем… вон, его уже несут!

Действительно, несут. Двое дюжих гвардейцев аккуратно тащат носилки, на которых стонет израненный человек… ни хрена себе! Это же наш пан Зовесима!

– О боже мой!.. – ахнула Аурэлиэль. – Какая жестокость!..

– Шевалье, кто сделал с вами такое?! – пораженно воскликнул кардинал дю Шевуа, склоняясь над раненым. – На вас же места живого нет!

Не поспоришь. Кто бы ни был этот беспредельщик, дотембрийского советника по иностранным делам он буквальным образом изрезал на куски. Такое впечатление, словно поработал Фредди Крюгер – десятки глубоких разрезов, как от кинжалов бритвенной остроты. Чудо, что этот бедолага все еще остается в сознании.

– Ваше преосвященство… – еле слышно прошептал пан Зовесима, хватая кардинала за рукав. – Ваше преосвященство, это было ужасно… Он убил всех… убил слуг… убил гоблина-толмача… счастье, что вас и эльфийской панночки там не было… он бы не пощадил…

И Цеймурд тоже убит? Вот блин. Хреновая новость.

– Кто это сделал? – холодно спросил Торквемада, выступая вперед. – Отвечай мне, тварь, кто сотворил это гнусное преступление.

– Падре, давайте потом, а? – предложил я, вонзая коготь себе в плечо. – Сначала надо поставить больного на ноги. Сейчас я все сделаю, погодите чуток…

– Нет! – взвизгнул пан Зовесима, глядя на меня с непередаваемым ужасом. – Нет-нет-нет, умоляю, уберите его от меня!!! Не подпускайте его ко мне!!! Не подпускайте!..

– Что такое? – не понял я. – В чем дело?

– Кто это сделал?! – жестко повторил Торквемада. Из складок рясы показалась ужасная обугленная ладонь.

Пан Зовесима какую-то секунду молчал, обливаясь кровью и холодным потом. А потом он медленно приподнял руку и ткнул пальцем прямо в меня.

– Это он!.. – слабым голосом произнес советник. – Всех убил этот демон!..

Глава 31

Пан Зовесима наконец потерял сознание. Чудо, что он вообще мог говорить в таком состоянии – ему же в реанимацию нужно, и как можно быстрее.

А я остался стоять под десятками взглядов, буквально кожей чувствуя, как нарастает напряжение. Мне кажется, или пространство между мной и людьми в самом деле увеличивается? Похоже, что все невольно пятятся, стремясь оказаться как можно дальше от кошмарного демона.

Я нервно хихикнул, безуспешно ища на чьем-нибудь лице сочувствие. Не видно что-то. Страх – вижу. Ненависть и отвращение – вижу. Папа Римский смотрит сокрушенно – кажется, он ужасно во мне разочарован. Кардинал дю Шевуа – с толикой сомнения, колеблясь. Аурэлиэль плачет, спрятав лицо в ладонях.

Но особенно пугают меня лица французского короля и великого инквизитора. Они единственные не пятятся – наоборот, подступают все ближе. Гастон Первый глядит с какой-то хищной радостью, даже восторженно. А Торквемада… я не вижу его обугленной рожи, но эта постоянная темнота под капюшоном… черт, у меня от нее мороз по коже!

– Но вы же не поверили, что это и в самом деле я?! – как-то очень жалобно воскликнул я.

– Ха-ха-ха-ха!.. – залился смехом король Гастон, выдвигая меч из ножен на полпальца. – Ну что ж, демон, наше знакомство было довольно познавательным, и мне весьма понравилась игра, которой ты нас научил. Мне даже отчасти жаль, что придется омыть мой возлюбленный Трепасьер в твоей крови, ха-ха-ха!

– Я знал, что ты себя еще покажешь, тварь, – с ледяной брезгливостью произнес Торквемада, медленно поднимая руку. – А ведь на какой-то миг я даже поверил, что демон и в самом деле способен раскаяться и изменить свою черную сущность. Но в итоге я оказался прав – демон есть демон, и ничто в целом мире этого не изменит. Ты будешь сожжен безо всякой пощады!

Я снова нервно хихикнул, озираясь по сторонам. Положеньице хреновое. Раны пана Зовесимы и в самом деле выглядят точь-в-точь как те, что остаются после моих когтей. Даже странно, что я не заметил этого сразу.

Полагаю, не нужно говорить, что на самом деле я тут ни при чем. Тем более, что я все время был здесь… о, а ведь верно! У меня же есть алиби! Последние часы я безотлучно находился на глазах сотен людей!

– Падре, я…

– Умолкни, тварь, – безразлично произнес Торквемада, кладя руку мне на лицо.

Не правую руку, как во время исповеди. Левую. Ту, что обожжена до состояния хрустящего уголька. И я действительно сразу же замолчал.

Потому что все тело пронзило чудовищной, непереносимой болью.

Я скорчился и упал, не в силах удержаться на ногах. Изо рта брызнула кислотная слюна – трава подо мной пожухла и задымилась. Когти сами собой выскочили из пазух, пальцы бешено засучили, хвост взвихрило безумной судорогой.

Много, много, очень много раз в жизни мне было ужасно больно. Последнее и самое худшее – гнев Йог-Сотхотха, обрушившийся на мою несчастную голову.

Но великий инквизитор Томмазо Торквемада сумел переплюнуть даже Хранителя Врат Бездны.

– Это моя собственная агония, тварь, – прошептал, наклоняясь ко мне, Торквемада. – Сейчас ты испытываешь то, что я испытываю вот уже двести лет. Это и есть то, что называют Пеклом.

Я толком не разобрал, что он там говорит. Меня едва хватает на то, чтобы не сдохнуть.

Такое ощущение, что сжигают заживо – и не снаружи, а изнутри. Хитин на глазах дымится и трескается, мозг как будто пожирает адское пламя, внутренности вспучиваются и взрываются, одна за другой. Рабан вообще не издает ни звука – подозреваю, что мой симбионт уже откинул копыта.

– Довольно, – раздалось где-то над головой.

Боль прекратилась. Мгновенно и резко, словно выдернули шнур из розетки. Однако меня все еще трясет, как от электрошока. Не был бы я таким прочным и выносливым – уже превратился бы в кучу золы.

Торквемада отпустил меня крайне неохотно, повинуясь исключительно приказу папы. Судя по его подрагивающей руке, он ужасно хочет довершить начатое.

– Обожди с этим, брат Фома, – произнес Папа Римский, печально глядя на корчащуюся в судорогах тварь. На меня. – Вначале должен состояться суд.

– Суд над демоном?! – зло зашипел великий инквизитор. – Оно этого не заслуживает! Такая гадина должна быть раздавлена на месте, как зловредное насекомое, коим оно по сути и является!

– И тем не менее суд состоится. И мы лично будем председательствовать на нем. Озаботься процедурой, брат Фома.

– Но я же…

– Такова наша воля, – негромко, но твердо произнес папа. – Исполняй.

Капюшон монаха-доминиканца чуть замер, а потом склонился в низком поклоне. Чуть слышно что-то бормоча, Торквемада повел рукой, созывая подчиненных.

Пока меня связывали гремящими цепями, а потом тащили куда-то по земле, я мало что видел вокруг. Перед глазами все еще плавает туман. По телу волнами пробегает остаточная боль. Снаружи я вроде бы совершенно целый, но внутри… я даже боюсь представить, что там у меня сейчас внутри. Надеюсь только, что Рабан не погиб – а то он как-то подозрительно молчит.

Если он погиб… да, вот тогда мне будет действительно плохо. Во-первых, я не смогу убраться из этого мира. Во-вторых… во-вторых, я очень скоро откину копыта. Честно говоря, я не помню, что конкретно Рабан делает для поддержания жизнедеятельности моего организма, но точно что-то важное. Он играет не менее важную роль, чем сердце для человека.

Не знаю, насколько меня хватит, если мой паразит керанке и в самом деле дал дуба… вроде бы на несколько часов? Да, кто-то говорил, что ядовитая кровь яцхена должна разъесть человеческий мозг. В результате сначала будет безумие, а потом смерть.

Брр-р-р-р. Аж холодок по коже.

В теле по-прежнему невероятная слабость. Великий инквизитор нехило меня припечатал. Теперь понятно, почему тот чернокнижник в подвалах так страшно кричал перед смертью.

Но однако… Если Торквемада, как он сказал, постоянно испытывает то, что испытал только что я… как он вообще умудряется ходить и разговаривать?! Это же предельная агония! Даже яцхена сплющило – а человек вообще должен от такого умереть в считанные секунды!

Нет, лучше я не буду об этом думать. Есть темы, которые не стоит поднимать даже в собственных мыслях. И в любом случае сейчас у меня есть дела гораздо важнее. Например, прикинуть, что же на самом деле произошло в правом гостевом крыле папского дворца.

Неплохо было бы сбегать туда самому, пошукать Направлением, что к чему. Но в данный момент я немного не в форме. И отпустить меня вряд ли отпустят. Начну буянить – только ухудшу сложившееся положение.

Будем надеяться, что папа позаботится о беспристрастном следствии и справедливом суде. Он человек честный, непредубежденный, ему можно верить. В конце концов, у меня железное алиби. Как только суд во всем разберется, меня оправдают.

Не о чем беспокоиться.

– …колдовские уловки демонов, разумеется. Не секрет, что демоны способны на многое такое, на что не способны люди. Например, находиться в двух местах одновременно. Или подсунуть на глаза свидетелям морок, своего призрачного двойника, самому в то же время пребывая в ином месте, обделывая некие мерзости. Что несомненно и произошло в данном случае. Я закончил.

Я мрачно уставился на свидетеля – остроносого старичка в дурацкой широкополой шляпе. Хотя вернее будет называть его не свидетелем, а научным консультантом. Это некий синьор Фудзильон, ныне возглавляющий ромецианскую школу магов. Как он сам утверждает – большой специалист по демонам. Его пригласили именно для того, чтобы обеспечить беспристрастность – мол, незаинтересованное лицо, не имеющее отношения к святой инквизиции и вообще к духовенству.

А в результате плакало мое алиби. Рассыпалось в прах под остроносой туфлей старого пердуна, называющего себя волшебником.

Впрочем, если верить слухам, волшебник из него как раз так себе. В здешней школе должность верховного мага – больше почетная. На нее выбирают не за высокие способности или острый ум. Обычно верховный маг Ромеции – это тот, кто более или менее устраивает каждую из многочисленных группировок. Самый… неконфликтный. Чаще всего – какой-нибудь старпер, давно впавший в маразм, но все еще сохранивший важный вид. Несколько реже – хваткий человечек без особых талантов, но с хорошими связями в нужных кругах.

А группировок, так или иначе влияющих на выборы верховного мага, в Ромеции очень немало. Прежде всего – сами волшебники, разделенные на добрый десяток мелких сообществ. Между собой они уживаются плохо, постоянно ведут подковерную грызню. Дальше – купеческие гильдии и богатые банковские дома. Крупные аристократы. Видовые меньшинства – в основном эльфы и гоблины – также блюдущие свои интересы. И, конечно, всемогущее духовенство во главе с Папой Римским.

Верховный маг постоянно чувствует на шее невидимую руку святой инквизиции – только попробуй забыть свое место…

Надо ли говорить, что волшебники не особо рвутся занять этот марионеточный пост? Достаточно сообразительный маг предпочтет заполучить хлебную должность при дворе какого-нибудь короля. Или вовсе удалиться подальше от людей, выстроить хрустальную башню и жить припеваючи.

Те же чародеи, что толкутся в Ромеции, четко делятся на три вида. Первый – теоретики-интеллектуалы вроде сэра Исаака Ньютона или вот этого синьора Фудзильона. Преподают в своем университете, ведут безобидные исследования и никого не беспокоят. Второй – занюханные знахари-ворожеи, делающие свой маленький гешефт. Торгуют всякими зельями, снимают порчу и сглаз… в общем, занимаются тем же самым, что и в нашем мире. Эти по большей части просто шарлатаны.

Ну а третий вид – это ребята наподобие недавно скончавшегося Червеца или все еще живого эль Кориано. Настоящие клиенты инквизиции, не надуманные.

– Что подсудимый может сказать в свое оправдание? – раздалось у меня над ухом, нарушив мысли.

– Невиновен, – автоматически ответил я.

– Неубедительно, – ответил мне Торквемада. Прозвучало это так, словно опустили крышку гроба.

Я тоскливо осмотрелся. Ничего не изменилось, конечно. Все тот же трибунал святой инквизиции. Председатель – сам Папа Римский. Ему помогают два юриста-асессора и три советника.

Никакого жюри присяжных, разумеется, нет и в помине. Адвоката тоже не предусмотрено – правда, эту роль взял на себя кардинал дю Шевуа. Кажется, он единственный немножко сомневается в моей виновности.

Ну а главным обвинителем выступает наш добрый дедушка Торквемада. Этот кого угодно засудит, дай только волю.

Вот свидетелями процесс не особенно богат. Самый главный свидетель – единственный выживший после бойни, пан Зовесима. Но он сейчас буквально дышит на ладан, в сознание приходить и не думает, так что допросить его не представляется возможным.

Я, конечно же, предложил излечить его раны своей тканевой жидкостью, но мне этого не позволили. И их можно понять – довольно трудно поверить, что кровь безобразного чудовища способна заменить целебный бальзам. Гораздо легче поверить в то, что я таким образом хочу добить единственного уцелевшего. Избавиться от неудобного свидетеля.

Но кое-каких свидетелей все же вызвали. Тех, кто знал меня еще в Дотембрии, и тех, с кем мы познакомились уже в Ватикане. Все они сказали примерно одно и то же – для демона я удивительно учтив и добропорядочен, и они не видели, чтобы я кому-либо причинял вред. Но я все-таки демон, поэтому их нисколько не удивляет, если я совершил зверское убийство ни в чем не повинных людей.

Кардинал дю Шевуа подробно рассказал обо всем, что я говорил и делал в Дотембрии, а также во время путешествия. Особенно остановился на случае в Хаароге, когда я прикончил пробудившегося шатира.

– Увидев бездыханные тела и демона с окровавленными когтями, я поневоле совершил ошибку, превратно истолковав происходящее, – признался кардинал. – Однако выяснилось, что демон не только не совершал злодеяния, но напротив – совершил благодеяние. Мне кажется, не следует спешить с выводами и в этот раз – возможно, все вновь обстоит не так, как кажется на первый взгляд.

– Мы и не спешим с выводами, – кивнул папа, обдумывая услышанное. – Однако в тот раз все было кристально ясно, и многие сотни глаз видели все произошедшее. В этот раз все несколько сложнее.

Свидетельские показания дала и Аурэлиэль. В целом она повторила рассказ кардинала о путешествии в Ватикан, но добавила несколько новых подробностей. В частности, зачем-то вспомнила о случае с отравленными ягодами и о моей охоте на покойного Цеймурда.

– Тогда он уже попытался убить несчастного гоблина, – безжизненным голосом произнесла эльфийка. – Возможно, в этот раз ему захотелось завершить начатое.

– Не убить, а отрезать яйца! – возмутился я. – И ты сама сказала, что это древний эльфийский рецепт!

– Тихо! – прошипел Торквемада. – Молчать, тварь! Тебе уже давали слово – дадут и еще раз, в конце заседания!

В итоге показания Аурэлиэль только больше мне навредили. Даже кардинал дю Шевуа помрачнел, глядя на меня с новым сомнением. Будучи отравленным, он не запомнил того случая в деталях, поэтому сейчас не обмолвился о нем и словечком. Но услышав, что я, оказывается, тогда имел намерение подвергнуть Цеймурда ампутации важного органа…

Кажется, падре вконец во мне разочаровался. Хотя старался я именно для него.

Если задуматься, мне еще очень повезло, что я вообще удостоился судебного процесса. Запросто могли бы ограничиться формальным вынесением приговора – и тут же на костер. С подобными мне инквизиция обычно не церемонится. Это того же Джордано Бруно семь лет держали за решеткой, убеждая прекратить дурковать и признать, что был неправ. Сожгли только когда он вконец всех задолбал.

– Ваше Святейшество, я полагаю, что вина этого причудливого творения природы вполне доказана, – надтреснутым голоском заговорил старичок-юрист. – Предлагаю наказать насколько возможно милосердно, без пролития крови…

– То есть сжечь! – выпалил едва сдерживающийся Торквемада. – Сжечь без всякого снисхождения! И немедленно! Принесите дров!..

– Зря стараетесь, сжечь меня не получится, – грустно сказал я.

– Не открывай пасть, тварь! Почему это не получится?!

– Потому что я на семьдесят процентов состою из воды. Вода – она не горит.

Торквемада озадаченно замолчал. Кажется, такие аргументы ему еще не предлагали. А у меня чуточку повысилось настроение.

Шутки шутками, но я ведь и в самом деле несгораемый. Меня не смог спалить даже Рроулин Огненный – хотя старался изо всех сил. Конечно, было страшно жарко, но все же не настолько, чтобы отбросить коньки. А инквизиторский костер с драконьим пламенем даже сравнивать смешно. Как зажигалка против огнемета.

С другой стороны у Торквемады есть и несколько иные способы… поджаривать. Видели уже, на что этот обугленный дед способен. Не знаю, хватит ли его на яцхена, но проверять как-то не тянет.

Можно попробовать сбежать в другой мир. Если, конечно, с Рабаном все в порядке – что-то он до сих пор помалкивает. Но… но черт меня подери, если я сбегу! Нет уж, я обязательно разузнаю, что за чертовщина тут творится.

Кто тот гад, что меня подставил? Может быть, Лалассу? Лалассу – практически моя копия. Единственное отличие – гребень на башке. Неспециалист запросто перепутает – а пан Зовесима совершенно точно не специалист.

Кстати, а почему пан Зовесима вообще остался жив? Всех убили, а его только изранили. Создается устойчивое впечатление, что его отпустили специально – рассказать о том, кто это сделал. Грамотная такая подстава, целенаправленная…

Пока что буду вести себя тихо и не рыпаться. Посмотрю, как дело пойдет. Папа Римский все еще не до конца уверен в моей виновности, но и оправдание мне в ближайшее время не светит. А если надумаю сопротивляться или драпать – только больше себе наврежу.

На обозрение почтенного суда представили два тела с места происшествия. Самые… сохранившиеся. Если верить следователям инквизиции, большинство трупов представляют собой нечто вроде мясной нарезки.

Однако и этих двух вполне достаточно, чтобы понять – да, тут поработал яцхен. Или кто-то с очень похожим почерком. Хотя я не представляю никого с таким же почерком. Когда я шинкую противника, то работаю руками с бешеной скоростью, а их у меня целых шесть. Когтей в общей сложности сорок два, поэтому ран остается огромное количество. Разрезы всегда очень чистые и аккуратные – режущая кромка моих царапалок представляет собой почти абсолютный мономолекуляр.

Подделать такую картину преступления непросто. Я сам стопроцентно отличу собственную работу от подделки. Но увы – в данном случае почерк действительно идентичен. Не мой, безусловно, картина чуть-чуть отличается… но именно, что совсем чуть-чуть. Буквально на волосок. Такая картина могла бы остаться после Лалассу. Или еще какого-нибудь яцхена.

Я очень надеялся, что мне поможет Направление. Но оно не помогло. Я гляжу на мертвые тела… и ничего. Совершенно ничего не чувствую. В мозгу не появляется никакой новой информации.

Я не могу сказать, кто это сделал. А жаль.

– Ваше Святейшество! – прошипел Торквемада, нетерпеливо поглядывая на папу. – Приговор! Мы выслушали все, касающееся этого дела! Каков же будет приговор?

Папа опустил глаза, потирая указательными пальцами скулы. Тяжело вздохнул. И наконец медленно произнес:

– Я считаю, что в деле все еще присутствует некоторая неясность. Предлагаю отложить его рассмотрение до полного выяснения всех обстоятельств.

– Но обстоятельства кристально ясны!

– Возможно. Но мы хотя бы должны дождаться прихода в сознание дотембрийского посла. Возможно, он сможет добавить еще что-нибудь к уже данным показаниям. Он все-таки единственный свидетель, брат Фома. Мы обязаны допросить его со всем возможным пристрастием. Ты согласен?

Торквемада крайне неохотно кивнул.

– Скажи, Олег, согласишься ли ты быть взятым под стражу и закованным в кандалы до тех пор, пока не завершится следствие? – обратился ко мне папа.

– Куда ж я денусь…

– На том и порешим. Позаботься обо всем необходимом, брат Фома.

Глава 32

Дыба. Вот уже целый час я вишу на дыбе, скучающе рассматривая закоптелые стены и потолок. Чувствую себя довольно неудобно. Но боли нет и в помине.

Полагаю, всем известно, что такое дыба. Это средневековое орудие пыток. Однако чего я раньше знать не знал – как же собственно оная дыба устроена. По каким принципам работает. Как-то не приходило в голову поинтересоваться. В моих представлениях дыба выглядела зловещим и неимоверно сложным агрегатом с кучей колес, цепей и веревок.

Оказалось – ничего подобного. Как выяснилось, дыба – это попросту деревянный столб. Пытаемому связывают руки за спиной, поднимают на вершину, там привязывают… и отпускают. Несчастный повисает в крайне неестественной позе, в результате чего части тела вывихиваются из суставов.

Очень мучительно, но при этом не наносит непоправимого телесного ущерба – умелый костоправ легко все починит.

Хорошо, что инквизиторы не знакомы с анатомическими особенностями яцхена. Иначе ни за что бы не выбрали дыбу. У меня ведь нет суставов. И вообще костей нет. Руки и ноги – словно на шарнирах, с легкостью изгибаются в любую сторону. Причем «локтей» аж целых два.

Так что этой пыткой меня не взять. В подобной позе я могу находиться сколько угодно, испытывая всего лишь легкое неудобство. Ну примерно как европеец, сидящий по-турецки.

– Пока что у меня нет дозволения заняться тобой в полной мере, – с нескрываемым сожалением произнес Торквемада, окидывая меня изучающим взглядом. – Поэтому я вынужден ограничиться малыми испытаниями. Отвечай мне, тварь, для чего ты убил тех невинных христиан?

– Да в сотый раз говорю – не убивал я никого… – устало произнес я.

– Я не слышу лжи в твоих словах. Однако у меня больше нет этому веры. Раньше я сомневался, но теперь вполне убежден, что демон способен говорить ложь так, что она звучит правдой.

Я ничего не ответил. Что тут можно ответить? Он ведь прав, вообще-то. Да, отличить ложь от правды не так уж сложно – существует немало признаков того, что человек лжет. Опытный психолог, следователь, а тем более чародей сделает это с легкостью. Торквемада всю жизнь допрашивал и уличал – неудивительно, что теперь он вполне может заменить детектор лжи.

Однако даже детектор лжи не дает стопроцентной гарантии. Опытный обманщик действительно может провести даже мага. Для этого тоже существуют свои способы.

Ну а про демонов я вообще молчу.

– Это все для твоего же блага, – сурово произнес Торквемада, делая знак инквизиторам.

Те потянули за веревки, выворачивая мне руки еще сильнее. Я для вида издал несколько воплей – чтоб не догадались, насколько мне это безразлично. А то еще решат перейти к какой-нибудь другой пытке – и где гарантии, что она тоже окажется бессильной?

Вволю натешившись, меня оставили в покое. Даже сняли с дыбы и оттащили в одиночную камеру в самом дальнем подземелье. Я не сопротивлялся. От Рабана до сих пор ни слуху ни духу, а угольно-черная ладонь Торквемады отбивает все мысли о возможном сопротивлении.

Очень уж больно великий инквизитор кусается.

Оказалось, что пока меня пытали, одну из камер в спешном порядке переоборудовали под яцхена. В стене шесть стальных колец – на меня надели кандалы и приковали к этим кольцам за руки. Причем так вывернули запястья, чтобы я никаким образом не смог воспользоваться когтями. Даже если выпущу их из пазух – дотянуться смогу только до воздуха. Одной моей физической силы на эту цепь никак не хватает – я сильнее человека, но все же не до такой степени.

Хвост тоже прикрутили к стене несколькими стальными скобами. Надели кандалы и на ноги. По бокам головы вбили два толстых свинцовых листа. Я сначала не понял, зачем это нужно, а потом дошло – от кислоты. Торквемада видел, как здорово я умею плеваться, и принял меры предосторожности. Как бы я ни старался, до своих цепей не доплюну. В лучшем случае – до противоположной стены, от существования которой мне не жарко и не холодно.

Инквизиция есть инквизиция – у нее не забалуешь. С меня ведь даже штаны содрали. Как будто им самим приятно смотреть на голого яцхена.

Заковав меня похлеще, чем Ганнибала Лектора, монахи удалились, унеся с собой факелы и оставив меня в темноте. Я сразу же затосковал. Во рту уже давно нет ни крошки. С самого утра. А сейчас уже за полночь. Для человека – ничего страшного, но для яцхена – хоть караул кричи.

Однако примерно через час еду мне все-таки принесли. Молодой монах-доминиканец вошел в камеру, опасливо покосился на меня и поставил на пол поднос с двумя мисками. Вполне приличное питание – похлебка, кусок мяса, овощи. Для заключенного в одиночке – прямо-таки деликатесы.

Но имеется маленькая проблема. В своем нынешнем состоянии я никаким образом не могу это съесть.

– Эй! – возмущенно окликнул я уходящего монаха. – Эй ты, пацан!

– Мне строго запрещено с тобой разговаривать, – сумрачно ответил тот.

– Да мне пофиг на твои разговоры! Это что, изощренное издевательство?! Очередная пытка?!

– Что ты имеешь в виду? – не понял монах.

– На хрена приносить еду, до которой я не могу дотянуться?! – яростно прохрипел я, пожирая мясо глазами. – Хочешь, чтобы я тут слюной истек?! Либо раскуй меня, либо покорми сам, либо унеси это на хрен и не трави душу!

Монах ничего не ответил. Молча вышел и зазвенел ключами, запирая дверь. Кажется, ему на меня наплевать. Он свою работу выполнил – еда у узника есть. Дальше его проблемы.

Прошло несколько часов. Больше визитов не было. Обо мне словно все позабыли. За дверями стоит гробовая тишина. Такое впечатление, что меня решили похоронить заживо. Или просто подождать, пока я здесь сдохну от голода.

Я хорошо вижу в темноте, но сейчас предпочел бы ослепнуть. Вожделенная пища так близко… и так далеко. Выглядит она уже не так аппетитно, как раньше, но сейчас я охотно сожру даже тухлую крысу. В желудке бурчит все сильней и сильней.

– Сатра-а-а-а-апы-ы-ы!.. – тоскливо провыл я, безуспешно пытаясь хоть что-нибудь сделать когтями. Совершенно ни до чего не дотягиваюсь.

Рабан все еще в отключке. То ли его очень крепко контузило, то ли Торквемада умудрился повредить нашу систему связи. Когда я впервые вылез из банки, в которой произошло «второе рождение», Рабан тоже довольно долго молчал. Я тогда вообще не подозревал о его существовании. Но потом мозговой паразит все-таки сумел установить контакт, подключившись к моей слуховой системе, и мы начали разговаривать.

Может, теперь это подключение разорвалось?

– Душегу-у-у-у-убы-ы-ы!.. – продолжил завывания я. – Жрать дайте, суки рваныя-я-я-я!..

Ни одна падла не откликнулась. Наверное, вот так я тут и подохну. А лет через тысячу раскопают археологи древнее подземелье, подивятся – ишь какая чупакабра к стенке приколочена! Не то неизвестный науке зверь, не то инопланетный космонавт.

Если, конечно, к тому времени от моего трупа что-нибудь останется.

Мысли какие-то все пессимистические. И сигарет нету. Хотя зачем мне сигареты, если курить я бросил? Все равно яцхену от этого никакого удовольствия – легкие-то отсутствуют.

– Сейчас обижусь и уйду, – произнес в темноту я.

Соврал ведь. Никуда я отсюда не уйду. Попробуй-ка, уйди, когда ты к стенке прикован. Был бы Рабан в наличии – сдернули бы в другой мир.

Хотя я бы все равно не сдернул, наверное. Яцхен – зверюшка гордая. Я все вытерплю, все перенесу, но узнаю, кто меня подставил. А когда узнаю – побрею его до самых костей.

Если, конечно, это не Йог-Сотхотх. От Йог-Сотхотха я сбегу, сверкая пятками. Гордость гордостью, но жить мне пока что еще хочется.

Скучно. Дико скучно. От нечего делать я принялся выполнять свою епитимью – громко и отчетливо читать «Отче наш». Развлечение так себе, конечно, но в моем положении выбирать не приходится. К тому же вполне может статься, что жить мне осталось недолго, так что лишние грехи совершенно ни к чему. Нужно отрабатывать индульгенцию.

Не знаю, сколько я так провисел в кромешной мгле, нараспев читая одну и ту же молитву. Возможно, целые сутки. А то и двое. Совершенно потерял счет времени. И молитвам тоже. Я честно старался их отсчитывать, но после четвертой тысячи сбился окончательно.

Ко мне никто так и не заходил. Три или четыре раза я ощущал Направлением чье-то присутствие за дверью, но в камеру они не заглядывали. Возможно, и в самом деле решили уморить меня голодом.

В голове как-то мутно и туманно. Постоянно проваливаюсь в полусонное состояние. Где-то на самой границе сознания слышатся потусторонние голоса. Похоже, начинается бред. Еще немного, и надо мной склонятся добрые ангелы…

– Какая же ты все-таки отвратительная мерзость, – брезгливо произнесли над самым ухом.

– Ангелы, не хамите, – обиженно произнес я. – Поимейте уважение к покойнику.

– Я не ангел, а ты не покойник, – устало ответил потусторонний голос. – Пока еще не покойник.

Я кое-как заставил мысли собраться. И в самом деле – не покойник. Живой до сих пор. Чувствую себя хреново, в животе марширует татаро-монгольская орда, а в голове завывает чукотский музыкальный ансамбль… но бывало и похуже.

Собственно, единственные мои проблемы на нынешний момент – недосып и недожор. Причем первое уже отступает – видимо, последние часы я провел в том дремотном состоянии, в которое меня искусственно вводит Рабан. Спать нормально, как люди, яцхен не умеет.

А вот недожор исчезать не собирается.

– Так, стоп, я местами не догоняю, – произнес я, окончательно приходя в сознание. – Если ты не ангел, то кто ты тогда такой?

– Как всегда, полнейшее отсутствие манер. Все мои усилия так ни к чему и ни привели. Мне все-таки следовало отказаться с самого начала.

До меня наконец-то дошло, что голосок у моего визитера очень знакомый. Приятный такой, звонкий, как колокольчик.

А когда он… то есть она откинула капюшон, я окончательно узнал Аурэлиэль. В рясе монаха-доминиканца, с обреченным выражением на лице. В руках мерцающий зеленым эльфийский светильник.

– О! – поразился я. – Ариэль, а ты чего, в инквизицию записалась?

– Поражаюсь неразвитости твоего интеллекта. Неужели кому-то может быть неизвестно, что ни нелюди, ни женщины не могут быть инквизиторами? А я одновременно и то, и другое.

– Тогда хрена ты так одета?

– Потому что иначе мне не удалось бы сюда проникнуть, – терпеливо объяснила эльфийка. – Кардинал дю Шевуа воспользовался своими старыми связями – у него есть парочка высокопоставленных приятелей в ордене святого Доминика – и помог мне пробраться сюда. Сейчас он ждет наверху.

– Чего ждет? – продолжил тупить я.

– Когда я тебя освобожу, конечно. Ты сможешь незаметно отсюда выбраться, если я сниму цепи?

– А?..

– Тебя что, беспрерывно пытали? – с жалостью посмотрела на меня Аурэлиэль. – Твои умственные способности стали даже слабее прежнего.

– Это от голода. У меня от голода всегда шизофрения прогрессирует. А как ты с меня цепи снимешь?

– Я украла у стражи ключи.

– Ты? Украла?

– Да. Я пошла на преступление, чтобы тебе помочь. Прояви же хотя бы минимальную благодарность.

– Нет, я в том смысле… как ты умудрилась?

– Для меня это не составило труда. Люди всегда недооценивают способность эльфов оставаться незамеченными. Мы с раннего детства учимся быть неслышимыми и невидимыми. Эльфы могут водить хороводы вокруг человека – тот не заметит ничего, кроме мелькания смутных теней и тихого хихиканья где-то на самой границе сознания. Это один из талантов, дарованных Народу Матерью.

– То есть природой?

– Другой Матери у нас нет.

– Ну ты даешь. Проникнуть в логово инквизиции… это ж какую храбрость надо иметь! Я с тебя просто фигею.

– Не думай, что мне приятны твои комплименты, – сердито поджала губы Аурэлиэль. Остроконечные ушки стремительно начали розоветь. – Так что, тебя освобождать или предпочитаешь висеть?

– Предпочитаю висеть, – гордо ответил я. – Предпочитаю висеть, пока меня не оправдают. Спасибо, конечно, но… но какого хрена ты вообще приперлась? На суде показания против меня давала, а теперь побег устраивает…

– Я была огорчена гибелью наших спутников и дала волю эмоциям, – отвела взгляд эльфийка. – Но потом у меня было время обдумать все как следует. Я имела продолжительную беседу с Его Высокопреосвященством, и мы вместе пришли к выводу, что ты не мог совершить того, в чем тебя обвиняют.

– Ну да, у меня алиби. Я не умею находиться в двух местах сразу. Я вообще колдовать не умею.

– Даже не поэтому. На протяжении нашего путешествия ты зарекомендовал себя существом грубым, неразвитым и некультурным, но с благородной душой. Его Высокопреосвященство поведал мне, что ты сделал для спасения меня от призраков Карневаля. Меня это тронуло.

– И в благодарность ты решила устроить мне побег? Спасибо, не надо. Я невиновен и убегать не собираюсь.

– Очнись, тупица! – всплеснула руками Аурэлиэль. – Ты что же, веришь в правосудие инквизиции?! По-твоему, для Торквемады имеет значение, виновен ты или нет?! Ты демон – и этого ему более чем достаточно! Он использует любой повод, чтобы отправить тебя на костер! О боже мой, да он уже двое суток убеждает Его Святейшество папу безотлагательно провести казнь! Ты все еще жив только потому, что Его Святейшество до сих пор колеблется! Но Торквемада умеет убеждать, уж поверь мне.

В обычное время я бы с ней согласился. Но в этот раз что-то во мне сопротивляется самому простому и очевидному решению. Во-первых, мне просто осточертело постоянно отовсюду сбегать. Во-вторых, есть и другая причина…

Так что я уперся рогом, встал на дыбы и гордо заявил:

– Ни хрена. Я требую официальной реанимации… тьфу, реабилитации.

– Не могу понять, что это – глупость или такое демонское понятие о чести… – вздохнула Аурэлиэль.

– А что, эльф на моем месте сбежал бы?

– Разумеется. Эльф подвластен только суду Народа в священной богороще. Человек не вправе судить эльфа. Я на твоем месте сбежала бы, а затем явилась с повинной к тари и поведала ей обо всем случившемся. Далее – по решению тари. Если она сочтет, что я невиновна, я могу жить дальше с чистой совестью. Если она сочтет, что меня следует покарать, я приму любую кару вплоть до смертной казни. Если она сочтет, что меня следует выдать людям для их суда, я покорюсь и этому, более уже не делая попыток к побегу. Так я поступила бы на твоем месте.

– Угу. Ясно. Ну а как ты думаешь, к чему бы меня приговорила твоя тари?

Аурэлиэль замолчала. Немного подумала и крайне неохотно ответила:

– К смерти. Самой жестокой и мучительной, какую только возможно измыслить. Народ ненавидит демонов почти так же сильно, как Торквемада. И если демон совершил то, в чем сейчас обвиняют тебя… никто даже не станет тратить время на следствие. Тебя просто убьют.

– Намотают кишки на дерево? – заинтересовался я.

– Нет. Для демонов и черных колдунов в наших богорощах существует нечто гораздо страшнее. Прощу, избавь от необходимости рассказывать – меня пробирает дрожь, стоит лишь подумать об этом.

– Значит, я в любом случае ничего не теряю.

– Хорошо, хорошо, как пожелаешь, – сдалась Аурэлиэль. – У меня не так уж много времени в запасе, чтобы тебя уговаривать. Хочешь остаться здесь и ждать милости от инквизиции? Отлично! Прекрасно! Превосходно! Мне вообще нет до тебя никакого дела! Сама не знаю, что толкнуло меня на такую глупость, как попытка спасти демона! Наверное, это самый глупый поступок в моей жизни!

– Все сказала? Ну и иди тогда отсюда.

Эльфийка воздела очи горе и чуть приоткрыла рот, безуспешно пытаясь подыскать хоть какие-нибудь слова. Кажется, я ее ужасно обидел.

Она ведь очень многим рисковала, заявляясь сюда так дерзко. И кардинал дю Шевуа здорово рискует. Если их двоих разоблачат, кардинала вполне могут лишить сана, а Аурэлиэль… честно говоря, даже не знаю, что с ней сделают. Если не подвесят на свободную дыбу – уже здорово повезет.

Но именно поэтому я ей сейчас и хамлю. Чтобы она на меня обозлилась и свалила отсюда. Потому что если я все-таки сбегу, на этих двоих подозрение падет в первую очередь. Зная Торквемаду, можно быть уверенным – такого он никому не спустит. Чтобы у него, у великого инквизитора, из-под самого носа увели заключенного, да еще демона!

Я не самый лучший человек на свете. Но я не хочу спасаться сам, подставляя других.

Все еще плотно сжимая челюсти, чтобы не опуститься до сквернословия, эльфийка взялась за ручку двери. И тут я ее окликнул. Жалобно так позвал:

– Ариэль, погоди!

– Передумал все-таки? – с явным облегчением повернулась эльфийка.

– Нет. Ты это… пока не ушла еще… дай пожрать, а? Вон на полу миска с бурдой – высыпь мне все прямо в пасть, а? Тебе дело буквально десяти секунд, а я уже третьи сутки не жрамши.

Аурэлиэль брезгливо покосилась на эту жалкую трапезу. Мясо и овощи совершенно потеряли товарный вид. Но с голодухи я согласен есть что угодно и кого угодно. Могу сожрать лишаистого ежа со всеми иголками.

– Хык!.. – с трудом произнес я, жадно проглатывая свою заплесневевшую бурду. – Гхы-ыы!.. Спасибо!.. Еще никогда в жизни мне не было так вкусно!..

Эльфийка печально вздохнула и достала из кармана батистовый платочек. С сомнением посмотрела на него, вздохнула еще раз и с непередаваемой брезгливостью вытерла остатки похлебки со дна миски.

А потом просто кинула перемазанный в баланде платок мне в пасть.

И я это съел. Проглотил с такой жадностью, словно угостился французским трюфелем.

– Вкуснота какая!.. – снова всхлипнул я. Честное слово, если б у меня были слезные железы – залился бы сейчас слезами умиления.

– Ты даже не представляешь, насколько жалко сейчас выглядишь, – поморщилась Аурэлиэль.

– Прекрасно представляю. Только мне пофиг.

Эльфийка снова взялась за дверную ручку. Но замерла на пороге, так и не открыв дверь. В янтарно-желтых глазах промелькнуло испуганное выражение.

Я тоже это услышал. Шаги. Тихие-тихие шаги снаружи. Сюда кто-то идет.

Причем идут двое. Один босой – видимо, монах-доминиканец. Второй обут. Значит, не монах. Или монах, но другого ордена. Некоторые из них носят обувь.

– Прячься, – коротко прохрипел я. – Быстро.

Аурэлиэль не заставила себя долго ждать. Честно говоря, прятаться я ей скомандовал больше на автомате – ну куда можно спрятаться в камере с голыми стенами? Тут даже соломы нет.

Но эльфийская девчонка таки сумела меня удивить. Она метнулась в уголок, свернулась калачиком и принялась размеренно дышать. Зрачки в глазах вытянулись, как у кошки, а потом растроились.

И в следующую секунду Аурэлиэль просто… исчезла.

На самом деле не исчезла, конечно. И даже невидимой не стала. Если знать, что она сидит там, в углу, и смотреть прямо на нее – вот она, голубушка, как на ладони. Но отведешь на секунду взгляд, ослабишь концентрацию – и камера совершенно пустая, никого нет. Чертовы эльфийские фокусы…

Однако времени подумать об этом как следует у меня не случилось. Прошла пара секунд после «растворения» Аурэлиэль, и в камеру вошли новые посетители.

Первый – уже знакомый мне брат Франц. Как я понял, он тут исполняет обязанности главного тюремщика. Только сейчас с ним что-то не так – взгляд отрешенный, смотрит в одну точку. На то, что дверь оказалась незапертой, не обратил никакого внимания.

Второй… второй вошедший заставил меня ужасно удивиться. Не кто иной, как наш пан Зовесима. Тот самый, который по идее должен сейчас пребывать на грани смерти.

Только вот умирающим он что-то не выглядит. Ужасные раны, похожие на следы от моих когтей, никуда не делись. Но его это, кажется, ничуть не беспокоит. Стоит себе, улыбается… блин, первый раз вижу улыбку на этом невыразительном личике.

– Пан Зовесима?.. – недоверчиво спросил я. – Пан Зовесима… пардон, имя-отчество запамятовал, извините великодушно. Вы себя хорошо чувствуете?

Фигню какую-то порю, честное слово. Но на ум что-то больше ничего не приходит. Ибо я крепко озадачен.

– Ну вот мы и снова свиделись, – ласково произнес пан Зовесима. – Наконец-то сможем побеседовать по душам. Ты рад нашей встрече, Лаларту?

Воцарилось нехорошее молчание. Я очень медленно открыл рот и кое-как выговорил:

– Ты кто, мать твою, такой?

– Как, неужели не узнаешь? – всплеснул руками пан Зовесима. – Да это же я, Пазузу!

Глава 33

Сказать, что я удивился – все равно, что ничего не сказать. Я не просто удивился. Я буквально офонарел от услышанного.

– Еще раз – кто ты такой? – переспросил я.

Пан Зовесима упер руки в бока и залился жизнерадостным смехом. А потом… потом он сделал нечто очень странное. Взялся пальцами за верхнюю и нижнюю челюсть, напрягся и… растянул рот раз этак в двадцать.

Дикое зрелище. Выглядит так, словно растягивают чулок за края. Но еще более диким оказалось то, что из этой прорвы вылезло.

Пазузу. Точнее, только его голова. Жуткая совино-черепашья морда выглянула из нечеловечески распахнувшейся пасти, как суслик из норки.

Наш добрый пан Зовесима оказался чем-то вроде… костюма. Костюма для архидемона Лэнга.

– Удивлен? – подмигнул мне Пазузу, закрывая рот и снова становясь похожим на обычного человека. – Не ожидал увидеть меня в таком виде, Лаларту? Или как тебя там зовут по-настоящему?.. Олегом, кажется?..

– Так ты узнал, – медленно ответил я.

– Конечно, узнал. Было бы трудно не узнать, так долго находясь с тобой рядом. Ты ведь ни о чем даже не догадывался, верно?

– Конспирацию блюдешь мастерски… – признал я. – Ну и как же ты здесь оказался, старый черт?

– Я не черт, – педантично поправил Пазузу. – По рождению я принадлежу к породе демонов… впрочем, название моего племени тебе ничего не скажет. И не думаю, что сейчас это имеет значение… кстати, совсем забыл об одной мелочи.

Пазузу в теле пана Зовесимы повернулся к все еще загипнотизированному монаху. Брат Франц пока что не проронил ни слова – не думаю, что он вообще понимает, что происходит вокруг. Пазузу на миг задумался, покрутил пальцем, а потом коротко приказал своему спутнику:

– Умри.

Несчастный монах упал, как подкошенный. Меня передернуло – брат Франц задергался, задымился, на глазах превращаясь в нечто вроде пережаренного бифштекса. Несколько секунд – и на полу лежит обугленный труп. Причем одеяние совершенно не пострадало – целехонькая, ничуть не поврежденная ряса.

– Ты на хрена это сделал?! – прохрипел я.

Не то чтобы брат Франц был мне симпатичен – в конце концов, он в числе прочих подвешивал меня на дыбу и морил голодом в одиночной камере. Но такой бессмысленный садизм…

– В чем дело? – не понял Пазузу. – Он сделал свое дело, проведя меня внутрь. Больше он мне ни для чего не нужен.

– И поэтому ты его убил, гнида такая?!

– Смертные должны знать свое место, – пожал плечами архидемон. – Почему ты возмущаешься, как будто я сделал что-то ужасное? В свое время ты развлекался и не так, Лалар… хотя нет, конечно. Я так и не разобрался до конца, кто же ты все-таки такой, но одно понял – ты не Лаларту. Ты вообще не демон.

– Не демон? Правда? – с явным облегчением переспросил я.

– Да, теперь это очевидно. В Лэнге, где воздух и земля пропитаны Тьмой, это довольно трудно уловить – кругом демонические эманации. Но здесь, в мире смертных, мы, демоны, выделяемся, как пятна крови на зеленой траве. И твоя аура… нет, это не аура демона. Она вообще стала совершенно другой, нисколько не похожей на Лаларту.

Конечно, она стала другой. При расставании леди Инанна сдула с меня фальшивую ауру а-ля Лаларту. Теперь я только внешне похож на биологического отца-архидемона. И я чертовски рад услышать, что моя настоящая аура – не демоническая.

– Ну и что ты, чмо [цензура], делаешь в этом теле? – грубо спросил я.

– Сижу, – невозмутимо ответил Пазузу. – Мне нужна человеческая оболочка… была нужна. Скоро я уже с ней расстанусь. И это хорошо – здесь немного тесновато.

Конечно, ему тесновато. В обычном своем виде Пазузу ростом почти с огра. Буквально на полпальца ниже. В щупленьком тельце пана Зовесимы ему должно быть довольно неудобно.

– Это ведь ты меня подставил? – уточнил я.

– Ну а кто же еще? – расплылся в улыбке Пазузу. – Конечно, я.

– Ловко. Как ты сумел сам себя так ранить?

– Есть ли что невозможное для Пазузу, глупец? Это было легче легкого.

– А все-таки?

– Почему тебя интересует такая ерунда? – удивился архидемон. – Неужели это единственное, о чем ты хочешь меня спросить?

Нет, конечно, не единственное. Плевать я на это хотел, если честно. У меня гораздо больше действительно важных вопросов. Аж мысли разбегаются. Очень трудно решить, какой задавать в первую очередь.

– На хрена ты вообще сюда приперся? – спросил я первое, что пришло в голову. – Поглумиться?

– Конечно! – язвительно рассмеялся Пазузу. – Я был бы не я, если бы пропустил такое зрелище! Мой враг в цепях, прикован к стене ничтожными смертными – какой позор, какой срам для того, кого я принимал за архидемона! Это зрелище будет радовать мою душу еще очень долго.

– Поздравляю, – мрачно ответил я. – Рад, что хоть кого-то это радует. Полагаю, спрашивать, как ты прошел мимо охранников, будет совсем глупо?

Пазузу пренебрежительно махнул рукой. И в самом деле – архидемону это проще пареной репы. Даже Лалассу уж на что дурной, но при необходимости запросто становится невидимым, подчиняет людей своей воле, стирает память, насылает тяжелый сон, неотличимый от смерти, а потом сам же в этот сон проникает.

– Ладно, а как ты залез в пана Зовесиму? И зачем?

– А вот это действительно хороший вопрос… – прошелся по камере Пазузу, безразлично переступая через мертвого монаха.

Очень надеюсь, что он не почувствует присутствия Аурэлиэль. Та небось сидит ни жива ни мертва, боясь дохнуть лишний раз.

– С чего же мне начать… – задумчиво произнес Пазузу, продолжая мерить шагами пол.

– С начала. И прекрати уже мельтешить, как заведенный. Раздражает.

– Ах да, верно, – усмехнулся Пазузу, останавливаясь прямо передо мной. – Я и забыл, что твоя порода в этом отношении схожа с кошками. Не можешь спокойно смотреть на то, что движется. Обязательно потянет схватить и сожрать.

Я ничего не ответил, но внутренне согласился. Да, мне действительно трудно удержаться, видя что-нибудь движущееся. Сразу просыпается охотничий инстинкт.

Правда, к людям и вообще разумным существам это не относится. Я не воспринимаю их как добычу. А вот Лалассу воспринимает. И Лаларту воспринимал, пока был жив. На то они и демоны.

– Ладно, не буду проявлять мелочность, – великодушно произнес Пазузу. – У меня сейчас слишком хорошее настроение. Ты хотел знать, как получилось, что я оказался в теле ничтожного смертного? Я расскажу тебе.

– Угу. Безумно интересно.

Пазузу поскреб подбородок, растягивая губы в задумчивой улыбке. По-моему, он ужасно радуется возможности с кем-нибудь потрепаться. Этот архидемон на протяжении тысяч лет прикидывался слабоумным, из-за чего был полностью лишен нормального общения. Помнится, когда я раскрыл его тайну, дав возможность рассказать о себе настоящем, его словно прорвало…

Впрочем, мне вообще почему-то любят изливать душу. Лицо у меня, что ли, такое располагающее?

– Начнем с самого начала, – с удовольствием произнес Пазузу. – Вначале, когда я только оказался в этом мире, то был непередаваемо счастлив. Я летел куда глаза глядят, впервые за долгое время парил под голубыми небесами и был счастлив так, как еще никогда не был в жизни. Но это продлилось не так уж долго. Уже через несколько часов я понял, что недооценил печати Мардука. Слабость и боль навалились на меня тяжким грузом. Меня тянуло и тянуло обратно, в Лэнг. Я боролся с этим, своей волей продолжая оставаться в мире людей, но хорошо понимал, что долго не продержусь. Каждую минуту, каждый миг я испытывал нестерпимую боль, которая только усиливалась час от часу. Чтобы приглушить ее хотя бы отчасти, я использовал старый проверенный способ – влез в тело человека.

– Пана Зовесимы?

– Нет. Конечно, нет. Первого попавшегося смерда, которого встретил. Он ковырялся в земле, как все эти ходячие куски мяса… полол репу, кажется. Я не обратил на это внимания – какое мне дело до дел смертных? Однако оказавшись в его теле, я узнал все, что знал он. И мне стало известно, что по королевству Дотембрия уже довольно давно ходят слухи о некоем «добром демоне» – якобы личном слуге королевны, окрещенном в христианскую веру. По описанию я сразу же узнал тебя – ну в самом деле, сколько еще в этом мире могло быть шестируких и трехглазых?

– Угу. Я тут такой один. И чего дальше?

– Дальше я этим заинтересовался. И еще больше я этим заинтересовался, когда узнал, что не сегодня завтра в Ватикан отправляется делегация, в которую будет входить этот самый «добрый демон»… ха!.. Добрый демон!.. Клянусь Тайным Именем Червя, это даже звучит нелепо!

– Что есть, то есть, – согласился я. – Только я вообще не демон.

– Теперь я это знаю. Но тогда еще не знал. И поэтому решил тайно примкнуть к делегации и какое-то время понаблюдать за тобой. Мне страстно хотелось узнать – что же такое происходит с нашим милым Лаларту, что он до такой степени переменился!

– Узнал?

– Да, конечно. Не во всех деталях, но вполне достаточно. Ты ведь ничего особо и не скрывал. А на бедного пана Зовесиму вообще никто не обращал внимания. Меня же тут держали за мебель. Ничтожный, безобидный чиновничек…

– М-да уж… И как это Торквемада ничего не разглядел? При его-то паранойе, да проморгать…

– А он разглядел, – любезно ответил Пазузу. – Не все, но кое-что разглядел. Он постоянно на меня косился. Подозревал. Мы с ним даже имели очень долгий разговор. Но в конце концов мне удалось убедить его, что от меня пахнет тобой. Мол, все из-за того, что я так долго был с тобой рядом.

– Ты всегда здорово умел прикидываться…

– Благодарю за комплимент. Да, это тело мне идеально подошло. Первоначально я собирался влезть в шкуру одного из слуг, но потом решил занять более достойное вместилище. Советник по иностранным делам – очень недурственная должность, тебе не кажется?

– А что стало с настоящим Зовесимой? Он все еще жив… там?

– Нет, конечно. Зачем бы он мне был нужен? Я поглотил его душу – это меня слегка освежило.

– «Стиморол» лучше пожуй, [цензура] такая, – с отвращением бросил я. – Нашел тоже способ освежиться…

– Это еще только начало, – растянул губы в кривой усмешечке Пазузу. – Я собираюсь устроить здесь гораздо больше, гораздо! Я наконец-то могу развернуться в полную силу! В полный восторг!

Эти его слова мне совсем не понравились. Я хорошо знаю, как может развернуться Пазузу, если дать волю.

– Но ты же сказал, что на тебя давят печати Мардука? – ухватился за соломинку я.

– Сказал. Так оно и было… до недавнего времени. Видишь ли, Лаларту… ты не против, если я буду по-прежнему называть тебя Лаларту? Я уже привык, нет желания переучиваться. Видишь ли, здесь, в царстве смертных, я разыскал кое-кого, кто помог мне освободиться от влияния печатей Мардука! Точнее, не я его разыскал, а он меня разыскал, но детали значения не имеют. Конечно, мне пришлось кое-чем за это заплатить, но это тоже не имеет значения. Ничто не имеет значения по сравнению с тем, что я наконец-то свободен! Свободен!!!

Это мне понравилось еще меньше. Если Пазузу и в самом деле освободился, утихомирить его будет очень непросто. Сбросивший оковы архидемон – бедствие пострашнее стихийного. Уж он постарается отыграться за все тысячелетия, что провел в заточении.

– Ну и что ты об этом думаешь, Лаларту? – горделиво подбоченился Пазузу.

– Думаю, что ты урод. И пидорас. Ты уродливый пидорас. Что тут еще можно думать?

– Ты всегда был злым на язык, Лаларту.

– Я еще и не так могу. Мать твоя была хомячка, а от отца пахло бузиной.

– Что это значит?

– Это самое страшное оскорбление, которое я знаю. Французское.

– Мне оно не кажется таким уж страшным.

– Это потому что ты тупой. Что ты дальше делать собираешься, чмо болотное?

– Много чего. Люди – корм для меня. Я могу сделать с ними все, что пожелаю. Я изучил этот мир и возможности, которые он предоставляет. За последнее время я уже чуточку позабавился – пробудил парочку шатиров, поглотил несколько душ, наслал массовое помешательство, заставив людей прыгать на нож какого-то смертного… Это было смешно. Настоящий Лаларту оценил бы. Но мелкое балоство меня уже не удовлетворяет. Я исцелился от яда печатей Мардука и чувствую себя полным сил. Пришло время для большого дела.

– Для какого еще дела? Ты собираешься взорвать папский дворец или что?..

– Нет, – неохотно ответил Пазузу. – Дворец местного первосвященника я действительно собираюсь уничтожить… но не своими руками. На этом холме слишком сильно присутствие Саваофа… признаюсь, от этого мне как-то не по себе. – Нет Неуютно как-то. Неприятно. Дышать трудно. Пока я в теле смертного – еще терпимо, но я собираюсь скоро вылезти. Поэтому этот дворец и все храмы Ненавистного будут сожжены дотла. Но не моими руками, а руками таких же смертных. Об этом должен позаботиться мой смертный союзник.

– Кто такой? Колдун какой-нибудь?

– Вроде бы жрец… или раньше был жрецом. Я не вдавался в детали. Это некий эль Кориано… знаешь такого?

– Виделись, – мрачно ответил я.

– Ну и хорошо. Пока мы здесь разговариваем, его люди уже проникли во дворец и действуют так, как было договорено. А я в это время позабавлюсь в городе.

– Как?.. – прохрипел я.

– Как обычно. Я – Пазузу Болезнетворный. Мор – вот моя основная специальность. Я насылаю эпидемии. Любые. И здесь я собираюсь наслать эпидемию… шатиризма.

У меня внутри что-то сжалось. Шатиризм. Зараза, воздействием родственная вампиризму, ликантропии или тому же «зомбовирусу», изобретенному профессором Краевским. Болезнь, превращающая людей сначала в буйных психов, а затем в чудовищ-шатиров.

– Ты что, офонарел?! – в ужасе прохрипел я. – Ты совсем охренел, дегенерат [цензура]?! Ты вообще понимаешь, что творишь?!!

– Прекрасно понимаю! – сжал кулаки Пазузу, приближая свое лицо к моему. – А вот почему этого не можешь понять ты, я не понимаю! Я же рассказывал тебе, что со мной сделали в Лэнге! Как со мной обходились! Во что превратили! Ты даже представить себе не можешь, через что мне пришлось пройти! Думаешь, такое можно простить?!

– Я бы на твоем месте не простил, конечно.

– Вот видишь! Почему же ты удивляешься моему желанию отомстить?! Разве это не будет справедливо?!!

– Справедливо?! Да ты что, башкой навернулся, идиот [цензура]?!! Хочешь отомстить – возвращайся в Лэнг и мсти Йог-Сотхотху! Я тебе только руку пожму! Какого хрена ты собираешься мстить тем, кто ни в чем перед тобой не виноват?! Это вот такая у тебя справедливость?!

– Да, именно такая! – сорвался на крик Пазузу. – Именно потому, что я не идиот, Лаларту! Лэнг далеко, и возвращаться я туда не собираюсь! Йог-Сотхотх силен и страшен – он сделает из меня котлету раньше, чем я успею взмахнуть крылом! А люди… люди – корм для меня. Они здесь, они рядом. Их очень легко убивать. Я могу сделать с ними все, что пожелаю. Значит, они виновны передо мной и будут пожраны!

– Ну и логика, бляха муха… – выдохнул я. – Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, так?

– Очень хорошо сказано.

– И они еще спрашивают, почему меня тошнит от демонов…

– Но ты ведь такой же демон! Может быть, не совсем, может быть, неполноценный, но ты все равно демон! По крайней мере отчасти! Чем ты лучше меня?!

– Тем, что не ем людей!

– Не ешь людей? И почему же? Что такого особенного в том, что демоны едят людей? Это же просто пищевая цепочка. Высшие формы жизни поедают низших.

– После смерти меня съедят могильные черви. Но я не собираюсь признавать их высшей формой жизни.

На чело Пазузу набежала тень. Похоже, я ранил его чувства.

Нет, у меня положительно талант вести конструктивный диалог с архидемонами. Совет да любовь в каждой фразе.

– Мне надоело с тобой забавляться, – угрюмо произнес Пазузу, как-то странно изгибая плечо. – Было приятно увидеть моего недруга в таком жалком положении, но дальше уже неинтересно. Желаю тебе приятного пребывания на Кровавом Пляже.

Архидемон сложил ладони лодочкой и резко ткнул меня туда, где у человека расположены ключицы. Я закричал, зарычал, захрипел от боли – сквозь меня словно пропустили миллион вольт.

Как же всем этим уродам нравится пытать ни в чем не повинного яцхена!

– Смеюсь над своей глупостью! – оскалился Пазузу, на секунду отводя руку и тут же снова ударяя меня током. – Поражаюсь своему недомыслию! Почему мне не пришло это в голову там, в Лэнге, во время нашей с тобой битвы? Почему я не догадался тогда, что ты не архидемон, что у тебя нет иммунитета к демонической магии, как у меня, как у всех нас? Ведь даже Эдкаб и Достху доставили тебе серьезные неприятности! А настоящий Лаларту смел бы их движением когтя! Если бы мне пришло это в голову раньше, я не полагался бы только на физическую силу… хотя это даже к лучшему. В конечном итоге я ведь многое выиграл от того поражения. А теперь могу спокойно уничтожить тебя.

Я ответил очередным криком агонии, биясь на стене, как насекомое, пришпиленное булавкой. Если бы только удалось сломать эти чертовы кандалы… или хотя бы собственные руки! Они отрастут заново, и очень быстро… но они прочные, черт возьми, их так запросто не сломаешь!

– Я боялся тебя, Лаларту, – презрительно фыркнул Пазузу. – Боялся, ибо когда-то ты был воистину грозным противником. Но теперь… чего мне бояться теперь, если мой страх оказался пустым?! Ты не Лаларту, ты лишь жалкая подделка, способная только кусаться и царапаться! Теперь говорю так – Умри Сейчас!..

По-моему, это заклинание. Это явно прозвучало заклинанием. У демонов своя магия, свои чары – очень мало похожие на то, что используют смертные маги. Но действует не менее эффективно – меня словно начали грызть изнутри. Хитин затрещал, выгибаясь во многих местах сразу. По ногам что-то потекло – кажется, лопнул мочевой пузырь.

– А ты все-таки живучая скотина, хоть и не Лаларту, – прошипел Пазузу, вплотную приблизив свое лицо к моему. – Человек на твоем месте сдох бы мгновенно. А вот ты все еще жив. Значит, одного раза для тебя недостаточно. Но это даже интересно – посмотрим, сколько раз ты сможешь выдержать, прежде чем все-таки сдохнешь…

Каюк. Каюк, каюк, каюк. Если я срочно чего-нибудь не сделаю, мне придет полный и бесповоротный каюк. Но что я могу сделать в таком положении?! Руки прикованы, хвост тоже прикован. Остается только…

– Буэ-э-э-э-э!!! – громко воскликнул я, превозмогая боль и во всю ширь распахивая пасть.

Из горла выметнулся кислотный водопад. Страшной яцхеновской кислоты, способной растворять камень и металл.

Прямо в рожу Пазузу.

Не тратя времени зря, я плюнул еще и еще раз, изблевывая весь боекомплект. Лже-Зовесима дико заверещал, отскакивая назад и хватаясь за расползающееся лицо. Кожа потекла, как плавящийся воск, глаза моментально вывалились, волосы посыпались на пол, истаивая на лету. Пальцы, которыми Пазузу коснулся кислоты, пошли пузырями и задымились.

Конечно, он от этого не умрет. Не умер же от ран, которые нанес сам себе, устраивая подставу. Вряд ли он даже испытывает боль – тело-то чужое, краденое. А в своем настоящем теле Пазузу полностью кислотоустойчив – потому и утратил бдительность, позабыв о том, что для людей это гораздо опаснее.

– Лаларту, будь ты проклят! – зло прошипел Пазузу, неуклюже ковыляя к двери. – Можешь оставаться здесь – так или иначе ты очень скоро сдохрррррррр!..

Заткнулся. Кислота окончательно разъела губы и язык.

Чтобы открыть дверь, он ударился в нее всем телом. Ладони уже похожи на мокрые губки, с них течет какая-то мерзкая субстанция. Тело пана Зовесимы разваливается на глазах, оставляя на полу дымящиеся пятна.

Дверь захлопнулась, и я вновь остался в одиночестве. Судя по звуку удаляющихся шагов, мой старый враг спешит убраться как можно дальше, пока временное вместилище окончательно не превратилось в лужу вонючей слизи. Пазузу явно не хочется принимать настоящее обличье здесь, в Ватикане. Тут каждый камень пропитан благодатью – конечно, демон чувствует себя несколько неуютно.

Странно, что он не натыкается на стены, безглазый.

Но слава богу. Я опять спасся. И боль в теле уже пошла на спад. Регенерация идет с умопомрачительной скоростью. Серьезных повреждений Пазузу мне не причинил, а в том, что касается живучести, биологический вид «яцхен разумный» бьет все рекорды.

– Патрон? – неожиданно прозвучало в голове.

Глава 34

– Патрон? – неожиданно прозвучало в голове.

– Рабан, скотина чертова! – облегченно воскликнул я. – Жив-таки!

– Конечно, жив. Извини, патрон, Торквемада тебе тут кое-что повредил, и я… вырубился, скажем так. Почти мгновенно вырубился. А теперь вот снова пришел в себя.

– Это, наверное, из-за того, что меня снова очень больно шарахнули. Клин клином вышибло. Только теперь уже не Торквемада, а Пазузу. Как с потерей памяти – от одного удара пропадает, от другого возвращается.

– Что, Пазузу появился?!

– Да.

– Патрон, а что тут вообще было, пока я был в отрубе? Патрон, а почему мы прикованы к стене? Ой, как-то все хреново вокруг, да?..

– Гений. Заткнись и дай подумать.

– Патрон, но я же только что очнулся!

– Вот и заткнись пока что. Я охрененно рад, что ты жив, но сейчас у меня есть дела поважнее. Так что извини. Ариэль! Ариэль, блин, ты там как?!

В углу камеры что-то чуть заметно замерцало. Аурэлиэль выпрямилась, вновь становясь видимой. Пазузу ее не заметил. Не думаю, что эльфийская магия сильнее демонской, но Пазузу был в чужом теле, и его чувства были несколько притуплены.

К тому же здесь не что-нибудь – Ватикан. Это не Светлый мир, но все же нечто наподобие крыльца у входной двери.

А это уже многое.

– Я только что видела нечто по-настоящему шокирующее, – слабым голосом произнесла эльфийка. – Во дворце я столько раз сталкивалась с паном Зовесимой… кто бы мог подумать, что он демон?

– Он им и не был до недавнего времени. Ты можешь меня освободить?

– Ты же не хотел, – ехидно прищурилась Аурэлиэль, нашаривая ключи в потайном кармане рукава.

– Слушай, ты, старец Фора, у нас тут изменились обстоятельства. Теперь я могу доказать, что я невиновен. Ты ведь все видела и слышала?

– Да. На суде я дам показания, но… но люди не всегда верят словам Народа. Меня могут обвинить в преднамеренной лжи.

– Сейчас это в любом случае не имеет значения. Полагаю, очень скоро всем будет на меня наплевать. Пазузу слов на ветер не бросает. Как только эта гниющая кукла выберется на воздух и выплюнет из себя архидемона, Ромеция позавидует Помпеям.

– О боже мой… – прошептала Аурэлиэль, возясь с замками. – Я не все поняла, о чем вы разговаривали, я очень испугалась, но… скажи, почему у тебя столько рук?! Мы успеем?! Мы успеем его догнать?!

– Должны. Иначе нам всем [цензура].

– Не сквернословь, это вульгарно… а, хотя какая теперь разница! Можешь сквернословить, мне теперь уже все равно!

– Можно? – оживился я. – Тогда [цензура] [цензура] в [цензура] на [цензура] через [цензура]!

Лицо бедной эльфийки залило такой густой краской, словно ее три дня парили в бане. Остроконечные уши стали даже не розовыми – ярко-малиновыми.

– Ты… ты просто… – с трудом выдавила она, вставляя в скважину последний ключ.

– Да, знаю, я ходячая мерзость, – подтвердил я, с удовольствием разминая руки. – Но это мы обсудим в другой раз. Пошли.

– Я покажу дорогу…

– Не надо, – отмахнулся я, распахивая дверь. – У меня в голове собственный компас. Не заблужусь.

– Что у тебя в голове?

– Ком… ах да, тут же его еще не изобрели. Волшебный клубочек у меня в голове.

– Что?

– Ну этот – вот тебе, касатик, клубочек, куда он покатится, туда и ты топай… что, сказок в детстве не читала, что ли? А, ладно, хрен с тобой. Эльфы неграмотные, сказок они не знают…

Аурэлиэль задумалась, безуспешно пытаясь понять, о чем я говорю. Потом нерешительно спросила:

– А куда он покатится?

– Кто?

– Волшебный клубочек.

– Да откуда я знаю? Наверное туда, куда тебе надо. Дракона ищешь – так к драконьей пещере покатится. Принцессу ищешь – так к принцессиному замку покатится. Жрать хочешь – к ближайшему ресторану покатится. Диарея замучила – к сортиру покатится. Я это примерно так себе представляю.

– Ты положительно не можешь обойтись без пошлостей, – закатила глаза эльфийка.

Я только отмахнулся. У меня сейчас хватает дел и без дурацкой болтовни. Надо срочно решать, что делать дальше. Очень срочно.

Инквизиторские подземелья как-то пустоваты. В запертых камерах, может, кто и есть – проверять сейчас недосуг, – но в коридорах ни души. Конечно, наверху сейчас глухая полночь, но обычно тут и в это время довольно оживленно. А сейчас никого.

Похоже, у Торквемады с его доминиканцами в данный момент есть дела поважнее. И я даже боюсь представлять, что это за дела.

Догнать Пазузу будет непросто, черт побери. Ибо я понятия не имею, куда он отсюда двинул. Лабиринт здесь нешуточный, выходов наружу не один и не два. Направление традиционно не помогает – Пазузу умеет оставаться для него невидимым.

К тому же не совсем понятно, что делать, когда я его догоню. Теперь Пазузу знает, что я не архидемон. Знает, что у меня нет иммунитета к демонической магии. А значит, уже не будет полагаться только на физическую силу, как в нашем прежнем бою. Тогда-то он думал, что демонское колдовство на меня просто не подействует – как не подействовало бы на Лаларту.

Но теперь… теперь он мне навешает таких люлей, что мало не покажется…

Конечно, я могу отсюда просто свалить. Свалить в другой мир. Рабан благополучно очухался, так что это не проблема. И это было бы весьма разумным решением – сильно сомневаюсь, что мне удастся одолеть Пазузу даже со шкатулкой леди Инанны.

Но… но я не стану убегать. Не стану. Ибо есть на свете такие вещи, которых нельзя делать человеку.

Просто потому, что тогда он потеряет право называться человеком.

Так что же я буду делать? Для начала выберусь из подземелья. Узнаю, что произошло в Ватикане за два дня, которые я тут провел. Прикину, что и как.

А потом разыщу Пазузу и убью его. Или погибну, пытаясь это сделать.

Второе вероятнее первого.

Но для начала нужно сделать кое-что еще. Шкатулка. Шкатулка леди Инанны. Мой единственный шанс на победу. Она была в кармане штанов. Но штаны у меня забрали, когда посадили в камеру. И вместе с ними пропали все вещи – противодемонический ковчежец и две последние вавилонские рыбки. Хрен с ними, с рыбками, но ковчежец нужно вернуть во что бы то ни стало.

Сейчас бы не помешал еще и десяток литров благовония Зкауба, но это не та вещь, которую можно купить в ближайшей аптеке. Разыскивать его в бесконечной плеяде миров нет времени – Пазузу не станет дожидаться, пока я соберу вещи.

– А может, все-таки смоемся, патрон? – жалобно предложил Рабан.

– Даже не обсуждается. Человек я или тварь дрожащая?

– Это ты меня спрашиваешь? – не поняла Аурэлиэль. – Или опять разговариваешь сам с собой, как ты постоянно делаешь?

– Да-да, сам с собой, не обращай внимания. Опять шизофрения разыгралась.

Я прошел еще немного по коридору, пристально таращаясь на сырые стены, а потом резко свернул направо. Там оказался небольшой закуток, оканчивающийся тяжелой дверью из литой бронзы.

– Ты куда? – забеспокоилась Аурэлиэль. – Выход не здесь.

– Знаю. Дай мне пару секунд.

Когти выметнулись из пазух. Я крутанул четырьмя руками, описывая в воздухе круг. Металла почти не касаюсь – так, самыми кончиками. Резкий толчок… и на пол с гулом падает бронзовый диск. Срез идеально гладкий, словно поработали лазерным лучом.

За дверью оказался настоящий склад. Нечто вроде камеры хранения для конфискованного у арестантов. А в дальнем конце – большая печь.

Увы, Направление ясно показало, что именно там мои штаны и находятся. Точнее, то немногое, что от них осталось. Похоже, инквизиторы решили, что одежду и все вещи демона следует незамедлительно уничтожить.

Однако штаны-то они сожгли, вавилонских рыбок тоже, а вот шкатулка Инанны должна была уцелеть. Во-первых, она каменная. Во-вторых, божественного производства. Изделие богов – не та вещь, которая может просто взять и погибнуть в печи смертных.

Как следует покопавшись в золе, я убедился в верности своих рассуждений. Вожделенный ковчежец оказался целым и невредимым, только измазанным в пепле.

Хорошо, что среди инкизиторов не оказалось нечистых на руку. Или просто никто не решился обшаривать карманы демона. В самом деле – мало ли что у меня там может быть? Как говорится: сунь туда пальчик, там зайчик, он не кусается, а ласкается…

Кстати о зайчике. Шкатулку я себе вернул. Теперь надо решить другую проблему первостепенной важности. В срочном порядке раздобыть хоть что-нибудь съедобное. Двое суток практически без пищи – это для яцхена слишком много! Мне нужно немедленно восстановить силы.

Я крепко сжал ковчежец в левой нижней руке и пошарил взглядом по инквизиторскому складу. Не думаю, что здесь окажется… хотя кое-что есть. Направление услужливо направило меня к одному из ящиков. Я взмахнул рукой, вскрывая крышку будто долотом, и недоуменно уставился на кучу сушеных грибов. Без сомнения, это съедобно, но…

– Что это за грибы?

Вопрос я задал Рабану, однако вместо него ответила Аурэлиэль:

– Гоблинские поганки. Гоблины варят из них Царя Поганок, это такое зелье…

– Знаю, уже рассказывали. Гоблинский гашиш марихуаныч.

Грустно. Я, конечно, до смерти голодный, но жрать галлюциногенные грибочки все же не хочется. Хрен его знает, как они подействуют на яцхена. А больше среди конфискованного добра ничего съедобного не чувствуется.

Ладно, потерплю еще немного. Я повернулся к Аурэлиэль и спросил:

– Ты говорила, кардинал ждет на выходе? Где?..

– Я покажу, – махнула рукой эльфийка. – Эти катакомбы очень древние, тут несколько выходов наружу. Мы с его преосвященством пробрались через винный погреб папского дворца – там есть тайная дверь. Не знаю, откуда его преосвященству стало о ней известно.

– Зато я, кажется, догадываюсь… – хмыкнул я. – Винный погреб, говоришь?.. Ну-ну.

Минуту спустя я обнаружил первого монаха. Мертвого, как дверной гвоздь. На лице выражение застывшей боли, глаза навыкате, язык вывалился изо рта, на губах засохла пена. Похоже на работу Пазузу. Этот урод может наслать на человека любую болезнь – в том числе и такую, что неизвестна земной медицине.

Демоны вообще знают толк во всяких гадостях.

Проход Аурэлиэль оказался весьма удачно замаскированным. Меж двух камер – тупичок, этакий каменный аппендикс. В нем колонна, мимо которой с трудом, но все же можно протиснуться. А вот за колонной, прямо налево – узкий проход с лесенкой. Если не знать, что он там, ни за что не отыщешь.

Судя по засохшим пятнышкам на ступенях, инквизиторы о этом ходе знают и пользуются, хотя и не слишком часто. Эти пятнышки – капли масла, используемого в фонарях. Видимо, так агенты Торквемады в случае чего могут в кратчайшие сроки попасть в папский дворец.

– Пахнет дымом, – тревожно произнесла Аурэлиэль, принюхиваясь к воздуху. – Чувствуешь?

– Я не чувствую запахов, – ответил я.

Однако вместо обоняния у меня есть чувство Направления. И оно подтверждает – в воздухе присутствует дым. Позади нас я ничего горящего не видел. Значит, источник дыма впереди.

Помнится, Пазузу что-то говорил насчет этого… пожар! Блин, он же обмолвился, что его наемники прямо сейчас поджигают папский дворец! Дерьмо! Вот ведь дерьмо собачье!

Чем дальше по туннелю, тем больше в воздухе дыма. Яцхену это индифферентно, для человека уровень тоже пока что приемлемый, но вот Аурэлиэль уже сдавленно кашляет. Легкие эльфов очень чувствительны к запахам неприродного происхождения. Даже в городах здешнего средневековья эльфы порой вынуждены дышать через специальные платки. А уж в современных, где воздух пропитан выхлопными газами…

– Ты в обморок падать не собираешься? – озабоченно поинтересовался я, на всякий случай придерживая эльфийке спину двумя правыми руками.

– Я справлюсь, – болезненно поморщилась Аурэлиэль, стараясь дышать как можно реже. – Двигайся быстрее.

Сверху доносятся звуки. Очень нехорошие звуки. Шум, лязганье, злобные крики, нецензурная брань. Я резко ускорил шаг, уже буквально волоча задыхающуюся эльфийку на руках.

Вылетев наружу, мы оказались в просторном винном погребе. Аурэлиэль я бережно прислонил к стене – та слабой рукой поднесла к ноздрям нюхательную соль – и бешено ринулся вперед. На помощь кардиналу.

Дела у нашего падре идут не лучшим образом. На полу плещется вино из разбитых бочек, потолок застлан дымом, куда ни глянь – пляшущие язычки пламени. А на загнанного в угол кардинала наседает сразу дюжина бандюганов.

Людей всего трое, остальные гоблины. Когда дело доходит до беспринципных парней, готовых на что угодно ради пары монет, гоблины – первые кандидаты.

Банда гоблинов – это совсем не то же самое, что один гоблин. Один гоблин – это приличный, местами даже интеллигентный гуманоид типа Миркли или Цеймурда. А вот группой они сразу звереют, полностью отдаваясь стайному инстинкту.

Кардинал еще держится. Он занял хорошую позицию и пока что успешно отбивается. Тяжеленный крест-кистень так и мелькает в воздухе, обрушиваясь на гоблинские черепа. Трое или четверо уже валяются бездыханными под ногами своих же товарищей.

– Покайтесь!!! Покайтесь, грешники!!! – трубным басом требует дю Шевуа, брызгая слюной в наседающих наемников.

Разумеется, я недолго стоял в стороне. Ровно четверть секунды – а потом когти вылетели из пазух, и я ринулся вперед серым смерчем. Трое гоблинов сразу испустили дух, прошитые насквозь яцхеновыми лезвиями. Мигом спустя к ним присоединились еще двое.

– Покайся, грешник! – зло рявкнул кардинал, засандаливая в лоб последнему наемнику. – Покайся в грехах своих!..

– Не покается уже, – прохрипел я, счищая с когтей кровь.

– Это почему еще?!

– Так вы ж ему башку проломили, падре.

– Да?.. Ну ладно, Господь разберется. Ты мне лучше скажи, отчего задержался так?! Я уж извелся здесь, вас дожидаючись! Решил – все, словили эльфийскую девицу! Когда этих вон увидел, – кивнул в сторону горы трупов кардинал, – так сначала за бочками спрятался. Подумал, что то инквизиторские, меня ищут.

– А когда поняли, что это не они?

– Да сразу же. Гоблинов в инквизиции не водится. А уж когда они поджигательством занялись, тут я не стерпел…

– Здорово рисковали, падре. Один-то против дюжины…

– Не впервой.

– Оно видно, что не впервой. Кстати, тут пан Зовесима мимо не пробегал?

– Ты о чем речешь, рожа трехглазая? – с сочувствием посмотрел на меня кардинал. – Совсем ум за разум зашел? Пан Зовесима сейчас в госпитале, между жизнью и смертью мечется.

– А вот ни хрена. Пан Зовесима оказался главной падлой. Это он всех убил. А свалил на меня.

– Понимаешь ли ты, сколь тяжкими обвинениями бросаешься? – нахмурился кардинал. – Утверждаешь, что дотембрийский советник по иностранным делам – убийца?!

– Это правда, ваше преосвященство, – тихо произнесла подошедшая Аурэлиэль. – Я видела все своими глазами. Пан Зовесима приходил в камеру Олега. Он сказал много непонятных вещей, а потом… потом… Ваше преосвященство, пан Зовесима оказался…

– Шпионом?! – расширились глаза кардинала. – Я так и знал! Я всегда говорил его величеству, что нельзя доверять человеку, который никогда не повышает голоса!

– Да нет, не шпионом. Демоном.

– Ах даже так… Тогда это еще хуже.

Кардинал дю Шевуа устало помотал головой, явно пытаясь уместить в мозгу новую информацию. На бородатом лице борются самые разные чувства – гнев, недоверие, растерянность. Ночка выдалась неспокойная, что и говорить.

– А дымом пахнет все сильнее… – обеспокоенно заметила эльфийка, оглядываясь по сторонам.

– Не думаю, что эта зондеркоманда – единственная, которую отправили на задание, – прохрипел я, сканируя пространство Направлением. – Пазузу был слишком самоуверен. Тут их должно быть гораздо больше… пошли, быстрее!

Я оказался прав. Как всегда. Папский дворец этой ночью превратился в преддверие Апокалипсиса. Стены лижут языки огня, снаружи светло, как днем, по коридорам мечутся паникующие люди.

Прямо на меня вылетел истошно вопящий гвардеец. Парень что есть мочи замахнулся алебардой… и завопил еще громче, таращась на оставшееся в руке древко. Лезвие со звоном упало на пол, срезанное семью когтями разом. Следом за ним упал и гвардеец – ему в шею вонзилось мое хвостовое жало. Легкий паралич – буквально на пару минут.

Кроме защитников дворца и просто спасающих свою жизнь обывателей во дворце обнаружились и те, кто все это натворил. Наемники. Мародеры и поджигатели. Большей частью все те же гоблины, но хватает и людей.

Честно говоря, отличить их от дворцовых слуг и стражи не так-то просто. Особенно в этом кавардаке. Но все же можно, если как следует приглядеться. Мирные граждане просто стремятся как можно быстрее выбраться из пылающего дворца. Мародеры же со знанием дела потрошат сундуки и шкафы, набивая карманы всем, что попадется под руку. Другие грабят пытающихся спастись – многие прихватили с собой самое ценное.

– К выходу, рожа демонская, к выходу!.. – пробасили уже откуда-то издалека.

Я посмотрел на бешеный людской поток и сдавленно ругнулся. Легко сказать – к выходу. У главного выхода образовался настоящий тромб – двери закупорило плотнее, чем автобус в час пик. Слышны болезненные крики, мольбы, угрозы. Кажется, кого-то уже задавили насмерть.

Толпа в панике – слепая стихия. Как буран, как наводнение. Люди утрачивают разум, превращаются в безумное многоголовое чудовище. Пожар и бесчинствующие мародеры довели мирных обывателей до животного состояния, заставив в ужасе бежать куда глаза глядят.

Если там сейчас объявлюсь еще и я, это только подольет масла в огонь. Яцхен и в обычное-то время не способствует… ничему не способствует. А уж когда все и без того перепуганы, случиться может что угодно.

Так что от толпы мне сейчас лучше держаться подальше.

И Аурэлиэль опять же бросать не годится. Кардинал ладно – несмотря на почтенный возраст, мужик он крепкий. За него можно не беспокоиться – пробьется. Еще и паники поубавит – его зычный бас успокаивающе воздействует на толпу. Словно баран-вожак в стаде овец.

А вот эльфийка не решается даже отойти от меня – в глазах плещется животный ужас, губы плотно закушены, пальцы нервно теребят край рясы. Она все еще одета, как монах-доминиканец.

– Пошли, – коротко бросил я, разворачиваясь в противоположную от выхода сторону. – Поищем другой путь.

Аурэлиэль молча кивнула и даже схватилась за мою руку. Сама, добровольно схватилась.

Недолго думая, я бросился вверх по лестнице. На второй этаж, потом на третий. Здесь народу оказалось гораздо меньше – все бегут в противоположную сторону, вниз и наружу.

Зато здесь оказалось гораздо больше мародеров. Носятся по брошенным помещениям, не обращая внимания на пляшущие кругом языки пламени, выгребают все дочиста. Жадность к золоту жжет сердца сильнее огня.

Ну, с этими-то я церемониться не собираюсь. Оттолкнув Аурэлиэль за спину и пристально следя Направлением – не подбирается ли кто сзади? – я ринулся вперед, с разлету ввинчиваясь в загородивших дорогу наемников.

– Я добрый дедушка Мороз, у меня с утра понос! – прохрипел я, работая руками со скоростью пропеллера.

Во все стороны брызнул кровавый фарш – когда яцхен входит в боевой режим миксера, не выживает никто и ничто. Аурэлиэль за спиной удивительно спокойна, хранит ледяное молчание. Несмотря на всю их любовь к природе и животным, кровь и смерть эльфы воспринимают довольно равнодушно.

Это ведь тоже часть жизненного цикла. Часть природы.

Вжикнула арбалетная тетива. Я резко дернул рукой, ловя арбалетный болт на лету. Аурэлиэль нервно сглотнула – не надеясь убить демона, бандит целился именно в нее. Еще бы десять сантиметров – и в эльфийской щеке появилась бы дыра.

– Спасибо, – ровным голосом произнесла Аурэлиэль.

– Сочтемся при случае, – ответил я, закручиваясь спиралью и выблевывая сгусток кислоты. Бандит с арбалетом дико заверещал, падая и корчась от боли.

Стреляя туда-сюда хвостом, я пронзил насквозь еще двоих и замер. Направление с бешеной скоростью сканирует коридор и комнаты, ища самый лучший путь.

Сзади послышался треск. Обрушилась балка. Пожар разгорается, с каждой секундой во дворце становится все опаснее. Даже мародеры позабыли о грабеже и спасаются бегством.

– В ту дверь! – рявкнул я, на ходу принимая решение.

Просторная комната. По виду похоже на кабинет какого-то важного сановника. Дорогая мебель, на полу пушистый ковер. У гардероба возится очередной гоблин-воришка, сваливая в кучу дорогие костюмы и выворачивая карманы. Так увлекся, что не замечает даже пламени, лижущего стены.

Однако при виде меня карлик-уродец истошно завизжал, удирая со всех ног. Я даже не глянул в его сторону. Снаружи дворец уже окружен плотным кольцом стражи, так что эту гопоту в любом случае скоро повяжут.

Если только у мародеров нет для отступления тайного подземного хода… кстати, он вполне может и оказаться. Как-то ведь они сюда проникли в таком количестве. Не иначе эль Кориано задействовал старые каналы – все-таки еще в прошлом году он был большой шишкой. Наверняка у него до сих пор остались здесь друзья, сообщники, тайные сочувствующие. Да и Пазузу наверняка приложил свою когтистую лапищу.

Но об этом сейчас думать некогда. Самим бы сделать ноги. Путь для этого только один – окно. Большое окно, выходящее на площадь. На дворе глухая ночь, но снаружи светло, как днем. Народу собралась тьма-тьмущая, у всех факелы… да и полыхающий дворец тоже вносит свою лепту.

Пришло время моим когтям обратиться в стеклорезы. В долю секунды я порезал на кусочки раму и вынул несколько крупных кусков стекла.

– Держись крепче, – прохрипел я, плотно обхватывая Аурэлиэль четырьмя нижними руками.

Та молча кивнула, прижимаясь к моей спине. Все-таки удобно, когда суставы шарнирные – конечности гнутся в любую сторону.

– Поехали, – пробормотал я, хватаясь верхними руками за край окна.

Интересно, как я сейчас смотрюсь со стороны?

Глава 35

Ночное небо, озаренное пожарищем. Рев толпы, возмущенной чудовищным святотатством – поджогом папского дворца. И я, сильный и быстрый яцхен, распахнувший крылья во всю ширь. В очередной раз спасаю из беды прекрасную девушку.

Не такую уж прекрасную, честно говоря. Но вслух этого говорить не будем, потому что обидно. Я постоянно слышу всякие гадости в свой адрес – мне ли не знать, как могут ранить недобрые слова?

Незамеченным мое появление не осталось. Шестирукое чудовище, летящее на фоне горящего здания… прямо картина Босха. Народ при виде меня заахал, принялся указывать пальцами. Стража быстренько навострила арбалеты.

Вот ведь люди, а?! Хлебом не корми – дай пострелять по птичкам!

Я не стал пытаться смыться. Незачем. Наоборот, я спланировал к месту, где собрались самые крупные шишки – папа, кардиналы и епископы, почетные гости…

– Демон вырвался на свободу! – в ужасе вскричал какой-то епископ. – На помощь, на помощь!..

– Восхитительно, ха-ха-ха!.. – залился громогласным смехом король Гастон, со свистом вынося из ножен меч. – Отымей меня Ррогалдрон, воистину восхитительно! Как тебе удалось выбраться из застенка инквизиции, демон?

– Может, как-нибудь потом об этом? – устало прохрипел я, ссаживая на землю Аурэлиэль. – По-моему, сейчас есть дела и поважнее, нес па?..

– Intyanya nб sa sн hanyan i cotumo sanwл… – пробормотал отец Сардо, пристально глядя на меня.

– Опусти свой меч, добрый король, – мягко попросил папа, выступая вперед. – В словах фра Сардо несомненно есть истина. Не представишь ли ты нам объяснений всему случившемуся, Олег? Как я догадываюсь, ты лучше всех нас знаешь, что послужило причиной этому ужасному происшествию?

– Угу. Знаю. Значит, дело было так… – неловко начал я, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

Но тут меня прервали. В круг ввалилось новое лицо – испанский король, его величество Серхио Первый. Растрепанный, всклокоченный, тяжело дышит, на лице копоть. Под руки его поддерживают два испанских гвардейца.

– Ваше величество, так вы тоже спаслись? – просветлело лицо папы. – Слава Всевышнему, мы уже начали опасаться за ваше благополучие…

– Король!.. – в безумном ужасе прохрипел Серхио Первый. – Спасите короля!.. Умоляю, спасите его!..

– Короля? – не понял папа. – Какого короля, ваше величество? Все наши царственные гости здесь, вы были последним, кого недоставало…

– Спасите короля, прошу!.. – взвизгнул Серхио, размазывая по щекам грязь и слезы.

– Какого именно короля, ответьте же!

– Короля Испании! Моего несчастного брата!

Собравшиеся начали ошарашенно переглядываться, не понимая, о чем говорит испанский монарх. Такое впечатление, что от пережитого он малость повредился рассудком.

В первый момент я тоже так подумал. Но тут меня словно ударило громом. Вспомнилось одно, другое… сложилось с только что услышанным… и ко мне пришло озарение.

Не тратя лишних слов, я резко взметнулся кверху, в прыжке распахивая крылья. Восходящие потоки воздуха подхватили меня и вознесли в небеса.

– Ты куда?! – истошно крикнула вслед Аурэлиэль.

Я ничего не ответил. Все набирая скорость, мчусь обратно – в горящий дворец. Там почти не осталось людей – все здесь, толпятся на площади. Мародеры, все это устроившие, исчезли так же неожиданно, как и появились. Не иначе в самом деле ушли подземным ходом… или даже телепортом. В мире, где существует колдовство, нельзя исключать и такую возможность.

На сей раз я не стал аккуратно вырезать окно когтями-стеклорезами. Просто разогнался как следует и врезался башкой. Головной гребень-таран превосходно сыграл свою роль – я влетел в комнату, как пушечное ядро.

Все в дыму. Ни черта не видно даже с моими глазами. Прусь фактически наощупь, полагаясь только на Направление. Оно ведет получше, чем собака-поводырь – слепого.

Как хорошо, что я бронированный, огнеупорный и недышащий. Прирожденный пожарник. Смело расшвыриваю горящие балки, не обращаю внимания на едкий дым и пламя, лижущее хитин. Опустившись на восьмереньки, несусь прямо к цели.

А вот и цель. Третий этаж, каморка под лестницей. Резко распахиваю дверь и оказываюсь в крохотном помещении, заставленном метлами и корзинами. Подсобка.

Здесь на удивление тихо и темно. Ничто не говорит о том, что большая часть дворца охвачена пламенем. И в дальнем уголке сидит толстенький человечек – шут испанского короля, Пузняк. Сидит, напевает песенку, облизывает перемазанные в меду пальцы. На полу валяется опустошенный горшок.

– Ты кто еще такой?! – возмутился моему появлению шут. – Убирайся прочь, страшила! Это мой мед, я честно его украл! С тобой не поделюсь, можешь не упрашивать!

– Да тут уже и делиться-то нечем, – с сожалением посмотрел на пустой горшок я. Мед я тоже люблю. – Пойдемте, ваше величество. Ваш брат очень за вас беспокоится.

– А ну, отпусти меня, урод, не то стукну! – завопил Пузняк.

Слова не разошлись с делом – меня незамедлительно стукнули погремушкой по копчику. Но такая ерунда не побеспокоила бы и человека – что уж говорить о яцхене. Я без церемоний ухватил шута четырьмя руками в охапку и выволок наружу.

Пока я тащил брыкающегося карлика, Рабан любезно заполнил для меня пробелы. Он пытался рассказать эту историю еще когда мы впервые встретились с принцем… да, с принцем Серхио и его старшим братом – королем Карлосом, более известным под прозвищем «Пузняк». Но тогда я его прервал – как-то не до того было.

А вот теперь услышал все целиком.

По закону престолонаследия испанский трон должен был занять вот этот самый визжащий коротышка, которого я держу за шиворот. И лет двадцать назад никто не сомневался, что именно он его и займет. Юный принц Карлос отличался редким умом, благородством, решительностью, стальной волей и прочими достоинствами. Младший брат, уступающий старшему во всех отношениях, был предан ему всей душой.

Но принц Карлос так и не стал королем Карлосом. Как и нынешний французский король, испанский инфант обожал рыцарские турниры. И во время одного из них произошел несчастный случай. В очень неудачный момент лопнула подпруга, и рыцарственный принц свалился с лошади. Он ударился головой о камень, а в следующий миг прямо по нему проскакал конь соперника – тот просто не успел затормозить.

Юному Карлосу не было и пятнадцати лет.

Врачи боролись за его жизнь несколько месяцев. Какое-то время полагали, что принц вообще не выживет. Однако он все-таки выжил. Выжил, но стал бледной тенью себя прежнего.

Во-первых, с того момента принц Карлос перестал расти, навсегда оставшись коротышкой. Во-вторых, кости срослись неправильно, превратив несчастного парня в искореженного уродца. В-третьих, он заработал серьезную черепно-мозговую травму, а вместе с ней – изрядную придурковатость.

Когда несчастные родители поняли, что их сын и наследник обречен влачить существование жалкого юродивого, то первое время пытались с этим бороться. Обращались за помощью к священникам, к магам. Увы, помочь им так и не сумели.

Не помнящий себя от горя отец принял жестокое решение. Он понимал, что умалишенный не может править страной. Но также понимал и то, что после его смерти именно Карлос – первый претендент на престол. И дабы избежать смуты, старый король объявил, что его старший сын скончался. Бедного дурачка спрятали в каком-то подземелье, а свидетелям заткнули рты.

Спустя несколько лет король-отец умер. Королева скончалась еще раньше мужа, так и не отойдя от потери любимого сына. На престол должен был вступить принц Серхио.

Однако неожиданно выяснилось, что он прекрасно осведомлен о судьбе старшего брата. И отнюдь не собирается ставить на нем крест. Принц Карлос был освобожден из заточения и коронован.

Правда, коронован тайно. Серхио тоже прекрасно понимал, что его брат не способен управлять государством. Для всей страны королем стал именно Серхио Первый. О том же, что юридически им является вот этот пришибленный шут, знают лишь несколько человек. Вот уже почти двадцать лет младший брат правит от имени старшего.

Первым указом «вице-короля» Серхио стал полный и безоговорочный запрет рыцарских турниров.

– Так тебе известно, что я король Испании? – сердито поинтересовался Карлос-Пузняк, ни на секунду не прекращая брыкаться.

– Угу. Известно.

– Тогда повелеваю тебе освободить меня.

– Нет.

– А еще повелеваю тебе встать передо мной на колени.

– Нет.

– А еще повелеваю тебе принести мне апельсин.

– Нет.

– И почистить не забудь. А то они мне его никогда не чистят. А от кожуры у меня понос.

– Сочувствую.

– Ты какой-то немногословный. Куда ты вообще меня тащишь?

– Наружу.

– А что тут происходит? Почему вокруг меня столько огня? Повелеваю тебе немедленно все это прекратить. Вокруг меня столько огня, вокруг меня столько огня… эй, это может стать неплохой песенкой! Тебе так не кажется? Кстати, где мой брат? Где этот глупый королишка, которому я великодушно позволяю играть мою роль?

– Дожидается вас на дворцовой площади.

– В таком случае повелеваю тебе немедленно меня туда доставить.

– С удовольствием сделаю это, ваше величество. Но если вы перестанете брыкаться, дело пойдет значительно быстрее.

– О. В твоих словах есть резон, – задумчиво молвил король-шут, тут же обвисая тряпичной куклой. – Так и быть. Я дозволяю тебе меня нести. Только не урони. Тебя казнят, если ты меня уронишь, ты это понимаешь?

– Угу.

– Хорошо. Я рад, что мы поняли друг друга.

А уж я-то как рад. Я ведь начал опасаться, что придется впрыснуть спасаемому успокоительного. Даже хвост навострил. Но если проблема разрешилась мирным путем – трибуны аплодируют.

Жарко, жарко, жарко. Чертовски жарко. Не мне, конечно, я огнеупорный. Тому, кого я тащу в охапке. Человек – зверюшка нежная, очень легко обгорает. Приходится тщательно выбирать дорогу и не ломиться напролом сквозь пламя. А то еще приволоку обугленную тушку вместо живого человека.

Есть. Вот то, что мне нужно. Большое окно. Не то, через которое выбрались мы с Аурэлиэль, и не то, через которое я потом вернулся сюда… но какая разница-то? Они все одинаковые.

Две руки свободны – время моим царапалкам снова поработать стеклорезами. Я в два счета вынес окно, перехватил поудобнее человечка в клоунском наряде и вылетел наружу. Вновь моя фантасмагоричная фигура воспарила над людским морем.

Сказать, что испанский король обрадовался возвращению брата, – все равно что ничего не сказать. По щекам обычно холодного и чопорного монарха потекли слезы, он облобызал в обе щеки перемазанного копотью шута, и посмотрел на меня с неподдельной признательностью.

– Я благодарю тебя, диковинное создание, – заговорил на родном языке Серхио Первый. – Благодарю не как король, коим на деле и не являюсь, а как человек. Ты спас жизнь моему несчастному брату. Я не забуду этого.

– Да всегда пожалуйста, – ответил я тоже по-испански. – Если что потребуется, только свистните.

– Ах ты, дурак такой! – гневно воскликнул Карлос, ударяя брата погремушкой по плечу. – Подтирка для задницы! Почему ты меня бросил?! Я же мог погибнуть! Какой из тебя король после этого?! И это тебе я доверил сидеть на троне?!

– Прости, Пузняк, – виновато опустил глаза Серхио. – Все произошло слишком быстро. Я искал тебя, но не мог найти… а потом кто-то предположил, что ты уже снаружи, и я согласился выйти, но стража сказала, что ты не выходил, и я кинулся назад, но меня остановили силой…

– Бе-бе-бе, разбормотался!.. – фыркнул король-шут. – Чего еще от тебя ждать, кроме оправданий? Твое счастье, что Торквемада так и не сжег эту уродливую шестирукую пакость. Ты бы осиротел, если бы он его сжег. А я бы помер. Хи-хи!..

– Да, это здорово, что он меня не сжег… – не мог не согласиться я.

– И не сожжет, – твердо пообещал король Серхио. – Это самое малое, что мы можем для тебя сделать. Здесь и сейчас Испания в моем лице налагает на тебя мунт, демон.

Я замямлил слова благодарности, ног под собой не чуя от счастья. С сердца словно свалился тяжелый камень. Конечно, после разговора с Пазузу-Зовесимой я получил новые доказательства своей невиновности, но Торквемада – старик суровый, он любые улики может признать неубедительными.

А мунт – защита надежная. В этом мире так называется особое покровительство, которое король может наложить на человека, предмет, здание или местность. Объект мунта становится неприкосновенным, а посягательство на него приравнивается к посягательству на королевскую особу. Даже Торквемада крепко призадумается, прежде чем наезжать на обладателя мунта от испанского короля.

– Пропустите меня к нему! – послышался взволнованный крик.

Меж испанских гвардейцев, обступивших братьев-королей плотным кольцом, кое-как протиснулась Аурэлиэль. Кажется, мой неожиданный рывок обратно в огонь заставил ее понервничать.

– Ты что, умом тронулся, мерзость ходячая?! – ожесточенно заколотила меня по груди Аурэлиэль. – По-твоему, у тебя есть право заставлять меня так волноваться?!

– А в чем дело-то? – не понял я. – Чего ты так распереживалась-то?

– Не думай, пожалуйста, что мне есть до тебя какое-то дело, – процедила эльфийка, зло суживая глаза. – Это просто чувство долга. Ее высочество королевна лично просили меня приглядывать, чтобы ты не впутывался в неприятности. А ты постоянно в них впутываешься!

Выпалив последнюю фразу, Аурэлиэль громко всхлипнула и обмякла. Нервы сдали, со всяким бывает. Она исподлобья посмотрела на меня и тихо произнесла:

– Но я все-таки рада, что ты остался жив. Хотя ты и всего лишь отвратительный демон.

– Да подумаешь, фигня делов, – делано бравурным тоном произнес я. – Без тебя знаю, что я всего лишь отвратительный демон. Можно и не напоминать каждый раз. Я, между прочим, человека только что спас.

– Это был очень благородный поступок, – признала Аурэлиэль, отводя взгляд. В уголках ее глаз что-то блеснуло. – Однако он был бы еще благороднее, если бы ты проявил скромность и не стал им хвастаться. Некрасиво хвалить самого себя.

– Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, – развел руками я. – А ты чего плачешь-то?

– Я не плачу. Это от дыма. Дым ест глаза.

– А, ну я так и подумал.

Аурэлиэль поморщилась, растирая ушибленные костяшки пальцев. С досадой посмотрела на меня и пробормотала:

– Все-таки смягчающие эликсиры твоей коже совсем бы не помешали. Кстати, она у тебя не ядовитая? К ней прикасаться безопасно?

– Совершенно безопасно. Не отравишься и не испачкаешься. Я твердый и сухой, как жучиный панцирь. Вот к Нъярлатхотепу лучше лишний раз не прикасаться, с него слизь так и течет. А ко мне можно.

– Ты ничем заразным не болеешь?

– Да ко мне вообще никакая зараза не липнет. Отродясь ничем не болел… ну, кроме энуреза, но это дизайнерская недоработка была. А к чему вдруг столько вопросов?

– Наклонись.

– Это зачем еще?.. – не понял я, однако наклонился.

Чуть слышный звук. Тихое-тихое чмоканье. К моей скуле на краткий миг приложились бледно-розовые губы.

На очень-очень краткий миг.

Я ошарашенно уставился на Аурэлиэль. Остроконечные ушки краснеют с бешеной скоростью, на меня она смотрит гневно, с явным сожалением о том, что сейчас сделала.

– Ты меня что… поцеловала?.. – пораженно переспросил я.

– Ты настолько глуп, что не в состоянии осознать, что происходит вокруг тебя? – недобро прищурилась эльфийка. – Да, я тебя поцеловала. Поцеловала твою омерзительную морду. В щеку. Или скулу. Не знаю, как это у тебя называется. И я не знаю, зачем это сделала. Наверное, в благодарность за то, что ты спас мне жизнь. Дважды. Достоинство высокорожденной аркуени требует выражать признательность за такие вещи. Надеюсь, этого никто не заметил. Я сгорю со стыда, если это кто-нибудь заметил.

Мать моя женщина, сколько слов в один присест. Но приятно, ничего не скажешь.

Если я все правильно просек, Аурэлиэль таким способом дает понять, что я поднялся в ее глазах. Получается, что она неохотно, но все же согласна признать во мне брата по разуму. Существо, пусть и не равное эльфу по статусу, но все-таки тоже имеющее право на существование.

Пожар во дворце понемногу идет на убыль. По счастью, папская резиденция каменная и стоит наособицу. На другие здания огонь не перекинется. Стражники, монахи и прислуга выстроились десятками цепочек – передают друг другу ведра. За водой далеко ходить не надо – фонтан прямо здесь, на площади.

В довершение всего наконец-то прибыла профессиональная пожарная служба, состоящая из троих крепких парней и плюгавого старичка в смешной шляпе. Старичка бережно, буквально под руки вынесли из кареты. Тот встал посреди площади, важно откашлялся, снял шляпу и достал из нее игрушечный домик. Один из помощников почтительно чиркнул кремнем по огниву, и домик мгновенно загорелся. Кажется, сделан из пробки или еще чего-то легковоспламеняющегося.

Одновременно с этим двое других помощников принялись… стягивать со старичка штаны. Тот, нисколько не смущаясь, ухватил поудобнее свое хозяйство и оросил горящий домик могучей струей.

Долго терпел, похоже.

Не стану врать, сначала я не понял, что за хрень тут происходит. Но когда над папским дворцом с удивительной скоростью сгустилась черная туча, а из нее хлынул проливной ливень, я сообразил – волшебник, конечно же. Симпатическая магия. С подобным я уже сталкивался.

Что ж, теперь я понимаю, почему даже самые суровые папы стискивали зубы, но все же мирились с существованием школы чародеев. Вреда от этой братии немало, но и польза иногда бывает неоценимая. Вон сколько пара клубится над папским дворцом – наколдованный дождь расправился с пожаром в считанные минуты.

К нам с Аурэлиэль протолкался кардинал дю Шевуа. Нашел нас наконец-то в этой толпе. Народу на площади столько, что даже на меня не обращают особого внимания.

– Слышал уже, что в городе творится? – хмуро спросил меня кардинал вместо приветствия.

– Нет еще. Что?..

– Несусветное что-то. Не то бунт, не то вторжение варваров. Народ словно обезумел.

– Обезумел, говорите?.. – пробормотал я, в ужасе вспоминая угрозу Пазузу. – Вот дерьмо собачье…

– Что? Ты что-то об этом знаешь?

– Кое-что знаю… – обреченно ответил я.

И я рассказал кардиналу о том, кто за всем этим стоит. Пазузу Болезнетворный, непревзойденный мастер мора и эпидемий. В том числе весьма экзотических. Ему ничего не стоит обратить население целого города в послушных ему монстров. Вампиров, оборотней… или шатиров.

Думается, шатиры оказались для Пазузу настоящей находкой.

Кардинал побелел, как стираное полотно. Схватив меня за плечо, он поднял согнутый палец и жестко произнес:

– Ты сейчас же пойдешь со мной к Его Святейшеству. И обо всем расскажешь.

Я вяло двинулся в указанном направлении. Все мысли только об одном – схарчить бы что-нибудь. Я загнусь, если срочно не наполню брюхо. Аурэлиэль идет рядом, устало растирая виски. Ей-то хорошо, она сегодня ужинала.

Папу мы отыскали далеко не сразу – все-таки народу на площади море. Три часа ночи, но во всем Ватикане не спит ни одна собака. Из собора слышен звук набата, кругом бегают люди с оружием.

И из Ромеции народ прет потоком. Судя по разговорам в толпе, там и в самом деле творится что-то жуткое. Добрых три четверти горожан словно взбесились, принялись ломать и крушить мебель, нападать на собственных друзей и соседей. Вон ту плачущую женщину с ребенком на руках чуть не убил собственный муж. Ту истерично вопящую старуху пыталась загрызть невестка. А тот насмерть перепуганный мальчик чудом удрал от обезумевшей матери. Та едва не раскроила сыну голову топором.

Пазузу должен быть сейчас просто счастлив.

– Ваше преосвященство!.. – окликают кардинала со всех сторон. – Ваше преосвященство!.. Святой отец!..

– Ваше преосвященство, почему загорелся дворец? – схватил кардинала за рукав какой-то толстяк. – Неужто брат Томас опять…

– Нет, на этот раз Торквемада ни при чем. Кстати, вы его не встречали, синьор Нади?..

– Не встречал. Мне говорили, что он с группой особо доверенных братьев еще с вечеру отправился в город. Сейчас они должны быть там.

Кардинал беспокойно обернулся в сторону виднеющейся за домами Ромеции. Там кое-где колеблются огоньки – похоже, в обезумевшем городе тоже полыхают пожары. При таком большом бардаке это неудивительно.

– Еще и Торквемада куда-то запропастился… – тяжело вздохнул дю Шевуа. – Что же здесь творится, что творится…

– Хуже, чем путч, – согласился я.

– Намного хуже. Хотя я и не знаю, что это такое. А у вас тут что произошло? Почему эльфийская девица красна, как вареная креветка?

– Она меня только что поцеловала, падре, прикиньте! – глупо-радостно сообщил я.

Воцарилась мертвая тишина. Кардинал дю Шевуа замер, не закончив шаг, и медленно-медленно повернулся к Аурэлиэль. У той отвисла челюсть. Кончики ушей уже не просто розовые – алеют так, что вот-вот вспыхнут пламенем.

– Даже и не знаю, что сказать… – ошалело начал кардинал.

Хлобысь!!! От удара у меня клацнули зубы, я невольно отшатнулся. Аурэлиэль зашлась в рыданиях, тряся ушибленной рукой. Та на глазах распухает – яцхенам нельзя давать пощечины, себе же хуже сделаешь.

– Это уже третий раз, – прокомментировал я, держась за щеку. – Ты так руку когда-нибудь сломаешь.

– Не приближайся ко мне больше никогда, мерзость ходячая!!! – истошно выпалила эльфийка, пряча лицо в ладонях и бросаясь наутек.

Я проводил ее растерянным взглядом, не шевеля даже пальцем.

– Знаешь, сын мой, я начинаю думать, что тебе и в самом деле не помешает обет молчания, – сочувственно произнес кардинал. – Пора бы уже и усвоить, что о некоторых вещах лучше никому не рассказывать.

Когда падре прав, он прав. Я в очередной раз обоссал сам себе всю малину. Из-за моего длинного языка у меня никогда не будет подружки.

Хотя крылья, хвост и две пары лишних рук этому тоже слегка мешают.

Конечно, ничего бы у нас с Аурэлиэль не получилось бы. Она не в моем вкусе… да и я тоже совсем не в ее, будем уж честными. Очень сильно сомневаюсь, что благонравная эльфийская девушка согласилась бы рассматривать меня в таком качестве. Даже если надеть мне на голову мешок, я все равно останусь безобразным чудовищем. В прекрасного принца меня не превратит даже тысяча поцелуев.

Плюс еще и некоторые до сих пор не решенные проблемы анатомического свойства…

Впрочем, что толку плакать по пролитому молоку? Сойдемся на том, что меня в очередной раз бросили, и разойдемся на этом.

Глава 36

Далеко на востоке алеет утренняя заря. Заканчивается июнь – ночи короткие-короткие, рассветает совсем рано.

Я парю над Ромецией, оглядывая панораму орлиным взором. В городе сейчас хаос и кавардак. Вспоминаются Содом и Гоморра, последний день Помпеи, Варфоломеевская ночь, взятие Бастилии, Октябрьская революция и прочие события такого рода.

Короче, жуть кромешная.

За происходящим в городе я наблюдаю всеми тремя глазами и Направлением. Однако куда большее внимание уделено небесам. Где-то здесь Пазузу. Он должен, он обязан быть где-то здесь. Наверняка сейчас любуется тем, что сотворил.

И я до смерти хочу с ним встретиться. Поглядеть в глаза и сказать пару ласковых.

Правая нижняя рука крепко сжимает шкатулочку, подаренную леди Инанной. Остальные пять полусогнуты, готовы в любой момент выбросить тридцать пять длиннющих когтей.

То, что творится в еще недавно сонной Ромеции, приводит в ужас. По улицам носятся целые толпы обезумевших горожан. Одни просто кричат и машут руками, словно сильно навеселе. Другие полностью посвятили себя вандализму – ломают и поджигают здания. Третьи предпочли насилие – кусаются и колотят друг друга чем попало. Если просто кулаками, то еще не так страшно, но многие используют палки, дубины, топоры. Кругом валяются трупы.

Спартаковские фанаты и то не настолько безумны.

Однако это все полбеды. У зараженных шатиризмом сейчас инкубационный период. Во время него человек остается человеком, хоть и буйным психопатом. Но болезнь через некоторое время вступит в другую стадию, неизлечимую. Люди превратятся в монстров. И подчиняться они будут нашему дорогому Пазузу. А уж для чего он их использует, я боюсь даже представить. В том, что касается злодеяний, Пазузу переплюнет даже Чубайса.

Хотя в это и трудно поверить.

Пока что ни одного шатира я не вижу. Слишком мало времени прошло. Но они скоро начнут появляться. Очень скоро. Инкубационный период у всех длится по разному – от нескольких часов до нескольких дней. И несколько часов уже прошло.

Кстати, несмотря на похвальбу Пазузу, подействовала его эпидемия не на всех. Как я понял из объяснений кардинала и Рабана, у некоторых к шатиризму природный иммунитет. Правда, не генетический, а «нравственный», если можно так выразиться. Вроде бы шатиризмом не заболевают люди с чистой совестью, не отягощенные тяжкими грехами. Очень может быть – детей, например, я среди безумцев почти не вижу.

На нелюдей эта зараза тоже не действует. Эльфийский квартал и гоблинское гетто сидят в осаде, обложившись баррикадами. Судя по тому, с какой скоростью их возвели, нелюдям и раньше приходилось испытывать на своей шкуре погромы.

Эльфы выглядят совершенно спокойными. Установили на баррикадах посты, старейшины неторопливо совещаются, обсуждая ситуацию. На людей смотрят с обычной своей снисходительностью пополам с презрением. Время от времени постреливают из луков, отгоняя особо настырных психов.

А вот гоблины быстренько-быстренько сваливают. Баррикады тоже возвели, но исключительно для того, чтобы выиграть себе время. По их гетто словно Мамай прошел – ни единой души. Одни попрятались по подвалам, другие вовсе удрали из города через канализацию.

Гоблины всегда драпают самыми первыми. Как крысы с тонущего корабля.

Зато банк гномов наглухо заперся, превратившись в настоящую крепость. Оборона поставлена на высшем уровне – гномы всем видом демонстрируют готовность умереть, но не допустить врага в святая святых.

Обычно эти долгобородые – народец миролюбивый и добродушный. Но запах золота мгновенно превращает их в остервенелых маньяков. Попытайся отобрать у гнома хотя бы одну монетку – на своей шкуре узнаешь, как опасно злить бородатого лилипута.

Осмотрев сверху школу волшебников, я облегченно удостоверился, что и там все пока что в порядке. Чародеев уж точно не назовешь безгрешными, но как-то они от заразы все же защитились. И это очень хорошо – страшно представить, на что способен обезумевший колдун. Ладно, если позабудет все заклинания, а ну как что-то в башке останется?

Наверное, пора уже возвращаться. В поднебесье Пазузу не видно, город я осмотрел весь. Мой заклятый враг где-то прячется – притомился, наверное. Наслать такую крупную эпидемию, да еще в кратчайшие сроки – даже для архидемона дело не плевое. Думаю, Пазузу еще какое-то время будет отдыхать, восстанавливать силы.

Пока я проводил разведку, Ватикан спешно подготавливал оборону. У Папской Италии есть своя регулярная армия, но не поблизости. Она расквартирована в нескольких местах, неподалеку от государственной границы. Горгульи уже вылетели, но пока-то еще войска сюда доберутся…

Даже в самом благоприятном случае до завтра помощь не успеет. И теперь святой холм превратился в убежище. Демонская зараза сюда не проникает, обезумевшие ромециане тоже сторонятся ватиканской земли.

Но полноценные шатиры поведут себя совсем иначе. Даже без приказов Пазузу они инстинктивно попрут в наступление. Благодать, разлитая в воздухе, раздражает их, как скрип ногтей по грифельной доске. И собравшимся здесь это прекрасно известно – сталкивались уже не раз.

Ватиканская гвардия выстраивается в шеренги. Полным ходом формируется ополчение. Никто не знает, сколько времени пройдет, прежде чем на святой холм обрушится лавина монстров.

Делегации, собравшиеся со всех концов Европы, пока что не могут прийти к согласию. Некоторые герцоги и князья уже взяли ноги в руки, спеша убраться как можно дальше, пока не стало совсем жарко. В их числе и король Черногории.

Другие же, напротив, предоставили своих людей для укрепления обороны. В королевских и княжеских свитах немало опытных воинов. Испанский король прихватил с собой целую роту, да и французский не слишком от него отстал. Так, с бора по сосенке, набралось вполне себе кое-что.

Кстати, король Гастон собирается лично возглавить разношерстную армию. И в этот раз ни один напыщенный князек даже рта не смеет раскрыть против. Это уже не турнир, не игра, не соревнование. Всем известно, что Гастон Первый Великолепный не знает себе равных на поле брани. Весельчак и жизнелюб, он, однако, даже на миг не задумался о возможности отступить, спасти свою шкуру.

Некоторую лепту обещают внести и нелюди. Не все, впрочем. Трегонты, например, бесследно исчезли, едва загорелся папский дворец. Они страшно боятся огня, и их трудно в этом винить. Да и потеря невелика – в сражении от трегонтов проку немного.

Аналогично с гномами. Они не собираются убегать, но вряд ли смогут оказаться сколько-нибудь полезными. Под землей гном еще на что-то способен, но здесь, на поверхности… нет, здесь они не вояки.

И на гоблинов рассчитывать не приходится. Я вообще не вижу ни одного поблизости. Как только запахло жареным, они буквально растворились в воздухе. Да и что с них взять, впрочем? Для гоблина не существует такого понятия, как «святыня». Они не станут класть животы, защищая Ватикан и папу.

Зато на цвергов можно положиться. Эти ребята не привыкли показывать врагу спину. Если где-то рядом драка, цверг непременно примет участие. Даже если его эта драка никак не касается.

Эльфы тоже не подведут. Они очень ценят свою жизнь, но гораздо больше – достоинство. Нет страшнее беды для эльфа, чем потеря лица. Именно поэтому их недолюбливает инквизиция – на эльфов совершенно не действуют пытки. Причиняй какую угодно боль – жертва будет лишь криво усмехаться в лицо палачу.

А вот с ограми пока что неясность. Эти четырехметровые великаны могут стать очень серьезным подспорьем, но они все никак не могут прийти к соглашению. Вождь Джорбуш Едок Пирожков трясется от страха и рвется немедленно утопать домой, в родную Ограину. Вождь Хорьхай Едок Тефтелей бешено рычит на него и обзывает позорными словами.

Я плохо понимаю, о чем они говорят – в гневе оба перешли на родной огримрр. Думаю, они и сами друг друга понимают с трудом – диалекты-то разные.

– Рыгарры аррыка харр!.. – потрясает кулаком Хорьхай. – Эрге шiрр тирма-тирма мырры да! Ширредеi нарх!..

– Шубунгра! – возражает Джорбуш. – Мы штара жик-шарк iшэрретьх аалра тэрн! Шелох ирденк судурр арранiа!

– Рамбриашарди жик-жирр-да ыршарр iррэгрх!

– Карута мурр арра ррар ах Хорьхай хырраi!

– Рыдар! – взревел обозленный Хорьхай, с силой впечатывая кулачище в рожу побратима. – I шурт, мырра!!!

«Мырра» – это я уже выучил. Это особо обидное огрское ругательство. Приблизительный перевод: «Тот, кто вылизывает землю в отхожем месте, потому что не способен добыть нормальную еду». Так огры презрительно именуют слабохарактерных трусов.

Все. Кажется, вожди разобрались, кто есть кто. Джорбуша в очередной раз избили. Но на этот раз не очень сильно – негоже портить справную боевую единицу перед самым сражением.

Как бы ни дрожал Джорбуш за свою шкуру, он все-таки огр. Причем не простой – вождь. А значит, не слабак – слабого вождя давно бы свергли. В огрских стаях недели не проходит, чтобы очередной амбициозный громила не бросил вызов вождю. Авторитет постоянно приходится отстаивать в драке – и горе, горе побежденному.

Разумеется, на меня все они тоже могут положиться. Уж здесь-то я отведу душу. Может, мне и далеко до батьки Лаларту с дядькой Лалассу, но рядовую нечисть вроде шатиров я все равно могу укладывать штабелями.

Хотя численное превосходство явно не нашей стороне. Несколько сот гвардейцев, три-четыре тысячи наспех снаряженных ополченцев, телохранители высокопоставленных делегатов, пара сотен эльфов, сотня цвергов, да полсотни огров. Ну и я сам, конечно.

А шатиров будет охрененно много. Да к тому же еще и Пазузу, в одиночку способный разметать все ватиканское войско.

Пазузу мне всяко придется брать на себя – больше просто некому. Даже непобедимый король Гастон вряд ли завалит архидемона. Чересчур крупная дичь.

А вот и первый шатир. Пока что один-единственный. Бредет прямо сюда, как по компасу. Не дожидаясь приказа, эльфы одновременно вскинули луки и спустили тетиву. Монстр захрипел и повалился замертво, пронзенный дюжиной стрел разом.

Народ радостно загомонил, приветствуя первый успех. Зато у меня настроение почему-то резко ухудшилось. На душе скребут кошки, предчувствия самые нехорошие. Ибо как бы мы ни старались, в Ромеции сотни тысяч жителей. Сотни тысяч будущих шатиров. А если еще добавить предместья, близлежащие села, наберется почти целый миллион…

Одного убили – ну так что с того? В утреннем тумане виднеются еще четыре сутулых длинноруких фигуры. И с каждым часом, с каждой минутой их будет все больше и больше.

А нам на помощь не придет никто.

Ко мне подбежал мальчишка – передал, что кардинал дю Шевуа срочно хочет поговорить. Я послушно отправился туда, где собралось высшее духовенство. В собор Святого Петра.

Похоже, готовится какой-то сложный обряд. Сам папа стоит перед алтарем на коленях, склонив голову и закрыв глаза. Губы чуть заметно шевелятся. Вокруг кардиналы, епископы, простые священники и монахи.

– Что тут, падре? – тихо спросил я у дю Шевуа.

Дотембрийский кардинал в этом участия не принимает – он в другой группе, поменьше. Здесь разбирают палицы и булавы, внимательно выслушивают наставления какого-то престарелого монаха с жутким шрамом на половину лица.

– Это добрый брат Ральф, – пояснил кардинал, похлопывая по ладони крестом-кистенем. – Бывший воевода одного королевства. Лет десять назад оставил ратные дела и вступил в орден святого Доминика. Мы доверили ему составить план грядущей обороны.

– Падре, а вы что, тоже собираетесь сражаться?

– А ты как думал, рожа трехглазая? Господь не помогает тем, кто сидит сложа руки и ждет милостыни.

– На Бога надейся, а сам не плошай? – понимающе сказал я.

– Именно. Господь помогает только тому, кто помогает себе сам.

Пол вздрогнул. В собор вошел морщинистый великан с гигантской дубиной. Я удивленно узнал в нем святого отца Крэйга – единственного огра-кардинала.

– А ты, гляжу, сохранил свою жердину? – буркнул дю Шевуа.

– Сохранил, – пробасил отец Крэйг. – Так, на всякий случай. Хотя надевая сутану, думал, что больше мне эта дубина не понадобится…

– А почему у всех только дубины? – поинтересовался я.

– Духовному сословию запрещено проливать кровь, – ответил дю Шевуа. – Мы используем только дробящее оружие.

– Как твое мнение, фра Роже, продержимся? – спросил плечистый епископ.

– Продержимся. Должны продержаться до…

– До чего? – устало спросил я. – Всех все равно ж не перебьем…

– Известно ли тебе, что уныние лишь по случайности не вошло в число смертных грехов? – сурово спросил дю Шевуа. – Нам не требуется истреблять всех этих несчастных. И если поможет Господь, то и не придется.

– Это в смысле?.. – не понял.

– Известно ли тебе, что сегодня за день?

– М-м-м… Воскресенье вроде?..

– А число?

– Двадцать… или тридцать… блин, я со счета давно сбился.

– Двадцать девятое июня. День святых апостолов Петра и Павла. Праздничный день.

– Угу. Здорово. Давайте тогда праздновать, что ли?

– Не юродствуй. Помнишь ли, что я рассказывал о том, как сам некогда был болен шатиризмом?

– Приблизительно.

– Помнишь, что я говорил насчет того, что человека, еще не обратившегося в полного шатира, можно исцелить? Как меня исцелили.

– Помню.

– А известно ли тебе, как это делается?

– Нет, об этом речь не заходила. И как?..

– Всего-навсего обычная индульгенция. Отпущение грехов. Шатиризм – это такая болезнь, которая взрастает на твоих собственных поступках и деяниях. Чем их больше, тем легче шатиру тебя поглотить и занять твое место. Грехи – та лазейка, которая дает демону власть над человеком. А безгрешная душа неподвластна нечистой силе. Именно так в свое время исцелили меня – отпустили грехи. Когда душа очищается, шатир отступает прочь, лишаясь лакомой пищи. Так можно исцелить и других.

– Круто! – оценил я. – Значит, еще не все потеряно?

– Не все. Тех, кто еще не превратился, еще можно вернуть обратно.

– Только вот проблема в том, что их до хрена и больше… Замонаетесь каждому персонально грехи отпускать…

– А каждому персонально и не надо. Папа – наместник Господа на земле. В его руках ключи Царствия Небесного. Что он свяжет на земле, то будет связано и на небесах, что он разрешит на земле, то будет разрешено и на небесах. А сегодня еще и праздничный день. Если объявить всему народу общую индульгенцию, это очистит души и изгонит из них бесов.

Я почувствовал резкое облегчение. Не все, значит, потеряно. Пазузу еще можно будет показать ядреный кукиш.

– Тогда чего ждем-то?! – возмутился я. – Давайте быстрее уже!

– Не все так просто, рожа демонская! – вспылил кардинал. – Думаешь, это тебе детские игрушки?! Раз-два, волшебный стишок прочитал – и готово?! Чтобы выдать индульгенцию целому городу, Его Святейшеству вначале нужно полностью очиститься самому. Сейчас он молится в надежде на озарение. И мы даже приблизительно не знаем, как долго это продлится. И именно поэтому я тебя сюда и позвал.

– Слушаю.

– Ни одна тварь и близко не должна подойти к собору, пока Его Святейшество не будет полностью готов. Понял? Мы должны выиграть время. Любой ценой.

Чего ж тут непонятного? Выглянув из собора, я понял, что выиграть время действительно жизненно важно. На ватиканский холм надвигается целая армия шатиров – их уже многие сотни. Двухметровые уроды с глазами навыкате прут, как прибойная волна.

Однако в их действиях появилась некая упорядоченность. Это уже не просто тупая звериная орда – монстры выстраиваются в шеренги, почти как настоящие солдаты. Ими словно кто-то управляет… хотя почему словно? Ими действительно управляют, и нетрудно догадаться – кто. Пазузу решил попробовать себя в роли главнокомандующего.

И он явно собирается стереть Ватикан с лица земли.

Ополчение тоже выстраивается колоннами. Брат Ральф кутается в рясу, раздает всем сухие указания. Осуществляет общее руководство. Огров разделил на две части и отправил на фланги, из цвергов сформировал центральную защитную линию, эльфийских лучников выдвинул вперед, рыцарскую конницу отдал на попечение королю Гастону.

Французский король сейчас рядом с боевым конем, в окружении лучших своих рыцарей. Стоит на коленях, воткнув меч в землю так, что тот стал подобием креста. Сложив молитвенно руки, читает вслух надпись, серебром выгравированную на клинке.

– Во Имя Спасителя нашего, Господа Вселенной, – тихо прочел король Гастон. – Во Имя Матери Иисуса. Во имя Иисуса Всемогущего, Сына Бога. Спаситель.

Дочитав молитву, король-рыцарь благоговейно коснулся губами навершия рукояти. Наверное, у него там и в самом деле какая-то святыня. Чьи-то мощи.

Выдернув меч из земли, Гастон Первый позволил себе улыбнуться. Приблизил лицо вплотную к рукояти и прошептал так тихо, что даже я услышал с превеликим трудом:

– Не подведи меня и в этом бою, хорошо?

Король Гастон не единственный здесь, кто читает молитву. Кардинал дю Шевуа тоже громко вещает:

– Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных. Для сего примите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять. Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие.

Король Гастон запрыгнул на коня. Шатиры уже идут в наступление. Их собралось несколько тысяч, они выстроились стройными колоннами и медленно движутся вперед. Больше времени на подготовку нам не дадут.

– За мной, мои верные подданные! – звонко прокричал король Гастон, привставая на стременах. – Покажем этим тварям, что рыцарство еще живо! Враг не поднимется на холм Ватикана!!!

Глава 37

Что шатирами руководят, стало ясно с первых же минут боя. Собственно, это было ясно еще до его начала, но теперь стало еще яснее. Монстры разделились на две группы и двинулись вперед, обходя ватиканский холм с юго-востока. На северо-западе наступать неудобно, там все слишком застроено.

Ватиканские войска пока что стоят неподвижно. У нас очень хорошая позиция. Брат Ральф выстроил вверенную ему армию вогнутой внутрь дугой – пешие воины стоят в центре с копьями, эльфийские лучники вытянулись цепью по флангам.

Видя расположение противника, шатиры на минуту приостановились. Авангард подался назад, делая попытки перестроить боевой порядок. Однако сзади на них напирает бурная масса других таких же шатиров. Похоже, Пазузу все-таки плохо справляется с одновременным контролем такого количества чудищ – в его войске возник беспорядок, даже хаос.

Так прошло несколько минут. Шатиры движутся как-то странно – то бешено рвутся вперед, то вдруг останавливаются, двигаются назад или выстраиваются в линию. Отряды то группируются вместе, то вновь рассыпаются вдребезги.

Видимо, Пазузу сейчас пытается ими командовать – но они слушаются только до тех пор, пока чувствуют руку хозяина. Как только нажим ослабевает, шатиры тут же превращаются в кровожадных зверей. Их точит безумная злоба, неутолимая ярость. Точит с такой страшной силой, что шатир умирает уже через два-три месяца после «рождения». Их происхождение неестественно и срок жизни очень короток.

Но пока в этих безобразных телах стучат сердца, они будут рвать и грызть всех, кого увидят.

Авангард двинулся вперед. Едва не касаясь руками земли, сутулые двухметровые фигуры поперли на противника. Брат Ральф кивнул отцу Сардо, а тот крикнул:

– Horta! Бtл macл!

В небесах словно разразился ливень. Ливень из стрел. Эльфы открыли ураганный огонь, стреляя с такой силой, что многие шатиры отлетели назад, валясь наземь. Всю первую шеренгу уничтожили мгновенно, одним залпом. Шатиры заревели, захрипели, их выпученные глаза налились кровью.

В то же время задние шатиры, над которыми контроль Пазузу временно ослаб, ринулись в атаку. Напролом, по своим же мертвым и раненым. Некоторые принялись рвать таких же шатиров, жаждя смести с пути все преграды и побыстрее добраться до мягкой людской плоти.

На монстров обрушился новый град стрел. Чертовы эльфы и в самом деле стреляют просто фантастически – цель находит почти каждая стрела, вонзаясь шатирам в глаза, в ноздри, в ощерившиеся пасти. Конечно, огромное количество мишеней упрощает работу, но все же невозможно не восхититься таким мастерством.

Однако шатиры по-прежнему неумолимо рвутся вперед. Эльфийские луки сдерживают их, но не останавливают – у нас не так уж много эльфов, да и стрелы у них в колчанах не бесконечные. Не обращая внимания на гибнущих товарищей и собственные раны, шатиры прут, как заведенные.

Наша пехота с трудом удерживает линию обороны. В некоторых местах образовались прорехи. Цверги, ватиканская гвардия и королевские ландскнехты стоят железной стеной, но вот ополчение откровенно сдает. Они тут самое слабое звено – одни уже убиты, другие бегут, не выдержав противостояния с целой армией монстров.

Шатиры чудовищно сильны и наплевательски относятся к собственным жизням. Сражаться с ними тяжело. Они ничем не вооружены и действуют довольно неорганизованно, но это с успехом возмещается их численностью, ростом и физической мощью. Одного взмаха страшной лапы хватает, чтобы бронированный кнехт грохнулся с переломанными костями.

На правом фланге шатиры добрались до эльфов – остроухие пятятся с бледными лицами. В ближнем бою эльф гораздо менее эффективен, чем в дальнем.

Однако к их чести надо сказать, что спину никто не показал – эти ребята действительно предпочитают смерть потере лица. Прямо японские самураи.

– Гетдурр!!! Садаррама!!! – разорвало воздух громоподобным ревом.

Четырехметровые великаны с дубинами, рядом с которыми шатиры кажутся мелкими и хлипкими, пошли сквозь них, словно боевые слоны. Плешивая башка храброго вождя Хорьхая отсвечивает на солнце, но еще ярче сияет улыбка на откровенно тупой роже. Вот такой он – настоящий огрский богатырь.

А мудрого вождя Джорбуша что-то не видать. Прячется где-то в задних рядах, прыщ гнойный. Нет, все-таки надо было его в прошлый раз замочить – хуже от этого точно бы не стало.

Погода сегодня хорошая. Солнышко светит, ветра нет. На пляже сейчас должно быть просто замечательно…

Вжи-и-ик!.. Мои мечтательные мысли прервали самым грубым образом. Очередной шатир с хриплым ревом налетел сзади… чтобы с размаху напороться на четырнадцать лезвий. Я механическим жестом выкинул назад нижние руки, даже не обернувшись к нападающему. В этой кровавой каше чувство Направления совершенно неоценимо.

Брызжет кровь. Хлещет рекой. Здоровенные чудища валятся один за другим. Из наших поблизости никого – все предусмотрительно держатся подальше. Сейчас я похож не на яцхена – на кружащийся серый смерч, изрезающий в лапшу все, к чему прикасаюсь. Трупы падают с умопомрачительной частотой.

Понятия не имею, как долго это еще будет продолжаться. Шатиры даже не думают униматься. И заканчиваться они тоже не собираются – из Ромеции валят все новые лавины. Судя по хаотичности их действий, Пазузу уже и не пытается осуществлять командование – просто безостановочно шлет на Ватикан подкрепления. У него-то легионы не закончатся…

Огры грязно бранятся и машут дубинами, буквально разбрызгивая шатиров во все стороны. Меч короля Гастона свищет с невероятной скоростью, разваливая монстров надвое раньше, чем сталь успевает коснуться плоти. Похоже, и в самом деле очень непростой клинок.

Но что толку? Добрая половина защитников Ватикана уже полегли. Эльфийские стрелы все реже и реже мелькают в воздухе. От ополчения остались жалкие крохи. Гвардия беспорядочно отступает, прикрываясь щитами. Дюжина огров во главе с Джорбушем улепетывает прочь, безжалостно давя своих же. Цвергов я в этой свалке вообще не вижу – не уверен, что еще хоть один остался в живых. Только королевские рыцари до сих пор не пали духом, но и их силы уже на исходе.

Даже я начинаю уставать – живое существо все-таки.

– К собору!.. – прозвучало в воздухе. – Все к собору!..

Отступление командуют. Дальше держаться никак невозможно – еще чуть-чуть, и вся оборона рухнет. На передовой нас уже осталась жалкая горстка. Шатиров тоже полегли тысячи, но этого даже не заметно – от Ромеции к Ватикану протянулась длинная вереница пучеглазых монстров. Идут и идут, черти проклятые.

А ведь в тварей превратились процентов пять горожан, не больше! Что будет, когда инкубационный период закончится у всех ромецианцев, даже страшно представить. Ватиканский холм просто утонет в этом шатировом море.

Интересно, а что Пазузу намеревается делать потом, когда расправится со всеми нами? Наверняка ничего хорошего.

Уцелевшие отступают на вершину холма, к собору Святого Петра. Линия бронированной пехоты ощетинилась копьями, слегка притормаживая напирающих шатиров. Те, словно хищные звери, рвут людей когтями, голыми руками крушат кости и черепа.

Вокруг Ватикана нет крепостных стен. Раньше были – многие века назад, когда здесь еще бушевали войны, когда Рим то и дело переходил из рук в руки. Но со времен последнего вторжения прошли бесчисленные годы. Каменные укрепления давно утратили надобность.

– Держаться!!! – прогремел голос короля Гастона. – Держаться до последнего, христиане!!! Не дайте им прорваться к собору!!!

Легко сказать – не дайте прорваться. Я уже нарубил целые горы зловонного фарша, но в рядах шатиров даже не чувствуется убыли. К тому же их действия приобрели определенную упорядоченность. Видимо, Пазузу наконец обратил внимание на мое присутствие в рядах защитников.

Монстры идут на меня сплошным валом, сами насаживаются на когти с каким-то жутким фатализмом. Из последних сил лезут дальше, стараясь повиснуть у меня на руках мертвым грузом. Сковывают движения, вязнут в ногах, тянутся к крыльям, пытаясь повредить перепонку.

Еще немного, и меня просто погребут заживо.

Нелепая смерть будет.

Однако шатиры понемногу замедляют ход. Несмотря на первоначальный пыл, они все же не решаются ступить на святую землю. Нетерпеливо рычат, переминаются с ноги на ногу, бросают друг на друга понукающие взгляды, но не двигаются с места. Впереди словно прочерчена невидимая граница. Каждый надеется, что другой шагнет первым, а уж он сразу следом.

Этой заминкой немедленно воспользовались рыцари короля Гастона. Неоднократные победители турниров, участники многих сражений, они мгновенно уловили оробелость противника. Враг в замешательстве – как можно этим не воспользоваться?

И они воспользовались. Конная лава совершила разворот, пронзая ряды шатиров, вздымая их на копья и рубя мечами. Король Гастон описал крутую дугу своим Трепасьером. На мгновение в воздухе высветился призрачный полумесяц, пронесшийся сквозь вражеские ряды и разрезавший надвое две дюжины монстров.

Однако успех оказался кратковременным. Шатирам неведом страх смерти. Они не боятся железа, смело лезут на клинки, согласные платить десятком своих жизней за одну вражескую. Кони истошно ржут, разрываемые страшными когтями, рыцари валятся с седел один за другим.

– Садарра-а-а-а-а-а-а!.. – донесся издали хриплый рев одновременно с гулким бумом.

То грохнулась на землю дубина вождя Хорьхая. Могучий огр покачивается взад-вперед, облепленный шатирами, как медведь обезьянами. Из перегрызенного горла хлещет кровь, ослабевшие колени подгибаются, боевой клич сменился агонизирующим воем. Секунда, другая – и плешивый великан грохнулся следом за своей дубиной.

Жалко. Нормальный был мужик для огра.

А вот и произошло самое худшее. Первый шатир переступил невидимую черту. Шагнул на святую землю Ватикана. Ощутимо вздрогнул, даже прикрыл на мгновение глаза, словно ожидая мгновенной гибели… но ничего не произошло. Шатир легонько притопнул ногой, довольно рявкнул и ринулся вперед в исступленном порыве.

Секундой спустя ему в горло вонзилась эльфийская стрела. Длиннорукий монстр шатнулся назад и повалился на спину. Изо рта выплеснулась длинная струйка крови.

Но самое главное свершилось. Шатиры перебороли нерешительность, преодолели инстинктивный страх перед святой благодатью. Первый храбрец еще не успел замереть неподвижно, а на холм уже полезли бесчисленные полчища точно таких же уродливых чудищ. С рыком и визгом они ломанулись по улицам, сминая и топча жиденькие ряды уцелевших защитников.

Из нескольких тысяч защитников Ватикана осталось несколько сотен. Те немногие, что все еще держатся, собрались у последнего бастиона. На площади Святого Петра, у одноименного собора. Рядом с до сих пор дымящимся папским дворцом.

Дальше отступать некуда – если падет и эта твердыня, можно заказывать венки. И не только нам, но и всей Италии. Не знаю, как Пазузу и эль Кориано собираются делить добычу, да и не особо стремлюсь узнать. Наверное, будет что-то вроде «золото мне, мясо тебе».

Монстры валят со всех сторон. Мы несем огромные потери. Пару минут назад погиб брат Ральф. Израненный, обессилевший, пал бездыханным кардинал Крэйг. Шатиры облепили его, как саранча.

Несколько тварей налетели сзади на круп черного коня – ужасные когти вонзились в спину Гастона Великолепного. Король-рыцарь саданул кулачищем в челюсть ближайшего монстра, отбрасывая его назад, и мощным кувырком вылетел из седла, на излете взмахивая мечом. Полоса слепящего света прочертила воздух, разрезая нескольких шатиров надвое.

– Пой, мой возлюбленный Трепасьер! – провозгласил король, поднимая клинок как можно выше. – Пой погребальную песню!!!

Резкий взмах. Воздух загудел и раскалился – от зачарованного меча хлынул настоящий поток огня. На сей раз добрая сотня шатиров издала затухающий вопль и осыпалась клочьями. Крыло папского дворца, оказавшееся на пути страшного удара, прорезало, словно лазерным лучом.

Таким ударом и в самом деле можно завалить дракона. Но второго король уже не нанесет. Это явно отнимает немало сил – а Гастон Первый и без того зверски устал. Он тяжело дышит, едва держась на ногах, по спине хлещет кровь, доспехи пробиты в нескольких местах.

А шатиры продолжают лезть со всех сторон…

Я-то, конечно, спасусь. Крылья целы и невредимы – просто взмахну и улечу. На худой конец сдерну в другой мир.

Но до чего же мне, черт возьми, не хочется этого делать…

И тут двери собора распахнулись. Оттуда хлынул поток яркого, удивительно чистого света. Словно солнце вышло из-за туч, озарив неприглядную картину битвы.

Перемазанные кровью шатиры замерли, отшатываясь назад. В выпученных глазах отразился испуг.

– Господь с нами, дети мои! – прозвенело над площадью. – Непрестанно благодарю Бога моего за вас, ради благодати Божией, дарованной вам во Христе Иисусе!

Это произнес Папа Римский, вышедший из собора. Я замер, не донеся когтя до горла очередного монстра, и размашисто перекрестился. Никогда еще не видел человека, который бы светился в буквальном, а не переносном смысле.

Похоже, шатирам этот свет не понравился. Злобный звериный рык сменился жалобным воем, даже каким-то мяуканьем. Монстры попятились, прикрывая глаза.

Папа сошел со ступеней собора и шагнул вперед. Шатиры в ужасе завизжали, разворачиваясь и удирая – куда угодно, лишь бы не видеть этого чистого света. Им вслед ринулись воспрянувшие духом гвардейцы, коля врага копьями и рубя клинками. Со стен полетели стрелы и арбалетные болты.

Я обмяк, устало опуская все шесть рук. Чаша весов вновь качнулась в другую сторону. Не уверен, что через несколько минут шатиры не вернутся – возможно, подстегиваемые Пазузу – но мы выиграли как минимум передышку.

А судя по умиротворенному лицу папы – не только ее.

– У нас было видение, дети мои, – негромко произнес Леон Второй, обводя собравшихся спокойным взором. – Открылось нам, что должны мы взойти на освященную вершину, с которой сможем узреть всех, охваченных нечистым мором. И будет им дано через нас прощение грехов их.

– Но где же есть такое место, с которого видно всю Ромецию разом? – почесал в бороде кардинал дю Шевуа.

– Колокольня, – спокойно произнес седовласый эльф. – Колокольня Благовещения. Ее высота превосходит все мыслимое и немыслимое. В народе ходят слухи, что ее вершина задевает низко летящие облака. Во время строительства темный люд был в смятении, опасаясь, как бы не повторилось то же, что с Вавилонской башней.

– Воистину мудры твои слова, фра Сардо, – кивнул папа. – Осталось лишь решить, как добраться до колокольни, стоящей в центре города, охваченного чем-то вроде карнавала Голюса.

– А разве не для этого я здесь?

Все взгляды обратились в мою сторону. Я недоуменно полуоткрыл рот… а потом сообразил, что прозвучавшие слова принадлежат мне.

Это было произнесено непроизвольно. Словно что-то подтолкнуло изнутри. Я шагнул вперед, расправляя крылья во всю ширь, и повторил:

– Разве не для этого я здесь, Ваше Святейшество? Прикажите – и я доставлю вас хоть на Луну.

На какой-то миг во взгляде папы отразилось сомнение. Доверить демону свою жизнь, а вместе с ней – судьбу целой страны… любой бы на его месте заколебался. Собравшиеся вокруг тревожно зашептались, тоже поглядывая на меня с некоторой опаской.

Но потом Папа Римский мягко улыбнулся и произнес:

– Тогда сделай должное. Мы вверяемся в твои руки, божье создание.

– У меня их как раз много, – прохрипел я, поворачиваясь спиной и выставляя четыре нижних руки.

Я много раз летал с живым грузом. С самыми разными людьми. Среди них была принцесса, полковник КГБ и даже живой мертвец. Но я думать не гадал, что однажды на моей спине прокатится сам Папа Римский.

Хорошо, что он довольно худощавый. Не люблю слишком упитанных пассажиров.

К чести Его Святейшества должен сказать, что он воспринял новые ощущения на удивления спокойно. Ни следа волнения, ни грамма беспокойства. Словно ежедневно парит в заоблачной вышине на спине чудовища.

Сверху все выглядит совсем иначе, чем когда ползаешь по земле. Все поле битвы, как на ладони. Орды шатиров все еще улепетывают куда попало. Тот благодатный свет до смерти их перепугал.

Но драпают уже не так резво, как поначалу. Оступление постепенно замедляется – монстры приходят в себя, начиная соображать, что атака была скорее психологической, чем реальной. Еще немного, и повернут обратно к Ватикану.

Нам надо успеть до того, как это произойдет.

Несусь над крышами, башнями, шпилями. В Ромеции по-прежнему творится нечто, похожее на разгулье зомби. То тут, то там обезумевшие жители вдруг замирают неподвижно… а потом начинают биться в конвульсиях, пуская слюни. Кожа булькает и вздувается пузырями, на глазах меняя цвет. Люди словно распухают, вырастая на добрую голову сверх прежнего роста. Пропорции искажаются, несчастных корежит, как пластилиновых человечков, когда их перелепливают во что-нибудь другое.

Так проходит секунд двадцать-тридцать – и вот еще один готовенький шатир. Уже не обращая внимания ни на что, он утробно рычит, словно к чему-то прислушиваясь, а потом начинает двигаться. Всегда в одну и ту же сторону, с очень целеустремленным видом.

Колокольня Благовещения. Вот она. Сверху выглядит совсем иначе, чем снизу, но узнать нетрудно. На фоне остальных зданий эта махина выглядит корабельной сосной в кустарнике.

Там, на самом верху, есть площадка. Наблюдательная вышка. Точь-в-точь «воронье гнездо» на мачте. Слегка корректирую курс и правлю к точке назначения.

На стене вдруг что-то шевельнулось. Я пристально всмотрелся… и по спине пробежал холодок. Кажется, я отыскал не только колокольню, но и кое-что еще.

От стены медленно отделился темный силуэт. Из него выпростались руки, ноги, пара огромных крыл… и я встретился взглядом с архидемоном Лэнга.

Итак, Пазузу тоже избрал колокольню Благовещения для наблюдательного пункта. Действительно, зачем трудить крылья, если можно просто забраться повыше и любоваться панорамой? Странно, что он еще корзинку для пикников не прихватил.

Полагаю, он предпочел бы устроиться на самой вышке, но для такого громилы там слишком тесно.

А вот у меня теперь серьезная проблема. Убегать бесполезно – Пазузу летает быстрее. На короткой дистанции я его обойду благодаря лучшей маневренности, но на длинной он меня сделает, как стоячего. Вступать в бой с седоком на спине – верное самоубийство для нас обоих.

Считанные секунды, чтобы принять решение.

– Ваше Святейшество, сейчас держитесь крепче, – тихо прохрипел я, резко набирая высоту. – Что бы ни происходило, не обращайте внимания. А когда окажемся над колокольней, сразу отцепляйтесь.

– Мы верим тебе, – спокойно ответил папа, внимательно глядя на Пазузу.

Вид огромного архидемона не вызвал у моего пассажира ни малейшего волнения – он даже не стал спрашивать, что это за хрень такая.

Пазузу с силой хлестнул хвостом. Изрядный кусок стены отвалился и полетел вниз, к виднеющимся вдалеке крышам. Надеюсь, там сейчас никого нет. А то будет больно.

Четырехметровый демон взмахнул крыльями, отрываясь от колокольни. Здоровенная туша медленно взмыла в воздух, разворачиваясь ко мне. На совино-черепашьей харе отобразилась зловещая ухмылка. Зубастый клюв тихо прищелкнул.

Медлить нельзя. Сейчас Пазузу пойдет в атаку. И ладно, если просто ринется на таран – в физической драке мы с ним примерно равны. Но этот гад может и колдануть. Теперь-то он в курсе, что против магии я ничем не защищен.

Это Лаларту был защищен – большинство магических приемов не оставили бы на моем батьке и царапины. А те, что могли реально повредить, демонам недоступны. Большинству из них, по крайней мере.

Сейчас главное – не дать врагу времени. Я вошел в крутое пике, со свистом несясь прямо на Пазузу, набрал в пасть побольше воздуха… и что есть мочи харкнул кислотой. И сразу же – еще раз.

Блин, вот это плевки! У меня еще никогда не получалось выдать снаряды таких размеров! Едко-зеленые метеоры с ревом и гудением пронеслись по воздуху – прямо в цель, прямо в Пазузу.

Все, как я ожидал. Мой враг дернулся, нервозно отмахиваясь от кислотных бомб. Равновесие нарушилось, демона накренило набок, он начал терять высоту. А я тут же сделал «свечку», резко отворачивая под крутым углом.

Вообще-то, Пазузу ничуть не боится кислоты. Он может в ней купаться, и даже насморка не подхватит. Но случившееся в инквизиторском подземелье еще не успело выветриться из этой уродливой башки. Как я и надеялся, Пазузу запомнились те неприятные ощущения. И на какое-то мгновение он испугался.

А мне большего и не нужно. Я его обошел. Выиграл чуть-чуть времени. И теперь со страшной скоростью несусь ввысь – к наблюдательной площадке на вершине колокольни.

– Прыгайте!!! – рявкнул я, на долю секунды зависая неподвижно.

Папа Римский тут же разжал руки, скатываясь на холодный камень. Сильно ударился коленом о парапет, поморщился, но тут же поднялся, превозмогая боль.

Я же совершил разворот в воздухе и тихо прохрипел:

– Постарайтесь тут побыстрее, Ваше Святейшество. А как только закончите – сразу отсюда уходите.

– Ты сможешь одолеть это чудовище, Олег? – внимательно взглянул на меня Папа Римский.

– Нет, – честно признался я. – Он меня убьет. Но я его задержу. Делайте, что нужно.

Не тратя больше времени на разговоры, я сложил крылья, камнем падая вниз. Там уже виден Пазузу – неспешно летит навстречу с ужасно злющим видом.

– Эй, Пазузу!!! – взревел я, выпуская все когти разом.

– Что тебе? – раздраженно открыл клюв архидемон.

– Я пришел тебя убивать!!!

Глава 38

Бой в воздухе – это совсем не то же самое, что бой на земле. Я ведь был рожден человеком. Несмотря на инстинкты яцхена, я все еще подсознательно считаю себя человеком. Иногда бывает так, что во время полета вдруг приходит недоуменная мысль – неужели я и в самом деле лечу? Лечу сам по себе, без технических приспособлений?

И тут же понимаю – да, сам по себе. На собственных крыльях. Этим перепончатым крыльям доводилось выдерживать немало испытаний. Они не раз выручали меня из неприятностей. Из самых разных неприятностей.

Надеюсь, выручат и сейчас.

Судя по всему, Пазузу здорово взбесил мой плевок. Хотя нет, не сам плевок. Его взбесило то, что он этого плевка испугался.

И это очень хорошо. Потому что в запале Пазузу совершенно позабыл о том, что магия на меня еще как действует. Или вообще забыл о том, что умеет ее применять.

Нет, я уверен, что он очень быстро все это вспомнит. Но в первые секунды он демоническую силу не использовал.

Просто врезался в меня на полной скорости.

На какой-то миг из меня вышибло дух. Все-таки Пазузу – это вам не хрен собачий. Он и голыми руками способен порвать на холодец динозавра. А я все-таки немного поменьше.

Зато и немного попрочнее. Чудо-хитин выдержал удар. Меня отшвырнуло высоко-высоко – но я тут же перевернулся, принимая устойчивое положение. Легонько хлопнул себя по карману штанов. Моя единственная козырная карта – ковчежец леди Инанны. Надо добыть образец крови Пазузу. Любым способом добыть. Если я это сделаю – ура мне. Если нет – увы мне.

Сейчас или никогда. Я с силой хлопнул крыльями и помчался на Пазузу, выставив все шесть рук, словно пики. Если хоть один коготь прорвет кожу…

Но зависший в воздухе архидемон не пожелал принимать ближний бой. Он лениво вытянул могучую лапищу… щелкнул двумя пальцами, словно отбрасывая пылинку… и меня смело чудовищным порывом ветра! Горячего, раскаленного ветра!

Чувствую себя мухой, пытающейся залететь в вентилятор. Пазузу будто держит в руке смерч невероятной мощи. Клыкастый клюв ехидно скалится, в глазах отражается наслаждение моим плачевным положением. Моим крыльям не совладать с таким страшным ветром. Это Лаларту мог летать вообще без крыльев – он ими даже махать иногда забывал.

– Нет, я все-таки отправлю тебя на Кровавый Пляж! – провозгласил Пазузу, закручивая меня спиралью. – Тебе стоило сбежать, когда у тебя была такая возможность! А теперь пеняй только на себя!

Следующие десять секунд я чувствовал себя, как в центрифуге. Хорошо, что у меня нет проблем с вестибулярным аппаратом.

Потом Пазузу меня отпустил. Но смерч никуда не исчез. Просто архидемон слегка двинул кистью, опуская свое стихийное бедствие к самой земле. А заодно увеличивая его пуще прежнего.

Ой, что там творится… Смерч Пазузу с бешеным ревом понесся по улицам, срывая крыши, как бумажные листочки. Из стен вылетают кирпичи… да что там кирпичи! Стены просто разлетаются на кусочки! Деревянные заборы рассыпаются в щепки, деревья вырывает с корнем, людей подхватывает и уносит.

Пазузу довольно хрюкнул и резко опустил кисть, создавая еще два огромных смерча. Кавардака заметно прибавилось.

– Знаешь, я так давно этим не занимался, что успел позабыть, насколько это забавно, – жизнерадостно поделился со мной Пазузу. – Смотри, смотри, как они забегали! По-моему, нет лучшего средства, чтобы улучшить настроение!

Я мрачно уставился на него, не переставая работать крыльями. Враг отвлекся. Пусть совсем чуть-чуть, но мне это на руку. Надо улучить момент и подобраться вплотную.

Да и просто потянуть время – уже неплохо. Мне некогда особенно присматриваться к тому, что делает папа на вершине колокольни, но вроде бы читает проповедь. Ветер порой доносит слова из Священного Писания.

Надеюсь, надолго это не затянется. Хрен знает, сколько я еще смогу тянуть время.

Добраться до Пазузу не удалось и на этот раз. Он отбросил меня просто щелчком. Лениво так прищелкнул пальцами – и меня отшвырнуло, словно выстрелили из базуки. Крылья едва не вылетели из суставов.

– Ты не Лаларту, – вынес окончательный вердикт Пазузу. – Лаларту бы этого даже не заметил.

– Дети не всегда похожи на родителей, – вполголоса проворчал я, делая крутой вираж.

В голове шумит. Устал я. Насыщенный день выдался, депрессивно богатый. Хорошо хоть, Рабан благоразумно молчит – видно, понимает, насколько я сейчас взвинчен.

– На хрена ты все это делаешь? – окликнул я Пазузу, описывая вокруг него круг. Попробую усыпить его бдительность. Или разозлить покрепче. Или хоть что-нибудь.

– Идиотский вопрос, – насмешливо хрюкнул архидемон, скрещивая руки на груди.

– Пусть идиотский. Просто скажи, почему.

– Да потому что могу! – язвительно раскрыл клюв Пазузу. – Что тут непонятного? Теперь-то ты видишь, что я такое? Видишь, что такое Пазузу? Моя армия – это люди. Чума Безумия – мое любимое оружие. Уже весь этот город под моим контролем. А дальше будет больше!

– Больше?!

– Намного больше! Я денек передохну, попасусь на тучных пажитях, восстановлю силы, а потом повторю все то же самое в другом городе! Я пройдусь по всему миру, превращая людей в агрессивных безумцев, создавая бесчисленные легионы шатиров! Пусть люди уничтожают сами себя, а я, демон, буду над этим потешаться! Буду их пожирать и буду сыт! Так всегда было и так всегда будет, потому что это правильно! Таков естественный порядок вещей! Таков путь настоящего демона!

– Ненавижу демонов, – негромко произнес я, напряженно ища возможность ударить. Нанести хотя бы один-единственный удар.

Но Пазузу не подпускает меня близко. В самом деле, зачем ему это? Во время битвы над затонувшим Р’льиехом он вполне убедился в остроте моих когтей. Я не нанес ему тогда серьезного вреда, но исцарапать все же исцарапал. Кому такое понравится?

Зато успех сопутствует нам на другом фронте. Пазузу настороженно повернулся к смотровой площадке на колокольне. Оттуда долетают звенящие слова. Папа Римский заканчивает проповедь:

– Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому, к наследству нетленному, чистому неувядаемому, хранящемуся на небесах для вас, силой Божиею через веру соблюдаемых ко спасению, готовому открыться в последнее время!

– Что он делает?.. – заподозрил неладное архидемон. – Что это за чело… это кто, местный первосвященник?!

Папа широко развел руки, словно в попытке обнять весь мир. Глаза широко распахнулись, и он воскликнул:

– Итак, отложив всякую злобу и всякое коварство, и лицемерие, и зависть, и всякое злословие, как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение; ибо вы вкусили, что благ Господь! Властью, полученной от самого Христа, я предоставляю вам индульгенцию! Прощаются грехи ваши!

От человека на вершине колокольни брызнул свет. Поразительно чистый белый свет. Воздух наполнился благоуханием, которое ощутил даже я, не имеющий обоняния.

Пазузу страшно зарычал, топорща перьевой веер на макушке. А я почувствовал какое-то невероятное воодушевление. Тело наполнилось удивительной легкостью, в голове ощутимо просветлело. Возможно, это только кажется, но я словно слышу какую-то восхитительную музыку.

И я в этом не одинок. Одного-единственного взгляда вниз хватило, чтобы убедиться в силе индульгенции папы. Гвалт, не прекращавшийся много часов, стихает. Люди замирают и обмякают, обмениваются растерянными взглядами. Какая-то женщина в ужасе завопила, глядя на собственные окровавленные руки. К бесноватым возвращается разум.

Виднеющаяся за городской чертой армия шатиров тоже не осталась равнодушной. Нет, они не превращаются в людей. Этих обратно уже не вернуть. Но они утратили всякое сходство с организованным войском. Шатиры впали в дикую панику, даже истерию – разбегаются во все стороны, уже думать не думая о том, чтобы на кого-то напасть. Вскорости их переловят поодиночке.

Я посмотрел на Папу Римского. Смеющегося и плачущего одновременно. Перевел взгляд вниз – на приходящих в себя людей. Устремил глаза вверх – к ясным голубым небесам, все еще хранящим отзвуки чудесной мелодии, хранящим неземной благословенный свет.

Кажется, я говорил, что на помощь никто не придет?

Я ошибался.

– Лаларту!!! – донеслось до меня с другой стороны.

Так, расслабляться не время. С одной проблемой закончили, но другая никуда не делась. Пазузу все еще здесь – и разъярен вдесятеро против прежнего. По-моему, у него сейчас выступит кровавая пена на клюве.

– Лаларту, ты испортил мне все веселье!!! – проревел Пазузу, скрючивая пальцы. – А я уже столько веков не развлекался по-настоящему!!!

– Извини, – коротко ответил я, уходя в крутое пике.

Раздалось басовитое гудение. Меня накрыло волной чудовищного жара. Словно задело звездным протуберанцем. Я потерял равновесие, истово замахал крыльями, пытаясь удержаться в воздухе.

Однако меня тут же отпустило. Воздух задрожал, пропуская через себя демонический удар.

Двумя секундами спустя улица внизу превратилась в ад кромешный. Дюжина домов взорвалась так, словно их обстреляла дивизия минометчиков. Вверх взметнулись тучи щепок, пыли, каменного крошева. Добрая сотня людей в одно мгновение превратилась в изуродованные трупы.

Я сглотнул, понимая, что Пазузу целился не по мне. Точнее, и по мне в том числе, но главной целью был все же не я.

– Чего ты добился, скажи?! – страшно взревел Пазузу, резким сжатием кулака взрывая следующий квартал. – Тебе не понравилась моя эпидемия?! Не понравилось, что я заставляю человечье семя истреблять друг друга?! Так я истреблю их сам!!! Мне нетрудно!!! Я архидемон, в конце концов!!!

Я расправил крылья, замедляя ход. Развернулся и внимательно посмотрел на бушующего Пазузу. Пожалуй, это мой лучший шанс. Надо попробовать сейчас, пока он в таком невыразимом бешенстве. Может, и прокатит.

Несусь прямо на него, бешено вихляясь туда-сюда. Так в меня труднее прицелиться. Особенно сейчас, когда у Пазузу широко распахнут клюв и сильно топорщится перьевой веер. Крохотные крылышки на ключицах колотятся так, словно тоже пытаются принимать участие в полете.

– Лаларту!!! – прорычал архидемон, резко выбрасывая вперед руку.

Черт. Я здорово просчитался, полагая разъяренного Пазузу легкой добычей. Кажется, реакция у него даже улучшилась. Один-единственный точный выпад – и вот я уже бессильно болтаюсь, схваченный за бошку. Как куренок в руке повара.

Пазузу торжествующе заскрежетал, сдавливая мне голову. Хитин затрещал, с трудом выдерживая такое чудовищное давление. В деснице архидемона столько силищи, что хватит поднять авианосец. И сейчас он стискивает клюв все плотнее и давит, давит, давит…

Тело охватила невероятная слабость. От взъярившегося архидемона исходит страшное излучение, поглощающее силы. Руки судорожно подергиваются, движения нелепые и беспорядочные.

И тут издалека, мучительно издалека донесся чуть слышный голос:

– «При захождении же солнца все, имевшие больных различными болезнями, приводили их к Нему, и Он, возлагая на каждого из них руки, исцелял их. Выходили также и бесы из многих с криком и говорили: Ты Христос, Сын Божий»!

Хватка Пазузу разжалась. На лице архидемона отразилось нешуточное страдание – его задергало, как в лихорадке. Я выпал из когтистой лапищи и камнем полетел вниз… но превозмогая боль, все же расправил крылья, опять устремляясь к врагу.

Пазузу даже не посмотрел в мою сторону. Сейчас он поглощен другим. Крохотной фигуркой Папы Римского, указующего в его сторону перстом. Лицо Его Святейшества спокойно, взгляд без страха обращен к клокочущему демону, уста шевелятся, читая строки Писания.

И Пазузу это явно не нравится. Он не черт, не дьявол, а демон Лэнга. Ему не страшны христианские молитвы, он не боится креста и святой воды. Но он все равно нечисть. Святая благодать в такой высокой концентрации для демона – что раскаленный нож, вошедший прямо в мозг. Пазузу крючит, он сучит пальцами, яростно шипит, глядя на папу.

Однако этого все же недостаточно, чтобы уничтожить архидемона. Какой-нибудь мелкий бес тут же бы и рассыпался прахом, но Пазузу – это все-таки Пазузу. Он преодолел натиск, зло клацнул клювом и резко взмахнул крыльями, устремляясь к вершине колокольни. Магию использовать даже не пробует – демоническая сила здесь бессильна.

Но когти всегда остаются когтями.

Папа не двигается с места, бесстрашно читая молитву. Пазузу несется на него, как разогнавшийся поезд – сейчас врежется, разорвет в клочья, разметет в пыль вместе со всей колокольней!

– Стой, – слабо произнес я, выжимая из крыльев все, что там еще осталось. – Стой. Стоять, [цензура] такая!!!

Пазузу даже не чихнул в мою сторону. Плевать он на меня хотел. Ему сейчас нужно только одно – расплющить источник раздражения. Убрать боль из головы. Или где он там чувствует дискомфорт.

Не успеваю. Черт его дери, я никак не успеваю догнать Пазузу. Счет идет даже не на секунды – на доли секунды. Он несется к цели кометой, а я… я с каждым мгновением только больше отстаю.

Меня накрыло жгучим гневом. Наверное, никогда и никого еще я так не ненавидел в жизни, как сейчас этого здоровенного урода. Крылья исступленно колотятся о воздух, едва только не вылетая из суставов. Перепонка раскалилась так, что вот-вот лопнет.

– Стой… – прохрипел я, теряя сознание от страшного перенапряжения.

В голове что-то звонко выстрелило. От паха к коленям и ступням хлынула нестерпимо горячая волна. Перед глазами вспыхнул радужный огонь.

И в следующий миг я вдруг резко ускорился.

У меня будто включился форсаж. Крылья перестали двигаться вовсе – я помчался, как реактивный истребитель. Да что там истребитель – гораздо быстрее. Все звуки куда-то исчезли, воздух стал поразительно густым и плотным, изменился даже цвет неба. Такое впечатление, что время вокруг замедлилось.

По-моему, на долю секунды я развил первую космическую скорость.

А еще через мгновение все закончилось. Странные ощущения в ногах и голове исчезли, я почувствовал, что останавливаюсь…

…и врезался прямо в Пазузу.

– Ради мира и любви – сдохни!!! – взревел я, вонзая в Пазузу все когти разом.

Столкновение было на редкость болезненным. В воздухе образовалась дикая мешанина лап, хвостов и крыльев. Хриплый клекот Пазузу донесся как будто откуда-то издалека. Я поймал обеспокоенный взгляд Папы Римского – мы не долетели каких-то несколько метров! – а потом понял, что падаю.

И Пазузу тоже падает. Сцепившись в плотный клубок, мы на страшной скорости впечатались в стену колокольни. По ней пробежала глубокая трещина, на землю посыпались кирпичи. Крича и ругаясь друг на друга, мы полетели вниз.

В падении я бешено работаю когтями, разрывая Пазузу кожу и мясо. Тот страшно кричит от боли… но сам почти не сопротивляется. Точнее, сопротивляется изо всех сил, но не физически – ментально.

– Я Есмь Древний!!! – пробуравило мне мозг страшным громом. – Сгинь и пропади!!!

Ничего не произошло.

Пазузу повторил еще раз. И еще раз. А потом начал исступленно посылать в меня удар за ударом, громогласно требуя умереть, рассыпаться, исчезнуть.

Но я ничего не чувствую. Вообще ничего. Словно это самые обычные вопли, а не импульсы демонической силы.

В глазах Пазузу все сильнее разгорается непонимание, перерастающее в ужас.

– Твоя аура!.. – в исступлении вскричал демон, наконец переходя в обычную рукопашную. – Ты!.. Кто ты такой?!!

Я его уже даже не слушаю. Плевать мне сейчас на все, что он там гнусавит. Заботит другое – добраться до внутренностей этой поганой твари! Вырвать их к чертовой матери!

Страшный удар! На полной скорости мы грохнулись на крышу ратуши. Проломили ее, разумеется, подняв тучи пыли, и с бешеной силой врезались в мраморный пол. Мне в спину вонзился угол тяжелой дубовой скамьи, Пазузу тоже трясет головой, пытаясь прийти в себя.

– Лаларту… – слабо клекочет он, опираясь лапищами об пол. – Так ты все-таки Лаларту, значит…

– Ни хрена подобного… – так же слабо прохрипел я, кое-как принимая вертикальное положение.

Я здорово изранил Пазузу. Но повреждения на глазах исчезают. Раны затягиваются, как будто мой враг состоит из жидкой смолы.

Но это уже не имеет значения. Потому что я весь заляпан его кровью. Она стекает с каждого когтя. В ней испачкан хвост и головной гребень.

Просто зашибись.

– Лаларту… – повторил Пазузу, пристально в меня всматриваясь. – Нет. Нет, ты не Лаларту. На секунду мне показалось, что твоя аура… нет, просто показалось. Все снова так, как раньше. Не знаю, откуда у тебя вдруг взялась мощь Лаларту, но ее больше нет. Значит, сейчас я тебя просто раздавлю.

– Может, поспорим? – хмыкнул я, резким движением выхватывая из кармана ковчежец Инанны.

Пазузу опустил взгляд. Недоуменно моргнул круглыми совиными глазищами. Приоткрыл клыкастый клюв, намереваясь что-то сказать или спросить…

Но тут на дно шкатулки упало несколько алых капель.

– Скажи миру пока, – прохрипел я, вытягивая руку.

Пазузу истошно завопил. Заскреб когтями по полу, безуспешно пытаясь сопротивляться. Неудержимая сила повлекла его ко мне, заставляя испускать вой раненой волчицы.

– Нет, нет, нет, ни за что-о-о-о-о-о-о!.. – заверещал Пазузу удивительно тоненьким голоском. – Я не хочу опять в тюрьму-у-у-у-у-у-у!..

Он вытянулся. Истончился. Перекрутился штопором, словно отражение в кривом зеркале.

А потом его просто втянуло в ковчежец Инанны. Как грязь всасывается в пылесос.

И крышка захлопнулась.

Глава 39

Я подбросил на ладони крохотную шкатулку. Шкатулку, заключившую в себе одного из архидемонов Лэнга. Внутри что-то тихо скребется и ругается на Наг-Сотхе. Пазузу явно не нравится находиться там, где он находится.

– А неплохо все-таки получилось, – вслух произнес я. – Душевно, можно сказать. Эх, вот если б еще нашу Думу можно было в какую-нибудь баночку запихать… и закопать поглубже… в полном составе… во главе со спикером…

Мечты, мечты. С людьми так не получится. Человек – существо сугубо материальное, он не может уменьшиться до микроскопических размеров, как демон.

Жаль, конечно.

– Выпусти меня! – приглушенно донеслось из шкатулки. – Выпусти!

– Не-а, не выпущу, – лениво ответил я.

– Почему?

– Потому что ты сволочь. С какой радости мне тебя выпускать?

Тоже нашел дурака – выпусти его. Сейчас все брошу и выпущу. А зачем ловил тогда, спрашивается?

Не тратя больше времени на препирания, я запихал шкатулку поглубже в карман. Злосчастные штаны, которыми я уже и не помню где разжился, здорово пострадали за последние часы, но пока еще держатся. Хорошая материя, прочная. И фасон вполне приличный, хотя и средневековый.

Итак, вот она, значит, какая – ромецианская ратуша? Ничего особенного. В этом городе данный орган самоуправления присутствует больше для галочки. Тут решаются всякие бытовые вопросы типа уборки улиц и проблем с канализацией. Настоящие власти заседают в Ватикане.

Кажется, мы с Пазузу проломили крышу главного зала. Просторное светлое помещение со множеством мозаичных окон, мраморный пол, колонны. Вдоль стен – картины и застекленные полки с книгами, пергаментными свитками, драгоценными украшениями. Наверное, что-то вроде Ленинской комнаты.

Надо прикинуть, что делать дальше. Пазузу пока что может полежать у меня в кармане – ничего ему там не сделается. Сейчас есть другие животрепещущие вопросы.

Полагаю, в первую очередь нужно вернуться за папой. Не уверен, что он сможет спуститься с колокольни без посторонней помощи – мы с Пазузу ее здорово покорежили. Хорошо, что она построена с большим запасом прочности, а то бы точно рухнула.

– Патрон, а мы тут, кажется, не одни… – осторожно прозвучало в голове.

Я уже и сам вижу. Чувство Направления молчит, но уши не обманывают. Я слышу из коридора приглушенные звуки шагов. Кто-то идет сюда. Скорее всего, привлеченный шумом.

Значит, в ратуше есть как минимум один человек. И это довольно странно – охваченные безумием горожане инстинктивно высыпали на улицы, в помещениях почти никого не осталось.

А еще более странно то, что незнакомец не ощущается Направлением. Это может означать только одно – принадлежность к чародейской братии. Но все законные ромецианские чародеи сейчас в своем университете. Что же до незаконных…

В общем, я догадываюсь, кто у нас здесь. Нетрудно догадаться. Пазузу командовал армией шатиров, сидя на самом высотном здании в городе. Колокольне Благовещения. Можно предположить, что в ратуше, к которой эта колокольня пристроена, устроил штаб его главный сообщник.

Дверь со скрипом растворилась. На свет вышел человек. Совершенно обычный человек в добротном костюме, со множеством черных точек на лице.

Эль Кориано.

При виде меня кардинал-расстрига побледнел, как стираное полотно. Пошарил вокруг глазами, явно что-то ища. Потом тревожно скривил губы и произнес:

– Ты… ты демон.

– Потрясающая дедукция, Холмс, – язвительно ответил я, делая шаг вперед. – Что навело вас на такое сложное умозаключение?

– Ты демон, – не слушая меня, повторил эль Кориано. – Но не тот. Где другой демон?

– Какой другой? – прикинулся дурачком я.

– Другой. Высокий. Ростом почти с огра. С огромными крыльями и хвостом. Рук всего две и глаза только два. Лупоглазый. На морде клюв. На затылке пучок разноцветных перьев. На груди пара крошечных крылышек.

– Какой великолепный фоторобот! – снова отвесил комплимент я. – Прямо как живой перед глазами предстал!

– Отвечай мне, где второй демон?! – начал кипятиться эль Кориано.

– Нету его. Ушел. Совсем ушел.

– Куда ушел?!

– На кудыкину гору.

– Ты что, хочешь сказать, что ты его… – начал догадываться экс-кардинал.

– Угу. Правильно. Твой начальник у меня вот здесь, в коробочке.

– Он не был моим начальником, – сухо ответил эль Кориано. – Я приказывал ему, а не он мне.

Этому я удивился. Насколько я успел узнать Пазузу, он натура свободолюбивая. Если и подчиняется кому-то, то только в силу веских причин.

Все-таки интересно, как же эти двое снюхались?

Передо мной дилемма. Замочить эль Кориано сразу же, не вступая в беседу, или все-таки сначала расспросить о житье-бытье? С одной стороны, у него может быть важная информация, с другой – тип он довольно опасный, способный на всякие пакости. Телепортироваться, опять же, умеет. А ну как сбежит?

Проблема выбора, вечно эта проблема выбора…

Надо сказать, я колебался. Довольно долго колебался.

Почти четверть секунды.

– Слушай, у тебя недосмотренных сериалов не осталось? – вежливо спросил я, выщелкивая когти из пазух.

– Что?.. Каких еще…

– Надеюсь, что не осталось. Потому что ты их не досмотришь.

Не думаю, что эль Кориано понял, о чем я говорю. Но общий смысл вполне уловил. Во взгляде бывшего кардинала появились отвращение, страх, ненависть. Он попятился, инстинктивно прикрываясь руками, и зло прошипел:

– Ты что, собираешься убить меня, проклятый выродок?!

– Да. И этот грех мне уже отпустили.

Эль Кориано скривился так, словно надкусил лимон вместо апельсина. Его ладони плотно сжались… а потом правая разжалась. И в ней оказался длинный, украшенный самоцветами кинжал. Секунду назад его там не было. Я готов поклясться, что экс-кардинал не прикасался к своей одежде. Он не мог выхватить оружие из потайного кармана или еще откуда-нибудь.

Значит, опять колдовство. Надо быть поосторожнее – вдруг этот кинжал не просто кинжал? Обычное железо не оставит на моем хитине даже царапины, но зачарованное – совсем другое дело. Встречаются клинки, способные разрезать танк, как батон колбасы.

Некоторые – даже на расстоянии.

– Неплохой ножичек, – прохрипел я, демонстративно перебирая всеми когтями разом. – Но у меня таких… да сам сосчитай, если интересно.

– Тридцать четыре, – окинул меня быстрым взглядом эль Кориано. – Не так уж и много.

У меня прямо плечи опустились. Плохо, когда арифметику в школе преподают через задницу. Уже во второй раз мои когти не могут сосчитать правильно. И если эльфийскую старушку еще можно понять – ну не разглядела без очков, сколько у меня пальцев – то этот вообще в какие-то дебри забрался.

Вот как он умудрился получить тридцать четыре?

– Сорок два, – процедил я, делая резкий рывок.

Высокая скорость – верный союзник против колдуна. У них часто бывают проблемы с реакцией. Слишком много времени проводят в лаборатории, и слишком мало – на спортплощадке. Физическое развитие среднестатистического волшебника оставляет желать лучшего.

Но зато в его рукаве целая куча подлых трюков. Я убедился в этом, как только нанес первый удар. Семь когтей рассекли только воздух… воздух и плавающее в нем изображение. Колдовской мираж, в точности повторяющий эль Кориано.

– Ахха!.. – раздалось сзади.

В спину ударили кинжалом. Проклятый колдун оставил на месте себя иллюзию, а сам телепортировался мне за спину, откуда и напал.

К счастью, его оружие оказалось самым обыкновенным. Лезвие лишь скользнуло по хитину, не оставив и царапины. А в следующий миг в воздухе хлестнул длиннющий хлыст – ядовитое жало устремилось точно в горло колдуну.

Но тот снова успел ускользнуть. Резко повернувшись, я увидел лишь очередную иллюзию, проткнутую моим хвостом. Эль Кориано исчез.

Замираю неподвижно, медленно вращаясь вокруг своей оси. Направление не чувствует врага. Остается полагаться на зрение и слух.

Стандартным методам телепортации обычно сопутствует своеобразное «бумканье». Когда исчезаешь – воздух устремляется на освободившееся место. Когда появляешься – воздух расходится в разные стороны. Бум-м-м!.. Или пф-ф-ф!..

Но любого результата можно добиться сотней разных путей. Эль Кориано использует другой метод, совершенно бесшумный. Как мне рассказывали, при нем перемещение происходит не мгновенно, а с некоторым замедлением. Объект как бы «растворяется» в одной точке, одновременно «сгущаясь» в другой. Звук если и присутствует, то очень-очень слабый, почти неслышный.

Мне казалось, что мои рассуждения вполне логичны. Но я в этом усомнился, когда плечо пронзило острой болью. Из него на мгновение высунулась тончайшая полупрозрачная струна… и тут же втянулась обратно.

Я резко развернулся, капая на пол черной слизью. Никого. Но прямо из пустоты снова вылетела такая же струна – я дернулся, уходя влево, и начал сверлить взглядом пространство. Только стены и воздух.

Эль Кориано. Эти струны ужасно похожи на те, которыми стрелял жареный ягненок на злосчастном банкете. Но на сей раз я не вижу никаких продуктов питания, откуда они могли бы вылетать. Прямо из воздуха… из воздуха…

А вот и еще одна! Экс-кардинал явно недооценивает реакцию яцхена. Первой он меня проткнул – я не ожидал нападения. От второй я увернулся. Но третью… третью я перехватил на подлете!

Я не стал хватать эту «струну» ладонью. Слишком уж тонкая, почти невидимая. Нет, я просто нанес резкий удар когтями, одновременно изгибаясь вполоборота, чтобы не оказаться пораненным.

Отрезанные кусочки колдовского оружия посыпались на пол. Остальное втянулось обратно и исчезло. А в пустоте послышался болезненный вскрик. Кажется, я причинил кому-то сильную боль.

И тут меня осенило. Внезапно дошло, что эль Кориано вовсе не телепортировался. Ни там, на банкете, ни здесь. С чего я вообще взял, что он применял телепортацию? Есть ведь и другие способы исчезать и появляться. Например… например, становиться невидимым.

Да, несомненно. Все очень просто. Этот гад оставлял вместо себя иллюзию, а сам становился невидимым и быстренько перебегал на другое место.

Думаю, уже в самом начале разговора я обращался к миражу. Призрачному «отражению» настоящего эль Кориано. Сам же он в это время осторожно заходил мне за спину.

Скажете, что мираж разговаривал? Какие, право, пустяки. Посылать свой голос в другое место – элементарщина. Это даже без магии возможно – слышали о чревовещателях?

Перемещаться совершенно бесшумно – тоже пустяк. Иллюзии бывают не только зрительные, но и слуховые, а кроме невидимости существует еще и неслышимость. Соорудить вокруг себя кокон полной беззвучности – это из азбуки для начинающих. Эльфы, вон, умеют это уже в раннем детстве.

Но теперь надо как-то выловить этого невидимку. Невидимый, неслышимый, неосязаемый для Направления… да, такого поймать непросто. Остается дожидаться следующей атаки и надеяться, что враг не надумает сбежать.

– Ау-у!.. – позвал я, прикладывая ладони ко рту рупором. Рупор получился длинный – из шести ладоней. – Ау-у-у!.. Аюшки!.. Ваше бывшее преосвященство!.. Вы еще тута или уже сдриснули?.. Если сдриснули, так вы не молчите, прямо об этом скажите! Чтоб мне глаза не выплакать, вас дожидаючи!

И ничего. Ни звука, ни шороха. Не говоря уж о нормальной человеческой речи.

Не то чтобы я ожидал немедленного ответа. Не ожидал, разумеется. Но эль Кориано все же мог бы как-то отреагировать.

Если, конечно, он все еще здесь.

Скрипучее шуршание. Я опустил глаза и с недоумением воззрился на торчащий в полу нож. Секундой раньше его там не было. Самый обыкновенный нож на первый взгляд… но самые обыкновенные ножи не режут мрамор.

Только что все это может значить? Зачем эль Кориано воткнул нож в пол? Почему не в меня?

И тут появился он сам. Вырос прямо передо мной, совершенно беззвучно. Нас разделяет метров пять – хватит одного хорошего прыжка.

Я, конечно, сразу же прыгнул. Глупо не воспользоваться представившейся возможностью. Резкий рывок…

– Уй-й-й!.. – невольно вырвалось из меня.

Ужасно странное ощущение. Мне не удалось прыгнуть. Я… я как будто застрял. Так было бы, если б меня привязали веревкой к стене. Машу руками, тянусь вперед… и не могу продвинуться ни на сантиметр.

Косясь на презрительно щурящегося эль Кориано, я выпрямился. Больше не пытаясь прыгать, просто осторожно шагнул… точнее, попытался шагнуть. Нога послушно поднялась, переместилась немного вперед, но остальное тело наотрез отказалось за ней следовать.

Я бессильно подергался, скрипя зубами. По-прежнему ничего. Такое впечатление, что меня и в самом деле посадили на привязь.

И тут я снова обратил внимание на загадочный нож. Он по-прежнему воткнут в пол по самую рукоять. И… и не просто в пол. Там, где он воткнут, лежит моя тень. При этом освещении она довольно блеклая, но вполне различимая.

Нож вошел в самую середину груди.

Я помахал руками, подвигал ногами – тень послушно повторила каждое движение. Но стоило мне попытаться сдвинуться целиком… и тень как будто прилипла к месту. А вместе с ней прилип и я.

Кажется, я понял фишку. Каким-то заковыристым способом колдун прибил к полу мою тень. Тень не может сдвинуться. А значит, я тоже вынужден оставаться там, где я есть.

Что делать в такой ситуации? Элементарно – выдернуть нож. Руками я не дотягиваюсь, но у меня же есть еще и хвост! Двухметровой длины, между прочим. Со свистом стреляю им, обхватываю рукоять, словно веревкой, и… и… и…

Блин. Не выходит. У хвоста недостает силы, чтобы выдернуть проклятый ножик. Слишком плотно вошел.

Руками я бы смог, но руками не дотягиваюсь. А у хвоста недостает силы. Блин.

Что еще у меня есть дистанционного?.. О! Кислота! Разеваю пошире рот и с силой харкаю. Едко-зеленый шмат попадает точно в цель, накрывая рукоять ножа. Пш-ш-ш-ш-ш… какой приятный звук в данной ситуации.

Блин. Снова неудача. Зачарованный нож даже не потускнел. Что же до мраморного покрытия, то оно попортилось, и попортилось изрядно. Пол все еще дымится, в нем одно за другим появляются углубления, ямки, рытвины. Но этого недостаточно, чтобы нож вывалился – по-прежнему держится очень прочно.

Возможно, еще несколько плевков сумеют настолько испортить пол, чтобы колдовство перестало действовать. Но я не уверен, что смогу их сделать. Во время боя с Пазузу я выдал не один плевок. Мой внутренний боекомплект почти исчерпан – нужно ждать часы, пока восстановится.

Думаю, меня хватит еще на один выстрел. Не больше. А этого совершенно точно недостаточно. Значит, нужно придумывать что-то еще.

Рассказывалось о моей борьбе с магическим ножом довольно долго, но времени она заняла всего ничего. От силы минуту. Убедившись в тщетности всех попыток, я повернулся к эль Кориано. Убью его последним плевком, а потом прыгну в другой мир…

– Не получится, патрон, – резко перебил Рабан. – Пока тебя держит магическая печать – ничего не получится. Можно даже не пробовать.

– Точно уверен?

– Точно, точно. Помнишь же, как тебя удерживали в магических кругах? Тут такой же принцип.

Одно другого хуже. Значит, даже если я прикончу эль Кориано… хотя подождите-ка. Колдовство часто рассеивается, если убить того, кто его наложил. Вполне возможно, что чары спадут, если…

Но тут поток моих мыслей словно врезался в плотину. Эль Кориано отнюдь не терял времени даром. Он снова исчез.

Точнее, не исчез. По-прежнему стоит у стены.

Вдесятером.

Десять совершенно одинаковых эль Кориано.

Ну и какой из них настоящий? Если, конечно, среди них вообще есть настоящий.

Одиннадцатый.

Двенадцатый.

Тринадцатый.

Четырнадцатый.

Эти поганцы размножаются, как вирусная колония!

Бешено вращаюсь всем телом, едва успевая замечать новых эль Кориано. Их уже… да хрен с ними, я давно сбился со счета. Они заполняют уже весь зал – добрых полсотни совершенно одинаковых озлобленных мужиков.

Они все хотят меня убить.

Кажется, новые наконец перестали появляться. Эль Кориано то ли выдохся, то ли решил, что достаточно. Думаю, второе – в зале уже попросту нет свободного места. Только большой круг, в центре которого я.

Все эль Кориано одновременно подняли руку. Левую. Я напрягся, уже догадываясь, что последует.

Пронзительный свист! Из полусотни запястий вылетело полсотни тончайших полупрозрачных струн! И все прямо в меня! Я бешено заметался, понимая, что никаким образом не смогу увернуться от всех…

Живот пронзило острой болью. Словно проткнули раскаленным прутом. Я захрипел, зажимая отверстие – ладонь испачкалась в черной слизи.

Думаю, если бы в меня вонзились все пятьдесят «струн», я бы умер. Или, по крайней мере, очень хреново бы себя почувствовал. Но, к счастью, настоящая среди них всех только одна. Та, которой стреляет настоящий эль Кориано. Остальные – просто бесплотные иллюзии, не способные причинить никакого вреда.

Но проблема в том, что я не знаю, какая настоящая. К тому же иллюзорные двойники отнюдь не стоят неподвижно – мельтешат, поминутно меняются местами, сбивая с толку. Я не знаю, откуда последует удар. Не знаю, где в этой куче призраков реальный враг. Даже моя яцхеновская реакция не справляется с таким количеством отвлекающих атак.

Единственное, что я могу и должен делать – беречь голову. Это мое самое слабое место. Если колдовская струна пронзит мозг, я почти наверняка умру.

Поэтому я вскинул руки повыше. Рук шесть – могу поймать шесть струн. Буду ловить те, которые угрожают попасть в голову. Остальные… что ж, остальными частями тела придется пренебречь. Регенерация у меня превосходная, раны заживают почти мгновенно. А боль можно и перетерпеть.

В меня со свистом вонзилась еще одна струна. На сей раз – прямо в спину, между лопаток. Если бы у меня были лопатки, конечно.

Я резко развернулся, бешено шаря глазами. Какой из них? Какой из этих совершенно одинаковых лже-кардиналов настоящий? Если я сумею его отличить, то по крайней мере смогу успешно защищаться. Судя по всему, ему больно, когда эти странные «струны» перерезают… а может, он использует собственные жилы?!

Все-таки в колдовстве я чайник – нахватался там-сям всякого-разного, но глубоких знаний нет и в помине. А сейчас они очень даже пригодились бы…

– На хрена ты заключил сделку с демоном?! – воскликнул я, шаря глазами по окружившей меня толпе. – Ты же священнослужитель, черт тебя дери! Разжалованный, но все-таки!

Честно говоря, я не ожидаю, что противник ответит. С его стороны это было бы довольно глупо – раскрыв рот, он тем самым себя выдаст.

Но попробовать-то можно, верно?

– У меня не было выбора! – зло крикнул эль Кориано. – Мне пришлось! Пришлось пойти на союз с малым злом, чтобы одолеть великое!

Надо же, получилось. Ответил. Только мне от этого ни тепло, ни холодно – все двойники шевелят губами в унисон. А голос как бы рассеян по всему залу – совершенно непонятно, откуда исходит.

И к тому же в меня снова выстрелили. Снова полсотни этих отвратительных «струн», из которых только одна настоящая.

Впилась прямо в пах.

– Что ты называешь великим злом?! – рявкнул я, болезненно скрипя зубами.

– То, что творится сейчас в мире! Все происходящее, все! Все мерзкое, нечистое, нечеловеческое! Мир погряз в грехе, погряз в скверне – и я стану тем, кто его очистит! Все, что я делаю – только ради очищения от скверны!

– Очищения, говоришь?! – начал закипать я. – Значит, это ради очищения ты отдал Ромецию на съедение Пазузу?!

– Да! Чтобы очистить ее от греха! Все предопределено, все предначертано свыше! Путь каждого человека к спасению или вечным мукам установлен еще до его рождения! Божья кара неотвратима! Я лишь осуществляю ее над теми, кто изначально проклят! Я очищаю мир от зла!

– А то, что делаешь ты сам?! Это, по-твоему, не зло?!

– Меньшее! – в отчаянии выкрикнул эль Кориано. – Гораздо меньшее! У меня не было выбора, понимаешь ты это?! Иногда приходится идти на такие меры! Приходится заключать союз с малым злом, чтобы одолеть великое! Можно даже сказать, что я творю добро!

– Добро?! – прохрипел я, вспоминая бойню на улицах и хохочущего Пазузу. – Ты называешь это добром?!!

– Добро и зло относительны! – истошно закричал эль Кориано.

– Да, именно таков девиз всех лицемерных выродков, – ледяным голосом произнес я. – Ужасно не хочется признавать правду, верно? Не хочется глядеть самому себе в лицо? Вот и придумываем себе заковыристые оправдания – лишь бы как-то заткнуть совесть. Но правда в том, что твой мозг – это воспаленный мозг фанатика! Охваченный одной-единственной дурной идеей – истребить все нечистое – ты сам не заметил, как предал своих товарищей! Предал своих прихожан! Предал Церковь!! Предал Бога!!!

– Нет!!! – бешено завизжал эль Кориано. – Нет, никогда!!! Я по-прежнему Его верный слуга!!! Я делаю только то, что хочет Он!!! Я слышу голос в своей голове!!!

– Я тоже слышу голос в своей голове!!! – что есть мочи захрипел я, брызгая кислотной слюной. – Но это не Бог!!! Это всего лишь моя шизофрения!!!

И тут во мне снова что-то всколыхнулось. В животе словно загорелся пожар – так горячо там вдруг стало. Бурный, кипящий комок прокатился по груди и горлу, поднимаясь к гортани…

– БУАРРРРРРРРРРР!!! – исторг из себя я.

Из пасти выплеснулся настоящий столб кипящей, пенящейся кислоты. Он просто развеял по ветру десяток иллюзорных эль Кориано и ударился в стену… ударился, прожигая в ней круглое отверстие. Каменная стена толщиной в локоть исчезла, словно ее не было.

Бешеный напор не утихает. Торопясь, пока не прошел этот диковинный прилив сил, я перевел кислотный штурм левее… правее… выше… уничтожая стены, взрывая в пыль окна, заставляя крышу покачнуться и накрениться…

…а потом рухнуть.

Не всю. Частично. Все-таки здание ратуши построили на совесть – после моих атак оно выглядит обстрелянным из пушки, но по-прежнему держится. Однако в крыше образовалась огромная дыра, в которую заглянуло солнце…

…и я вдруг почувствовал, что могу двигаться. Освещение изменилось. Зал залит солнечным светом, лучи падают прямо сверху, и тени заметно сместились.

Теперь колдовской нож торчит в ничем не примечательном участке пола.

Шторм в груди утих. Во рту стало сухо, как в пустыне. Наверное, я еще очень долго не смогу выдавить из себя ни капельки кислоты.

Но мне это больше и не нужно. Не тратя времени даром, не давая эль Кориано опомниться, я с бешеной скоростью ринулся вперед. Когти всех шести рук свищут с невероятной частотой, рассекая иллюзорных двойников, ища того единственного, что реален.

– Все равно никуда не денешься! – прохрипел я, вертясь волчком. – Сдавайся или умри! Лучше умри!

– О-о!.. – вдруг жалобно послышалось в воздухе.

Я замер на месте. Десятки иллюзий мгновенно пропали, как не было. Зато передо мной проявился их хозяин – болезненно хрипящий эль Кориано. Оказывается, его даже не было среди этих призраков. Он по-прежнему оставался невидимкой.

Одна из моих бешено мельтешащих рук вошла бедолаге точно в живот. Когти с легкостью прорвали кожу и внутренности. Даже захоти я сейчас пощадить эль Кориано, после такой раны он уже не выживет.

– Я все равно был прав!.. – выдавил умирающий, из последних сил плюя мне в глаза. – Ты можешь убить меня, но не правду!.. Однажды мое дело продолжит другой!..

Не хочется мне его щадить. Это лицо, испещренное черными точками, вызывает жгучее омерзение – словно огромная мокрица в человечьем обличье.

Я зло оскалился, крепко сжал ладонь, захватывая все, что в нее попало, и прохрипел:

– Твоим кишкам нужна свобода!..

Потом я выдернул руку.

Глава 40

Бывший кардинал эль Кориано упал замертво. Не глядя на окровавленный труп с уродливой дырой в животе, я брезгливо вытер ладонь о штанину.

Похоже, все наконец-то закончилось. Пазузу запечатан, его сообщник-колдун погиб. Теперь хорошо бы немного отдохнуть и перекусить. Насыщенный день выдался, как ни посмотри. Иные люди за всю жизнь не переживают столько, сколько я за сегодня.

– Эй, выпусти меня! Выпусти! – послышалось из кармана.

– Да заглохни ты уже! – возмутился я. – Будешь на мозги капать – выброшу куда-нибудь в океан! Или закопаю.

Кстати, а что мне все-таки с ним делать? Не таскать же вечно в кармане. Может, в самом деле закопать поглубже? Или попробовать уничтожить вместе со шкатулкой?

При случае обдумаю это всесторонне. Посоветуюсь со знающими людьми, прикину, что и как. А уж потом приму решение.

Ну все, больше мне здесь делать нечего. Эвона я как все вокруг раскурочил. Буквально камня на камня не осталось. Пролом в стене такой, что слоновья упряжка пройдет. В камне прожжены огромные дыры, края до сих пор дымятся.

Надо будет прислать кого-нибудь позаботиться о трупе эль Кориано. Его, наверное, сжечь положено, а то мало ли что. Вдруг исхитрится ожить? Колдуны, они такие…

Мысли внезапно застопорились. Труп бывшего кардинала, словно отвечая моим опасениям, резко дернулся.

Я досадливо сплюнул, выпуская когти. Вот ведь не было печали. Никто, положительно никто не желает подыхать с первого раза. Обязательно оживают и снова начинают гадить.

Зла не хватает.

Однако труп ведет себя как-то странно. Ничуть не похоже, что он собирается подняться на ноги. Скорее выглядит так, будто его кто-то пихает снизу. Палкой или еще чем.

Я осторожно сделал шаг вперед. Очень-очень осторожно. Мало ли что этот колдун наворожил перед смертью? Вдруг вмонтировал в себя систему самоуничтожения? Чтоб, значит, отомстить потенциальному убийце.

Из дыры в животе покойного брызнул яркий свет. Я еще сильнее уверился в своем предположении. Невольно шагнул назад, не отрывая взгляда от чертова колдуна. За что я их особенно не люблю, так это за непредсказуемость. Обязательно преподнесут какой-нибудь гаденький сюрприз.

Дыра расширилась. Труп разбух, словно поднимающееся тесто, а потом разошелся посередине.

И из него высунулась рука.

Не человеческая рука. Совсем не человеческая. Длинная, грязно-бежевого цвета, без локтя, изгибающаяся на манер шланга. Вместо пальцев – четыре толстых жирных щупальца, похожие на личинок майского жука. Почти как осьминожьи, только вместо присосок – множество острых черных шипов.

Омерзительная штуковина слепо пошарила в воздухе, спустилась пониже и оперлась об пол. Злосчастного эль Кориано расперло еще сильнее. Он окончательно утратил сходство с человеком, напоминая теперь скорее медузу, выброшенную на берег. А из его останков начало выбираться… нечто.

Я наблюдал за этим жутким процессом, не произнося ни слова, не двигаясь с места. Ноги словно превратились в камень. В горле встал комок. От выбирающегося на свет чудовища веет чем-то таким… таким… не уверен, чем именно, но это что-то донельзя страшное. Пазузу даже в худшие свои моменты не производил и малой доли такого впечатления.

– Патрон, да Пазузу по сравнению с ним хомячок!.. – в ужасе простонал Рабан. – Эта тварь будет покруче Йог-Сотхотха! Надо сматываться, пока не поздно!

– Кто это такой? – чуть слышно прошептал я.

– Это Ррогалдрон.

Ну что тут скажешь? Новость из разряда тех, которые порой приводят к испачканным штанам. У меня нервы крепкие, навидался я всякого, к демонам мне не привыкать, так что в панику впадать не собираюсь. Но морозец по спине пробежал, врать не стану. Сами представьте себя на моем месте.

Итак, вот он какой, значит. Ррогалдрон, Темный Падишах Голюса. На вид – редкостная гадость. Огромный, жирный, лоснящийся, капающий слизью. Вместо ног толстый подергивающийся хвост, как у личинки. Головы нет совсем – на груди огромная круглая пасть с тремя рядами зубов, по бокам туловища двенадцать красных глаз-вишенок. В правой руке длинный золотой трезубец… хотя нет, скорее четырезубец. Четыре зубца.

– Здравствуйте, Ррогалдрон Батькович, – осторожно произнес я, изо всех сил стараясь не шевелиться. – Как здоровье, как детки? Надолго ли к нам?

Лучше его не раздражать. Не знаю, чего он сюда приперся, но пока я это не выясню, буду вежливым и миролюбивым, как дипломат на официальном приеме.

Может, он просто так заглянул, на огонек? Узнает последние новости, посидит в кафетерии, выпьет чашечку эспрессо – и домой, в Голюс?

Хорошо было бы…

– Ты… – медленно прогудел Ррогалдрон, обращая ко мне все двенадцать глаз. – Ты… Кто ты есть?

– Можно просто Олег, – быстро ответил я. – Будем знакомы. Я тут проездом. Случайно.

– Это ты убил Моего слугу?

Странно он разговаривает. Пасть вообще не шевелится – так и остается открытой во всю ширь. Языка внутри не видно. Трубный голос явно исходит не изо рта, а откуда-то… черт его знает, откуда. Прямо из-под пола, что ли? Такое впечатление, что за Ррогалдрона говорит кто-то другой, находящийся где-то у меня под ногами.

И тут до меня дошел смысл вопроса. Я бросил быстрый взгляд на бренные останки эль Кориано и вежливо переспросил:

– Слугу?.. Вы вот про этого прокисшего товарища?.. – указал на труп я.

– Да.

– А я… ну, я как бы не знал, что он вам служил, Ррогалдрон Батькович…

– Мне. Ведомый гневом, гордыней и завистью, этот человек заключил со Мной договор. Я оставил на его лике Свой знак, – пошевелил пальцами-щупальцами Ррогалдрон. – Я дал ему могущество и способ исполнить задуманное. Я свел его с демоном-чужаком, вторгшимся в этот мир из-за Кромки. Я помог этому демону сбросить былые оковы и отдал его в услужение Моему слуге. Убив его, ты тем самым призвал Меня.

– Шибко извиняюсь. Откуда ж я знал?

– Не имеет значения, знал ли ты. Произошедшее произошло и уже не изменится. Я здесь.

Мысленно я обругал эль Кориано по матери. Нехорошо так об усопшем, но покойничек оказался даже большей гнидой, чем я думал. Не только с Пазузу скорешился, но и к самому Ррогалдрону в шестерки записался.

И после этого еще смел кого-то обвинять в нехорошем поведении. Бывают же нахалы на свете.

Хотя, конечно, Гитлер тоже искренне верил, что борется за правое дело…

– Ррогалдрон Батькович, а можно поинтересоваться вашими дальнейшими планами? – осторожно спросил я. – Вы что делать планируете по поводу случившегося?

– Карать, – равнодушно ответил Ррогалдрон.

Вот дерьмо. А я так надеялся, что он хряпнет рюмку за упокой своего сотрудника и этим ограничится. Но не судьба, видно.

– А кого карать? – грустно уточнил я. – Меня?

– Тебя. И весь этот город. Я уничтожу его полностью.

– Э, Ррогалдрон Батькович, не надо рубить сплеча! – запротестовал я. – Меня – ладно, понятно, где-то даже справедливо. Хотя я извинился. Вы это учтите, когда будете принимать окончательное решение. Если кто-то извиняется, его надо прощать. А город в любом случае ни при чем! При чем тут город? Вы уж помягче как-нибудь, Ррогалдрон Батькович! Может, просто штраф возьмете?..

– Нет. Если уж Я явился сюда, то свершу акт устрашения. Это будет уроком смертным червям. Назиданием на будущее. Этим городом Я ограничусь, ибо Мне чужда бессмысленная жестокость, но его Я уничтожу целиком и полностью. Керлай’крлай’алй’кльиллья’рл’айль’йлья’хышшщь’лльоёё.

– Это что значит? – не удержался я.

– Просто древнее изречение. Хорошо подходит к случаю.

– А перевод можно?

– Я не смогу выразить это в понятных тебе словах. Просто знай, что это изречение доказывает неизбежность Моей кары и бессмысленность попыток ее избежать. Я начну с тебя, маленький демон. Готов ли ты предстать перед Вечностью?

– Не готов, – с удивительной скоростью ответил я. – Требуется подготовка.

– Сколько времени тебе нужно?

– Чтобы предстать перед Вечностью?.. Вечность! Быстрее подготовиться не получится.

– Я дам тебе сорок ударов сердца, – равнодушно произнес Ррогалдрон. – Можешь готовиться в течение этого времени.

– У меня нет сердца!

– Уже только тридцать ударов.

– А можно выбрать, какой смертью умереть? – отчаянно спросил я.

– Нет.

– Почему?

– Потому что вы всегда выбираете смерть от старости. Мне нетрудно это устроить, но однообразие начинает надоедать. Каждый раз с удивлением спрашиваю Себя – неужели смертные черви настолько плохого обо Мне мнения, что надеются обхитрить этой седобородой уловкой? Видно, история ничему их не учит.

Настроение упало ниже плинтуса. Я ведь как раз и рассчитывал заказать смерть от старости.

Ничего не поделаешь, каждый мнит себя первооткрывателем…

– Твое время истекло, – холодно сообщил Ррогалдрон.

Я дернулся, сам толком не зная, что собираюсь делать. А в следующий миг меня накрыло теплой волной слабости. Такой легкой, расслабляющей, даже приятной слабости. Ноги подкосились, руки отнялись. Я упал на пол, не в силах шевельнуться. Рабан, мой единственный шанс спастись, ускользнуть в другой мир, вообще не подает голоса.

Мысли мчатся со свистом. Большая часть тела уже не чувствуется. Жизнь просто улетучивается. Наверное, что-то подобное испытываешь, сидя с перерезанными венами в горячей ванне. Я где-то слышал, что это самый приятный способ самоубийства.

Скорее всего, я сейчас умру. В последнее время эта мысль стала до смешного привычной. Представляю себе Смерть, раз за разом являющуюся за одним яцхеном, расчехляющую косу… но в последний момент досадливо удаляющуюся.

Но в этот раз, похоже, старуха с косой все-таки получит свое. Что ж, одно утешение – я сделал все, что мог. Мне не в чем себя упрекнуть – знал, на что иду. Поступал совершенно осознанно, прекрасно понимая, что вряд ли выживу.

Пришло время посмотреть, что ждет на другой стороне. Очень хочется надеяться на что-нибудь хорошее.

Слышишь ли Ты меня сейчас, Господи? Найдется ли в садах Твоих уголок для одного ничтожного яцхена?

Думаю, скоро мы это выясним.

Этот бурный поток мыслей промелькнул за какую-то секунду. Хорошо хоть, вся прошедшая жизнь перед глазами не пронеслась – не особо хочется смотреть повторный показ. Мне и премьерного вполне хватило.

– Оставь тварь сию, ибо нет власти твоей над ней, – послышался холодный голос.

Я с трудом сконцентрировал взгляд и внезапно понял, что снова могу двигаться. Через обвалившуюся стену переступил человек в белой рясе с низко надвинутым капюшоном. Следом за ним – еще восемь монахов-доминиканцев, молча рассредоточившиеся вдоль стен.

Ррогалдрон обратил к новоприбывшим взгляд всех двенадцати глаз. Разверстая пасть даже не шевельнулась, но зал вновь наполнился трубным ревом:

– Я Ррогалдрон, из шести Темных Падишахов Голюса. Кто ты есть, что осмеливаешься противостоять Мне?

– Я простой великий инквизитор, – бесстрашно шагнул вперед Торквемада, откидывая капюшон. – И мне нет дела до того, кто ты и что ты. Ты враг нашего Господа и нашей Церкви, и это все, что потребно знать ордену святого Доминика. Аутодафе.

Ррогалдрон замолк. Мне показалось, что он ужасно удивлен. На несколько секунд в зале повисла гробовая тишина.

– Ах-ха-ха-ха-ха!!! – вдруг неистово расхохотался Ррогалдрон. – Грах-ха-ха-ха-ха-ха!!! Аутодафе? Не лишился ли ты ума, смертный червь? Ты желаешь свершить аутодафе надо МНОЙ?!

– Ты всего лишь демон – не более того, – вытянул руку Торквемада. – Говорю тебе: «и ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков»!

Я быстро-быстро задвигал конечностями, отползая подальше. Огонь, исторгнутый великим инквизитором, заполнил зал сразу и мгновенно. Бушующий, ревущий столб пламени нахлынул на Ррогалдрона, охватывая его плотным кольцом.

Однако этот огонь – не обычный огонь. Чувствую сильный жар даже сквозь мой огнеупорный хитин, но почему-то совсем не боюсь пострадать. Восемь монахов, склонивших головы в молитве, даже не шелохнулись – пламя не касается их ни единым язычком.

– Молитесь, братья! – прогремел Торквемада, поднимая руки. – Молитесь – и да рассеется Враг, яко дым!

Доминиканцы забормотали быстрее и громче. Я не вижу их лиц – они скрыты капюшонами. Вижу только ладони, сложенные вместе, и вижу зажатые меж пальцев молитвенные четки с маленькими крестиками. От каждого монаха исходят бурные тепловые волны – кажется, они неким образом поддерживают Торквемаду, придают ему дополнительные силы.

Ррогалдрон недовольно заворчал. Похоже, даже ему все это причиняет некоторый дискомфорт. Слова Святого Писания, летящие со всех сторон, чудовищный напор со стороны Торквемады – здоровенный демон явно чувствует себя не в своей тарелке.

Зубастая пасть издала протяжное хлюпанье. Ррогалдрон резко выдохнул… и на несколько секунд я ослеп. Не знаю, что произошло, но когда зрение восстановилось, я обнаружил в стене еще одну дыру. Огромную дырищу прямо за спиной Торквемады. А за ней множество домов… и в каждом точно такая же дыра. Дыхание Ррогалдрона просверлило насквозь целый квартал.

Но Торквемада как стоял, так и стоит. Монашеская ряса облетает тлеющими лоскутьями, но сам он, такое впечатление, даже не заметил произошедшего. Кошмарная обгорелая фигура, покрытая ожогами и язвами, с головы до ног увешанная тяжеленными звенящими цепями. А уж когда я заметил, что эти цепи частично вросли в живую плоть…

Сейчас великий инквизитор сам похож на демона, поднявшегося со дна геенны.

– Теперь Я знаю, кто ты, – произнес Ррогалдрон, внимательно рассматривая вставшего на его пути. – Ты Томмазо Торквемада, запечатавший адское пламя в собственной груди. Ты служишь Ему, но принадлежишь Мне. И Я забираю тебя.

Шипастые пальцы-щупальца зашевелились. Ррогалдрон, со времени своего появления не двигавшийся с места, медленно пополз вперед. Словно кошмарный слизняк громадных размеров, он переволок разжиревшее туловище на несколько сантиметров, оставляя зеленоватый поблескивающий след.

Пасть чудовища разверзлась еще шире. На сей раз Ррогалдрон не стал выдыхать – напротив, он вдохнул. Вдохнул, с бешеной силой втягивая в себя… что? Я не заметил движения воздуха. Не шевельнулся ни один предмет – вплоть до самых крохотных.

Однако монахи задрожали и пошатнулись, с трудом держась на ногах. Стройный речитатив нарушился, в него вкрались фальшивые нотки.

Да и на меня вновь навалилась ушедшая было слабость. Конечности опять превратились в безжизненные плети, жизнь потекла прочь из тела, мысли закрутились бешеным водоротом.

Кажется, Ррогалдрон втягивает в себя наши души.

Единственный, кто даже не дрогнул – Торквемада. Он только зло покривился. Налитые кровью глаза выпучились больше прежнего. Почерневшая до состояния головешки рука протянулась к приближающемуся демону.

– Ты… все еще жив?! – поразился Ррогалдрон. – Почему?!!

– Все твои потуги – лишь тщета, нечистая тварь, – процедил великий инквизитор. – Здесь Ватикан. Здесь самое сердце Святой Церкви. Здесь Папа Римский. Сам Господь мне защита. И все твое могущество здесь – звук пустой!

Обугленная ладонь резко сжалась в кулак. Ррогалдрон отшатнулся, словно его ударили. Монахи мгновенно выпрямились, молитвы снова зазвучали громко и отчетливо. Я почувствовал, что опять могу дышать… в метафорическом смысле, конечно.

– Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею и соделавшему нас царями и священниками Богу и Отцу Своему, слава и держава во веки веков! – прогремел Торквемада, наступая на Ррогалдрона. В его второй руке, чистой, объявился ярко светящийся крест. – Властью, возложенной на меня Церковью и самим Господом, я приказываю тебе сгинуть!!!

Ррогалдрон закричал. Закричал страшно и дико, взирая на великого инквизитора с невыразимой ненавистью. Вокруг него вспыхнул багровый огонь, в полу разверзлась огромная полыхающая трещина.

Томмазо Торквемада давным-давно утратил все обычные эмоции и желания. Все его «я», все его существование посвящено одной-единственной цели – служению. В этом искалеченном, изуродованном теле не осталось места страху, сомнениям, колебаниям – все вытеснено верой, все до последнего атома посвящено одной только ей.

Вера, доведенная до абсолюта, представляет необоримую, практически безграничную энергию. И теперь эта колоссальная сконцентрированная мощь захлестнула демона, подминая его и расплющивая.

Пылающая трещина расширилась. Оттуда послышался истошный многоголосый вой. Ррогалдрон, утративший былое спокойствие, колотит руками, пытаясь удержаться в этом пространственном измерении. Склизкое тело ходит ходуном, из клыкастой пасти струится зеленоватый дым.

– Что ты есть перед силой Господней, тварь? – презрительно посмотрел на него Торквемада. – Пыль, и только-то.

Ррогалдрон яростно заревел, скручиваясь в спираль. Из пылающей трещины ударил столп огня…

…и огромный демон провалился сквозь пол.

– Я буду ждать тебя, Торквемада!!! – послышался затухающий рев.

– Жди, – процедил великий инквизитор. – Жди меня со страхом и дрожью, тварь. Однажды я приду.

Трещина в полу сомкнулась, точно ее и не было. Снова только гладкий мрамор.

Недоверчиво оглядываясь по сторонам, я встал на ноги и отряхнулся. Торквемада одарил меня угрюмым взглядом. Жутко он все-таки выглядит без одежды.

– Благодарю… за помощь… – с трудом выдавил из себя я.

– Не благодари, тварь. Я пришел спасать не тебя – я пришел помочь Его Святейшеству папе. Где он?

– Все еще на вершине колокольни, думаю, – вяло ответил я. – А может, уже спустился.

Голова кружится. Ррогалдрон меня чуть не раздавил. Если сейчас появится еще какая-нибудь гадость, можно сразу ложиться и сдаваться. Сил нет шевельнуть даже пальцем.

– Радуйся, что я убедился в твоей невиновности, тварь, – сумрачно произнес Торквемада, подходя к трупу эль Кориано. Цепи, вросшие в тело, зазвенели в такт словам. – Если бы не все то, что ты свершил сегодня, я отправил бы в Пекло и тебя. Так же, как отправил того, кто был здесь сейчас.

– Вы его убили, падре? Ррогалдрона, я имею в виду.

– Убил?.. – приподнял брови Торквемада. – Не питай напрасных надежд, тварь. Ррогалдрон – это само воплощение Тьмы, он не по зубам никому из смертных. Я всего лишь вынудил его убраться. Убраться туда, откуда он явился и где должен быть. Кстати, а что стало с тем, другим демоном?

– Пазузу? Насчет него не беспокойтесь. Я ему всыпал по первое число.

– А, вот как… И с эль Кориано тоже расправился ты?

– Угу. Замочил, как вы и велели. Мне, наверное, теперь медаль положена…

– Нет. Но устной похвалы твои действия заслуживают. Я вижу в тебе немалый потенциал. Не хочешь ли вступить в орден Святого Доминика?

– Это что… в инквизицию?

– Да, я имею в виду именно это. Из тебя мог бы получиться неплохой инквизитор.

– Спасибо за предложение, я его как следует обдумаю… – пробормотал я, стараясь не встречаться с Торквемадой взглядом.

Интересно, могу ли я считать это официальным извинением? За несправедливое обвинение, арест, пытки, тюремное заключение?

Могу, наверное. Если вдуматься, своим предложением великий инквизитор оказывает мне величайшее доверие, на какое только способен.

Надо полагать, его мнение обо мне и впрямь переменилось в лучшую сторону.

Я вышел наружу. Вопреки моим опасениям, людей на площади почти не оказалось. Видимо, одни разбрелись по домам – убирать кавардак, а другие устремились к Ватикану – разузнать у власть предержащих, что стряслось с городом.

Следом за мной из ратуши вышел Торквемада. На открытом воздухе он еще страшнее, чем в помещении. Обгорелый монстр, увешанный цепями. Надеюсь, у кого-нибудь из его подручных найдется запасная ряса. Или хоть покрывало какое.

Великий инквизитор вдохнул полной грудью. Я заметил в его взгляде странное выражение – тоскливое и одновременно счастливое. Из правого глаза неожиданно выкатилась крупная слеза.

– Почему вы плачете, падре? – осторожно поинтересовался я.

– Радуйся, тварь, – прошептал Торквемада, глядя на ясное небо.

– Чему?

– Тому, что даровано нам Богом. Радуйся земле, воде и воздуху. Радуйся живому и цветущему. Радуйся всему, что есть на белом свете. Радуйся этому так, как радуюсь сейчас я.

Я тоже поглядел на небо. Вспомнил все, что произошло за этот день. И понял, что разделяю чувства этой ходячей головешки.

Я действительно счастлив, что живу на этом свете.

notes

Примечания

1

Интердикт – наказание, налагаемой Папой Римским. Прекращение в городе или стране всех религиозных обрядов.

2

Эльфы Земли-1691 говорят на квенье.

3

Стихотворение Елены Арбузовой.