ПЕРЕКРЕСТОК ВОЛКОВ

Ольга Белоусова

Вы знаете, как развлекаются боги? Они создают миры.

Вы можете представить мир, созданный волчьим Богом? Вряд ли.

Он слепил свой мир из снов и детских слез. И не было подобных тому миру ни до, ни после. Там небо ночью было цвета вишни, и огромная желтая луна походила на сырный кругляш, а звезды можно было трогать руками. Там по волшебному Лесу гуляло племя волков. Бог подарил своим созданиям два тела и душу, влюбленную в вишневое небо. Волки были счастливы, но однажды Дьявол-искуситель предложил им посмотреть другие миры.

С тех пор прошло много веков. Волки заблудились среди звезд, из путешественников став скитальцами. Чтобы выжить, они научились убивать, и каждый новый мир, ощутив на себе силу волчьих клыков, отказывался стать для них Домом. Так, в поисках своего вишневого неба, волки пришли на Землю. Память о родине превратилась в красивую сказку. Но сказка не может закончиться так...

И волки ждут...

Спасибо моей маме - за любовь.

Спасибо Катюше - за веру.

- Здесь написано: "Перекресток повешенного волка"... Ты знаешь, что это такое?

- Когда-то давно, чтобы отпугнуть волков от своей деревни, крестьяне подвешивали на дереве волка, которого только что убили или поймали в капкан. Обычаи давно уже умерли, а названия... названия остались. Как напоминание потомкам... Вам.

Конец

Среди нехоженых путей

Один - пусть мой...

В. Высоцкий

Ликуйте! Ликуйте, ведь вы - победители!

Мой народ ушел, оставив за спиной проклятия, измены и потери, слезы, ненависть и любовь.

А высоко-высоко в синем небе парил сизый голубь с красным крылом.

Странно все это. Даже теперь - все еще странно.

Мы так похожи на вечных скитальцев...

Ликуйте же, люди! Впрочем, вряд ли вы знаете, что происходит...

- Расскажи, как ты жил, - попросила она.

Начало

На перепутье четырех дорог

Построю замок из песка и солнца...

В. Можная

- Смотри... смотри... так рождается мир...

Комочек страсти... лепишь... лепишь... сворачиваешь в спираль... запахи, цвета, чувства... дикая вишня... дыхание света... кувшинки на поверхности озера... Пусть будет так.

- Смотри... смотри... так рождается жизнь...

Плоть изменчива, хрупка... выбирай... выбирай... форма... разум... душа... Два зверя в одном теле. Взгляд силы сквозь мрак сознания. Пусть будет так.

- Смотри... смотри... смотри...

Родился мир.

Родилась жизнь.

Начало. Боги

... Дом его был весь насквозь

Распахнут для всех ветров.

И, как ветер, свободным он был,

Пел о том, что любил...

Из песни

Дерево было огромным. Корни его уходили в темноту и неизвестность; в листве, густой, словно само бытие, путались нити дождя. Здесь начиналась и заканчивалась одинокая радуга, прозрачный мостик между прошлым и будущим. Здесь хрупкая паутина настоящего переплеталась с блаженной вечностью, и время обращалось в ничто. Здесь...

Дерево было огромным. Оно делило мир на низ и верх, и горизонт сворачивался зеленью, и все краски мира смешивались в небе, в земле, в твоем дыхании. Здесь мертвые бури тонули в бесконечности покоя, а свет тысячи солнц растворялся в вечной тишине. Здесь каждый слог, каждый шаг, каждый миг имел свое назначение для умеющих слышать и ждать. Здесь пылала вода...

Дерево было огромным. Оно выстояло против всех ветров, против зим и засух, против обещаний и предательств. Оно выжило назло мне. Ветви сплелись в клетку, и внутри ее птица свила себе гнездо. И все те, кого здесь никогда не было, тревожили пространство в поисках нелепых случайностей. Но вот птица пошевелила красным крылом, сбивая лист, и тишина разбилась криком, пролилась, высохла и возродилась заново в пылающей воде...

Я так хотел.

Дерево было огромным. Мир был прекрасен.

Я так хотел.

Птица расправила крылья. Закричала.

Погасла вода.

Пришла боль.

Я не хотел. Я...

- Расскажи, как ты жил, - попросила она.

Начало конца. Аутодафе

[1]

Пепел стучит в мое сердце.

Шарль де Костер

Я бежал, падал, поднимался и снова бежал. И время бежало вместе со мной, обгоняло меня, не давая ни мгновения передышки. Я знал, что опоздаю.

Я опоздал.

На площади было полно людей. Людьми были заполнены все ближайшие улочки, проулки и тупики. Даже на крышах домов сидели любопытные. В центре площади руками тех, кто боролся за мир во всем мире, был разложен огромный костер. Над костром парил голубь, весь в цветах копоти, дыма и смерти. Он махал крыльями так часто, словно хотел потушить пламя. На костре умирал мой отец. Запах крови и горящего мяса смешивался с запахом разгоряченных ненавистью человеческих тел. Бешенство заразно... Заболевших собак убивают. Что делать с людьми?

Мой отец умер молча и гордо. И люди радовались, глядя на затухающий костер. Они не знали, что не придумано еще такой пытки, которая смогла бы уничтожить нашу душу, и не создано такого огня, из которого мы бы не возродились.

- Расскажи, как ты жил, - попросила опав третий раз.

- Как я жил? Как ветер - легко и свободно.

Начало. Перекресток

А время на циферблатах

Уже истекало кровью.

Ф. Г. Лорка

- Из своих снов и детских слез он слепил целый мир. И не было подобных тому миру ни до, ни после. И мечта там переплеталась с явью, и возрождались заново забытые легенды. Там ночью небо было цвета вишни, а звезды можно было трогать руками. Там по волшебному Лесу любил частенько гулять самый обыкновенный Бог...

Это отец. Ребенком, я все время видел его рядом с собой. Он научил меня охотиться, драться и верить. История Первого Белого Волка была одной из моих самых любимых, я мог слушать ее часами. Что самое удивительное, каждый раз отец рассказывал ее чуть-чуть иначе. Получалась тысяча и одна сказка о сотворении мира.

- Р-разве боги обыкновенные?

Я только-только научился выговаривать букву "р", и мне нравилось растягивать звуки, таким образом утверждаясь в этом своем умении.

- Самые что ни на есть обыкновенные, сын.

Отец никогда не называл меня "сынок", "малыш". Только "сын" или "Ной". Это звучало совсем по-взрослому.

- У того Бога было красивое имя - Первый Белый Волк...

- Пер-рвый Белый Волк, - я попробовал имя на вкус. - Очень длинно. А как его называли др-рузья? Чтобы быстр-ро?

- Не знаю, - отец задумчиво потер плечо. Я знал, что там, под рубашкой, рука у него забинтована. Он пришел с этой раной из города. - Наверное, просто Волком. Да и не уверен я, что у него были друзья.

- У меня есть др-руг, - гордо сказал я. - Антон.

- Это хорошо. Тебе рычать еще не надоело?

- Нет.

- Так я и думал.

- Пап, а луна там была какого цвета?

- Где?

- Ну там, где ты р-рассказывал... где небо такого цвета, как вишня.

- А... Желтого... Очень желтая. Как сыр.

- Как сыр-р... Я люблю желтую луну, пап. И сыр-р тоже люблю. Почему ты улыбаешься?

- Вспомнил... В ту ночь, когда ты родился, как раз начиналось полнолуние. Луна была ослепительно желтой, такой, что затмевала звезды.

- Пр-равда, пап?

- Разве я когда-нибудь врал тебе?

Нет, отец никогда мне не врал. Я обожал его и гордился им. Он, конечно же, был лучшим отцом в поселке. Нет, самым лучшим в мире.

- Что было дальше, пап?

- Дальше? - отец рассеянно тряхнул головой, вырываясь из каких-то своих мыслей. - А, да, Первый Белый Волк... Однажды Бог решил заселить свой мир... тот, где было вишневое небо, живыми существами.

- Звер-рями и людьми?

- Не совсем... Понимаешь, Ной, Бог никак не мог определиться, как именно должны выглядеть жители его мира, и когда они наконец появились, оказалось, что они не люди и не звери.

Я нахмурился, а потом улыбнулся.

- Я понял! Только... скажи, пап, а Бог не р-разочаровался в своих детях? Они же получились совсем не такими, какими он хотел?

Пауза. Скрип двери.

- Ной!

- Иди, мама зовет.

Отец никогда не врал мне, знаю. Не обязательно врать, если можно просто не ответить.

Эдди родился на два месяца раньше срока, когда отца не было в поселке. Дядя Эд, Петер и Герман отправились за ним в город, но найти не смогли. Он приехал сам, привез красивые бутылочки и погремушки для сына, и золотое колечко в подарок маме. Эдди было тогда уже два с половиной месяца, и он истошно вопил на руках у отца.

- Малыш тебя не знает, - сказала мама. - Ты теперь слишком редко бываешь дома. Мы все тут скоро забудем, как ты выглядишь.

Отец улыбнулся. От него пахло безумием и кровью, но мама как будто ничего не почувствовала, и я тоже промолчал. Мне было все равно.

- Я тебя никогда не забуду, пап, - твердо сказал я, пробуя зубами погремушку на прочность. - Невкусная. А у меня такие были?

- Нет, - засмеялась мама, отбирая погремушку. - Ты их ненавидел.

А отец промолчал. Тем вечером они поругались в первый раз. Я не должен был ничего слышать, но, к сожалению, у меня был отличный слух.

- Останься, - попросила мама.

- Налей, пожалуйста, еще молока, Котенок.

- Ты не слышал, что я сказала?

Даже закрытая дверь не смогла спрятать напряженности ее голоса, и меня это пугало и раздражало одновременно.

- Не шуми, дорогая, детей разбудишь.

- Останься с нами!

- Я не могу, ты же знаешь, Котенок.

- Не называй меня так!

- Почему?

- Да потому, что я чувствую себя предательницей!

В свои четыре года я, конечно, не понял ее. Хотя, если быть до конца откровенным, я не понимал ее и в четырнадцать.

Наше детство пронеслось стремительно и шумно. Мы охотились, дрались, бегали наперегонки через лес. Взрослели.

- Говорят, если ты совладаешь со страхом, то завоюешь Лес... - глубокомысленно произнес однажды Антон. - Только мне кажется, что неправда это. Лес не завоевывают... Лесом живут.

Антон был моим лучшим другом. Он любил говорить что-нибудь умное и загадочное, легко обижался и легко прощал. Мы часто ругались, но он всегда шел за мной без оглядки. Сначала на охоту. Потом в круг. И в самом конце - в огонь.

Круг придумали мы сами. Он должен был символизировать наше единство. Я привел ребят на поляну, похожую на сказку, разжег костер и первым принес клятву верности. Круг стал силой, которой в будущем не могло найтись равной.

В отличие от круга, огонь не был нашим изобретением. С ним я впервые испытал страх. Настоящий

страх

. Испытал и запомнил на всю жизнь. То лето было жарким как никогда. В первую ночь июньского полнолуния мне исполнилось пятнадцать. Мы с Антоном отправились на охоту, а попали в самое сердце пожара.

- Бежим, - сказал Антон. Вокруг шумел огонь, убивая деревья и загоняя нас в ловушку. Мы бежали и бежали. Когда отец, наконец, нашел нас, Антон был уже мертв.

В пожаре погибла почти треть поселка. Выжившие копали могилы, радуясь, что остался еще кто-то, кто может копать. Стоя на коленях, я разрывал руками иссохшую землю и старательно прятал взгляд, чтобы не выдать нового для себя желания чужой крови. Оно гнало меня вперед, туда, где нож вонзается в сердце, где под пальцами хрустят позвонки, где легко умирают люди.

После того пожара внутри меня, в самом темном уголке сознания, поселился дьяволенок. Маленький, страшный, как полуночный кошмар, комочек моих мыслей и чужой крови. Мы срослись с ним сильней, чем сиамские близнецы. И его гибель чуть не стала и моей гибелью тоже.

А еще я стал видеть сон. Один и тот же, каждую ночь.

Я стоял, привязанный к дереву. Под ногами полыхал жертвенный костер, а вокруг танцевали тени. Они тянулись ко мне, пытаясь поймать пульсирующий огонек в моем сердце. Я кричал, рвался, но веревки только врезались в кожу, оставляя на теле кровоточащие багровые полосы. Пытка эта прерывалась внезапно. Существа исчезали. Повернув голову, я увидел Бога. Он нес в руках свет.

Я просыпался от злости и боли и уже не мог заснуть, боясь, что в следующий раз Бог не придет, и я потеряю что-то очень важное в своей и без того бестолковой жизни.

Все тайное когда-нибудь становится явным.

- Ты убил человека, - сказал отец.

- Велика важность! - огрызнулся я, переступая через брошенную мне под ноги испачканную кровью рубашку.

- Тебе только пятнадцать.

Его слова за обычной уверенной холодностью скрывали что-то еще. Может, жалость?

- Мне

уже

пятнадцать! - закричал я. - Ты не находишь, что поздно начинать учить меня жизни?

Он ударил меня. Нет, не сразу, потом. Сначала он говорил - о нашей крови, о дьяволе и боге. Еще о чем-то. Я не слушал. Его спокойствие бесило, и я кричал, оправдываясь, злился, понимая, что не могу этого сделать, и заводился еще больше. И получил пощечину. Было больно и очень, очень обидно. С минуту мы молча смотрели друг на друга.

- Убирайся, - сказал отец.

Я развернулся и вышел из комнаты, не уточняя, выгнал ли он меня из поселка или просто предложил немного прогуляться.

Я долго шел, бежал, брел сквозь лес, не чувствуя ничего, кроме этой пощечины, кроме ладони отца - жесткой, тяжелой - на своей щеке. Не видя ничего, кроме его глаз - цвета песка и разочарования, - в которых отражался я - растерянный, оскорбленный в своих лучших чувствах. Отец никогда меня не бил, тем более - по лицу. Сама мысль об этом обжигала щеки краской обиды и стыда.

Я запомнил отца таким. Я не знал тогда, что вижу его в последний раз.

... Лес оборвался внезапно у дрожащей то ли от грусти, то ли от страха рябой реки. На другом ее берегу безымянной серой массой раскинулся город. Я прислонился к шершавому стволу ставшей вдруг невероятно родной сосны, ища в ней поддержку, а потом решительно шагнул в холодную мутную сентябрьскую воду. Если у меня и был путь назад, то я его не искал.

- Ты ушел из поселка... Ты боялся?

- Боялся? Нет. Да.

Городские улицы, раскрашенные разноцветными огоньками, шумно и как-то агрессивно бросились мне навстречу. Хрипели, захлебываясь бензином, машины, отбивал ступни асфальт, и о чем-то невнятно шептались деревья - странные, чужие, словно разговоры случайных прохожих. Страшно хотелось в лес, но вернуться казалось совершенно невозможным, и осознание этого было тяжелее креста, который когда-то тащил на Голгофу Иисус. После купания в реке одежда никак не сохла, я мерз и жалел себя. Наверное, долго бы еще жалел...

Что-то ударило в спину, швырнуло о стену, потом о землю. В голове лязгнуло, ухнуло и затихло. Сквозь звон в ушах постепенно стали прорываться и другие, не менее неприятные звуки. Топот ног. Шум пламени. Крики...

- Помогите!

Рот наполнился соленой жидкостью. Я судорожно сглотнул, повернул голову, осторожно укладывая израненную щеку на асфальт. Снова сглотнул. Собственная кровь вызывала тошноту.

- Ну помогите же!

Женщина с вывихнутой рукой пыталась поднять с земли опрокинутую коляску, в которой надрывно плакал ребенок. Лениво шевельнулась мысль: не разбился ли малыш? Шевельнулась и растаяла. Это был чужой ребенок.

- Бомба? Я говорю, бомба, да?

- Да какая там бомба? Чуть что, так сразу и бомба! Газ, поди, рвануло, вот и вся тебе бомба!

Огонь приманивает людей, как бабочек...

- "Скорую" надо бы вызвать...

У парнишки было обожжено лицо и руки, но он словно не чувствовал этого, все смотрел куда-то мне за спину. Я понимал, что нужно обернуться, но никак не мог заставить себя сделать это. Прокушенная при падении губа саднила, кровь, не останавливаясь, текла по подбородку и шее, скапливалась за ухом и капала на землю.

- Какую "скорую"? Полицию надо!

- Да эти-то и сами приедут! Пожарных-вот точно надо...

Пожарных? Зачем? Мы горим?

- Мамочка-а-а!!!

- Тихо! Тихо! Все-все-все... Успокойся... посмотри-ка на меня...

"Посмотри на меня... посмотри на меня..." - настойчиво шептали за спиной. Борясь с тошнотой, я приподнялся на локтях и обернулся.

Там был дом. Дом горел. Деревянные стены второго и третьего этажей превратились в желто-красное беснующееся море. В памяти взметнулся лес в огне. И Антон. И ямы, ставшие могилами. Вопреки воле, внутри меня зашевелился ужас. Я не боялся пламени свечи или костра, но такой огонь - бесформенная, всепоглощающая стихия - вызывал панический ужас.

В задымленном проеме подъезда вдруг зашевелилось присыпанное штукатуркой человеческое тело. Пламя как раз подбиралось к первому этажу. Две, три, пять минут - и человека не станет.

- Помогите...

Помочь? Ну уж нет. Однажды я умирал в огне, это было страшно, и я не желал повторения.

В двух шагах от меня с громким треском рухнула, Плеснув в лицо жаром, какая-то балка. Нужно было убираться. Я посмотрел на человека. Он был еще жив, точно. И на нем была куртка. Сухая, наверняка совершенно сухая куртка...

С переполненными дымом легкими и слезящимися глазами я заволок мужчину за ближайшие мусорные баки. Странное дело, но никто не бросился мне помочь. Может, испугались, а может, просто некому было. За эти минуты я утвердился в мысли, что героизм придуман человечеством в оправдание собственных слабостей.

Некоторое время мы только хватали ртами холодный воздух.

- Бомба?.. - прошептал мужчина и зашелся приступом кашля. - Взрыв... помню...

- Не знаю, - ответил я. Где-то далеко надрывно выла сирена. Похоже, все-таки вызвали пожарных.

Мужчина повернулся на звук моего голоса.

- Ты... кто?..

Я нахмурился, не понимая, зачем задавать вопрос, ответ на который вряд ли может тебе понравиться.

- Мне пора.

- Подожди... Подожди, - мужчина внезапно схватил меня за локоть. Для почти мертвого человека у него было очень сильная хватка.

- Сейчас здесь будет куча народа, - нетерпеливо объяснил я, стараясь высвободить свою руку. - Кто-нибудь о вас позаботится.

- Как тебя зовут?

Я ответил, надеясь, что после этого он от меня отстанет.

- Ной. Меня зовут Ной.

Пальцы разжались. Мужчина снова закашлялся, перевернулся на бок, выплевывая на землю черную слюну.

- Я... я... спасибо...

Когда закапывали тело Антона, его мать кричала так, словно огонь жег ей ноги. Она не поверила мне и не простила. Наверное, на ее месте я тоже бы не простил.

- Не стоит благодарности, - чуть развернувшись, я ударил его в висок. Мужчина затих. Я стянул с него куртку и джинсы, кое-как переоделся. Одежда была грязной, сухой и теплой. Поднимаясь, нечаянно задел ногой человека, медленно обошел мусорные баки, машинально сплевывая сгустки крови. В конце переулка стояла большая машина с красными крестами на пузатых боках. Рядом с ней суетились люди в белых халатах. Я приблизился, стараясь не попадать взглядом в полыхающий дом. Огонь с голодной жадностью поглощал массивные конструкции, и теперь, как мне казалось, пожарные здесь были уже совершенно ни к чему.

- Там раненый, - сказал я какой-то женщине в белом халате.

- Где? - коротко спросила она. Я махнул рукой в сторону баков.

- Поняла. Ребята, - бросила она не оборачиваясь, - там еще один... А ты, парень, иди-ка в машину!

Я не сразу сообразил, что ее слова были обращены ко мне.

- Я? Зачем это?

- Иди-иди... зачем, почему... Толик! Глянь, что у него!

Меня подхватили под руку, ощупывая на ходу, затолкали в машину.

- Рана на голове... сотрясение, возможно... а так ничего... цел... Парень, да ты, никак, в рубашке родился!

- Нет, не в рубашке, - попытался возразить я. Толик почему-то захохотал. - Пусти... я пойду...

- Осторожно! Осторожно!

Это командовала женщина в белом халате. Толик толкнул меня на кушетку возле стенки.

- Кислород! Живо!

В машину вкатили носилки с тем самым мужчиной, которого я вытащил из горящего дома. Он все еще был без сознания, мой удар оказался надежнее огня. Толик отработанными жестами натянул на лицо мужчине какую-то прозрачную маску, похожую на собачий намордник.

- Чой-то мне фейс его знакомым кажется, - заметил он мимоходом. - По телеку, кажется, видал. Что с ним, Милка?

- Открытых переломов и ожогов нет, - прокомментировала женщина от дверей машины. - Скорее всего отравление и так, по мелочи, ушибы, ссадины... Давай, отправляйся в больницу. Тут только трупы остались.

- А ты?

- Трупы, Толик! С трупами ты мне не помощник...

Я снова попытался выбраться наружу, и меня снова толкнули назад, прочно усадили на сиденье. В голове застучали булыжники. Я схватился за виски, стиснул зубы, не желая кричать. Дверцы машины захлопнулись, загудела сирена. Мужчина в наморднике открыл глаза. Он смотрел на меня внимательно, запоминающе, и я пожалел, что не убил его сразу.

Мы поехали.

- Принимай, Машунь!

- Давай, шевелись! Куда его, Толик?

- Этого - в ожоговый... этого - на рентген, сотрясение, возможно... Эй, парень! Парень, куда ты?

Я ушел. Вернее сказать, сбежал - от врачей, от человека, которого спас, чтобы забрать себе его куртку. От самого себя тоже пытался сбежать. Не получилось. Я метался по улицам, а дьяволенок внутри меня вздыхал горестно: "Я голоден! Ты не убил человека, и я остался без ужина!" Я старательно игнорировал его вздохи. "Отвечай: почему ты так со мной поступаешь?" "Ну пойми, какое удовольствие добивать раненого?" "Тебе, может, и никакого! Но я-то есть хочу!" "Заткнись!" "Сам заткнись!" "Ты! Ты!.. Ты - прожорливая маленькая мерзость!" "С кем поведешься!"

Идти становилось все трудней. Болели мышцы рук и спины, растянутые под тяжестью человеческого тела. В ушах гудело, а улица перед глазами норовила то разбежаться в разные стороны, то подпрыгнуть до уровня моего лица. Каждый следующий шаг давался тяжелее предыдущего, и в какой-то момент я осознал, что падаю. Падение, правда, удалось преобразить в изящное сползание по стене ближайшего дома, но факт оставался фактом: я упал, и подняться снова мне было не под силу.

Ветер, серый и злой, бил в лицо, протискивался под одежду, рвал каменную стену. Холода совсем не чувствовалось. Наверное, у меня начинался жар, и это было плохо, очень плохо, потому что с температурой, без еды и крыши над головой выжить в городе было невозможно. А тут еще этот звон - гулкий, мелодичный и полный боли, словно у кого-то рвалась из тела душа. Он заполнил меня изнутри, разрывая сердце, легкие, голову своей тяжестью. Продираясь сквозь пелену из гнева, страха и чужих слез, я искал глазами источник этой муки. И нашел.

"Она не вернется, мой Бог".

"Я знаю".

"Она не вернется. Она все равно, что умерла".

"Я знаю!"

"Не ищи ее, она не хотела этого".

"Я знаю!!"

Через дорогу в центре небольшой площади высилось странное бело-голубое здание. Узкие окна с цветным стеклом, высокие башенки с куполами в форме луковичных головок, кресты на их макушках... И звон. Он рождался где-то под этими куполами, но не задерживался там, а растекался вокруг, заглатывая внутрь себя все прочие звуки города. Церковь. Обыкновенная церковь, она раздражала меня сильнее, чем огонь, чем люди, проходившие мимо. Кто-то останавливался, задирал голову вверх и слушал, кто-то исчезал внутри, большинство же просто торопились по своим делам, словно не замечая боли, которую принес в город этот звон. Я завидовал им, потому что сам еще не владел искусством безразличия.

"Не кричи! Ты сходишь с ума!"

"Замолчи! Замолчи! Ты не представляешь... Я все слышу, слышу ее..."

"Мой Бог, когда же это кончится?"

"Не спорь с Судьбой, мальчик. Никогда не спорь, она все равно возьмет свое. Колокольчики... Лес зовет... Я, и правда, схожу с ума?..

"О нет, все гораздо хуже, мой Бог..."

"Что же может быть хуже?"

"Любовь, полагаю. Разве ты не любил никогда раньше?"

"Нет".

А колокола все звенели, и это чужое, сказанное не мною, кем-то, кого я не знал, обреченное на вечное одиночество "нет" под их стоны превратилось для меня в приговор. Если бы мне хватило сил убежать далеко-далеко, туда, где совсем нет боли, только покой... Но я не мог даже встать, слабый, как новорожденный щенок. И оставалось ждать, зажимая ладонями уши, пряча лицо в колени, ждать, когда закончится пытка. Ведь не могла же она длиться вечно? Нет?

Не знаю, сколько прошло времени, но когда звон, наконец, стих, на улицах уже совсем стемнело. Почему-то шел снег. В сентябре. Огромные пушистые хлопья падали мне на лицо, за шиворот куртки, таяли, впитываясь в так и не просохшую рубашку.

- Чего расселся? А ну, давай, подымайся! Ишь, алкашни развелось...

Какая-то женщина, подпоясанная фартуком, энергично махала здоровенной метлой, сметая в кучу и чистый снег, и уличный мусор. Медленно, осторожно я поднялся с земли и побрел куда-то... Куда-то, где должен был бы быть мой дом.

"Мой бог! Это небо... Я никогда не видел ничего прекраснее!"

"Я знаю".

"Это же чудо!"

"Не-ет... это всего лишь вымысел, ставший правдой".

Мой дом был огромным и пустым. Он сиротливо сжался в глубине пустыря, холодный, старый и одинокий. Он был чем-то похож на меня - может, именно этим своим одиночеством. Я не хотел такого дома, но как-то сразу понял, что другого в ближайшем будущем не предвидится.

Внутри пахло плесенью и псиной. Под ногами скрипели битое стекло, обвалившаяся штукатурка и давно засохшее мышиное удобрение. Я расчистил себе кусочек жизненного пространства в углу, подальше от плохо заколоченного окна, свернулся клубком, кутаясь в куртку, еще хранившую чужой запах, и закрыл глаза. Жар прошел, и под одежду начал просачиваться холод. Чтобы согреться, нужно было развести огонь, но при одной мысли об этом меня бросало в дрожь. Деревянные стены тихо и неприятно поскрипывали, не давая забыться. Я с ужасом подумал о том, что так теперь будет каждый день, и возненавидел этот дом, хотя не провел в нем еще и четверти часа. В конце концов холод оказался сильнее голода. Я уснул, и мне снилось пушистое теплое одеяло, укутывавшее мои ноги. Утром я обнаружил на штанах клочок белой кошачьей шерсти.

На многие бесконечно долгие дни этот полуразвалившийся, умирающий дом стал для меня единственным убежищем. Мое присутствие поддерживало в нем искорку жизни, но вряд ли это могло продолжаться бесконечно. Ты скажешь, что это бред, но я чувствовал боль деревянных стен и их благодарность за мое общество, когда они пытались защитить меня от холода.

Самым страшным наказанием города должно было стать одиночество. С самого рождения я никогда не оставался один. У меня был целый лес - со всей его суетой, размеренностью и обманчивым чувством вечности. У меня был круг - друзья, верные не только в беде, но и в радости; была семья - младший брат, частенько доводивший меня до белого каления, мама, занимавшаяся нашим образованием, и отец. Отец. Он редко выходил из себя, редко смеялся, редко хвалил. Он обожал маму. У них в спальне всегда, в любое время года, стояли ее любимые желтые розы. А когда они смотрели друг другу в глаза, воздух вокруг почти звенел от невысказанных чувств. Отец говорил, что нет в жизни ничего важнее семьи, но так часто отсутствовал в доме, словно пытался сам себе доказать обратное. Я любил его больше, чем кого бы то ни было. Я читал его книги, бережно хранил все его подарки, я учился у него жизни и переживал, что совсем на него не похож.

И здесь, в городе, я скучал по дому, по привычным запахам, знакомым проблемам, по друзьям и врагам, по всему этому вместе и по каждому в отдельности. Нет, я никогда раньше не испытывал одиночества, но все же я быстро сроднился с ним. В какой-то момент пришло устойчивое ощущение, что именно так и должно быть. Что так было всегда. Что я всегда был один и что мне это нравилось. Только вот я не понимал, что значит - всегда... И не представлял, как можно получать удовольствие от разговоров с самим собой. Впрочем, вру, собеседник у меня обнаружился довольно быстро. Дьяволенок, поселившийся в моей душе, составил мне прекрасную компанию. Он был маленьким злобным чудовищем, радующимся любому насилию. Порой он раздражал своими советами и требованиями, но никакого другого спутника у меня не было. Он внимательно слушал меня и даже отвечал иногда. Или мне это только казалось. Наверное, я по-своему медленно сходил с ума.

Днем я спал или бродил по улицам, а с наступлением темноты отправлялся на охоту. Моими охотничьими угодьями стало ближайшее кладбище и населявшие его грызуны, птицы и так вовремя выпавший снег. Охота не дала мне пополнить армию городских попрошаек - что собак, что людей. Дико было видеть копошащихся в мусорных баках или греющихся на крышках колодезных люков грязных оборванных детей. Я старался держаться подальше от таких компаний - они вызывали во мне чувство брезгливости.

После каждой охоты я оставлял немного мяса для той кошки, что приходила по ночам греть меня. Я был абсолютно уверен, что это именно кошка, хотя ни разу не видел ее. И каждое утро мясо исчезало, а на своих штанах я обнаруживал клочки белой кошачьей шерсти.

Я привык... почти привык к такой жизни, когда все вдруг снова изменилось.

Тот день вообще начинался странно. Какая-то женщина на улице, увидев, как я свернул голову вороне, резким голосом спросила, зачем я убил бедную птицу.

- Есть хочу, - честно ответил я, надеясь, что она сразу уйдет. Но женщина не ушла. Достала из сумки булку белого хлеба и сунула мне в руку.

- Возьми. Голод - плохой спутник.

Я пожал плечами. Я не нуждался в подаянии, но выбрасывать хлеб было бы полнейшей глупостью. Какая разница, откуда еда, если это - еда?

По дороге домой, уже на подступах к своему убежищу, я уловил шум борьбы и голоса. Конкуренты? Такая малоприятная мысль заставила меня сбавить шаг и напрячься. Дьяволенок в душе заворочался и, как мне показалось, даже заурчал в предвкушении драки.

- Кретин! Ты что, убил его?!

- Да дышит вроде...

- Тогда давай, подымай!

- Эй, пацан! Пошли, посидишь у нас, пока Кис не заплатит...

- Ага, ты его еще поуговаривай!

Их было трое. Два парня чуть старше меня, и мальчишка лет десяти. Вряд ли они могли бы представлять для меня опасность, даже если бы кинулись в драку все разом.

- Всем привет, - сказал я, выходя из кустов. - Веселимся?

- Опс, - сказал один из парней, с длинными руками и боксерским сломанным носом. Он сидел на корточках возле какой-то железной арматурины и не слишком вежливо тряс за плечи маленькое детское тельце. Мальчишка, кажется, был без сознания. - А это что за оборванец?

- Фу-у, - ухмыльнулся второй, высокий, худой и весь какой-то жилистый. Я подумал, что, если ударю его чуть сильнее, то легко сломаю пополам. Парень обернулся ко мне, натягивая на лицо глупую улыбочку, красноречиво перекладывая из руки в руку кусок грубы. Глупо, неудобно и тяжело. И совсем не страшно. - Фу, не от него ли так воняет?

Я нахмурился. К чему лишний раз напоминать мне о том, что я давно толком не мылся?

- Не люблю, когда со мной так разговаривают, - сказал я.

- О, извини, - улыбнулся "боксер". Он отпустил мальчишку, поднялся и со вкусом расправил плечи. Широкие плечи. Впрочем, я тоже не отличался хрупкостью сложения. - У нас здесь все по-простому. Ты куда-то шел? Вот и иди себе дальше.

- А я уже пришел. Я здесь живу.

- Мы так и подумали. Воняет, грязно и помойка рядом.

- Желаете составить компанию?

Этот, со сломанным носом, замахнулся, целя кулаком мне в лицо. Если он и был боксером, то очень плохим. Я легко уклонился, перехватил руку, рванул... Раздался хруст. Что толку в широких плечах? Парень заорал от боли и упал на колени. Уверен, я сломал ему кость.

- Ты... Ты... - второй растеряно озирался по сторонам, переводя взгляд с меня на своего приятеля и пытаясь понять, как же такое могло случиться. По-моему, он напрочь забыл про железку в своих руках. И правильно, здоровее будет. Может, усвоит, что противника нужно выбирать среди себе равных.

- Пошли вон, - сказал я, вслушиваясь в далекий собачий вой. - Как вы верно заметили, здесь и без ваших трупов неважно пахнет.

"Боксер" сумел подняться без посторонней помощи.

- Мы еще встретимся, - пообещал он откуда-то из темноты.

- Договорились, - я наклонился за припрятанными в кустах вороньими тушками. - И приятеля своего прихвати. А то мы как-то плохо с ним познакомились.

Они исчезли быстрее, чем я ожидал. Поверили в реальность моей угрозы. Инстинкт. Или сила привычки. Твердая уверенность, что есть в этом мире вещи, с которыми человек не справится никогда - ни сейчас, ни через тысячу лет. Например, боязнь темноты. Отвращение к паукам. Желтый волчий взгляд в лесной чаще... Или...

Тема была приятной. Настолько приятной, что я чуть не забыл еще одного участника этого глупого спектакля.

Мальчик сидел на земле, прислонившись спиной к металлической конструкции, и вытирал руками лицо, тщательно размазывая по нему кровь, грязь и слезы. Он посмотрел на меня только раз и тут же испуганно сжался, словно пытаясь спрятаться от новой опасности. Он был темноволосый, худенький, остроносый, очень похожий на Эдди, моего младшего брата. На Эдди, который любил спорить со мной и который любил меня. Я понимал, что был для него кумиром. И конечно, я тоже его любил...

Я подошел поближе.

- Эй! С тобой все в порядке?

- Нет, кажется...

- Я слышал, что человек человеку - брат.

- Человек человеку - волк.

Глупое выражение.

Он попытался встать. Не получилось.

- Меня зовут Кроха.

- Какое странное имя, - я помог ему подняться и натянуть куртку.

- Ну это, конечно, не имя, а прозвище... - Кроха отпустил мою руку и снова чуть не упал. Я схватил мальчишку за плечо.

- Сильно они тебя приложили... Давай-ка я тебя провожу.

- Спасибо, - он через силу улыбнулся. - Это рядом.

- Эй, минуточку! - мне вдруг показалось, что мальчик сейчас потеряет сознание. Я потряс его за плечи. - Кроха! Посмотри на меня! Вот так... Слушай, мы доберемся до твоего дома гораздо быстрее, если ты будешь показывать дорогу.

- Хорошо, - сказал он и отключился. Я нащупал на голове рассеченную кожу и здоровенную шишку под ней. Похоже на сотрясение. Вот не было у меня печали...

Я думал об этом же, когда укладывал мальчишку на свою постель. Честно говоря, я с гораздо большим удовольствием отнес бы его домой, если бы хоть немного представлял, где этот дом может находиться.

Он очнулся, когда я заканчивал ощипывать ворону.

- Где... я?..

- У меня в гостях.

Его взгляд сфокусировался на моем лице. Возникло такое чувство, будто мальчик пытается докопаться до самых сокровенных моих мыслей. Дьяволенок испуганно спрятался за темнотой моего сознания.

-

Это

- твой дом?

- Да.

- Больше похоже на сарай.

- Извини, какой есть, - я начинал испытывать раздражение. Черт возьми, я ведь мог бросить его на пустыре и ни на секунду не задуматься, выживет этот человечек или нет!

- Не сердись. Я не хотел тебя обидеть. Как тебя зовут?

- Ной, - я разорвал воронью тушку пополам и в знак примирения протянул один кусок мальчику. - Будешь?

Его вырвало. Я с запозданием вспомнил, что большинство людей не ест сырое мясо.

- Из-звини, - пробормотал мальчишка, отвернувшись от меня..

- Я уберу...

Я дал ему воды умыться и попить.

- Ничего. Грязнее здесь от этого не будет. Это ты меня извини. Голова болит?

- Болит. И тошнит все время.

Сотрясение, так и есть.

- Терпи. Настоящий мужчина никогда не жалуется.

- Да? - в его голосе прозвучало явное сомнение.

- Да. Слушай, ты идти можешь? Я провожу тебя домой. Уже почти полночь. Представляю, как беспокоятся твои родители.

- Мои родители умерли. Я живу с тремя братьями.

Великолепно. Братья - это как раз то, чего мне не хватало для завершения дня.

Перед уходом я, как всегда, оставил для кошки немного мяса. Вдруг она придет раньше, чем я вернусь. Кроха смотрел на меня широко раскрытыми глазами, но ни о чем не спросил. Хорошо, а то вряд ли я смог бы дать вразумительный ответ.

Потом мы отправились искать его дом.

Это и впрямь оказалось почти рядом. Старая обшарпанная многоквартирка с чудом сохранившимся номером на фасаде. На первом этаже три окна были забиты фанерой; настежь распахнутая дверь подъезда открывала чудесный вид на грязную темную лестницу. Пахло сыростью и человеком.

Квартира Крохи находилась на втором этаже. За дверью слышалась музыка. Я поднял руку, чтобы постучать.

- Погоди, у меня же есть ключи, - мальчик принялся шарить по карманам.

Судя по тому, как долго он этим занимался, мне стало ясно, что ключи пропали. Я постучал. Дома, несомненно, кто-то был, но этот кто-то открывать нам не торопился. Я подождал и постучал снова. Потом еще раз. Потом ударил по двери ногой, выплескивая скопившееся раздражение. Дверь распахнулась, с громким треском хлопнув по стене. Кроха тихонько ойкнул за моей спиной. Я обернулся и увидел, что он еле держится на ногах, вцепившись в дверной косяк.

- Ты слишком быстро шел... - словно извиняясь, пробормотал он. Я подхватил мальчика на руки и шагнул внутрь, пинком ноги возвратив дверь в первоначальное положение.

Навстречу из полумрака квартиры, застегивая на ходу джинсы и невнятно матерясь, вылетел полуголый парень.

- Какого черта! - заорал он, увидев меня. Я не ответил, заворожено разглядывая его чудовищно-рыжие взлохмаченные волосы. - Кроха! - похоже, парень быстро соображал. Это утешало. - Что ты с ним сделал?!

М-да, вот вам и все соображение. Я стряхнул с себя оцепенение и раздраженно ответил:

- Вообще-то я принес его домой. Он ведь здесь живет?

- Здесь...

Я кивнул, отодвинул рыжего в сторону и прошел в темную комнату.

На диване сидела хорошенькая, но тоже почему-то не совсем одетая девчонка. Увидев меня, она взвизгнула, торопливо застегнула кофточку и выскочила из комнаты.

- Заходи в другой раз, - крикнул ей вслед рыжий. В прихожей раздался звук упавшей двери. Рыжий, занятый разглядыванием мальчика у меня на руках, не прореагировал. Я тоже - моя она, что ли?

Я положил Кроху на диван, снова ощупал голову.

- Кроха? - встревожено спросил за моей спиной рыжий.

Надо отдать должное, его голос почти не дрожал.

- Андрейка...

Я медленно поднялся с колен, шагнул в сторону.

- Что случилось, братишка? - рыжий чуть развернулся следом за мной, не делая попыток, однако, подойти ближе к дивану.

- Помоги, - сказал я. - Нужны ножницы, бинт, вата и спирт.

Один быстрый шаг, и мне в грудь, легко вспоров плотную ткань куртки, уперлось лезвие ножа. Острое такое лезвие... По телу побежало что-то теплое...

- Интересно, в городе все ходят с оружием или это только мне так повезло?

- А кстати... Ты кто такой?

Дьяволенок мгновенно проснулся и засуетился в ожидании крови. Я велел ему заткнуться. Я не хотел драться.

- Ты мне куртку испортил.

- Кто ты? - настойчиво повторил человек.

- Меня зовут Ной.

- Еврей, что ли?

- Что?

- Проехали...

- Слушай, убери нож. Это не игрушка.

- Боишься?

- Да, я...

- Молодец.

- ...Я могу не рассчитать сил и убить тебя. Рыжий недоверчиво хмыкнул.

- А ты не похож на сумасшедшего...

- Андрейка... - тихо позвал Кроха. - Андрей, он мне помог... Нож исчез также внезапно, как и появился.

- Андрей, - рыжий протянул руку для пожатия.

- Нужны ножницы, бинт, вата и спирт, - повторил я.

- Спирта нет, только водка, - сообщил через минуту Андрей. Срезая волосы вокруг раны, я думал о том, что лучше было бы уйти отсюда. Я уже перевыполнил программу спасения, с остальным справится и младенец...

- Я включу свет, - предложил рыжий.

- Не надо.

- Но ведь темно!

- Я хорошо вижу, а яркий свет будет только раздражать ему глаза. Я поднес к губам мальчишки бутылку.

- Вот, выпей.

Кроха сделал глоток и закашлялся.

- Это... что?

- Лекарство, малыш.

- Это?!

- Да, - я заставил его выпить еще. - Сейчас будет немного неприятно. Ты просто закрой глаза, хорошо?

Он послушался. Я осторожно обработал рану водкой.

- Больно... - дернулся Кроха, пытаясь оттолкнуть мою руку.

- Терпи, малыш. Я еще должен тебя перебинтовать.

- Спасибо тебе, Ной.

- Не за что, малыш, не за что... Ну, вот и все...

Андрей снова склонился над диваном, спросил встревожено и зло:

- Кто это сделал, Кроха?

- Лео... говорит... деньги вернуть надо... Кис много должен, да?.. Это все из-за меня...

Рыжий передернул плечами, нахмурился.

- Ты поспи, Кроха. Мы обсудим все завтра, договорились? Слушай, - парень повернулся ко мне, - помоги мне его раздеть...

Вместе мы стянули с мальчика свитер и джинсы. Андрей достал откуда-то одеяло, укутал им Кроху и кивнул в сторону двери.

- Наверное, лучше, если он будет спать в своей кровати? Я взял Кроху на руки.

- Наверное... Ты давай, разбери там постель... Только свет не включай!

Рыжий быстро прошел вперед. Комната Крохи оказалась второй слева по коридору. Здесь в темноте на потолке мерцали голубые звездочки. В сочетании с оранжевыми отблесками уличного фонаря их мигание производило удручающее зрелище. По обе стороны от окна - узкие кровати. Стол, стул, книжные полки, видавшая виды гитара.

- Есть хочешь? - спросил Андрей после того, как я уложил мальчика в кровать.

- Хочу.

- Кухня налево, а потом направо... Иди, я только дверь прикрою, - Андрей усмехнулся. - Дует, знаешь ли.

Налево, а потом направо. Первая же дверь, в которую я ткнулся, оказалась входом в жилую комнату. Девственно чистый письменный стол, за которым, уверен, давно никто не сидел. Ворох одежды на диване, незаправленная кровать, распахнутые дверцы шкафа. Книжные полки от пола до потолка. Плакаты на стенах. Я задержался на пороге на секунду. Вздохнул. Дом. Я скучал по дому.

- Не туда! - крикнул сзади Андрей. - Это наша с Маратом комната, а кухня дальше...

- Большая квартира...

Я никогда не обманывался насчет истинных размеров родительского дома, однако он был самым большим в поселке, и мы с братом втайне гордились этим. Только пройдясь по квартире Крохи, я осознал, в какой тесноте мы там жили. Я изо всех сил старался не выглядеть удивленным, но, похоже, получалось не очень-то.

- Да, большая... Дом-то старый, сейчас строят по-другому.

Поворот направо. Две белые двери заперты на щеколды - кладовки, вероятно. Третья дверь разрисована потрясающими воображение вазами с фруктами, бутербродами, кастрюльками и сковородками, полными дымящихся кусков то ли мяса, то ли чего-то еще... Дверь в кухню, короче говоря.

- М-м-м... - заметил я, разглядывая художественные порывы чей-то голодной души.

- Я рисовал, - гордо сказал Андрей, появляясь из-за моей спины. Щелкнул выключатель. Я на мгновение зажмурился от яркого света и рыжих волос Андрея. У нас редко рождаются рыжие, а уж такого кошмара я вообще никогда не видел.

- А... - многозначительно сказал я. - Слушай... м-м... а где у вас можно... руки помыть?

- Руки? Ванная напротив. Туалет рядом.

Пахнущее лимоном мыло и горячая вода в водопроводном кране показались мне лучшим достижением человеческой цивилизации. Я тер руки, смывая с них городскую грязь, и рассматривал свое отражение в висевшем над раковиной зеркале. Волосы потемнели и сильно отросли. Чтобы вернуть им первоначальный цвет, требовалось много времени и много мыла, а стричь было нечем, да и не хотелось. Футболка, подаренная отцом всего три месяца назад, стала тесной в плечах. Я улыбнулся сам себе, прищелкнул белыми, крепкими зубами. Я взрослел, и мне это нравилось...

Когда я вернулся на кухню, Андрей что-то тщательно перемешивал в сковородке. Он уже успел надеть старую фланелевую рубашку с закатанными по локоть рукавами и теперь почему-то был похож на растрепанного рыжего голубя.

- Мы сегодня ничего не готовили, - сказал Андрей, плюхнув сковородку в центр большого квадратного стола. Протянул мне вилку. - Картошка вчерашняя. Да ты садись, не стесняйся.

Я выбрал место поближе к окну. Второй этаж - это почти на земле. А к людям лучше не поворачиваться спиной даже при солнечном свете и на своей территории.

Некоторое время мы молчали, занятые поглощением картошки. Я старался есть медленно, чтобы не показать, насколько на самом деле был голоден. Андрей, впрочем, похоже, думал о чем-то другом.

- Кис меня убьет, - сказал он, убирая пустую сковородку в раковину.

- Кто?

Зафырчал и щелкнул выключателем чайник. Андрей достал две большие синие чашки, задумчиво заглянул в них. Потом поставил на стол.

- Кис. Мой брат. Старший.

- За что убьет?

- Я не встретил Кроху из школы... У меня... м-м-м... было назначено свидание... Не стоило, конечно, оставлять пацана одного на улице в такое время...

- Не стоило, - спокойно согласился я.

Андрей тоскливо вздохнул.

- У тебя есть старший брат?

- Старшего нет. Только младший.

- Ну, тогда считай, тебе повезло. Старший брат - это самый страшный кошмар, который может случиться в жизни. В моей уже случился... Родители назвали его Васькой, вот и получился Кис. Кис... Кис платит за обучение Крохи. И за лечение тоже... Черт, он у нас за все платит! Потому что ему двадцать два, он наш опекун и может официально работать. А тут еще... Впрочем, тебя это не касается.

С этим я не спорил. Меня здесь ничего не касалось. Человечьи проблемы - это только человечьи проблемы. Меня больше волновал кипяток, который Андрей разливал в чашки. Я думал о том, как давно я не пил настоящего, заваренного на лесных травах, чая. Да с тех пор, как я ушел из дома, я вообще ничего не пил, кроме топленого снега. И он, между прочим, вовсе не казался мне нектаром. Просто выбирать было не из чего.

Горячий чай расслабляющими струйками разливался по телу. Нужно было уходить, но уходить-то как раз и не хотелось.

- Значит, вас здесь четверо живет? Четыре брата?

- Ну, вообще-то, мы не совсем братья.

- Не совсем? А что, так бывает?

- Бывает по-всякому, - рыжий пожал плечами. - Братья только я и Кис. Кроху привел он. Наши родители летели вместе с его мамой на самолете. Самолет разбился... Кису тогда уже исполнилось восемнадцать, поэтому он взял на себя опекунство. А Марат - мой друг. Мы раньше вместе учились. Он жил с бабушкой, бабушка умерла, а квартира вдруг оказалась чужой, и его выгнали. Ну, я и забрал его к нам. Здесь точно лучше, чем в детдоме. А нам ведь все одно - что трое за столом, что четверо. Понимаешь?..

Это я понимал. Я только не знал, что такое "опекунство" и ни разу не видел самолета ближе, чем на высоте полета орла. Но заострять внимание на такой мелочи сейчас явно не стоило.

На лестнице послышались чьи-то шаги.

- Эй, в чем дело? - донеслось со стороны входной двери.

- Сейчас начнется, - усмехнулся Андрей. Для человека, которого скоро должны убить, он выглядел весьма бодро.

- Что именно? - полюбопытствовал я, осторожно принюхиваясь.

Из коридора пахло человеком. Впрочем, было бы гораздо удивительней, если бы пахло, например, волком.

- Что с дверью?

Говорили шепотом.

- Черт! Замок выбит!

- Кто уходил последним?

- Андрей, кажется...

- Я мог бы и не спрашивать... Чего ты возишься?

- Д-дверь... падает... Да помоги же мне, Кис!

- Брось ее.

- Шуметь не хочу... Вдруг он... они еще там?

- Кто - они?

- Ну, грабители...

- Балда! У нас нечего красть, вся округа об этом знает!

- Чего же ты тогда шепотом разговариваешь?

- М-м... Пошли, надо посмотреть, что с квартирой. И где Андрей с Крохой? Они должны были давно вернуться!

- Айда, познакомлю тебя с моими братьями, - предложил Андрей.

Не скажу, что я обрадовался такой перспективе, но явной опасности пока не было, а уходить из этого дома мне по-прежнему не хотелось.

- Здесь я, Кис, здесь. Не шуми, Кроху разбудишь, - сказал уже откуда-то из коридора Андрей.

Прибывших было двое. Один похож на Андрея, тоже рыжий, только еще более мускулистый и рослый. Брат, догадался я. Второй, коренастый, темноволосый, с широкими плечами и длинным носом. Я встал немного в стороне, так, чтобы оставалось место для самообороны и отступления, благо размеры коридора это позволяли. Трое - хорошая драка, и лучше заранее оценить возможное поле боя. На всякий случай.

- Та-ак... - протянул новоприбывший рыжий. Он явно был здесь старшим.

- Не драматизируй, Кис, - попросил Андрей, не отрывая взгляда от какой-то точки на полу. - Я все объясню...

- Это в твоих интересах, - заверил Кис. - Давай быстро и по пунктам. Пункт "а": почему у нас выбита дверь?

- Кроха потерял ключи...

- Кроха? Кроха

никогда ничего

не теряет.

- Он подрался.

- Подрался? - недоверчиво переспросил черноволосый.

- С кем?! - взорвался Кис. Андрей метнул недовольный взгляд в сторону черноволосого и ехидно заметил:

- А это уже пункт "б".

- С кем?! - не сбавляя тона, повторил рыжий.

- Ну... - Андрей пожал плечами, - ты ведь, кажется, немного задолжал Лео... Вот они и хотели тебя припугнуть...

- А где

ты

был в это время?

Андрей с надеждой на чудо посмотрел в потолок. Чуда не произошло.

- Ну!

- Я...

- Оп, а это что?

- Ты о чем?

- О синяке на твоей бычьей шее! Утюгом обжегся?

- М-м...

- Можешь не продолжать! - Кис, коротко размахнувшись, ударил брата в солнечное сплетение. - Кретин! Я же предупреждал тебя!

- Прекрати, Кис! - посоветовал темноволосый. Я подумал, что на самом-то деле Андрей получил по заслугам. Похоже, он и сам был того же мнения, потому что даже не попытался защититься. - Кис! У нас, кажется, гости!

Их внимание сконцентрировалось на мне. Я осознал это и мгновенно подобрался. Вовремя. Из своего полусогнутого положения Андрей, похоже, не видел лица брата. Если бы видел, наверное, никогда не решился бы нас познакомить.

- Это Ной, он...

- Ко всему прочему, ты еще приводишь в дом попрошаек?

Я глубоко вдохнул, задержал дыхание и начал считать до десяти в уме, одновременно пытаясь себя убедить, что для убийства время не совсем подходящее.

- Успокойся, Кис! - пробормотал Андрей, распрямляясь. - Ты перегибаешь палку. И сбавь тон, я же сказал, Кроха спит.

Однако плоховато его приложили. Слишком быстро пришел в себя. Если бы бил я, вряд ли бы он сумел самостоятельно доползти до кровати, не то что с кем-то спорить.

- Я перегибаю палку?! - старший рыжий, казалось, задохнулся от возмущения и удивления, но голос понизил. Впрочем, необходимость говорить тихо только еще больше злила его. - Я?! Я вкалываю как собака по двенадцать часов в сутки ради того, чтобы вас всех не распихали по приютам, и рассчитываю, что, хотя бы вернувшись домой, получу возможность отдохнуть!

- Дадим ему орден на широкую грудь, - усмехнулся темноволосый.

- Минуточку! - прошипел Андрей, тоже начиная заводиться. - Не забывай, мы все здесь работаем! По мере возможности...

- Да, как же! Мне от вашей работы одни заботы!

- Ты это о чем?

- Тебе напомнить историю со складом? Тебя же, придурок, тогда чуть не посадили!

- Чуть-чуть не считается.

Кис схватил Андрея за отвороты рубашки и сильно встряхнул. На пол посыпались пуговицы.

- Это я тебя пожалел, однако, братишка... Ты еще огрызаешься!? Скажи спасибо Жданову! Где бы ты сейчас был, если бы он не дружил с отцом, который, наверное, в гробу переворачивается из-за твоих выходок!

- А разве не для того и существуют всякие разные связи? - поинтересовался Андрей, безуспешно пытаясь высвободиться.

- Идиот!..

Входная дверь начала опасно крениться. Темноволосый придержал ее рукой и спокойно заметил:

- В семье не без уродов...

- Тебе я бы тоже порекомендовал заткнуться, - Кис отпустил Андрея и угрожающе повернулся к темноволосому. - Несун несчастный!

- Знаю-знаю, - отмахнулся тот. - "Где работают - не гадят, где гадят - там не работают". Слышал уже. Ты бы сначала на себя посмотрел! Кто из нас наркоту у Лео покупает?

- Я не для себя...

- Для Крохи, правильно. Только дело-то от этого менее подсудным не становится! Говорю же, что в семье не без уродов.

- Может, мы все-таки не будем обсуждать эти тонкости при гостях? - поинтересовался Андрей. Все трое повернулись ко мне. Я, конечно, порадовался такому вниманию.

- Гости, - медленно протянул Кис. - М-да... Это возвращает нас к исходному вопросу.

- К какому?

- Кто это и что он здесь делает? - он обвиняюще ткнул в меня пальцем.

- Меня зовут Ной, - тихо и раздельно проговорил я, глядя ему в глаза. Отец утверждал, что люди не любят, когда вот так... прямой контакт. Кис не выдержал и отвел взгляд. - Я принес домой малыша... вашего брата. В следующий раз я лучше подожду, когда его забьют до смерти.

Воцарилось неловкое молчание. В тишине я уловил, наконец, то, что меня беспокоило.

- Кроха проснулся, - сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь. Они рванули в комнату, мгновенно забыв и обо мне, и о своих ссорах.

Никто не заметил, как я ушел.

- Ты обиделся? Люди обычно неблагодарны, ты не знал?

- Я и не ждал благодарности. Просто я понял, как соскучился по домашнему теплу.

Не помню, сколько времени прошло после этого - два дня или десять. Или больше? Тогда все они были похожи один на другой. Я спал, охотился, бродил по улицам, разговаривал с дьяволенком. Мне не было ни хорошо, ни плохо. Никак.

Тот вечер был теплым и сырым. Вместо снега, более уместного в это время года, почему-то шел липкий, неряшливый дождь. Мерзли, увязающие в снежной кашице, ноги. Я лениво петлял среди прохожих, отмахиваясь от чужих взглядов и слов, когда учуял его запах. Учуял раньше, чем увидел мощную фигуру, украшенную ненавязчивым апельсиновым ужасом. Запах, исходивший от человека, был сильный, с примесью злости и страха. Странный запах. Наверное, поэтому я и отправился за ним. А почему же еще? Наша первая встреча не вызывала желания увидеться вновь.

Кис остановился на перекрестке двух улиц. Неуверенно огляделся, словно ища кого-то. Справа из-за угла вынырнул мой давешний знакомец-боксер с рукой на перевязи. Честно говоря, не думал, что он так быстро оклемается. Кость я ему все-таки очень качественно сломал. Они обменялись чем-то вроде приветствий. Рыжий довольно ухмылялся. Похоже, боксеру это не пришлось по душе. Тут я его понимал. Если бы кто-нибудь усмехнулся так мне... убить бы, может, и не убил, а вот покалечить... Боксер оказался миролюбивее. (Или давала о себе знать сломанная рука?) Он ограничился несколькими фразами явно сомнительного содержания, потом сплюнул и здоровой рукой выудил из складок перевязи маленький белый пакетик. Пакетик быстро исчез в кармане Киса. Так же быстро, как исчез из пределов видимости передавший его парень. Кис еще немного потоптался на месте, а потом развернулся и пошел в мою сторону. Я ждал.

- Здорово, Васька!

- Ной? - он озадаченно смотрел на меня, пытаясь, видимо, понять, какой бедой меня сюда занесло.

- Гуляешь?

- Ну-у...

- И я так подумал. А давай гулять вместе? - Я подтолкнул Киса чуть вперед. - Мне одному скучно...

- М-м-м...

- С приятелем своим меня познакомишь. А то в прошлый раз он так торопился, что я даже имени его узнать не успел. Черт, где же он? - Я в притворной растерянности помотал головой в разные стороны. - Ну вот, снова исчез...

- Чего тебе надо, Ной?

Я потянул носом воздух, вдыхая знакомый запах. Неприятно знакомый, черт! Я ведь знал, что такое наркотики. Видел в поселке одного парня, подсевшего на героин. Отец не смог ему помочь, даже силы Клыка не хватило. Я вдруг подумал, что не хочу, чтобы такое случилось с Крохой. Он был похож на моего братишку, и я почему-то чувствовал ответственность за его жизнь.

- Мальчика жалко.

- Жалко?

- Это, - я показал на карман его куртки, - до добра не доведет.

Кис отшатнулся, предупредил зло:

- Не лезь! Это тебя не касается!

- Поздно, я уже влез, - сообщил я.

- Зачем?

- Глупый вопрос.

- Что же в нем глупого?

- По логике вещей, ты радоваться должен, что твоему брату не свернули шею из-за твоей же наркоты. А ты не только не извлек урока из произошедшего, но и повторяешь собственные ошибки.

- Я радуюсь, - заверил Кис. - И уроки извлекаю.

- М-да?

- Не веришь?

- Ты ведь снова взял в долг? Странно, что они дали.

- Нет, не в долг. Я заплатил. Вчера, авансом. Иначе бы они не поверили.

Я усмехнулся.

- Сказочника из тебя не выйдет. Откуда дровишки? В смысле, деньги?

- Из лесу, вестимо...

- Угу, из лесу...

- Я заплатил, Ной, - повторил Кис. - Не знаю, с какой это стати стою тут и оправдываюсь перед тобой, но я заплатил. Доставать деньги - это моя специальность.

Я поверил ему. У него был слишком спокойный взгляд.

- Я тебе не нравлюсь?

- Не знаю... - Кис пожал плечами.

- Ты мне тоже не очень, - заверил я. - А Кроха нравится. Зачем ему наркотики?

Рыжий немного помолчал, подбирая слова.

- У него иногда болит голова. Сильно болит. Только это и помогает.

Он врал. Или что-то не договаривал. И он знал, что я это знаю. Поэтому, наверное, и перевел разговор на другую тему.

- Собственно, это хорошо, что мы встретились.

- Да? - удивился я.

- Ну... я хотел тогда сказать тебе спасибо за то, что ты заступился за Кроху, но ты быстро ушел. Почему?

Я пожал плечами. В сущности, мне просто нечего было ему ответить. Ничего такого, что он бы адекватно воспринял. Я задумался над этим и чуть не пропустил следующий ход.

- Пойдем к нам.

- А?

Кис язвительно ухмыльнулся.

- Ты внезапно оглох?

- Я подумал, что ослышался, - признался я. - К вам? Зачем?

- Кроха будет рад тебя видеть.

Я закусил губу.

- Не боишься?

- Чего? - не понял Кис.

- Ну, мало ли, вдруг я - грабитель, убийца, оборотень?

Я был серьезен, но Кис почему-то рассмеялся.

- Нет, не боюсь. Оборотней не бывает, а если бы ты хотел нас ограбить, то давно бы уже это сделал. Ты не из тех, кто останавливается на полпути.

- Хм...

- К тому же у нас нечего красть. И Кроха за тебя поручился. А ему я доверяю, может, даже больше, чем себе.

- Хм-м...

- Надо же! Они оказались лучше, чем я думала.

- Они оказались гораздо лучше, чем думал я.

- Эй, я гостя привел! - громко объявил с порога Кис.

- Неужели? - пробормотал Андрей, появляясь в полутьме коридора. Увидел меня и широко заулыбался: - Ной, вот здорово! Какими судьбами?! Да закрывай же дверь! Не бойся, мы ее починили.

Я последовал его совету.

- Привет.

- Мы столкнулись на улице, - сказал Кис. Что ж, он почти не врал. - Я уговорил Ноя зайти в гости. Кроха спит?

Андрей отрицательно покачал головой.

- Ладно, я сейчас... Ты не стесняйся, Ной... - Кис исчез в комнате Крохи.

Как иногда странно все складывается в этой жизни...

- Снимай куртку и айда на кухню, - распорядился Андрей. - Там Марат колдует.

Колдует? А отец говорил, что всех стоящих колдунов истребили еще в годы инквизиции... Правда, талант в крови остается, но дает о себе знать редко... крайне редко. Да и не учит их теперь никто. Во избежание...

Марат стоял у плиты, одной рукой придерживая приличных размеров кастрюлю, а другой помешивая в ней что-то поварешкой. Пахло тушеным мясом и овощами.

- Здравствуй, Ной, - без тени удивления поздоровался он. - Мы тебя давно ждали. Кроха говорил, что ты обязательно придешь.

- Здравствуй, - машинально сказал я, невольно задумавшись над тем, как много из сказанного этим мальчиком ребята принимают на веру.

- Долго еще? - нетерпеливо спросил Андрей. - Жрать охота.

- Ну и готовил бы тогда сам, - огрызнулся Марат, бросая в кастрюлю какую-то сушеную траву. - Ты, наверное, тоже голодный, Ной? Садись, сейчас ужинать будем.

До меня наконец-то дошло, что они не колдуют, а всего лишь варят еду. Хорошо. С колдунами у меня никогда не складывалось нормальных отношений.

- Конечно, голодный, - ответил за меня Андрей. - А если ты не поторопишься...

- Заткнись, пожалуйста, - вежливо попросил Марат. - Ты меня достал.

- Вот так всегда! Я ведь только...

- Я сказал, заткнись.

Андрей обиженно замолчал, и молчал до тех пор, пока Марат не распорядился порезать хлеб.

Я снова сел у окна, на то самое место, которое облюбовал еще в первый раз. На улице быстро темнело. В желтых отблесках уличных фонарей небо казалось неестественно пустым и каким-то грязным.

Марат поставил передо мной тарелку.

- Приятного аппетита, Ной. Андрей, позови Киса.

- Я уже пришел, - сказал Кис, усаживаясь на место напротив меня. - Кроха уснул, так что для него не накладывай.

- Я так и понял. Ты лекарство принес?

Лекарство! Вот как они это называют.

- Принес. Лео, конечно, сволочь, но от денет никогда не откажется. Андрей! Чего ты там возишься?

Андрей с треском отодвинул соседний стул и плюхнулся на него, что-то недовольно бормоча себе под нос.

- Не зли меня! - предупредил Кис, зло прищуриваясь. - Я же сказал, Кроха спит. Разбудишь - гарантирую, девушки тебя любить перестанут! Ты ешь, Ной. Не обращай на нас внимания.

- Спасибо, - сказал я, берясь за ложку. От тарелки шел непередаваемый заманчивый запах домашней еды.

Несколько минут все молчали.

- Почему ты сбежал в прошлый раз, Ной? - спросил вдруг Марат. Я вздрогнул. Зациклились они на этом, что ли?

- Мы не смогли тебя найти, Кроха не запомнил толком, где твой дом, - объяснял тем временем Марат. - Извини.

- Зачем меня искать? - поинтересовался я.

Действительно, зачем, если даже собственные родители меня не ищут? Или ищут? Нет. Когда отец что-то ищет, он всегда находит...

- А они поняли, что следует сказать тебе спасибо, - язвительно заметил Андрей. - Не смотри так на меня, Кис! Я ведь прав! А раз прав - дам сдачи в случае чего.

- Хм, - Кис прищурился. - Интересно... Может, прямо сейчас и попробуешь?

Андрей проигнорировал его предложение.

- Понимаешь, Ной, Кроха тут всем популярно объяснил, как ты ему помог, а за одно и то, как со стороны выглядит неблагодарность. Вот их и проняло...

- Так чего ты ушел, Ной? - снова спросил Марат. Похоже, он не горел желанием обсуждать мотивы собственных поступков, зато не прочь был поговорить о моих.

Я пожал плечами.

- Мне здесь больше нечего было делать.

- А почему ты полез в драку? - поинтересовался Кис, размазывая по ломтю хлеба сливочное масло.

Я отложил ложку в сторону и посмотрел ему в глаза. Они были темными, с искорками бесшабашного безумия и непонятной мне странной обреченности.

- Давайте сразу определимся... Я не дрался с ними. То, что там произошло, даже с натяжкой нельзя назвать дракой. И я не сделал ничего такого, чего не сделал бы любой другой... другой человек.

Кис покачал головой.

- Ты почему-то злишься, Ной...

Черт его знает, почему... Во всяком случае, явных причин для недовольства я и сам пока не видел. Что, мне уж и позлиться без повода нельзя?

- ...а ведь ни один из нас не хотел обидеть тебя. Собственно, мы хотели сделать как раз обратное. Андрей прав. Мы хотели извиниться. Я хотел извиниться. Этот мальчик, он мне как брат...

Ага, и поэтому ты пичкаешь его наркотиками.

- Послушай... - Кис с каким-то сомнением на лице посмотрел на свою пустую тарелку, потом на бутерброд в руке. - Ной... Ной... а фамилия у тебя есть?

- Нет.

Фамилия у меня, конечно, была, но что-то заставило меня солгать.

Кис пожал плечами.

- Нет так нет... Мне, в общем-то, все равно... Ной, ты ведь живешь на улице?

- Это запрещено законом?

- Вообще-то да.

Тут он меня удивил. Я несколько минут напряженно молчал, переваривая услышанное.

- Но тогда почему там таких, как я, чертова уйма?

Кис отмахнулся от моего вопроса, как от жужжания мухи над головой.

- Речь сейчас не об этом.

Я мог бы с ним не согласиться, но благоразумно промолчал.

- Если хочешь, ты можешь жить с нами. Места хватит всем, - твердо закончил Кис.

Я снова удивился. Сильно удивился, черт возьми. Совсем не зная меня, они предлагали мне то, в чем отказала собственная семья. Интересно, мог ли отец предположить такое?

- Да, и вот еще что... Еще раз назовешь меня Васькой - пеняй на себя, - спокойно предупредил Кис и протянул тарелку Андрею. - Положи добавки, братишка.

- Ты ушел к ним?

- Не сразу. Я хотел подумать. Люди. Лю-ди... Ты заметила? У этого слова есть свой собственный вкус. Знаешь, это как бифштекс с кровью запиваешь чуть подсоленным томатным соком.

- Не знаю. Я никогда не ела людей.

- Я тоже. Но бифштекс - это точно про них.

- Верю. Так ты ушел к ним?

- Люди... Ведь это было важно, действительно важно. Да?

- Да.

- Наверное, я бы отказался, но мне не позволили.

Порой я думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы в ней не было места огню. Мать Антона не обвиняла бы меня в том, что я выжил, а мой отец не выгнал бы из дома за то, что я пролил немного человечьей крови, пытаясь заглушить зов собственной. Я стал бы кем-то другим. Или нет? Нет, наверное. Разве от судьбы убежишь?

Впрочем, что толку гадать теперь? Огонь был. Много огня. Гораздо больше, чем мне бы того хотелось. Я не выбирал.

Следующим вечером загорелся мой дом.

Я спал. Я тогда еще умел крепко спать. Помню, мне снилась радуга... я шел по ней... нет, не в неизвестность! Я шел по ней домой. И где-то пела муза, и Кто-то нашептывал мне о вечной тишине... Мы разговаривали, спорили, спорили, и Кто-то вдруг укусил меня за ухо.

И я проснулся. По шее текла кровь, ухо все еще горело от укуса. Я вздохнул и закашлялся, потому что легкие были переполнены дымом. Я выплюнул дым вместе с воздухом и заметался по дому... Я испугался. Я уже говорил, что очень боюсь огня? Наверное, я погиб бы тогда, но Кто-то (кто?) взял на себя мой страх. Я выбрался из горящих стен, несмотря на то, что входная дверь оказалась чем-то подпертой снаружи... Я выбрался, хотя это не было чудом... Скорее уж чудом было то, что я вообще проснулся раньше, чем огонь обрушил на меня крышу...

А на улице было так прохладно... и даже городской воздух пах осенью и жизнью. Я слушал хриплые вздохи умирающего дома и вспоминал своего нового приятеля с боксерским носом. Я не сомневался, что пожар - его рук дело. Похоже, он действительно оклемался. И теперь наша встреча была совершенно необходима.

Этим же вечером я пришел к Крохе. Все минусы моего совместного проживания под одной крышей с людьми сгорели вместе с домом. Я начинал новую жизнь, и только дьяволенок в моей душе, казалось, был недоволен. Но я проигнорировал его желания. Тогда мне это еще удавалось.

- Вы не передумали насчет приглашения? - спросил я.

Марат задумчиво смотрел на меня через порог. Долго смотрел, почти минуту. К концу этой минуты у меня возникло искушение встряхнуть его как следует.

Потом дверь широко распахнулась.

- Нет, не передумали.

Я шагнул внутрь.

- Ты будешь жить в комнате Крохи, там есть вторая кровать. Он так захотел, - сообщил Марат. Защелкнул замок, порылся в коробке на обувной полке и выудил оттуда ключ. - Пожалуйста, не выбивай больше дверь. Сам будешь ремонтировать. А где твои вещи?

Вещи? У меня не было вещей. Только то, что на мне. Когда отец выгнал меня из дома, я как-то не задумывался над такими пустяками, как сменная рубашка или запасные носки. Черт, у меня ведь даже ножа с собой не было. В лесу он как-то не нужен, кого мне там бояться? А в городе... про город я совсем не думал, пока не попал сюда.

- У меня нет вещей.

- О, извини, глупый вопрос, конечно.

Он был очень вежлив. Очень. Людская вежливость не вызывала у меня доверия.

- Мы собираемся ужинать, - деловито продолжал Марат. - Присоединяйся. Только тебе, пожалуй, не помешает сначала зайти в ванну. Ты весь в саже...

Я-то знал это лучше него. В конце концов это я, а не он, еще полчаса назад выбирался из горящего дома.

- Полотенце на крючке, мыло в мыльнице. Одежду брось в корзину. Пока моешься, я найду тебе чистую.

Горячие струи обволакивали тело, смывая с него пот, копоть и усталость. Мысли неслись вскачь, и не хотелось думать ни о чем, кроме блаженного ощущения чистоты - если не души, то хотя бы тела. Закрывая воду, я чувствовал себя героем сказки про Сивку-бурку. В одно ухо лошади влезал грязный, неотесанный землепашец, из другого вылезал чистый и образованный царевич. И не важно, что спортивные штаны "царевича" оказались несколько поношенными и чужими... Нечистым трубочистам стыд и срам! Испытываемое мною глубокое удовлетворение было бы, пожалуй, непонятно только племенам Крайнего Севера. Насколько я знаю, они-то привыкли мыться два раза в год.

Я прошел на кухню, на ходу натягивая футболку. Где-то за спиной хлопнула входная дверь.

- Привет, - сказал Андрей. Он сидел у окна на том самом месте, которое раньше облюбовал я. - Оба на! Что это с твоими волосами?

Я непонимающе взглянул на него, ощупал мокрую голову.

- С волосами? Подстричься надо, наверное.

- Да нет, я не об этом... Они же седые! Сколько тебе лет, Ной?

Передо мной, как по волшебству, появились тарелка с супом и ложка. Я втянул носом воздух - пахло вкусно - и раздраженно ответил:

- Лет мне пятнадцать, а волосы не седые, а белые.

- Почему?

- Что - почему?

- Дай ему спокойно поесть, братишка, - предложил Кис, усаживаясь напротив. - Пятнадцать, говоришь? Ты выглядишь старше, гораздо старше...

Я промолчал.

- Быстро вы пришли, - заметил Марат, наливая еще одну тарелку.

- Но они же были... были другие... Темные... Ты что, покрасился? - не унимался Андрей.

- Нет, голову помыл. В вашей ванной. Ничего криминального. Можно я теперь поем?

Кис пододвинул ко мне пакет с нарезанным хлебом. Я был голоден и не нуждался в повторном приглашении.

- Вот это аппетит! - хмыкнул Андрей, с медлительностью, достойной короля, ковыряясь в своей тарелке.

Марат, не спрашивая, налил мне добавки.

- Я тоже буду, - сказал за моей спиной Кроха. - Здравствуй, Ной.

- Здравствуй, малыш. Ты хорошо выглядишь. Голова больше не болит?

- Болит, - признался Кроха. - Но она всегда болит, так что я уже привык. А почему у тебя волосы белые? Ты альбинос? Или просто седой?

М-м-м...

За все пятнадцать лет никому в поселке не пришло в голову поинтересоваться, что с моими волосами. А здесь за пятнадцать минут спрашивают уже второй раз. Отвечать не хотелось. Впрочем, Кроха, похоже, и не ждал ответа.

Он сел рядом с Андреем, оглянулся, поискал что-то глазами в темноте окна. Я знал, там не было ничего, кроме желтого диска почти полной еще луны. Он разломил надвое кусок хлеба, посыпал его солью и спокойно заметил:

- Ты будешь спать в моей комнате. Ты ведь остаешься, Ной?

Я посмотрел на Киса.

- Должен заранее предупредить: от меня будет мало проку, во всяком случае, по началу. Я люблю гулять по ночам, не учусь, не работаю, совсем не умею готовить и...

- Ты остаешься, Ной?

- Остаюсь.

По сути дела, мне просто некуда было больше идти.

Они были странными. Они приняли меня легко и дружелюбно, как будто каждый день подбирали на улице оборванных грязных мальчишек. А ведь это был не поселок, а город, и я хорошо помнил бродяг, пытавшихся согреться на колодезных люках, и людей, равнодушно проходивших мимо.

Они дали мне пищу, одежду и крышу над головой. Ничего не спрашивали, предпочитая не совать нос туда, куда не просят. Мало рассказывали о себе. Но постепенно я узнавал их все лучше - запахи, привычки, занятия. Они были разными и одинаковыми. Они устраивали шумные вечеринки без повода, заигрывали с девушками на улицах, рассказывали дурацкие анекдоты, тайком друг от друга читали порножурналы и ругались из-за очереди на компьютер. Если возникала проблема, они решали ее каждый по-своему. И они спорили до хрипоты, до кулаков, отстаивая собственное мнение. Но когда беда подступала к кому-то из них, они смыкали оборону и бились насмерть, защищая друг друга, как мать-волчица защищает своих волчат. Их суждения о жизни были уверенными, а принципы - твердыми. И вместе с тем они умели жить каждой отпущенной им минутой нового дня.

И еще они много работали, стараясь удержаться на плаву в мире, которому были не нужны. Правда, большинство их дел носило не совсем законный характер, но, если откровенно, кого из нас это волновало?

Я привыкал к ним медленно. Непохожие на меня люди, которые не стали мне друзьями. Нет, это была не дружба. Это было нечто иное, более сложное и емкое. Семья, возможно? Сами того не зная, они приручили меня, как давным-давно человек приручил лесного волка. Я был благодарен им. За что? Просто за то, что они были. Мне повезло, что я встретил их.

Я повернул ключ. Тихо щелкнул замок, на меня повеяло дыханием вечернего дома. Я жил здесь третий день и только начинал осваиваться с привычками его хозяев.

Киса еще не было, он почти всегда возвращался за полночь. В зале о чем-то невнятно спорили Андрей с Маратом.

- Ты мухлевал! Привет, Ной!

- Привет, Ной! Сам ты мухлевал! Играть сначала научись!

Я скинул куртку, заглянул в зал.

- Привет... А как вы догадались, что это я?

- А чего тут догадываться? - засмеялся Андрей. - Если бы это был Кис, мы бы его мат еще из-за двери услышали... Сдавай по-новой, Марат!

- Мат?

- Кис всегда ругается, если мы долго не ложимся, - пояснил Марат. Он смешал карты и вопросительно посмотрел в мою сторону. - В покер будешь?

- Нет, спасибо... Я устал, спать лучше пойду.

Я просто не умел играть в карты.

- Угу-угу... - покивал головой Андрей. - И пацана заодно уложи, а то Кис и вправду ругаться будет. Этому-то младенцу уже давно в кроватку пора!

Я двинулся дальше по коридору. Основной моей проблемой стало незнание и половины из того, что полагалось знать нормальному пятнадцатилетнему парню. Я не разбирался в машинах, почти не разбирался в огнестрельном оружии, не умел пользоваться микроволновкой и компьютером. Я много чего не умел. Мне требовалось время, чтобы научиться, и я медленно познавал обычную человеческую жизнь. Я был талантливым учеником.

Из нашей с Крохой комнаты доносились перебор гитары и слова какой-то глупой молитвы, отдаленно напоминающей песню: "Господи, дай же ты каждому, чего у него нет..."

- Что-что?

- Ну я же и говорю - глупость. Нельзя осчастливить всех. Ни одному богу это не под силу.

Кроха... Да, Кроха... мальчик с умными глазами, феноменальной памятью, звонким голосом и способностью предугадывать недалекое будущее. Всеобщий любимец десяти лет от роду.

Кроха... Он часто болел, в перерывах между странными приступами головных болей учил уроки, играл на гитаре и хорошо пел. Иногда мне казалось, что Кроха копается в моей голове. Я не боялся. Отец научил меня закрываться от чужих мыслей. Только вот я никогда не думал, что придется закрываться от людей. Даже любопытно было, что он там находил?

- Положи гитару, - велел я Крохе, закрывая за собой дверь в комнату. - Спать пора.

Стены здесь были выкрашены в бледно-голубой цвет. Занавески на окне в тон. Уличный фонарь не горел (не без моей помощи), и поэтому мерцание звезд на потолке почти не раздражало глаза. Моя комната в поселке была значительно меньше, и я тоже делил ее с братом.

Гитара обиженно звякнула, не очень аккуратно коснувшись пола.

- Ты сегодня какой-то взъерошенный, - заметил Кроха. - У тебя что-то случилось?

Мне понадобилось два дня, чтобы выследить Лео и его приятеля, и четыре минуты, чтобы популярно, в доступной даже для слабоумных форме изложить собственный взгляд на поджоги чужих домов.

- Нет, - я достал из кармана пачку денег и протянул их Крохе. - Скажи, малыш, это много?

- Ого, - присвистнул он, осторожно рассматривая купюры. - Много... А откуда у тебя?..

Я не ответил. Стянул с себя штаны и футболку, любезно подаренные мне Кисом, и щелкнул выключателем, гася свет. Кроха положил деньги на край стола и юркнул под толстое одеяло.

- Ты на работу устроился?

Деньги я нашел в куртке Лео. И рассудил, что после смерти они ему вряд ли понадобятся.

- Нет, - честно ответил я.

- Тогда откуда деньги?

- Спи, - я проигнорировал его вопрос. - Завтра после школы пойдешь показывать мне, где у вас можно взять хорошую одежду.

- Что-что?

Я вытянулся на своей кровати, глубоко вздохнул. Я испытывал чувство совершенного удовлетворения, предвкушая поход по магазинам. Не то чтобы я был брезглив, просто очень хотелось носить вещи подходящего размера и любимого цвета.

- Мне нужны куртка, ботинки, джинсы, свитер и пара футболок.

- Как это - "взять"?

- О господи! Купить! Да, и еще мне нужна зубная щетка! Хор-рошая зубная щетка...

- А-а... А я уже подумал... - Кроха нервно поелозил под одеялом, устраиваясь поудобнее, и недовольно заметил: - Ты выключил свет.

- Да.

- Я хотел почитать.

- Завтра.

- Я не усну без книжки.

Это было что-то новенькое.

- Вчера же уснул.

- Вчера у меня болела голова.

- А-а-а...

- Ной, я серьезно! Я не смогу уснуть!

Я протянул руку в его сторону.

- Дай сюда.

- Чего?

- Дай сюда книгу.

- Зачем?

- Хочу посмотреть, что ты читаешь.

- Ты не увидишь в темноте.

- Кроха, не спорь со мной. Просто дай книгу, ладно?

Он наконец послушался. Вообще-то, его упрямством можно было бы лес рубить.

- Сказки!?

- А что?

- Ты читаешь сказки!? В твоем возрасте дети уже выбирают литературу посерьезней!

Кроха обиженно засопел.

- Я люблю сказки. И что из того? Ты разрешишь мне почитать? Иначе я не засну, правда. Я потом сразу выключу свет.

- Нет, - я полистал потертые страницы. С одной из них на меня смотрел большой серый волк. - Но если хочешь, я сам расскажу тебе сказку.

- А про что?

- Про волка...

- ...и Красную Шапочку? Я ее уже знаю.

- Нет, не эту, малыш. Уверен, такой сказки ты еще не слышал.

- Да? Тогда рассказывай, - согласился он.

Я немного помолчал, собираясь с мыслями. Эту сказку у нас любили рассказывать детям. Считалось, что в ней есть большая доля правды. Не знаю. В реальности все сказки выглядят значительно страшнее. Если они вообще бывают, эти самые сказки...

- Давно это было... Давно и не здесь... Там, где небо вишневое, а звезды размером с ладонь, в одной маленькой деревушке на окраине Леса жили-были муж с женой. И не было у них детей. А женщине очень хотелось иметь в доме помощницу. Собрался однажды муж на охоту, а жена попросила: "Встретишь сироту, приведи к нам. Все не пустой дом будет". С тем и пошел муж в Лес. Только охота неудачная выдалась, всего-то одного тетерева и подстрелил. Устал охотник, присел поддеревом отдохнуть. Смотрит, из кустов волк выходит. Сам большой, шерсть белая, зубы острые, а в зубах ребенок. Испугался охотник. А волк положил ребенка на землю и говорит: "Ничейный это мальчик, без семьи остался. Хочешь - забирай себе, помощником будет". И ушел. Но как только охотник взял мальчика на руки, ребенок заплакал. И тогда зазвучала в тишине музыка, похожая на сладкий сон. Мальчик, услышав ее, успокоился.

Охотник принес ребенка домой. Жена-то хотела дочку, а получила сына. Но, как говорится, не гоже найденному коню в зубы заглядывать. Мальчика назвали Ами, что значило - Подаренный Волком. Среди своих сверстников он был самым сильными самым смелым. В доме - помощник, в поле работник. Ничего не боится, ни от какой работы не отказывается. Только нет-нет, да на Лес с тоской посмотрит, точно Зов его слышит. Так шестнадцать лет прошло... В мире, где небо вишневое, время летит незаметно...

Однажды охотник снова собрался в Лес, и Ами упросил взять его с собой.

Они ушли очень далеко, никто из жителей деревни так далеко не заходил, к тому же охота оказалась неудачной - дичи почти не было. День быстро сменился ночью, небо стало вишневым. Поняли охотники, что назад возвращаться поздно, придется ночевать в Лесу. Разожгли они костер, чтобы еду приготовить да лесное зверье отогнать. В Лесу ночью страшно. Отец все ближе к огню подвигается, из рук ружье не выпускает. А сын его словно совсем ничего не боится. Лег спиной к Лесу и уснул. Отец караулил его, караулил, да не выдержал, тоже глаза прикрыл - устал за день сильно. И то ли приснилось ему, то ли на самом деле было, только видит он, как из чащи выходит к огню огромный белый волк. Обнюхал Ами, потом сел на задние лапы и говорит: "Помню его. Маленький был совсем, сейчас вырос, ничего не боится. А сердце его в Лес тянет... Ты, человек, уходи, а сына оставь". - "Зачем он тебе? Сам мне отдал, сам же и забираешь..." - возразил охотник. "Силой помериться хочу. Если он сильнее, он убьет меня и станет здесь хозяином. Если я сильнее - тогда я его убью". "Не могу я так сделать, - сказал охотник. - Он мне сын, хоть и приемный. И что я матери скажу? Если хочешь, сразись со мной, а его отпусти". - "Нет", - ответил волк.

Отец открыл глаза, разбудил Ами и рассказал ему свое видение. "Давай уйдем отсюда, сынок, пока беды с нами не случилось", - предложил он. "Нет, отец, ты уходи один, а я останусь посмотреть, что это за волк такой, и почему он думает, что может меня победить", - ответил Ами. И как ни уговаривал охотник, он так и не согласился вернуться в деревню. С рассветом охотник один ушел домой, а Ами сел у огня, достал свой нож и стал ждать.

Долго ждал Ами. И только когда небо вновь стало вишневым, а звезды опустились так низко, что их можно было трогать руками, из Леса вышел белый волк. Он был очень большой, таких Ами никогда в жизни не видел. Волк обошел вокруг костра, как будто примериваясь, и прыгнул на паренька. Ами увернулся, ударил ножом и ранил волка. А потом бросился к ближайшему дереву. Волк кинулся за ним. Ами взобрался на дерево, а волк успел только подпрыгнуть и зубами ухватить его за сапог. Сапог порвался, волк упал вниз, и шеей попал в развилку между двумя большими ветками. Повис и начал задыхаться. Тогда Ами спрыгнул с дерева, обрубил своим ножом ветку и освободил волка. "Ты спас меня, Ами, - сказал он. - Пойдем, я тебя награжу".

Они шли очень долго, пока не достигли Середины Леса. Остановились на большой поляне, так густо усыпанной желтыми и вишневыми цветами, что не видно было травы. Волк встал на задние лапы, перекувыркнулся через голову и превратился в человека. Он разжег на поляне костер, и в воздухе сразу зазвенела, запела музыка, прекраснее которой Ами никогда не слышал. И, словно на зов огня и Леса, стали выходить на поляну другие волки. Все они, в отличие от волка, который дрался с Ами, были серыми. Видя, что их вожак превратился в человека, они следовали его примеру. Когда пламя костра разгорелось так сильно, что заслонило собой звезды, вокруг Ами на поляне стояли уже не звери, а люди.

Первым заговорил белый волк. "Посмотрите на этого человека, - сказал он, показывая на Ами. - Он смелый, сильный и благородный. Я хотел его убить, а он спас меня от верной смерти. Я привел его сюда, потому что хочу, чтобы вы его наградили. Я же отдаю ему в жены Динь, свою единственную дочь". И белый волк подвел к Ами девушку красоты несказанной.

Остальные люди-волки поклонились Ами и громко приветствовали его. "Ты сохранил жизнь нашему вожаку. Что ты хочешь в подарок?" - спросили они. "Я хочу научиться оборачиваться волком", - сказал Ами. Посовещались люди-волки между собой и ответили: "Ты задал нам задачу, мальчик. Не знаем мы, к добру твое желание или к худу, но мы его исполним. Слушай, Ами, Подаренный Волком! Слушай и запоминай! Мы дадим тебе волшебный талисман - волчий зуб. Он убережет тебя ото всех опасностей в Лесу. Подуешь на него - обернешься волком, еще раз подуешь - обернешься человеком. А если однажды увидеть нас захочешь - талисман приведет тебя в Середину Леса. Но только однажды. Один раз, то есть. Здесь костер разведешь, и тогда мы придем... Только помни, Ами, Подаренный Волком: если так сделаешь, придется тебе в Лес уйти навсегда. Волки с людьми никогда не жили. Ты понимаешь нас, мальчик?" И Ами ответил: "Да, я понимаю". Тогда снова заговорили люди-волки: "Хорошо, что понимаешь, потому что решать будешь ты сам. А сейчас ответь: ты останешься с нами или уйдешь?" Ами очень хотел остаться, но знал, что мать и отец будут ждать его в деревне. Всю жизнь ждать и всю жизнь смотреть в сторону Леса, который забрал их сына. "Я уйду", - сказал Ами. Люди-волки склонили головы в знак согласия, потом снова в зверей превратились и исчезли. А костер на поляне сразу погас.

Отец с матерью очень обрадовались, когда увидели Ами, живого и невредимого. Не ждали уже, думали, погиб он в Лесу. А сын не один вернулся, а с красавицей-женой. С тех пор жили они счастливо. Ами был самым удачливым на охоте. Красавица Динь родила ему двух сыновей и дочку. Все было хорошо, только в самые глухие ночи, когда небо становилось темнее спелой вишни, а звезды как будто сами опускались в руки, Ами часами смотрел в сторону Леса и слышал в тишине Зов его - музыку, прекрасную, как сама жизнь. Волчий зуб Ами берег как зеницу ока.

Много лег прошло. Умерли приемные родители Ами, дети его выросли. Когда принесли сыновья с охоты свою первую добычу, достал Ами волшебный талисман, подул на него и превратился в белого волка. А волку среди людей не место. Ушел Ами в Лес, а с ним и его красавица-жена. Не захотела мужа одного отпускать. Детям на память волчий зуб остался - соблазн Леса. Никто уж и не знает теперь, сколько потомков Ами ушло следом за ним и сколько осталось - еще не волки, но уже и не люди...

Я чуть приподнялся на локте, выглянул в окно.

- Они жили долго и счастливо и умерли в один день, - пробормотал Кроха.

- Что? - я не сразу понял, о чем он говорит. - А! Ну... да... Наверное, да. Хотя это не обязательно...

- Обязательно, - твердо сказал мальчик. - У сказок должен быть счастливый конец.

Я вдруг отчетливо услышал низкий голос отца. Это он впервые рассказал мне историю Ами и Динь. Хрипло, изо всех сил сдерживая злость, он говорил о том, как после возвращения из леса Ами и его жену-оборотня обвинили в колдовстве. Их должны были сжечь на костре, но Ами и Динь сбежали с помощью волчьего талисмана. Они превратились в волков и навсегда остались в лесу, как и предсказывали им в племени. А на том костре сгорели приемные родители Ами.

Почему-то отцовская версия казалась мне более реальной.

- Мой отец говорит, что у сказок в принципе не может быть счастливого конца, - сказал я вслух. Кроха перевернулся на бок, уставился на меня сквозь темноту и спросил:

- А где он сейчас, твой отец?

- Где-то там, - я кивнул в сторону ночи за окном. Пустота неба отражалась в стекле желтыми всплесками уличных фонарей. Ни единой звездочки, ни единой ниточки надежды. В общем, ничего нового. Не у всех сказок бывает счастливый конец. Хотя... Не проще ли сказать, что не бывает самих сказок?

- Малыш... - тихонько позвал я. Кроха не отозвался. Я знал, что он не спит, думает о чем-то. Я ведь уже говорил, что он - странный мальчик?

Я закрыл глаза. В ту ночь мне приснились костер и боль, и белый волк, уходящий в чудное вишневое небо.

- Белый волк в вишневом небе... Ты?..

- Я? Я - это костер и боль.

Денег и впрямь оказалось много. Достаточно много, потому что я смог не только купить себе новую одежду, но еще и принести кое-что домой. Кис взял "сдачу" без удивления. В отличие от Крохи, его не интересовало, где я это заработал.

Кис... Я больше не называл его Васькой. Уж конечно не потому, что испугался его угроз. Просто ему и впрямь не шло это имя. Васька - это что-то серое и обычное. Киса же назвать обычным было никак нельзя. Для начала, он был рыжим. Рыжим, нервными вообще... Он не любил ветер и дождь, тушеную капусту и телевизор. Мечтал о собственной машине. Предпочитал синий цвет, джинсы, водолазки и кроссовки. Никогда не знал, что и где в доме лежит. Часто спорил по пустякам. И еще он много работал. На заводе в смену и где-то еще - я не спрашивал, где. Какая разница? Уверен, это было незаконно. Впрочем, вряд ли у него имелся выбор.

Он был хорошим человеком. И... жаль... как жаль, что я не сумел ему помочь...

- Помочь? В чем? Ной! Ной, ответь, не молчи!

- Жаль...

- Кис!

Его комната - бывшая спальня его родителей - насквозь пропахла табаком и чужими воспоминаниями. За три с лишним года, прошедших с их смерти, Кис не сумел прижиться в ней. Здесь все было не его: персиковый цвет стен, зеркальные дверцы платяного шкафа, огромная мягкая кровать, над ней в деревянной рамке небольшая фотография - мужчина и женщина, улыбающиеся друг другу, - флакончик давно выдохшихся духов на тумбочке, который никто из ребят так и не отважился выбросить... а Вдруг... может быть... случаются же чудеса... мама вернется, а духов не будет... Чужая комната, чужие вещи, чужие обязанности, заполнившие его быт, мешавшие (или помогающие?) ему оставаться самим собой...

- Кис!

Я вошел к нему в комнату, плотно закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.

- Что? - спросил Кис, не отрываясь от ежедневника, в котором вел какие-то сложные подсчеты. - Что, Ной?

- Вот, возьми, - я вытащил из кармана смятые бумажки, положил на стол перед монитором компьютера. Кис пошевелил карандашом в образовавшейся неопрятной кучке и, откинувшись на стуле, испытывающе взглянул на меня.

- О!

- Давай без междометий.

Кис отодвинул в сторону бумаги, немного подумал, вертя в пальцах карандаш, потом выключил монитор и откатился на стуле чуть в сторону.

- Давай.

Мы замолчали. Разговор без междометий не получался. Потом Кис вздохнул, открыл ящик стола и смахнул в него мои бумажки.

- Спасибо.

- И тебе тоже.

- А мне-то за что?

- За одежду.

Кис фыркнул, с интересом оглядел меня.

- Пожалуйста. Знаешь, Ной, а ты начинаешь мне нравиться.

Я прищурился.

- Вот как? А раньше, выходит, не нравился?

- Выходит, нет.

- Очень странно... Я тебе не нравился, но ты привел меня к себе в дом. Почему?

Кис пожал плечами, сказал как само собой разумеющееся:

- Кроха попросил.

- А-а...

Кис, покачав головой, улыбнулся.

- Кроха сказал, что тебе можно верить, а он, сколько помню, еще никогда не ошибался. Да сядь ты куда-нибудь, не маячь перед глазами!

Я сел. Так, чтобы свет лампы падал ему на лицо. Кис отвернулся.

- Я тебе кое-что расскажу.

- Звучит многообещающе...

Он проигнорировал мою иронию. Я почувствовал, как изменилось его настроение.

- Я раньше ни с кем это не обсуждал и до сих пор не знаю, правильно ли поступил тогда... Мне кажется, ты поймешь. Я провожал родителей в отпуск, должен был пригнать машину домой из аэропорта... Они сели в самолет, я сам видел. Видел, как он оторвался от земли. Мне тогда очень нравилось смотреть на самолеты. Он развалился в воздухе, через две или три секунды после взлета. Я бежал по полю, все бежали, там было много провожающих... все бежали, сирены выли, самолет горел, вернее то, что от него осталось. Родителей я так и не нашел, а вот этого мальчика - да. Он единственный выжил в этой катастрофе, но ничего не помнит. Представляешь, ни одной царапины, ни ожогов, ни переломов - ничего. Только память отключилась. Я-то раньше считал, что так не бывает, оказывается - бывает... Я никому не сказал, просто взял его за руку и привел домой. Когда к нам из совета по опеке заявились, стали расспрашивать, что да как, я заявил, что он мне брат, как Андрейка. И все. Меня опекуном назначили. Я машину продал, дом за городом. И работать пошел. Три года уже прошло, а Кроха до сих пор ничего про катастрофу не вспомнил. Может, это и к лучшему...

Кис замолчал. Я угадал по выражению его лица, что он думает о том дне.

- Ненавижу самолеты, - с внезапной злостью сказал он. Карандаш в его руке переломился надвое.

Я понимал его чувства. Только вот какое отношение все это имело ко мне?

- Я здесь при чем?

Кис бросил обломки карандаша на стол, поднялся, подошел к окну.

- Понимаешь, если со мной что-нибудь стучится, я бы хотел, что-бы рядом с Крохой был человек, способный его защитить. Мне кажется, я виноват перед ним. А вдруг его кто-то искал потом, после аварии? Так же, как я искал мать и отца? А я увел его, скрыл от властей... Тогда мне казалось, что это - правильно, теперь уже не знаю. Да и поздно.

В его словах было только одно, что смущало, ну да ладно.

- Как насчет Марата и Андрея? По-твоему, выходит, что они не способны?

- Да, не способны.

Ответ Киса если и удивил меня, то не очень сильно. Если бы об этом спросили меня, я сказал бы то же самое. Андрей и Марат были моими одногодками. Они отличались исключительным здоровьем и любовью к дракам. Они были постоянны в своих увлечениях, не умели ненавидеть и не умели мстить. И им не хватало взрослости. Несмотря на всю свою самостоятельность, они во многом продолжали оставаться детьми, и взрослели как-то... непропорционально, что ли... Ну, знаешь, как растет котенок? Уши и лапы уже длинные, а голова и все тельце еще в ладонь умещается... Вот так и они, взрослели частями. Серьезный Марат, например, следил за порядком в доме, вел хозяйство, но при этом совершенно не умел принимать решений, во всем полагаясь на Андрея, и по этой причине частенько попадал в разные неприятные ситуации. У Андрея же на уме были только спиртное, тотализатор и девочки. Всех его подружек, несмотря на разнообразие внешности, роднили две вещи: они были красивы и глупы. Андрей говорил, что дурочка хороша именно тем, что она дурочка. Смысл этого выражения так и остался для меня загадкой. Точно такой же, как и азартные игры, и прелесть спиртного - я не пил, не играл и не встречался с девушками. Кис время от времени занимался воспитательной работой, то есть, попросту говоря, устраивал взбучку Марату и Андрею. Но, как правильно говорил мой отец, ни к чему хорошему силовые методы воспитания привести не могли. Воспоминания о наказании исчезали раньше синяков, и все возвращалось на круги своя.

- Я люблю их обоих, - продолжал Кис, - но... У Андрея гормоны играют, весь в отца пошел - безалаберный и безответственный. Да и Марат тоже... Школу бросил следом за Андреем... Им не хватает ума о себе позаботиться, не то что о других. Однажды вляпаются во что-нибудь такое, где я помочь им не смогу. Ты совсем другой.

Я посмотрел на ящик, куда Кис убрал деньги.

- Это точно, совсем другой. Знаешь... я ведь не на работу устроился...

Он тоже посмотрел на ящик, пробормотал задумчиво:

- Я слышал, нашли Лео... со сломанной шеей...

- Да?..

Мы снова замолчали. Наверное, Кис ждал, что я скажу что-нибудь. Интересно, что именно я должен был сказать?

- Я открыл на имя Крохи счет в банке, - сообщил Кис через некоторое время, глядя в стену. - Пока сумма небольшая, но все равно... В случае чего можно будет снять деньги по кредитной карте. Я дам тебе ее код.

Что такое кредитная карта и банк я тогда еще не знал.

- Сегодня я встречу Кроху из школы, - уведомил я Киса. - И буду встречать каждый день, пока живу здесь. Он мне нравится. Он похож на моего брата, и я не хочу, чтобы с мальчиком что-то случилось. Только одна просьба, Кис.

- Какая?

- Не умирай. Извини, но желания воспитывать кого бы то ни было у меня нет.

- Я постараюсь, - серьезно ответил он.

- Иногда одного старания бывает мало.

Уроки заканчивались в шесть часов вечера. Я пришел раньше, потому что хотел посмотреть, что представляет из себя городская школа. Несмотря на вполне благопристойный внешний вид, школа мне не понравилась.

У входа в здание стояли двое мальчишек. Завидев меня, они быстро убрали руки за спины и расступились, освобождая дорогу. Я усмехнулся. Запах табака был настолько сильным, что его учуял бы даже человек с хроническим насморком. Похоже, ребятки учились курить. Что ж, школа, она и в этом школа тоже.

Тяжелая, окованная железом дверь. Потом еще одна, деревянная. Лестница на второй и третий этажи. Андрей сказал, что начальные классы занимаются внизу, значит, лестницу можно было проигнорировать. Я прошел вперед по длинному, выкрашенному в бледно-голубой цвет коридору. С одной стороны - двери, с другой - окна. Около одного из подоконников что-то оживленно обсуждали четыре парня лет шестнадцати-семнадцати. Их разговор показался мне бессмысленным и пустым: цифры, цифры, клички, цифры, незнакомые слова... Я пристроился на подоконнике напротив нужного номера на двери и принялся ждать.

- Эй! - послышалось справа. - Эй, придурок! Белая башка, я к тебе обращаюсь!

Меня никогда не дразнили в поселке, тем более так по-идиотски. Я был самым сильным из своих сверстников, и желающих убедиться в этом на собственной шкуре находилось не так уж и много.

Я медленно повернул голову. Я даже не разозлился. Мне было всего лишь любопытно.

Они приблизились ко мне все вместе. Четыре крепких, здоровых парня с кучей мускулов, невыразительными лицами и интеллектом ровно на "да" и "нет". В стенах школы они смотрелись так же нелепо, как я - в поле с букетом ромашек.

- Чего вам?

- Что-то я тебя раньше здесь не видел, - подозрительно сказал один. Он демонстративно разглядывал меня, небрежно засунув правую руку в карман куртки.

Я спрыгнул с подоконника, прикидывая в уме, хорошо ли будет, если после уроков в школе обнаружится несколько лишних трупов. По всему выходило, что нехорошо.

- Не удивительно, - пожал я плечами. - Я тут первый раз.

- Это наша территория, придурок, - объяснил мне первый. - Так что вали отсюда, поищи себе других клиентов.

- Шли бы вы своей дорогой, - искренне посоветовал я.

- А то что? - спросил второй. Они теперь стояли передо мной полукругом, загораживая со всех сторон от любопытных глаз, если бы таковые внезапно обнаружились в коридоре.

- Я вас не трогаю - не трогайте и вы меня.

- Да ты никак угрожаешь нам? - удивился третий. Я вздохнул - прогнозы насчет уровня интеллекта, к сожалению, оправдывались.

- Нет, вежливо прошу... Я уйду после звонка, заберу своего друга и сразу уйду...

Первый издевательски хохотнул.

- Боишься?

Почему люди постоянно меня об этом спрашивают?

- Не нужно, - очень тихо сказал я.

- Не нужно что?

- Не нужно злить меня.

Он снова засмеялся, шагнул чуть в сторону, занимая удобную позицию для боя. Я уже знал, что драки избежать не удастся. Хотя бы потому, что эта компания не собиралась отпускать меня с миром. И еще потому, что вечно голодный дьяволенок в моей душе проснулся и требовал своей порции боли. Злость будоражила сердце, и уже не важна была причина схватки, ведь главное в ней - чужая боль, которую можно впитать в себя, чужой ужас и чужая кровь... Я не хотел драться и злился, что меня к этому принуждают. Я знал, что убью сегодня кого-то.

Он ударил первым. Они всегда бьют первыми, но это никогда ничего не меняет. Я открыл сознание дьяволенку.

...А несколькими минутами (секундами? часами?) спустя, сквозь заслон из ярости, я услышал голос Крохи, охрипший от возбуждения:

- Ной! Ной! Хватит! Хватит! Прекратите! Ной!

Сознание медленно вернулось. Тот, первый, валялся на полу в позе эмбриона. Еще один пытался подняться, цепляясь руками за стену. Двое других осторожно отступали, сжимая кулаки и пытаясь не выдать своего страха.

- Хватит, Ной! Ты ведь убьешь их! - Кроха вцепился мне в руку и кричал что-то, кричал...

Я остановился. Дьяволенок удовлетворенно урчал где-то в глубине моих мыслей. Он был еще юн и вполне мог довольствоваться столь малым количеством еды.

- Урок закончился? - спросил я, приводя в порядок дыхание.

- Нет, - ответил Кроха, не отпуская меня.

- Тогда что ты здесь делаешь?

- Я... я почувствовал, что с тобой что-то не так, и попросился выйти... а тут ты... ты мог убить его, Ной!

Я оглянулся на валяющегося на полу парня. Остальные, воспользовавшись вмешательством Крохи, похоже, просто сбежали.

- Мог. Может, и жаль, что не убил. Кто они такие?

- Ну... - Кроха замялся. - Местная мафия...

- Чего?

Такого слова я не знал.

- Мафия... Наркотиками приторговывают... И так, по мелочи... воруют... деньги трясут с учеников...

- По-твоему, я похож на человека, с которого можно стрясти деньги?

Кроха засмеялся, покачал головой.

- Нет, конечно...

- Тогда какого черта ко мне лезть? Я бы сам с ними драку не начал.

- Наверное, за конкурента тебя приняли... Вот на конкурента ты похож точно!

- Спасибо! Замечательная у тебя школа, - заметил я. - А почему на шум никто не вышел?

- Здесь часто дерутся, - равнодушно заметил Кроха. - Вмешиваться не всегда безопасно. Вот никто и не вмешивается... даже учителя.

- Замеча-ательная школа...

- Самая дешевая... Та, которую мы можем себе позволить.

Прозвенел долгожданный звонок с урока.

- Иди в класс, забирай учебники. Домой пора, проголодался я что-то...

- Ты только больше ни с кем не дерись, ладно? - попросил Кроха и убежал, не дожидаясь ответа.

Я передернул плечами. Вспомнил поселок. Последний раз я серьезно дрался за месяц до пожара. В то лето погиб каждый шестой подросток, и драки перестали быть актуальными. Актуальными стали убийства. Во всяком случае, для меня. И ни один из тех, кого я убил, не оказал мне достойного сопротивления.

- Я готов, - сказал Кроха, выходя их класса и обрывая мои воспоминания. - Идем домой!

Вскоре мы перевели Кроху в другую школу. У меня было достаточно денег, чтобы оплатить его учебу, и совсем не было желания ежедневно доказывать каким-то соплякам собственную силу и право на жизнь. И все же я продолжал каждый вечер встречать малыша у дверей класса. Я водил его в кино и покупал мороженное. Я рассказывал ему на ночь сказки и слушал его песни. Мы говорили о пустяках. Он был мне не другом, а, скорее, младшим братишкой, которого я оставил в лесу, по которому скучал и о котором мне хотелось заботиться. И я отдал Крохе все свои растрепанные, не совсем осознанные чувства, не зная, что кроме него у меня уже никогда не будет братьев.

К декабрю зима в городе утвердилась окончательно. Снег засыпал дороги, резко сократив количество общественного транспорта, которым я, впрочем, и в лучшие времена предпочитал не пользоваться. Во дворах шумная детвора лепила снеговиков и сооружали ледяные горки. Кис, когда у него выдавались свободные вечера, водил Кроху на каток. Они пытались соблазнить коньками и меня, но, на секунду представив себя на льду, я тут же наотрез отказался от этой идеи. Андрей и Марат, пользуясь частым отсутствием Киса, развлекались как могли, иногда умудряясь втягивать в это и малыша. Кис злился, я только пожимал плечами. Ошибки - это часть взросления, и от них никуда не денешься...

Я все лучше узнавал город. Ни одна экскурсия не могла дать мне того, что я получил, бесцельно шатаясь по улицам, улыбаясь хорошеньким девушкам, глотая холодную "Колу" в жарком полумраке клубов, куда меня, в отличие от ребят, легко пускали, потому что я выглядел гораздо старше своих пятнадцати лет. Я подпевал странным полуромантическим-полутюремным песенкам о свободе и любви и смеялся над чужими страхами, разглядывая с крыш высоток суетящиеся где-то далеко внизу маленькие человеческие фигурки.

Я узнавал город. Здесь в магазинах продавали свиные отбивные, корейские салаты и пирожные со взбитыми сливками... Здесь не ходили босиком, не грелись голышом под солнечными лучами, и я покупал кроссовки, синие джинсы и белые футболки. Здесь в кинотеатрах за деньги можно было получить смех и философию придуманной жизни. Здесь по улицам ездили трамваи, жуткие железные клетки, пугающие меня чуть ли не больше, чем звон церковных колоколов. Здесь было много людей - так много, что от их запахов, их лиц кружилась голова. Студенты, богатые или бедные, но одинаково уверенные в себе, в вечности, что открыта только молодым. Заводские рабочие, вечно злые, вечно уставшие. Бизнесмены, продавцы, учителя... Университет, вокзал, общаги, парки, кафе... Мэрия, церковь, тюрьма - стражи закона, стражи морали.

Я узнавал город, я искал в нем хоть что-нибудь привлекательное для себя. Ты удивишься, наверное, но кое-что я все-таки нашел...

Помню, как однажды я возвращался домой в прекрасном настроении. Удивительно теплый декабрьский вечер никак не хотел отпускать меня, все звал и звал куда-то, но я торопливо шел вперед, оставляя позади улицу за улицей, шел и улыбался, крепко сжимая в руке тяжелый полиэтиленовый пакет. Я предвкушал пиршество и радовался ему, как ребенок.

В подъезде было сильно накурено. Я взлетел по ступенькам, толкнул дверь в нашу квартиру, не сразу вспомнив, что она закрыта. В поселке дверей не запирали, и я за три месяца городской жизни так и не сумел привыкнуть к замкам. Нетерпеливо пошарив по карманам куртки, достал ключи, открыл дверь, вслушиваясь в доносившиеся изнутри невнятные возгласы. Свои? Или чужие?

- Ублюдки! Вы что творите!?

Чужих в квартире не наблюдалось. А наблюдался в квартире ба-альшой скандал.

- Кис! Прекрати!

- Пожалуйста! Кис!

- Мы не специально!

Грохот, звон бьющегося стекла.

- Мы не хотели!

- Извини!

- Ки-ис! Не надо!

Треск рвущихся бумаг.

Я отнес пакет на кухню, потом заглянул через приоткрытую дверь в комнату ребят. На полу у развороченных книжных полок сидел растрепанный Марат. В углу возле кровати, зажимая разбитый в кровь нос, стоял Андрей. В центре всего этого бардака возвышался похожий на бешеного медведя Кис.

- Не специально?!! - взревел он, нагнулся, рванул на себя несопротивляющегося Марата. - Не хотели?! Вы что, издеваетесь надо мной?!

- Что случилось, Кис? - облокотившись о дверной косяк, лениво поинтересовался я. Похоже, я попал на очередные семейные разборки, каковые случались в нашем доме еженедельно.

- Что случилось?! - он швырнул Марата обратно в кучу книг, компакт-дисков и битого стекла. Взглянул на меня через плечо. - Эти двое... - он запнулся, видимо, подыскивая наиболее точное определение своим подопечным, не нашел и продолжил, - умудрились проиграть восемь штук на автоматах! Восемь! Жрать мы на что будем?! - заорал он снова, поворачиваясь к Марату.

Марат попытался что-то ответить. Зря, на мой взгляд. Вопрос-то был риторический.

- Оставь парня в покое, - посоветовал я, вставая между Кисом и ребятами. Обычно я держался в стороне от их споров и никогда не лез в чужие дела, полагая, что там, куда меня не зовут, мне будут и не рады. Сегодняшний случай был явным исключением из правил, и мысленно я удивился самому себе. Наверное, сказывалось хорошее настроение, с которым я вернулся домой. - Успокойся, Кис! Силой ты ничего не добьешься. Я принесу денег. Никто голодать не будет, ты же знаешь!

- Я-то знаю, - согласился Кис, слегка сбавляя обороты. - Плохо, что они, - он кивнул в сторону Марата и Андрея, - тоже об этом знают!

- Пр-рости, Кис... - пробормотал из своего угла Андрей. - Мы заработаем...

- Вот видишь, они заработают, - сказал я, не отступая перед бешеным взглядом человека.

- Заработают! Ты что, думаешь, проблема только в этом?!

- А разве нет?

- Нет!

- Нет?

- Они додумались взять с собой Кроху! - прошипел Кис.

Можно подумать, в первый раз...

- Мальчик развлекся, что в этом страшного?

- Развлекся?! - шипение Киса грозило снова перерасти в медвежий рев. - Это ведь как наркотик!

- Зараза к заразе не липнет, - заметил я, намекая на таблетки, которыми пичкал Кроху сам Кис. Впрочем, он все равно вряд ли меня слышал.

- Хуже наркотика! В сто раз хуже! Это не лечится!

Может, в его словах и имелось рациональное зерно, я не знал. Мое представление об игровых автоматах было более чем образным. В отличие от Крохи, я там вообще не был ни разу.

- Кстати, а где малыш?

- Спит, - буркнул Кис. - Я с ним утром поговорю. Они там его еще и пивом умудрились напоить, представляешь?..

- Не представляю, - хмыкнул я. - У меня не настолько богатое воображение. Ладно-ладно, не сверли меня глазами, я тебя не боюсь. Раз Кроха спит, тем более не стоит орать, разбудишь еще... Пойдем-ка, поговорим вдвоем... А ребята тут пока приберутся... Правда?

Марат с Андреем энергично закивали. Обрадовались перспективе провести полчаса без Киса и его кулаков.

Я ненавязчиво выпихнул парня из комнаты, не давая ему времени обдумать мое предложение.

- Привыкли, что все за них решают другие, - раздраженно бормотал Кис, позволив увести себя на кухню. Достал из холодильника жестяную банку. - Будешь?

Я повел носом. Пиво. Я не пил спиртное.

- Нет. И тебе не советую.

- Спасибо, я уж как-нибудь сам разберусь, - буркнул Кис. Он открыл банку и сделал большой глоток. Секунду переждал, потом выпил еще. - Хор-рошо-о... Что это ты принес? И вообще, ты почему не раздеваешься? Опять собрался уходить?

- Не-а, просто забыл, - улыбнулся я, стягивая с себя куртку. Бросил ее на соседний стул, потом вытряхнул на стол содержимое пакета: двадцать прозрачных мешочков - все, что было в магазине.

Кис в недоумении уставился на пакеты.

- Вы решили меня сегодня добить, да? Что это, Ной?

- Это вишня, - гордо сообщил я. Взял один из мешочков, с треском разорвал его, высыпал на ладонь несколько ягод. - Мороженая, правда...

Я кинул в рот пару вишен, с наслаждением разгрыз холодную мякоть.

- Здорово...

- Нет, - отрезал Кис.

- Почему? - я от изумления чуть не подавился косточкой.

Кис пожал плечами.

- Не знаю, что приводит тебя в такой дикий восторг, Ной, но уж лучше бы ты вместо вишни... Сколько ее здесь, кстати? Килограмм? Полтора? Лучше бы ты мяса купил. Цена-то точно одинаковая.

- Ты не понимаешь, Кис! Вишня - зимой! Это же чудо!

- Какое там чудо?! - отмахнулся он. - Ты что, ни разу не видел мороженых фруктов-овощей?

- Нет, - честно признался я. - Да и не интересуют меня всякие там фрукты-овощи! Я люблю вишню. Так что, ты не будешь, что ли? А ребята? Или они наказаны?

Кис хмыкнул.

- Наказаны, конечно, но вот голодом я их морить не стану точно. Им еще отрабатывать проигранные денежки, между прочим! Боюсь тебя разочаровать, Ной, но, кажется, вишней ты у нас никого не удивишь.

- Я люблю вишню, - сонно сказал Кроха, появляясь в дверях. - Можно?

Я улыбнулся.

- Ну, вот, Кис, а ты говорил... Конечно, можно, малыш...

Кроха подошел к столу и взял несколько ягод.

- Холодные, - предупредил Кис недовольно. - Иди спать, завтра поешь...

- Я пить хочу, - капризно сказал Кроха, проглатывая вишню. - И вообще, я уже выспался... Чего ты там орал? Я все слышал! Зря ты на ребят так злишься!

Кис рыкнул что-то неразборчивое, брякнул пивной банкой о подоконник, схватил мальчишку за плечо и выволок в коридор. Кроха не сопротивлялся. Я засмеялся, засунул девятнадцать мешочков в морозилку, двадцатый, распотрошенный, оставил на столе. Я вовсе не собирался съедать все за один раз. Мой братишка утверждал, что удовольствие нужно растягивать надолго. К тому же вполне может оказаться, что тот магазин был единственным, где зимой можно купить вишню.

Кис вернулся минут через десять. Взял недопитую банку пива, отхлебнул из нее и уставился в стену. Я присел на подоконник и принялся опустошать заветный мешочек.

- Что делать-то, Ной? - спросил Кис задумчиво.

- Полагаю, ты спрашиваешь не о том, куда деть пакеты с вишней?

Он покачал головой, снова отхлебнул из банки.

- А если ты о деньгах, так деньги будут, это не проблема, - флегматично заметил я.

- Я не о деньгах, - отмахнулся он. Взболтал пиво в банке. Из отверстия наверху показалась белая пена. - Что мне с

ними делать? Как научить их ответственности?

- Никак, - я пожал плечами. - Этому невозможно научить. Это приходит с возрастом.

- А если не придет? Где гарантия?

- Какие тут могут быть гарантии? Не придет, значит - не судьба.

Кис тяжело вздохнул, сделал пару глотков пива, и еще раз вздохнул.

- Теперь ты понимаешь, почему я боюсь доверять малыша этим двоим?

- Я понимал это и раньше, и дополнительные аргументы мне совершенно не нужны. Не горячись, всему свое время. Нельзя предавать друга и обманывать самого себя. А убивать, воровать и проигрывать деньги на автоматах - почему нет? Может, однажды они сумеют переиграть машину и озолотятся?

- Убивать, воровать и проигрывать деньги... Чудесный набор развлечений! Если бы спросили меня, все перечисленное тобой я назвал бы в последнюю очередь. Хорошо, что ребята не слышат. У них хватило бы ума принять твои слова за аксиому.

Я ядовито усмехнулся.

- В свободное от работы время ты приторговываешь наркотиками и вместе с тем умудряешься рассуждать о морали. Ты не находишь в этом некоторого противоречия?

- Ты часто убиваешь, Ной? - его голова была явно занята чем-то другим. Я пожал плечами.

- Такие вопросы лучше не задавать, Кис, если не хочешь получить соответствующий ответ.

- Догадываюсь, - согласился он. - Но я уже спросил.

Я снова пожал плечами и честно ответил:

- Нет, не часто. Только если хочу есть.

Он нервно сглотнул.

- Я вообще-то спрашивал о том, часто ли ты убиваешь

людей

.

- Да? Извини, я не понял. Но в любом случае ответ остается прежним.

- М-м... Надеюсь, ты не ешь человечину...

- Успокойся, не ем.

Кис медленно обвел взглядом кухню, затем также медленно осмотрел меня.

- Знаешь, Ной, когда я впервые увидел тебя, я принял тебя за бродягу. Потом я все никак не мог поверить, что тебе всего пятнадцать лет. Ты не выглядишь на пятнадцать. Ты не думаешь на пятнадцать. Наконец, ты не ведешь себя на пятнадцать. Но иногда, в такие минуты, как сейчас, мне кажется, что ты не просто старше Марата или Андрея, или меня. Ты старше всего этого чертового мира... И дело вовсе не в том, что ты говоришь или делаешь. Просто твои глаза... они никогда не смеются. Так бывает у тяжело больных или у стариков.

Я засмеялся. Я смеялся искренне, как обычно смеются над хорошей шуткой.

Кис отвел взгляд. Допил пиво, бросил пустую банку в мусорное ведро, где уже было несколько ее товарок. Загремели жестянки.

Старше чертового мира... ну надо же...

Продолжая смеяться, я достал из холодильника еще один пакетик.

- Знаешь, какое дерево растет на поляне Совета?

- Вишня?

Приближался Новый год. Город был украшен гирляндами и искусственными елками. В преддверии праздников люди становились более раскованными, радостными и менее бдительными. Наши ребята тихонько суетились, заготавливая сюрпризы, хлопушки, спиртное и всякую увеселительную всячину. Зараженный их настроениями, я пару раз выходил на охоту, чтобы на полученные деньги купить всем подарки. Честно говоря, "подарочного" опыта у меня не имелось, поскольку в поселке делать подарки было как-то не принято. Теперь вот пришлось учиться. С Крохой все было просто - мальчик хотел новую гитару. Андрей и Марат тоскливо поглядывали на разбитый Кисом во время последнего скандала магнитофон. Побродив по магазинам, я нашел и то, и другое. Сложнее всего оказалось с Кисом. Я знал, он хотел машину, но таких денег у меня не было, а грабить банк желания пока не возникало. Так что, после пары дней мучительных раздумий я решил заменить машину мотоциклом. Правда, он тоже оказался недешевым, но я сумел набрать нужную сумму. Я знал, Кису будет приятно. Хорошо, что я не успел его выкупить. Вряд ли кроме Киса кто-нибудь из нас сел бы за руль, а Кис Новый год с нами уже не встречал.

- Он что, ушел? Как-то трудно поверить, что он вас бросил...

- Он ушел...

Андрей обожал детективные истории, причем не придуманные, книжные, а настоящие. Он собирал газетные вырезки о самых крупных, нашумевших преступлениях, вел дневники, в которых выстраивал собственные версии. Его любимым, если так вообще можно выразиться, преступником был Томаш Вулф.

"Да ты что! Это же легенда!" - восторженно сказал Андрей однажды.

Мы были в комнате вдвоем. Андрей курил и делал какие-то пометки в тетради. Писал он быстро, но как-то неровно, скачками, словно его рука разучилась держать карандаш. Впрочем, может, так и было. Они с Маратом бросили школу еще полтора года назад.

Я забрался с ногами на диван, и, чуть прищурив глаза, лениво рассматривал книжные полки напротив. Хотелось что-нибудь почитать, но вставать за книжкой было лень, и тогда я спросил Андрея, что он там такое делает.

- Ну... понимаешь, я тут набрасываю некоторые идеи... - пробормотал он, не отрываясь от тетради, - касательно Томаша Вулфа.

- Кого? - поперхнулся я.

- Да ты что! - Андрей даже подпрыгнул от изумления. - Неужели ни разу не слышал о волке-убийце? Это же легенда!

- А?

Андрей восхищенно, с азартом заядлого рыбака или охотника, продолжал:

- Сколько уже лет его ловят! А поймать до сих пор не могут! Знаешь, как-то не верится, что это все совершает один человек! Такие разные убийства! И в разных частях страны... Только фирменный знак всегда один и тот же - клочок волчьей шерсти. Его потому Вулфом и прозвали... "Вулф" - значит "волк" в переводе...

Вулф... Вообще-то, это было не прозвище, а обыкновенная фамилия. Как Эбер, Джонсон или Курочкин..

- Предполагают, что он маньяк... сумасшедший, который отождествляет себя со зверем... с волком, если точнее... А все эти убийства носят, якобы, ритуальный характер... - Андрей быстро пролистал какие-то свои бумажки, потом бросил с презрительной гордостью - Дураки! Никакой он не сумасшедший!

- Да? А кто же он, по-твоему?

- Он? Знаешь, Ной, я думаю, что он - настоящий волк!

- Кто?! - честно говоря, не предполагал, что Андрею удастся так удивить меня.

- Ну, в смысле, оборотень... Эй! Не смейся!

- Да я и не смеюсь...

В общем-то, мне действительно было не до смеха.

- Ты не веришь в то, что оборотни существуют? - расстроено спросил Андрей.

Я со вздохом потянулся.

- Верю... Природа слишком многообразна, чтобы остановиться в своем развитии только на человеке...

- Тогда чем тебе не нравится моя идея?

- Идея? Да нет, идея нормальная... Только почему обязательно оборотень?

- А кто еще? - изумился моей недалекости Андрей. - Вот послушай... - он принялся рисовать какие-то крестики и стрелочки на бумаге, на первый взгляд, бессвязные, но, несомненно, имевшие для него какой-то свой, тайный смысл. - Вулф убивает только ночью...

Я усмехнулся:

- И конечно, только в полнолуние?

- Почему в полнолуние? Не обязательно... Просто ночью... А, я понял, о чем ты! Нет, Ной! Полнолуние - конечно, хорошая штука, и оборотня по нему легко вычислить, но ведь не обязательно, что жизнь Томаша Вулфа подчиняется фазам луны. В конце концов, что мы знаем об оборотнях? Только то, что сами же и придумали! Про полную луну между прочим тоже!

В его словах имелся смысл, и это настораживало.

А Андрей, обрадовавшись, что наконец нашелся кто-то, кого заинтересовали его рассуждения, продолжал говорить:

- У его жертв часто разорвано горло или сломана шея. И множественные укусы на теле... А шерсть!

- Что - шерсть?

- Вот! - Андрей ткнул пальцем в какую-то газетную вырезку. - Один спец, сравнивая те клочки, которые находили рядом с убитыми, сказал, что иногда это шерсть, срезанная ножом, а иногда - выпавшая... ну, как при линьке, знаешь?

- И?

- И значит, он линяет!

Потрясающий вывод!

- Кто линяет?

- Вулф! Линяет, как любая собака!

Я хмыкнул. Томаша Вулфа обозвали собакой!

- А может, это не он линяет?

- А кто тогда? - В голосе Андрея сквозило неподдельное удивление. Как будто в этом мире правом линять обладал исключительно Том Вулф.

- Ну... может, он дома держит волка, а когда выходит на охоту... то есть, тьфу, на очередное убийство, отрезает у него клочок шерсти... или вырывает...

- Ага! И прячет в карман! - Андрей засмеялся. - Потом перегрызет человеку горло, раз руку в карман... А шерсть там вся скаталась... Не-ет, Ной! Я думаю, все гораздо проще! Томаш Вулф - оборотень. И его шерсть всегда при нем.

Он сказал это с такой убежденностью, что я не рискнул спорить. Как не рискнул развивать дальше данную тему. Да и что я вообще мог сказать ему, мальчику, выросшему на городских улицах?

Мы вскоре снова заговорили об оборотнях, но только вот причиной этому было уже совсем не праздное любопытство...

Помню, луна еще не родилась. Пустое небо в оконном проеме казалось бездонным и мертвым. Я читал "Мастера и Маргариту".

- Ной! - позвал Кис. Я прижал страницу книги пальцем и зашел в его комнату. - Ной, помоги!

Ноги Киса торчали из-под кровати. Я раскрыл рот, намереваясь задать весьма уместный в такой ситуации вопрос, но на пороге вдруг материализовался Андрей.

- Слыхали?! В Стоунвилле поймали целую семью оборотней! - закричал он. Мне на мгновение показалось, что его рыжие волосы вспыхнули настоящем пламенем. Вспыхнули и погасли.

- Где они? - спросил Кис, не делая даже вялой попытки вылезти на свет. - Надо же, ни одной пылинки... Вы что, полы помыли?

- Что ты ищешь? - поинтересовался я.

- Носки... Никто не видел мои носки? Я, кажется, их где-то здесь бросил... И сигареты пропали...

Был вечер воскресенья. Кис почти весь день отсыпался за прошедшую рабочую неделю, запасаясь сном на будущую, и сейчас собирался куда-то уходить.

- Эх ты, неуч! В Шотландии! - засмеялся Андрей.

- Что? Носки? Почему в Шотландии?

- Не носки, а Стоунвилл.

- Да какая мне разница, где он находится, этот Стоунвилл! Я про носки спрашиваю. Не видел?

- Посмотри в мусорном ведре, - посоветовал Андрей. - Ной с Маратом тут вчера без тебя уборку делали, могли выбросить.

Кис тут же вынырнул из-под кровати и уставился на меня.

- Носки Марат убирал в комод, - сказал я, - сигареты на кухне, а Стоунвилл - это не в Шотландии, а в Южном Уэльсе. И что с этими оборотнями будут делать?

- Ничего. Их уже убили. Ты же не думаешь, что оборотень дастся тебе живым?..

- Конечно, не думаю, - серьезно согласился я, садясь на кровать. Наверное, Кис больше ничего там искать не будет...

- Оборотней не существует, - категорично заявил Кис, разглядывая найденные носки. - Это все выдумки инквизиции. Чтобы убирать неугодных... Историю читать надо! Слушай, он же порван!

- С чего ты взял? - возмутился Андрей.

- У меня пока еще глаза на месте!

- Зашей, - пожал я плечами. - Поди, руки не отвалятся.

- Вы о чем? - спросил Андрей.

- Мы все еще о носках, а ты о чем?

- Об оборотнях...

- А-а... - Кис отшвырнул рваный носок в угол, достал из комода другой, с улыбкой взглянул на меня. - Я очень предусмотрительный, Ной. Всегда покупаю носки одного цвета и качества. Если один порвался, можно не всю пару выбрасывать, а только его. Моя мать так чулки носила.

Ну и ну... Придумать подобное лично мне было бы не под силу.

- А на дорогу все равно зашивать нельзя.

- Почему?

- Примета такая. Ни разу не слышал, что ли?

Кис надел носок, довольный оглядел себя.

- Та-ак... Полдела сделано... А где мой свитер?

- В шкафу, - кивнул я. - Такое ощущение, что ты здесь не живешь...

- Живу, - тяжело вздохнул Кис. - Иногда, правда, и самому не верится.

Он широко распахнул дверцы шкафа, подумал пару секунд, потом вытащил из самой середины стопки темно-синий свитер. Одежда, кое-как утрамбованная нами вчера на полку, снова превратилась в бесформенную кучу тряпок. Говорил же я Марату, не стоит утруждаться уборкой...

- Да не смотри ты на меня так, Андрей! Понял я, понял, что тебя проблема нечисти взволновала! Только мне это не интересно.

- Почему?

- Ты хоть одного оборотня видел?

- Пока нет...

- И не увидишь.

- Почему?

- Потому что их нет.

- А как же Стоунвилл?

Кис задумался только на мгновение.

- Есть два варианта. Первый - газетная утка. Чтобы поднять тираж. Второй - больные фантазии местных жителей. Проще говоря, крыша поехала.

- И третий, - подхватил Марат, входя в комнату и присаживаясь рядом со мной на кровать, - и наиболее вероятный: одна крупная строительная компания активно скупает в тех местах землю. Несколько семей отказались продать свои дома, и тогда, чтобы заставить их это сделать, прибегли к хитрости, использовав суеверия местных жителей.

Я подумал, что Марат абсолютно прав.

- Откуда ты это взял? - возмутился Андрей.

- Из той самой статьи, которую ты не удосужился дочитать до конца, - Марат протянул ему газету.

Кис засмеялся:

- Ну вот, а то: "оборотни", "оборотни", "спасайся кто может!"

Поняв, вероятно, что с двумя оппонентами ему одному не справиться, Андрей повернулся ко мне:

- Ной, ну ты же сам мне говорил, что веришь в то, что оборотни существуют!

Я вздохнул, отложил в сторону книгу, которую все еще держал в руках.

- Я и не отказываюсь от своих слов. Но в Стоунвилле оборотней действительно нет.

- Откуда ты знаешь?

- Я там был.

Там был мой отец, а это почти одно и то же.

- Ну и что? А я был в Бомбее, но это ведь не повод утверждать, что там нет оборотней, - неожиданно возразил Кис.

- Когда это ты был в Бомбее? - недоверчиво поинтересовался Андрей.

- Когда тебя там не было!

- Стоунвилл слишком мал для оборотней, - продолжал я. - Там до сих пор сильны средневековые суеверия и любому, даже самому незначительному событию придают мистическую окраску. Если оборотни умны, они никогда не поселятся среди людей, искренне верящих в их существование.

- Интересно, где ты понахватался таких идей? - ехидно спросил Кис.

- Я просто стараюсь мыслить логично. Если предположить, что вампир питается человеческой кровью, то где ему проще всего будет ее раздобыть? В большом городе типа Москвы, Нью-Йорка или того же Бомбея, где одним убийством больше, одним меньше - никто и не заметит, или в Стоунвилле, в котором всего одно кладбище и любые похороны превращаются в общегородскую трагедию?

- Так то вампир... - протянул Андрей, явно не желавший расставаться со своими убеждениями.

- А в чем разница?

Разница, конечно, имелась. Вампиров придумали люди в оправдание своих страхов, а оборотни появились в результате генетических мутаций. Но я решил об этом не упоминать.

- Чепуха это все, - упрямо сказал Кис. - Мы просто пытаемся объяснить собственные ошибки вмешательством иных сил. Помните, было время, когда буквально все видели летающие тарелки? Теперь модно охотиться на оборотней. Это отвлекает людей от насущных проблем и в то же время не дает расслабиться.

Я пожал плечами. Бездоказательный спор - пустой спор. Время, затраченное впустую.

- Чепуха? - задумчиво переспросил Андрей. - Может быть... Только вот когда ты, Кис, последний раз был в нашем лесу?

- Сейчас собираюсь, а что?

- Зачем?

- Мы заказ получили. Хорроший такой заказ. Пять тысяч авансом, остальное - по факту.

- Ого! - удивился Андрей. - Хэппи нью еа!

- Кис, тебя когда-нибудь посадят, - флегматично заметил Марат.

- Для этого нужно сначала меня поймать.

- На каждую, даже очень хитрую лису, находится свой удачливый охотник.

- Спасибо за добрые слова на дорожку.

- И как это удачно, что у нас запрещена вырубка леса! - радостно сказал Андрей.

- А она запрещена? - спросил я.

- И давно, - усмехнулся Марат. - Наверное, ты - единственный во всем городе, кто этого не знает.

Теперь знаю.

- Слышал, прошлым летом выше по реке леса горели? - продолжал просвещать меня Марат. - По официальной версии, причина тому - жаркая погода. А если не официально, то просто кто-то нашел удачный способ скрыть незаконную вырубку.

Я вспомнил мать Антона. Она сошла с ума после гибели сына. Сколько еще раз я буду возвращаться к этому?

- Очень удачный способ, - Кис натянул куртку, посмотрел на меня долгим, почему-то насмешливым взглядом. - Придраться не к чему. Ни свидетелей, ни преступления как такового. Только вот животных жалко. Ну все, парни, я ушел.

- Может, не надо? - Андрей принялся листать мою книгу. - Там холодно и мерзко. Там темно. И еще там дикие звери. Волки и медведи. Видел волков в зоопарке? В лесу они гораздо страшнее...

- Ты еще скажи, что там оборотни водятся, - издевательски бросил Кис. - Совсем уже помешался на своей фантастике!

- Может, и водятся... - задумчиво встрял Марат.

- Вот я и проверю!

- Может, не надо?

- Ты что, считаешь меня трусом?! - вспылил Кис.

- Не заводись... Просто останься, и все, - повторил Андрей, прекрасно, впрочем, сознавая, что своими словами лишь подливает масла в огонь. Кис был очень азартным и неуравновешенным. Я понял это давно и долго удивлялся, как ему доверили опекунство над тремя детьми. - Где ты взял эту книгу, Ной?

- У тебя на полке.

- Да? Надо же! Я потом почитаю.

Хлопнула входная дверь - Кис ушел. Андрей и Марат не обратили на это никакого внимания. Они продолжали обсуждать проблему наличия оборотней в нашем лесу. Я мог бы разрешить их спор, но чужие споры меня никогда не интересовали. Я просто смотрел в окно...

... Новолуние. Знаю, есть волки, которые предпочитают охотиться именно в новолуние. Говорят, в такие ночи лунный свет не слепит глаз.

Я смотрел в окно на мертвое пустое небо и думал, почему не остановил Киса. Я думал об этом и на следующее утро, когда, втягивая носом холодный воздух, искал следы Киса в лесу. И потом, когда тащил его на себе, проваливаясь в тяжелый снег, я тоже думал об этом. И не находил ответа.

Кис так и не пришел в сознание. Я был рад этому, потому что не представлял, как посмотрю ему в глаза. Его, как и тех двоих, что были с ним в лесу, убил волк. Такие раны ни с чем не спутаешь.

- Я поняла... Ты чувствовал вину?

- Вину?.. Мне не в чем было себя винить. Нет, не вину - сожаление. Мы могли бы стать друзьями...

Больница была старой и убогой. Я не видел других, и мне не с чем было сравнивать, но стены, выложенные голубым кафелем, грязный, весь в трещинах высокий потолок и кровати с тонкими жесткими матрасами и застиранным бельем, не производили угнетающего впечатления.

Помещение, в котором лежал Кис, видимо, задумывалось архитекторами как часть коридора. Врачи перегородили нишу ширмами, пространство заставили кроватями и тумбочками и гордо именовали все это палатой номер четыре-двенадцать.

Я смотрел на бледное лицо Киса, на почти мертвые уже руки, опутанные прозрачными нитями капельниц, на тусклый красноватый кружок зимнего солнца, с трудом пробивающийся сквозь не на шутку разыгравшуюся метель. Смотрел и смотрел, ни о чем не думая. Мне не о чем было думать.

Снегопад спрятал и грязь городских улиц, и кровь леса, и это было хорошо. Мне виделось, как крупные колючие снежинки сковывают холодом старенький грузовик и человеческие тела, равнодушно засыпают их, выравнивая холмики могил. Когда я пришел, те двое уже не дышали. Их изломанные фигуры издали напоминали тряпичные куклы, их кровь затопила снег вокруг, прожгла его, кажется, до самой земли, их боль растворилась в звенящем чистотой воздухе. Я ушел из дома, потому что убил человека. Я вернулся домой, пусть всего лишь на несколько минут, для того чтобы найти убитых не мною.

А Кис еще был жив. У него была потрясающая тяга к жизни, но я знал, что нет на свете такой силы, что могла бы поспорить с судьбой. Судьбой Киса была смерть. Он умирал, он умер бы в лесу, и снегопад сотворил бы над ним свою могилу, но я принес Киса в город. Если бы он не вернулся, Кроха, Марат, Андрей так никогда бы и не поверили в его гибель. Они бы ждали его, ненавидели за то, что он их бросил, но все равно продолжали бы ждать. Флакончик духов - пустые надежды. С пустыми надеждами сложно жить дальше.

Кис дышал неровно, тяжело. Марат что-то спрашивал у врача, но я не слушал их, я вслушивался в дыхание смерти и вспоминал Антона. Нам было лет по пять, когда мы поссорились в первый раз. Кажется, мы выясняли, чей папа самый главный, самый смелый, самый-самый... Я был сильнее, поэтому в том споре лидерство осталось за моим отцом. С тех пор мы ссорились постоянно. Но - я знал это твердо - у меня не было друга ближе и вернее, чем Антон. В тот последний день мы тоже ругались. Сначала Антон утверждал, что сумеет поймать бельчонка голыми руками; потом я предлагал выследить людей, чей запах разносился на весь лес. Потом начался пожар, и я нес на себе бельчонка и друга. Потом Антон умер...

Кис еще дышал. Кроха аккуратно поправил одеяло, укрывая ему плечи, хотя в палате было невероятно жарко, взял меня за руку. Он не знал, не понимал, что Кис не выживет. Никто не знал, кроме меня.

Мы вышли в коридор.

На затоптанных ступеньках больничной лестницы сидел парнишка. У него были грустные карие глаза и уродливый свежий рубец через всю правую щеку, теряющийся в густых светлых волосах. Со смесью удивления и брезгливости он вертел в руках какую-то бумагу.

- Привет, - сказал Кроха, опускаясь рядом.

- Здесь грязно, - не поворачивая головы, бросил парень.

- Знаю, - согласился Кроха, но не встал. - Меня зовут Кроха.

- Дурацкое имя.

- М-да? А какое у тебя?

Парень аккуратно свернул бумажку пополам, разорвал, свернул еще раз и еще раз разорвал. Смял листки в ладони и швырнул в урну. Не попал, чертыхнулся, но подбирать не стал.

- Бэмби.

Кроха хихикнул. Я вспомнил старый детский мультфильм.

- Олень? А где рога?

- Ампутировали.

- О-о...

- У нас здесь брат лежит, - зачем-то сообщил Кроха.

Бэмби встал, отряхнул штаны.

- Надеюсь, с ним все будет хорошо.

В его голосе было одно только равнодушие. Зато равнодушие искреннее.

- Я тоже надеюсь, - сказал Кроха. Я промолчал.

Через два часа Кис умер.

Андрей, мгновенно повзрослевший, почти не испуганный, сказал мне:

- Его убил оборотень.

Он был не прав, но мы больше никогда не говорили об этом.

Врач, бородатый мужчина в небрежно накинутом поверх спортивного костюма халате, как-то вскользь поинтересовался, кем мы приходимся умершему. "Никем, - твердо заявил Андрей. - Этот парень ночевал в подвале нашего дома несколько раз... Мы его подкармливали... Его Василием зовут... звали, то есть. Кроме этого, мы о нем ничего не знаем, даже фамилии". Врач больше вопросов не задавал. Похоже, ему было все равно, как тому Бэмби.

Киса кремировали за счет больницы. Пьяный кладбищенский сторож сунул нам в руки лопату и показал, где можно выкопать ямку-могилу. Жестяная банка с прахом, снег вперемешку с комьями земли, водка в пластмассовых стаканчиках, пустое небо. Все мертвое. Ребята плакали. Я тихонько выплеснул спиртное на снег и положил на свежую насыпь разлапистую ветку ели.

- Говорят, огонь очищает, - пробормотал Марат, когда мы возвращались домой.

- Надеюсь, Кис простит меня за ложь... - сказал Андрей. - Но иначе нельзя было... Он бы понял... Нас отдадут в приют, если узнают, что мы живем без взрослых. А так, когда об этом не кричишь на каждом углу, всем, в общем-то, абсолютно наплевать.

- А мы живем? - спросил я.

- Теперь будем.

Я вдруг поймал себя на слове "мы". То есть - "я и они". Я отогнал эту мысль от себя. Чушь. Чушь?

Звездочки на потолке нервно подмигивали кому-то. Кроха смотрел на меня, не моргая, по его щекам бежали слезы.

- Я вспомнил.

- Что вспомнил, малыш?

- Как погибла мама... как самолет разбился... вспомнил, Ной. Кис говорил, что однажды это случится... лучше бы не случалось.

- Не плачь... Тебе больно?

- Мне страшно.

Я не представлял, как помочь ему. Каждую ночь, засыпая, я испытывал боль и страх. И тоже не умел с этим бороться.

- Я знал, что Кис умрет, - в голосе Крохи не было и тени дрожи. В сочетании с потоком слез это выглядело ужасно. - Знал!..

Кис тоже это знал.

- Глупости, малыш. Ну откуда тебе было знать? - я, как мне казалось, успокаивающе погладил его по голове, больше из желания прервать зрительный контакт, чем действительно стремясь его успокоить.

- Я знал, Ной, - упрямо повторил он, снова ловя мой взгляд. - Я думал, я надеялся... что ты ему поможешь...

Я пожал плечами и отвернулся. Дьяволенок заворочался, недовольный моими переживаниями. Черт, я и сам был ими недоволен.

- Мне самому нужна помощь, малыш...

- Да, теперь я вижу, - согласился Кроха. - Оказывается, есть предел возможностям... Скажи, что случается с теми, кто умер?

- Откуда мне знать? Я еще ни разу не умирал.

- Да... да... конечно...

Когда я обернулся, его щеки уже были сухими.

- Извини, - сказал Кроха, беря в руки подушку. - Я, пожалуй, пойду в комнату Киса. Опять голова разболелась.

Он ушел, и я остался один. Я лежал без сна, ненавидя звезды на потолке, и вспоминал лес, в котором остались мои родители, брат, мертвый друг, вся моя жизнь. Мне было плохо. Я боролся с тоской, острой, колючей, как еловые хвоинки. Я проиграл. Я всегда ей проигрывал.

Следующим утром Кроха наотрез отказался идти в школу. В ту самую школу, куда мы с Кисом его с таким трудом устроили. На мой вопрос, зачем мы тогда за нее платим, мальчик заявил, что никого об этом не просил. Я только пожал плечами.

Вечером Кроха, сославшись на головную боль, заявил, что не будет делать уроки. Утром история повторилась. Однако поскольку я никогда не отличался ангельским терпением, то проигнорировал предостережения ребят, силком одел Кроху и за руку поволок его в школу. А по дороге пригрозил, что буду караулить под дверью класса, чтобы у него не возникло соблазна уйти с уроков. Кроха только зло дернулся, но, выскользнув на перемене из кабинета в обнимку с сумкой и курткой и обнаружив в коридоре меня, от дальнейших попыток сбежать отказался.

Вечером мне пришлось приложить массу усилий, чтобы уговорить малыша выполнить домашнее задание. Глядя на его сердитое лицо, я с ужасом думал о том, что, похоже, Кису удалось-таки взвалить на меня обязанности по воспитанию мальчишки. О чем думал Кроха, я не знаю. Не о задачках, это точно.

- Неправильно, малыш! - сказал я, перечеркивая ответ. - Перерешай!

- Почему это?

- Потому что неправильно!

- Не хочу!

- Перерешай!

- Ты тиран!

- Знаю.

- Ты все время ругаешься!

- Я не ругаюсь, малыш. Поверь, когда я начну ругаться, ты сразу почувствуешь разницу.

За окном быстро темнело. Падал жиденький снежок. Я включил настольную лампу, ткнул пальцем в задачу.

- Это легко, малыш. Летела стая гусей... Один гусь впереди, а два позади... Рисуй!

- Я не умею!

- Рисуй палочками! Вот так... Теперь один позади и два впереди... один между двумя и три в ряд... Считай! Сколько было гусей?

- Три!

- Считай, я сказал!

- Ты тиран!

- А ты повторяешься, как попугай!

Кроха капризно надулся, резко захлопнул учебник. Я встал со стула, потянулся.

- Ну, как тебе объяснить это, малыш?

- Задачу?

- Да нет, не задачу. Необходимость ее правильного решения.

- О чем это ты, Ной?

- Послушай, Кроха, из нас двоих образование нужно только тебе, малыш. Кем ты будешь, если не закончишь школу?

- Ты ее тоже не закончил!

- С чего ты взял? - удивился я.

- С того! Если тебе и правда пятнадцать, как ты говоришь, значит, ты еще должен учиться. А ты не учишься, значит, ты бросил школу. Как Андрей и Марат.

Я зевнул.

- Я не бросал школу, малыш, потому что я учился дома. И поверь, школьную программу прошел полностью.

- Да? Тогда реши эту задачку!

- Это - твое домашнее задание, а не мое. Не отвлекайся и не пытайся купить меня на такой дешевый трюк.

Кроха немножко подумал, потом хитро прищурился.

- А свидетельство об окончании школы у тебя есть?

Я снова зевнул.

- А зачем оно мне?

- Ну-у... Чтобы дальше учиться...

- Я не собираюсь учиться.

- ...Или на работу устроиться...

- Волка ноги кормят.

- ...Или... ну, не знаю... а мне оно тогда зачем?

- Кроха, ты готов говорить о чем угодно, лишь бы только не делать уроки.

- А как ты догадался?

Я пожал плечами, улегся на кровать и раскрыл брошенную полчаса назад книгу.

- Я больше не скажу тебе ни слова. Поступай как знаешь. Это - твоя жизнь и твоя задачка. Не хочешь учиться - не учись. Не хочешь ходить в школу - значит, больше не пойдешь. Через год-другой будешь разгружать вагоны, как Марат и Андрейка. Это в лучшем случае.

- А в худшем? - заинтересовался Кроха.

- В худшем - научишься воровать. Однажды тебя поймают и посадят. И пойдешь ты разгружать те же самые вагоны, только под строгим конвоем. Как ни крути - результат один.

- Может, не посадят.

- Может быть... Если не посадят, то свои где-нибудь прибьют. Заманчивые перспективы. Я тебе даже немножко завидую... Совсем чуть-чуть... Ну что, не будешь решать задачу? Тогда иди на кухню, мой посуду. Сам понимаешь, у нас строгое разделение труда, и кто не работает, тот не ест.

Кроха засопел, заворчал, с треском развернул учебник и принялся что-то зло чиркать в тетради. Я улыбнулся. Эдди тоже частенько спрашивал у меня, зачем ему в лесу математика. Действительно, зачем? Охота на оленя не требует знания интегралов. Тем не менее я довольно успешно находил веские (и - что делало мне честь - постоянно новые) аргументы в пользу получения среднего образования. Не могу утверждать, что ни разу не использовал шантаж или открытую угрозу, но ведь главное - результат. А в результате победа всегда оставалась за мной.

Из кухни доносился полушепот. Было уже далеко за полночь, но я не спал, и, похоже, не я один. Пахло сигаретами и почему-то жареным мясом.

Я вылез из теплой кровати и прошел на кухню.

Они сидели там вдвоем, рыжий, очень похожий на Киса Андрей и темноволосый Марат. Они курили, пили сок и, кажется, вспоминали Киса. Без слез. Не знаю уж, почему, но они не плакали с того самого дня, когда закопали банку с прахом Киса в маленькую ямку на старом кладбище.

- Садись с нами, Ной, - предложил Марат, кивая на стул у окна. Пепельница на столе была заполнена окурками. - Малыш спит?

- Кажется, спит. Достал он меня сегодня, - сказал я.

- Верю, - улыбнулся Андрей. - Уж это-то он хорошо умеет. Извини, что свалили его на тебя...

- Не это страшно, - сказал я, хотя и понимал, что для меня это было страшно вдвойне. Но они нуждались в моей помощи, и я впервые в жизни пошел на поводу у людей. - Ты мне лучше скажи, долго он собирается нам мозги компостировать?

Развернутого ответа на свой вопрос я не ожидал. Но услышать что-нибудь в утешение очень даже хотелось.

- Ты бы поменьше реагировал на его капризы, - посоветовал Марат. - Это всего лишь реакция на смерть Киса. Скоро все вернется в норму, вот увидишь.

Вот вам и все утешение. Я пожал плечами.

- Железным терпением я не обладаю. Скорее наоборот. Так что... если Кроха будет привередничать - схлопочет, вот и весь разговор.

Вообще-то я никогда не бил детей. Но терпение у меня и правда не бесконечное.

Марат собрался было что-то возразить, но потом махнул рукой и, не вставая с места, достал из холодильника очередную банку сока.

- Может, чего покрепче? - спросил Андрей, обращаясь к нам обоим. Я отрицательно качнул головой. Марат зевнул.

- Не-а. Завтра на работу.

- А-а... ну-ну...

Я посмотрел в окно. На улице о чем-то громко спорили. В тишине ночи казалось, что спорщики находятся в соседней комнате. Желтый фонарь светил прямо в стекло, больно слепя глаза. Я отвернулся.

- Я все время думаю о том, как по-дурацки мы расстались, - сказал Андрей, докуривая очередную сигарету.

- Когда? - не понял Марат.

- Когда он уходил...

- Ты о чем, рыжий?

- Мы поспорили, я сказал, чтобы Кис не ходил в лес... а он подумал, что я считаю его трусом. Я-то так не считал! Но он все равно подумал. И ушел. А я теперь уже не смогу объяснить ему... Я думаю, как это жутко... смерть ведь уже никак не изменить... Наверное, не надо говорить друг другу что-то такое... чего потом уже не исправить...

Марат кивнул. За последние дни они стали ближе друг другу. Семья! Неужели Кису надо было умереть, чтобы они почувствовали, что действительно нужны кому-то?..

Я снова посмотрел в окно. Где-то там, за фонарями и рекой, осталась моя собственная семья. Я плохо ушел от них. Поругался с отцом, не попрощался с мамой и братом. Они ждут меня, уверен, но я все еще не могу вернуться. А когда вернусь... повернется ли у меня язык, чтобы попросить прощения?

Марат не спеша поднялся со стула.

- Лирика... все это лирика, рыжий! - он не любил оголять свои чувства. И в каком-то смысле это было правильно. Чувства делали их уязвимыми, а в этом мире уязвимость не была в чести. - Спать пора. Завтра будет тяжелый день.

- У нас теперь каждый день - тяжелый, - вздохнул Андрей. - Я раньше и не думал, что в доме так много держалось на Кисе. Давай сходим завтра на могилу к нему, а? Мне как-то неспокойно...

Кис был ему братом и значил для него несравненно больше, чем для нас всех.

- Давай, - согласился Марат. Потом посмотрел на меня. - Останешься с Крохой, а, Ной? Тебя он хоть как-то слушается...

- Останусь.

Что еще я мог ему ответить? Однажды я уже взял на себя ответственность за жизнь Крохи... С судьбой не спорят, это я усвоил очень, очень давно...

Фонарь мигнул и погас. В кромешной темноте снова, как и в тот день, когда умер Кис, повалил снег. Но теперь он падал красиво, медленно, убаюкивающее.

В эту ночь я снова не смог уснуть.

На девятый день после смерти Киса Андрей принес домой большой пластиковый ящик.

- Это зачем? - поинтересовался Марат.

- Помянуть. Кис любил пиво...

Я не понял, о чем идет речь, но спрашивать не стал.

...Курить я не умел, а спиртное пил впервые в жизни. Странные ощущения. Табак сушил горло, заставляя делать глоток за глотком. Горько и вкусно.

...Марат разливал янтарную жидкость по стаканам... что-то говорил Андрей... что-то о жизни и смерти... извечные скучные темы.

Я смотрел на игру пузырьков за стеклом и снова вспоминал лес. Я тосковал по дому. Тосковал все сильнее. Чувство это было невыносимо болезненным, тяжелым, и я глотал горький напиток, курил и вспоминал...

Ребята пьянели, курили, смеялись, рассказывали какую-то чушь, спорили... В какой-то момент я потерял связь с реальностью. Мой взгляд блуждал по равнинам незнакомых миров, удивительно разных и в то же время удивительно похожих. Небо - то прозрачно-розовое с золотисто-белой ватой облаков, то бездонно-синее, усеянное огромными чужими звездами, то черное, пустое, с одиноким странной формы диском луны, напоминающим глаз волка... Сладкий аромат меда в густом, как этот самый мед, воздухе или холодный ветер, скатившийся вместе со снежной лавиной с верхушек величественных гор... Запахи тысячи времен года одновременно... Проливной дождь, сменяющийся нестерпимо жарким солнцем. И везде, везде лес, тихий и родной, манящий и такой далекий, что хотелось плакать от обиды.

Потом чудесные картины вытеснила дикая головная боль.

- Похмелье, - несколько удивившись, поставил диагноз Андрей. - С чего бы? Мама дорогая, Ной! Ты что, раньше никогда не пил, что ли?

Говорят, Белый Волк не переносил алкоголь... Вот мы и не пьем. Спиртное, как и наркотики, слишком губительны для нас.

Я, конечно, не сказал этого вслух. Вряд ли Андрей по достоинству оценил бы мое откровение. Кроме того, мне казалось, что пиво здесь ни при чем. Просто я видел то, к чему еще не был готов, и теперь расплачивался за кусочек чужой памяти, ставшей внезапно и моей. А уж такое объяснение могло заставить ребят усомниться в моем психическом здоровье. Так что я просто выпил таблетку анальгина, что-то промычал, отказываясь от пива (поможет оно, как же!) и постарался уснуть. Кто-то смилостивился надо мной, потому что в ту ночь мне не снились ни золотые облака, ни традиционный костер. Я был почти счастлив.

За два дня до Нового года Кроха привел к нам Бэмби.

Я тогда вернулся домой очень поздно. Медленно, до щелчка, повернул ключ в замке, приоткрыл дверь... (еще пара сантиметров, и раздастся противный скрип, способный разбудить не только всю квартиру, но и весь подъезд), осторожно протиснулся внутрь... закрыл дверь. Уф-ф! Ну и операция!

В комнате было темно. На кровати малыша кто-то спал. Еще не дойдя до нее, я понял, что это не Кроха. Я не смог толком разглядеть лицо человека, только широкий рубец на правой щеке. Мальчишка засопел во сне, натянул на уши одеяло - у нас было плохо с отоплением. Я вздохнул и, не раздеваясь, упал на свою кровать. Спать хотелось смертельно.

...Все было как всегда - огонь, боль, свет. Я закричал и проснулся. Кто-то тряс меня за плечо.

- Все нормально, - прошептал я. - Это только сон. Все хорошо.

- Сон? - раздался недоверчивый голос. Я открыл глаза.

Рядом, зябко кутаясь в одеяло, сидел мой новый сосед.

- Ты кто? - глупо спросил я, подозревая, что каким-то образом должен сам это знать.

- Бэмби.

Я заставил себя вспомнить, где мы виделись.

- Из больницы, да?

- Да. Твой друг, Кроха, сказал, что у вас можно немножко пожить. Можно?

Квартира была не моей. Так что, мягко говоря, парень обратился не по адресу. О чем я его и уведомил.

- А остальные уже согласились.

- Ну, тогда, конечно, можно.

Очень мило с их стороны интересоваться моим мнением.

- Спасибо. Я... Я остался без жилья.

Я промолчал. Что, интересно, я должен был ему сказать? Впрочем, он и не ждал ответа.

- Тебе приснился кошмар?

Я снял носки, спустил ноги с кровати. Холодный пол успокаивал обожженные во сне ступни.

- Нет.

- Ты метался по кровати и стонал. Удивительно, что весь дом не проснулся.

- Оденься, замерзнешь, - посоветовал я. Это прозвучало, как "не лезь не в свое дело", но Бэмби оказался то ли слишком тупым, то ли слишком упрямым.

- Моя мама говорила, что сон - это дар, которым надо уметь пользоваться.

Умно.

- А где твои родители?

Он потер еще не до конца заживший шрам.

- Умерли.

Я ждал продолжения. Продолжения не было. Что ж, я уважаю чужие тайны.

- Кстати, меня зовут Ной.

- Я знаю, - мальчишка улыбнулся. Лицевые мускулы у него были повреждены, и поэтому улыбка вышла какой-то странной, больше похожей на ухмылку. Где-то я читал про такое... У Гюго, кажется?..

Я тоже улыбнулся, одновременно пытаясь сообразить, кого он мне напоминает.

- Слушай, ты седой или...

- Или, - отрезал я. Желание посмеяться, вызванное почему-то словами Бэмби, разом пропало. - Дались вам мои волосы!

- Эй, не заводись! Я просто никогда раньше не...

- Бэмби, ты извини, но нельзя ли перенести разговор на утро? Я сегодня не в лучшей форме для ведения светских бесед.

Наверное, в моем голосе наконец-то зазвучали те самые "стальные" нотки, которыми так славился отец. Бэмби, кивнув, молча вернулся в кровать.

Я стянул джинсы и с облегчением вытянул ноги, чувствуя, как освобождается от боли тело. Предстояла очередная бессонная ночь.

Бэмби стал моим другом.

Он много учился, мечтал стать хирургом. Он стеснялся своего уродства, но, в отличие от меня, он не ненавидел весь мир. Он уважал людей, тех, кто не отводил взгляда при виде шрама, изуродовавшего его лицо. Он всегда смотрел прямо в глаза, никогда не давал пустых обещаний. И готов был кулаками отстаивать то, что, по его мнению, являлось истиной. Был в нем какой-то стержень и, как сказал бы Кис, если бы был жив, "взрослость". Бэмби всегда сам отвечал за свои поступки.

И еще - он не ходил в зоопарк и не смотрел глупые фильмы про оборотней-убийц.

Да, Бэмби стал мне другом. Таким, каким когда-то был Антон. Каким никогда не стали бы Андрей и Марат. Для того чтобы понять это, мне пришлось почти умереть.

Новый год прошел тихо. Пили шампанское, ели салаты и мясо, смотрели телевизор и раздавали подарки. Ребята подарили мне охотничий нож, а Бэмби - ключи от нашей квартиры в каком-то специальном кожаном кошельке. Увидев новенький музыкальный центр, Андрей с Маратом потеряли дар речи. Кроха ласково гладил изогнутый бок гитары и грустно улыбался.

Я не пил. Разглядывал свое отражение в широком блестящем лезвии ножа и думал о доме. В поселке в новогоднюю ночь на поляне Совета наряжали вишневое деревце, разжигали костер и пели песни. А под утро, когда старшие расходились спать, мы убегали в свой круг. Мы прятались в снегу под почти вишневым небом, смеялись друг над другом и давали обещания, которые еще только предстояло выполнить. Последний раз мы все говорили одно и то же. Клялись быть верными кругу. Убивать только ради жизни. Жить ради других. Мы взрослели, оставаясь романтиками леса... И верили, что так будет всегда. Но вот год закончился, и приходилось признать, что обещания свои сумели сдержать не все, по разным, правда, причинам. Антон погиб. Элле отрезало ступню на лесопилке, и она ушла из круга добровольно. Я... Я убивал из мести, охотился, подчиняясь зову крови. Я заменил наш круг людьми, сидящими рядом со мной в эту новогоднюю ночь. Я тоже нарушил данное слово. Оставалось надеяться, что те, кто остался по другую сторону реки, смогут понять меня.

Новый год не стал каким-то переломным моментом в моей жизни. Не было ни новых разочарований, ни новой радости - ничего. Просто еще одна длинная снежная ночь, сменившаяся коротким серым днем.

Первого января я опробовал свой подарок на одном из случайных прохожих. Я смотрел, как кровь, не задерживаясь на полированной стали, крупными каплями падает в снег, смешивается с конфетти и серпантином, и чуть-чуть дымится на морозе. Завораживающе красивое зрелище. Я смотрел, а дьяволенок внутри меня рос, и требовал новой крови. Я боролся с ним, с нашими желаниями, но, честно говоря, с каждым разом победа доставалась мне все труднее.

В последнюю неделю января ударили морозы. По утрам за окнами плотной ватой стоял туман, а ночью слепила глаза яркая молочного цвета луна. Ребята отсиживались дома, и только я время от времени выходил поразмяться на опустевшие улицы. Воздух, прозрачный и острый, резал кожу, будто стеклом, дыхание замерзало где-то сразу возле губ, инеем оседая на лице, и ноги деревенели от холода. Я кутался в новую меховую куртку и бродил от подъезда к подъезду, от фонаря к фонарю... Я скучал.

Одним таким вот холодным поздним вечером я встретил на кладбище оборотня.

Странная, глупая история.

Он вынырнул из-за угла маленькой церквушки. Низкорослый, широкоплечий, странной смеси волка, медведя и человека, он был совершенно не страшен. Я сделал шаг навстречу. Я раньше не видел оборотней, и мне было очень любопытно.

Он повел носом, радостно оскалился, почуяв добычу, и кинулся на меня, намереваясь вцепиться в горло. Я отпрыгнул, прикидывая, где у зверя должно быть самое слабое место. Горло. Оборотень развернулся и кинулся снова. Я ударил. Он упал в снег и замер возле моих ног.

- Так-так-так... - шептал я, разглядывая волосатое, изуродованное мутациями тело. - Девочка... Так-так-так...

Почему-то вспомнилась мама. Когда родился Эдди, она частенько ночами простаивала возле его кроватки, вслушивалась в его дыхание, иногда ощупывала тельце. И вздыхала облегченно... Я даже не ревновал. Я просто не мог понять ее страхов.

Я снова посмотрел на оборотня. Достал нож, полоснул по своей ладони и прижал рану к его губам. Запах свежей крови привел оборотня в чувство лучше любого нашатыря. Его тело медленно, очень медленно уменьшилось в размерах, на глазах теряя мускулистость. Втянулись клыки и когти, исчезли шерсть, жесткий черный собачий нос и животный запах. Девочка свернулась калачиком на снегу и заплакала.

- Больно? - спросил я сочувственно.

Не имея сил ответить, она просто продолжала плакать, уткнувшись лицом мне в ботинок. Ей было от силы лет пятнадцать. Беззащитный ребенок, питающийся человечьим мясом.

Я присел на корточки, провел ладонью по ее щеке, узким плечам, спине.

- Извини... я не знал, что это так больно...

Всхлипы становились все реже. Она успокаивалась.

- Х-холодно...

Я огляделся. Из закрытых помещений поблизости имелась только церковь. Не самое приятное место, но лучше, чем совсем ничего. Мороз все крепчал, а оборотню, насколько я понимал, требовалось еще довольно много времени, чтобы окончательно прийти в себя.

Выбив дверь, я затащил девчонку внутрь.

- М-мне н-нельзя в часовню... - бормотала она, слабо сопротивляясь. - Там кресты...

- Дура, - сказал я, опуская ее на пол. - Во-первых, ты не ведьма, и кресты тебе не страшны. Ведьмам, впрочем, тоже... Во-вторых, по-твоему, лучше замерзнуть на улице, чем погреться в доме божьем? - Я скинул с себя куртку. - На, надень.

- С-спасибо...

Она поджала под себя ноги, старательно завернулась в мою куртку, пытаясь скрыть как можно больше обнаженного тела. Похоже, она стеснялась.

- Не за что, - хмыкнул я.

- У т-тебя кровь... Это я т-тебя?

- Нет, не ты.

Она вздохнула, как мне показалось, облегченно.

- А ты з-здесь от-ткуда?

Она ничего не помнила. Очень типично для оборотня.

Я снова хмыкнул и принялся расшнуровывать ботинки.

- Мимо шел.

- А... а где мы?

Я махнул рукой в сторону двери.

- На кладбище.

Этот факт она восприняла как должное. Наверное, на кладбище оказывалась не в первый раз. Ну и не в последний, полагаю.

- А ты, к-когда шел, н-ничего подозрительного тут не в-видел?

Я разулся, стянул с себя джинсы.

- Подозрительного не видел.

- Ч-что т-ты делаешь?!

Я посмотрел ей в глаза. Чистые, серые, напуганные глаза невинного ребенка. Полчаса назад она собиралась убить меня, а сейчас стыдливо кутается в куртку, боясь изнасилования. Оборотень, что тут еще сказать?

- Оденься, - я протянул ей джинсы.

- Нет-нет!

От удивления она даже заикаться перестала.

- Одевайся, - повторил я.

- Ты же сам замерзнешь! Я не могу!

- Я сказал - одевайся!

- Тогда... отвернись...

- Бог мой! - пробормотал я, отворачиваясь к окну.

Одежда, естественно, оказалась слишком большой. Она закатала джинсы внизу и на талии, потуже затянула шнурки на ботинках, потом посмотрела на меня.

- А как же ты?

- Все нормально, девочка.

- Рита.

- Что?

- Рита. Меня так зовут. А тебя?

Я пожал плечами.

- Это не важно.

Она немного помолчала, нервно теребя замок куртки. Подняла голову к расписанному потолку, сглотнула и спросила, спросила с таким видом, словно прыгнула в обрыва в ледяную воду:

- Ты ведь видел меня... да? Ту, другую? Да?

- Да, - кивнул я.

- А десять минут назад ты говорил обратное, - напомнила она напряженно.

- Десять минут назад я сказал, что не видел ничего

подозрительного, - отрезал я.

- Ты не боишься меня? Значит... ты тоже оборотень? Да? Да?!

- Нет.

- Ты врешь! Врешь! Ты оборотень! Если ты не оборотень, то почему тогда я тебя не убила? Скажи!

У нее начиналась истерика, странная такая истерика, причины которой я не понимал. И неожиданно для самого себя я вдруг пожалел ее, девочку со сломанной навсегда жизнью.

- Я не хочу быть такой!

Она почти кричала, а не плакала только потому, что сил для этого еще не набралось.

- Извини, - тихо сказал я, шагнул к ней, осторожно погладил по спутанным темным волосам. - Наверное, тебе очень обидно...

- Меня никогда не кусали собаки!

- Не сомневаюсь...

- Почему тогда это все происходит?!

Я вздохнул. Я не знал, откуда на Земле взялись оборотни.

- Я не могу тебе помочь. Извини... Но тут уж ничего не исправишь... Ты - оборотень. Иногда по ночам ты превращаешься в чудовище, бегаешь по городу и пугаешь случайных прохожих... Не нужно бороться с собой. Поверь, это не самое страшное, что может с нами случиться...

- Не иногда... - вздохнула девочка, прижимаясь щекой к моей груди. Истерика прошла так же внезапно, как и началась. И теперь, когда изнасилование ей явно не грозило, она снова позволила себе расслабиться. - Не иногда... каждое полнолуние...

- Луна тут ни при чем.

- Откуда ты знаешь?

- Хотя бы оттуда, что сегодня уже не полнолуние.

- Но луна-то круглая!

Я поморщился.

- Полнолуние закончилось два дня назад.

- Тогда... тогда все еще хуже! Значит, я даже время превращений рассчитать не смогу!

- Не паникуй, - посоветовал я, чувствуя, как снова напрягается ее тело. - Ничего подобного! Постепенно ты научишься контролировать себя, и все придет в норму.

- Мне страшно, - призналась она. - И есть хочется...

- Купи себе говяжьей вырезки, - посоветовал я.

- У меня денег нету...

- В кармане моей куртки есть немного, на пару раз тебе хватит, потом что-нибудь придумаешь.

Я отстранился и услышал, как девочка пробормотала:

- Господи... о чем мы тут говорим... Чушь! Чушь...

- Не чушь. Тебе лучше начинать привыкать к вкусу сырого мяса и к необходимости скрываться... Костры уже давно не горят. Надеюсь, тебе повезет больше, чем другим...

Она стукнула кулачком по стене. Попала в икону. Рама лопнула, картинка упала на пол.

- Привыкать! Привыкать? Как можно привыкнуть к

этому

?

Все-таки она была еще очень глупой. Я пожал плечами и вышел на улицу. Там было холодно, там было мерзко, но там не было оборотней, нелепых, наделенных силой, но не умеющих ею пользоваться существ, порожденных чьей-то чудовищной прихотью.

- Почему я не убила тебя? - крикнула она мне в след.

Хороший вопрос.

Домой я, конечно, добежал очень быстро. В одних носках, трусах и водолазке на улице было чертовски холодно.

Дверь открыл Марат.

- Ну и ну, - только и сказал он, разглядывая меня. - Тебя ограбили?

Я хрипло рассмеялся, отодвинул его в сторону и прямиком направился в ванную.

- Нет... Там... девушка на улице замерзала... я дал ей свою одежду... поносить... Я тебя разбудил? Пришлось стучать, потому что ключи остались в куртке.

- Ну и ну... - повторил Марат, идя следом. - Да нет, я еще не спал... Черт, теперь снова придется замок менять.

- Зачем? - спросил я, захлопывая перед его носом дверь. - Ты извини, но мне очень хочется полчаса побыть одному.

- Что - зачем? - переспросил он из-за двери.

Я заткнул слив, открыл кран, наугад регулируя воду. Ванная стала быстро наполняться. Я сунул ноги в воду. Она оказалась очень горячей.

- Черт! - я чуть не застонал от боли.

- Ной!

- Черт!

- Что случилось?

- Н-ничего, - процедил я сквозь зубы. - На кой нам замки менять?

- Чтобы в квартиру никто не забрался... Где теперь твои ключи болтаются?

Я не уловил в его словах логики. От ступней боль острыми иголочками разбегалась по всему телу.

- Будь другом, - попросил я, - вскипяти мне чаю...

Марат перестал шуршать возле двери. Я вздохнул поглубже, и окунулся в воду с головой, ощущая буквально каждую клеточку своего промерзшего тела. Теперь главное - не уснуть.

Я видел дерево...

Его ветви клонились ко мне, открывая странное понимание и сожаление... Шел дождь, я плакал, и шел дождь... Земля, вздыбившаяся корнями, сглатывала соленую влагу, торопила-торопила-торопила меня... И я поднимался в небо, обрывая листья и надежду... Я тянулся к клетке... кричала птица... тишина разбивалась болью... моей болью... снова и снова... снова и снова...

Цвела радуга... Пылала вода... я плакал... я тонул...

Я тонул...

Наяву...

Что-то ударило меня по лицу. Я открыл было рот, чтобы возмутиться, и захлебнулся.

Вокруг оказалось много, очень много воды...

- Ты как умудрился уснуть? Ты же чуть не утонул, кретин!

Меня дернули за плечи, я больно стукнулся обо что-то головой, закашлялся, зафыркал, очищая горло, нос и легкие от воды.

- Ной!

- Ну чего? - поинтересовался я недовольно.

Знакомый голос передразнил:

- Че-его-о?

- Чего надо?

- Вставай! Вот че-го! - зашипел голос. Мне показалось, его обладатель с трудом подавляет в себе агрессивность. - Вылезай из ванной! Вылезай по-хорошему! Пока сам не утонул и других не затопил!

Меня отпустили. Не слишком вежливо. Я ушел с головой под воду, но тут же вынырнул, испытывая огромное желание дать кому-нибудь в морду. Хлопнула дверь. Я, наконец, открыл глаза и осмотрелся. Я все еще был в ванной. И даже помнил, как здесь очутился. Только почему-то очень болела голова и в желудке навязчиво, тяжело булькало. Стремительно убегающая по трубам вода оказалась весьма прохладной. Еще более прохладной была вода на полу... На полу? Какой идиот налил воды на коврик? И почему шпингалет на двери сорван? Я завернулся в полотенце и вышел в коридор, полный решимости устроить разборки.

За дверью стоял Марат с ведром и тряпкой. Из-за его спины выглядывал заспанный Кроха, а из комнаты ребят доносилось недовольное бурчание Андрея.

- Держи, - Марат протянул мне орудия труда. - Я убирал здесь, значит, ванная за тобой.

- Что убирал? - тупо спросил я.

- Ты уснул в ванной и забыл закрыть кран... Соседей, слава богу, не затопили, но все к тому шло. Я дверь выбил, всю квартиру на уши поднял... Знаешь, - Марат вдруг коротко хмыкнул, - с тех пор, как ты появился у нас в доме, мы только тем и занимаемся, что меняем замки...

Я молча взял тряпку и ведро и вернулся в ванную. Вытирая пол, я думал о девочке-оборотне. И еще о том, что благотворительность - явно не мой профиль.

Весь февраль шел снег. Было не по-зимнему тепло, и снег быстро таял, мешался с песком, рассыпаемым зачем-то на улицах. Потом пришел грязный, холодный март, дождливый апрель и май - с грозами и головокружительными запахами сирени, черемухи, тополя...

Я продолжал охотиться на людей. Выбирал богатых. И даже не всегда убивал их. Для меня это был самый простой и короткий путь заработка. Каждый из нас делал то, что умел. Марат продавал газеты, Андрей - наркотики, я - грабил людей.

Я много и без разбора читал - от классической немецкой философии до женских романов. Мне казалось, что так я смогу лучше понять людей. Кругосветные путешествия, полеты на Луну, арабские сказки, фэнтези, мистика, историческая проза... Чего только не было на полках нашей странной квартиры! Мне повезло, что родители Киса и Андрея любили литературу.

И еще я учился готовить. К маю в моем меню числились тушеная картошка, бифштексы, курица-гриль и жаренная рыба. Марат однажды удовлетворенно заметил, что повара из меня не выйдет в принципе, но с голоду я точно не умру... Смешной! В отличие от него я прекрасно мог обходиться дождевой водой и сырым мясом. Другое дело, что жаренное оно гораздо вкуснее...

Я бродил по улицам, наблюдая за чужими жизнями, и думал, думал, думал. О себе и об отце, о том, как сильно я не похож на него. О своем детстве, которое казалось теперь старой сказкой. Вспоминал маму. Она была человеком, но я любил ее. Вспоминал Антона, умершего в горящем лесу, который подожгли люди. И ненавидел их. Вспоминал Киса, погибшего от клыков волка, - и ненавидел себя. Кажется, я взрослел.

И еще, знаешь, я дрался. Вернее, мы дрались. С конкурентами Марата, с дружками бывшего парня бывшей девушки Андрея, с какой-то бандой из соседнего квартала, со старшеклассниками из школы Крохи, попытавшимися обидеть нашего малыша... Я был сильнее других, гораздо сильнее. Очень быстро мое имя, которое многие воспринимали исключительно как прозвище, стало широко известно мальчишкам из уличных компаний. Наверное, меня боялись. Я не задумывался над этим.

И именно в этих драках, в бесконечном поиске денег, в стаканчике мороженого и разделенной пополам горбушке хлеба, где-то среди всех этих будничных забот и праздничных попоек, синяков и отличных оценок я понял то, ради чего стоило прийти в город...

- Что? Что?

- Я понял правду о людях.

Ранняя весна оказалась столь же чудовищной, как и зима, - полумерзкой, полухолодной, полуснежной. Такой же, как и все остальное в этом городе. Снег морщился под осмелевшим солнцем, мешался с сажей и песком, а из-под него на свет божий вылезали скопившийся за зиму мусор, окурки, смятые бумажные стаканчики, рваные пакетики, жвачка... и зеленая трава. Я жалел ее, глупую, обреченную завянуть здесь, в дыму и копоти, и думал о лесе. Я хотел вернуться, но знал, что время для этого еще не настало.

А потом, в одночасье, все вдруг изменилось. Высохли тротуары, куда-то исчез мусор, и эта, другая весна оказалась свежей и чистой, как рассвет в горах. И город, оставляя тоску в сердце, все же не заставлял меня больше сжиматься от брезгливости на улицах.

Изменилось и кладбище. Спрятанные среди огромных деревьев, могилы покрылись робкими росточками зелени и настраивали на философские рассуждения. Впрочем, я довольно успешно отмахивался от тяжелых, сложных, совершенно не нужных еще мне мыслей. Какое-то время мне это удавалось. А потом мысли и вовсе кончились... когда моя жизнь изменилась... раз и навсегда...

Кладбище манило меня, как цветок бабочку, и я приходил сюда снова и снова... Я больше не охотился среди могил. Я отдыхал там, как бы дико это не звучало. Кладбище не внушало мне суеверного ужаса. Я не боялся, что кто-то может утащить мою душу с могилы на сковородку. Как взять то, чего у тебя все равно нет?

Я не умел плакать. Отец говорил, что слезы - признак слабости, а я не хотел быть слабым. И я никогда не плакал сам и не любил, когда плачут другие. Поэтому, садясь на теплую землю у могилы Киса, я не плакал, я просто разговаривал с ним. И с Антоном. Я рассказывал им о своей боли и радости, об успехах Бэмби и новой подружке Андрея. О том, как Марат учил меня курить. О мелких потасовках, о снеге и дожде. И порой мне казалось, что они отвечают мне.

...Темнело. На маленьком холмике, что стал могилой Киса, пробивались первые цветы. Добрый знак.

- Луна и волки торжествуют, с заката набирая шаг. В ночи той пряной и прекрасной они Сережку щас съедят..., - мурлыкал я старую песенку-считалочку. Ее первоначальный вариант давным-давно канул в Лету, зато современные злободневные четверостишья рождались в поселке как грибы после дождя. Кое-что было придумано мною в соавторстве с Антоном. Мы не претендовали на литературные шедевры, но, что удивительно, несмотря на всю свою корявость, наши стишки пользовались в поселке большой популярностью...

- Ночь прекрасна. Звездопад. На дворе уж лето. Волки и тебя съедят на рассвете где-то...

[2]

- Хм... Какая странная рифма... - раздался за моей спиной знакомый голос. - И мелодия тоже... Мне показалось, или ты подвывал?

Я медленно обернулся, ругнувшись про себя. Я не услышал шагов Бэмби, не почувствовал запаха... Плохо. Нет, отвратительно! Чем грозит потеря квалификации? Правильно - можно оказаться трупом. А трупом я пока еще быть не желаю...

- Привет, - кивнул Бэмби, протягивая руку.

- Привет-привет, - ответил я на рукопожатие, не делая, однако, попытки привстать с земли.

В сгущавшихся сумерках лицо Бэмби приобрело чуть сероватый оттенок. Светлые волосы выбивались из под спортивной шапочки.

- Так ты еще и поешь? - спросил он и улыбнулся.

- Только когда никто не слышит, - признался я.

- Почему? У тебя хороший голос.

- Я не люблю публики...

- Понятно... А слова какие-то... Откуда это?

- Услышал на улице, - соврал я, пытаясь придумать какую-нибудь отвлекающую тему для разговора. Впрочем, Бэмби придумал ее сам.

- Что ты здесь делаешь?

- Я пришел к Кису. Мне жаль, что он умер... А ты?

Бэмби потер шрам, словно тот все еще чесался, заживая. Он всегда так делал, когда волновался.

- У меня здесь похоронена мама.

Мне стало неловко, словно я прочитал чужое письмо.

- Извини.

- За что? - Бэмби пожал плечами. - Ты ведь не знал.

Я встал, стряхнул комочки земли со штанов.

- Можно с тобой?

- Можно, - кивнул он.

Мы петляли между могилами минут десять, и когда нашли нужную, было уже совсем темно.

- Здравствуй, мама, - Бэмби осторожно провел рукой по цветной фотографии на белом мраморе. Я прищурился. Молодая женщина с тонкими чертами лица и темными волосами. Ничего общего с Бэмби. Под снимком подпись: "Анжела Чернышева" и две даты.

- А кто твой отец, Бэмби?

- У меня нет отца, - ответил он, не оборачиваясь.

Какое-то время мы молчали.

- Что случилось с твоей семьей? - я спросил это впервые, хотя мы были знакомы больше трех месяцев. Я бы спросил раньше, но повода не было. - Расскажи. Или ты мне совсем не доверяешь?

Кстати сказать, я не сделал ничего такого, что заставило бы его доверять мне.

- Дело вовсе не в этом, Ной. Просто не хочется вспоминать.

Я терпеливо ждал. Бэмби заговорил минут через пять. Он тер свой шрам на лице и говорил рваными фразами, но я как будто видел то, о чем он рассказывал.

- Мы всегда жили не то чтобы плохо, а как-то разрозненно. Отец был вечно занят работой. Он, видишь ли, ловит преступников. Качественно ловит. Артур Чернышев! Предполагалось, что я должен им гордиться! Угу... Мама занималась собой. В тот день он узнал, что мама ему изменяла. Был жуткий скандал. Они кричали и говорили друг другу такое, что говорить можно только в случае, когда уже ничего не исправить. Наверное, они понимали это. Потому что даже я это понимал. В конце концов отец велел маме убираться. И мне тоже. Он сказал, что я - не его сын.

Бэмби смотрел куда-то в сторону, но я видел его глаза, полные обиды и слез. Он был всего на год младше меня, но в ту минуту мне казалось, что на целую жизнь.

- А потом?

- Потом? Потом мы с мамой долго куда-то ехали на машине. Она плакала и ругалась. Мне было страшно. Знаешь, я не люблю ходить по ночам... и еще в дождь... каждый раз такое чувство, будто ты один в целом мире... Тогда тоже шел дождь. Сильный-сильный... дороги почти не видно было... Машина перевернулась. Я очнулся уже в больнице с сотрясением мозга. И... вот еще, подарок... - он потрогал пальцами шрам, нервно засмеялся. - Когда увидел себя в зеркале в первый раз, испугался. Как тут не испугаешься? Лицо все в бинтах, а когда бинты сняли... лучше бы уж не снимали. Мама прожила еще неделю после аварии. Она умерла, так и не придя в сознание.

- Но почему ты не вернулся домой? - удивился я. - Ведь твой отец жив?

- Отец... - Бэмби зло сжал кулаки и, уже не сдерживаясь, закричал: - Разве ты не понимаешь, Ной? Он отказался от меня!

- Он просто погорячился, - сказал я, хорошо зная, что слово "погорячился" для оправдания здесь подходит меньше всего. Бэмби тяжело выдохнул, словно признавая поражение. И сознался:

- Пока мама была в коме, я звонил ему. Но к телефону никто не подошел. Отец, как всегда, был слишком занят своей работой. Я оставил сообщение на автоответчике, но он объявился в больнице, когда мама уже умерла. Организовал похороны. Теперь вот памятник поставил...

Я покачал головой, не зная, что сказать. Мой отец тоже не был самым большим подарком в этом мире, но я любил его, а вот Бэмби...

- А сейчас? Он знает, где ты?

- Знает. Он предлагал мне вернуться домой. Только жить с ним я ни за что не буду, я так и сказал. Вот. А когда я отказался, он предложил мне денег.

За прожитые в городе месяцы я хорошо усвоил, что деньги - это важно.

- А ты?

- А я сегодня продал все мамины драгоценности и свой мотоцикл, - сказал Бэмби задумчиво.

Я вспомнил Киса.

- Не знал, что у тебя есть мотоцикл.

- Был, - он неопределенно махнул рукой. - Отец подарил в прошлом году на день рождения.

Мой отец на последний день рождения подарил мне арбалет. Сказал, есть в этом мире оружие, которым обязательно надо уметь пользоваться. Я попросил его заменить арбалет револьвером, но отец только рассмеялся. Я принес арбалет на поляну, в круг, и костер заполыхал красным. Мы все научились стрелять, но я так ни разу и не взял его с собой на охоту.

- Зачем продал? - спросил я, решительно прогоняя воспоминания чужого, как теперь казалось, детства.

Бэмби хмыкнул и снова потер шрам.

- К чему он мне сейчас? Надо на что-то покупать еду. Не сидеть же вечно у вас на шее.

- Пока никто не жаловался, - заметил я.

- Пока... - он наклонился, чтобы убрать какой-то мусор из старых веток. - Скоро мне разрешат пользоваться маминым счетом, но до этого еще дожить надо.

Это точно.

- Ты идешь домой? - Бэмби обернулся ко мне.

- Конечно, - я пожал плечами. - Ты же не думаешь, что я решил переселиться на кладбище.

Между прочим, это не такая уж бредовая мысль...

- Это - банк, - поведал Кроха, тыча пальцем в стеклянные двери огромного сине-серого сооружения.

Накануне я совершенно неожиданно вспомнил о кредитной карте и о счете, на который Кис откладывал деньги для малыша. Я не представлял, как маленький кусочек пластмассы может вмещать в себя наши сбережения, но умирать в невежестве не собирался.

- Вот это - банк? - удивленно переспросил я. - Банк - это дом? Ты уверен?

- Уверен. Мы сюда с Кисом один раз приходили... Здесь можно хранить свои деньги. Как в копилке. Ты разве не знаешь?

Ну, теперь-то знаю.

- Пойдем! - я решительно потянул за блестящую ручку двери.

- Зачем?

- Пойдем! У меня есть кредитная карта, и я хочу узнать, как ею пользоваться и сколько у нас денег. Здесь же можно все это узнать, да?

Кроха не сдвинулся с места.

- Это деньги Киса?

- Да. Пойдем, у меня сегодня еще куча дел!

- Они не твои! - резко выкрикнул малыш. - Не смей их трогать!

- Не мои, верно, - согласился я. - Кис откладывал их для тебя.

- Но...

- И тебе они сейчас, в отличие от Киса, очень даже нужны. Тебе надо на что-то есть, пить, одеваться, чем-то платить за школу... Давай-давай! Я не умею пользоваться всеми этими штуками, так что пошли со мной, если не хочешь выставить меня полным идиотом перед кучей народу!

Кроха растерянно огляделся по сторонам и шагнул к дверям банка.

Внутри было тепло, чисто и очень светло. Слева вдоль огромных, от пола до потолка, окон стояли низенькие диванчики, справа через весь зал проходила высокая пластиковая перегородка. По другую ее сторону сидели, ходили, что-то набирали на компьютерах, писали в толстых книгах люди в красивых деловых костюмах. Работники банка, догадался я.

Кроха провел меня к самому концу перегородки, туда, где на стекле было написано "Окно № 1", и шепотом спросил:

- Ты секретный код знаешь?

- Знаю, - заверил я. - Кис мне сказал.

- Тогда отдай туда свою карточку...

- Что у вас, молодые люди? - поинтересовался сидевший по другую сторону окна мужчина.

- Скажите, можно снять деньги со счета? - спросил Кроха. - Если у нас есть кредитная карта?

- Можно, конечно, - мужчина улыбнулся сначала ему, потом мне. - Это проще всего сделать в банкомате. Вон там, - он махнул рукой куда-то мне за спину.

За неимением других вариантов я решил сказать правду:

- Я не умею.

Мужчина понимающе кивнул.

- Давайте я вас провожу к банкомату и все объясню.

Объяснял он минут пять.

- Запомнили?

- Угу, - буркнул я. Я действительно запомнил. Только мне не по душе была перспектива зависеть от капризов железного ящика. - А если я захочу еще положить деньги к вам в банк?

- В этом случае нужно обращаться к одному из операторов, - мужчина указал на людей, сидевших за перегородкой. - Вы будете сейчас пополнять счет?

Я кивнул, надеясь, что мы говорим с ним об одном и том же.

- Подожди меня здесь, малыш, - я кивнул головой в сторону диванов, проследил, как Кроха устроился на одном из них и только после этого последовал за банковским работником.

Мужчина все так же приветливо улыбался.

- Ваша фамилия?

- Зачем? - на всякий случай спросил я.

- Чтобы в компьютер ввести... Так полагается...

Ну, если полагается...

- Вулф. Ной Вулф, - сказал я. Мужчина вскинул тонкие светлые брови и я увидел, как заблестели его глаза.

- Какое редкое имя, - процедил он. В его голосе больше не было ни одной приветливой нотки.

- Что-то не так? - поинтересовался я.

- М-м... нет-нет... Не могли бы вы пройти со мной? Нужно заполнить один документ...

Странное дело, но завел он меня почему-то в туалет. Защелкнул задвижку на входной двери, обернулся ко мне и зло спросил:

- Чего тебе здесь надо?

- Не понял?

- Да не стесняйся, здесь видеокамер нет!

- Что?

- Как это я сразу-то тебя не узнал? - задумчиво пробормотал мужчина, оценивающе меня оглядывая. - Рассказывали же, что от Вулфа сын сбежал... Впрочем, ты на него совсем не похож... Волосы белые, глаза зеленые...

Ситуация начала проясняться.

- Извините, но я вас не знаю.

Мои слова были откровенно проигнорированы.

- Зачем ты сюда пришел? Передай своему отцу, что я своего мнения не изменил! Не собираюсь я в лес переезжать! Мне и здесь очень даже неплохо живется!

- Никому я ничего передавать не буду, - отрезал я. - Если вам надо, найдите его и скажите сами!

- Черт с тобой! - мужчина прищелкнул пальцами правой руки у меня перед носом. Я перехватил его руку, вывернул, сжал так, что захрустели кости.

- Не надо так делать.

- Хр-р...

Его зрачки превратились в тонкие злые щелочки, ткань пиджака под моими пальцами вздыбилась жесткой шерстью.

- А вот этого тем более не надо, - ухмыльнулся я. - Вы ведь хотите работать здесь и дальше, я правильно понял?

Мужчина вздохнул, успокаиваясь.

- Отпусти уже, не кинусь.

Я разжал пальцы.

- Силен ты, однако... - пробурчал мужчина, потирая руку. - Слушай, а ты действительно пришел по личному делу?

- Угу.

- Ну-у... Начало было неудачным, но это не столь важно... Пойдем, я тебе все организую. Хорошо, что ты на меня наткнулся. Паспорта у тебя, конечно, нет?

- Нет. А что, надо?

- В идеале, да. Но... зачем тогда нужны родственники?

Я хмыкнул.

- Чего хмыкаешь? Меня, кстати, Федором зовут.

Его рукопожатие было коротким, но крепким.

- Я не очень во всем этом разбираюсь, Федор... - признался я. - У меня есть деньги... Я хочу положить их на счет, на тот, который уже есть, но так, чтобы потом можно было легко снять...

- А на кой тебе деньги-то? - засмеялся Федор. - В поселке теперь расплачиваются наличными?

- Не городи ерунды! - Я поморщился. - Это не мне, а мальчику... видел, который со мной пришел?

- Мальчику? - Федор с интересом уставился на меня. - Человеку? Ну надо же! Я уже говорил, что ты на своего отца совершенно не похож?

- Говорил. И что из этого?

- Нет, нет, ничего! - он поднял вверх руки. - Просто твой отец несколько иначе расплачивается с людьми...

- Не сомневаюсь.

Он покачал головой.

- Человек... Ну и ну... Скажи, зачем тебе все это?

Я подумал немного. И ответил честно:

- Я за него отвечаю. Так уж получилось.

Подозреваю, Федор меня не понял.

Несмотря на то, что Федор был чуть ли не единственным моим сородичем здесь, общались мы крайне редко. Он не любил лес точно так же, как я не любил город. Оба его сына играли в странные игры, придумывая себе чужие имена и чужие судьбы, веря в то, чего не было, но отрекаясь от того, что неминуемо должно было с ними случиться. Они ковали рыцарские доспехи, мастерили средневековое оружие, учились сражаться на мечах и, возможно, даже сумели бы применить свои навыки в жизни. Я смотрел на них и смеялся. Я умел стрелять из арбалета и метать нож, но твердо знал, что в конечном счете все и всегда решают клыки. Я смеялся над беззубыми детенышами, искренне считающими, что у водопоя в засуху между волком и оленем возможно перемирие. Я не верил в их сказки, они не верили в мое вишневое небо, и нам совсем не о чем было говорить, хотя Федор время от времени приглашал меня к себе в гости. Я отнекивался и старался как молено реже появляться в банке. Узнав, что я ушел из поселка, Федор предложил жить у него, но я не мог и не хотел оставлять ребят. К тому же я понимал, что его предложение, так же, как и приглашение в гости, являлось всего лишь данью вежливости. Как это ни прискорбно, мы не были нужны друг другу.

Впрочем, знакомство с Федором принесло мне определенную пользу: приходя в банк, я никогда не стоял в очередях.

- Ты пришла в мою жизнь с запахами ромашек и весенних дождей. Наша первая встреча была короткой и яркой, как вспышка молнии.

- Я помню...

В парке было темно. Скамейки влажно поблескивали капельками прошедшего дождя. Я присел на одну из них, не обращая внимания на воду, мгновенно впитавшуюся в одежду. Мне было тоскливо. Я скучал по дому. Дьяволенок суетился внутри, цеплялся коготками за нежную ткань моего сознания, перебираясь из одного уголка его в другой, царапался до боли, оставляя глубокие раны в мыслях и чувствах... Я злился. Больше всего на свете в тот момент я хотел побыть один.

И еще я очень хотел, чтобы кто-нибудь нарушил мое одиночество.

На плечо мне легла чья-то ладонь. Это было так неожиданно, что я вздрогнул.

- Здравствуй, - сказало чудное видение, присаживаясь рядом.

- Здравствуй, - машинально ответил я, пытаясь понять, что это за чувство такое, без разрешения вторгшееся сейчас в мое сердце, - радость или страх.

- Меня зовут Нора.

Она была очень хрупкой. Красивой и... знакомой. Да, именно знакомой...

- А меня - Ной...

Я вслушивался в звучание ее голоса, словно ждал чего-то... Чего?

- Я знаю, - кивнула она и нахмурила изящные тонкие брови. - Какой странный выбор... Ной - это кто-то из Библии... Да-да... Ноев ковчег... Всемирный потоп... Ной возродил человечество.

Я так и не понял, понравилось ли ей мое имя. И уж чего я точно не собирался делать, так это "возрождать человечество", гори оно синим пламенем!..

Нора засмеялась. Запах блестящих каштановых волос вызывал из глубин памяти давно забытые романтические легенды. Даже дьяволенок начал потихоньку успокаиваться.

- Что ты здесь делаешь? - спросил я. На самом деле меня больше интересовало, как она здесь оказалась. Помимо всего прочего, была глубокая ночь. И я все еще был уверен, что минуту назад девчонки в парке не было.

- Я хотела увидеть тебя, - она сказала это тихо, так тихо, что я не сразу принял ее слова за ответ.

- Меня?

- Да. Тебя.

- Это, конечно, здорово, но... Зачем?

Нора пожала плечами, смущенно и растерянно.

- Ты прав... прав... Незачем... Прости.

Она встала, шагнула в темноту. Я тоже встал, протянул руку, пытаясь задержать ее... Почему-то мне казалось это важным.

Рука ухватила пустоту. Галлюцинация? Видение?

Дьяволенок снова засуетился, тревожа сознание. Он хотел крови и боли, а я - сна без костра и теней. Но, в отличие от дьяволенка, мне, кажется, не суждено было получить желаемого.

Я опустился на скамейку, сжал голову руками и завыл.

Весь следующий день я метался по кровати, в бреду призывая на помощь отца. Но вместо него почему-то пришел Белый Волк. Я никогда не видел его раньше, однако был уверен, что незнакомец, закутанный в рваный темный плащ, - это он. И в его зеленых глазах таилась печаль. О, боги... Старая, старая сказка...

Мне казалось, что где-то рядом была и Нора. Но когда сознание вернулось, единственным воспоминанием о ней остались лишь боль в руках и чуть горьковатый запах ромашки. Впрочем, и это вскоре ушло в прошлое.

А костер... Костер остался.

- Прости, я не хотела мучить тебя...

- Нет, не ты. Это все весна... Весна... Цветет вишня, и луна кажется невероятной, дикой, как никогда желанной. Весна... пусть по-разному, но она действует на всех нас...

Медленно тянулось время... Ночи сменялись одна за другой, в бесконечной череде смеха, страха и фонарей. После очередной охоты я купил себе новые джинсы, кроссовки, пару футболок и книги. До дня моего шестнадцатилетия оставалось чуть больше месяца, и я читал легенды о волках.

Мы брели по набережной, лениво перебрасываясь пустыми фразами. Внезапно установившаяся майская жара тяготила сознание, требуя воды и тени. Влажный горячий воздух мешал сосредоточиться. Хотелось спать.

Справа где-то внизу плескалась закованная в бетонное русло мелкая грязная речушка. Слева проходили трамвайные пути. Вдоль путей тянулись старые кирпичные дома. В некоторых еще жили люди, однако большинство зданий были давно заброшены. Стены постепенно обрастали мхом и грибком, трескался давно не ремонтированный тротуар, битый кирпич смешивался в траве с пивными бутылками. И в каждом камне, в каждой травинке сквозила абсолютная безысходность.

- Как тебе новая подружка Андрея?..

Мимо нас прогрохотал трамвай, заглушив вторую половину вопроса Бэмби. Я неторопливо собирал в голове достойный ответ, и вдруг почувствовал присутствие здесь, на забытой богами городской улице, кого-то еще, близкого и далекого одновременно.

- Подожди меня, - бросил я Бэмби, в два прыжка перескочил через рельсы и нырнул в ближайшую арку. В арке было темно и сыро. И я знал, кроме меня здесь был кто-то еще... какая-то тень...

- Привет, Ной, - сказала тень.

- И тебе привет, Артем, - ответил я. - Какими судьбами?

У тени было смуглое лицо, длинные черные волосы, перетянутые резинкой у затылка и - я знал это не понаслышке - очень крепкие мускулы.

Тень молча улыбнулась, обнажив два ряда крепких белых зубов. Я вспомнил, что семь дней назад Антону должно было бы исполниться шестнадцать лет.

- Ты получил Силу, - констатировал я более чем очевидный факт.

- Неделю назад я видел свою звезду, - согласно кивнул Артем. - Был костер, потом был круг. Мы вспоминали Антона. Сегодня моя первая охота.

Он любил говорить коротко, с едва уловимой насмешкой и уверенностью в собственных силах. В общем-то для такой уверенности у него имелись некоторые основания.

- Ты рад?

На самом деле ответ был мне известен. Мы все радовались... всей всегда... ведь шестнадцатилетие - самое важное событие в жизни.

- Ты же знаешь... - продолжал Артем, - я и так слишком долго ждал.

- Желаю удачи, - я сделал шаг назад.

- Подожди, Ной! - он был явно ошарашен таким поворотом. - Неужели ты не хочешь узнать последние новости из дома? У тебя...

- Не хочу, Артем. Это... тяжело.

- Подожди, ну подожди же, Ной! Расскажи о себе. Почему ты ушел? Где прячешься? Когда вернешься?

Я поморщился.

- Сколько вопросов... Ты никогда не был таким любопытным, Артем. Это что - эхо Силы?

Кажется, он обиделся. Процедил сквозь зубы:

- Я искал тебя.

- Да?

- Мы все искали, всем кругом. Но ты словно умер - даже запаха не осталось.

- Надо было просто спросить у отца, - пожал я плечами.

- Мы спрашивали, - заверил Артем. - Он сказал, что не знает, куда и почему ты ушел...

Отец всегда был таким милым! Хотя... я ведь не оставлял прощальных записок. В некотором смысле он действительно не знал.

- Ной, черт возьми, чем ты здесь занимаешься? - раздалось за моей спиной недовольное бурчание Бэмби. Я заметил, как напрягся Артем. У него было право ненавидеть людей. У меня оно тоже было, но теперь-то я знал, что не все люди одинаковы.

- Это мой друг, - сказал я, разом отрезая себе все пути к отступлению. Артем облизнул пересохшие губы, посмотрел на меня злыми желтыми глазами. Я инстинктивно переместился в сторону, закрывая собой Бэмби. Предупредил:

- Даже не думай, Артем!

Он нехорошо засмеялся, подавляя рычание.

- Тебе теперь не справиться со мной. И ты это знаешь.

- Возможно, - я досадливо коснулся языком пустоты между зубами. Левый клык, естественно, еще отсутствовал. - Но я все равно попробую.

- Ной! - тихо позвал Бэмби. Я ответил, не оборачиваясь:

- Иди домой!

- Я подожду, - упрямо ответил он. Его упрямство было более чем некстати.

- Значит, то, что говорят в поселке, - правда, - бросил Артем таким тоном, чтобы сразу было понятно, что в поселке не говорят обо мне ничего хорошего. Кто бы сомневался!

Хотя... Нет, вру. Я сомневался. Более того, я все-таки надеялся все уладить миром.

- Я не знаю, о чем говорят в поселке, - сказа я чистую правду.

- О том, что ты ушел к людям.

- Я живу здесь.

Не уверен, соглашался ли я со словами Артема или возражал им.

- Ты предал нас?..

Я коротко рассмеялся:

- Ты действительно веришь в то, что сейчас говоришь?

- Ты отвечаешь вопросом на вопрос, - заметил Артем. Я передернул плечами.

- А ты задаешь глупые вопросы. Город никогда не был запретной зоной. Каждый живет там, где ему нравится. Можешь спросить у моего отца. Все ли пришли на его зов?

- Не буду спрашивать, - отрезал Артем.

- Почему?

- Я и так знаю, что не все. Значит, тебе нравится здесь, среди людей?

- Нет.

- Тогда почему ты не возвращаешься?

- Ты решил устроить мне допрос?

- Что мне сказать в круге?

- Это твои проблемы.

- Если ты собираешься драться со мной, то мои проблемы быстро станут и твоими тоже, - злобно заверил Артем. - Ты ведь собираешься драться, Ной?

Я сжал кулаки, чувствуя, как разгорается внутри ярость.

- Я уже сказал, мой друг уйдет со мной.

- Друг... - он сплюнул. - А как же Антон? Выходит, мать была права?..

"Твоя мать сошла с ума после смерти твоего брата..." Я хотел сказать эти слова вслух, но не смог. Я не хотел обижать его.

- Оставь Антона Лесу. Мертвым нужен покой. А люди бывают разные, поверь.

- Разные... Ну надо же!.. Впрочем, может ты и прав...

- Я прав.

Артем покачал головой, словно понял какие-то мои мысли, которых я сам еще не понимал. Потом внезапно положил ладонь мне на грудь. Я не отшатнулся, чувствовал - теперь он не нападет.

- Ты убиваешь?

- Давно. Уже очень давно.

- Том знает?

Я вспомнил лицо отца, его желтые разочарованные глаза, вспомнил, как горела моя щека от его удара.

- Знает.

Ладонь Артема жгла мне тело через рубашку, мешала дышать. Дьяволенок забился в самую тень моего сознания и тихонько поскуливал оттуда.

- Он проснулся... Он растет, да? Требует крови. Плохо... Слишком рано... Ты не сможешь контролировать ни его, ни себя. Лихорадка и смерть - это твое будущее. Остановись, пока еще не очень поздно!

- Не учи меня, Артем, - я оттолкнул его руку, одновременно пытаясь успокоить дьяволенка. Нам было очень больно. - Если помнишь, я всегда этого не любил. К тому же ты не имеешь ни малейшего понятия, как и чем я живу.

- Боюсь, что уже имею, - Артем вздохнул. - Я не буду драться с тобой. Не хочу приложить руку к его росту. И...

- Вот спасибо!

Он не обратил внимания на мой сарказм.

- ...И я ничего не скажу в поселке. Но однажды тебе все равно придется объясниться с Советом.

Артем, конечно, был прав, но я еще не думал об этом.

- Я...

- Только одно еще, Ной, только одно. Возвращайся тринадцатого июня. Так будет лучше и для тебя, и для него. И для твоего отца. Тебе все простится... Сам знаешь - никого не осуждают в день шестнадцатилетия.

Именно это я и собирался сделать.

- Я...

- Ничего не говори, просто возвращайся. Место у костра для тебя всегда свободно, - он повернулся к нам спиной и исчез. Мне стало грустно.

- Я не понравился твоему другу, - без тени удивления заметил Бэмби. Я вздрогнул. Я уже забыл о его присутствии.

- Артем всегда недоверчиво относился к людям.

- А почему он ушел? Вы, кажется, драться собирались. Он испугался, потому что понял, что ты сильнее?

Я покачал головой и медленно побрел обратно. Где-то шуршала о гальку вода. Я вдруг захлебнулся запахом гнили, исходящим от каждого камешка в этом городе. А мне-то казалось, что я уже привык к нему...

- Ной?

- Нет. Он не испугался, а я не сильнее. Раньше был, да, а теперь - нет. Но я бы стал драться, а безумным часто везет.

- Ты считаешь себя сумасшедшим? - засмеялся Бэмби.

- Я вовсе не сумасшедший! Просто... - я махнул рукой, глупо хихикнул, чувствуя, как в душу вкрадывается запоздалый страх. В отличие от Бэмби, который, похоже, не поверил в мою слабость, я точно знал, что не смог бы выстоять против Артема.

- Значит, твои родители еще живы?..

Занятый своими мыслями, я и не заметил, как Бэмби сменил тему.

- Родители? А я никогда и не говорил, что они умерли.

- Точно. А кроме отца? Кто еще?

- Мама, конечно...

- Она, наверное, скучает по тебе...

- Наверное...

- Моя бы обязательно скучала, - убежденно сказал Бэмби.

Мама. Очень красивая женщина. Очень одинокая женщина. Она никогда не говорила об этом, но я чувствовал, что это так.

- Наверное, скучает, - повторил я.

- А братья-сестры?

Я улыбнулся. Они были младше меня, Эд и Лиза. И они любили меня и восхищались мною, и мне всегда это льстило. Когда Эду было восемь лет, он, чтобы походить на меня, решил перекрасить себе волосы в белый цвет. Но вместо белых его волосы получились какими-то желтыми, и его сверстники стали дразнить его желторотиком. Эд не рассказал об этом мне. Он отловил одного из своих обидчиков, связал и побрил. Не помню, чтобы брата после этого еще кто-нибудь когда-нибудь осмеливался дразнить. А Лиза в пять лет по уши влюбилась в меня и горько плакала, когда я объяснял ей, что единокровные браки недопустимы с точки зрения морали и физиологии. Я тогда поклялся, что навсегда останусь ей другом, самым лучшим. И так и было. Она доверяла мне все свои девчоночьи тайны. Я приносил ей из леса шишки и цветы, обещал показать город, когда она вырастет...

- Из родных - один брат, Эдвард, Эдди, чуть старше Крохи. Они даже чем-то похожи. И еще есть двоюродная сестра Лиза.

- Хорошенькая?

- Да... Эй-эй, Бэмби! Ей только двенадцать лет!

- Я просто пошутил! А кто такой Антон?

А вот этот вопрос был лишним. Легкое настроение, вызванное теплыми воспоминаниями, мгновенно улетучилось. Антон... Худой и гибкий, совсем не похожий на Артема, хотя они были двойняшками. Антон смеется. Антон плачет. Антон злится и лезет в драку. Память - она живая и мертвая. Всегда - живая и мертвая. Как огонь.

- Антон погиб в лесном пожаре год назад. Лето было жарким и сухим. Кто-то забыл потушить костер...

Забыл потушить или не забыл разжечь. Вырубка леса запрещена законом, так когда-то сказал мне Марат. Я помнил, как голодный огонь с жадностью пожирал пеньки, много пеньков, поля пеньков... Я помнил, как кричали, корчась в пламени, еще живые деревья. И смятую пачку из-под сигарет, и полиэтиленовый пакет, и пищевой мусор... и человечий запах, стойкий, неприятный, я тоже помнил.

А еще был дым, в котором мы задыхались. И лица людей, которых я убил потом. Убил быстро. Я всегда убиваю быстро. Я не объяснил им, за что они умирают. Надо было. Хотя... что бы это изменило?

Огонь - это так страшно...

Кажется, я сказал это вслух. Впрочем, Бэмби не стал уточнять. И на том спасибо.

- Я родился в полнолуние тринадцатого июня.

- Несчастливое число...

Несчастливое число? Да нет, число обыкновенное...

Луна была еще чуть-чуть кособока. Наверное, поэтому мне снова снился сон.

На жертвенном костре, там, где должен был находиться я, умирал мой отец. Тени метались вокруг в жутком ритуальном танце. И никто в целом мире был не в силах помочь ему. Потому что Томаш Вулф сам избрал свой путь.

... Я проснулся без ставшей уже привычной боли в ногах. Вспомнил все и расплакался - впервые в жизни. Я плакал, не как мужчина, а как ребенок. Навзрыд, с глухой болью, разрывающей грудь, с безысходностью и безутешностью мальчика, внезапно потерявшего самое дорогое. Мне хотелось выть, но рядом спал Бэмби, и я рвал руками, зубами подушку, задыхаясь, сдерживая крик. Я плакал так, как никогда больше не заплачу. Я совсем не понимал этих слез и боялся, что не сумею остановиться.

Слезы истощили меня, вывернули наизнанку мою душу, оголили нервы. Я чувствовал, что случилось страшное... Я упорно отказывался верить в это, но оно уже случилось, и мне не под силу было бороться с судьбой. Я вдруг остро осознал всю нелепость подобной борьбы.

Я ушел на кладбище и провел там весь день, пытаясь забыться. Когда от солнца осталась только красноватая каемка на западе, ко мне на колени прыгнула большая белая кошка. Я гладил густую мягкую шерсть и рассказывал ей об отце. Могу поклясться, в ее синих глазах стояли слезы.

Дома тем же вечером Бэмби сунул мне в руки газету.

- Прочти, - сказал он. И я почему-то не рискнул с ним спорить. Я взглянул на первую страницу и затаил дыхание. На секунду мне показалось, что я умер...

Фотография получилась очень хорошей - можно было даже рассмотреть вытянутые в узкую ниточку зрачки желтых глаз на красивом, спокойном лице и тонкие струйки крови, сбегавшие на рубашку из-под металлического ошейника.

- Этого не может быть...

- Может, Ной. Томаш Вулф схвачен и завтра предстанет перед судом.

- Схвачен... - пробормотал я, заставляя себя поверить в то, что говорил мне друг.

- Он ведь твой отец, да?

Я поднял голову, спросил без удивления, так, чтобы только что-нибудь спросить:

- Откуда ты знаешь?

Бэмби пожал плечами.

- Разве сейчас это важно?

Шок медленно, слишком медленно и неохотно уступал место ярости. Действительно, сейчас было важно совсем другое.

- Мне надо уйти, Бэмби.

- Да, конечно, - сказал он и вышел из комнаты.

Я принялся собираться, старательно отгоняя от себя навязчивые видения костра и теней. Футболка, носки, джинсы, кроссовки, куртка, нож... Кажется, ничего не забыл...

На пороге снова появился Бэмби. Он зачем-то держал в руках атлас.

- Подожди. Ты ведь пойдешь пешком, да?

- Да.

- Тогда... вот... - он нашел нужную карту, быстро начертил на ней маршрут, вырвал страницу и протянул мне. - Ты ведь не знаешь дороги.

Я не знал дороги.

- Спасибо...

- Это далеко!

- Не важно. Я успею.

Бэмби нахмурился.

- Успеешь что? Спасти отца?

Я провел пальцем по острию ножа. На коже выступили капельки крови.

- Там же охрана, полиция, там сотни, нет, наверное, тысячи людей! - в каком-то непонятном отчаянии сказал Бэмби. При слове "люди" у меня в голове зашумела кровь.

- Я буду не один.

Там будет весь поселок. Должен быть. Волки не бросят своего вожака. Я знал это.

- Варфоломеевская ночь... - пробормотал Бэмби. Я не помнил, что это такое, но догадывался о сути. - Ужасно...

- Полиция не сможет меня остановить, - на всякий случай предупредил я.

Действительно, не сможет.

- Я знаю, - кивнул Бэмби. - Только вот...

- Замолчи! - крикнул я. В одно мгновение у меня совсем не осталось сил его слушать.

- Ной! Эй, привет! - Бэмби помахал у меня перед глазами растопыренной ладонью. В его глазах замерла тревога. - Это я, твой друг! Чего ты злишься?

- Ты даже не представляешь, какой я на самом деле, когда злюсь, - пробормотал я.

- Ну, почему же, представляю... Ты превращаешься в оборотня, так?

Так. Так. Так.

- Значит, ты и это знаешь, да?

- Знаю...

- А кто еще? Марат? Андрей? Андрей раньше интересовался Томом Вулфом...

- Нет, - он мотнул головой. - Только Кроха... Вообще-то это он мне сказал... Он все знал с самого начала.

- Что "все"?

- Ну... - Бэмби замялся. - Что ты - оборотень...

Я должен был догадаться. Я же чувствовал, как малыш ковырялся в моих мыслях.

- Я не оборотень, - скрипнул я зубами. - Хотя... для тебя ведь нет принципиальной разницы?

- А кто ты? - удивленно спросил Бэмби.

- Волчонок. Пока еще. Скоро стану волком. Бэмби, ты все равно не поймешь, - я зашнуровал кроссовки, подумал немного и снял куртку. Лето, жара, она будет только мешать. - Знаешь, скажи Крохе... скажи ему... скажи, что я не виноват в смерти Киса. Я не мог ему помочь. Скажи, может, он поверит.

- Скажи ему сам, - предложил Бэмби. - Это важно для него, Ной, ты же понимаешь.

Я мотнул головой, прогоняя назойливые мысли. Наверное, я должен был думать о Крохе, но думалось мне только о пытках и кострах.

- Не могу, не сейчас. Позаботься о малыше, Бэмби, обещай мне. Крохе нужен друг.

- Обещаю, - растерянно сказал Бэмби.

- Он очень похож на моего младшего братишку. Я полюбил его, по-настоящему полюбил, так же, как любил Эдди. Если бы я мог, я взял бы его с собой. Я показал бы ему свой мир, и он бы все понял. Он из тех, кто может это понять... Но не теперь. Теперь я не знаю, как сложится моя собственная жизнь, чтобы брать на себя ответственность за чужую. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, Бэмби?

Он кивнул.

- В моем ящике в столе на самом дне лежит кредитная карта. Код - день рождения Крохи. Эти деньги для него, для вас. Малыш знает. Денег много. Хватит, чтобы закончить школу. Дальше - сами. И еще... Если будут проблемы, зайдите в банк, найдите там Федора... черт, фамилию-то я его не знаю! В общем, Федор. Скажите ему, что вы от меня, он поможет.

- Он что, тоже оборотень?!

- Нет, - честно ответил я.

Федор не оборотень. Он волк, променявший лес на город. Каждый выбирает по себе...

- Не забудь, Бэмби!

Он снова кивнул.

Я пробежался глазами по комнате. Я говорил "прощай" этому дому, потому что однажды не попрощался с тем, другим. Я не собирался больше сюда возвращаться. Впрочем... Даже богам не дано предугадывать будущее.

- Это хорошо, что ребята ничего не знают. Ты придумай что-нибудь, Бэмби. Знаешь, я и впрямь привязался к ним. Пока я жив, я постараюсь, чтобы участь Киса вас не постигла.

- Пока жив... - Бэмби вздохнул.

- Меня трудно убить, поверь, - засмеялся я, и испугался своего смеха - резкого, надрывного предвестника истерики.

- Что ты собираешься делать? - спросил Бэмби, не замечая моего состояния.

Да, Артем был прав... Надо было уйти раньше...

- Ты будешь убивать людей?

- Буду, - ответил я, не задумываясь. - Если люди убьют моего отца.

- Но ведь твой отец тоже убивал!

- Тоже? - я резко метнулся к человеку, отбрасывая непрошеные, преждевременные мысли. Схватил его за шею, прижал к стене. - Тоже?! Попробуй однажды надеть на себя ошейник, друг мой! Шипами вовнутрь...

Я недоговорил, испугавшись внезапной волны бешенства, захлестнувшей меня. Дольше оставаться здесь не было сил. Я разжал руку. Бэмби продолжал стоять, вжавшись в стену. На его месте я бы, наверное, тоже испугался.

- Я не трону тебя, - сказал я тихо. - Не трону... Не бойся...

Кто-то звонко рассмеялся на лестнице... Потом повернулся ключ в замочной скважине... Ребята возвращались домой, а я уходил. Может, это судьба? У меня снова нет брата, нет друга. Я могу потерять отца. Я один, и в этом одиночестве есть какая-то закономерность.

Я бесшумно вскочил на подоконник. По ту сторону распахнутого настежь окна меня ждала новая жизнь. От этой мысли на секунду потемнело в глазах. Я прыгнул, по-кошачьи подобравшись в воздухе. Упал, ободрав ладони о шершавую неровность асфальта. Второй этаж. Обожаю вторые этажи.

Теперь только вперед.

Начало конца. Аутодафе

И смерть с хохотом пила воду,

густо окрашенную кровью.

Шарль де Костер

Я бежал, падал, поднимался и снова бежал. И время бежало вместе со мной, обгоняло меня, не давая ни мгновения передышки. Я знал, что опоздаю.

Я опоздал.

На площади было полно людей. Людьми были заполнены все ближайшие улочки, проулки и тупики. Люди облепили окна домов, пологие скаты крыш. В центре площади руками людей был разложен огромный костер. На костре умирал волк. Запах крови и горящего мяса смешивался с запахом разгоряченных ненавистью человеческих тел. Бешенство заразно...

Томаш Вулф, вождь моего народа, мой отец, умер молча и гордо. Или, возможно, мне повезло, и я пришел слишком поздно, чтобы услышать его крики. А люди радовались, глядя на затухающий костер. Они не знали, что не придумано еще такой пытки, которая смогла бы уничтожить душу волка, и не создано такого огня, из которого мы бы не возродились.

Я стоял, не чувствуя боли в разбитом теле, не понимая еще своей потери, и зачарованно смотрел, как темнота ночи смешивалась со светом уходящего дня, как солнце пылало желтым бешенством, а луна поседела от горя. В дымном небе парил сизый голубь с красным крылом. И невероятно яркой казалась в этом страшном небе звезда. Она родилась тихо и принесла с собой знание, Силу и резкую боль в десне - это прорезался и встал на место мой последний тридцать второй зуб.

Я стал волком.

Костер догорел.

Теплый летний дождь, внезапный и желанный, размыл по асфальту пепел - волки сгорают дотла. Тогда я осознал, что отец умер.

А вокруг были люди. Сотни людей. Те, что искали зрелищ. Те, что ненавидели все, неподдающееся пониманию. Те, что боялись. И я окунулся в их запахи, разговоры, в их жизнь, запоминая то, что теперь принадлежало мне.

- Тебе?.. Не понимаю...

- Ты так чиста, Нора...

Бешенство заразно. Бешеных собак убивают. Но что делать с людьми?

Что?

Я знал, что убью всех их, тех, кто пришел полюбоваться смертью моего отца. Я поклялся в этом так же, как когда-то клялись хранить жизнь мои предки.

Мои предки... Мои предки! Там, на площади, не было ни одного волка, кроме меня. Ни одного! Поселок бросил своего вожака. И я не знал, должен ли я ненавидеть их так же, как людей.

- Ох...

- Я не расскажу тебе всего. Пусть будет так, как было... Ты чиста, как родниковая вода. Я... Я каждый день моюсь.

Кажется, я любил слушать музыку в маленьких ресторанчиках. Слушать музыку и есть хорошо прожаренные бифштексы - я наелся сырого мяса еще там, в старом деревянном доме, сгоревшем однажды. Моя месть требовала энергии, и я старался много и хорошо питаться.

Пришла пора соборов кафедральных,

Черных костров для пылающих сердец.

Пора событий грозных и фатальных,

Век катастроф, век-убийца и творец...

[3]

Парень все время курил. За те два часа, что я наблюдал за ним, он выкурил, наверное, полпачки сигарет. Он чего-то ждал... чего-то или кого-то. А я ждал его. Ожидание было похоже на любовную прелюдию... Девушка вышла из подъезда не одна. Они кричали... Ссора, замешенная на ревности, наполнила воздух обжигающим чувством нетерпеливой ненависти. Когда я убил их, всех троих, одного за другим, это чувство мгновенно исчезло.

И жизнь, дни и ночи, затянутые мутной кровью и едким человеческим запахом...

У женщины на руке было кольцо с огромным бриллиантом. Прозрачный камень, похожий на звезду, ослепил меня. Я зажмурился, перегрызая ей горло. Это было так странно... так необычно... убивать с закрытыми глазами... Я чувствовал запах, горький, как вечное сожаление о том, что могло бы быть, и даже было, но повториться уже не сможет... Я ненавидел свои воспоминания о детстве, ставшем более далеким, чем капельки звезд в совершенно чужом мне синем небе...

И смерть - горькая или сладкая, как шоколад...

Они были все разные, как снежинки, но одинаково хрупкие и однажды раздавленные чьим-то сапогом. И я тоже ломал их, сминал зубами, заставляя чувствовать мою боль. Чужие судьбы меня не волновали, а моя... моя собственная в том снегопаде не участвовала.

И города - переполненные, вымученные, истрепанные человеческими желаниями...

Помню городок, где были совершенно замечательные серые, розовые, голубые, желтые домики в стиле позднего Средневековья... Я нашел там девушку с красивым именем Ирида... Она была немножко сумасшедшей... Она говорила... нет, представляешь, она говорила, что мы с ней в нашей прошлой жизни были братьями-близнецами! Я спал с ней... Я не собирался ее убивать... она умерла сама. Банально и глупо. Пьяного водителя за рулем, наверное, нельзя приравнять к Люциферу, однако... Мне было жутко обидно, и я убил его.

Помню мальчика лет одиннадцати... Я превратился в волка у него на глазах, а он совсем не испугался. Он сказал мне, что однажды тоже станет волком и уйдет в лес. Его родители были из тех волков, кто так и не решился принять предложение моего отца. Глупцы! Люди убивают не тогда, когда хотят есть.

Еще помню город, заполненный светящимися вывесками и обкуренными девицами сомнительной внешности. Я все смеялся над ними... смеялся... Убил одну, но не получил от этого удовольствия. Ее тело было столь же уступчиво после смерти, как и при жизни.

И деревню в горах я тоже помню. Там меня действительно боялись... Я питался их страхом, как сметаной... И еще там на площади стоял старый деревянный столб. Хворост давно не горел, но, я знал, только поймай они меня, и костер вспыхнет снова.

И не было мне покоя...

Кажется, менялись времена года... Жизнь шла своим чередом... Мне не дано было предвидеть будущее, как не дано понять, что важнее: иметь свободу выбора или выбирать?

Кажется, солнце вставало на востоке... Жизнь не менялась... и мне не дано было понять, что важнее: любить или быть любимым?

Кажется, я обморозил себе лапу, уснув на кладбище в свою первую одинокую зиму... Мне приснились отец на костре и огромное дерево, в ветках которого путался дождь. Дерево грустило без меня, но я не знал, как вернуться...

Кажется... нет, отчетливо помню, что в день семнадцатилетия я оказался на той площади, где умер отец... я убил там мужчину, выходившего из автомобиля. Я сломал ему шею, думая об отце... Я смотрел на свои руки, и мне казалось, что они красные от крови... но крови на них не было.

Больше на ту площадь я не приходил никогда.

Жизнь шла своей дорогой. И там, на этой бесконечной дороге, меня никто не ждал.

Мой дьявол стал мною. Он легко убивал, он жил человеческим страхом, человеческой болью, человеческой надеждой. Ибо за секунду до смерти человек испытывает страх, боль и надежду на лучший конец. Дьявол убивал, и я убивал. Мы видели глаза своих жертв - серые, синие, карие, зеленые. Мы чувствовали под руками податливые хрупкие кости. Мы рвали зубами чужое горло и выплевывали на землю чужую кровь - она жгла нам губы. Дьявол смеялся, и я смеялся тоже. Мы были невероятно сильны, он и я. И мы были слабы, потому что столь сильная связь всегда непрочна, как паутина, способная выдержать вес паука, но рвущаяся от взмаха чьей-то руки. Я долго не понимал этого, а когда понял, было уже поздно.

Они - дьявол и люди - научили меня ненавидеть. Ненавидеть по-настоящему, так, что пьяно кружится голова, а легкие разрываются от одного только вздоха боли. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Ненависть захватила меня в плен, изуродовала и истощила. Я ненавидел людей, жгуче, горячо, забыв о том, что среди них - мои друзья. Хорошо, что ни один из них не встретился за эти годы на моем пути. Я убил бы их, как убивал многих. Я нарушил бы обещание, опрометчиво данное мною Бэмби, и это предательство в конце концов свело бы меня с ума. Если мне и есть за что говорить "спасибо" Ами, то только за это. Впрочем, он, как всегда, преследовал собственные интересы.

"Я пролил кровь, как все, и как они, я не сумел от смерти отказаться..."

Мне исполнялось девятнадцать лет, и я вернулся в тот город, откуда все начиналось... Как странно... Я почти забыл его, почти забыл самого себя, разрешив сохранить в своей памяти лишь запах леса, жар погребального костра и клятву, произнесенную в дожде и пепле. Я почти забыл этот город, но вернулся, чтобы встретить здесь свой конец.

Был жаркий полдень июньского полнолуния. Я видел сон наяву. Луна сходила с ума где-то там, за голубой дымкой прозрачного неба. Я видел себя, умирающего в жертвенном огне, и танцующие вокруг тени. Видел огромное дерево, в ветвях которого билась сизая птица. Видел весь мир, и только незнакомца в рваном черном плаще не было среди моих видений. Он не пришел, и я умер...

Тринадцатое... Несчастливое, говоришь, число? Нет, число самое обыкновенное.

Я зашел в магазин. Я хотел купить вишни.

За кассой стояла молоденькая продавщица. Между рядами витрин лениво передвигались покупатели. Рядом со мной мальчонка лет пяти тянулся к стопке шоколадных плиток.

Зазвенело разбившееся стекло. Я инстинктивно шагнул к ребенку. Взрыв, падение, детское тело подо мной, обваливающаяся стена. Потом - удар и темнота.

Нет, это не я вернулся в город, это город пришел за мной.

- Ной! Очнись, Ной! - нетерпеливо требовал кто-то. Приятно осознавать, что ты еще не умер, и все же...

- Эй... не так... сильно, черт возьми... - пробормотал я. Каждое слово давалось с таким трудом, словно мне в легкие, в горло заколотили гвозди... Я открыл глаза. Не сразу... через минуту... или больше? Малиново-желтые разводы смывали контуры зданий и лиц. Внутри - огонь и чья-то смерть. Не моя, пока что.

Глаза тут же пришлось закрыть. Да, в беспамятстве есть свои преимущества. Отсутствие боли, например.

Когда звон в ушах поутих, я позволил себе вздохнуть чуть глубже. И тут же пожалел о том, что не умер. Огонь внутри меня заглотнул живительный кислород и вспыхнул с новой силой, заполняя собой легкие, желудок, сердце... Слишком, слишком много его в моей жизни...

Над моим левым ухом знакомый голос облегченно произнес:

- Жив.

Я пару раз моргнул, прогоняя цветные круги... пересиливая боль, попытался заговорить... Не сразу, но у меня получилось.

- Кроха?

- Да, это я. Молчи, не трать силы.

- Что... ты тут... делаешь?..

- Ты можешь помолчать? Ведь я не спрашиваю, что здесь делал ты.

- Я хотел купить вишни... А где полиция?

- Какая полиция?

- Такая... с сиренами, мигалками, автоматами и наручниками.

- У тебя бред, - констатировал Кроха.

Говорить получалось все лучше и лучше. Осознав свои успехи, я попытался приподняться.

Боль ударила в спину, сковав движения. Наверное, я закричал.

- Не двигайся, Ной, - запоздало предупредил Кроха.

- Что... с позвоночником? - выговорил я, мысленно уговаривая себя открыть зажмуренные от боли и страха глаза.

- Сильный ушиб, возможно - трещина. Ничего непоправимого. - Да... ничего... действительно - ничего...

Боль была слишком сильной, слишком... настоящей, конечной болью. Я бы предпочел думать, что Кроха лжет мне из сострадания, но он не лгал. Он просто не знал правды. - Знаешь, ты спас ребенка...

- Полагаешь, первый раз мне приходится о чем-то сожалеть? Он не ответил. Я открыл глаза. И снова закрыл. Слепило, обвиняя меня в тысячах ошибок, желтое солнце. Черт, ну почему он такой?! - Это не я убил Киса, малыш.

- Об этом ты тоже жалеешь?

- Не надо... Ты... никогда не был... жестоким...

Тишина. Как же я устал от людей...

- Малыш!..

- Да?

- Наверное... я должен был сказать это раньше...

- Да.

- Я никогда не убивал детей...

Снова тишина. Я сжал пальцы левой руки... Попытался сжать. Новая боль. Странно, что я не ощущал ее раньше. Уверен, она была там всегда.

- Руку плитой придавило, - объяснил Кроха. - Кость раздроблена... В нескольких местах.

- С-спасибо... Это все или есть еще что-то?

- Ну-у... Я в этом плохо разбираюсь.

Зато я - хорошо.

- И что дальше... а, малыш?!

В ушах начала скапливаться отвратительная тишина.

- Не кричи, я слышу тебя прекрасно.

- М-м-м...

- Мы пойдем к моему другу. Он учится на врача и сумеет тебе помочь.

- Оказаться... на костре?..

- Я не сказал "предатель". Я сказал - "друг".

- Мне... надо... в лес...

- Не говори ерунды, - голос Крохи звучал откуда-то издалека. А потом тишина затопила все вокруг, и мир оборвался.

Я очнулся на кровати в маленькой светлой комнатке с голубыми стенами и мерцающими звездочками на потолке. Как же давно я здесь не был...

Из-за плотно закрытой двери доносился грустный перебор гитары.

- Мы правильно поступили? - спросил кого-то Кроха.

- Время покажет, - ответили ему.

- Угу.

- Никто не заставлял тебя спасть его.

- Никто.

- Ты что, жалеешь?

- Нет, конечно, нет! Я просто не хочу думать, что, спасая его, этим убиваю кого-то другого...

Мой слух все еще был при мне, только они, кажется, этого не знали. Иначе вряд ли стали бы обсуждать подобное.

- А ты не думай.

- Угу...

- Малыш, об этом надо было думать три года назад, когда он ушел спасать своего отца.

- Но тогда...

- Разве не люди виноваты в том, что он стал убийцей? Его отец умер страшной смертью, а мы еще стояли вокруг и смотрели.

- "Мы"? Меня там не было.

- Меня тоже, но что это меняет?

- Может, ты и прав...

- Я прав.

- ... А может, ты просто хочешь в это верить.

- Я прав.

Пауза.

- Ты прав. Скажи, он умрет?

- Если легенды не врут, то нет. Насколько я помню, оборотня можно убить только серебром. И еще, кажется, обсидианом.

- А осиновый кол?

- Это против вампиров.

- М-да...

Глупые люди... Какая разница, из чего сделан нож, если он вонзается в сердце?

Гитара что-то шептала в тишине. Знакомая песня. Лучшая из тех, что я слышал в городе.

"Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад..."

Моя звезда завела меня в топь.

- Три года... Скажи, он должен был сильно измениться? - спросил Кроха, глуша струны.

- Откуда мне знать? Это ведь ты его нашел.

- А ты... ты поступил бы иначе?

Снова тишина. Я задержал дыхание, боясь слов, которые должны были ее разорвать. Я ведь не знал, что именно могу услышать.

- Однажды, незадолго до того, как Ной ушел, мы встретились с его... Как это правильно сказать... Соплеменником? Короче, с другим оборотнем. Уверен, тот, другой, хотел убить меня. Ной не дал. Понимаешь, я не могу себе представить, что мы с ним стали врагами. Не могу! Он - мой друг. По сути дела, он никогда не обманывал меня.

- Только забыл сказать, что он - оборотень!

- Ты, малыш, тоже не распространяешься по поводу своих способностей.

- Это другое.

- Да что ты? Мне так не кажется. И потом, ты ведь все равно все знал, так какая же тебе разница?

- Ну...

- Я не могу предать Ноя. Несмотря ни на что.

- Я тоже. Ты не думай, что я сожалею или еще что... Нет, просто все это как-то странно...

- У нас давно все странно...

Я вздохнул и закашлялся. Через пару секунд дверь распахнулась.

- Рад видеть тебя живым, Ной! - широко улыбнулся невысокий крепкий паренек. Шрам на его правой щеке превратил улыбку в ухмылку.

- Бэмби...

Потом были долгие дни борьбы со смертью. Я отчаянно цеплялся за жизнь, дрался за каждый новый глоток воздуха. Я бредил вишневым небом и счастьем, которое, казалось, знал когда-то... Я видел радугу там, у начала жизни... Я кричал, я требовал чего-то, на что имел право... Я... Я умирал... Я хотел жить, видит бог, я так хотел жить!

День, ночь, еще день и ночь, и еще, и еще, и... - сколько? Таблетки, шприцы, бинты, кровь в легких, чудовищная боль... кошмары во сне... видения наяву... Высокая фигура в рваном черном плаще... "Я не могу тебе помочь, Ной... я слаб здесь, в городе... Прости... Наверное, придется начинать все сначала..." Глаза - зеленые, как надежда, как лес, в который мне никак не попасть...

Рука с ножом тянется к моему горлу... Я перехватываю ее, сдавливаю... Человек - да, именно человек! - кричит от боли, роняет нож на пол. Я сжимаю пальцы сильнее, сильнее, сильнее... Я не дам себя убить! Я зову своего дьявола... он должен помочь... должен, обязан!.. забрать меня туда... сильнее... далеко отсюда... сильнее... Человек кричит... "Ной! Ной! Это же Бэмби, отпусти его, Ной!" - говорит кто-то внутри меня, тихо, настойчиво... "Он пытался меня зарезать, малыш!" - "Он просто хотел сделать тебе укол! Отпусти его, Ной! Ты сломаешь ему руку! Отпусти! Клянусь, здесь никто не собирается тебя убивать! Вот так... молодец... Просто поверь мне, Ной!"

Просто поверь... Очень трудно просто верить... Кроха, малыш... прости, я обидел тебя...

Мой дьявол умер раньше меня. Его смерть означала и мою смерть тоже. Уходя, он забрал с собой Силу, словно мстил мне за что-то. Пустое пространство заполнилось болью. Волчья лихорадка. Я уже не ждал чуда. Только очень хотелось увидеть перед смертью Лес - мой первый, мой единственный дом.

"Прекратите! Прекратите!!! Пустите!!! Больно! Больно..." - "Не надо, Ной! Подожди, не сопротивляйся! Малыш, помоги мне, его надо перевернуть... О черт, да сколько же в нем силы!.. Ной, посмотри на меня! Не засыпай! Но-ой!"

Обрываются листья... и дерево плачет... мешаются краски одинокой радуги, оставляя мне бесконечность горизонта...

Больно... больно... мой бог...

Пытка жизнью... пытка смертью...

Кровь остывает...

Хватит...

Я принял решение, когда бесплодность борьбы отрицать стало уже невозможно. Странным было не то, что я умудрился выбраться из квартиры, никого не разбудив, а то, что я вообще сумел принять хоть какое-то решение. Я брел по пустынным ночным улицам, ненавидя и проклиная этот город, в котором вместо золота нашел кровь и пепел, и просил у неба еще немного, еще чуть-чуть времени. Падая на мокрый песок, я почти уже умер. Почти...

Ш-ш-ш... ш-ш... Шорох... шорохи...

Я вслушивался в шелест воды.

Ш-жр-жур-р...

Сил совсем не было. Перед глазами проносились давно забытые образы. Я пытался остановить их, вспомнить, понять... Не понимал, не помнил.

Все горело... внутри меня... вокруг меня... вместе со мною... все всегда горит... отец умер на огне... Я умру... я тоже умру?..

Дикая боль не давала расслабиться. Начинавшийся жар означал конец. А до леса было еще очень далеко...

Целая река, которую мне не перейти... не переплыть... как когда-то...

Ш-ш-р-хр-р...

Заскрипел песок под чьими-то ногами. Неужели за мной?.. Интересно, как выглядит смерть? Не хочется умирать. Так много я не успел сделать! Почему-то всегда - не успеваешь... Время как вода... высыхает, не оставляя даже воспоминаний... Отец... Нора... Нора? Почему - Нора? Кто такая Нора?..

- Ной? Ной! Ты жив?

Голоса... Я все еще различал запахи, но уже не различал голоса.

- Бэмби?

- Я, конечно! Какого черта ты сбежал, Ной?

- Как ты нашел меня?

- Это не я, это Кроха. Он слышит твои мысли...

Надо мной склонилось чужое лицо... Я должен был знать его, и не узнавал.

- Это я, Ной! Ты не узнаешь меня?

- Эдди?.. Да-да...

- Нет, Ной! Это я, Кроха!

Запахи...

- Малыш...

Я попытался улыбнуться.

- Извини... кажется... я... спутал... вы похожи...

Лицо исчезло. Потом появилось снова... Нет, это уже другое...

- Зачем ты сбежал?

Запахи - они разные, и даже если я забыл лица, я не забуду запахи...

- Дома намного приятнее умирать, Бэмби...

- Как - умирать? Зачем? То есть почему?

Паника в его голосе... Она больно режет мне нервы... Успокойся, друг... пожалуйста...

- Но ведь твои раны затянулись! Ты - оборотень! Почти бессмертен! От чего же ты собрался умирать?!

- Бэмби, Бэмби, глупый человек... Ты не понимаешь, да? Я не бессмертен... Не бессмертен... И есть кое-что пострашнее удара ножом... То, чего не исправить... Моя Сила уходит... Я исчерпал себя... - боль пульсирующим комком подкатила к горлу... вырвалась наружу с кашлем и кровью... - Пожалуйста... уведи малыша... не надо ему... это... видеть... я... я... очень хочу в лес...

- Хорошо.

Кто-то взял меня за руку... кто-то смочил мне губы водой... кто-то пожалел меня...

Кто-то убил меня... Я сам?..

Я был один против целой армии пауков. Я давил их, давил, давил, давил... Пока все не исчезло.

Темнота. И водопад. Или - это шум леса? Нет, просто кто-то плачет. Может, обо мне. Не надо, пожалуйста, не надо... Я не заслужил чужих слез. Я и своих-то не заслужил...

... Отец куда-то вел меня. Лес расступался перед нами... Из-за деревьев вышла мама... Мы взялись за руки и долго смеялись не известно над кем и чем.

Блеск каштановых волос ударил в глаза и рассыпался, исчез. Я звал ее, звал... Нора... Почему-то это было очень важно - знать, где она.

- Ной! Ной, черт побери, очнись! - голос ворвался в сознание как удар кнута.

- Что?..

- Я не знаю, куда надо идти.

- А где мы теперь? - мне не хотелось открывать глаза.

- В лесу.

Действительно, вокруг пахло домом.

И еще - мне было до странности легко. Почти легко. Я понял, что скоро умру. Надо было что-то говорить, но я не знал, что именно.

- Поговори со мною, Бэмби.

- О чем? - озадаченно спросил он.

- Не важно... просто поговори... Скажи, я долго болел?

- Ты пробыл у нас четыре дня. Вообще-то с такой скоростью кости не срастаются, - сообщил Бэмби.

Четыре дня! Так мало... А казалось...

- Рано я сдался, - пробормотал я.

- Что? - не понял Бэмби.

Но объяснять что-либо не хотелось. Человеку все равно этого не понять.

- Луна, должно быть, еще почти полная...

- Не знаю, - как-то нервно сказал Бэмби. - Ее не видно.

- А как мы здесь оказались?

Даже не открывая глаз, я знал, что Бэмби трет шрам, рассекавший его лицо. Он всегда так делал, когда волновался, а сейчас поводов для волнений у него имелось более чем достаточно.

- Это имеет значение?

Я улыбнулся. Улыбка далась мне с трудом.

- Нет... но я очень боюсь умереть в тишине.

- Не говори так!

Я снова улыбнулся. Я очень хотел плакать и совсем не хотел умирать, но я улыбался. Нужно быть сильным. Сильным всегда, иначе это не сила, а слабость. Так учил меня отец.

Лежать было неудобно.

- Ты не мог бы посмотреть... что за хреновина... воткнулась мне в бок?..

Послышалось шуршание. Потом:

- Вот черт, прости, Ной, не доглядел.

- А где малыш?.. Он ведь был с тобой? Там, у реки?

- Был.

- Где он?

- Ты велел ему уходить. Он ушел...

- Хорошо... Жаль только, что я так и не показал ему наш лес... Лес... Здесь ведь красиво, правда, Бэмби?

- Наверное, красиво, - как-то неохотно подтвердил он.

- В чем дело? Тебе не нравится?

- Не знаю. Очень темно. Я не люблю, когда темно.

- Темно?

- Угу... Я такой темноты еще никогда не видел... Без звезд, без луны... не говоря уже о фонарях. Как будто я ослеп. Жутковато, честно говоря.

- Почему темно?

- Ну, вообще-то потому, что уже ночь наступила...

Я, наконец, услышал его тяжелое испуганное дыхание. Почувствовал его страх. И я тоже испугался, но уже не за себя, за него.

Ночь... Ночь в лесу для человека - это страшно.

- Бэмби! Бэмби, что ты здесь делаешь?! Ты должен вернуться... в город... Я не смогу защитить тебя сейчас... Я даже не уверен, что проснусь следующим утром. Уходи!..

Силы покидали меня. Я понимал, что на самом деле ему уже поздно уходить... что в такой темноте для него все равно, с какой стороны появится опасность... Я понимал, что Бэмби умрет вместе со мной этой ночью, я не хотел этого, но ничего не мог сделать. Я...

- Жрать хочется... - тоскливо сказал Бэмби. Наверное, он тоже все понимал. Понимал, когда тащил меня по лесу, когда было еще светло и он мог уйти. Но он почему-то не ушел. - Интересно, а что будет, если...

Я уже не слышал его, вновь (в который раз? в последний раз?) проваливаясь в небытие.

Я тонул. Вода была холодной и черной. Я захлебывался ею, и так продолжалось целую вечность. А потом чья-то сильная рука подхватила меня, потянула вверх, выше, выше, и чернота вокруг сменилась серостью, светом, дуновением ветра... Я вдохнул сладкий как мед и жизнь воздух, задохнулся им и... открыл глаза.

Вокруг вовсю болтал утренний лес. Небо, чистое, родное, металось в кронах деревьев.

Я был еще слаб, но всем своим существом чувствовал, как уходил из тела смертельный жар. Сила возвращалась чертовски медленно, и хотя этого вообще не должно было быть, это было...

Не знаю, сколько прошло времени - минута или час, прежде чем я смог повернуть голову. Рядом, справа от меня, прислонившись спиной к стволу сосны, спал Бэмби.

- Эй, - тихо позвал я. - Бэмби! Просыпайся!.. Наверное, я уже не умру.

- Очень хорошо, - послышалось откуда-то слева. Я хотел обернуться, но сил не хватило. - Ты, конечно, не подарок, но живой все же лучше, чем мертвый. Здравствуй, Ной.

- Здравствуй, Артем, - ответил я невидимке за своей спиной.

- Я ждал тебя немного раньше... - заметил волк. - Три года назад, если точнее.

- Меня задержали... Какими судьбами ты оказался на этом краю леса?

- На этом краю? - повторил он. - Да отсюда до поселка меньше четырех часов нормального хода! Это не я, это вы далеко забрались...

Неужели Бэмби смог так далеко дотащить меня?

- Ну, что? История повторяется? - лицо Артема склонилось надо мной. Сверкнули крепкие белые зубы в хищном волчьем оскале. - История повторяется...

- В каком смысле?.. Что... с человеком?..

Говорить было тяжело, но необходимо. Я боялся показать Артему свою слабость.

- Тебе виднее. Это же твой друг.

Насмешка в его голосе подействовала отрезвляюще. Я сел, стараясь не обращать внимания на звон в ушах и молочную пелену перед глазами.

- Не смей его трогать!

- Ной, Ной, Ной... - Артем снова засмеялся. - Как интересно... Второй раз ты пытаешься защитить от меня человека, и второй раз ты не в состоянии этого сделать... Не дергайся, приятель. Я не трону его. Какое удовольствие убивать и так почти уже мертвого?

Я снова посмотрел на Бэмби. Я не хотел верить Артему, но он оказался прав - человек умирал и, кажется, я был тому причиной. Бэмби поменялся со мной местами. Правда, я не представлял, как ему это удалось.

Чтобы не закричать - я не мог позволить себе такой роскоши - я изо всех сил вцепился в еще мокрую от росы траву, и вдруг почувствовал посторонний предмет на своей шее. Кулон на тонкой, холодной как лед, серебряной цепочке - талисман нашего племени.

Я удивился бы значительно меньше, если бы нашел в кармане змею.

- О-го, - тихо сказал Артем. Похоже, для него это тоже было откровением. - Откуда?

Я промолчал. Я не знал, что ответить. Клык был нашей легендой. Странной легендой, которую можно увидеть, потрогать, понюхать... Единственной ниточкой, связывающей нас с Богом и вишневым небом. Говорят, когда-то давно Клык принадлежал Первому Белому Волку. Говорят, однажды Белый Волк подарил талисман старой ведунье, просившей Бога о помощи. И еще говорят, Клык сам выбирает себе спутника и приходит к нему всегда с болью и чьей-то смертью. Он не передается по наследству, не имеет хозяина, и даже Белый Волк не спорит с его желаниями. Последний раз я видел Клык на шее отца в тот день, когда ушел из дома. Я был уверен, что Клык сгорел на костре вместе с ним.

Слабость вернулась, вынуждая меня проваливаться в бесконечный кошмарный сон, которому я не мог сопротивляться. Я закрыл глаза, судорожно сжав Клык в руке, и в одно мгновение оказался висящим в темноте и пустоте. Где-то около сердца, в такт дыханию, пульсировал маленький белый комочек. И с каждым вздохом он становился все больше, заполняя собой сознание, пока свет окончательно не вытеснил тьму. И я увидел...

Это было похоже на немое кино. Я видел себя со стороны, мечущегося в лихорадке по земле. Рядом, прислонившись спиной к дереву и с тревогой всматриваясь в сгущающуюся темноту, сидел Бэмби. Не раздавалось ни единого звука.

С минуту картина оставалась неизменной. Потом Лес словно расступился, давая дорогу своему хозяину. Он странно выглядел в закатанных до колен старых джинсах и стерильно белой футболке. Босой, небритый. Тонкий обруч, украшенный изумрудами, почти терялся в спутанных белых волосах. Я узнал его. Я видел его раньше. Только тогда, в моем бреду, он был одет в рваный черный плащ. А глаза не изменились, глаза цвета свободы и беспричинной тоски. Да, это был он - Король леса, Первый Белый Волк. Волчий бог? Значит, наша легенда - вовсе не легенда...

Он опустился на колени возле меня, умирающего от лихорадки в ночном лесу, дотронулся до пульсирующей вены на моей шее, вздохнул. Потом обернулся к Бэмби, окинул его долгим изучающим взглядом и снова вздохнул. А человек по-прежнему сидел неподвижно, ничего не видя вокруг, и в этот момент, как никогда, напоминал мне доверчивого олененка из старого мультфильма.

Наконец Белый Волк кивнул, очевидно, приняв какое-то решение. Снял с себя серебряную цепочку, осторожно подул на талисман и надел его на мою шею. Бэмби вздрогнул и расслабился. Шрам, рассекавший его щеку, становился все белее и белее, пока не засветился изнутри. Я почти физически ощущал, как из тела его в мое перетекает жизнь. Кажется, именно в этот момент я закричал - от захлестнувшего меня бессилия перед случившейся катастрофой. Я вовсе не хотел выжить таким образом.

Вспыхнул яркий свет. Я открыл глаза и понял, что какая-то глава моей жизни закончилась. Только я почему-то никак не мог назвать это счастливым окончанием.

- Вот, значит, как... - медленно произнес Артем. Наверное, он тоже побывал в той ночи, рядом со мною, Бэмби и Первым Белым Волком. - Вот как... Тебе придется вернуться в поселок, Ной, придется, даже если ты не планировал этого... Скажу честно, тебя не ждут, но ты должен вернуться! Нам нужен Клык.

Я вспомнил костер, на котором сгорел Том Вулф.

- Я никому ничего не должен, Артем!

Артем покачал головой, поднялся на ноги, протянул мне руку, и повторил:

- Ты должен вернуться, Ной.

- Зачем?

- Хотя бы затем, чтобы узнать, почему волки не пришли спасать твоего отца.

- Я знаю это и так, - я до боли закусил губу, гася в себе ярость. Не сейчас, не здесь. - Они испугались.

- Ты должен вернуться, - повторил волк. Я посмотрел на Бэмби. Он все еще не очнулся.

- Да, - сказал я тихо, ухватился за руку Артема и тяжело поднялся с земли. - Да, я должен вернуться.

Начало конца. Перекресток

Только страх мешает открыть дорогу пониманию.

Р. Желязны

Артем помог нам добраться до поселка. Может быть, несмотря на всю свою ненависть к людям, он еще помнил те времена, когда мы с ним были хорошими друзьями. А может быть, его просто впечатлил Клык на моей шее. Так или иначе, какая теперь разница? Важна ли причина для следствия? Для меня на самом деле имело значение лишь то, что Артем не бросил нас посреди леса и не воспользовался моей слабостью, и за это я был ему благодарен.

Мы долго шли. Почти весь день. Лес то теснился толстыми соснами, то расступался полянами, падал в овраги, обнимал, ласкал, ругал нас. Тропинок не было, зато было много валежника и зарослей крапивы. Красивыми россыпями под ноги рвались поганки. Съедобных грибов не попадалось, а искать их или охотиться у нас не осталось ни сил, ни желания.

Артем тащил на себе Бэмби. Ему было легче - он принял облик волка. У меня на превращение еще не хватало Силы. Я шел след в след за большой серой тенью, которой стал Артем, и следил, чтобы Бэмби не свалился с его спины на землю. А Бэмби спал. Спал крепко и никак не хотел просыпаться. Этот сон вполне мог стать для него последним. Я вслушивался в его дыхание, смачивал ему губы холодной родниковой водой и пил, пил, пил сам. Артем честно разделил со мной пополам хлеб и сыр - остатки собственных припасов. Но их было очень мало, и мы пили воду, стараясь заглушить растущий голод. Сила внутри меня медленно крепла, и, кажется, Артем замечал это. Он все больше молчал, поглядывал на Клык и улыбался. Я не понимал его улыбки. Четыре года назад, после пожара, после Совета и сумасшествия их матери, я спросил у Артема, винит ли он меня в смерти брата? Он сказал - нет. Я не поверил ему. Потому что, если бы

так

погиб Эдди, я бы себе этого не простил... Я был тогда не прав, пытаясь оценивать поступки друзей по аналогии со своими собственными действиями. Осознание ошибки пришло только теперь, здесь, в лесу, на тропе, которой не было.

Мы шли, шли, шли... После очередного привала я встал на ноги волком. Я все еще был слаб, но это была физическая усталость, а боль в мышцах лишний раз напоминала мне о том, что я жив. Приятное напоминание, если честно. И теперь уже я нес на своей спине человека, а идущий отрава и чуть позади меня Артем следил, чтобы Бэмби не свалился ненароком на землю. Мы почти не разговаривали. Мы не злились друг на друга, нет. Просто у меня еще не было достаточно сил, чтобы совмещать переход через лес со светской беседой, а Артем словно копил энергию для решающего боя. И он, и я, мы оба знали, что сегодняшней ночью будет Совет. А значит, будет драка - словесная или физическая, не важно. Меня интересовало только, чью сторону примет в этой драке Артем. Но я не спрашивал. Я очень боялся услышать ответ. Последнее время я вообще стал бояться чужих ответов...

Тропа, которой не было, наконец, закончилась. Dead line, Дидлайн - запретная черта, граница, охраняющая волчий поселок, - сегодня пахла чем-то терпко-горьким - то ли полынью, то ли перегнившей листвой. Отец говорил, что она реагирует на чужие эмоции, и запах - всего лишь их отображение. Если так... Полынь и прошлогодние листья... Тоска и усталость. Чувства, к которым я начинал привыкать. Что ж, мой отец редко ошибался.

Я осторожно положил человека на землю, сам сел рядом. Я не торопился перешагнуть невидимую границу. Я знал: как только это случится, наше присутствие уже невозможно будет скрыть от волков. Диддилайни придумал мой отец после того, как людьми был уничтожен первый поселок. Никто из волков толком не знал принципа ее действия, зато все верили в ее надежность. И я, между прочим, тоже. Поэтому-то я и не торопился.

Бэмби дышал легко, чуть слышно. Улыбался во сне. Он словно блуждал по каким-то только ему видимым лабиринтам, где не было ни выхода, ни входа. Сегодня ночью он отдал мне всю свою Силу, такую, какая есть в каждом человеке, и поэтому я выжил. А вот у Бэмби шансов выжить почти не было.

Почти.

Волчьей лихорадкой редко болеют, но от нее всегда умирают. За последнюю тысячу лет пережить ее сумел только один волк, Эдвард, родной брат моего отца. Правда, после этого он перестал быть волком. Никто не знал, что спасло его тогда, но сам факт спасения дарил мне маленькую надежду на чудо. Из-за этой глупой надежды я возвращался в поселок, где мне предстоял Совет, волчий суд, который мог обернуться для меня по-всякому. Но я все равно шел, потому что Бэмби был моим другом, и он медленно умирал, как сначала умер Антон, а потом, позже, - Кис. В третий раз я не имел права позволить этому случиться. Не имел права. Как ребенок, верящий, что родители уберегут его от любой напасти, я почти заставлял себя поверить, что в поселке Бэмби сумеют спасти. При условии, конечно, что его не захотят убить.

И я сидел у своей последней черты, смотрел на убегающую в сторону поселка узкую тропинку, утоптанную множеством лап и ног, когда-то проходивших здесь, и думал... думал...

- Ты замечала, что уйти всегда легче, чем вернуться?

- Нет, не замечала... Я никогда никуда не уходила...

Медленно садилось солнце.

- Поздно менять решение, - напомнил Артем. - У тебя Клык, и ты должен вернуться.

- Они убьют его... - пробормотал я с тоской.

- Не убьют! - качнул головой волк. - Ты ведь не дашь.

- Ему не надо рвать горло... достаточно оставить все как есть... Он умрет сам... сегодня ночью или завтра утром... Зря я пришел сюда!

- Интересно, куда еще ты мог пойти? С этим полумертвецом? - ехидно поинтересовался Артем. Его ехидство казалось неуместным и злым.

Впрочем, он был прав. Если я где и мог рассчитывать на помощь для Бэмби, то только здесь. Больше идти мне было некуда, но признаваться в этом почему-то не хотелось.

- Они убьют его, - пробормотал я снова. - Зря я все это затеял...

- Нет! - Артем вдруг разозлился. Его глаза сузились в щелочки, покраснели и угрожающе заблестели изнутри. Мгновенно выросли клыки, и, хоть все тело его еще не изменилось, но волчья сила уже пробивалась сквозь каждый напряженный мускул. Я упреждающе рыкнул.

- Мы равны сейчас, Артем! Не советую тебе связываться со мной!

- Я и не собирался, - он встряхнулся, прогоняя остатки злости. - Но так не пойдет, Ной! У тебя Клык! Если не вернешься сейчас, человек точно умрет, а племя тебя уже никогда не примет!

- Да? А как же все эти разговоры о том, что вам нужен Клык?

- Ной!

- Мне плевать на волков...

- Сейчас, может, и плевать. А потом? Вставай же! Ну!

Я устало закрыл глаза. Почему нельзя прожить жизнь дважды, чтобы была возможность исправить все то, в чем когда-то ошибся?

- У них нет права судить меня, Артем!

- Совет - это не всегда суд, - напомнил он. - Согласись, Ной, ведь они тоже имеют право знать, почему ты ушел!

Я принял решение и потянулся, меняясь.

- Это еще зачем? - поинтересовался Артем.

- На всякий случай... Они же ни разу не видели меня волком... вдруг не узнают?

Я поднялся с земли, потом поднял Бэмби. Вздохнул и перешагнул Дидлайн.

Тело пронзила мгновенная боль. Бэмби дернулся у меня на руках. Дидлайн... Тот, кто придумал это ласковое прозвище для мертвой линии, обладал, вероятно, большим чувством юмора. Я замер, давая себе передышку, а потом решительно двинулся к поселку.

Здесь мало что изменилось за прошедшие годы. Все такие же аккуратные домики, теряющиеся среди деревьев. Все такая же тишина на закате. Все такое же ощущение уюта и безопасности...

Как только я подумал о безопасности, из-за деревьев показались трое вооруженных мужчин. Зачем им человечье оружие? Здесь, в этом лесу, нет другого хозяина, кроме волка.

Защелкали затворы. Я не удивился. Я знал, что так будет. Прошли те времена, когда волки встречали гостей улыбкой.

- Я - Ной Вулф, - я старался говорить четко и спокойно. - Я вернулся домой.

- Мы узнали тебя, сын Тома, - раздался знакомый голос. - Но с тобой человек!..

- Петер? - я слегка повернул голову.

- Да, это я. Тебя давно не было с нами, Ной. Кого ты принес? Он мертв?

- Слишком много вопросов, Петер. Я больше не глупый волчонок и не обязан на них отвечать.

- И все же?

Молчать было глупо. Разве не ради Бэмби я сюда пришел?

- Это мой друг. Он жив, и ему нужна помощь.

Вокруг меня раздались тихие злобные смешки.

- Твоя наглость переходит все границы, - сказал второй мужчина. Его я тоже знал.

Я перехватил человеческое тело поудобнее.

- Не тебе меня судить, Вальтер, для этого у нас есть Совет. Если потребуется, я отвечу перед ним за свои поступки. Я имею право на защиту.

Секундная пауза.

- Не имеешь, - возразил третий. Это Герман, отец Антона и Артема. Во время пожара его не было в лесу, а когда он вернулся, его жена была уже на грани помешательства. - Ты не член племени, Ной. Ты сам ушел из поселка и прервал с нами связь...

- Но он волк, отец, и этого изменить никто не в силах, - раздался из-за моей спины голос Артема. - Соберите Совет. Поверьте, ему есть что сказать вам.

Я мысленно поблагодарил его. Теперь я знал, какую сторону он выбрал. Интересно только, поможет ли это мне?

- Не вмешивайся, Артем. - с угрозой в голосе произнес Вальтер. - Ты еще не вправе судить...

- Я - член племени и имею право голоса наравне с остальными. По-моему, этого достаточно.

- Мальчишка! Что ты понимаешь? Или, быть может, ты с ним заодно? Что-то давненько тебя не видно было в лесу!

- И что с того? Если ты боишься города, это не значит, что все должны...

- Ты смеешь называть меня трусом?!

- Эй-эй! Спокойней, Артем! Вальтер, Артем не имеет к моим проблемам никакого отношения!

- Хватит, замолчите все! - Петер взмахнул рукой, обрубая разговор. И мы замолчали. - Ной, ты и в самом деле хочешь говорить с племенем?

Мышцы рук мучительно ныли. Больше всего на свете мне хотелось сейчас положить Бэмби на землю и самому прилечь рядом. Но я боялся показать, что все еще слаб, что не могу драться, не могу защитить друга. Я понимал, что никто на меня нападать не станет, но все равно боялся.

- Хочу, - сказал я.

- Тебе придется рассказывать о многом...

Совет требовал откровенности. Если ты не готов отвечать на вопросы, к костру лучше не выходить. Я уже видел раньше, как с поляны уходили волки, не сумевшие справиться с собой.

- Ной!..

- Да, я знаю.

- Ты готов?

Я не был готов, но у меня просто не было выбора. Без разрешения Совета ни один волк в поселке не согласится помочь человеку.

- Я готов. Я разожгу костер.

- Нет, - Петер покачал головой. - Герман прав, ты не член племени, значит, ты не можешь созывать Совет.

- Позовите моего дядю...

- Эдвард в городе.

Плохо. Очень плохо.

- Тогда ты сделай это для меня, Петер. Ради моего отца.

Волк помолчал немного.

- Хорошо. Присмотрите за ним, волки, я соберу племя.

Я облегченно вздохнул. Половина пути пройдена. И пусть это была самая легкая половина, она все же оставалась половиной. Я оперся спиной о дерево и приготовился к ожиданию.

Вдалеке за деревьями замерцало пламя костра. Петер разжег огонь, и это стало сигналом для нас и для всего племени. Лес зашуршал, зашевелился. Волки собирались на Совет.

Я шел к поляне Совета в окружении "почетного караула". Волки молчали. И я тоже молчал. Я вспоминал... Вот отец выходит в центр поляны. Огонь послушно вспыхивает под его пальцами, призывая племя. Отец говорит. Говорит о прошлом и будущем. Говорит о погибших и представляет тех, кто только что прибыл. Говорит о людях, волках и оборотнях, о ненависти и мщении. Почти всегда - о ненависти и мщении. Я стою в первом ряду, гордый и довольный - кто еще из моих друзей может похвастаться

таким

отцом?

Да, Томаш Вулф умел говорить и действовать. Он был вожаком, сгоревшим на костре человечьей инквизиции. Вожаком, которого не пришел спасать ни один волк. Я все еще помнил об этом. Разве об этом можно было забыть?

Я подошел к костру с той стороны, где росла старая вишня, осторожно опустил Бэмби на землю, выпрямился и оглядел Лес. Лес оглядел меня в ответ. И мы замолчали, я и он. Мы ждали.

Прошло около четверти часа, когда тишина, казалось, поглотившая нас, внезапно заполнилась сотней голосов. И среди них - единственный, который я ждал:

- Ной, сынок, ты вернулся!

Это была мама.

Мой эскорт немного расступился, давая ей дорогу. Ее все еще уважали в поселке. Хорошо.

Я шагнул ей навстречу.

- Сынок...

Она была все такая же стройная, высокая, но уже ниже меня и очень красивая. Только в блестящих каштановых волосах появилась седина.

Я обнял ее крепко и нежно, внезапно осознав, как сильно соскучился.

- Прости меня, мама.

Она немного отстранилась, смахнула слезы.

- Ты так возмужал...

- Прости меня, мама, - повторил я. - Я так виноват...

- Том мог бы гордиться тобой.

- Прости.

- Уходи, Катя, - раздался голос Петера с другой стороны костра. - Совет начинается.

Она склонилась к Бэмби, провела рукой по его лицу, потом посмотрела мне в глаза:

- За дружбу стоит бороться, Ной.

Я кивнул. Отец всегда говорил, что у мамы сильно развита интуиция.

Волки отступили в лес. Поляна опустела. Остались только я, Бэмби, Петер, неровное пламя костра да первые звезды на темнеющем небосводе. Не так уж и мало, если вдуматься.

- Совет племени - это традиция?

- Традиция? Да... Традиция, восходящая еще к временам Первого Белого Волка и вишневого неба, пережившая многие миры и нашедшая себе применение даже здесь, на Земле, в эру пластика, атома и световых скоростей.

Совет связывал и поддерживал нас десятки столетий. Совет решал наши проблемы, обвинял, судил и выносил приговоры. Хотя, по сути, он не решал ничего. Присутствовать на нем мог любой волчонок. Принимать участие - любой совершеннолетний волк. Созывать - только тот, кто стал членом племени.

Совет можно было убедить в своей правоте. Совет нельзя было разжалобить. Совет не признавал компромиссов, уговоров и сведения счетов. На Совете нельзя было лгать, потому что огонь, разжигаемый волком, не допускал лжи. На Совете не было вождей, ибо Совет - это племя, это мы, сотня голосов как один. Здесь равны все, кроме богов, но боги приходили на Совет только в легендах.

Голос был низкий, хриплый, незнакомый. Плохо, что не было видно их лиц, - впервые я понял, как трудно разговаривать с призраками.

- Ты звал нас, Петер, - мы пришли. Мы слушаем.

Волк косо взглянул на меня через огонь, недовольно сжал губы, ответил через секунду:

- Я не буду говорить сегодня. В поселок вернулся Ной Вулф. Ему нужна помощь, и я прошу племя выслушать его.

В лесу зашуршала листва.

- Хорошо.

Петер снова взглянул на меня, кивнул и шагнул в сторону, растворяясь в вечернем сумраке. Как и предсказывал Артем, настало мое время держать ответ.

- Говори, Ной Вулф, - приказал все тот же хриплый голос.

- Я не знаю, с чего начать, - признался я.

- Начни с начала.

Такое напутствие значительно облегчало мне задачу.

С начала... А когда же все началось? Со смертью Антона? Или, может, раньше? С тех Советов, на которых я слушал отца и восхищался им, мечтая быть похожим на него? Или, может, с охоты на оборотней в Шепетовке, деревеньке, которую я так никогда и не увидел? Ее больше нет. Туда уходили восемь волков. Вернулось пять. Да, в этой войне мы тоже несли потери. Когда? Может, когда внутри меня появилось нечто, не поддающееся контролю, нечто, требовавшее чужой крови, обещавшее мне открытие, знание, власть? Дьяволенок, выросший и окрепший вместе со мной, чуть не убивший меня, скажи, ты знаешь, когда все началось?

- Начни с начала, - повторил хриплый голос.

Дьявол не ответил мне. Прости, я забыл, что ты умер.

- Четыре года назад в лесном пожаре погиб мой друг. Я считал, что виноват в этом и...

- Почему?

Они знали эту историю. Уверен, знали даже те, кто пришел в лес после пожара. Потому что беду трудно скрыть. Они знали, и заставляли меня вновь пройти через этот кошмар. Когда мы хотим, мы умеем быть очень жестокими. Гораздо более жестокими, чем люди.

- Почему, Ной? Огонь забрал многих в тот год, и не ты разводил костер.

Я вспомнил мать Антона. Ни до, ни после потери рассудка она так не думала.

- Не я. Но мы были молоды, любопытны и невнимательны. Не сразу поняли, что начался пожар. Антон оказался намного слабее меня. Когда мы перебирались через ручей, он поскользнулся на камнях, упал и повредил спину. Мне пришлось нести его на себе. Я шел медленно, потому что вокруг было много дыма, я задыхался и плохо видел дорогу. Потом я тоже упал. Я еще не был волком, не был силен настолько, чтобы вынести Антона. Я оставил его и побежал за подмогой. Я думал, он просто потерял сознание. О том, что он умер, мне сказал отец, когда, наконец, нашел нас. Сначала его, потом меня. Я заблудился в дыму.

На секунду мне показалось, что я вновь чувствую запах гари и раскаленный обжигающий воздух, и цепкие коготки бельчонка, впившиеся мне в кожу на груди. Бельчонок выжил, Антон - нет.

- Ты не был виновен в его смерти, - раздался где-то за спиной голос Германа. - Ты не виноват. Когда горит лес, случается всякое.

- Я знаю. Но только почему ты молчал, когда твоя жена обвиняла меня в том, что я остался жив?

Тишина.

Я не должен был этого говорить. Теперь поздно.

- Она умерла, Ной, - в голосе Германа не было ни обиды, ни боли. - Давно, почти сразу после твоего ухода. Прости ее. Она была больна.

Умерла! Я не знал. Артем не сказал.

- Антон был моим лучшим другом. Самое страшное заключалось в том, что я сам считал себя виновным в его смерти. И я хотел, очень хотел отомстить.

- Отомстить? Но кому?

- Тем, кто поджег лес Я отомстил...

- Как?

- Как? - Я усмехнулся. - Странный вопрос. Я убил человека.

Шепот, похожий на легкий ветерок, - удивление. Что ж, удивляйтесь, волки. Вы убиваете, но хотите остаться чистыми. Так не бывает. Нельзя порвать чужое горло и не испачкаться кровью. Я хотя бы это признаю.

- Мне было пятнадцать лет, и я переступил через запрет Первого Белого Волка, попробовав человечьей крови раньше, чем получил Силу. Я не имел права убивать, но я ни о чем не жалею. И если бы мне пришлось пережить все снова, я бы поступил точно так же. Око за око, - я помолчал, потом продолжил. - Отец, конечно же, обо всем узнал. Мы поругались, и он меня выгнал. Вот тогда я и ушел в город.

- Ты отрекся от племени...

Я усмехнулся.

- Что это за бред! Кому из вас пришла в голову подобная чушь?! Я не отрекался от племени. Я просто нарушил закон. И отец... - я махнул рукой в сторону мечущегося пламени. - Ведь его куда более масштабные решения зачастую даже на Совете не обсуждались... Что уж говорить о семейных проблемах!.. Я-то лучше других знал, что ни один из вас не выступит в мою защиту...

- Ты...

- Вальтер, пожалуйста! Мне ведь было только пятнадцать. Переходный возраст, непомерная гордость и так далее. Вспомни себя в этом возрасте! Тогда, я просто не мог вернуться и, поджав хвост, просить прощения за поступок, который считал правильным. А потом... потом я хотел, честно! Я ждал своего дня рождения, чтобы вернуться в поселок уже волком, но убили отца, и я остался в городе...

- Почему же ты пришел сейчас?

Почему? Дурацкий вопрос! Неужели они до сих пор ничего не поняли?

- Ной?

- У меня беда. Я прошу племя о помощи.

- Какая беда?

- Мой друг умирает.

- Твой друг? Ты ведь говоришь не о человеке?

- Я говорю о человеке.

Снова тишина. Как они любят драматические паузы! На нервы действует безотказно. Только вот у меня давно уже нет этих самых нервов. Если все время то убиваешь, то умираешь, нервы становятся излишней роскошью.

- Смелое решение, Ной Вулф, - а это уже голос Петера. Когда-то он любил маму. Совершенно искренне, без надежды на взаимность. Отец знал, но не ревновал. Я однажды спросил его об этом, и он сказал: "Значит, я сделал правильный выбор, если моя жена нравится моему другу". Я не понял, а отец не стал объяснять. Интересно, сейчас, после его смерти, о чем думает Петер? И мама? Три года - это очень много... Или очень мало...

- Смелое решение, Ной Вулф. Ты просишь за

человека

. Ты, отца которого люди сожгли на костре! Я бы сказал - очень оригинальное решение!

Я судорожно сжал кулаки, пытаясь избавиться от видения пепла на асфальте и сизого голубя над затухающим костром. Я не хотел говорить этого, они вынудили меня сами.

- Я видел, как умирал мой отец. В отличие от тебя, Петер, я был на той площади.

- Прекрати, Ной! - это Донна. Долго же она молчала! Я вдруг вспомнил, как увидел ее в первый раз. Отец привез ее откуда-то из Северной Америки лет семь назад. Когда они появились в поселке, на Донне было длинное белое платье с разорванным подолом, а у Тома оказалась перемотана рука выше кисти. "Убегать пришлось", - коротко пояснил тогда он. Мы ни о чем не спрашивали. Когда он хотел, он рассказывал сам, в противном случае задавать вопросы было делом пустым и бесполезным. У Донны не было с собой никаких вещей, и мама предложила ей выбрать что-нибудь из своей одежды, но Донна почему-то отказалась. На свой первый Совет она пришла все в том же рваном платье. На первый и на все последующие. Думаю, оно напоминало ей о чем-то таком, что тяжело помнить и страшно забыть.

- Скажи, Дон, что на тебе сейчас надето? - спросил я темноту.

- Платье... белое... - как-то растерянно ответила она. Рядом с ней кто-то сдавленно хихикнул. Смех, как и мой вопрос, были совершенно неуместны.

- Скажи еще, Дон... ты вспоминаешь Томаша Вулфа?

- Да.

- Он спас тебя когда-то, ты помнишь?

- Помню.

- Тогда объясни мне, его сыну, почему ты не пришла на ту площадь, где его убивали?

Она не ответила. Как и большинству волков, ей сегодня нечего было мне ответить.

- Какое право вы имеете судить меня и мои поступки?! Посмотрите на себя, волки! Ведь я не сужу вас за вашу трусость!

- Не говори о том, чего не знаешь, - почти прорычал Петер. - Том сам захотел уйти. Мы только выполняли его приказ.

- Да? - я развел руками в полуизвинительном жесте. - Тогда я, конечно, действительно многого не знаю. И, что главное, не могу представить себе причину подобного поведения. Ведь должна же быть причина, а, Петер? Если ее не было, значит, можно предположить, что мой отец помешался? Мой отец помешался, Петер?

- Нет, Ной, - его рычание сменилось сожалением, в котором я совсем не нуждался.

- Причина была, - заверил хриплый голос. - Во всяком случае, Том так утверждал. Ты можешь обвинять нас в трусости, ты можешь ненавидеть племя, но это действительно был приказ Тома. Поэтому мы бездействовали.

Меня внезапно зазнобило. Причина! Конечно, причина была! Клык. Отец умер - чья-то боль и чья-то смерть - и Клык достался мне. Это - причина. Господи! Клык, средоточие силы и мудрости наших богов и наших предков, убил моего отца!

- Ты сумел отомстить за Тома, - сказал кто-то с уважением. - Мы знаем...

Сумел...

- Тем лучше, - я снова усмехнулся. - Мне не хотелось бы вдаваться в подробности.

Я поднял глаза к чистому безлунному небу, посыпанному яркими звездами. Ночь пришла как-то незаметно, и где-то далеко слышалась музыка полусонного леса. Отец взошел на костер по собственному желанию, и у меня больше не было причины злиться на племя. Теперь я злился только на самого себя.

- Кто он такой, человек, за которого ты просишь? - напомнил Герман. Я тряхнул головой, приводя чувства в порядок.

- Его зовут Бэмби.

- Исчерпывающе... Откуда он взялся?

- Мы жили с ним в одном доме. Читали одни и те же книги, помогали друг другу, и все это время он каким-то образом знал, кто я на самом деле. Знал и не выдал. Это он сказал мне о том, что мой отец пойман.

- Ты считаешь это подвигом? - едко поинтересовался хриплый голос.

- Я считаю, что это - обычная дружба, но вы-то, конечно, усмотрите здесь предательство интересов своего народа.

- Ты угадал.

- Только я не пойму, что вас так задевает: то, что Бэмби оказался выше человеческих предрассудков, или то, что я, благодаря ему, до сих пор жив?

Наверное, я переборщил. Совет мог и обидеться, но мне на это было уже наплевать.

- Поверьте, волки! Если бы я мог справиться сам, я не притащил бы в поселок человека. Неужели в вас не осталось ни капли сострадания? Мы ведь не пьем чужую кровь!

- Не пили, - согласился хриплый. - Но откуда ты знаешь, не изменились ли мы за последние четыре года?

Я вспомнил Артема. Он довел меня до поселка.

- Не изменились. Это то, чем мы живы. Вы живы. Даже мое поколение, воспитанное на смерти, не станет убивать того, кто уже почти умер.

Некоторое время волки обдумывали мои слова, ища в них то ли ловушку, то ли намек на оскорбление. Напрасно. В них не было ни того, ни другого.

- Что с человеком, Ной? - спросил, наконец, Петер.

Я облегченно вздохнул. Если бы Бэмби хотели убить, то не стали бы выяснять деталей. Кому нужны лишние подробности?

- Насколько я понимаю, у него волчья лихорадка.

- Что?! Ты издеваешься?

- Он расплачивается за меня своей Силой.

- Ты говоришь непонятно, - недовольно заметил хриплый.

- Что уж тут непонятного... - я пожал плечами. - Белый Волк наложил запрет на убийство вовсе не из благородных побуждений спасти род человеческий. Мы не можем только убивать. В пророчестве сказано: "Кровь человека погубит племя". Дьявол... Я называю его так, вы можете назвать как угодно, хоть Дедом Морозом... Дьявол, живущий в нас, питается чужой болью. Его пресыщение грозит волку смертью.

- Все это нам известно, - все также недовольно перебил хриплый.

- А раз известно, то на кой черт!.. - я постарался взять себя в руки. Не время сейчас спорить с Советом. - Ладно... Я три года убивал. Я исчерпал себя. Другими словами, мой дьявол обожрался и умер, а я подхватил волчью лихорадку. Бэмби отдал мне свою Силу, у людей она тоже есть, только немного другая. Поэтому я жив, а он умирает. Я не просил его об этом и не хочу принимать такой подарок...

- Ты лжешь, Ной, - голос Петера был ровным и скучным, словно он говорил о метеопрогнозе. - Нельзя перекачать Силу без помощи Клыка Первого Волка. А он, как известно, сгорел вместе с Томом. Так что...

- Ты не веришь мне, Петер? Ты знаешь меня с рождения - я не имею пристрастия к подобного рода измышлениям, - я сунул руку за пазуху.

- Дело не во мне, Ной...

- Не веришь... Жаль. А ведь ты должен помнить, Петер, что, помимо всего прочего, огонь, разводимый на Совете, не допускает лжи, - я снял с шеи тонкую цепочку и поднял руку над головой. В талисмане заиграли искорки звезд. По лесу прокатился не то вздох, не то вскрик. Кажется, я сумел произвести впечатление на соплеменников.

- Откуда? Откуда у тебя Клык?

- Мне дал его Белый Волк, - сказал я, надевая цепочку на шею.

- Не может быть...

- Ты уже второй раз обвиняешь меня во лжи, Петер. Моему терпению тоже есть предел.

- Не надо, Петер, - раздался властный голос хриплого. - Ты ведь хорошо знаешь - Клык сам выбирает себе хозяина. Никто, даже Белый Волк, не может заставить его поступить иначе.

- Это правда, - с легким подвыванием заметили несколько голосов одновременно.

Я засмеялся - нервно, отрывисто. Я почти терял сознание от усталости, и Клык пульсировал в такт сердцу, и все заканчивалось и все начиналось заново там, где расцветала радуга. И я смеялся, потому что не мог иначе.

- Это правда, волки! Клык выбрал меня, и наш Бог выполнил его желание, вернув мне жизнь, а теперь умирает Бэмби. Чужая боль и чужая смерть - закон, которому нас учили в детстве. Я не очень-то понимал его, да и, если честно, почти не задумывался над ним. Причина и следствие... Мой отец сгорел на костре... Интересно, я должен радоваться собственной исключительности? Если - да, то можно я займусь этим позже?

Я смеялся, а темнота леса расступилась, и поляна заполнилась волками. Это означало, что Совет подошел к концу.

- Помолчи, Ной, - приказал хриплый. Он оказался высоким, поджарым, с длинными седыми волосами и темными глазами. - Помолчи... Значит, Эдвард был прав... - хриплый осторожно протянул жилистую руку к Клыку. Талисман вспыхнул кровавым огоньком и тут же погас, успев, однако, сильно обжечь мне кожу. Я оттолкнул его руку:

- Не надо...

- Да-а... прав...

- Прав в чем?

Это спросил не я, Герман, кажется. Но хриплый посмотрел на меня, тяжело и как-то удивленно.

- Да, прав. И ты похож на него... Невероятно... Странно, что мы не заметили этого раньше... Ну что ж, добро пожаловать в племя, Ной.

Спасибо! Я и не сомневался, что они это скажут. Волки нуждались в Клыке так же сильно, как в вишневом небе. Только вот меня больше волновала судьба Бэмби.

- Вы поможете моему другу?

Хриплый поморщился.

- Волчья лихорадка одинаково смертельна и для волков, и для людей.

- Неправда! - звонко выкрикнули из-за волчьих спин. Я радостно улыбнулся. Лиза...

- Ну здравствуй, братишка, - она кинулась мне на шею, не обращая внимания на недовольное рычание волков. - Я скучала.

- Я тоже, - признался я. - А ты стала настоящей красавицей!

Лиза склонилась над Бэмби, осторожно потрогала его лоб.

- Лиза! - требовательно обратился к моей двоюродной сестренке Петер. - Не сейчас!

- Почему - не сейчас? - искренне удивилась она. - А когда? Когда этот мальчик умрет?

- У лихорадки один конец, - пожал плечами хриплый. - Что мы можем сделать?

- Нет, не один! - упрямо возразила сестра. - Мой отец не умер! Он потерял Силу, но не умер! Значит, и у этого Бэмби тоже есть шанс! Спросите Лес!

Ее последние слова запутались эхом в старых деревьях. Я удивился, но промолчал, потому что не знал, о чем идет речь. На моей памяти такого еще не было.

Эхо растворилось в тишине. Я начинал ненавидеть тишину. Волки молчали. И Лес молчал. Казалось, он ощупывал мою душу. Я ждал его решения, боясь и надеясь. Мне хотелось кричать, но крик застревал в горле. А тишина все звенела, надрываясь от напряжения, и Клык жег кожу, и Бэмби улыбался во сне...

А потом появился ответ, знамение, которое, осознано или нет, искали глаза каждого волка.

В небе вспыхнуло золотое свечение. Сжалось в одну точку и, словно сорвавшись с невидимых нитей, звездочкой упало к моим ногам, на мгновение окутав собой Бэмби. И Лес склонился передо мной. Тогда - в первый раз.

- Да будет так, - пронеслось в его шепоте.

Хриплый снова пожал плечами и повернулся к волкам.

- Да будет так, - сказало племя.

"Так"? Как?

- Пойдем домой, - позвала меня мама. Похоже, что она, человек, разбиралась в наших законах лучше меня, волка.

- Лиза, ты с нами?..

- Иди-иди, Ной! Тебе надо отдохнуть. Я зайду завтра, - пообещала она, улыбаясь.

Я поднял Бэмби на руки, искренне надеясь, что не упаду через пару шагов на глазах у всего племени. Человек все так же спал, но теперь, кажется, у него был шанс проснуться. Волки расступались медленно, неохотно, бросая на нас косые взгляды, но нарушить решение Леса никто не рискнул. Слабаки!

Мы шли медленно, иногда поглядывая друг на друга и улыбаясь. Не знаю, о чем думала мама, а я мечтал о крепком долгом сне. К этому моменту мою усталость можно было черпать ложками, как сметану.

На пороге дома стояла девочка лет трех-четырех, маленькая и очень хорошенькая. Во всем ее облике - блестящих темных волосах, больших глазах, даже в осанке, было что-то очень знакомое.

- Познакомься, - сказала мне мама. - Это твоя сестра Алина.

А я-то, грешным делом, думал, что сюрпризов больше не будет...

Уснуть сразу мне, конечно, не удалось. Сначала пришла наша старая ведунья-врачевательница бабка Эльза. Отец говорил, что она была старой уже во времена его юности. Она долго смотрела на Бэмби, потом еще дольше - на меня. Под ее взглядом Клык засветился белым. Я очень устал и хотел лишь одного: чтобы Эльза наконец начала что-нибудь делать... Или не начала... Я хотел верить ей. Однажды Эльза уже победила волчью лихорадку, сохранив жизнь Эдварду, брату моего отца.

Мать увела меня на кухню. Я слышал заунывное пение, доносившееся из комнаты, где остались Бэмби и Эльза, чувствовал запах горелого дерева и изо всех сил старался не уснуть.

Мы сели за стол. Алина оказалась на редкость сообразительной девочкой. Глаза у нее были отцовские - грязно-желтые, как песок. И мамины волосы. Она хорошо ела и много говорила. Мама, наоборот, почти все время молчала, подкладывала мне в тарелку мясо и улыбалась. Я медленно пережевывал сочные куски, запивая их холодным молоком, и млел от острого, внезапно обрушившегося на меня чувства домашнего тепла. Но действительно расслабиться я смог только тогда, когда Эльза, выйдя из комнаты, заверила, что Бэмби поправится.

Я уснул прямо за столом. А когда посреди ночи проснулся в знакомой с детства двухъярусной кровати, то так и не смог вспомнить, как я в ней оказался и кто меня раздел.

Наверное, я спал очень долго. В мой сон иногда врывались чужие голоса, звон посуды, журчание воды в кране. Но я каждый раз усилием воли отгонял их, стараясь поглубже забраться в сладкое небытие. Мне что-то снилось, что-то приятное, ускользающее от запоминания и не требующее умственной нагрузки, и это было здорово. И только когда тело мое обрело прежнюю силу, я рискнул открыть глаза.

Оказывается, я уже успел забыть, что это значит - дом.

В комнате было светло и тихо. С кухни доносились потрясающие воображение запахи хорошей еды и чьи-то голоса. Сразу же очень захотелось есть.

Я спустил ноги на холодный пол, потянулся, огляделся в поисках своей одежды и, ничего не найдя, завернулся в простыню. Осторожно подошел к двери в соседнюю комнату, в которую вчера (или позавчера?) положили человека, и замер на пороге, любуясь открывшейся мне картиной.

На кровати, утопая в подушках и перинах - мама постаралась, в конце концов, они же одной крови - возлежал Бэмби. Лицо его по-прежнему было бледным. Рядом, бесцеремонно забравшись с грязными ногами на белоснежные простыни, сидела Алина. Я вспомнил, как за подобные выходки влетало мне, и улыбнулся. Но самым удивительным было то, что они разговаривали. Моя сестренка что-то оживленно рассказывала, коверкая предложения и размахивая руками, а Бэмби серьезно поддакивал ей в ответ, всем своим видом показывая явную заинтересованность.

Я прислонился к дверному косяку, намереваясь понаблюдать за ними, но Алина, почувствовав мой взгляд, повернула лицо к двери. Увидела меня и рассмеялась, звонко и беззаботно, как умеют смеяться только дети.

- Ной, что это ты на себя нацепил?

- Привет, - сказал я. - Рад видеть тебя живым, Бэмби.

Он близоруко прищурившись, улыбнулся.

- Где-то я это уже слышал.

Я подошел к кровати, взял Алину на руки, заглянул ей в глаза и попросил:

- Будь другом, сестренка, дай нам немножко поболтать.

- Вообще-то это моя комната, - сообщила девочка. Я огляделся. На полу разбросаны игрушки, через спинку стула переброшены смешное маленькое платьице и джинсовые шортики, белые стены разрисованы маркерами и цветными мелками.

- Конечно, твоя, - согласился я, - и никто у тебя ее не отбирает. Но ведь сейчас здесь лежит Бэмби, а его еще нельзя тревожить. Можно, он поживет в твоей комнате несколько дней?

- Можно, - важно разрешила Алина. - Он мне нравится. И еще он нравится маме. И еще он понятно думает. Живи, Бэмби...

- Спасибо, - улыбнулся он.

- Я буду спать у мамы в комнате, а играть на улице, потому что все равно сейчас лето и жарко. Так?

- Ты умница, - похвалил я и чмокнул ее в щеку. - А играть можешь в моей комнате.

- А Эдди не станет ругаться?

- Не станет.

Эд, мой младший брат... интересно, какой он теперь?

- Раз уж мы с тобой, сестренка, договорились, ты разрешишь мне посекретничать с моим другом?

- Только если ты потом со мной порисуешь, - тоном опытного шантажиста заявила она. Я кивнул, поставил девочку на пол и ненавязчиво подтолкнул к двери. Потом присел на краешек кровати.

- Как ты себя чувствуешь?

- Живым... - Бэмби потер шрам на щеке. - Чудесное ощущение...

- Согласен. Тогда что тебя беспокоит?

- С чего ты взял?..

- Ты трешь шрам. Привычки с возрастом не меняются.

Бэмби пожал плечами.

- Ладно... Я жив, это странно... Ты жив, это странно вдвойне... Не могу сказать, что меня это не устраивает, но... Помнится, ты же собирался умирать?

- Мне повезло.

- Повезло?

- Скажем так, это было чудо.

- Замечательно! - Бэмби язвительно скривил губы. - Чудо! Нормального объяснения у тебя нет?

Я вздохнул.

- Бэмби, любое мое объяснение будет для тебя... ну... ненормальным... Так что... может быть, оставим его на потом?

Пауза.

- Если это было чудо, то мне теперь придется поверить в бога... - в тоне Бэмби явственно прозвучало обвинение в мой адрес.

- А в чем проблема?

- Я атеист!

- И что?

Он покраснел.

- Ну-у... я... понимаешь... Когда я остался в лесу, то подумал, если бог есть, он поможет нам выбраться, и тогда я в него обязательно поверю... Ну вот, мы и выбрались... Надо теперь начинать учиться верить...

- Надо, - согласился я. - А ты, оказывается, шантажист, приятель. Вы с Алиной прекрасно споетесь... Впрочем... Если тебя утешит - нас спас вовсе не человечий бог.

- А кто?

- Лес, Бэмби... здесь есть свои легенды. Я тебе потом расскажу, ладно?

- Угу.

- И все-таки, как ты себя чувствуешь?

- Не знаю, - он пожал плечами. - Плохо вижу, и голова раскалывается. А в остальном - порядок. Что со мной было?

Прежде чем ответить, я помедлил пару секунд.

- Ты подхватил волчью лихорадку.

- Как это?

- Ты забрал себе мою боль.

- Что-то я с трудом вникаю в твои слова, - заметил Бэмби. - Уверен, что говоришь на языке, мне знакомом?

- Ты и впрямь поправляешься, - засмеялся я. - Такие сложные грамматические конструкции...

Я встал с кровати и поправил одеяло. Наверное, именно в этот момент, когда уже нечего было бояться и не от чего было умирать, я понял, как важна была для меня дружба этого человека.

- Это сложно объяснить, поэтому просто поверь, ладно? А теперь отдыхай, набирайся сил. Я еще не знаю, что готовит нам завтрашний день. Спи!

Бэмби послушно закрыл глаза. Я поплотнее закутался в простыню и отправился на кухню.

Там за широким столом сидели мама, Петер и молодой волк со смутно знакомыми чертами лица, на коленях у которого удобно устроилась Алина.

- Я никому не сказала, что ты проснулся, - радостно объявила она. - Вы же секретничали...

- Доброе утро, - сказал я.

- Добрый день, сынок, - улыбнулась мама. - Выспался?

- День? Сколько же я спал?

- Больше суток, - ответил Петер, кивая головой в знак приветствия.

Интересно, Петеру поручены функции надзирателя? Доброго надзирателя с большой связкой амбарных ключей. И в этой связке ключи от всех камер, за исключением, конечно, твоей собственной.

И еще интересно, понимают ли в племени, что никакими замками меня уже не удержать?

Молодой волк аккуратно поставил Алину на пол, поднялся и подошел ко мне.

- Здравствуй, Ной, - он улыбнулся одними губами, а серо-желтые глаза смотрели на меня настороженно и сердито, что сразу напомнило отца. Черт, ну конечно, это же мой родной брат! Он всегда был похож на Тома, гораздо больше, чем я сам.

- Здравствуй, Эд, - я протянул ему руку.

Эд сильно изменился, так что неудивительно, что я не узнал его сразу. Когда я уходил из дома, брату только исполнилось одиннадцать лет, значит, сейчас ему уже почти пятнадцать. После смерти отца он невольно стал главой семьи, а ответственность заставляет взрослеть.

- Ты к нам надолго? - поинтересовался он, игнорируя мою попытку поздороваться.

- Эд! - возмутилась мама.

- Странный вопрос, братишка, учитывая, сколько мы не виделись, - усмехнулся я, опустив руку и с острой тоской осознавая, что не вся семья готова кинуться мне на шею. А еще каких-нибудь четыре года назад я был его кумиром... Впрочем, четыре года - это все-таки очень много. Теперь у меня снова есть друг. И нет брата. Интересно, могу ли я называть это место своим домом? Или придется искать другое? В который раз?

- Не переживай, мам, я не собираюсь ни с кем ссориться. Лучше скажи, где моя одежда? А то я несколько неуютно себя в этом чувствую, - я помахал краем простыни.

- Твоя одежда была так изорвана и испачкана, что мне показалось, что ее проще выбросить, чем приводить в божеский вид, - мама улыбнулась. - Возьми что-нибудь из вещей отца. Думаю, они будут тебе впору.

Я кивнул и вышел из кухни. Эд последовал за мной, то ли рассчитывая застукать меня за чем-то неприличным, то ли желая продолжить затеянный им разговор. Правда, я не понимал сути его претензий, но меня это мало волновало.

За спиной раздался предупредительный возглас мамы:

- Аля! Вернись сейчас же! Не мешай братьям!

И смех Петера.

Вещи отца лежали на тех же полках, что и четыре года назад. Пока я перекладывал рубашки, подыскивая себе подходящую, и натягивал изрядно потрепанные джинсы, мой брат стоял рядом и, насупив брови, внимательно за мною наблюдал.

- Эдди, ты что, боишься, что я что-нибудь стырю? - съязвил я, застегивая ремень.

- Нам надо поговорить.

- Ты не против немного подождать? А то есть очень хочется, - я легко отодвинул его от двери и направился к умывальнику. Холодная вода приятно освежила лицо, помогла привести в порядок мысли.

Стол на кухне был уже накрыт. Петер куда-то исчез. Алина показала на стул рядом с собой:

- Иди сюда.

Эд уселся напротив и молча принялся за еду. Первые десять минут прошли в гробовой тишине, прерываемой только стуком ложек о тарелки.

- Какого черта ты вернулся, Ной? - внезапно спросил Эд.

Мама вздрогнула, но промолчала. Я спокойно дожевал кусок.

- Здесь мой дом. Или ты забыл, брат?

Эд сжал кулаки.

- Дом?!.. Ты ушел отсюда четыре года назад! И тебе тогда было наплевать на семью и племя! Ни разу за это время ты не поинтересовался, как мы здесь живем! Даже после смерти отца ты не соизволил вернуться! Так какого черта ты объявился теперь, Ной?!

Я отодвинул тарелку, взглянул на мать. Она задумчиво покачала головой. Похоже, слова сына ее не удивили, хотя, конечно, и не обрадовали.

- Не обижай Ноя, Эд! - возмущенно воскликнула Алина.

- Аля! Иди, поиграй на улице, - сказала мама.

- Не пойду, - упрямо заявила девочка. - Можно подумать, я не знаю, что Эдди ненавидит Ноя!

Еще полчаса назад это было бы для меня новостью.

- Замолчи! Что ты такое говоришь!

- Но мама!..

- Выйди из-за стола, сейчас же!

- Не надо, мам, - сказал я, потом обратился к брату, зло смотревшему куда-то сквозь меня. - Эдди! Эдди, послушай, что я тебе скажу. Мне жаль, что ты так относишься к тому, что произошло. Я не буду оправдываться, потому что не чувствую за собой никакой вины. Ты просто попробуй меня понять. Когда отец выгнал меня из дома, я был слишком зол и слишком горд, чтобы вернуться. Я не задумывался о том, что, уходя, кого-то обижаю - маму или тебя, или свое племя. Я просто поступил так, как считал правильным. А потом отец погиб... Я мстил за него, Эдди. Эта месть заменила мне все - семью, дом, друзей. Прости, что меня не было рядом, когда на вас свалилось это несчастье. Но неужели ты думаешь, что мне там было намного легче?

Алина соскочила со своего стула и крепко обняла меня. Лицо брата на какое-то мгновение смягчилось. Но только на мгновение.

- Черт с тобой, Ной! - он резко поднялся из-за стола. - Ты волен поступать так, как подсказывает тебе твоя совесть. Я не знаю, чем ты руководствовался, приводя в поселок человека, и о чем думал Совет, соглашаясь на это, но я прошу тебя, во имя памяти нашего отца, - убери его отсюда!..

Я тоже вскочил, пинком отбросив стул.

- Ты, кажется, забыл, что тоже наполовину человек?

- Я - волк!

- Бог мой, да какой ты волк?! - засмеялся я издевательски. - Ты даже не волчонок, а так, щ-щенок! Погоди, пока молочные зубы выпадут, а уж потом огрызайся!

- Я - волк! - выкрикнул брат, подскакивая ко мне. - Люди убили моего отца! И, в отличие от тебя, я помню это прекрасно!

- Заткнись, Эдди! - я уперся в него взглядом. - Заткнись, Лесом прошу, потому что ты сам не понимаешь, что несешь!

- Ты так думаешь?

- Ненавидишь людей, да? - ласково поинтересовался я.

- Да!

- Молодец... - мой голос стал еще ласковее. - Похвальное чувство... А мать свою ты тоже ненавидишь?! Она ведь человек!

Мама вздрогнула, как будто я ее ударил. Она никогда раньше не стеснялась своего происхождения. Алина кинулась между нами, сжимая кулачки:

- Не смейте! Прекратите! Прекратите!

- Не сваливай все с больной головы на здоровую, - попросил я, все еще стараясь сохранять спокойствие. Эд сейчас напоминал мне меня самого в пятнадцать лет, когда мы спорили с отцом. Отец был невозмутим, уверен в себе и чуть насмешлив. Я злился и кричал, и злился еще больше, потому что никак не мог убедить отца в правильности своих поступков. Том Вулф смотрел на убийство человека с точки зрения зрелого волка, я - с точки зрения подростка-максималиста.

- Раз ты утверждаешь, что здесь и твой дом тоже, так прояви к нему хоть каплю уважения! Иначе, клянусь, это сделаю я! - в глазах брата вспыхнула настоящая угроза, проигнорировать которую я уже не мог.

- Послушай меня, братишка! Если ты хоть пальцем притронешься к Бэмби, ты будешь иметь дело со мной. Я понятно выражаюсь?

Он кивнул, но злость в глазах, таких же холодных, как у отца, казалось, вот-вот выплеснется наружу.

- Этот человек - мой друг, я обязан ему жизнью. Впрочем, судя по всему, тебя это мало трогает, поэтому прими к сведению другой факт - его признал Лес. И пока я жив, я буду защищать Бэмби, а убить меня весьма проблематично. Так что будь хорошим мальчиком, не расстраивай ни меня, ни маму. Я все сказал. А теперь, пожалуйста, дай мне спокойно поесть.

Эд выскочил из кухни. Я слышал, как хлопнула входная дверь. Ну вот, нажил себе еще одного врага. И кого! Собственного брата!

Я повернулся к маме.

- Похоже, ты не удивлена.

- Аля, иди на улицу, - попросила она. Сестренка на этот раз решила послушаться. Мать подождала, пока за девочкой закроется дверь. Когда она взяла стакан с молоком, я увидел, как дрожат ее руки.

- Нет, не удивлена. Ты ведь не знаешь, что пришлось пережить Эду за эти годы. Когда распространился слух, что ты живешь среди людей, от него отвернулись все его друзья. Он стал резок, замкнут, часто дрался. Том же ничего не сделал, чтобы ему помочь. Думаю, он просто не замечал того, что происходило вокруг. Потом отец умер, а ты так и не вернулся... Эду пришлось повзрослеть. И отношение к нему сверстников не сразу, но все-таки изменилось. А вот он меняться не захотел, как не захотел простить тебя.

Я пожал плечами.

- Не знаю, что сказать, мама. Повторяю, я не чувствую себя виноватым в том, что произошло. Только в гибели отца, но ведь это совсем другое... Эд уже взрослый, он должен либо понять и принять меня, либо как можно реже попадаться мне на глаза. Потому что я не уверен, что, услышав от него очередное оскорбление, не забуду о нашем родстве.

Мама расстроено взяла меня за руку.

- Он младше, Ной. Ты тоже должен его понять.

- Это не аргумент, мама. Возраст не имеет значения, когда речь идет о смерти.

- Ему всего четырнадцать! И он - твой брат!

- А Бэмби - мой друг. Извини, но говорить на эту тему я больше не хочу.

Я перебрался ночевать в комнату к Бэмби. Я боялся, что Эд умудрится сотворить что-нибудь с человеком... Умом я понимал, что мой младший братишка вряд ли решится на убийство в собственном доме, но проверять умозаключения на практике не хотелось. Впрочем, я зря волновался. Эд не пришел домой. Ни в тот день, ни на следующий. Лиза сообщила, что он ночует у них в доме. Я видел: мать переживает, но разбираться с этим не имел ни сил, ни желания. Я просматривал бумаги отца, пытаясь выудить что-нибудь полезное о Клыке. Естественно, ничего не находил. Я хорошо помнил, что отец вел дневник, однако, перерыв все, так и не обнаружил его.

Лиза забегала раз по двадцать за день. Приносила сладкое (ее мать, тетя Лина, была большим специалистом по этой части), рассказывала последние новости и сплетни. Бэмби слушал, раскрыв рот, а я гадал, что его больше интересует: наша жизнь или моя улыбчивая кузина.

Бэмби постепенно восстанавливал силы. Он нравился маме и Алине, и я был рад этому. Если бы они повели себя так же, как Эд, мне пришлось бы уйти из дома, а человек был еще слишком слаб. Брата я почти не видел. Короткие редкие встречи за завтраком или ужином только добавляли раздражения нам обоим. Я начинал осознавать, что мое прошлое уже никогда не станет моим настоящим.

Столь спокойных, невероятно скучных дней у меня не было уже тысячу лет, и я радовался их каждой неторопливой секунде. Дни сменялись ночами, прохладными, тихими, уютными. Я спал крепко, сладко, отсыпаясь за все бессонные ночи последних четырех лет, обожженных костром и местью. А рассветы были светлыми и быстрыми, и солнце слепило глаза, и небо было синим, таким, каким никогда, даже в самый ясный день оно не было в городе. Я выздоравливал от смерти.

На седьмой день после Совета, ближе к полудню, я сидел на кухне в доме своего дяди, жевал теплый сладкий пирог и запивал его молоком. Лина, моя тетка, возилась возле печки.

Их дом, очень маленький и очень уютный, стоял по тропе чуть южнее нашего. Отец и дядя строили его вместе. Давно, больше двадцати лет назад. Тогда еще не было ни меня, ни Лизы. Даже мамы здесь еще не было. Они жили втроем, Том, Эдвард и Лина. Отец любил вспоминать то время. Они были молоды, полны энергии и чувств. Они любили друг друга, Эдвард и Лина, а Том оберегал их любовь от нападок племени и уходил в лес, чтобы дать им возможность побыть вдвоем. Они учились. Том учился убивать, Эдвард - быть человеком. Лина училась жить с волками. Отец говорил, что, несмотря на болезнь брата, несмотря на тоску по погибшим родителям, на неизбывную жажду крови, которая глодала его день и ночь, тогда он все еще оставался свободным. Я плохо понимал его. Моя юность началась и закончилась в лесном пожаре, и я просто не успел оценить все ее достоинства.

Я проглотил последний кусок пирога и спросил:

- Когда вернется Эдвард?

- Твой брат? - удивилась Лина. - Не знаю... Лиза говорила, что они с ребятами к Северному озеру собирались. А туда, сам знаешь, часов шесть пути только в одну сторону.

- Эдди меня не волнует. Он уже достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки. Нет, Лина, я говорю о твоем муже.

- А... Понятия не имею, - улыбнулась Лина. Она почему-то всегда улыбалась мне, не насмешливо, а как-то ласково, тепло. Она была небольшого роста, чуть пухленькой, розовощекой, и ей очень шла такая улыбка. И я тоже улыбался в ответ. - Эд уходит и приходит... и уходит снова... совсем как Том... Они очень похожи. Ох! Извини, Ной...

У меня сжалось сердце. После Совета никто не говорил со мной об отце. Мне казалось, что волки сознательно избегали этой темы, словно там, на поляне, сказали все и даже больше. А я хотел знать, как жил поселок все эти четыре года, пока меня не было. Я хотел знать, думал ли обо мне отец, жалел ли о той нашей последней ссоре. Я хотел верить, что все это: дьявол захлебнувшийся человечьей кровью, моя месть и моя собственная почти смерть - это имело смысл. Я боялся спрашивать у мамы. Она любила отца, возможно, гораздо сильнее, чем он того заслуживал. Ей едва исполнилось девятнадцать, когда они встретились, и было тридцать шесть, когда отец ушел в город в последний раз. Она отдала ему свою жизнь, свое прошлое и свое будущее. Том умер, но даже спустя три года в доме не было ничего, что указывало бы на присутствие постороннего мужчины. Все как обычно - семейные фотографии, детские игрушки, забитые книгами полки шкафов. Уверен, племя и Эдди принимали одиночество моей матери как должное. Что мог сделать я? Лишь пожалеть ее. Я тоже любил отца, но не мог отрицать очевидного - он легко, не задумываясь, сломал жизнь своей Кэт.

Поэтому я не спрашивал маму. Я спросил Лину. Мы были вдвоем, и мне показалось, она сможет быть искренней со мной. Я оказался прав. Она ответила. Впервые Лина говорила со мной без улыбки. И я пожалел о том, что спросил.

- Однажды зимой... той зимой, когда ты уже жил в городе... я видела, как Том плакал. Уверена, я единственная, кто видел Томаша Вулфа плачущим, даже Катя не может этим похвастать. Он плакал не о себе.

Я зажмурился и с силой сжал кулаки, чувствуя, как ногти вспарывают кожу на ладонях.

- Я виновен в его смерти, Лина.

- Нет, конечно...

- Виновен. И ты знаешь это. И мой брат тоже знает. Да об этом знает все племя! Я ведь получил Клык...

- Эд тоже когда-то обвинял Тома в смерти их родителей.

- Но они остались лучшими друзьями, а Эдди меня ненавидит.

- Дай ему время.

- Время? Вряд ли несколько дней или месяцев, или даже лет решат проблему. Эд очень похож на отца. Он совсем не умеет прощать.

- Ты абсолютно не знаешь своего брата, Ной, если так говоришь.

- Почему?

Лина медленно покачала головой.

- Может, потому, что не видел, как он повзрослел.

- Я спрашиваю, почему это обязательно должен был быть я?

- Ты волк, я - человек. Кому из нас двоих должно быть виднее?

- Думаешь, мне?

- Вот именно, тебе.

По ладони текли тоненькие липкие струйки, и запах крови смешивался с запахами кухни - масла, меда и жареного мяса, с запахом огня и тлеющей плоти. Клык жег грудь, оставляя на ней метки моего гнева и моей боли. Да, я пожалел, что спросил об отце. А Лина, кажется, пожалела, что ответила.

- Отрезать тебе еще пирога?

- Давай.

Пироги Лины были моей слабостью.

- Уже ночь или у меня опять пропало зрение? - спросил Бэмби вечером того же дня. Он лежал на кровати, а я читал ему вслух "Мастера и Маргариту".

- Солнце почти село, - ответил я, откладывая в сторону книгу и потягиваясь.

- Ты видишь в такой темноте?!

- Вижу, - подтвердил я. - А в чем проблема?

Бэмби хмыкнул.

- Извини, я, конечно, помню, что ты оборотень, но я как-то...

- Не надо, Бэмби...

- Что не надо?

- Не надо, - я скрипнул зубами, - называть нас оборотнями. Никогда.

- Почему?

В его голосе было слишком много искреннего удивления, и я, сдерживая подкатившую к горлу злость, ответил коротко:

- Это слово придумали люди. Оно не про нас.

Бэмби недоуменно пожал плечами.

- Но ведь вы оборачиваетесь... превращаетесь... в кого-то другого?

- Не в другого, Бэмби, в самих себя. Мы - волки.

- Извини, но я не улавливаю разницы.

- У оборотня две души, у волка - только одна. Внешний облик не имеет значения. Оборотни живут среди людей, а не среди волков.

Некоторое время мы молчали. Я покусывал губы и думал о девочке-оборотне, которая однажды пыталась убить меня.

- Ты ненавидишь людей, - голос Бэмби оборвал воспоминания. Я тряхнул головой.

- Ты только сейчас это заметил?

- М-м-м... А меня?

- Что - тебя?

- Почему ты общаешься со мной? Или, - он нервно хихикнул, - откармливаешь перед употреблением?

- Я не ем человечину, - я потянулся, похрустывая косточками. - Так что тебе не надо меня бояться.

- Не могу сказать, что боюсь... - Помолчав, Бэмби продолжил: - Наверное, именно в этом-то все и дело... То есть, я понимаю, что должен тебя бояться, но я совсем не боюсь... и чувствую себя... как-то неловко...

Я засмеялся.

- Неловко! Ну, ты и скажешь тоже! Нет, если хочешь, конечно, можешь меня бояться... - Немного подумал и добавил гордо - Вообще-то, наверное, я один из самых сильных волков в племени. Но, если честно... ты мне Друг, понимаешь? Ты спас мне жизнь. Я знаю, что такое благодарность.

- Что-то не припоминаю, - скептично заметил Бэмби, откидываясь на подушки. - В смысле, про спасение жизни...

- И не надо. Просто прими к сведению.

- Ладно, - легко согласился он. И попросил: - Расскажи мне о вас.

- Что рассказать? - не понял я.

- Ну-у... Все. Кто вы такие, откуда взялись, как живете... Все.

- Зачем?

- Мне интересно.

- Ты не в цирке.

- Извини, я не это имел в виду.

- Конечно.

- Я уже извинился.

- Я слышал.

- Иногда, Ной, с тобой невероятно трудно разговаривать!

В комнату тихонько вошла Алина. Длинная белая ночнушка делала ее похожей на привидение.

- Вы ругаетесь?

- С чего ты взяла? - спросил я, усаживая ее к себе на колени.

- У тебя голос сердитый и сердце очень громко бьется, аж из-за двери слышно.

Я глубоко вдохнул, успокаиваясь. Если девочка в четыре года так соображает, то что же будет, когда она вырастет?

- Теперь лучше?

- Ага.

- Подслушивать нехорошо.

- Я не специально. Я не виновата, что слышу, как ты думаешь.

- Помнится, ты собиралась идти спать...

Алина обхватила меня руками за шею, преданно заглянула в глаза.

- Бэмби, знаешь, какой Ной у нас умный?! Он даже стихи сочинять умеет!

- Да ну! - улыбнулся Бэмби. - Да! Слушай, если не веришь!

И, прежде чем я успел ее остановить, трагичным голосом продекламировала:

Сумрак. Стрелки на часах

Отбивают полночь.

Одинокий вой вдали -

Поздно звать на помощь...

Бэмби поперхнулся. Алина, похоже, приняла это за комплимент и быстро продолжила:

Сладкий привкус крови

На моих губах.

Шепот колоколен

Навевает страх

На того, кто...

[4]

- Аля! - строго перебил я, с трудом подавляя смех. - Ты уже большая девочка и должна понимать, что не всем можно читать наши стихи!

Она доверчиво прижалась щекой к моей груди.

- Не ругай меня, Ной, лучше расскажи что-нибудь. А потом я сразу уйду.

Я посмотрел на Бэмби. Он снова улыбнулся.

- Думаешь, моему другу будет интересно слушать детские сказки?

- Ну, мне же интересно... А мама говорит, что взрослые - как дети, только едят больше...

Вот тебе раз!

- Ты был плохим стихоплетом, Ной, - хмыкнул Бэмби.

- Я в курсе, - заверил я.

- Так, может, сказочником окажешься более приличным?

- Ну-у, пожа-алуйста! - теребила меня Аля.

Я поднял одну руку, призывая к тишине, немного подумал, потом спросил:

- Какого цвета наше небо?

- Голубого, - не задумываясь, ответила сестренка.

- Правильно. Но есть много других планет. И там небо бывает и желтым, и серым, и даже зеленым. И еще где-то далеко... давным-давно... был мир, в котором небо ночью становилось вишневым, и по нему плавали целых две луны...

- Две?

И правда, разве две? Нет, одна. Одна, я помнил это точно... Одна одинокая луна... Одиночество - это состояние души... Моя одинокая луна... Бр-р... бред...

- Нет, не две, - поправился я, обрывая собственные мысли. - Одна большая желтая луна, круглая-круглая, похожая на головку сыра... В этом дивном сказочном мире жило племя волков. У них были белые волосы, и они называли себя потомками Первого Белого Волка и поклонялись ему как своему Богу.

- Ой, прямо как мы!

- Не перебивай, Аля. Хорошо жили волки, дружно, беззаботно. Ослепительное белое солнце давало тепло, пушистый Лес - пищу и уютный дом. Но вот настало время, когда состарилось солнце. Лето совсем исчезло, а землю сковал холод, заставляя замолкать птиц, ломаться под тяжестью снега толстые ветви древних деревьев. Помрачнел, посуровел Лес. Перестали рождаться беловолосые дети. Мир умирал, и должны были умереть волки. И пришло время смерти. И пришло время чуда...

- Странное сочетание, - заметил Бэмби. - Смерти и чуда?

- Да, чуда. Племя обратилось за помощью к своему богу. Старая ведунья развела на поляне Совета костер. Из горсти золы, смешаной с родниковой водой, вылепила фигурку Белого Волка, завернула ее в лист папоротника и бросила в огонь. Пламя вспыхнуло ярко-ярко, и из самого центра его вышел на поляну мужчина. У него были белые, совсем как в старину, волосы и глаза цвета древнего Леса. Ведунья поняла, что перед ней сам Бог. "Ты оторвала меня от дел, старуха. Зачем ты звала меня?" - спросил он. Ведунья упала на колени. "Спаси своих детей, о, Первый Волк!" - попросила она. "От чего? - удивился Бог и поежился. - И почему здесь так холодно?" - "Солнце умирает, мой Бог! А вслед за ним умрем и мы". Белый Волк сказал: "Я не могу оживить звезду, - он достал из пустоты теплый плащ, завернулся в него и протянул руки к огню. - Я могу только показать вам дорогу в новый мир. Достаточно ли вам этого?" - "Достаточно, мой Бог!" - воскликнула ведунья. И волки вышли на поляну из лесной чащи, склонили колени перед своим богом и согласились с ведуньей. "В другом мире вы всегда будете чужаками" - предупредил Первый Волк. "Но мы будем живы", - возразила она. "Хорошо. Я дам вам то, что вы просите. Но взамен возьму одну из ваших дочерей. Я давно один, а я очень не люблю одиночества".

Одиночество - это состояние души.

- Вишневое небо... Интересно, это красиво? - тихонько спросил Бэмби.

- Это - сказка, которой грезят все волчата.

- Ваш рай?

- Нет, скорее, наш Святой Грааль.

- Это как? Что-то я не понимаю, - нахмурился Бэмби. Я закрыл глаза. В темноте под веками невыносимо ярко горели белые звезды, и сквозь вишневое небо куда-то уходило племя волков.

Я открыл глаза.

- Мы искали тысячу лет. Потом еще тысячу... и еще... Мир, который был бы похож на тот... Это сильнее, чем Зов Леса, сильнее, чем сама Сила. Вишневое небо... Оно живет в каждом из нас. Мы храним воспоминания о нем, тщательно оберегаем их от пыли и забвения... Небо, недоступное нам. Давно уже мертвое небо. А мы продолжаем искать. Понимаешь?

- Наверное, да... Вы так пришли на Землю? В поисках своего Святого Грааля?

- Так, но не сразу. Было много других миров. Они почему-то не принимали нас, словно заранее ненавидели. Первый Белый Волк показал нам дорогу, но не объяснил правил движения. Все, что нам досталось от него, - это Сила, из-за которой нас сжигают на кострах, и пророчества, мешающие бороться за жизнь. Может, стоило умереть вместе с вишневым небом? А так... Спасибо Белому Волку, наше племя превратилось в вечных скитальцев...

- Пророчества?

- Да.

Бэмби заинтересованно приподнялся на локте.

- Какие? Ты их знаешь?

- Их знает каждый волчонок, - горько усмехнулся я. - Они очень короткие. Не пророчества даже, а так... чей-то пьяный бред... Хотя... Мы ведь не пьем.

- Ну? - нетерпеливо подтолкнул меня Бэмби.

- Первое: "Кровь человека погубит племя". Старики говорят, что убивать человека - это даже не грех, это самоубийство. Только мы все равно убиваем. Кто-то чаще, кто-то реже, - я тряхнул головой. - Второе: "Беловолосый покажет дорогу домой".

Бэмби потер шрам.

- Домой? Но ты же только что сказал, что ваш дом - тот, в другом мире, где было вишневое небо, - уже умер?

- Сказал.

- Я что-то не улавливаю смысла.

- Честно говоря, я тоже, Бэмби, - признался я.

- У тебя белые волосы.

- Ну и что? - недоуменно спросил я, а, поняв, рассмеялся. - Я полукровка, помесь волка-отца и матери-человека. Так что, знаешь, ты не ищи тайны там, где ее нет. В пророчестве речь идет о Белом Волке. Старики говорят, что он охраняет нас от самих себя...

- Так мне стало понятно еще меньше, - сообщил Бэмби. Если он думал, что я тут же начну отвечать на дополнительные вопросы, то он очень сильно ошибался.

- Охотно верю, Бэмби, - согласился я, - но помочь ничем не могу. В наших легендах легко можно заблудиться. Их много, и все они похожи одна на другую. Они передаются от поколения к поколению, чтятся стариками, но на самом деле ничего уже не значат. Все это давным-давно стало пылью.

Я взглянул на Алину. Она спала, крепко сжимая во сне мою руку. Эта сказка оказалась из разряда тех, которые она не любила.

- Вишневое небо... Это красиво?

- Красиво.

- Его уже нет?

- Ну почему же... Пока еще есть.

Я уже собирался ложиться, когда услышал, как кто-то тихонько поскребся в окошко.

- Но-ой!

В темноте леса горели два желтых огонька. Я открыл окно, спросил тихо:

- Кто здесь?

- Артем, - ответил знакомый голос. К окну неслышно приблизился крупный серый волк.

- Заходи в дом.

Волк отрицательно мотнул головой.

- Лучше ты выходи, Ной! Луна еще только-только родилась, и на небе звезд, как муравьев в муравейнике... Воздух аж звенит! Такую ночь грешно пропускать! Выходи, прогуляемся...

Раньше, в другой, щенячьей жизни, мы частенько убегали из дома по ночам... Мы дышали Лесом, и он дышал нами. Мы представляли, как будем охотиться, когда обретем настоящую Силу. Мы были молоды, глупы и... Нет-нет, не так. Мы были просто молоды.

Я напрягся, меняя облик. Потом одним прыжком перемахнул через подоконник. Артем тихо засмеялся, обнажая крепкие белые зубы, в нетерпении хлестнул себя хвостом о бок.

- Я знал, что ты не откажешься... Пошли, ребята уже ждут!

- Ребята? - насторожился я. После Совета я почти ни с кем не общался. - Где ждут?

- Где-где... Где и всегда. Помнишь нашу поляну?

Я помнил. Это было у черта на куличках.

- Не кривись, - хмыкнул Артем. - Ты сам ее выбрал.

"Это - твоя поляна, - сказал однажды его брат. - Ты придумал ее, и значит, она - твоя".

Нам было то ли по двенадцать, то ли по тринадцать лет. Мы играли во взрослых, мы хотели собирать свой собственный Совет, для чего нам требовалось место для тайных встреч. Я же говорю, мы были молоды, полны романтичных глупостей. Трой предлагал уходить на берег Северного озера. Предложение из категории "дешево, надежно и практично". Мы воротили от него нос, потому как романтики в прогулке к Северному озеру было ровно столько же, сколько в прогулке по болотам. Мик требовал какого-нибудь таинственного укрытия в холодных пещерах, отблесков пламени в сталактитах... Ни пещер, ни сталактитов в относительной близости от поселка не наблюдалось. Артем утверждал, что огонь - он и в городе, и в лесу - огонь, и принципиальной разницы, где его разводить, он не видит. И только я совершенно точно знал, что мы ищем. Я как будто видел ее наяву, заключенную в плен старых деревьев и пустого неба, усыпанную цветами, пропахшую вишней, медом и легким запахом костра. Мы искали и нашли, и тогда Антон сказал: "Это - твоя поляна. Ты придумал ее..."

- Я ее придумал, - пробормотал я и потянулся, царапая когтями землю.

- Придумал, так придумал, - легко согласился Артем. - Главное, что она есть и есть круг. Ну что, бежим?

- Бежим!

Мы помчались наперегонки через лес. Мы смеялись, скатываясь в бессонные воды ручейков, катались по земле, вминая в нее свежую траву. Мы сходили с ума под безлунным небом. И не было ни смерти Антона, ни запахов города, ни Клыка на моей шее, раз и навсегда обозначившего мое место в племени. Были только этот лес и эта ночь. И мы, два волчонка, не знавшие обид и человечьей крови. А потом, внезапно, как всегда, и в этом заключалась частичка ее прелести, навстречу нашему безумному бегу из-за толстых деревьев вынырнула поляна наших снов. И мы замерли на ее краю, сраженные ее запахами, ее красотой и какой-то непонятной нам целостностью. Мы ждали этого чуда, мы стремились к нему и все-таки оказались чуть-чуть не готовы... И это тоже было как всегда...

- Здравствуй, Ной!

Оцепенение прошло, прошло и сумасшествие бега. Я встряхнулся, сбрасывая с себя волчью шерсть, поднялся на ноги, потянулся. Мышцы приятно ныли после трансформаций и долгого бега. От костра в центре поляны навстречу нам скользнула легкая тень. Отблески огня окрашивали края ее одежды в кровавое. Я прищурился. Даня...

Их семья - отец, мать, три брата и сестренка - приехала в лес ранней весной, почти сразу после дня рождения Троя, и еще не прошел Совет, а Даня уже умудрился настроить против себя половину поселковых ребят. Последним в их числе оказался я. И я вежливо порекомендовал ему извиниться. Он откровенно послал меня. Даня был старше и почему-то считал, что возраст - серьезное преимущество перед противником. Драка была жуткая, потому как вторая половина поселка перешла на сторону Дани. Естественно, мы победили. Антону сломали нос, Мику и Трою - ребра, остальные наши отделались синяками и ушибами. Зато Даня встретил свое шестнадцатилетие в постели - все-таки я не зря считался самым сильным волчонком в племени. Потом был пожар, изменивший наши жизни. Когда загорелся лес, сестренку Дани Ину искали наши же ребята, те, с которыми он так настойчиво пытался поссориться. Мы были лучшими друзьями, я и Антон, но я не смог его спасти, а вот Ину, маленькую желтоволосую вредину, вынесли из огня враги ее брата. Мать Антона на Совете бросила в меня камень. Даня на том же Совете, опустившись на колени, благодарил Троя за помощь. Если бы не Трой, в семье Дани остался бы он один.

- Здравствуй, Ной, - повторил Даня. Улыбнулся чуть насмешливо, протягивая руку. Левую. Я опустил глаза и увидел, что правой кисти у него не было. Даня, заметив мой взгляд, бросил коротко: - Капкан.

Я кивнул. Даня был волком, а волки иногда попадают в капканы. Я протянул ему свою левую руку. С той драки и того пожара прошло слишком много времени и слишком много утекло воды, чтобы мы продолжали оставаться врагами.

- Здравствуй, Даня, - я протянул ему свою руку.

- Ты будешь смеяться, но я рад, что ты вернулся, - сказал он.

- Не буду, - заверил я. - Я и сам этому рад.

- Без тебя здесь было как-то... скучно... Вы задержались, Артем, - повернувшись к волку, он легонько дернул его за ухо.

Артем оскалился, хрипло, не зло рыкнул.

- Это все бег, - сказал он, потершись взлохмаченным боком о шершавый ствол сосны. - Знаешь, как это бывает?

- Знаю, конечно... Давай, поднимайся, Тема!

- Чешется... - пожаловался мне Артем, поднялся на задние лапы, одновременно сбрасывая шерсть. Формы его тела быстро менялись.

Только правое ухо смешно завернулось и никак не хотело трансформироваться. Артем чертыхнулся, а от костра донеслись одобрительные смешки.

- В круг! - крикнул кто-то.

- В круг! В круг! - подхватили волки наш старый призыв.

- В круг...

Я уже хотел шагнуть вперед, но Артем вдруг удержал меня, шепнув:

- Подожди... Я хочу, чтобы ты понял: ты для них герой, конечно. Ты позволил себе то, чего за тысячи лет не позволял себе ни один волчонок: нарушил запрет Бога. И еще ты жил с людьми и убивал чаще, чем все мы здесь вместе взятые... Ты герой, но герой-чужак... Тебя не было слишком долго. Кто-то отвык, кто-то забыл, кто-то не знал тебя вовсе. Ты понимаешь меня?

- Понимаю.

- Они будут задавать вопросы. Если не хочешь отвечать, лучше уйти сейчас.

- Я останусь.

Артем отпустил мое плечо, насмешливо сверкнул глазами.

- Я рад. Мой брат утверждал, что эта поляна принадлежит тебе. Не хотелось бы лишать тебя собственности.

- Спасибо за беспокойство.

И мы ступили в мир грез.

Здесь не было звезд. Совсем не было. Отблески костра, разожженного волками, окрашивали черное небо в цвет спелой вишни. И в ночном вишневом небе всегда, понимаешь, всегда, висел невероятно желтый диск вечно полной луны. Здесь росли только желтые и вишневые цветы. Росли так густо, что под ними не видно было травы. Здесь лес становился Лесом, и плотная стена деревьев закрывала нас от чужих непрошеных взглядов. Да, это был мир наших грез. Мир, который мы нашли, мир, который я придумал...

- Ной...

- Привет, Ной!

- Давно тебя не было, Ной...

- Ной...

- Ной!

- Ной...

Двадцать голосов, мужских и женских, сердитых, радостных, настороженных, по-взрослому хриплых, жестких, уверенных. Двадцать лиц, многие из которых я узнавал, но еще больше - нет, и это настораживало.

- Кто они, Артем? Я не знаю и половины... И Лизы нет.

- Одни уходят, другие приходят. Убиваем мы, но убивают и нас. Понимаешь, Ной?

- Понимаю...

- Я предупреждал тебя.

- Я помню. Но почему нет Лизы? Она-то пока жива!

- Она больше не ходит сюда...

- Почему?

- С тех пор, как ты исчез, она перестала приходить. Не злись, Ной, это к лучшему. У нас выросли клыки, а она осталась человеком, она здесь чужая. Ты же знаешь, для нее небо на этой поляне всегда было синим.

И это была правда.

Они расспрашивали о городе...

- Какова на вкус человечина?

Бифштекс с кровью и томатный сок... Нет-нет, это просто ассоциации, я не ем людей.

- Ты видел, как казнили Тома Вулфа?

Дождь вперемешку с пеплом. Он не кричал...

- Эй! Мы же договорились! Не слушай его, Ной, это нечестный вопрос!

Нечестный. Но... Да, я видел.

- Извини, Ной... Ной?

Извиняю...

- Ладно! Тогда скажи, где у человека самое уязвимое место?

Горло.

- Ты что, сама не знаешь? Балда!

- Еще раз тявкнешь в мою сторону, потом ушей не досчитаешься!

- Ой-ой! Напугала!

- Эй, вы! Заткнитесь! Ной, скажи, а правда, что тебя благословил сам Первый Белый Волк?

Белый Волк надел мне на шею убийцу моего отца.

- А ты оборотней встречал?

Да, встречал.

- Какие они?

Они - несчастные.

Вопросы, вопросы, вопросы...

- Ты спал с женщиной в городе?

Да.

- Ты и правда подружился с человеком?

Да.

- Что чувствуешь, когда умирает твой дьявол?

Ты умираешь вместе с ним.

- Но ты же не умер!

Я не умер... Мой друг, человек, спас мне жизнь.

Вопросы, вопросы... Желтая луна. Я грел руки у костра и чувствовал холод в сердце.

- Помнишь?..

- Зачем?..

- Почему?..

- Когда?..

Они говорили о себе...

- Я из-за тебя всю морду в крови испачкал! Еле оттер...

- А зачем кусать-то надо было? Да еще за горло?

- Тебя забыл спросить!

- А-у-у... волчонок ты еще бестолковый!

- Руками! И резко - вправо!

- Подкинь еще дров!

- Представляешь, Ной! Четвертый этаж! Я думал, встать больше не смогу...

- Брось, Ник! Охотиться всегда лучше при полной луне!

- Да что бы ты понимал? Тебе только позавчера шестнадцать исполнилось!

- Эй! Не толкайся! Ты здесь не один!

- Ты, кстати, тоже!

Смех, рычание, шутливые потасовки... Раньше мы хотели быть взрослыми, теперь мы хотим быть детьми - волки, на несколько часов ставшие волчатами...

Они молчали, и я тоже молчал... Земля была мягкой и теплой. Цветы пахли медом и вишней, и в вечно пустом небе слепила глаза сумасшедшая луна. И круг был символом нашего единства, единства волчьего племени, и не важны были старые ссоры или новые обиды, и собственная ненависть, и чья-то несостоявшаяся жизнь. Мы дышали свободой, и только это имело значение.

- Почему ты ушел? - спросил Трой. Он сидел рядом с Даней. После того пожара они стали друзьями. Трой сильно изменился за прошедшее время. Вместо шикарного "конского хвоста" появилась короткая армейская стрижка, вместо вечной насмешливой улыбки - плотно сжатые губы и режущий взгляд. Седина... не просто в волосах, во всем теле. Сила и старость одновременно. Я не представлял раньше, что так может быть. - Меня не было на Совете, и я хочу знать, почему ты ушел тогда, четыре года назад?

Он спросил тихо, очень тихо, так, чтобы услышал только я. Но почему-то услышали все. И все замерли. Это был единственный вопрос, который мне еще не задали здесь, на нашей поляне. И это был единственный вопрос из множества, на который я не хотел отвечать. Дым костра под почти вишневым небом еще не стал для меня дымом пожара, но я боялся, что так случится, если я буду говорить.

- Круг, Ной, - напомнил мне Артем. - Круг. Ты пришел сюда, а это подразумевает, что ты должен ответить.

В костре чуть слышно потрескивали сухие ветки. Круг - символ единства, бесконечности времени, безграничности Силы. Я сам утверждал это когда-то. Я объединял волчат, этих и тех, что ушли и уже не вернутся. Объединял так же, как мой отец объединял взрослых волков. Я был для них вожаком, не знаю уж, почему. И чтобы ни говорил Артем, я остался вожаком и сейчас, спустя четыре года и целую жизнь. Я знал, что должен ответить, иначе круг разорвется.

- Лучше спросите его, почему он вернулся!

Я обернулся на голос. Я не думал, что когда-нибудь мы с ним станем врагами. Мой младший брат, кажется, вернулся с Северного озера.

- Доброй ночи, Эдди.

- Прости, что не могу ответить тебе тем же, Ной.

Он обошел костер по кругу, сел напротив меня. Я почти не различал его лица за дымом и рыжими языками пламени, но был совершенно уверен, что оно не светилось любовью.

- Так почему ты вернулся, мой старший брат?

От издевки, звучавшей в его словах, у меня свело скулы. Я подумал, что зря однажды привел брата с собой на эту поляну. Теперь нам двоим здесь будет тесно.

Повернувшись к Трою, я заговорил медленно, очень медленно, старательно подавляя раздражение, отгоняя лишние мысли.

- Помнишь пожар, Трой? Тот, в котором погиб Антон? И твоя тетка, и Майка-бельчонок? И другие... много волков... Я хорошо помню... Иногда закрываю глаза и вижу, как падает дерево, отрезая мне дорогу. И чую дым, горький, мертвый... Помнишь, по глазам вижу, что помнишь... Тот пожар разбудил во мне голод... Я еще не стал волком, а уже чувствовал непреодолимую жажду. Я хотел крови. Хотел так сильно, словно у меня уже вырос последний клык. Я не знал, или, может, не хотел знать, как бороться с этим. Однажды ночью я пробрался в деревенскую гостиницу. Люди спали... все спали... Я зарезал одного. Его кровь, все его тело пахло сгоревшим лесом. На следующую ночь я пришел снова. Только люди выставили охрану... Я защищался. И убил еще двоих. Потом пришла еще одна ночь. И с нею еще один мертвец.

- Ты выпустил его... - сказал кто-то по другую сторону костра. Я не стал поворачивать голову, чтобы уточнить, кто именно. - Того, кто живет внутри нас... Почему он не убил тебя сразу? С ним не под силу справиться волчонку, я знаю.

- Я был нужен ему, - я пожал плечами. - А он нужен был мне. Мы вместе убивали и вместе взрослели. В начале сентября, когда я убил уже шестерых, отец наткнулся в доме на запачканную кровью рубашку. Отличить человечью кровь от прочей, полагаю, было для него делом секундным. Я помню... я до сих пор помню, как зашел в комнату, а он швырнул эту рубашку мне под ноги. Он не кричал, кричал я. Мы много чего тогда друг другу наговорили. В результате я ушел, хлопнув дверью. Скажи, Трой, что сделал бы ты на моем месте? Ушел бы? Остался?

Он ответил не сразу.

- Не знаю, Ной... Я не был на твоем месте...

- Глупости! - воскликнул Мик, длинноногий, очень худой, очень лохматый волк. Он сидел чуть дальше справа от меня, скрестив по-турецки затянутые в потертые кожаные штаны ноги. Я слышал от матери, что родители Мика недавно разошлись. Странно как-то... У нас не принято было заводить две-три семьи. - Чушь несешь, Трой! Был, не был - какая разница? Каждый из нас на своем месте, и на этом самом месте ведет себя не всегда... хм-м... правильно. А Ной молодец! Не понимаю, чего вы все к нему привязались? Подумаешь, ну нарушил он этот чертов дурацкий закон, непонятно кем и когда придуманный, так что?.. И кто виноват, что у нас кишка тонка была последовать его примеру? А, волки?!

- Так ведь не было никакого примера, - заметил Артем. - Ну-ка, поднимитесь те, кто знал о том, что Ной нарушил запрет Белого Волка.

Ворчание.

- Да никто не знал, - сказала за всех Сэнн, единственная девушка из пяти здесь присутствующих, которую я помнил. Длинная русая коса, переброшенная через плечо на грудь, делала ее похожей то ли на школьницу, то ли на Снегурочку. Обманчивая схожесть. Ни школьницей, ни Снегурочкой она не была никогда. - Никто во всем племени не знал. Ной ушел, и точка, так сказал Том. Помнишь, Тема, мы ведь ходили к нему вместе с тобой?

- Помню... - хмыкнул волк, а Мик рассмеялся:

- А что, Сэнни, если бы Том Вулф сказал тебе, что Ной убил пару-тройку человек, ты бы тут же вышла на дорогу и перегрызла бы кому-нибудь глотку?

- Заткнись, - огрызнулась Сэнн. Она всегда так говорила, когда ей больше нечего было возразить.

- Эй, погоди, Мик! - крикнул Остап, темноволосый, темноглазый молодой волк-одиночка, появившийся в племени, как я узнал, полтора года назад. Ни отца-матери, ни другой родни у него не было. То ли погибли, то ли еще что... Я не пускался в расспросы. Надо будет, правда всплывет сама. - Погоди, не переходи наличности! Никто ведь не осуждает Ноя. Я, например, как и Трой, просто не представляю, как повел бы себя на его месте!

- А какое ты вообще имеешь право на осуждение? И если на то пошло, какое право на это имеете все вы? - Мик широким жестом обвел круг волков. - Еще позавчера вы не были даже его племенем!

Мне не очень нравилось, что обо мне говорят в третьем лице, но я молчал. В конце концов Мик, кажется, был на моей стороне.

- Смотри, не перестарайся, защищая его, Микки!

- Кровь есть кровь, и племя есть племя! Ты или волк, или нет...

- Да? На кой нам тогда Совет?

- Причем здесь Совет?

- При том же, при чем и племя!

Похоже, назревала ссора. Я сконцентрировал взгляд на язычках пламени, готовый в любую минуту обнажить клыки. Только я не понимал, на чьей стороне должен выступать. Потому что сторон этих, похоже, было больше, чем две.

- Не хотелось бы тебя обвинять, Ной, - подчеркнуто миролюбиво пробормотал Артем, - но если случится драка, то причиной ее можешь считать себя...

- Не я задавал вопросы, если помнишь, - ответил я тем же тоном. - Кто тянул Троя за язык?

- Не ты, да... Но ты слишком... правдоподобно на них отвечал...

- Не вижу причин скрывать истину от своих горячо любимых соплеменников.

- Могу назвать, по крайней мере, одну.

- Да? Например?

- У этого костра еще не было драк. Не хотелось бы нарушать традиций...

- Если бы я знал, что моя ночная прогулка превратится в допрос и выяснение отношений, я бы остался дома.

Рычание, чьи-то крики...

- Ты давно стала такой умной, Сэнн?

- Я хотя бы стала умной, а ты как был болваном, так болваном и сдохнешь!

Грубость, пустые слова, бессмысленные обвинения. Я потихоньку выпустил когти.

- Погодите, волки! Погодите! Прежде чем здесь начнутся крупномасштабные разборки, я хочу спросить у Ноя... Я имею право задать вопрос?

- Имеешь, - сказал Трой. И все замолчали. Эдди обладал потрясающей способностью: как и отец, он умел заставить слушать себя.

В установившейся напряженной тишине Эдди спросил... снова спросил о том, что его мучило:

- Зачем ты вернулся, брат?

Честное слово, нельзя быть таким занудным.

Я повернул голову, в упор взглянул на Артема.

- Извини, но, похоже, именно сейчас здесь и вспыхнет настоящая, по всем правилам, драка. И прошу отметить, не я ее провоцирую.

- Эдди не любит тебя, - пояснил волк.

- Спасибо, а то я сам этого не понял.

- Но ведь все еще может измениться?..

Я пожал плечами, втянул когти, глубоко вздохнул, замедляя сердцебиение, и поднялся с земли. Я не хотел драться с братом.

- Я вернулся, Эд, потому что соскучился по своей семье. Я вернулся, потому что умирал и хотел умереть здесь, в лесу. Я вернулся, чтобы спасти своего друга. И еще я вернулся потому, что наш отец заплатил своей кровью за талисман, принадлежащий племени. Этих причин достаточно, чтобы я мог спокойно спать в своем доме?

Он тоже поднялся, высокий, широкоплечий, темноволосый, до боли похожий на отца.

- А если я скажу - нет?

- Честно, Эдди? Мне все равно, что ты скажешь.

На одно мгновение мне показалось, что он прыгнет на меня через огонь. Он не был волком, только волчонком, и он еще не мог тягаться со мной в силе. Но он был единственным из всего племени, кто не задумываясь бросил бы мне вызов. Я знал это точно, потому что сам поступил бы так же, окажись на его месте. Все-таки мы были братьями, и мы были похожи.

Эд не прыгнул. Не струсил, нет. Просто не прыгнул.

Он сказал спокойно, но очень зло:

- Отец погиб из-за тебя.

- Прекрати, Эд! - коротко обронил Артем, вставая рядом со мной. Через секунду, словно по команде, на ногах был уже весь круг. - На этой поляне слишком красивые цветы, чтобы перекрашивать их своей кровью.

Мой брат засмеялся, тяжело, обидно, и разом заговорили остальные волки. Их гнев был горячее звездного пламени. Воздух раскалился, зазвенел, рассыпался искрами дикой ярости, и я почти потерялся среди волчьих голосов, лиц, мыслей. Боль внезапно согнула меня пополам, заставив упасть на колени, закружила, завертела, почти разрушила... Я дернул за ненавистную цепочку, разрывая нити, сплетенные самим Богом в мире, где небо было вишневым когда-то. Я протянул руку над костром, не чувствуя его жара и ощущая только холод серебра в кулаке, серебра, выдержавшего бури многих веков, а сломалось под гневом молодого волка.

- Возьми! - закричал я. - Возьми его себе, Эд! Может, тогда ты будешь в состоянии понять то, что я чувствую!

Клык сверкал белым пламенем.

- Возьми!

В пустом небе полыхнула молния.

- Возьми и прекрати ненавидеть меня! Я не хотел ничего этого! Возьми!

Мой брат отшатнулся.

- Нет!

- Почему? Почему? Неужели ты не можешь простить мне дружбу с человеком?! Эд! Эд, послушай, люди ведь все разные! Оглянись вокруг! Посмотри на себя, посмотри на волков! И мы тоже разные! Я не предавал память отца! Эд!

- Клык выбрал тебя, а значит, тебе его и носить. Если я возьму его, и он захочет остаться у меня, должен будет умереть кто-то еще, - спокойно сказал мой младший брат. - Я не хочу твоей смерти, Ной.

Казалось, костер превратился в пожар. Сквозь отблески его беснующегося пламени я оглядел своих соплеменников. Что привело меня сюда вновь? Я больше не жаждал вишневого неба. Я вырос из него. Я осознал это здесь, на поляне своего детства, среди цветов и нелепых обвинений.

Я повернулся и ушел. И ни один из волков не ушел за мной. Круг разорвался, и в этом была и моя вина тоже.

- Значит, Эд простил тебя?

- Не тогда. Позже.

- Что это значит - быть волком? - спросил Бэмби на следующее утро. - Что значит - менять форму?

Я вытянул вперед руку, чуть сжал ее, изменяя. Когти, шершавая подушечка лапы, белая шерсть... Нелепо это выглядит - волчья лапа в рукаве рубашки.

- Ой, - сказал Бэмби. Видимо, ему это нелепым не показалось. - А одежду снимать приходится?

- Не обязательно, - я напряг мускулы. Рубашка исчезла под шерстью.

- А... обратно?..

- Можно и обратно, - я пошевелил пальцами. - Но понимаешь, быть волком - это не только быть способным менять форму тела. Это способность чувствовать мир... изнутри.

- Как это?

- Не знаю. То есть не знаю, как объяснить тебе... Ты не поймешь. Когда слышишь вздох дерева, когда ветер не вокруг тебя, а в тебе самом, когда равны ночь и день, а снег становится теплым, но не тает в руках... Не знаю... Ты не поймешь...

- Да, наверное, - он посмотрел на свою руку, сжал пальцы в кулак. - Волк... Я видел волков... Я понимаю, когда они нападают стаей, но если один... Неужели у человека совсем нет шансов?

Я засмеялся.

- Что я такого сказал? - поинтересовался мой друг.

Продолжая смеяться, я изменился. Бэмби испуганно шарахнулся к окну. Думаю, было от чего. Взрослый волк в холке достигает полутора метров и своими габаритами больше напоминает молодого бычка. Конкретно во мне было сто семьдесят четыре сантиметра, а весил я в таком виде больше восьмидесяти килограмм, мама вчера специально замеряла.

Я встал на задние лапы, опершись передними на плечи человеку, и он невольно согнулся под тяжестью моего тела. Мы смотрели друг другу в глаза. Я видел, как прошел у Бэмби первый испуг, уступив место упрямой решительности не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Мне это понравилось.

- Теперь понимаешь? - спросил я, опускаясь на четыре лапы.

- Понимаю, - кивнул Бэмби, переводя дух. - Вы все такие... большие?..

- Да. Волчицы более изящные, конечно, но в целом - да, все. Хотя мать сказала, что сейчас я - самый крупный волк в племени. Чтобы справиться со мной, нужно иметь сверхрефлексы, стальные нервы и огнестрельное оружие. Впрочем, даже все вышеперечисленное не является гарантией спасения собственной жизни.

- Тогда как же люди смогли схватить твоего отца?

- На самого умелого охотника всегда найдется свой последний медведь.

- В твоей интерпретации охотник - это Том Вулф?

- Конечно.

Я встряхнулся, меняясь. Потянулся, подождал, пока шерсть полностью не сменится одеждой, поднялся с колен.

- Я был убедителен?

Бэмби провел рукой по волосам, сказал без тени иронии:

- Надеюсь, я не поседел.

- Нет, не волнуйся.

Он прошелся по комнате, медленно, осторожно, словно проверяя, крепко ли держится на ногах.

- Ты смелый, Бэмби, - сказал я, догадываясь, что он должен сейчас ощущать, и пытаясь хоть как-то ободрить его.

- М-да?

- Твой голос, руки не дрожат. Ты не закричал, не упал в обморок, не заплакал... Ты смелый. Ты можешь жить с волками.

- Спасибо...

- Жаль только, что волки с тобой жить не захотят.

- Меня не любят здесь? - удивился Бэмби. - За что? Я еще даже толком ни с кем не знаком...

- И слава богу, что не знаком.

- Почему?

Я пожал плечами.

- Ты - человек. Большего повода для ненависти у нас обычно не требуется.

Бэмби сел на подоконник.

- Наверное, я так и не узнаю, как вы живете... Лиза обещала показать мне поселок, но учитывая твои рекомендации, полагаю, мне лишний раз лучше не выходить на улицу, да?

- Да, - я нахмурился. - Волки бывают разными, Бэмби. Трусливыми, жадными, хитрыми, честными, гордыми - разными. Но все они одинаково ненавидят людей. Я не знаю, что такое "решение Леса" и как долго оно действует. Так что... очень прошу тебя... пожалуйста, не подставляй моим соплеменникам свою шею, не соблазняй их. Нарушить запрет очень просто. Мой братец, хоть и не волк еще, но голову тебе свернет в два счета, силенок хватит! А потом уже поздно будет искать виноватых.

- А-а...

Я не дал ему договорить.

- Никто... повторяю, никто, кроме меня, в поселке за тебя не вступится. Ты - человек.

- Я запомню...

Я удовлетворенно кивнул.

- Вот и отлично!

- А вы живете в ногу со временем, - заметил Бэмби, разглядывая снимки на книжных полках.

- Уходишь от разговора?

- Я же сказал, что запомню твои слова. Я хочу жить, можешь поверить... Откуда у вас фотоаппараты?

- Стараемся не отставать от цивилизации, - хмыкнул я. - Учти, мы все умеем читать, писать и считать. И знаем, что такое телефон, телевизор и автомобиль. Мы часто бываем в городах.

- Да... конечно...

- Не всегда для того, чтобы убивать.

- А для чего?

- Ну-у... В гости, например, ходим.

- Да? - Бэмби удивленно вскинул брови.

- Некоторые волки остались жить среди людей. Ты же знаком с Федором?

Бэмби напрягся, вспоминая.

- Это который в банке работает?

- Он самый.

- Ты же сказал, что он не оборотень!

- А он и не оборотень. Он волк. Мне казалось, что ты уже уловил разницу.

- Ну-у... да... А почему он не ушел в лес?

- Черт его знает, - я пожал плечами. - Я не спрашивал. Думаю, что ему просто нравится город. Ну не всем же обязательно должен нравиться лес!

- О вкусах и цветах не спорят, - глубокомысленно согласился Бэмби.

- Вот-вот. В общем, раньше мы часто бывали в городах. Волчатам людей показывали.

Бэмби потер шрам на щеке.

- Зачем?

- Своего врага ведь надо знать в лицо, иначе удачный исход сражения гарантировать нельзя. Каждый волчонок в детстве мечтает об охоте на человека.

Бэмби поежился, видимо, вспоминая мои лапы на своих плечах. Кивнул в сторону последней семейной фотографии.

- Ты совсем не похож на своего отца.

Я, мама, отец, Эд. Круглая, как тарелка, поляна, два дерева в самом ее центре, словно прижавшиеся друг к другу влюбленные. Любимое место моих родителей, их маленький уголок рая на грешной земле. Нас фотографировал Антон. Очень старая фотография.

- Внешне - да, совсем не похож.

- А внутренне? По характеру?

- Не знаю. Может быть.

- Каким он был?

Я задумался.

- Жестким. Сильным. Несчастным.

- Несчастным? Почему?

- Не знаю, Бэмби. Мне так казалось.

- Ты очень любил его?

Я вспомнил костер на площади. Глаза молодой женщины, стоявшей рядом со мной. В них блестели пламя и любопытство. Я убил ее в ту же ночь.

- Ты жесткий и сильный, - сказал Бэмби, не дождавшись моего ответа. - А ты, ты тоже несчастен?

Мир, замкнутый на себя. Инжир - райское яблоко. Радуга - от края до края. Тишина в гуле голосов. Я потерял что-то... Я не хотел быть здесь.

- Я одинок.

Наверное, впервые в жизни я произнес вслух то, что было единственной правдой.

Человек удивленно взглянул на меня.

- Одинок?

Радуга исчезла в дыму пожара.

- Я очень любил отца Знаешь, Бэмби, если ты поручишься, что я не буду водить тебя за руку и предупреждать о каждой коряге, я сам покажу тебе наш лес.

- С тобой, выходит, можно?

- Я - не Лиза. Ни один волк в поселке не нападет на тебя в моем присутствии.

Я сказал это уверенно, хотя на самом деле такой уверенности не испытывал. Но Бэмби о моих сомнениях знать не полагалось.

- Теперь ты меняешь тему разговора, - заметил он.

- Угу.

- Я ручаюсь.

Оставалось только надеяться, что мы не наткнемся во время прогулки на моих соплеменников.

- Я несколько иначе представлял себе твой поселок... - пробурчал Бэмби за моей спиной.

Мы шли по тропе минут сорок. Я выбирал самые пустынные места, далеко стороной обходил чужие дома. Иногда до нас доносились чьи-то голоса, запахи сигарет, смех... Самый обычный день в самом обычном волчьем поселке.

- Иначе? Это как?

- Ну-у... Компактнее, что ли... Огородики, заборчики и что там еще полагается иметь в деревне?

- Бэмби! - я засмеялся. - Какая деревня? Какие заборчики огородики? Ты же среди волков! Зачем нам заборы?!

- Неужели вы ничего не боитесь?

- Боимся, конечно! Мы людей боимся. Но человечье нашествие нам не грозит. Во всяком случае, мы узнаем о нем заранее...

- Да? Как?

- Увидишь...

- Но тогда... что же такое на самом деле волчий поселок?

Я огляделся.

- Поселок? Если зрительно, то это - дома, разбросанные в радиусе двадцати километров от поляны Совета. А если эмоционально... поселок - это тишина на закате, это костер, который объединяет нас всех, это сотня волков, готовых склонить колени перед Лесом и вцепиться в горло общему врагу. Поселок - это семья. Понимаешь, мы по натуре одиночки. Мы живем семьями, потому что это - единственное, что не раздражает и не мешает одиночеству.

Бэмби пригнулся, спасая глаза от веток молоденькой калины, споткнулся и упал. Я дернул его за плечо, поднимая с земли.

- Ты обещал смотреть под ноги.

- Обещал... и именно поэтому и упал!

- Ага...

- Знаешь, мне ведь время от времени приходится напоминать самому себе, что все это - не сон. Ощущение нереальности меня не покидает.

- Ну-ну... Я не виноват... - я снова засмеялся, потом резко остановился, внюхиваясь. Пахло дождем и грибами. - Погоди...

- Что-то случилось?

- Диддилайни... - пояснил я.

- Кто?

- Не кто, а что. Dead line. Наш охранник. То есть, охранница. Ее отец придумал.

- А где он? То есть она? И почему "она", кстати?

- Тут, - я махнул рукой в сторону уходящей в чащу тропы. - Да не пялься ты так! Не видно ее! Она - потому что... ну, она и все!

- Может, ты все-таки снизойдешь до объяснений?

Я виновато улыбнулся.

- Снизойду... Диддлайн - это как ваша сигнализация. Запрещенная черта. Перешагнул, и все волки в поселке, те, кому больше шестнадцати, об этом узнают.

- Перешагнул... туда? Или обратно?

- Неважно.

Бэмби слепо провел рукой в воздухе.

- Если она невидимая, как ты ее угадываешь? Здесь есть тайные ориентиры?

- Запах чувствуешь?

- Запах?

Я снова улыбнулся.

- Отец был прав. Впрочем, отец был прав почти всегда...

- В чем прав?

- Он сказал, что человек не поймет. Для вас нет разницы в запахах... Даже для хороших охотников... А для нас запах - лучший ориентир. Дидлайн пахнет... каждый раз по-разному, но... как бы это сказать... неправильно... понимаешь?

- Не-а... - покачал головой Бэмби.

- Сейчас здесь пахнет дождем и грибами. Здесь не должно так пахнуть. А когда я нес тебя в поселок, она пахла прелыми листьями и полынью. И оба раза эти запахи были чужими для тропы, которой я шел. Теперь понимаешь?

- Кажется, да. А почему разные запахи?

- Дидлайн... она почти живая... Она чувствует твои мысли, эмоции и отражает их, как в зеркале, отражает так, как умеет.

- М-м... - Бэмби почесал переносицу. - По-моему, "dead line" переводится как "мертвая линия", "последняя черта". В лагерях для военнопленных была такая черта на земле, которую пленники не могли переступить под страхом смерти... А если "deadline", то это переводится как "последний срок"...

Я подумал, что это как раз в духе отца - дать такое странное имя охранной сигнализации.

- Твой отец был необычным человеком, - заметил Бэмби и тут же поправился: - Ну, то есть не человеком, конечно...

- Порой я думаю, что это не так уж и важно - человеком он был или волком. Он был и он умер - разве не это самое главное? Эд, мой брат, винит меня в его смерти. Разве он ненавидел бы меня меньше, если бы Том Вулф был просто человеком? - я сорвал с куста калины несколько ягодок, сунул их в рот, чувствуя, как отрезвляет сознание горькая мякоть.

- Иногда ты удивляешь меня...

- Иногда я сам себя удивляю.

Бэмби старательно принюхался и сделал шаг вперед. Я положил руку ему на плечо.

- Будет больно.

- Больно?

- Ты не бойся, просто иди, не останавливаясь. Боль - это как расплата за пропуск.

Бэмби, кивнув, двинулся по тропе. Я почувствовал, как задрожала, дернулась, изменилась Дидлайн... Бэмби тихонько ойкнул, но не остановился. Сильный человек.

Тропа уводила его в лес, петляя, прятала среди деревьев. Я еще немного постоял, почему-то думая о брате, а потом отправился следом за Бэмби.

Лето было в самом разгаре. Мир сиял всеми мыслимыми и немыслимыми красками.

- Скажи, Ной, как все началось?

Мы уселись на поваленный ствол осины. Рядом в траве весело журчал родничок.

- Солнце светит, Бэмби, - заметил я. - Тебе обязательно говорить об этом именно сейчас?

Он достал из кармана два пряника, один протянул мне:

- Лиза угостила...

- Смотри, Бэмби, - рассмеялся я, откусывая кусок. - У нас с этим быстро.

- С чем?

- Не прикидывайся дурачком. Со свадьбой.

- Ты с ума сошел?

- Тебе сколько лет?

- Восемнадцать.

- А ей скоро будет шестнадцать. Как только Лизу примут в племя, она вполне может самостоятельно определять свою судьбу.

Он недоверчиво посмотрел на меня, неуверенно улыбнулся.

- Шутишь?

- Нет, конечно.

- Но... она же... как ты... Ты говорил, что волки ненавидят людей.

- Ну, во-первых, мою мать в племени уважают, а она - человек. Правда, не скрою, это уважение пришло не сразу. А во-вторых, Лиза - тоже человек. Самый обыкновенный. Может, сильнее, чем другие, и рефлексы лучше развиты, но это все же человеческие рефлексы. Лиза выросла в поселке, где людей можно пересчитать по пальцам одной руки. Общение с тобой - экзотика, а она очень впечатлительна. Так что смотри... Любить тебя от этого больше не станут, но вот уж жениться заставят точно...

Кстати, а чем не мысль? Если Бэмби и Лиза... Племя вынуждено будет признать его. Вряд ли волки рискнут выказать недовольство детьми Эдварда. В конце концов он у нас герой.

Хотя мой отец тоже был героем, а недовольство мною было высказано по полной программе.

Впрочем, Бэмби, похоже, интересовало совсем другое.

- А как они, в смысле, люди - ее родители, оказались в вашем поселке?

Я дожевал пряник, спрыгнул на землю и осторожно раздвинул траву, обнажая родник.

- Это долгая история, Бэмби.

- По-моему, мы никуда не спешим.

Склонившись над водой, я сделал несколько жадных глотков. Горло обдало холодом.

- Дядя Эдвард - волк, отказавшийся от своей Силы ради племени. Он спас талисман и стал героем. Ему тогда было только четырнадцать. А тетя Лина - человек от рождения. Получилась обыкновенная человеческая семья. У Лизы не было ни единого шанса стать волком. Это - вкратце.

- И что, Лиза никогда не станет такой... как ты?

- Никогда, - я на мгновение задумался, а потом добавил: - Не исключено, что Сила вернется в ее детях. Иногда такое случается, через поколение или два, при определенных условиях. Правда, очень редко... Говорят, для чуда волку нужно вишневое небо...

- А оборотни?

- Что - оборотни?

- Оборотни бывают? Или это и правда всего лишь фантастика?

Я вздохнул, вспомнив девочку, пытавшуюся меня убить.

- Бывают... Сам видел. Откуда берутся, только не знаю.

- Какие они?

- Ну-у... Люди, которые умеют превращаться, реагируют на луну, боятся серебра, огня и прочей дребедени. Или думают, что перевоплощаются, реагируют и боятся... Чудовища или сумасшедшие... Причем и те, и другие одинаково ненавидят людей.

- И... много их? - чуть поколебавшись, спросил Бэмби. - Интерес чисто спортивный... может, пора готовиться к мировой войне с оборотнями?

- Не пора, - заверил я. - Во-первых, их мало. Во-вторых, война и так уже идет...

- В каком смысле?

- В прямом, - я закусил губу, пытаясь заглушить воспоминания об отце. Он вышел на тропу войны, нарушил запрет бога и повел за собой волков. - Вы, люди, убивали оборотней и волков тысячи лет. Мы, волки и оборотни, защищались и убивали людей. Мы никогда не общались между собой. Мы презираем оборотней - генетическую ошибку природы. Но вот враг у нас почему-то оказался общий. Охота на ведьм... Непонятно только, кто был охотником, а кто - добычей.

Я потянул носом воздух. Кострами, конечно, не пахло, но мы, волки, слишком часто чувствовали огонь на своей коже, чтобы забыть пережитую, пусть и не нами, боль.

- Так что, поверь мне, Бэмби, война идет давно.

Воспоминания об отце почти угасли. Почти.

Я вздохнул.

- Ты чего? - не понял Бэмби.

- Да так... жалко мне их...

- Кого?

- Оборотней.

- Почему?

- Потому что ваш бог от них отвернулся.

- Я не верю в бога, - напомнил Бэмби. - Так что можешь мне претензий не предъявлять.

- Может, он потому такой равнодушный, что вы в него не верите?

Бэмби потер шрам и сказал совершенно другое:

- Знаешь, Лиза - первая девушка, которая, видя мое лицо, не морщится брезгливо.

Я понимал его. Понимал, но неизвестно, к добру было все это или к худу.

- Я предупредил тебя, Бэмби.

Он согласно кивнул, опустился рядом, зачерпнул в ладонь воды.

- Ледяная... Ты не ответил на мой вопрос.

Я мысленно прокрутил наш разговор обратно.

- На который? Ты постоянно что-то спрашиваешь...

- Как... с чего все началось? Когда волки и люди возненавидели друг друга?

Я хмыкнул.

- Кто теперь знает?

- Ты!

- О, нет! Лично я знаю только то, что рассказывал мне отец.

- Расскажи, - повторил он.

- Вряд ли эта история тебе понравится...

- Расскажи.

Я снова уселся на осину, так, чтобы солнце не било прямо в глаза. Бэмби пристроился рядом. У него на лице было написано любопытство и ожидание. Я помрачнел. Жизнь Томаша Вулфа не располагала к веселью.

- Ладно, слушай... Волчонок становится волком в шестнадцать лет, то есть по вашим, человеческим законам становится совершеннолетним. Для нас это - семейный праздник, как Рождество или Новый год. Куча подарков, именинный пирог, друзья, лопающиеся от зависти или, наоборот, покровительственно похлопывающие тебя по плечу: мол, добро пожаловать в наш круг взрослых... Приходит Сила. Сила, которая меняет всю твою сущность. Ты готовишься к этому, готовишься все шестнадцать лет своей жизни, и все равно оказываешься не готов. И ты радуешься, потому что нет ничего лучше... Мой отец в подарок надень рождения вместо пирога получил много ненависти и человечьей крови. Он говорил, что тот день был проклят небом. Знаешь, я как-то не сразу понял, что это значит...

Я коснулся рукой Клыка. Дневной свет потух, превращая окружающий нас мир в ирреальность... Мы оказались в темноте и пустоте. Бэмби судорожно глотал ртом воздух, то ли сдерживая крик, то ли пытаясь закричать. Потом свет вытеснил тьму, и мы увидели...

...Развалины сгоревшего дома. Дым и пепел. Выжженная земля. Обгоревшие трупы. Паренек, высокий, худощавый, темноволосый. Растерянный, еще не понимающий, что случилось страшное... Первая звезда в чуть потемневшем небе. Парень тянется к ней, тянется изо всех сил, чтобы получить то, что принадлежит ему по праву волка. Закрывает глаза, пытаясь осознать новые ощущения...

Люди за оградой дома. Шесть мужчин, вооруженных кольями и ружьями. Они смотрят на парня, а я кожей ощущаю исходящие от них волны ненависти и страха. И парень тоже это чувствует. Он оборачивается и делает несколько шагов... Наверное, надеется узнать, что случилось с его семьей. Ружья угрожающе поднимаются в его сторону.

- Оборотень! - слышим мы. - Стреляйте!

Щелкают затворы. Еще не понимая, что происходит, парень разворачивается и бежит к кромке леса. Бежит не оглядываясь. Сухие хлопки выстрелов в спину. Лес. Дом. Выстрелы становятся реже, потом прекращаются совсем. Парень падает на землю, вжимается в нее, выжидая. Темнота и тишина... Чей-то неуверенный голос:

- Мужики, а вы уверены, что мы сможем его изловить?

И что-то неразборчивое, вперемежку с ругательствами, в ответ. Другой голос, резкий и грубый:

- Говорил же, обождем, когда этот сопляк появится, не пришлось бы сейчас столько возиться...

- А правда, что оборотни могут становиться невидимыми?

- У тебя что, крыша съехала с перепугу?

- Мне одна бабка рассказывала. Она настоящего оборотня видела. Еле ноги унесла.

- А осина его возьмет?

- До чего ты трусливый... Не боись, они тоже смертны!.. Мы теперь это точно знаем.

И снова неразборчивая ругань и нервный смех.

Они охотятся. Охотятся на этого паренька, только-только получившего Силу волка. Охотятся так же, как на его родителей несколькими часами раньше. Охотятся, не понимая, что сами уже стали чьей-то добычей.

Голоса медленно приближаются. Гнев и ненависть возрастают во мне и в том волчонке, который потом станет моим отцом.

- Нам надо рассредоточиться.

- Ага! Чтобы он нас по одному перегрыз!

Мы ничего вам не сделали! Мы жили среди вас и скрывали свое уродство. Так за что вы опять нас убиваете!?

- Трус! Боишься одного завшивленного волчонка!

- Я не боюсь!.. Просто жить очень хочется!

Еще утром у Тома было два младших брата...

Волк выжидает. Сквозь кроны деревьев пробивается слабый лунный свет. Люди идут смело, словно именно они здесь хозяева. Они ошибаются - заряженное ружье еще не дает на это права. Когда нападает волк, не всякий успевает даже подумать об оружии, не то что выстрелить...

Том пощадил только одного. Не из жалости. Просто кто-то должен был рассказать людям правду об их гибели. И я снова чувствовал волчью ненависть так, словно она была моей собственной. Отец нарушил запрет Белого Волка, но не испытывал раскаяния. Убивая, он был счастлив. Я его понимал.

...Тьма и свет. Мир вернулся.

- Что это было? - испуганно спросил Бэмби.

- Это была история моего отца, - пояснил я. - Вернее, самое ее начало.

- Как... Я не понимаю... Мы что, вернулись в прошлое?

Я тоже не понимал. Но сказать этого вслух не мог.

- Лишние вопросы, Бэмби. Ты спросил, я показал. Согласись, так намного доступнее.

Бэмби бормотал что-то нечленораздельное.

- Я видел слишком много ваших фильмов, прочитал слишком много книг, в которых рассказывается об оборотнях так, словно вы, люди, знаете, что это такое на самом деле, - горько усмехнулся я. - Ты просто представь себе, каково это - жить среди людей и скрывать свое происхождение... Дом родителей Тома Вулфа стоял на окраине большой деревни. Мой отец вырос вместе с человечьими детьми. У него было два брата, и вскоре должен был родиться еще один. Нормальная семья. Обыкновенная, я бы сказал. В тот день семьи не стало. Аутодафе... Приговор вынесен и приведен в исполнение. Я тебе уже говорил, что в огне страшно умирать? Моему отцу, чтобы не погибнуть, пришлось убивать. Убивать людей, хотя Белый Волк, наш бог, запретил убийство, - я снова усмехнулся, облизал языком внезапно пересохшие губы. - Наверное, на него никогда не охотились.

Я потер виски. Внезапно начала болеть голова.

- В тот день чудом выжил Эдвард, младший брат отца...

Снова темнота. Исчезающая реальность. Сплетение новой. Свет.

...Лес, река. Неохотно выползающее из-за горизонта солнце. В мутноватой воде купается волк, пытаясь смыть грязь, злость и напряжение. Рваная рубашка и джинсы, все в запекшейся крови, валяются на берегу. Волк счастлив. Он впервые отведал человеческой боли.

За поворотом реки - заброшенная мельница и маленький домик. Очень тихо, словно на похоронах. Волк ежится, подходя к двери. Она легко открывается. Человек на полу спальни. Лицо в кровоподтеках, аккуратная дырка между ребер, как раз там, где находится сердце.

Во второй комнате на низком диванчике, весь в бинтах, мальчик. Рядом на полу - девчонка, в джинсах и майке. Она плачет.

Скрипит половица. Девочка поднимает голову и истошно кричит.

- Перестань орать, - говорит волк. - Меня зовут Том. Я - его брат, - он кивает в сторону мальчика - И я бы хотел знать, что здесь происходит.

- Папа... папа...

Волк входит в комнату, отодвигает девчонку от дивана, внимательно осматривает мальчика в бинтах. Потом поворачивается к девчонке.

- Кто ты такая?

- Лина... там... - она кивает на стену, - мой папа.

- Не знал, что у Бориса есть дочь.

В голосе волка подозрение и злость. Девочка пытается оправдаться:

- Я учусь в городе, в пансионе... с тех пор, как мама умерла... К папе только на каникулы приезжаю... - она снова плачет. - П-па-па...

- Не реви! Мне надо знать, что здесь произошло, и как мой брат оказался здесь. Не реви, я сказал!

Долгое молчание. Прерывистые всхлипы постепенно затихают. Девочка что-то шепчет себе под нос.

- Громче!

- Вчера утром в дом ворвались какие-то люди. Избили папу... Кричали, что он дружит с оборотнями... Требовали, чтобы он сказал где они живут... Грозили убить меня...

- А Борис?

- Он сказал, что оборотней нет, что это сказка... Было так страшно... - она снова плачет.

- Что потом? - видно, что волка раздражают ее слезы, но он все же старается говорить спокойно.

- Не знаю... Меня заперли в сарае... Когда я оттуда выбралась, то увидела папу... мертвого... - у девочки начинается истерика. Волк приподнимает ее с пола и встряхивает за плечи.

- Как здесь оказался Эдвард?

- Пришел... По реке, наверное, потому что его одежда была вся мокрая. Я нашла его рядом с Малышом во дворе. Он еле дышал и все время повторял твое имя, - она испуганно смотрит на волка. - Я ничего ему не сделала... только перетащила в дом, потому что мне на улице страшно ночью... Дома тоже страшно... И папа там лежит... Но на улице страшнее... Вдруг те люди снова вернутся... Я промыла ему раны и перебинтовала. Твой брат сильный - ни разу не вскрикнул, терпел. А потом уснул. Ночью у него поднялась температура. Я все время боялась, что он тоже умрет!..

- Не умрет. Теперь не умрет, - в устах волка это звучит, как клятва.

Тишина. Короткая, страшная, почти мертвая тишина.

- Их надо похоронить, - наконец говорит девочка.

- Их?

- Папу и Малыша, нашу собаку. Он там, во дворе.

Волк кивает. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, он дружил с Борисом. И единственное, что он может сейчас сделать для мертвого друга, - это похоронить его.

Они вырывают во дворе могилу. Неглубокую, потому что земля твердая, как камень. Идет дождь, и непонятно, плачет Лина или же она оставила это право небу. Звук дождя - как прощальное слово, произнесенное над могилой человека и собаки.

Острый слух волка улавливает чей-то болезненный крик. Он бросается к дому. Это кричит Эдвард.

- ... Не надо... пустите... Том, где же ты... Том!

- Тише, Эдди, тише. Я пришел. Ничего сейчас не говори. Не трать силы, ты еще слишком слаб.

Мальчик открывает глаза. В них боль и страх.

- Все погибли, Том... Все-все... Мама, папа, Мэтьюс, Ирэн... Они знали, что это должно случиться... Они специально отправили меня встречать тебя. Чертова твоя охота, Том!

Эдвард всхлипывает, потом снова говорит - быстро, почти неразборчиво.

- Я вернулся... адом горит... дверь подперта бревном... И крики, крики... Я хотел помочь, правда, хотел... ты мне веришь? Мамочка... мама! Люди спустили собак. Оказывается, это страшно, Том, когда на тебя охотятся... Я плохо дрался, Том... Ты никогда не учил меня защищаться от людей...

Волк вытирает его лицо, горячее и мокрое от слез.

- Теперь все будет хорошо, Эдди. Мы найдем свое племя и будем жить с ним. Я позабочусь о тебе, обещаю.

- У меня волчья лихорадка, да?

Том отводит глаза.

- Дурак! Дурак... - мальчик тяжело поднимает руку к перебинтованной груди. - Это ты виноват...

- Я?!

- Где он?

- Кто?

- Талисман!

Лина достает из кармана тонкую серебряную цепочку. Я знаю, что она холодна, как лед. И молодой волк это тоже знает. На секунду мне кажется, что Клык вспыхивает молочно-красным. Предвестник крови. Он всегда приходит с чьей-нибудь смертью.

- Это было на шее твоего брата. Я сняла, чтобы не потерять, и забыла.

- Откуда? - растеряно шепчет Том.

- Мне дал его Мэтьюс, - тихо отвечает Эдвард. - Сказал, что это должно принадлежать тебе, что его принесли специально для тебя... что Клык тебя выбрал... выбрал тебя, и мама умерла... Причина и следствие... ты учил меня всегда искать причину... Значит, ты виноват?.. Ты виноват...

- Нет, Эдди! - возражает Том, понимая, что в какой-то степени брат прав. - Нет, я не хотел! Правда!

Тот не слушает, бормочет, как в лихорадке:

- ...Я дрался и проигрывал... Я попросил помощи у Клыка. Он дал мне Силу в обмен на мое будущее волка... Он спас меня, не знаю, не помню, как, но спас... Я пришел сюда, потому что знал, что ты дружишь с этим человеком, Борисом. Где ты был так долго?..

- Я... я убивал...

- Ты теперь волк?

- Да.

- Я завидую тебе, Том.

- Прости.

- Я умру...

- Нет! Я клянусь, нет!

- Это же лихорадка... ты забыл?

- Я не дам тебе умереть!

- У меня нет Силы... Совсем нет, я чувствую... Меня не возьмут в племя...

- Возьмут, Эдди. Я никогда не оставлю тебя. Ты разве забыл, что мы - одна семья?..

Но мальчик уже спит. И тихонько плачет Лина.

Том молчит, теребя тонкую цепочку. Я почти слышу его мысли. Он зовет богов. Любых, волчьих и человеческих. Всех. Но боги так и не придут...

Тьма и свет. Возвращение...

Бэмби сидел, обхватив себя руками, словно пытался согреться.

- Этот мальчик, Эд, он твой дядя, да?

- Да. Он - отец Лизы.

- А где он сейчас? Он ни разу не приходил к вам в дом.

- Эдвард где-то в городе. Лина говорит, должен скоро вернуться.

- У них были хорошие отношения с твоим отцом?

- Конечно, хорошие, - я в недоумении посмотрел на Бэмби. - Если ты еще не заметил, то моего брата назвали в честь дяди.

- А тот кулон? Клык? Это его ты носишь сейчас? Это память об отце?

Эти слова обожгли мне сердце. В который уже раз я подумал, что ношу на шее убийцу своего отца.

- Это наследство Белого Волка. Говорят, когда старая ведунья на коленях молила бога о спасении племени, он дал ей свой зуб - свои силу и знание. С тех пор у наших волчат левый клык вырастает только в день шестнадцатилетия - как символ Силы, которую мы получаем вместе с ним. И еще говорят, что Клык впитал в себя кровавый рассвет той последней ночи. Он сам выбирает своего хозяина, и это всегда сопровождается чьей-то болью и чьей-то смертью.

- У вас много преданий, - еле слышно заметил Бэмби.

- У нас много бесполезных преданий, - возразил я. - К тому же вторая их половина придумана в оправдание первой. Мы слишком стары, чтобы хранить верность собственному Богу, и слишком искренне верим в вишневое небо, чтобы забыть о нем навсегда. Мы противоречивы и привередливы, как дети. И с нами, как и с нашими преданиями, нелегко иметь дело.

- А ты?

- Что - я?

- Ты веришь в бога?

- Странный вопрос... Верю, конечно. А ты что, нет?

- Вот уж никогда бы не подумал, что ты религиозен, - Бэмби улыбнулся.

Я коснулся Клыка, чувствуя, как он дышит в унисон со мной.

- Белый Волк спас мне жизнь. Я не просто верю в его существование, я

знаю, что он существует. Но это не имеет никакого отношения к религиозности.

Бэмби задумался, потер шрам на щеке, потом переспросил на всякий случай:

- То есть ты хочешь сказать, что собственными глазами видел бога?

- Да.

- Ну и какой он?

Я немного помолчал, вспоминая.

- Высокий... наверное, очень сильный... Я имею в виду физическую силу... Он носит джинсы и белые футболки. И еще - черный рваный плащ. У него белые волосы и зеленые глаза. Он тоскует, как и все мы, - по чужому небу. И знаешь, мне показалось, что он очень устал.

- Такое чувство, что ты описываешь самого себя.

Я засмеялся.

- Нет. Нет, Бэмби, не себя, конечно. С чего ты это взял?

- Больно уж вы похожи...

- Джинсы и футболки - униформа для половины человечества и почти всех волков.

- Я не об этом... Ладно... А когда ты его видел?

- В ту ночь, когда мы умирали с тобой в лесу, помнишь?

- Еще бы не помнить, - Бэмби зябко поежился, потом скептически добавил: - И еще я помню, что у тебя была горячка...

Я невесело усмехнулся.

- Я знал, что ты мне не поверишь. Оно и правильно. Зачем тебе наши боги? Ты и своих-то не признаешь...

- Вообще-то я пытаюсь поверить во все, что ты говоришь, - Бэмби тоже усмехнулся. - Но очень трудно изменить свои представления о реальности. Даже если дал слово... а ваш бог, он какой? Хороший?

Клык затаил дыхание и как-то вдруг сразу похолодел.

Мой бог придумал талисман, убивший моего отца. Мой бог чуть не убил моего друга. Мой бог...

Вместо ответа я лишь мотнул головой. И Бэмби каким-то образом понял, что я не отвечу.

- Что случилось с твоим отцом потом? - помолчав немного, спросил он.

- Потом?.. Потом он долго искал свое племя...

Клык искрился желтым и красным, зло и надменно... и вокруг была только темнота и тишина... Много-много тишины...

- Ты кто такой?

У мужчины, задавшего вопрос, раскосые черные глаза, тонкие губы, острый нос и худое гибкое тело. Он насторожено оглядывает переулок и, кажется, игнорирует парнишку перед собой.

- Меня зовут Том.

- Очень приятно.

В его голосе совсем нет дружелюбия.

- Том Вулф.

- Вулф... - раскосые глаза останавливаются, наконец, на собеседнике. - Вулф... Понятно...

- Что понятно?

- Новости быстро распространяются... Кто-нибудь еще выжил, кроме тебя?

- Только брат.

- Дом сгорел?

- Да.

Мужчина, что-то вспоминая, хмурится.

- Но нам сказали, что все погибли.

- Я был на охоте... Эдварда отправили встречать меня... вместе с Клыком.

- Клык! - в голосе мужчины прорезается надежда. - Клык у тебя?

Том расстегивает рубашку. Талисман спит, и цепочка холодна, как лед.

- Да.

Мужчина протягивает руку, но коснуться Клыка не решается.

- Он выбрал тебя?

- Да.

- Хорошо... Пойдем!

- Куда?

- Пойдем со мной, - настойчиво зовет мужчина. - Тебя будут рады видеть.

- А как же мой брат?

- А что с ним?

- У него волчья лихорадка.

Мужчина поджимает губы.

- Я не хочу, чтобы он умер! - выкрикивает Том, угадывая непроизнесенный ответ.

- Тише! Уже поздно, могут быть неприятности...

- Чего вы прячетесь, словно воры! - снова кричит Том. - Разве вы в чем-то виноваты?

- Замолчи! Пошли, надо разбудить ведунью...

- Как тебя зовут?

Мужчина улыбается. Впервые за все время разговора и, кажется, впервые за долгие месяцы.

- Меня зовут Чен.

Том кивает. Они идут куда-то в темноте. Тихо скрипит калитка... гравий под ногами... Из-за обитой железом двери девичий голос спрашивает испуганно:

- Кто?

- Я, малышка, - отвечает Чен.

- Папа?

- Открывай, не бойся...

Внутри тоже темно. Том оглядывает помещение, принюхивается к запахам чужого дома. Подходит к окну, упирается лбом в холодное стекло и замирает, задумавшись о чем-то.

- Позови маму, - говорит Чен.

Девочка, открывшая дверь, исчезает в соседней комнате.

- Почему так поздно, дорогой?

Том, даже не оборачиваясь, чувствует, что женщина очень устала. Он вдруг понимает, что все эти дни они живут в страхе, сомнениях и ожидании.

- Я привел гостя... - шепчет Чен.

- Гостя?

- Это сын Эрика Вулфа...

- Как? Они же все погибли!

- Не все... У него Клык, Лора! Я сам видел!

- Клык?..

Том нетерпеливо барабанит пальцами по стеклу и говорит, не оборачиваясь:

- Мне нужна ведунья, Чен! Мой брат остался в лесу... с ним девочка, но она мало чем сможет ему помочь. Где ведунья?

- Какая девочка? - испуганно спрашивает женщина.

- Обыкновенная. Дочка моего друга.

- Она - волк?

- Нет, она человек...

- Ты оставил своего брата наедине с человеком? - изумленно рычит Чен. - После всего, что случилось?

- У меня был не такой уж большой выбор, - огрызается Том. - А ей он хотя бы доверяет. Ну же! Чен!

- Разбуди Эльзу, дорогая...

Женщина кивает.

- Здесь есть кто-то еще, - вдруг настораживается Том. - Кто еще в доме, Чен? Кроме твоей семьи?

- Я...

Голос старый, надтреснутый, немного сонный. Том делает шаг в темноту.

- Кто "я"?

- Эльза.

Ведунья кутается в шерстяной платок. Из-под седых бровей на Тома смотрят яркие, очень живые карие глаза.

- Клык, значит, снова выбрал?..

- Выбрал.

- Кто-то умер...

- Мой отец. Вся моя семья. Их сожгли заживо. Мой младший брат болен волчьей лихорадкой. Ты поможешь ему? - Том говорит торопливо, словно боится, что его перебьют.

Эльза, как раньше Чен, протягивает руку к талисману. Только, в отличие от Чена, она совсем не боится. Клык просыпается, загорается изнутри, освещая всю комнату.

- Свет... Почему же ты всегда убиваешь?.. - бормочет Эльза, легонько поглаживая талисман.

- Не надо! - Том отшатывается - Клык обжег ему кожу. - Мне больно. Скажи, Эльза, ты поможешь Эду?

Ведунья опускает руку, качает головой.

- Ты же должен знать, мальчик, что от волчьей лихорадки нет спасения...

- Мой брат отдал Силу Клыку! Я не стану носить его, если Эд умрет! - кричит Том, и талисман полыхает белым, желтым, красным, словно тоже кричит.

- Не ставь условий, мальчик, - советует ведунья. - Клык не подчиняется даже Белому Волку.

- Мне плевать на Белого Волка! Мой брат должен жить!

- Тише... тише...

- Ты поможешь Эду?!

- Я попробую... - Эльза вглядывается в темноту за окном. - Тише, Том, не буди спящую собаку...

- Кого вы боитесь?! - спрашивает волк. - Людей?

- Людей, - кивает Эльза. И Том видит, как сжимается жена Чена. - Они снова начали охоту на ведьм...

- Человека легко убить, - напоминает Том зло.

- Запрет Белого Волка... - нерешительно возражает Чен.

- Я убил человека!

Чен молчит. Наверное, потому что ему нечего сказать.

- Белому Волку неплохо было бы пожить на Земле, чтобы понять разницу между его дурацкими пророчествами-запретами и реальной жизнью, - огрызается Том. - Пойдем, Эльза! О запретах лучше говорить на Совете.

- Подожди, я только соберусь...

- Ты действительно хочешь созвать Совет? - спрашивает Чен, когда Эльза уходит одеваться. - Этого не происходило уже бог знает сколько лет.

- Хочу. Пора возрождать традиции. Люди ведь это делают.

- Что делают?

- Мои родители умерли в огне. Судилище над ведьмами...

Чен кивает.

- Я приду на Совет. Многие придут. Мы устали бояться...

- Я знаю.

Из соседней комнаты выходит худая старая волчица.

- Пойдем, Том, - говорит Эльза. - До Совета еще надо дожить.

Клык успокаивается, дом. Минуту спустя два волка, молодой черный и старый седой, обходя редкие пятна уличных фонарей, направляются в сторону леса.

Тишина... Тишина...

Тишина. Темнота. Свет. Крик. Возвращение.

- Она спасла твоего дядю, - сказал Бэмби. Он уже ничему не удивлялся.

- Да, спасла, - я потер грудь. Она сильно болела в том месте, где Клык касался кожи. - А еще Эльза спасла тебя. Ты и Эд - единственные, сумевшие пережить волчью лихорадку.

- Почему?..

- Ну, наверное, так было угодно Белому Волку.

Бэмби отмахнулся.

- Нет, Ной, я не об этом. Почему от волчьей лихорадки всегда умирают? Что это за болезнь?

Я поежился.

- Я не знаю, как тебе это объяснить. В общем, Сила заканчивается... уходит... совсем.

- И?..

- Волк не может жить без Силы. Это - как перестать дышать. Ты умеешь жить, не дыша?

Бэмби пожал плечами.

- Вот и мы не умеем.

- А ты? Ты ведь тоже умирал... Но твоя Сила осталась, да?

Осталась. Потому что Бэмби отдал мне свою. Наверное, я должен ему это объяснить.

У меня заболело где-то внутри.

- Может, мы не будем сейчас это обсуждать?

Он кивнул.

- Извини.

- Черт! Да не извиняйся ты! Я чувствую себя каким-то чудовищем!

- Но...

- Я просто не хочу обсуждать свою смерть!

- Не злись.

- Я не злюсь. Я... нет, я злюсь... ты прав...

Я шумно втянул носом воздух, потянулся, меняясь. Перепрыгнул через ручей, покатался по земле, сунул морду в воду. Успокоился. Прыгнул обратно.

- М-м... - промычал Бэмби.

- А? А, да! - я снова изменился.

- Что это было?

- Так, разрядка... не обращай внимания.

- Если ты настаиваешь...

Я засмеялся.

- Бэмби, я жив только потому, что ты отдал мне свою Силу.

- Какую силу?

- Такую, какая есть в каждом существе, в человеке или в волке - не важно. Ты дал мне свою жизнь. Я никогда не трону тебя, запомни - я устал тебе это повторять!

- Я помню... - заверил он. - Пока ты не начинаешь показывать мне клыки. А что было дальше? С твоим отцом?

Я вздохнул, потянулся было к Клыку, но потом передумал. В отличие от Бэмби, я прекрасно знал, каким оно было, это "дальше". Я не хотел смотреть на чужую кровь глазами Томаша Вулфа. Для этого мне пока хватало своих собственных глаз.

- Дальше? Мой дядя поправился, и отец созвал Совет. Волки вернулись в лес, отец снял запрет на убийство... Потом был Совет и первый волчий поселок.

- Первый?

- Ну конечно. Мы трижды меняли место жительства. В первом поселке было всего восемнадцать семей. Он находился слишком близко к человеческому жилью. Однажды ранним утром началась охота...

- Что началось?

- Охота на волков. Нам пришлось бросить все и обосновываться на новом месте. Второй поселок почти полностью выгорел в лесном пожаре четыре года назад. Тогда у нас погиб каждый пятый волк. Когда огонь уснул, отец восстановил пострадавшие дома...

- Как?

- С помощью Клыка, конечно... - я пожал плечами. - Неужели ты думаешь, что Белый Волк подарил своим детям никчемную побрякушку? Зубов у нас и своих хватает.

- Магия?

- Может быть. Я не знаю, как это правильно называется на человечьем языке. Мы зовем просто Силой. Она есть в Клыке, она есть в каждом из нас.

- Странно... Неужели люди ничего не заметили?

- Что не заметили?

- Ну-у... Например, что лес сначала выгорел, а потом вдруг вырос заново?

Я растерянно улыбнулся.

- Честно говоря, никогда не задавался таким вопросом. Выходит, что не заметили. Клык на многое способен. Какая разница?

- Интересно... - он протянул руку. - Дай посмотреть поближе.

Клык вспыхнул почти черным, потянул куда-то вниз...

- Нет! - поспешно сказал я, стараясь проигнорировать боль от ожога на груди. Сегодня Клык бесновался так часто, как никогда раньше. - Ты человек... ты ему не нравишься...

- Хорошо-хорошо, - Бэмби отдернул руку. - Горячий... Ваш Клык просто волшебная палочка какая-то...

- Не палочка. И, наверное, даже не талисман, хотя мы его так называем. Клык больше похож на волчье проклятие. Он всегда призывает кровь. Запах крови... знаешь, это как запах погони - душа становится пьяной... На своем первом Совете отец заявил, что убийство человека не есть преступление, а пророчество - всего лишь чья-то глупая выдумка. У него был Клык, а волки так давно мечтали о крови... Его слова приняли за истину. Ощущение всесильности и вседозволенности буквально оглушило нас... Волки отомстили. За смерть семьи Тома, за уничтожение первого поселка... Жестоко отомстили. Они уничтожили целый город. Отец говорил, что, когда дом охвачен огнем, а там, внутри, в огне, кто-то есть живой, то, если закрыть глаза, можно услышать крик ведьмы. Аутодафе. Приговор приведен в исполнение. От чего уходили, к тому и вернулись.

- Целый город... Большой?

- Маленький. Не город даже, а городок... Тысяч тридцать - тридцать пять жителей...

- И все погибли?!

- Нет, не все. Только разве это что-то меняет?

- Давно?

- Двадцать три или двадцать четыре года назад, точно не знаю. Так все началось снова, после нескольких веков затишья.

- А потом? Что было потом?

- Потом было много, очень много крови. Отец убивал, нападал и защищался, и защищал своих. И все это время он собирал волков в лесу. Тех, кто выжил. Он говорил, что вместе с любой бедой справиться легче. Даже если имя этой беде - Человек. Волки избрали его вождем племени, а люди объявили на него охоту. Он забавлялся этим. Где-то в промежутках между человеческими смертями он встретил маму. Ей только исполнилось девятнадцать, она училась в институте и была невероятно красива. Отец увидел ее на улице поздним вечером и понял, что пропал. Понимаешь, волки женятся рано и, как правило, навсегда. "Развод" - слово не из нашего лексикона. Мама бросила институт, родных, привычную жизнь и ушла с отцом в лес, прекрасно зная, кто он на самом деле. Наверное, ты, человек, можешь понять, какой трудный выбор она сделала. Потому что мне, рожденному в лесу, это понять гораздо труднее. Только после моего рождения маму приняли в племя.

- Почему?

- Совет не любит межвидовые браки. Сила может истончиться и в конце концов совсем уйти.

- Но ведь в таком случае вы просто вынуждены будете вступать в браки с близкими родственниками! Кровосмешение - оно, на мой взгляд, гораздо хуже...

- Я сказал, что Совет не любит подобных браков, но не сказал, что запрещает. Сердцу не прикажешь, да и мой отец не первый и, думаю, не последний, кто выбрал себе в спутницы женщину из человеческого рода. Катя родила нормального, здорового ребенка, и для Совета это было важнее, чем ее собственное происхождение. Нас осталось слишком мало, чтобы отказывать в жизни новому волчонку.

Бэмби молчал. Опережая его следующий вопрос, я сказал:

- Может быть, потому, что мама - человек, отец никогда не учил меня ненавидеть людей. Это пришло как-то само собой.

- Но даже женившись на твоей матери, он не перестал убивать...

- Нет, не перестал. От мести трудно отказаться, а ему было за что мстить. Думаю, он знал, как все однажды закончится.

- Ты говоришь об этом так спокойно...

Вновь и вновь рушились стены магазина, вновь и вновь я прикрывал собой беспомощное детское тельце. Стараясь отогнать эти видения, я зажмурился. Дьявол умер. А я никогда не убивал детей.

- Ненависть, настоящая ненависть, выедает все внутри. До последней капли, до последней мысли. Я слишком долго ненавидел. Я пуст. Я ничего не забыл, у меня просто нет сил для чувств.

- Пойдем обратно, - предложил Бэмби. - Холодает...

Я поднял голову. Солнце припекало как никогда.

- Все, больше никаких страшных историй, никаких откровений и легенд. Завтра, если тебе не станет вдруг хуже, мы отправимся к Северному озеру. Вот там-то тебе точно понравится...

Пока мы возвращались домой, Бэмби ни разу ни обо что не споткнулся.

- Ты возьмешь меня в город?

Мы сидели на берегу озера. Лиза болтала ногами в воде, разгоняя мелкую рыбешку и головастиков. Яркое июльское солнце высветило множество веснушек у нее на лице и плечах. Веснушки делали ее очень смешной.

- В город? - переспросил я.

- Не прикидывайся глухим! - порекомендовала сестренка, чувствительно ткнув меня кулачком в бок. - Ты обещал показать мне людей, - она довольно зажмурилась. - Люблю такое солнце... горячее, но не обжигающее... Вода теплая! Искупаемся, Ной?

Не дожидаясь моего ответа, Лиза скинула майку и шорты, разбежалась и нырнула. Я только и успел, что отвернуться раньше, чем она полностью обнажилась.

- Иди сюда, Ной! - крикнула она, выныривая уже на середине озера.

Помедлив пару секунд, я прямо в джинсах вошел в воду. Босые ступни увязли в иле. На плечо вдруг опустилась большущая стрекоза, передохнула и полетела дальше. Я улыбнулся ей и своим мыслям, оттолкнулся и поплыл, разгоняя суетящихся на водной глади жучков-плавунов. Плыть в джинсах, пусть и обрезанных до длины шортов, было очень неудобно, но и раздеваться в присутствии девушки не хотелось.

- Ну и чего ты? - ехидно поинтересовалась Лиза.

- А?

- Приятно тебе бултыхаться в штанах?

- М-м...

- Ной! - Лиза громко рассмеялась. Вода подхватила ее смех, унесла к берегу и дальше, в лес. - Ной! Ты меня стесняешься, что ли?

- Ты еще всему поселку об этом расскажи, - буркнул я и нырнул. Здесь было не глубоко, не больше четырех метров. В зеленой воде в такт течению медленно шевелились водоросли. Я сорвал красно-зеленую веточку, вынырнул и сунул ее в руки Лизе.

- Спасибо, - она воткнула веточку в волосы, перекувыркнулась через спину и вынырнула, отфыркиваясь.

- Ты похожа на русалку в веснушках, - заметил я.

- Это комплимент?

- Не-а...

Лиза обхватила меня за шею, потянула за собой вниз, в мутную зелень. Когда я, наконец, сумел вырваться из ее цепких объятий, она легла на спину и изрекла:

- Уверена, в городе ты был любимчиком всех девчонок...

- Не был, - почему-то с грустью возразил я и, снова нырнув, задержался у самого дна. Пальцы царапнули дно, зачерпывая податливый песок. По шее хлестнул рыбий хвост. Оглушающая тишина внезапно ворвалась в уши. Испугавшись, что она поглотит меня, я что было силы оттолкнулся от дна и рванулся вверх, к солнцу, ветру и моей смешливой кузине.

Лизы рядом не было. Я повертел головой, заставляя себя не поддаваться панике. И оказался прав. Лиза лежала на берегу, широко раскинув руки, и что-то мурлыкала себе под нос. Я выполз следом, упал на траву рядом с сестренкой, стараясь не смотреть в ее сторону, и сказал как можно спокойнее:

- Я тебя потерял.

- Угу, - пробормотала она довольно.

- Почему ты всегда так быстро меняешь решения?

- А почему ты всегда такой зануда?

Я не нашелся, что ответить. Никогда раньше меня не называли занудой.

- Бэмби еще спит, - сообщила Лиза, глядя в небо.

- Зря я его сюда потащил, тяжелый был переход.

- Тяжелый? - презрительно фыркнула Лиза. - С каких это пор семь часов ходьбы стали тяжелым переходом?

- С таких, когда в этом переходе участвует человек. К тому же человек, еще не окончательно оправившийся от волчьей лихорадки.

- Я не подумала об этом, - с раскаянием в голосе произнесла сестра. - Наверное, надо приготовить ему что-нибудь поесть, да?

- Надо, - согласился я. - И не только ему. Я тоже есть хочу. Займешься?

- Займусь. Только чуть позже, ладно? Солнце слишком уж соблазнительное..

Она перевернулась на живот, и я облегченно вздохнул, получив, наконец, возможность смотреть по сторонам.

- Лиза, ты не могла бы больше не купаться голышом?

- Почему? - спросила она.

- Потому что мы уже не дети...

Я почувствовал, что краснею. Хорошо хоть сестренка не смотрела на меня.

- Не буду, - сказала она, помолчав. - Твоему другу это, наверное, тоже не понравится?

Я подумал, что Бэмби-то уж точно это очень даже понравится. Но говорить ей этого не стал.

- У него девушки нет? - неожиданно спросила Лиза.

- Что? - разомлевший под горячим солнцем, я как-то выпустил нить разговора.

- Девушки у него нет? - терпеливо повторила сестра.

- У Бэмби, что ли? - догадался я. - Нет.

- Хорошо... - мечтательно пробормотала Лиза. - Хор-рошо-о...

- Эй-эй! Сестренка! Ты о чем? - насторожился я.

Лиза ничего не ответила. Да и не было нужды. Только слепой бы не увидел, что Бэмби ей нравится. И только дурак бы не понял, чем это все может закончиться. Бэмби я предупредил. А вот предупреждать Лизавету было пустой тратой времени. Потому как моя кузина всегда и на все имела собственное мнение.

- Так ты возьмешь меня в город? - спросила она через пару минут.

- Ну и кто из нас двоих после этого зануда?

- Не увиливай, братец! Ты обещал мне!

- Обещал, - согласился я. - А раз обещал, значит возьму.

- Хорошо... - она потянулась, переворачиваясь на спину. Я закрыл глаза и с угрозой в голосе сказал:

- Оденься! Если Бэмби сейчас проснется и увидит тебя в таком виде, ты не то что в город не пойдешь... ты у меня неделю сидеть не сможешь!

Зашуршала одежда.

- Ты - зануда. Диагноз окончательный и обжалованию не подлежит.

Я проигнорировал ее высказывания. А когда открыл глаза, на Лизе уже снова были шорты и майка.

- Доволен?

- На русалку ты больше не похожа, - ухмыльнулся я. - А вот на лесную ведьму очень даже. Правда, Бэмби?

- У тебя глаза на затылке, что ли? - поинтересовался за моей спиной человек.

Лиза засмеялась.

- Так он же волк! Он тебя по запаху чует... метров за двадцать...

Я тоже засмеялся.

- Ты громко ходишь, громко дышишь и не по-нашему пахнешь, Бэмби. Для того чтобы узнать тебя, глаза на затылке совсем не нужны.

- Угу.

- Не зацикливайся! Лучше иди, искупайся, вода отличная! А Лиза нам пока что-нибудь поесть сообразит.

- Из "чего-нибудь" только заяц и печеная картошка, - объявила Лиза. - Заяц на костре будет немного жестковат... На купание вам минут сорок. Э нет, Ной, ты сперва мне костер разожги! Что я, по-твоему, сама с ним возиться должна?

Бэмби послушно полез в воду, я так же послушно побрел в лес за дровами. В обществе Лизы мы вообще старались вести себя послушно...

Под моими ладонями плясали ласково веселые языки пламени. Лиза поворачивала на вертеле заячью тушку и мурлыкала под нос:

Я не жила в деревне, я - городская песня,

В моем дворе асфальтом закатана сирень,

Я вью гнездо из камня на оголенном месте,

И головною болью я начинаю день...

[5]

Ну и ну... Начинать день с головной боли... Врагу такого счастья не пожелаешь!

Бэмби развалился на траве, подставляя солнцу то правый, то левый бок. Я подбрасывал сушняк в костер, принюхиваясь к аппетитным запахам, и улыбался небу, лесу и своим мыслям.

- Все! - удовлетворенно заявила Лизавета часа через полтора. - Можно начинать жевать.

И мы начали. Картошка, хлеб и помидоры, запеченные на углях, таяли во рту. Заяц, естественно, оказался не просто "немного жестковат", а жестковат по полной программе. Впрочем, нас, оголодавших, это мало беспокоило. Мы рвали мясо зубами, глотали его ароматные куски, стараясь особенно их не разжевывать, и запивали холодной ключевой водой. Мы смеялись друг над другом, рассказывали дурацкие истории и старые легенды. Оказывается, у людей их очень много - гораздо больше, чем у нас.

Потом мы снова лежали на траве, сыто жмурились и мечтали каждый о своем...

- По небесному снегу стая алых волков - январские облака...

[6]

- мягко, нараспев произнесла Лиза. Она вообще часто говорила вот так, "вдруг" и невпопад.

- Что это? - переспросил я.

- Стихи.

Стихи были странными, о чем я ей тут же и заявил.

- Хоку называется... кажется, - неуверенно сказала сестренка. Предположительно, "хоку" должно было извинять их странность.

- Сама написала? - осторожно поинтересовался я. Кто знает, вдруг это - шедевр?

- Нет... Твой отец из города как-то книжку привез... сборник стихов. Ну я и запомнила.

Я не удивился. Наверное, я бы также не удивился, если бы узнал, что мой отец увлекался художественным шитьем. Он был совершенно непредсказуем. Несколько минут мы молчали. Потом, привстав на локте, я посмотрел в сторону Бэмби. Он спокойно спал.

- Почему ты перестала ходить в круг? - спросил я Лизу.

Она ответила не сразу. Честно говоря, я даже подумал, что не получу от нее ответа.

- Понимаешь... Я стала им чужой...

- Тебя обидели? - уточнил я.

- Нет-нет, что ты, - Лиза энергично покачала головой, и мне сразу как-то легче задышалось. - Не подумай ничего такого, Ной! Никаких обид, и никакой мести, ладно?

- Угу... Но я все равно...

Лиза нахмурилась.

- Ты же волк, Ной! Ты Совет прошел! Подумай сам, разве я могу чувствовать себя легко там, где вокруг только волки? Все те, с кем мы в детстве бегали вместе по лесу, стали волками... Ты же понимаешь, Ной? Пока в круге был ты, я еще мирилась с этим... Ты тоже не похож на них, пусть не так, как я, но не похож. К тому же ты был там главным. А когда ты ушел...

Она растерянно замолчала, не зная, что еще добавить к сказанному и невысказанному. Но мне было вполне достаточно ее слов. Я хорошо знал, что такое одиночество в толпе друзей.

Где-то в лесу застучал по стволу дерева дятел.

- С-сволочь, - пробормотала Лиза.

- Кто?

- Тот, кто придумал все это...

Если она говорила о Первом Волке, то тут я был с ней полностью согласен. В свете последних событий, а если конкретнее - в кровавых отсветах Клыка, - он казался мне порядочной сволочью.

- В общем, возьми меня в город, а?

В ее голосе больше не было смешинок, только мольба, мольба о помощи.

- Я же пообещал тебе, Лиза. Сказал - значит, сделаю.

- Мать не отпустит...

- Отпустит...

Она, облегченно вздохнув, вытянулась на траве.

- По небесному снегу стая алых волков... Красиво, правда?

В нестерпимо голубом небе, над самым краешком леса, виднелась луна... вернее, не луна, а так, бледный новорожденный месяц.

- Красиво...

Ночью я лег между Лизой и Бэмби. Сестренка уткнулась носом мне в бок, что-то проворчала по поводу жесткой шерсти и мгновенно уснула. Бэмби, оказавшийся между мной и костром, еще долго ворочался, не решаясь придвинуться ближе ни ко мне, ни к огню. Я улыбался про себя. Бэмби с его вечно запоздалыми страхами был совершенно неподражаем...

Я не спал всю ночь. Это было совсем не обязательно, я знал, что ни один лесной зверь не рискнул бы напасть на нас. И все же уснуть не мог. Звезды светили ровным светом, шуршала накатывающаяся на берег вода, кто-то пел в тишине... Красивый голос. Чужой, холодный, но очень красивый, он звал за собой, но я не мог оставить Лизу и Бэмби, и мне оставалось только слушать...

Мы возвращались домой следующим вечером.

Бэмби и Лиза шли рядом, улыбались друг другу и совсем не обращали на меня внимания. Бэмби перестал каждый раз нервно вздрагивать при виде моих клыков, а Лиза вообще посоветовала не лезть к ней, потому что у меня, видите ли, "вся морда в земле". Я метался по лесу белой тенью, не выпуская их из виду, и думал о двух вещах: о том, как быстро люди адаптируются к новым условиям, и о том, что сделает Эдвард, когда узнает, что его единственная дочь встречается с

человеком. Оставалось только надеяться, что дядя решит задержаться в городе лет на сто...

Кто-то настойчиво потряс меня за плечо.

- Слишком крепко спишь, племянник! Забыл об осторожности? А зря, - произнес над ухом знакомый голос.

- Дядя! - я даже подскочил от неожиданности. Потом радостно бросился ему на шею. - Ты вернулся!

Эдвард Вулф, родной брат моего отца, крепко обнял меня. Он все так же был похож на Тома, и я все так же любил его и восхищался им.

Это я настоял, чтобы моего младшего брата назвали его именем. Однажды, давным-давно, Эдвард стал героем. Я часто думал, смог бы я сам поступить так же, как он? Нет, скорее всего.

- Давненько мы не виделись, - улыбнулся Эдвард, оглядывая меня с головы до ног. - Ты вырос, заматерел... Волк, настоящий волк! Неудивительно, что племя не смогло устоять перед твоим обаянием!

- Да? - глубокомысленно спросил я, стряхивая с себя остатки сна. - А я-то думал, что племя просто не смогло устоять перед Клыком на моей шее.

Дядя махнул рукой.

- Какая разница? Ты цел и невредим - и это главное. А где человек?

- Спит еще, я полагаю... А ты, выходит, уже в курсе?

- Скажем так: это было первое, о чем сообщили мне старейшины. Хорошо, что они заодно не сообщили о том, что Лиза и Бэмби целовались за нашим домом... Впрочем, может, никто, кроме меня, этого не видел?

- Я думал, они это уже переварили...

- Ага, как же! - тихо засмеялся Эдвард. - С твоей матерью и Линой они свыкались больше года, а ты хочешь получить их благословение за полмесяца!

Потом лицо его помрачнело.

- Послушай, я тебя спрошу сейчас кое о чем, только ты не удивляйся, ладно?

Я кивнул, искренне надеясь, что Эдварда интересуют не подробности личной жизни его дочери.

- Твоего друга... как его зовут на самом деле? Ну не Бэмби же, правда?

Я пожал плечами:

- Не все ли равно?

- Ной! - в его голосе зазвучали требовательные нотки. Я снова пожал плечами и раздраженно ответил:

- Денис. Денис Чернышев. Эдвард тяжело вздохнул.

- Точно, это о нем мне Том рассказывал! Я сразу понял... Светлые волосы, шрам на лице...

- Мой отец что, отслеживал всех моих друзей? - поперхнулся я.

- Он знал, как и чем ты живешь... - дядя сказал это так, словно вынужден был отвечать на какую-то глупость. - Чего ты удивляешься? Ты все-таки был ему сыном. Ну что я говорил, Ян? Я ведь был прав!

Я вдруг осознал, что в доме есть еще посторонние. Плохо иметь дело с соплеменниками! Они не хуже тебя самого умеют быть незаметными.

- А я и не спорил с тобой, - хрипло сказал еще один мой ночной гость.

- И чего вам всем не спится? - поинтересовался я. - Бэмби не троянский конь, угрозы для племени не представляет, и вообще, мы скоро уйдем...

- Уйдете, уйдете, - заверил меня обладатель хриплого голоса, подходя ближе. - И раньше, чем ты думаешь...

- Не люблю угроз, - предупредил я.

Ян усмехнулся.

- Ну и племянничек у тебя, Эдвард! Кто его учил так разговаривать со старшими?

- Отец, конечно, - отрезал я.

Эдвард предостерегающе поднял руки:

- Хватит! Не ночь, а сумасшедший дом! Я устал и хочу домой, так что давайте закончим все по-быстрому! Оденься, Ной. Вам с Яном нужно кое-что обсудить. А я пока пошепчусь тут с Катей.

Я, изо всех сил стараясь подавить в себе растущее раздражение, натянул на себя одежду и вышел за Яном в предрассветный лес. Несмотря ни на что, Эдвард оставался мне дядей, и я с детства привык ему доверять.

Мы отошли от дома и уселись на холодную землю. Ян достал пачку сигарет, сказал извиняющимся голосом:

- Дурацкая привычка, знаю, но никак не могу от нее отделаться. Тебе не помешает?

- Нет. И ближе к делу, пожалуйста, - попросил я.

Ян закурил и немного помолчав, спросил:

- Человек, которого ты привел в поселок, сын Артура Чернышева?

- Все мы чьи-то дети. И что из того?

- Жаль, что ты не убил его.

- Кого? Бэмби? - я нахмурился. - Мне кажется, мы это уже обсуждали...

- Не его, нет. Полковника Чернышева...

Я пожал плечами.

- Наверное, он просто не попался мне на глаза. На фоне остального какое значение имеет еще одна жизнь?

- Полковник Чернышев руководил арестом твоего отца, Ной, - Ян вздохнул. - Ты не знал?

Я не знал. На душе стало как-то муторно.

- Племя будет требовать справедливости?

Ян сделал одну затяжку. Потом другую, третью... Заговорил медленно, с натяжкой, словно стесняясь собственных слов.

- Смерть Тома нас сильно напугала. Это был не шок от потери лидера, а именно страх. Вспомнились костры, виселицы и испанский сапог. В воздухе запахло глобальной войной, которой никто никогда не хотел. Удобно было убивать, когда у племени был Клык, а вот когда Клыка не стало...

- Война уже шла тысячу лет, - возразил я. - Независимо от нашего желания.

- О нет! - Ян, покачав головой, стряхнул пепел с сигареты. - Чаще всего мы откупались от людей. Чьей-то смертью или чьей-то жизнью. Костры и ошейники... Люди ведь боролись не с нами, а с оборотнями. Пока мы успешно прикидывались такими же, как все человечество, мы жили вполне приемлемо. Если ты помнишь, Белый Волк запретил убивать.

- Запретил! Да... - бурчал я, вспоминая зов собственной крови. - Волчонок получает право на убийство в шестнадцать лет. Вместе с Силой. Я все время гадал, почему?

Ян ответил не сразу. Долго, с интересом разглядывал белесое облачко дыма, зависшее над нашими головами.

- Это придумали мы.

- Вы? - я давно так не удивлялся. - Зачем?

- Неужели сам не понимаешь? Получив Силу, ты получаешь преимущество перед противником. Волчонок может не справиться с человеком, а вот для волка это вполне реально. Наше племя стремилось выжить любой ценой. Тысячи лет мы прятались, убивали, защищаясь, нападали и снова убивали. Всякое бывало. Кто виноват? Мы? "Конечно же, нет!" - скажет любой волк. Люди? Не-ет, и не они тоже. Мы убивали, нас убивали. Потом появился Том. Его обуревали ненависть и жажда мщения. Он смог объединить нас. А потом его сожгли на костре, и те из волков, которые не пришли в лес сразу, заявили, что только союз с людьми поможет нам выжить. Они пытались приспособиться, и многим это удалось... А мы стали совсем редко выходить в город. И волчат не пускали, тех, для кого ты стал живой легендой... Впрочем, некоторых из волков было трудно удержать. Некоторые из них уходили насовсем. Погибали где-то среди людей... Другие, такие же, как Артем, уходили, убивали и возвращались. Мстили. Или просто охотились. Они ничего не рассказывали на Совете. Да они вообще редко в нем участвовали. Они тоже восхищались тобой, в одночасье простив тебе твою жизнь среди людей. Вы, молодые, умеете быстро меняться, приспосабливаться, как хамелеоны. А вот мы уже разучились. Когда убили Тома, мы испугались. Сам понимаешь: одно дело - когда рвешь горло ты, и совсем другое - если его рвут тебе. Мы думали, что лучше переждать. Человеческая ненависть угаснет, уже так не раз бывало. Люди подыщут себе другую забаву, а нас оставят в покое. Да, мы испугались. Вряд ли кто-то решится сегодня в этом признаться, но так было.

Я слушал, не перебивая. Ян говорил о том, о чем другие предпочитали молчать.

Если всплывет правда об отце твоего друга, волки захотят крови, - Ян отвернулся, избегая встречаться со мной глазами. - Сам понимаешь, риска - никакого, а удовольствия...

- А может не всплыть?

- Не может, - его голос звучал твердо. - Такое не скроешь. Но лучше позже, чем раньше. У тебя будет время, чтобы что-нибудь придумать.

- Вы пытаетесь меня шантажировать?

Ян рассмеялся.

- Ты научился убивать, Ной, но не научился думать. Я тебя не шантажирую. Зачем?

Мне не нравилась его манера вести разговор. Я зло прищурился.

- Я просто хочу предупредить тебя, мальчик - продолжал Ян. - Твоему другу грозит опасность. Одно дело - быть человеком, и совсем другое - быть сыном того, кто виновен в смерти вождя племени. Такое у нас вряд ли простят. Если вы не уйдете сейчас, то рано или поздно тебе придется выбирать между ним и племенем. И я уверен, что ты будешь защищать человека. Не знаю, на чем основана твоя привязанность к нему, но ты имеешь на нее право, потому что каждый сам выбирает свой путь. Я пытаюсь избежать ненужного кровопролития. Потому что знаю, погибнет много волков, прежде чем ты сдашься. Если ты вообще способен сдаться.

Я молчал. Ян переложил сигарету в левую руку, а правой принялся выкапывать в земле маленькую ямку.

- За твоим домом сразу после вашего появления здесь была установлена слежка. Впрочем, имея Клык, ты справишься с любыми проблемами. И все же мой совет: уведи своего друга из леса от греха подальше, а сам возвращайся. Ты нужен здесь.

- Вы так считаете?

- Да, я так считаю.

Я покачал головой.

- Племени нужен не я, а Клык. Извините, но я не собираюсь подстраивать свою жизнь под потребности волков.

Ян затушил окурок, бросил его в ямку, аккуратно заровнял это место и поднялся с земли.

- Тебе придется это сделать, вне зависимости от собственных желаний. Если, конечно, то, что говорил мне Эдвард, - правда... Я даже боюсь представить, куда все это может нас завести...

- А что...

Но Ян исчез среди деревьев раньше, чем я успел задать очередной вопрос.

На кухне за столом в абсолютной тишине сидели мама и дядя. Остальные, похоже, спали.

- Ты сделаешь так, как я сказал, Катя, - внезапно и зло сказал Эдвард.

Она покорно кивнула, смахнула слезу, встала и тут увидела меня.

- Ной!.. Ты напугал меня, сынок.

- Что-то случилось, мама?

- Нет-нет... - она оглянулась на Эдварда. - Ты садись. Есть хочешь?

Я опустился на стул рядом с дядей, налил стакан холодного чая. Мама придвинула блюдо с булочками, погладила меня по голове и вышла из кухни.

- Ян все тебе рассказал?

- Я подозреваю, что нет. Может, ты дополнишь?

Он нахмурился, но, видимо, решил не обращать внимания на мои колкости.

- Твоему другу грозит опасность.

- Это не новость, дядя. Меня, честно говоря, интересует другое.

- Что именно?

- Не знаю.

Глупый разговор. Мы одновременно улыбнулись и потянулись за булочками. На какое-то время воцарилась тишина, показавшаяся мне затишьем перед бурей. Конечно же, я оказался прав.

Вернулась мама и положила передо мной желтый конверт.

- Что это?

Эдвард встал, взял маму за руку и повел к выходу. У дверей он обернулся:

- Это - как раз то, о чем ты у меня спрашивал. Прочти, прежде чем примешь решение.

А потом я остался один.

Начало конца. Боги

...Стало холодно в стране цветов,

Там, где золото дешевле слов.

Из песни

Конверт был старый, потрепанный, без марок и подписей. Раньше он был тщательно заклеен, а потом кем-то вскрыт, небрежно, словно второпях. Открывать конверт не хотелось. Я нервно повертел его в руках, тряхнул. На колени выпало несколько сложенных вдвое листов бумаги. Крупный, ровный почерк, короткие, почти оборванные фразы. Дневник отца - вернее, то, что от него осталось! Я глубоко вздохнул. У меня было ощущение, что ничего хорошего сегодня я уже не узнаю.

Первая страница, как мне казалось, самая страшная. "Время пришло. Жаль уходить. Впрочем, это будет красивый уход. Я видел в Клыке. Огонь очищает. Что ж, пусть будет так. Все возвращается, все. У меня вновь нет дома, нет семьи. Ничего нет, кроме мести. Красивая была песня. Прости меня, Кэт". Ни даты, ни подписи. Я перечитал письмо трижды. Потом еще раз или два. Смысл его как-то не сразу дошел до меня.

Потом я раскрыл вторую страницу. Ту, которая, по логике, должна была быть первой. Просто кто-то, кто читал это, неаккуратно сложил листы...

"...Сегодня - первая ночь июньского полнолуния. Кэт родила дочь. Роды принимала Лина. Она сказала, что девочка похожа на мать. Не знаю, по мне так все новорожденные одинаковые и скорее похожи друг на друга, чем на своих родителей. У девочки красное сморщенное личико и каштановые волосики. Я сразу же придумал ей имя. Эленор, Нора. Я верю, что она будет счастливее меня.

...Случилось что-то. Я не понимаю.

Как я уже писал, Кэт родила дочь, Нору. Только три часа прошло. Я проснулся внезапно с чувством панического страха.

У кроватки моей дочери стояли двое. Мужчина в черном рваном плаще и женщина в белом шелковом платье до пят. Он был сердит. Она держала на руках ребенка. У нее был нежный, невероятно красивый и капризный голос, в котором сквозила печаль. Он говорил раздраженно, словно не в первый раз объясняя урок.

- Мне жаль с ним расставаться.

- Так надо, Динь. Ты ведь знаешь. Мы обещали, помнишь?

- Но этот мальчик такой славный... Я всегда хотела иметь ребенка! В конце концов какое мне дело до чужих богов и чужих миров?!

- Тебе, может, и нет дела, а мне есть! Я привык держать слово! Пожалуйста, Динь! Я слишком долго ждал! Я стар! Я устал, я хочу покоя... А они всегда будут призывать меня... Столько миров, столько жизней... Проклятый небом народ... Хватит! Он заварил эту кашу, пусть сам ее и расхлебывает!

Он склонился над колыбелью, взял мою дочь на руки.

- Ты хотела ребенка, Динь? Вот тебе ребенок.

Провел рукой по личику моей дочки.

- Имя... Имя тебе уже дали... Хорошо, пусть так... Мы будем очень любить тебя, принцесса Нора.

Неожиданно он повернулся ко мне. Его глаза были цвета молодой хвои и изумрудов, украшавших обруч на голове. Сказка. Тот мир, что уже умер. Я все думал об этом, а он говорил мне.

- И ты, Том, ты тоже будешь любить этого мальчика. Его зовут Ноем, не перепутай, ему почему-то нравится это имя. Теперь он - твой сын.

Что я должен был ответить? Я никогда раньше не общался с богами.

- Я буду любить его, Первый Белый Волк. Но... зачем все это? И что скажет моя жена, когда не найдет утром своей дочери? - я с трудом разжал вдруг онемевшие губы.

- О Кэт мы позаботимся. Что же касается остального... Поверь, в этом мальчике - ваше спасение.

- До свидания, малыш, - Динь положила ребенка в кроватку Норы.

Потом они исчезли. Наш бог-дьявол, его женщина и моя дочь.

Я подошел к колыбели, взял на руки мальчика. Смешной. Красивый. Действительно красивый младенец. Короткие очень светлые волосики и зеленые глаза. Он улыбнулся мне.

- Ну, здравствуй, сын Ной...

Он улыбнулся еще шире.

Я смотрю на него. Я не могу ни спать, ни есть. Я все смотрю на него и думаю, что же будет дальше?"

Третья страница, измятая, закапанная воском.

"У меня снова родилась дочь. Катя решила назвать ее Алиной. Жаль, я не узнаю, какой она вырастет. Но я видел, как она родилась. Наверное, я должен сказать Первому Волку спасибо. Нет, не скажу. Не чувствую благодарности. Совсем.

Вчера я встретил его в лесу. Он сказал - время пришло. И еще много чего сказал. Такого, что страшно сейчас повторять. Тогда, шестнадцать лет назад, я почти угадал. Он не Бог, он Дьявол. Ами Подаренный Волком.

Время пришло. Мое или Кати. Мои родители погибли вместе. Ами сказал - я могу выбирать. Смешно! Разве здесь может быть выбор?

То, о чем он мне рассказал, не стало для меня открытием. Кажется, я всегда знал, что так будет. Все эти шестнадцать лет знал. Через восемь дней луна станет полной. Я умру. Ною исполнится шестнадцать. Он получит Клык. Еще целых восемь дней! Как их прожить? Куда потратить такую кучу времени?

Я хочу увидеть его перед смертью. Ами запретил, но я хочу. Может, Ами прав, но я все равно хочу. Я вырастил его. Он мой сын. Мой сын. Мы плохо расстались. Мне жаль. Я знаю, он будет мстить. Пусть. Я не хочу этого, но пусть. Пусть идет своей дорогой. Ами рассчитывает на иное, но он не бог, и не все в его власти. Ной, мальчик, которого я вырастил, проживет собственную жизнь. И я рад этому.

Я все рассказал своему брату. Разговор был долгим и тяжелым. Кажется, он не до конца мне поверил. Впрочем, оно и понятно. Я и сам бы не поверил, если бы оказался на его месте. И еще ему трудно смириться с неизбежностью. Можно подумать, мне легко. Жизнь, оказывается, прекрасная штука. Жаль с ней расставаться.

Впрочем, я все равно поступлю по-своему. Только бы Кэт не плакала долго. Я очень виноват перед ней. Я забрал ее в лес. Я изменил ее судьбу. Но она не сломалась. Сильная. Я люблю ее. На краю это осознаешь особенно..."

Лист оборван.

- Вот так я начал узнавать правду.

- Ной... Ной...

Я медленно положил листы на стол. Попытался подавить дрожь в руках. Получилось не сразу.

Я вышел на крыльцо. Я был не просто зол. Я был в бешенстве.

- Что все это значит, мама? - спросил я громко, гораздо громче, чем говорил обычно.

Мне ответила тишина. Мать... не моя?.. вжимала лицо в колени и молчала. Эдвард закрывал ее собой и тоже молчал.

- Что это значит? - повторил я хрипло, уже понимая, что не дождусь ответа.

- Мы не знаем, Ной, - сказал Эдвард, поворачивая ко мне голову. - Том знал и умер. Мы - не знаем.

- Там написано, что он все тебе рассказал. Что -

всё? Говори! Говори, черт возьми, Эдвард!!

- Он сказал... он сказал, что Первый Белый Волк вернулся. Я не поверил ему. Я не верил, пока ты не пришел в поселок с Клыком на шее.

Меня трясло от злости, от глупой обиды. Я пошел, побежал куда-то... Я снова искал свой дом. Почему-то мне очень не везло в этом. Истинное дитя своего народа!

В поисках дома - снова в обнимку

С ветром в венке из опавших листьев.

[7]

Я очнулся где-то в лесу, растерянный и раздавленный. Хотелось пить. С трудом переставляя лапы, я спустился в неглубокий овраг к ручью. Луна еще не зашла, и я увидел свое отражение в темной воде и испугался: всклоченная грязная шерсть, бешеные глаза, пена, капающая из оскаленной пасти на землю. Волк. Белый Волк?.. Не может быть... не должно...

Вернулась злость. Через минуту я упал на колени, опустил руки в воду, размывая свое отражение и соленые капли слез. Я плакал. Второй раз в жизни. По отцу, которого уже нет, которому я не успел, не смог объяснить, как благодарен за все. По себе, убившему дьявола, спасшему человека, но потерявшему брата. По чему-то... или кому-то, еще мне не известному. Я прятал свои слезы в холодной ключевой воде, но они никак не хотели уходить. За девятнадцать лет их скопилось во мне слишком много...

А потом я внезапно успокоился. Наступившая тишина поразила меня. Мир вокруг продолжал жить своей жизнью. Лесу и его обитателям не было никакого дела до моих переживаний. Что ж, и это правильно.

Я лег на землю, закрыл глаза и постарался расслабиться. У меня получилось, черт побери!

Было еще достаточно темно, и только у сердца, совсем как в прошлый раз, в такт дыханию, пульсировал маленький белый комочек. И с каждым моим вздохом он становился все больше, заполняя собой сознание, пока свет окончательно не вытеснил тьму. А потом из этого света появилась фигура.

- Здравствуй, Ной.

Я открыл глаза.

Рядом со мной на земле сидела прекраснейшая из женщин многих тысяч миров. Стройное, гибкое тело, золотистая кожа и волосы цвета утреннего солнца, золота и роз. Глаза - огромные и синие, как небо в горах. Белый шелк одежды. Динь, Королева леса. Богиня. Моя мать?.. Нет, не она. Не она! Пожалуйста! Пусть это будет не она!

- Здравствуй, Ной, - повторила Динь. Откуда-то из глубины неба ей на плечо вдруг опустился грязный сизый голубь. Одно крыло его было перламутрово-красным. И я вдруг отчетливо увидел этого голубя, бьющегося грудью в сплетение веток огромного дерева... Я видел пылающую воду, я слышал крик мира... Больно... Больно!

- Ной?..

Боль исчезла, словно ее и не было совсем. Я с трудом разжал сведенные судорогой пальцы. Голубь нахохлился, склонил голову набок, посмотрел на меня одним глазом. Я приподнялся и протянул руку, чтобы погладить птицу.

Голубь угрожающе щелкнул клювом и отчетливо произнес:

- Не хватай, не твое.

Я отдернул руку, несколько опешив. Женщина мелодично засмеялась.

- Здравствуйте... королева, - с некоторым запозданием сказал я. - А... а это... что... кто?

Она осторожно провела длинными пальчиками по перьям голубя.

- Не обращай внимания... Он просто хочет посмотреть на тебя.

- А-а-а...

Некоторое время они вместе с голубем разглядывали меня. Ее глаза меняли цвет вслед за мыслями, при этом оставаясь совершенно равнодушными. Глаза голубя не менялись вообще.

- Ну вот, теперь ты знаешь правду, - сказала она, наконец. Голос ее, легкий, как дуновение ветерка, заметно дрожал. Если бы не равнодушие глаз, я бы подумал, что она волнуется.

Много позже я понял, что она просто боялась. Не за меня, за себя. Она очень боялась моего гнева.

- Я не знаю правды. Не считая того, что вы подкинули меня Тому. Я что, ваш сын?

Она улыбнулась. От ее улыбки засветился воздух. Самая красивая из смертных женщин, подумал я. Да, она была смертной когда-то, я знал это точно.

- Ты родилась под вишневым небом, - то ли спросил, то ли констатировал я. - Ты - Динь. Ведунья, ушедшая из племени вместе с Первым Белым Волком. Я прав?

- Нет.

- Нет?

- Я ушла не с Белым Волком. Я ушла с Ами.

- А что, есть разница?

Она сделала движение, словно хотела коснуться меня. Я отстранился.

Тишина, короткая, пугающая. Мне вдруг захотелось, чтобы эта женщина, которую мне, видимо, следовало называть матерью, исчезла. Естественно, что мое желание никого не интересовало.

Потом голубь одобрительно уркнул.

- Все получилось не так, как хотел Ами, - тихо произнесла Динь. - Мне жаль тебя. Я знаю, что не имею права на жалость, что ты уже взрослый и сильный, но мне все равно жаль тебя. Ты хочешь знать правду? Что ж, ты ее узнаешь. Только она не всегда так хороша, как говорят. Она может разочаровать тебя. Не уверена, что ты готов принять ее, чтобы там ни говорил по этому поводу Ами.

"Хуже, чем есть, уже все равно не будет", - подумал я. "Будет", - обещающе прозвучал в моей голове голос королевы. Я вздрогнул от неожиданности. О телепатии до последнего момента я знал только из книг. Неприятное ощущение.

Видимо, она это поняла, потому что снова улыбнулась, но уже как-то виновато, и продолжила вслух:

- Ты и Клык - вы одно целое. Вряд ли ты поверишь мне, но ему поверишь точно. Просто закрой глаза, загляни в себя и все поймешь. Попробуй...

Я послушался. Там, за прикрытыми веками, оказался совсем иной мир, полный красок, мертвых бурь и сумасшедшего покоя. Мир, где у корней огромного дерева, увитого дождем, начиналась и заканчивалась одинокая радуга. Мир, где не было времени. Мир, где вода была горячей праведного пламени. Мир, который был когда-то моим домом. Мир, в котором теперь, чужими стараниями, мне не было места. Я вспомнил его. И еще я вспомнил, как и для чего я родился здесь... Истина была примитивна и потому мучительна, и я тут же отбросил ее от себя.

- Мы не хотели причинить тебе боль. Ты должен был вспомнить все сам, но судьба распорядилась иначе... Теперь ты знаешь.

Истина вернулась. Вместе с реальностью. Теперь я знаю.

- Первый Белый Волк... Я, не Ами?

- Ты. Ами - лишь тот, кто соблазнился Силой. Теперь ты понял, что разница есть?

Я коснулся рукой Клыка. Он дышал вместе со мной, и это означало, что я жив. Когда-то давно Клык принадлежал мне. До тех пор, пока я однажды не подарил его странному беловолосому мальчику по имени Ами, который очень любил лес. Он хотел стать волком. Он стал им. Не просто волком - волчьим дьяволом. А у меня вырос новый зуб.

- Бог.

Крик, хрип, вкус соли на губах. Ослабевшая рука, пытающаяся оттолкнуть волчью тушу. Стекленеющие глаза. Скольких я убил? Я не считал.

- Да, бог.

- Бред. Бред! Бред!! Какой из меня бог?!

- Какой уж есть. Волкам не дано выбирать, как детям не дано выбирать себе родителей.

Я прикусил губу, борясь со слезами собственного бессилия. Богам не пристало плакать.

- Ну почему же... По всему выходит, что иногда выбирают... Том знал об этом? Неужели... - по спине пробежал холодок. - Вы... Вы вынудили его умереть! Вы его убили!

- Не надо так... драматично, Ной, - ее голос звучал ласково. - Да, Ами рассказал ему правду. Мы думали, что после его смерти ты вернешься в племя и получишь Клык. Так же, как получил его когда-то Том. Как получали сотни других волков, через чужую смерть. Ты сам поставил такое условие - Сила в обмен на чью-то жизнь. Не помнишь?

- Нет...

- Ты хотел ограничить стремление к Силе, но лишь раззадорил желание. На моей памяти никто в племени еще не отказался добровольно от обладания Клыком.

- Нет...

- Почему, когда умер волк, которого ты считал отцом, ты не вернулся?

Я не ответил. Она все равно не поняла бы. Растер затекшую шею, спросил устало:

- Зачем вы вытащили меня сюда?

- Ты становишься самим собою, - удовлетворенно заметила Динь. - Это хорошо...

- Ответь, зачем?

Она вздохнула.

- Твои дети должны вернуться домой.

- Мои дети?..

- Волки. Ты придумал нас, и мы поклонялись тебе прежде, чем ты нас бросил и забыл.

- Бросил?

- Так утверждает Ами, - она пожала плечами. - Но я думаю, он ошибается... Ты не бросал... Ты просто ушел... погулять... А потом ушли и волки...

- Ты ищешь мне оправдание? - удивился я.

Королева улыбнулась, искренне, как, наверное, давно уже не улыбалась никому, кроме своего короля.

- Да, ищу. Мне неприятно думать, что ты мог забыть о том, что так любил когда-то, забыть о тех, кому сам дал жизнь... Мне неприятно думать, что тот, кому мы поклонялись многие тысячи лет, оказался обыкновенным самовлюбленным божком, каких, я теперь это хорошо знаю, и так невероятное множество во Вселенной. Я не хочу разочаровываться в тебе.

В ее словах были горечь и надежда. Самое обидное заключалось в том, что я не мог ни обнадежить ее, ни утешить. Я просто не помнил и почти не понимал того, о чем она говорила.

- Я не знаю дороги домой, Динь, - сказал я, отводя глаза.

- Ты вспомнишь, - твердо сказала она. - Ты должен вспомнить. Ты - Бог, ты можешь все. Во всяком случае, Ами в этом уверен. Поэтому ты обязательно вспомнишь. Клык поможет. В конце концов это же твоя вещь. Мы так и не научились толком ею пользоваться.

Я поднял голову, встретился взглядом с самой красивой женщиной в тысячах миров. Синие-синие равнодушные глаза. Подозреваю, это равнодушие оттачивалось тысячелетиями. В сочетании с горечью слов оно выглядело отвратительно.

- Одно утешает - я могу не называть тебя мамой.

Голубь снова уркнул, расправил крылья - сизое и красное - и взмыл ввысь. Динь встала, отряхнула нежную ткань. Шелк игриво заструился вокруг стройных ног. В который раз улыбнулась. Горечь и надежда исчезли, осталось только это жуткое равнодушие.

- Думаю, я в состоянии это пережить. Я воспитала дочь. Теперь я понимаю Ами. Родительские обязанности утомляют.

- Нора?! - спохватился я. - Где она? Дочь Тома?

Синие глаза заискрились нежным светом. Лес на мгновение погрузился во мрак, а когда все кончилось, я понял, что королева исчезла. И еще я понял, что мы никогда с ней больше не увидимся. Не могу сказать, что меня это сильно огорчило.

- Нора найдет тебя, - прошелестело в воздухе. - Она знает, что предназначена тебе. Без тебя она - лишь половинка от себя... Ты всегда был одинок, так что считай это моим подарком...

Идеально круглая поляна, покрытая зеленым ковром травы. В центре - два деревца, склонившиеся друг к другу. Я знал, что найду Катю здесь.

Она сидела, прислонившись спиной к дереву. Мама... Конверт был вскрыт, значит, она читала последнее письмо Тома. Что же она чувствует, продолжая называть меня сыном? И ее дочь. Где она теперь, эта Нора? Нора... Так звали девушку, однажды привидевшуюся мне в парке. У нее были большие глаза и улыбка... мамина улыбка. Как же я, дурак, не понял этого раньше? Они ведь очень похожи - Катя, Нора и даже Алина, хотя у нее отцовский цвет глаз. Том... Отец, который не был мне отцом. Несчастный, изломанный судьбой волк. Я любил его, верил ему, мстил за него. Так что же мне теперь со всем этим делать? И что делать с самим собою?

- Я ждала тебя, - сказала Катя. - Почему-то я была уверена, что ты придешь сюда.

Я опустился перед ней на колени, сминая сочные листья земляники. Заглянул в глаза. В них не было даже намека на слезы. Какое-то время мы молчали.

- Кто ты на самом деле, Ной?

Я никогда не врал ей.

- Первый Белый Волк. Бог. Кажется...

- Бог... Разве так бывает?

- Как - так?

- Разве боги рождаются так... как дети? Разве боги могут болеть и умирать?

Я пожал плечами.

- Я и не рождался... Ты же знаешь. К тому же боги бывают разные. Ваш Иисус тоже родился у смертной женщины.

- Иисус был не богом, а божьим сыном.

- Извини, я не теолог, не вижу большой разницы. Значит, мне повезло больше, чем Иисусу. И, если это хоть как-то утешит тебя, могу добавить, что умирать я не собираюсь. Подозреваю, что это просто невозможно.

- Да... наверное...

- Знаешь, мам, ты не говори ничего... остальным. Еще слишком рано. Хорошо?

- Хорошо, - кивнула она. - Но почему рано?

- Потому что я должен увести волков домой... А я не хочу. Вернее, не могу. Я не знаю, как это делается, и не помню, где находится вишневое небо. Я не уверен, что вообще когда-нибудь вспомню это. Понимаешь?

- Понимаю, - вздохнула Катя. - Что ты будешь делать теперь?

Я немного подумал.

- Наверное, сначала отведу Бэмби в город. Не хочу, чтобы он пострадал. Мало ли что может взбрести Эдди в голову. Потом я убью полковника Чернышева. Потом... потом будет видно.

Катя испуганно схватила меня за плечи.

- Нет, Ной! Ведь этот мальчик - твой друг! Он не простит тебя!

Я осторожно, чтобы не обидеть ее, отодвинулся.

- Бэмби или Артур Чернышев. У меня не очень богатый выбор, не так ли, мама?

- Он не простит тебя, Ной...

Я пожал плечами.

- Ну, так что ж... Я должен ему жизнь. Я верну ее так, как смогу. А дальше - небо рассудит. Я пришел сюда за другим, мама. Я пришел, чтобы сказать: я люблю тебя. Ты, Алина, Эдди - вы моя семья. Ничто на свете не заставит меня думать и чувствовать иначе. Ты веришь мне?

Она кивнула, улыбнулась.

- Верю.

Я тоже улыбнулся, потом глубоко вздохнул:

- В следующий раз я вернусь в лес вместе с твоей дочерью, мама. Обещаю.

- Спасибо, сынок, - вот теперь она, кажется, собиралась расплакаться.

Конец. Аутодафе

Моей звезде не суждено

Тепла, как нам...

Б. Гребенщиков

Я бегу, падаю, поднимаюсь и снова бегу. И время бежит вместе со мной, обгоняет меня, не давая ни мгновения передышки. Я снова опаздываю.

Огонь на площади. Огонь под моими ногами. Запахи - крови и горящего мяса. Желтое бешеное солнце. Луна, седая от горя. Сизый голубь с огромными крыльями. Незнакомец в рваном плаще. Белые волосы выбились из-под капюшона. Ами. Тот, кто соблазнился Силой. Дьявол.

Том умер. Костер догорел.

- Проснись, Ной! Проснись же!

- ... Это сон. Только сон.

- Ты мучаешь себя сам, Ной Первый Волк. Посмотри, ты обжег ноги... Огонь можно погасить.

- Сон. Только сон...

Конец. Перекресток

В слезах, в смерти, в огне ищи...

Шарль де Костер

- Ух ты!

Я не любил город, когда пришел в него впервые. Четыре года и почти целую жизнь спустя, после смерти и воскрешения, потерь и разочарований, я все так же не смог полюбить его. К сожалению, присутствие в нашей компании моей кузины Лизаветы лишило меня возможности высказать вслух все то, что я думал по этому поводу.

- Ух ты, - сказала Лиза, когда мы вышли на берег реки.

Я взял ее с собой частично потому, что однажды неосторожно пообещал это сделать, частично потому, что понимал: она все равно отправится в город. И ее отец тоже это понимал - зов крови, что ни говори, - сильная штука, не зря в племени не любили смешанных браков. И лучше Эдварду было отпустить дочь со мной, чем без меня. Я хотя бы смогу ее оберегать.

- Ух ты, - сказала сестренка, вглядываясь в далекие очертания массивных строений. Бэмби гордо выпятил грудь, радуясь произведенному впечатлению.

Я пожал плечами. Я не видел ничего такого, чем стоило бы восхищаться.

- А как будем перебираться на тот берег? - спросила Лиза.

- Вплавь.

- Вплавь? - поперхнулся Бэмби.

- У меня что, дикция нарушена? Я невнятно выражаюсь?

- Но...

- Бэмби, ты что, плавать не умеешь? К тому же сейчас лето, река обмелела. Ее можно и вброд перейти.

Человек растерянно посмотрел в сторону лениво текущей воды.

- Умею.

- Тогда в чем проблема?

- А как же Лиза?

Моя сестра громко рассмеялась. Не долго думая, она скинула обувь, стянула с себя майку и джинсы, запихнула все в рюкзачок и пошлепала по мелководью.

- Она хорошо плавает, - с некоторым запозданием пояснил я.

- Я помню, - сказал Бэмби, с трудом отрывая взгляд от ее загорелой фигуры.

Мы спохватились только тогда, когда Лиза добрела до середины реки.

- Ух ты, - прошептала она, запрокидывая голову, чтобы лучше разглядеть золотые купола. - Что это?

- Церковь, - сказал я, поеживаясь. Я до сих пор помнил, как кричали колокола, заставляя меня умирать.

- Если хочешь, мы можем зайти внутрь, - предложил Бэмби. - Там красиво.

- Хочу! А ты, Ной?

- Нет уж, увольте. Я подожду вас здесь, на углу.

Они вернулись довольно скоро, на ходу что-то возбужденно обсуждая.

- Ной! - кинулась ко мне Лиза. - Представляешь, оказывается, мы можем здесь обвенчаться, и наш брак будет считаться действительным! Даже в поселке!

Сказать, что я удивился, значит не сказать ничего.

- Ч-что?!

Бэмби дружески похлопал меня по плечу.

- Ты ведь сам говорил мне об этом, Ной. Вот мы и породнимся!

- Я... я... шутил...

- Ну а я - нет.

- Лиза! Лиза, что скажет твой отец?! Он ведь убьет меня!

Лиза похлопала меня по другому плечу.

- Не преувеличивай, братишка. И не переживай раньше времени. Еще ничего не решено.

Предполагалось, видимо, что это должно было меня утешить. Я не утешился. То, что я услышал, настолько поразило меня, что раздражение к городу и людям отошло куда-то на третий план.

В нашей квартире почти ничего не изменилось. Кроме, пожалуй, того, что Андрей и Марат в ней больше не жили - они ушли служить в армию. Кис был прав, считая, что они не смогут заботиться о Крохе.

Малыша тоже не было. Бэмби не удивился, сказал, что он всегда такой - приходит и уходит, когда захочет. Его право, конечно, но эта привычка, приобретенная явно в мое отсутствие, не очень мне понравилась.

- Кроха не похож на нас, - коротко заметил Бэмби. Уж это-то я знал хорошо.

Лиза отправилась прямиком на кухню. Женщины, как кошки, всегда точно определяют ее месторасположение. По запаху, наверное.

- Давайте там, переодевайтесь, умывайтесь, а я пока что-нибудь поесть соображу, - крикнула она, начиная греметь кастрюльками.

Мы с Бэмби переглянулись.

- Интересно, когда моя мать говорила, что Лиза нам пригодится в городе, она подразумевала ее кулинарные способности? - задумчиво спросил я.

Бэмби хмыкнул.

- Чур, я первый в ванную.

За столом мы болтали ни о чем. Лиза составляла программу завоевания города, без конца теребя Бэмби вопросами, глупыми и не очень. Он отвечал, вначале довольно бодро, а потом все медленнее и апатичней. В какой-то момент я отключился от разговора, задумавшись о своем. А потом вдруг увидел, что за окном уже ночь.

- А не пойти ли нам спать, ребятки? - поинтересовался я, перебивая Лизу.

- Яне хочу, - категорично заявила моя драгоценная сестренка. Я кивнул в сторону Бэмби.

- Ты, может, и нет. А вот он хочет точно. Не забывай, в отличие от тебя, он не настолько физически вынослив.

Бэмби попытался возмутиться, но я жестом велел ему замолчать.

- Не спорь. Когда я говорил, что Лиза - человек, я, кажется, пояснял, что ее рефлексы и мускулы развиты лучше, чем у других людей. Поверь, Бэмби, сегодня ты еще не в форме, чтобы соревноваться с ней в выносливости.

Я решил не добавлять, что он, вероятнее всего, никогда не сможет с ней в этом соревноваться.

Лиза, поняв, что спорить со мной бесполезно, отправилась домывать посуду.

- Будешь спать в комнате Киса, - немного подумав, распорядился я. - Там большая удобная кровать. Я тебе сейчас постелю. А мы с Бэмби ляжем в нашей комнате.

Все эти разговоры о церкви, венчании и прочем напомнили мне, что я отвечаю за Лизу перед ее родителями. Похоже, мои спутники тоже об этом вспомнили, потому что я не услышал ни одного недовольного слова в свой адрес.

По поводу усталости я, конечно, оказался прав. Бэмби уснул сразу и спал долго и крепко. А на следующий день, проснувшись, задал всего один вопрос. Вопрос, требующий очень длинного ответа.

- Будь другом, объясни, какого черта мы сбежали из твоего дома?

Я объяснил. Я говорил тихо и медленно, переживая заново каждое сказанное мною слово - о костре, о Томаше Вулфе, о Совете и кровной мести, о Клыке и своем долге жизни перед человеком. Я не сказал только о своем "божественном" происхождении. Впрочем, даже с учетом этого, не помню, чтобы я с кем-нибудь был столь откровенен.

Бэмби долго молчал. И в конце концов сказал совсем не то, что я ожидал.

- Что касается моего отца, то это для меня не новость.

Я нахмурился.

- Поподробнее, пожалуйста.

- Пожалуйста... О том, как схватили Томаша Вулфа, писали во всех газетах. В том числе и в той, которую я показывал тебе. Помнишь? Я думал, ты прочел текст под фотографией...

- Та-ак...

Текста я не читал. Мне было не до того.

Бэмби вздохнул и продолжил:

- Честно говоря, я все время ждал, когда появится известие о его смерти. Я думал, ты его самым первым убьешь.

Я оторвался от созерцания голубой стены и криво усмехнулся.

- Хочешь сказать, ты надеялся на то, что я избавлю тебя от отца?

- Что за чушь!

- Я всего лишь повторяю твои слова.

- Я же не настолько его ненавижу!

- Тогда почему ты не попытался остановить меня?

- И как бы я, по-твоему, смог это сделать?

- Сообщить в полицию, например.

- Но ты же мой друг, неужели непонятно?!

- Нет, отчего же...

Я снова уставился на стену. Чем-то она меня привлекала.

- Ты странный, Бэмби. Если бы мне пришлось выбирать между отцом и другом, я выбрал бы отца.

- Легко говорить, когда знаешь, что выбирать не придется, - заметил человек.

Я вспомнил костер и людей на площади. И еще вспомнил то, чего не сказал Бэмби - что Том Вулф не был мне отцом. Хотя, еще позавчера я об этом и сам не догадывался.

- Нет, не легко.

- Лиза мне рассказала, как ты защищал меня перед своим племенем.

- У Лизы слишком длинный язык.

- Мы говорим не о Лизе. Кого ты выбирал тогда, на этом вашем Совете, Ной?

- Это другое.

- Разве?

- Ты что, пытаешься заставить меня пожалеть о сделанном?

Мы замолчали. Надолго. Потом Бэмби снова сказал то, чего я совсем не ждал услышать:

- Ты, когда уходил, сказал, что не дашь повториться истории с Кисом. Я думал, что ты пощадил моего отца из-за меня.

Я не нашелся, что ответить. На костре вместе с Томашем Вулфом сгорели все мои обещания.

- Ч-черт...

- Ты злишься на меня?

Я встал, подошел к окну, ткнулся лбом в холодное стекло.

- У меня был не очень большой выбор, Бэмби. Или идти в поселок, или ждать, пока ты умрешь от лихорадки. Я не умею ее лечить, и Клык здесь не помощник, скорее наоборот. Честно говоря, этого не умеет никто, я ведь тебе уже говорил это, помнишь? Да, я злюсь, но не на тебя. Я злюсь на себя и на своих соплеменников. Виновен он и дети его до четвертого колена - это про нас. Волков погубит кровная месть...

Отвернувшись от окна и посмотрев на Бэмби, я прочел тревогу и страх в его глазах.

- Тебе не надо меня бояться, Бэмби.

- Это рефлекторно... Вообще-то я не боюсь. Поздно уже начинать бояться...

- Это верно, - усмехнулся я. - И моего племени бояться тоже не следует. Пока я жив, никто тебя не тронет, а жить я собираюсь долго. Уверен, что смогу убедить их всех, даже своего братца, не устраивать вендетту. Крови и так уже пролито слишком много - и волчьей, и человечьей...

- Как? - спросил Бэмби. - Ты... ты убьешь моего отца?

- Нет, - честно солгал я.

Он вздохнул.

- Мне кажется, ты говоришь неправду...

Я засмеялся.

- Ну, приятель, у тебя есть только одна возможность проверить это - ждать. И ни одного шанса спасти своего отца, если ты не веришь мне. Можешь сообщить в полицию, но я - не Том Вулф, и всех армий этого мира не хватит, чтобы остановить меня.

Бэмби принялся заправлять постель. Сказал тихо, через плечо:

- Я не собираюсь никуда ничего сообщать... Просто... Я же знаю, ты убивал не только из мести...

- Да.

- Что ты чувствовал, Ной?

Меня начинал раздражать этот разговор.

- Ты ждешь честного ответа?

- Да.

- Ты должен понимать, что любой мой даже самый честный ответ все равно будет честным не до конца.

Бэмби обернулся, потирая шрам на щеке.

- Да...

- Удовлетворение. Я чувствовал удовлетворение. И не строй из себя моралиста! Ты ведь не отказывался от еды, которую покупали на мои деньги!

- Да... И еще я вскрывал трупы убитых тобой людей и зашивал раны тех, кто выжил.

- А что, были выжившие? - пробормотал я озабоченно. - Плохо работал...

Бэмби передернулся от этих слов.

- Скажи, ты хоть раз смотрел в глаза своей жертве?

Я разозлился.

- Да, смотрел! Там, на площади, где сожгли моего отца! И в лесу, где на него охотились люди, я тоже смотрел! О! Вы большие придумщики по части пыток и наказаний... Знаешь, что такое "ошейник оборотня"? А жидкий свинец в горло? Публичные казни... Огонь... Черт! Черт! - я ударил кулаком по столу. Он переломился надвое, и книги с грохотом полетели на пол. - Зачем ты спрашиваешь, Бэмби!? Я думал, ты понял, а ты... Если рассчитываешь увидеть, как я в отчаянии бьюсь головой о стену, то я тебя огорчу. Покаяния не будет!

- Кто бы сомневался! - усмехнулся Бэмби. Он тоже злился, только вот я не видел причин для его злости.

Я напрягся, пытаясь остановить трансформацию, и почувствовал бешеную пульсацию Клыка. Ему передалась моя злость. Бэмби испуганно отступил на шаг назад.

- Прекрати, Ной! - в комнату вбежала Лиза. Наверное, она проснулась от шума. - Не смей его трогать!

Я и не собирался.

- Все нормально, Лиза. Все нормально. Иди на кухню, поставь чайник.

Она не послушалась. Встала между нами, готовая броситься на защиту человека. Моя сестренка сделала свой выбор, и я понял это раньше, чем она.

Через минуту все пришло в норму. Дьявол умер, и я мог почти легко контролировать свои эмоции. Я улыбнулся. Вернее, попытался улыбнуться.

- Не надо меня провоцировать, проверяя прочность моих обещаний, Бэмби. Я не нарушу слова. А теперь лучше ты мне скажи: если я так плох, то зачем ты две недели вытаскивал меня с того света? Сдал бы сразу властям, и дело с концом.

Он устало опустился на кровать, запустил пальцы в короткий ежик волос.

- Наверное, по той же причине, по которой ты готов был драться за меня со своим братом. Извини, Ной. Я тупею...

Я сел рядом.

- Я не убил ни одного ребенка, Бэмби... Дети могут стать другими... еще могут. Я оставил им этот шанс. Надеюсь, они правильно им распорядятся.

И еще я надеялся, что Бэмби никогда не узнает, кто убил его отца.

- Ты действительно собирался сделать это?

- Ты сомневаешься?..

- Перестань, я не люблю, когда ты так смотришь...

- Как?

- Жестко. Нет-нет, не отворачивайся, Ной! Лучше посмотри на меня, как когда-то смотрел на белую кошку... Помнишь?

Не знаю, что привело меня на тот пустырь. До сих пор не знаю.

Трава вымахала по пояс, скрывая замусоренную землю и обожженные доски, которые когда-то были старым деревянным домом. Моим домом. Я присел на одну из них, вдохнул горячий воздух. Взметнулся в памяти огонь. Звук ломающихся шейных позвонков. Лицо Лео - удивлено-мертвое. Запах кошки. Она грела меня по ночам, то ли из жалости, то ли еще почему. Я давно забыл о ней и вспомнил только сейчас, когда на мгновение вернулся в свое прошлое, в свое одиночество, в свою тоску.

- Мур-р-р...

Кошка была большой и белой. Шерсть пушистая, взлохмаченная, глаза синие-синие, как у Динь, но другие - теплые. Она потерлась о мои ноги, мурлыкая ласково и немного сонно.

Я сполз с бревна на землю, затаив дыхание, боясь, что это - мираж, бред, сон.

Кошка вытянулась вдоль моего тела. Шерсть сменилась белой майкой, шортами и загорелой кожей. Блестящие каштановые волосы почти полностью скрыли лицо, позволяя лишь догадываться, улыбается она или сердится. И запах ромашки, терпкий, чужой и родной одновременно.

Я вздрогнул. Чувство, рожденное этой девочкой, не поддавалось контролю. Оно было сильнее, чем ненависть, чем жажда крови. Сильнее и страшнее любой боли.

- Ной... какое же все-таки странное имя дал тебе отец... - прошептала она, осторожно проводя пальцами по моей щеке. - Ты будешь возрождать человечество?

- Это не Том... - сказал я, вспомнив, что выбрал это имя раньше, чем родилось вишневое небо. - Не Том... я сам...

- Хорошо, - легко согласилась она. - Не Том, так не Том... Так ты будешь возрождать человечество?

- Не буду, пожалуй, - ответил я, внезапно осознавая свою уязвимость перед ней. - Ограничимся волками.

- Хорошо, - снова согласилась она. Не видя ее лица, я знал, что она улыбнулась.

- Спасибо, что не дала мне замерзнуть...

- Ты был одинок, - в ее голосе было много, очень много сожаления. - Как сегодня. Как всегда. Я пыталась тебе помочь. Я ошиблась. Мне не под силу бороться с твоим одиночеством.

Мне тоже.

- Не уходи больше, Нора, не уходи. Останься со мной.

Я не знал, что однажды буду просить ее о чем-то... Я ведь совсем не умею просить.

- Нет, не сейчас. Сейчас я не могу.

Ее сожаление превратилось в вину.

- Почему?

- Твоя смерть ушла, но осталась чужая. Ты все еще ищешь ее. И значит, время наше не пришло.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь.

- Поймешь, Ной, обязательно поймешь, и тогда я вернусь...

Кошка чуть потянулась, царапнув меня когтем по плечу, и исчезла.

Остались лишь клочок белой шерсти на рубашке и щемящее чувство нежной тоски в сердце. И бесконечная пустота.

- Ты - самая чудесная из всех кошек на свете...

- Здравствуй, Федор!

- Ной?

Он сидел за столиком открытого летнего кафе.

- Какими судьбами?

Официант поставил на стол две порции шашлыка. Волк насмешливо кивнул:

- Присоединишься?

- Спасибо, охотно.

Я был голоден. Вести серьезные разговоры на пустой желудок было неудобно...

Мясо таяло во рту. Я запивал его холодной минералкой, вслушивался в шум улицы и улыбался без причины.

- Я знаю, как погиб Томаш Вулф, - сказал Федор сочувственно. Желание улыбаться у меня сразу пропало. - Мы слышали...

Я промолчал.

- Ну давай, Ной, говори, что там у тебя? - спросил он, когда понял, что ответа от меня не дождется.

- Я ищу твоих сыновей, - сообщил я.

- Зачем? - подозрительно поинтересовался Федор. - Ты хочешь пригласить их в лес?

Я пожал плечами. Приглашать мне никуда никого не придется. Они придут сами, по доброй воле или без нее, но придут, потому что ни один волк не сможет сопротивляться Зову Леса. Так что они придут. Когда настанет час. Не сегодня.

- Нет, не хочу. Помнится, они играли в ролевые игры?..

Федор поморщился. Надо отдать ему должное, он не одобрял этого увлечения.

- Угу... было дело... А что?

- Мне нужен ошейник оборотня, - признался я.

- Что-что?

- Ошейник оборотня. Знаешь, такие штуки делали в Средневековье... Похожи на собачьи ошейники, только шипами вовнутрь...

- Я прекрасно знаю, как выглядит ошейник оборотня! - рыкнул Федор. - Я не живу в лесу, но все еще волк, между прочим!

У меня на сей счет было собственное мнение, но я не собирался пускаться в пустые споры.

- В общем, пригласи меня к себе в гости, - предложил я. - Я переговорю с ребятами и отчалю.

Федор задумался. Как будто у него был выбор!

- Ладно, Ной. Следующее воскресенье тебе подойдет?

- Мне подойдет сегодня.

Федор скривился, словно надкусил лимон.

- Почему-то мне совсем не хочется ссориться с тобой из-за какого-то дурацкого ошейника, - заметил он вслух.

Я проглотил последний кусок шашлыка.

- И не надо. Хорошее мясо, Федор... только вот свежая оленина гораздо вкуснее...

- М-м...

- Брось, - я ухмыльнулся. - Ты же все-таки волк! Неужели ты никогда не чувствовал себя здесь загнанным в клетку?

- Нет, - покачал головой Федор. - Мне хорошо в городе, что бы ты об этом ни думал. Я хочу жить, а жить в этом мире можно только среди людей, неужели ты не понимаешь? Эх, Ной! Ведь однажды человек все равно придет и в ваш уголок леса... Я не хочу ждать смерти, предпочитаю приспосабливаться. Кстати, мои сыновья со своей сумасшедшей компанией уехали отдохнуть на реку. Вернуться собирались дней через пять, так что... Или жди, или езжай туда сам, я дам координаты.

Ждать я не мог, да и не хотел.

Слева был лес, справа - река. На песчаном берегу стояли палатки и горел костер. У костра сидели люди в каких-то нелепых одеждах. Их разговоры и песни были слышны почти на километр вокруг. Если бы волки хотели поохотиться, лучшего времени и места для этого и придумать было нельзя.

Я спустился по пологому склону к огню. Гитара замолчала, и я почувствовал на себе тяжесть любопытных взглядов.

- О! Ной! Вот это да! Здорово! - Глеб энергично потряс мне руку. - Ребята, это Ной!

- Привет, - сказали мне вразнобой десяток голосов.

- Привет.

Солнце уже давно село. В красноватых отблесках пламени пестрые шелковые одежды сидящих вокруг костра людей выглядели очень романтично и совершенно неуместно. Особенно если учесть близость леса. Впрочем, волки редко сюда заходят, так что сыновья Федора выбрали вполне удачное место для пикника или как это там у них называется?..

Не могу сказать, что я растерялся от их внешнего вида. В конце концов ведь я знал, кого именно искал здесь. Нет, не растерялся. Просто немного удивился... Впрочем, а что еще я должен был ожидать от людей, искренне верящих в существование эльфов, гномов и троллей?

- Каким ветром тебя сюда занесло, Ной? - менее приветливо, чем его брат, но все же в меру вежливо поинтересовался Борис. Я поскреб ухо.

- Мимо шел.

- Ничего себе мимо, - хмыкнул какой-то парень. Я подумал вдруг, что если я-то ожидал увидеть костер на берегу реки, то вот народ у костра гостей не ожидал совсем. Вероятно, мое появление здесь посреди ночи кажется им не менее странным, чем мне - их неудобные одежды.

- Ну-ну... - сказал все тот же парень. Я прищурился, запоминая лицо, потом упер взгляд в Бориса. Он смотрел в сторону леса, пытаясь увидеть за деревьями чужие желтые глаза. Естественно, там никого не было. Я же говорю, волки редко заходят сюда.

- Давай к нам, Ной! - крикнули справа. Я кивнул, усаживаясь на землю. Протянул руки к огню, с наслаждением окунаясь в его тепло. Их костер чем-то напоминал наш круг. Вот только ни Глеб, ни Борис этого не знали. Они ни разу не были на нашей поляне. Наверное, они и в лесу-то по-настоящему ни разу не были.

Снова зазвенела гитара. Песня оказалась длинной и очень мелодичной. Я думал о матери. Что будет с ней, когда волки уйдут?

- Очень эффектное появление! - пробасил над ухом Борис. - Шерсть с футболки мог бы и отряхнуть!

- Все равно темно... Знаешь, там еще где-то репей в волосах запутался... Глеб, вытащи, а?.. Пожалуйста!.. Спасибо... От твоего брата помощи дождаться - как от Ами!

- Чего это ты пришел, Ной? - не унимался Борис.

- Значит надо, раз пришел... Не торопи, я сам все скажу...

- Здесь же никто раньше не охотился...

- Здесь и сейчас никто не охотится... Не бойся, все твои друзья в целости и сохранности вернутся домой...

- Очень надеюсь...

Гитара шла по кругу. Следующую песню пела какая-то девушка в костюме амазонки. У нее была красивая фигура и низкий, бархатный голос.

- Ной!

- Борь, не будь занудой! Дай музыку послушать!

- С каких это пор ты в ролевики ударился?

Мы разговаривали полушепотом, время от времени хлопая очередному певцу.

- Никуда я не ударился! Ты лучше вот что мне скажи: как ты, волк, можешь всерьез увлекаться какими-то дурацкими эльфами?

- О, Эру, а ты чем предлагаешь увлекаться?

Как богу, пусть и с частичной амнезией, но все же Богу, слышать восклицания в адрес какого-то Эру мне было крайне неприятно.

- Борис, неужели отец не рассказывал вам о вишневом небе и Первом Белом Волке? В конце концов у нас ведь есть свои боги!

- Здесь меня зовут Илионом! Будь любезен запомнить...

- Да мне все равно, как тебя зовут! Хоть Крокодилом! А кстати, ты у нас кто, Глебушка?

- Корвин...

- Корвин... Ну-ну...

Я читал эту книгу.

- Ты пойми, Ной, вишневое небо - это очень далеко и неправда...

- Угу! А эльфы, значит, рядом?

- Дались тебе эти эльфы!

- А что, разве Илион - не эльфийское имя?

- Х-р-р...

- Ну что ты, Илиончик! Волчья шкура сейчас, здесь, среди кучи людей, будет совсем не кстати...

- Вишневое небо - дурацкая выдумка стариков! Мы просто заменили одну сказку на другую! Тебе жалко, что ли, Ной?!

Мы и раньше спорили по этому поводу. Только вот тогда мы были волчатами, а сейчас они стали волками, выбравшими город, а я - богом, собирающимся их из этого города забрать. Подозреваю, когда придет час, они не скажут мне спасибо.

- Вишневое небо - не выдумка! И хватит оглядываться на лес, Илион! Я же сказал, наши здесь не охотятся!

Последние мои слова прозвучали довольно громко.

- Охотятся? Кто? - спросил очередной певец, глуша струны.

- Никто, - отрезал я и выразительно посмотрел на братьев. Борис отвернулся, пробормотав себе под нос что-то нецензурное. Глеб только передернул плечами. Парень снова заиграл и снова резко оборвал сам себя:

- А вишневое небо? Это что такое?

- Дурацкая сказка, - бросил Борис.

- Ну... не дурацкая, - робко возразил Глеб. - Просто очень старая...

- Расскажите! - попросил парень, отставляя гитару в сторону.

Борис закатил глаза, Глеб растерянно посмотрел на меня. Я ухмыльнулся, понимая вдруг, что этой сказки они не помнили. Или не знали. Вот что бывает, когда волк растет вне леса...

- Может, не надо? - спросил с надеждой в голосе Борис.

- Надо! - твердо, хором сказали люди. Кто-то подкинул дров в костер, и пламя метнулось вверх с новой силой. - Ной, ты поешь?

- Нет!

Мы сказали это втроем. И втроем засмеялись.

- Потрясающее единение душ... - заметил парень. - А раз не поешь, значит, с тебя - история.

- Ну если только так... - Борис с ехидством повернулся ко мне. - Давай, Ной!

Я закрыл глаза, вспоминая мир, который, если верить Динь, я однажды сам придумал.

- Давно это было... Давно и не здесь... Там, где небо вишневое, а звезды размером с ладонь... В одной маленькой деревушке на окраине Леса жили-были муж с женой. И не было у них детей...

Я говорил, а ребята молчали. И молчали костер и река... А когда я закончил, Глеб тяжело вздохнул, обрывая какие-то свои мысли.

- Наверное, тебе стоило рассказать нам ее раньше, Ной...

- Лучше поздно, чем никогда, Глеб.

- Красивая сказка, - заметил парень, протягивая руку к гитаре. - Только грустная...

Борис улыбнулся одними глазами. Зрачки его вытянулись в тонкие щелочки. Я чувствовал, как в волке кипела Сила. Ему хотелось бегать по лесу, выискивая горло своей жертвы, а потом, насытившись погоней, кувыркаться в траве и выть, выть, выть на сырную луну...

- Если совладаешь со страхом, то завоюешь лес... Ты думаешь, мы испугались, да?

- Да, - честно сказал я.

- Может быть, так... а может быть, и нет...

Я коротко кивнул. Я не хотел сейчас обсуждать эту проблему. В конце концов у них еще будет время, чтобы бороться со страхом, время чтобы побеждать и чтобы праздновать победу. Там, под вишневым небом у них будет целая жизнь...

Кажется, я начинал привыкать к мысли о том, что волки уйдут с Земли.

Снова заиграла гитара. Люди пели о любви и смерти, о дорогах, королях и шутах. Я слушал музыку, думал о матери и шепотом объяснял братьям, что мне позарез требуется ошейник оборотня...

- Все понимаю, приятель, вот только одного понять не могу, чего это тебе так приспичило?

Глеб был прав. При соответствующем желании и соответствующих же возможностях в городе можно найти все, что душе угодно. Спасибо ребятам, я нашел человека, способного изготовить ошейник оборотня.

- Ну-у...

К такому вопросу я оказался не готов. Не могу же я заявить, что собираюсь пытать человека? Или могу? Они тут все такие странные...

- Как, говоришь тебя зовут?

- М-м... Ной.

Вообще-то, мы уже знакомились. Моего собеседника звали Макс. Странный парень, чуть старше меня, с длинными засаленными волосами, длинным же острым носом и жесткими светлыми глазами. Когда я назвал свое имя первый раз, Макс только сощурился. Потом переспросил. Потом, уже по ходу разговора, спрашивал еще дважды. На страдающего склерозом он совсем не походил, так что оставалось только предположить, что парень мне не поверил. Интересно, почему?

- Давай уже определимся, - как можно вежливее предложил я. - Ты возьмешься за заказ или мне поискать кого другого?

Макс насмешливо ухмыльнулся.

- Не заводись, приятель! Я тут тебя послушал и решил, затевается какая-то игра и, должно быть, интересная, если к ней всяческие причиндалы инквизиторские готовят. Народ оружие точит, а я и знать ничего не знаю... Обидно... А искать другого мастера глупо, потому как, приятель, в нашей дыре другого нету, и ты это знать должен, и не фига меня запугивать!

Ребята говорили о Максе как о классном мастере по изготовлению средневекового оружия, но на первый взгляд он производил впечатление человека тихопомешанного. Его дом представлял собой нечто среднее между музеем, складом и мастерской. Оружие, кольчуги, украшения, железный лом, иконы... За двадцать минут разговора с ним я раза четыре пожалел о том, что пришел, и еще раз десять - что вообще затеял всю эту игру. Надо было просто перегрызть шею Артуру Чернышеву и забыть о его существовании. Но очень уж хотелось примерить на человеческую шею ошейник оборотня, такой, каким тысячу лет назад сковывали несчастных, не способных защитить себя. Я собирался оставить ошейник на трупе, объяснить людям, за что они умирают. А орудия пыток для оборотней - совершенно однозначно! - должны быть изготовлены руками человека. Вот поэтому-то мне и нужен был Макс, живой и невредимый. И вот поэтому-то в ответ на его издевки, расспросы я только ухмылялся, подавляя желание выпустить клыки.

- Искать я никого не буду, - кивнул я. - Игра? Да, игра планируется. Но не здесь. Захочешь узнать подробности, позвони Илиону.

- Илиону? - задумчиво пробормотал Макс. - Ладно, все одно некогда мне щас... Насчет твоего заказа... забеги через пару недель.

- Пара недель? - Борис предупреждал меня, что Макс большой любитель потянуть время. - Ты что, меч-кладенец делать собираешься?

Макс ухмыльнулся.

- Черт с тобой! Лады, десять дней, и ошейник твой. Я даже за скорость цену набавлять не стану.

- Большое спасибо, - насмешливо поблагодарил я. - Шесть дней меня вполне устроят.

- Мне что, кроме как этой дурацкой побрякушкой, и заняться нечем, по-твоему? - возмутился Макс.

Я предпочел проигнорировать вопрос.

- Шесть дней. Плачу двойную цену.

Он тяжело вздохнул.

- Уболтал.

- Аванс нужен?

- Нет, - Макс мотнул головой. - Получу аванс - забью на всю работу, так что проваливай! Через шесть дней меняю твой ошейник на мои деньги.

У меня вдруг резко заболели мышцы шеи.

- Это

не мой

ошейник, - сдерживая рычание, выдавил я. Но Макс уже что-то увлеченно рисовал на листе бумаги и не слушал меня. Я ушел, не прощаясь.

Мы встретились снова через шесть дней. Дверь была открыта, и мне это понравилось. Как любой нормальный волк, я не любил запертых помещений.

Макс, забрав волосы в хвост, через лупу разглядывал гравировку на клинке какого-то меча. На мое появление он не прореагировал.

- Та-ак... так-так-так... кто же это у нас такой умный?..

- Макс, - позвал я негромко.

- Да, Ной! Открыто, заходи!

- Я уже...

- Хорошо... хорошо... Я специально дверь не запер... Не мешай, лады? Мне тут, понимаешь, такую штуку подкинули... Красота!.. Вот, смотри!..

- Макс, давай я заберу свой заказ и пойду, а?

На улице был чудесный летний вечер, небо дышало звездами, и я был настроен совершенно миролюбиво.

- А! Да вон он! - Макс мотнул головой куда-то в сторону окна. Я подошел ближе. Ошейник лежал на подоконнике. Острые клепки шипами вовнутрь, закрепленные на жесткой кожаной ленте, блестели серебром.

- Благородный металл, - заметил Макс, взвешивая меч на ладони. - Не жалко тебе было, а? Для игры и обычного железа бы хватило.

- Не жалко, - сказал я. Засунул ошейник в карман, на подоконник положил пачку денег. - Здесь больше, чем мы договаривались. Спасибо, Макс, ты классно сработал.

- Не за что, - Макс ухмыльнулся. Поднял голову, столкнулся со мной глазами. - Нету ведь никакой игры, да, Ной? Я звонил Илиону...

Черт, ну что мне стоило предупредить ребят?

- Нет.

- Жалко, хотя... Ну да ладно! - Макс рубанул мечом воздух. - Надеюсь только, что ты, мой загадочный приятель, не подставишь меня с каким-нибудь уголовно наказуемым делом...

А вот об этом-то я как раз и не подумал... Интересно, сколько полиции понадобится времени, чтобы вычислить единственного в городе мастера по изготовлению таких вот штучек? У меня-то, конечно, неприятностей не будет, а вот Бэмби, Крохе и Лизе здесь еще жить...

- Постараюсь, Макс, - сказал я.

- Да уж постарайся, Ной.

М-м-м... Странное дело, но я впервые в жизни задумался о последствиях убийства. И по всему выходило, что я потратил кучу денег и времени на то, чему, скорее всего, так и не найду применения.

Чертыхнувшись про себя, я ушел. А что еще мне оставалось делать?

Кроха вернулся домой следующим вечером. Взъерошенный, настороженный и серьезный, он ничуть не изменился за прошедшее время, разве что подрос немного, а в глазах появилось что-то совсем недетское.

Я боялся этой встречи. Я не знал, чего ждать от этого мальчика, которого когда-то я любил как брата, а потом бросил ради своего отца. Думаю, он тоже боялся.

Я жарил рыбу. Он вошел на кухню почти неслышно, закрыл за собой дверь и тихо сказал:

- Ты здесь, я не ошибся.

Я закрыл сознание от чужого непрошеного вторжения. Не то, чтобы оно уже произошло. Так, на всякий случай. Я не хотел, чтобы он увидел мои чувства.

- Здравствуй, Кроха, - сказал я, откладывая нож и вытирая руки.

- Здравствуй, Ной, - он улыбнулся и внезапно обнял меня. - Не думал, что мы еще встретимся.

- Мир тесен, малыш.

- Я рад тебя видеть. Я боялся, что вы с Бэмби умрете там, в лесу.

Он говорил правду, я это чувствовал.

- Денис спас меня.

- Денис...

Кроха и впрямь был очень взрослым. Не по годам взрослым. Он понял то, чего я не сказал.

- Вкусно пахнет... Тебе помочь?

- Нарежь хлеба и вскипяти чайник, - я принялся выкладывать на раскаленную сковороду кусочки рыбы.

- Не знаю, за что Денис не любит своего отца, да это и не мое дело, но все-таки хорошо, что ты его не убил.

На самом деле это было плохо. Но ни Кроха, ни Бэмби этого, к счастью, не понимали.

- Время покажет...

- Ты ведь не убил его? - уточнил Кроха.

- Не убил.

Мы немного помолчали, потом он нерешительно попросил:

- Ты расскажешь, что с вами было?

- Расскажу, малыш. Чуть-чуть позже, ладно?

Мы уже пили чай, когда пришли из кино Лиза и Бэмби.

- Привет, - Бэмби широко заулыбался, увидев Кроху, протянул ему руку. - Привет, малыш!

- Привет, - Кроха пожал руку, тоже улыбнулся, скупой, но теплой улыбкой.

- Есть будете? - громко спросил я. Лиза все еще возилась в ванной.

- Будем, а как же! - крикнула она. - Я сейчас!

- Можешь не торопиться, - сказал я. - Твоя посуда от тебя никуда не убежит.

- А я даже не предполагала, братец, что ты готовить умеешь! - Лиза сделала вид, что не услышала моей последней фразы.

Ребята засмеялись.

- Помню, однажды, Ной, ты предложил мне сырую ворону! - сквозь смех выговорил Кроха.

Бэмби сунул в микроволновку тарелки с рыбой, достал чистые чашки и вилки, нарезал хлеба. Я понимал, что это он не для себя старается. Сам бы он прекрасно поел из сковородки, как бывало раньше, а хлеб просто поломал бы руками. Просто Бэмби нравилось ухаживать за Лизой. А мне нравилось, что ему это нравилось. Как старший брат, я ревностно охранял интересы сестренки.

Кроха приволок из своей комнаты гитару и принялся ее настраивать.

- Какое пренебрежительное отношение к моему инструменту, Бэмби, - ворчливо добавил он через минуту. - Неужели так трудно стереть с него пыль?

- Но ведь это же твой инструмент, - резонно заметил тот.

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как Кроха ругался с нами, если кто-нибудь ненароком задевал его гитару.

- Всем привет, - сказала Лиза, заглядывая на кухню. - Это мальчишник или я могу присоединиться?

- Можешь, - кивнул я. - Садись, мы вас не дождались, поели уже. Знакомься, Лиза. Это - Кроха, наш с Бэмби друг и фактический хозяин квартиры.

Кроха кивнул. Ему было чуть больше четырнадцати, и девушки пока интересовали его постольку поскольку. А может, и нет, я не успел выяснить. Лиза заулыбалась, усаживаясь на свое место. У нее был богатый опыт общения с подростками. Эдди, например, никогда не был большим подарком.

Еще минут через пять зазвучала музыка, грустная, как осенний дождь. У Крохи был звонкий, еще не сломавшийся мальчишеский голос. И слова песни были хороши, только я почему-то задыхался, слушая их. Словно я снова умирал там, в ночной прохладе летнего леса...

Всю жизнь я только то и знал,

Что дрался, бился, фехтовал.

Везде, куда ни брошу взгляд,

Луг смят, двор выжжен, срублен сад,

Вместо лесов - лесоповалы...

- Браво! - воскликнула Лиза, захлопав в ладоши, когда Кроха замолчал. - Какая замечательная песня! Правда, Денис?

- Правда, - согласился Бэмби.

Я встал. Мне не хватало воздуха. Кроха вопросительно поднял брови.

- Пойду... прогуляюсь.

- Наверное, я выбрал не ту песню, - задумчиво сказал Кроха, приглушив струны. Я покачал головой:

- Просто вся моя жизнь - это чужая песня...

- Ной!?

- Нет-нет, Бэмби... все хороню... все нормально, поверь...

Всю жизнь я только то и знал...

- А с небосклона бесшумным дожем падали звезды...

- Куда ты ходил?

- Я... я слушал колокола...

Когда я вернулся. Лиза уже спала, благополучно свалив мытье посуды на Бэмби. Надо сказать, ему мало шел фартук. Кроха, удобно устроившийся возле окна на табуретке, подбадривал друга какими-то нецензурными частушками.

- Ты обещал мне кое-что рассказать, Ной, - напомнил Кроха в перерыве между куплетами.

Бэмби нарезал тонкие пластинки сыра, достал из шкафчика бутылку вина, разлил по дешевым стаканам темно-вишневую жидкость. Засмеявшись, я повел носом. Потом заменил вино у себя в стакане молоком.

- Белый Волк не пьет.

Они не поняли моего смеха, но приняли молоко как должное.

- Ты обещал, Ной, - проворчал Кроха.

Желтая луна и небо цвета вишни. Цвета моего мира. Цвета сыра и одуванчиков, вина и запекшейся крови.

Всю жизнь я только то и знал...

- Я любил своего отца, малыш. Любил очень сильно...

Я говорил в ту ночь о многом. О том, что они уже знали и о чем еще даже не догадывались. Мне не нужна была их помощь. Просто я хотел произнести вслух то, о чем до сих пор боялся думать.

- Бог... - повторил Бэмби в какой-то раз.

- Бог.

- Знаешь, это самое странное, что я когда-либо слышал.

- Знаю.

- Я думал, боги добрые...

- Боги бывают разными. Мне все больше попадались пресыщенные, скучающие и равнодушные. Это страшней любого зла.

- А ты? Какой ты?

- Каким был - не помню. Еще не помню. Память вернется постепенно, не сейчас. Я не хочу сейчас. Я не готов к этому. А каким стану... кто знает? А ты, похоже, не удивлен, малыш?

- Я - нет. Я знал это с самого начала. Раньше, чем ты сам узнал.

Я не нашелся, что ответить. Бэмби тоже. Мы только удивленно переглянулись.

- Ты будешь искать Нору? - спросил Кроха.

Я подумал о белой кошке.

- Нет, малыш.

- Почему? Ты не хочешь ее видеть?

- Хочу. Но я знаю, что она придет сама. Она обещала. Как только я перестану искать смерть.

- Что это значит?

- Бог его знает, - я махнул рукой, и сам рассмеялся нелепости фразы. - Я - не знаю.

Кроха покачал головой.

- А что потом?

- Потом все закончится. Для меня и для моего народа.

Он нахмурился, услышав невольную горечь в моем голосе.

- Что значит закончится?

Я вспомнил слова Динь.

- Мы уйдем. То есть они, волки, уйдут. С Земли. Этой планете нужен мир, а моим волкам - покой.

- Но разве ты хочешь уходить?

Я долго молчал, прежде чем ответить.

- Нет, не хочу. Но как бы напыщенно это не прозвучало, я еще не принадлежу себе. Мои желания - это всего лишь мои желания. Меня запихнули в это тело специально для того, чтобы дать волкам возможность вернуться домой. Предопределенность раздражает.

- Неужели ничего нельзя изменить?

- Не знаю... Скорее всего, нет.

- Но ведь ты - бог!

- Боги не имеют власти над прошлым, малыш, иначе мы каждый раз возвращались бы в него, чтобы исправить совершенное, и жизнь замерла бы на одном месте... Боги не имеют власти над будущим... И еще... Даже боги не всегда имеют возможность выбора. Так что...

Волна безысходности накрыла нас и растаяла, как предрассветный туман...

- Жалко, что ты не увидишь ребят, - внезапно сказал Кроха. - Они вернутся из армии только через четырнадцать месяцев.

Я вопросительно посмотрел на Бэмби.

- Марат с Андреем сейчас где-то на севере. Прислали за полгода только одно письмо, и то без обратного адреса, - пояснил он. - Умники! Станут крутыми мужиками...

- Выходит, Кис был прав, - вздохнул я. - Он мне однажды сказал, что эти двое не смогут заботиться о Крохе...

- Ну-у... - Бэмби пожал плечами. - Они вообще-то хотели... просто Марат вляпался в одну неприятную историю... Странно, что именно Марат, а не Андрейка... Вот ему и пришлось выбирать - армия или тюрьма... или чего похуже... А Андрей за ним пошел. Ты же знаешь, они всегда были не разлей вода.

- Да...

Стало как-то неуютно и горько. Я смотрел в белое озеро в своем стакане и вспоминал Киса. Мы могли бы стать друзьями. Если бы он выжил... Если бы...

- Ты мог спасти его, Ной, - сказал Кроха без укора или обиды. Просто так сказал, констатируя факт.

- Не мог, - возразил я, не пытаясь оправдаться. - От судьбы не уйти, я уже говорил... Кису судьбой была смерть, и он все равно умер бы - в ту ночь или двумя ночами позже, но все равно бы умер.

- Нет, мог, - упрямо повторил Кроха. - Может, ты и прав, может, судьбу не изменить, и что на роду написано, то и будет. Рано или поздно. Может, ты прав, но у Киса была бы еще одна ночь. Или две... или больше... Но разве нельзя не попытаться?.. Ты понимаешь, о чем я говорю, Ной?

Я понимал. Я был молодым, совсем молодым еще богом, и тоже думал тогда, что один день - это лучше, чем ни одного. Я пытался бороться - не за жизнь и смерть, у меня не было такой необходимости. Я боролся за то, что любил, за черные сумасшедшие глаза, за огонь в пещере с золотистыми сводами, за счастье, такое, каким я понимал его тогда. Я выиграл один день и проиграл целую битву. Я больше никогда не любил так, быть может, оттого, что мне некого было так любить. И потом я еще часто спорил с судьбой, я ведь говорил уже, что был молод... Однажды я признал, что судьба сильнее любого бога. Распределение сил произведено, и не мне пытаться изменить сущее.

- Мне жаль Киса, малыш, поверь.

- Я верю.

- Ты серьезен не по годам, малыш.

- Помнится, ты был таким же, когда мы встретились. Это недостаток?

- Не знаю. Волчата взрослеют рано, так что меня этим не удивишь. Но я предпочел бы видеть перед собой ребенка...

- Я родился таким. Так же, как ты - родился волком.

- Я никогда не спрашивал тебя о твоем прошлом, малыш... Расскажи мне сейчас, если хочешь.

Он пожал плечами.

- Нечего рассказывать, Ной. Своего отца я никогда не видел. Мама говорила, что он был необыкновенным человеком. Может быть и так. А может, и нет. Может, мама просто не хотела, чтобы я думал о нем плохо. Она очень меня любила. После ее гибели Кис забрал меня к себе. Он знал, что я умею читать чужие мысли. И еще я вижу... как бы это объяснить... сущность вещей и людей. От этого у меня постоянно болит голова. Кис пытался помочь. Он нашел какой-то наркотик, который усыплял боль. Когда Кис умер, мне пришлось научиться обходиться без него.

В голосе Крохи звучала горечь, которой я не понял.

- Когда мы встретились в первый раз, я сразу увидел в тебе оборотня, - говорил между тем Кроха. - Оборотня и бога. Это было такое странное сочетание, что я чуть не усомнился в себе. Но ты защитил меня. И привел домой. Я решил, что это - знак. Что ты мне... нам... поможешь. Ты же бог! Я не знал... ну, что ты не знаешь, кто ты такой на самом деле. Я просил Киса за тебя. Я не сказал ему, кто ты, потому что думал, что он все равно не поверит. Кто бы в это поверил?.. Я попросил Киса, и он позвал тебя к нам жить. Да только все зря. Ты пришел, а Кис все равно умер...

- Он догадался сам, - сказал я. - Может быть, не обо всем, но о чем-то догадался точно.

Кроха кивнул, глотнул вина и снова кивнул.

- Наверное... А Бэмби вот не догадался. Правда, почему-то поверил мне на слово. Почему, а?

Бэмби улыбнулся краешком губ.

- Поверил, и все. Впрочем, ты ведь упомянул только об оборотнях, а это было вполне понятно.

- Извини... Но у меня язык не поворачивался выговорить остальное...

Я хмыкнул, открыл новый пакет молока. И мы говорили, говорили... мы молчали... смеялись...

А потом, когда ребята разошлись по комнатам, предпочтя мое общество уютной подушке, я отпустил на волю свой разум. Я закрыл глаза и постарался среди бесконечного множества чужих воспоминаний о мирах, где когда-то обитали волки, найти путь к тому единственному, что был их настоящей родиной.

...И не было ничего важнее этого чувства невероятного покоя и счастья, захватившего меня - путника, вернувшегося домой. Я ступал по мягкой изумрудной траве, вдыхал запахи Леса и плакал, и смеялся, не понимая, когда же кончается моя радость и начинается боль. Я чувствовал, как где-то умирала и рождалась жизнь, и каждый раз мне казалось, что я каким-то образом причастен к этому. Я видел, как наступающий рассвет медленно стирал с неправдоподобно высокого неба капли звезд. Я был здесь хозяином. И мне нравилось ощущать ласково-осторожные прикосновения этого мира к моей душе...

Я нашел его, мир, в котором небо ночью цвета спелой вишни, а луна похожа на сыр. Где воздух пьян, а Лес дарит ни с чем несравнимую жажду жизни. Мир, который был их домом когда-то. Мир, который должен принять их вновь. Должен. Они слишком долго шли домой.

Уж лучше бы я искал его сотни лет.

Хотя... в каком-то смысле так и было.

- Я звал тебя, потому что мне казалось, что ты где-то рядом, но ты не пришла.

- Я не могла. Это твой сон, твой дом, но не мой. Он не принял меня. Ты же знаешь...

- Да, теперь знаю.

Я очнулся на диване. Дико болела голова. Открыл глаза и испугался.

- Испугался?

- Пришло время решений.

Память вклинилась обжигающей вспышкой между первым и вторым ударами, и это оказалось еще одной потерей в моей и без того невеселой жизни. Человек упал на пол, заливая линолеум кровью, а я смотрел на него и думал о превратностях судьбы. Потом я закрыл дверь, схватил мужчину подмышки и перетащил на диван...

Первое решение...

Я искал смерти - чужой, разумеется, и...

...Он долго приходил в себя.

- Здравствуйте, полковник.

- Кто... вы... что... - прохрипел он. Попытался подняться и тут же упал обратно на диван. Дернулся, кривясь от боли. Шипы, вонзающиеся в горло, вряд ли могут производить приятное впечатление.

Со второй попытки ему удалось сесть. Связанные за спиной руки нисколько не облегчали задачи. Я с интересом наблюдал за его неуклюжими рывками.

- Кто... вы... что... происходит...

Да, кажется, это было сто лет назад. Как жаль, что я не убил его сразу... Теперь уже нельзя.

Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания.

- Меня зовут Ной.

- Ной... я... должен... знать вас?

- О! Я на это не рассчитываю! У людей такая короткая память...

- Но... я... знаю?..

- Однажды, года четыре назад, я вытащил вас из горящего дома.

А еще я, кажется, взял его куртку.

- Да-да, я помню...

Он попытался повернуть голову и снова скривился от боли.

- Я бы порекомендовал вам не дергаться, - заметил я. - Ошейник затянут не очень туго, но все же при неудачном движении может проткнуть горло.

- Ошейник?.. Вы собираетесь... пытать меня?.. Что вам надо?.. Сведений? Денег?.. У меня есть... не очень много...

- Нет, спасибо, я как-нибудь обойдусь.

Он осторожно вдохнул, видимо, мечтая, чтобы его шея стала хоть на миллиметр тоньше.

- Тогда... зачем это?

- Хочу, чтобы вы примерили на себя то, что с таким успехом предлагали другим.

- Я... не понимаю...

- Ошейник оборотня. Орудие возмездия, с помощью которого в Средневековье пытали ликантропов. Помните, совсем недавно вы надели такой на моего отца? Прежде чем отправили его на костер? Каких моральных высот достигло общество в ваше исключительно цивилизованное время!..

- Вашего отца?

- Томаш Вулф был моим отцом.

В глазах полковника промелькнуло понимание.

- Так ты - оборотень?!

- Нет, - и это было чистейшей правдой. - Оборотни и чудовища живут среди людей.

- Наверное... ты жалеешь, что не убил меня тогда...

Мы находились не на светском рауте, и мне ни к чему было врать.

- Жалею.

- Но почему же не убил?

Я пожал плечами.

- Я был болен. Сил не хватило.

- Ты... убьешь меня... теперь?

- Я убиваю быстро.

- И на том спасибо.

Он не понял меня. Я всего лишь пытался объяснить, что если бы хотел убить его, то убил бы сразу.

- Томаш Вулф поступал иначе, - добавил он через несколько секунд. Я замер. Человек еще немного помолчал, а потом заговорил, и говорил долго, сознавая, что пока он говорит, он дышит.

Я узнал то, о чем раньше только догадывался. То, что, наверное, было написано в дневнике Тома Вулфа. То, что он уничтожил, прежде чем уйти в огонь.

Я узнал, что отец любил человеческую кровь. И еще... о том, что он... убивал долго. Мама, боже, как же ты жила!.. Ведь ты все видела... Или нет? Или - не хотела видеть?

- ...И всегда рядом с телом...

- ... Клочок волчьей шерсти... чтобы мы знали, чьих рук это дело...

И еще я узнал о том, что такое одержимость. Человеческая одержимость. Одержимость охотника. Когда одна-единственная мысль захватывает сознание, подчиняя его себе, своим желаниям и потребностям, когда семья становится бременем, и забываешь об обязательствах, данных кому-то, и все остальное, кроме запаха затравленного зверя, уже не имеет значения... Знакомое чувство...

- ... А потом внезапно останавливаешься. Я - один... жена умерла, сын отказался от меня... я - один, и я привык к этому...

Они охотятся на нас, волков. Мы охотимся на них, на людей. Я охочусь на людей. Я так же одержим. И так же одинок. Каждый из нас одинок. И иначе не бывает.

И еще... еще я узнал о том, как погиб отец...

- Он позвонил мне домой... он не оставил мне выбора... Все оказалось неправдоподобно просто... уж не знаю, почему, но он попался на мою нехитрую приманку... Я видел его только один раз, до начала процесса... Кто же знал, что мы не довезем его до суда?

Костер.

- Костер... Это не мы. Суд Линча. Знаешь, что это такое?

Моя мать учила меня человеческой истории.

- Машину, в которой перевозили оборотня, остановили в трех кварталах от тюрьмы. Мы не смогли отбить его у толпы. Да, наверное, не очень-то и хотели. В самом деле, не стрелять же в людей, мечтающих восстановить справедливость?..

В самом деле...

Да, я узнал... Я бы предпочел умереть в неведении, но, к сожалению, мне не грозили ни неведение, ни смерть.

- Теперь ты убьешь меня?

Его голос был почти спокоен, хотя я слышал, как растягиваются жилы на руках в бессмысленном стремлении человека разорвать веревку. Страх... Мои пальцы непроизвольно начали трансформироваться. Страх перед неизвестным, перед пауками и желтым волчьим взглядом. Думаю, мой отец не доставил им удовольствия посмотреть, как мы меняем форму.

- Да?

Я не мог убить его. Я ненавидел каждое его слово, но не мог убить его. Нельзя забирать обратно то, что сам когда-то подарил. А я однажды подарил ему жизнь. Кто бы мог тогда предположить?.. Вот дьявол!

Проснулся Клык. Он подсказал мне решение. Что ж, путь будет так.

Усилием воли я возвратил себе прежнюю форму. Мышцы ныли от пережитых перемен. Приблизился к человеку. В его глазах явственно читался ужас. Я облизнулся, тряхнул головой. Нет, убивать нельзя.

- Да?

- Вы это уже спрашивали.

Я провел руками вдоль чужого лица, забирая свет. Человек дернулся в испуге и тут же вскрикнул - тонкие иглы ошейника мгновенно впились в шею.

Клык вспыхнул ярко и погас. Кожей я чувствовал его тепло. Когда все закончится, Клык снова станет холодным.

Потом я подошел к двери, повернул ключ в замке.

- Я не убью вас, полковник. Говорят, иногда жизнь становится страшнее смерти. Я хочу посмотреть, правда ли это.

Я ушел. Ушел быстро, боясь поддаться соблазну крови.

Бэмби повесил трубку телефона, тяжело опустился на стул.

- Это из больницы... Мой отец ослеп, Ной, - сказал он хрипло и жалобно.

Я знал. Прошло два дня, и сегодня утром Клык стал холодным.

- Ты расстроен? - спросил я.

- Н-незнаю... наверное... да...

Он был расстроен.

Как я мог объяснить ему, что всего лишь хотел спасти его жизнь?

- Подожди, возможно, это временно... - сказал я, зная, что это - навсегда. - Что тебе сказал врач?

- Что я должен... должен приехать... приехать забрать отца... Он сам просил... Там Анна, мамина сестра... Может, не надо ехать?.. Мне ехать, Ной?

- Ехать, Бэмби.

Я сказал ему то, что он хотел услышать.

Врачи так и не смогли выявить причину внезапной слепоты Артура Чернышева. "Как будто батарейки сели..." А ведь так оно и было.

- Артур Чернышев? Ной! Он же... он... ты что, не знаешь!?

Это кричала Лиза. Оказывается, были на земле еще люди, которые узнавали о родственных связях моего друга позже меня. Это немного утешало.

- Почему ты не сказал?! Ты что, не знаешь...

Бэмби уехал в больницу к отцу. А я имел неосторожность все рассказать Лизе.

- Знаю, - оборвал я ее, размышляя, стоит ли жизнь человека моих усилий.

- Но...

- Во-первых, прекрати орать, Лиза! А во-вторых, каким образом это касается тебя?!

Она немного сбавила тон, но не настолько, чтобы я почувствовал существенную разницу.

- Самым прямым! - Да?

- Да! Как я могу встречаться с его сыном? Меньшее, что сделают со мной, когда узнают, это просто запрут в доме! Или выгонят из племени! Или убьют Бэмби!

- Твой отец все знает, - заметил я спокойно. - И пока я что-то не вижу, чтобы тебя запирали в доме или выгоняли из него.

- Что?!

- Собственно говоря, именно Эдвард с Яном донесли до моего сведения подробности биографии Бэмби. Когда я пришел в поселок, я не знал, что Артур Чернышев - его отец.

- О-ой...

Я уперся рукой в стену за ее спиной.

- Скажи мне, сестренка, этот человек... он нужен тебе? Или это так, развлечение?

Лиза внезапно всхлипнула. Я растерялся. Ей было двенадцать, когда я последний раз видел ее плачущей. Мы вместе играли, Лиза упала с дерева и сломала лодыжку. Я нес ее домой и очень боялся, что она не перестанет плакать никогда. Впрочем, может, она и плакала потом. Откуда мне знать? Мы не виделись четыре года.

- Не смотри на меня, Ной...

- Не буду, - согласился я и отвернулся, краем глаза замечая, как она вытерла щеку. - Так нужен он тебе или нет?

- Нужен...

- Тогда забудь об Артуре Чернышеве. Это - моя месть, и я сам с этим разберусь. Ты согласна?

Она вытерла другую щеку.

- Мое согласие или несогласие не играет никакой роли, Ной.

- Вот именно.

- И как же теперь быть?

Я долго молчал, собираясь с мыслями, боясь сказать лишнее или пропустить важное. И она тоже молчала. Хорошо хоть, не плакала больше.

- Послушай, Лиза... понимаешь... я не могу убить Артура Чернышева. Четыре года назад, когда я только пришел в город, я вытащил его из горящего дома. Я дал ему жизнь, и не могу теперь забрать ее назад. Нельзя искать смерть там, где однажды сам прогнал ее. Пусть он живет, сестренка. Иногда это страшнее смерти.

- Наверное, ты прав.

Я вздохнул. Даже ей я не сказал, что сделал с Артуром Чернышевым. Когда тайну знает только один, есть шанс, что она останется тайной. А я хотел сохранить дружбу Бэмби.

- Я прав, Лиза. И знаешь, я очень устал, чтобы доказывать тебе что-то еще. Здесь я главный, я приказываю. Не будешь слушаться, отправлю обратно в поселок. Доступно объяснил?

- Доступно.

- Вот и ладненько.

- Племя все равно узнает.

Я понял, о чем она подумала.

- Бэмби не тронут, если ты будешь рядом. Как не тронули в свое время Катю и твою мать. А его отец... это его заботы, не мы отвечаем за его жизнь.

Сестра кивнула. Кажется, одну проблему я все-таки умудрился решить цивилизованными средствами. Какое счастье, что Лиза оказалась сговорчивее моего брата. Хотя, она была всего лишь человеком. Волки живут по другим меркам.

В ту ночь Лиза спала с Бэмби. Я не возражал. Пусть. Наверное, для него и для нее так было безопаснее.

Полковник Чернышев вышел в отставку. Один раз я напросился с ребятами навестить его. Какая-то женщина, кажется, тетка Бэмби, суетилась вокруг Лизы и Дениса. А я смотрел в слепые глаза мужчины, и чувствовал, как нагревается Клык. Я боролся с искушением отдать ему человеческую жизнь. Я цепенел от ненависти и задыхался дымом костра, который давно уже догорел. Я ничего не мог с собой поделать.

Потом засмеялась Лиза. И оцепенение прошло. Я решил, а я не имею привычки менять свои решения.

- Спасибо, - тихо сказал слепой человек. Каким-то образом он все понял.

Мой отец был отомщен. Даже волки должны были это признать.

Второе решение...

Клык пылал желтым, и волки видели сны...

Я открыл дверь. Не потому что услышал стук. Никто и не стучал. Просто из-за двери отчетливо пахло волком.

- Ты позвал, мы пришли, - сказал Эдвард тихо, перешагивая порог. - Ты ведь звал нас, не так ли? Мы видели сон...

- Я звал вас, дядя.

- Хорошее место, - заметил Ян, оглядываясь. - Большая квартира. Ты раньше жил здесь?

- Да.

Мои гости вошли в зал, и он зрительно сразу уменьшился в размерах. Широкоплечие, высокие, они вдвоем почему-то занимали в комнате больше места, чем вся наша компания, включая Марата и Андрея, вместе взятая.

- Зачем ты позвал нас? - спросил Ян, усаживаясь в кресло. Его темно-зеленая обивка давно полиняла, вытерлась на углах, и кресло сильно напоминало поросший мхом пенек.

Эдвард опустился на диван, забросил ногу на ногу и выжидающе посмотрел на меня. Я примостился на краешек подоконника, соображая, как бы потактичнее донести до Эдварда мою новость.

- Я не люблю город, - продолжил Ян, - и предпочитаю лишний раз не соваться к людям, если в этом нет острой необходимости.

Я хмыкнул, потом повернулся к дяде и спросил, стараясь оттянуть неизбежное объяснение:

- Есть будете?

- Нет, спасибо, - вежливо отказался Эдвард. - Наверное, лучше подождать, когда придет Лиза. Где она, кстати?

Моя передышка закончилась, не успев начаться.

- По магазинам бегает, наверное... К свадьбе готовится... Понимаешь, Эд, твоя дочь собирается замуж, - сообщил я и спросил - Скажи, это достаточно серьезная причина для посещения членами Совета города?

- Замуж?! - дядя вскочил с дивана, пропуская мимо ушей мою последнюю фразу.

М-да... его реакция превзошла все мои самые смелые ожидания... Говорил же Эдварду отец: заводите двух, а лучше трех детей, и тогда расставание с каждым из них будет превращаться не в конец света, а в нормальный семейный праздник.

- Замуж?! За кого?! Да ведь ей же всего шестнадцать!

Может и хорошо, что Эдвард утратил свою Силу? Боюсь даже предположить, что бы он сейчас здесь натворил, если бы был настоящим волком...

- Успокойся, - негромко сказал Ян. Потом обернулся ко мне: - Что это еще за новости, Ной?

- Успокойся? - зарычал Эдвард. - Успокойся?! Конечно, это ведь не твоя дочь сошла с ума! Где она?

- Не знаю, - ответил я. - Я не интересовался, куда Бэмби ее уведет, лишь бы первые четверть часа она находилась подальше от тебя.

- Логично, - усмехнулся Ян. - Итак, наша Лизавета выходит замуж... За кого, если не секрет?

- Вот именно, за кого? - уже гораздо спокойнее холодно поинтересовался Эдвард. Похоже, ему удалось справиться с первым приступом бешенства, но я не был уверен, что это к лучшему. Интонации, которыми задавался вопрос, были гораздо неприятнее его давешнего рычания.

Тем не менее я удовлетворил их любопытство. А что мне оставалось?

- За Дениса Чернышева.

И без того темные глаза Яна превратились в чернильные пятнышки.

- Ты очень странно воспринял мои слова о спасении своего друга. Я вовсе не

это

имел в виду, когда предлагал увести его из поселка от греха подальше.

- Не сомневаюсь, - пожал я плечами. - Но так уж получилось, - Я в упор посмотрел на Эдварда: - Скажи, дядя, что, собственно, тебя так беспокоит?

- Всего три вещи, Ной, - все также холодно ответил Эдвард. Он подошел ко мне вплотную, и я кожей чувствовал его злость и пульсацию Клыка у себя под рубашкой. - Первая: моя дочь уже живет с ним? Вторая: должен ли я сказать за это "спасибо" сыну Первого Волка? Ты ведь божий сын, так, Ной? И третья: что будет, если я сейчас тебя придушу?

Во мне медленно закипала злость.

- Да. Нет. Ничего.

- Что - да и нет? И ничего?

- Нет - я не принуждал Лизу к сожительству с Бэмби. Что за бред! Да, она живет с ним, потому что любит, а замуж собирается выйти, чтобы оградить его от своры волков, мечтающих перегрызть Бэмби глотку!

Нет, я не сын Первого Волка. Я и есть Первый Волк! Так что ничего не будет, если ты попытаешься меня придушить. У тебя просто не получится. И пожалуйста, будь чуть-чуть более вежливым со мной! Очень прошу, дядя! В конце концов это я дал вам всем жизнь!

- Ты - Первый Волк? - уточнил Ян.

- Моя дочь любит этого... человека? - переспросил Эдвард.

Естественно, они оба мне не поверили.

Я не ответил. Отвернулся к окну. Я начинал уже жалеть, что вызвал их сюда, в город. Обошлись бы как-нибудь сами. Бог я или нет?

- Ной!

- Чего ты ждешь от меня, Эдвард? - я обернулся, оттолкнув его от себя. - Да, Лиза любит

человека! Вы будто помешались на этом слове! Между прочим, твоя дочь тоже человек! Как и ты! И Лина! И моя мать! Может, стоит вспомнить, как вы с отцом выбирали себе жен? Вопреки всем желаниям Совета!

- Том тебе не отец, - мрачно сказал Эдвард.

- Спасибо, я в курсе, - заверил я. - Прости, конечно, если тебе это неприятно, но я как-то привык считать его отцом, а тебя дядей, а привычка, как известно, вторая натура.

- Извини, - буркнул он, отводя взгляд. - Кажется, я заразился настроениями твоего младшего братца.

- Извиняю... А Лиза... Лиза просто хочет быть счастлива, Эдвард! И ни у тебя, ни тем более у меня нет права указывать ей, как этого лучше достичь.

- Ты же бог... - осторожно и чуть насмешливо заметил Ян. - Значит, у тебя есть и право и возможность вмешиваться в судьбы волков.

- Нет у меня такого права. И никогда не было, - отрезал я и посоветовал: - И кстати, не стоит хамить мне.

Умом я понимал, что им сейчас трудно видеть во мне своего Бога. Однако надо же было когда-то начинать?..

- Да, конечно, - в голосе Яна больше не было насмешки. - Тебе нельзя хамить... Тебя нужно уважать... И что там еще? Восхищаться? Приносить дары? Только вот за что? Мы слишком давно живем без бога... Мы все еще верим в него... в тебя то есть... Но эта вера больше похожа на привычку. Ты можешь пообещать, что теперь все изменится?

Я коснулся пальцами Клыка, покачал головой. Я не мог этого обещать.

- Я так и думал, - заметил Ян.

- Как же вы мне все надоели, - устало сказал я.

- Моя дочь выходит замуж... мой племянник - бог... Что еще преподнесет мне сегодняшний день? - поинтересовался Эдвард.

Что я мог ему ответить? Мне не дано предвидеть будущее.

Мы замолчали. Нам было о чем подумать, волку, человеку и богу, каждому - о своем. И мы думали и ждали.

Шаги на лестнице. Духи - запах города, и молодая хвоя - запах леса. Волки встрепенулись. Как и я, они узнали Лизу.

Входная дверь была открыта: я не любил замки и часто забывал их запирать. Шаги замерли в прихожей, квартиру затопила настороженная тишина - Лиза выросла в лесу, легко различала запахи и, несомненно, тоже поняла, кто и, главное, что ее ждет здесь.

Первым в зал вошел Кроха. Я просил его переночевать сегодня где-нибудь в другом месте, но он, как всегда, не послушался. Теперь он стоял, опираясь на дверной косяк, и с интересом разглядывал наших гостей.

- Кто это? - спросил Ян, подобравшись и обнажив выросшие клыки. Он был волком и чувствовал опасность даже тогда, когда не понимал ее происхождения.

- Не надо... спрячь... - сказал я тихо.

- Кто это? - повторил Ян. Под плотно облегающей фигуру футболкой напряглись стальные мускулы, тело начало меняться. Несколько секунд спустя на его месте в кресле сидел высокий в холке, поджарый, седой волк. - У него странная способность забираться в чужие мысли...

- Это Кроха, - пояснил я. - Мой друг. Ты глупо смотришься в кресле. Убери клыки, мальчик не навредит тебе.

- Ты уверен?

- Ему всего четырнадцать, и он не способен убить даже муху.

- Между прочим, ты был ненамного старше, когда вышел на охоту за человеком, - Ян бесшумно соскользнул из кресла на пол, прищурился, словно примериваясь для прыжка. Я чуть переместился влево, так, чтобы в случае нападения быстро оказаться на линии между ними.

- Я был

намного

старше, когда убил в первый раз, - возразил я, внезапно осознавая, как давно это было... очень давно... Некрасивый мужчина... Почему-то отчетливо запомнилось именно это - некрасивый. Человек, посмевший отрицать мое существование. Человек, посмевший поднять на меня руку. М-да, это было давно. Тогда я умел еще обижаться по пустякам.

Кроха перевел взгляд на меня.

- Добрый вечер, Ной, - либо он совсем не испугался, либо очень умело спрятал свой страх. И то и другое было достойно похвалы.

- Я просил тебя не приходить сегодня, малыш, - заметил я.

- Если ты так беспокоишься о моей безопасности, не лучше ли было просто назначить встречу своим друзьям где-нибудь в другом месте?

Я пожал плечами.

- Другого места нет, и ты это знаешь.

- Тогда не говори ерунды, - он тоже пожал плечами. Посмотрел прямо в карие глаза Яна. - Меня зовут Слава. А вас?

Я улыбнулся про себя. Слава... Официально, серьезно, по-взрослому. Наш малыш становится мужчиной.

Волк медленно, напоказ, вернул себе человеческое обличие. Спрятал клыки, ответил, не отводя взгляда:

- А меня зовут Ян. А ты смелый мальчик!

- Нет, что вы, совсем не смелый, - засмеялся Кроха. - Просто я знаю, что Ной не даст меня в обиду.

- Ну и ну, малыш... - пробормотал я. - Умеешь ты озадачить...

Ян тоже засмеялся:

- Интересно, мой Бог, о чьей безопасности ты заботишься больше? Мне казалось, что мы, волки, должны быть ближе тебе, чем кто-либо...

Я не знал ответа на этот вопрос. Да он был и не нужен.

- Думаю, Ной, этому парнишке стоит жить дальше... - сказал Ян и протянул руку Крохе.

- Я тоже так думаю.

- Это был комплимент? - спросил Кроха.

- Комплимент, - заверил Ян.

Малыш крепко пожал ему руку, потом посмотрел на Эдварда.

- Вы - отец Лизы?

Тот не ответил. Наверное, он даже не слышал вопроса, как не заметил перед этим превращения Яна. Эдвард смотрел на темный проем двери и ждал.

- Где Лиза? - спросил я тихо. Спросил просто так. Лиза была там, в коридоре. Я чувствовал ее запах, почти видел, как она стоит у зеркала, вглядываясь в свое отражение в попытке унять невольный страх. Я сочувствовал ей и хотел бы помочь. Только вот помочь мне было нечем.

- Здесь, - сказала она.

Бэмби и Лиза вошли в комнату вместе. Они держались за руки и больше походили на брата с сестрой, чем на влюбленных.

- Я здесь, папа.

Сказала и замолчала. И мы все тоже молчали. Я знал, она хотела обнять отца, но боялась. Боялась отойти от Бэмби, оставить его одного. Глупо. В моем присутствии ни Эдвард, ни Ян, ни любой другой волк ничего не сделали бы ему, и Лиза это понимала, но все равно боялась. Стояла рядом с человеком, крепко вжималась в его плечо, смотрела на отца и молчала. А вот Бэмби не боялся совсем. В потемневших глазах, во всем напряженном, готовом к схватке хрупком человечьем теле не было страха, только твердая решимость защитить принадлежавшую ему по праву мужчины женщину. Похвальное стремление, особенно если учесть, что Бэмби не мог не предвидеть закономерного финала такого боя.

Эдвард медленно встал. Чуть заметно улыбнулся. Он был очень похож на Тома, такой же мускулистый, высокий, темноволосый. Такой же надежный, спокойный и уверенный в себе. И улыбался он так же, как Том, одними уголками губ. Только в улыбке Эдварда не было ни злости, ни искорок безумного гнева, не было отголосков Силы и пролитой человечьей крови. Волк Том был страшен в своем спокойствии. Человек Эдвард был страшен лишь в гневе, но в гневе он не умел улыбаться.

- Здравствуй, дочка, - сказал Эдвард и снова улыбнулся.

Лиза посмотрела на Бэмби. Потом перевела взгляд на отца. Нерешительно высвободила ладонь из руки человека и шагнула вперед.

- Здравствуй, дочка, - повторил Эдвард, обнимая ее.

- Папа...

- Моя девочка... Ты выросла... совсем выросла...

- Я люблю его, папа... ты сердишься?

- Честно, Лиза? Да, сержусь... Но если это - твое решение... пусть будет так, хорошо...

- Па-ап...

Я вздохнул. Еще одной проблемой, кажется, стало меньше. Только странно как-то... Без скандала обошлось и вообще...

- Человек уходит к человеку, да, Ной? - сказал Ян, повернувшись ко мне. - Закон Маугли?

- Это всего лишь литература, - хмыкнул я. - Человеческие выдумки. К тому же там ведь имелись в виду другие волки... Но в одном ты точно прав: зов крови - сильная штука. Проходи, Бэмби, не стесняйся. Теперь тебя уже точно никто убивать не станет. Так, Ян?

- Так, - кивнул волк. - Мы, пожалуй, поживем здесь до свадьбы... а потом сообщим новость Совету.

- Вряд ли ее воспримут спокойно, - сказал я.

- Конечно, нет, - легко согласился Ян. - Подозреваю, Лизу не примут в племя. Но выбор ее мы будем уважать. Потому что каждый волк и каждый человек все решает для себя сам... Не об этом ли ты говорил нам полчаса назад, Ной, мой Бог?

Я промолчал. В который раз...

Звенели колокола...

Звенели колокола. Священник в длинной черной рясе говорил монотонно и долго. Целовали холодный позолоченный крест, произносили "аминь" и бродили вокруг алтаря. Я подарил им два золотых колечка. Красивая пара - Лиза, дочь того, кто так и не стал волком, и Денис, сын убийцы моего отца. И не было причин, препятствовавших этому браку. И я искренне желал им счастья.

А колокола все звенели, но никто, кроме меня, не слышал этого звона.

Третье решение...

Звенели колокола. Я забрал у Крохи его боль.

Он был человеком, этот мальчик, которого я спас, и который, наверное, спас меня. Он был человеком, смертным, а я - богом, и я мог позволить себе гораздо больше... гораздо больше... Я забрал его боль.

- Так будет всегда, Ной?

- Да, - сказал я, надевая цепочку с Клыком обратно на шею.

- Никаких цветных кругов перед глазами? Звона в ушах? Никакого чувства, будто мою голову распиливают на тысячи мелких кусочков?

- Да.

Лицо Крохи отражало недоверчивую надежду.

- Всегда-всегда?..

Я улыбнулся. Он тоже.

- Спасибо.

- Не за что. Знаешь, малыш, о чем я все время хотел спросить тебя и все время забывал?

- О чем?

- Почему у тебя на потолке мигают эти чертовы звезды?

Кроха смущенно хмыкнул.

- Ну-у... видишь ли... Я, когда был совсем маленьким, мечтал, что однажды полечу в космос. Я же не знал тогда, что не все мечты сбываются.

Мгновение, одно мгновение я колебался, прежде чем предложить ему свой мир, тот, где небо цвета вишни и огромные звезды, и Лес, невероятный, чудесный Лес...

- Если захочешь, малыш, я уведу тебя туда.

Кроха закусил губу, сдерживая то ли слезы, то ли улыбку.

- Я хочу.

- У тебя есть еще время подумать, малыш.

Я вдруг испугался его решимости.

- Хорошо, я подумаю...

Время, что я оставлял ему, я оставлял и самому себе. Мне нужно было свыкнуться с мыслью, что у меня снова не будет брата.

Четвертое решение...

Не мое.

Колокола замолчали. Я выбрал одиночество. А ты...

Замок ни как не хотел поддаваться. Скрип ключа в замочной скважине было слышно даже из зала. Через пять минут безуспешной борьбы из-за двери донеслись неразборчивые ругательства Бэмби и нетерпеливый стук. Кроха, хмыкнув, пошел открывать. Я вернулся к книге. Чтение до сих пор оставалось моим любимым занятием.

- Ты чего ждал? - недовольно спросил Бэмби в коридоре. - Когда я начну дверь выбивать?

- Мы это уже проходили, - ухмыльнулся Кроха. - И вообще... В доме живут два взрослых мужика... Могли бы и отремонтировать замок.

- Не два, а три, - поправил Бэмби. - Ты забыл посчитать себя. Если не знаешь, то отвертки на антресолях...

Кроха, естественно, пропустил его замечание мимо ушей.

- Что купили?

- Забери сумку... Осторожней, там молоко... Не закрывай дверь, сейчас Лиза поднимется...

- Молоко? Оно кусается?

- Пакет, кажется, течет...

- Эй, а кто уже от колбасы кусок откусил? Лиза!

- Не ворчи, малыш! Лучше посмотри, кого я к нам привела!

Они вошли в комнату вчетвером. Лиза, Кроха, Бэмби и кошка. Большая белая кошка с синими глазами.

- Надеюсь, ни у кого нет аллергии на шерсть, - заметила моя сестра. - Я хочу оставить ее у нас...

Я поднял голову, отрывая взгляд от синих глаз, чувствуя, как все сжимается внутри. Я узнал бы ее среди тысячи других женщин, среди тысячи кошек, если бы понадобилось.

- Ной... - тихонько позвал Кроха. Он все понял. Он видел сущность вещей и людей. И оборотней, если на то пошло.

Кошка встала на задние лапы, потянулась, сбрасывая шерсть, и трансформируясь, красиво, не по-нашему как-то...

- Здравствуй, Ной...

- Здравствуй, Нора...

И тишина. Зазвенела тонко натянутая струна. И еще раз. И еще. Лопнула.

- Кто это? - спросила Лиза. Она не испугалась, только удивлена была немного. Точнее сказать, сильно удивлена. Еще бы! Уверен, никто в племени ни разу в жизни не видел оборотня-кошку.

- Моя судьба.

Нора молчала.

- Твоя судьба обязательно должна быть похожа на Катю?

- Она - ее дочь.

- Дочь?!

Нора молчала.

Время волков пришло, понял я. Рано, слишком рано, я не хотел, не готов был к этому, но время пришло, и я должен был услышать это от нее.

- Время волков пришло, Нора?

Я ждал, что она скажет "да". Я ошибся.

- Еще нет...

Большая теплая кошка, зачем же ты здесь и сейчас?

- ... Только наше время, Ной... если захочешь...

Я хотел. Я долго был один. Слишком долго. Целую вечность.

- Пойдем со мной, - я протянул ей руку. Узкая ладонь Норы доверчиво легла в мою.

- Ты не вернешься? - с тревогой спросил Бэмби.

Я посмотрел человеку в глаза и не ответил. Почему люди задают вопросы, на которые нет ответа?

- Ной! - закричала Лиза. Я перевел взгляд на нее.

- Однажды я приду за тобой, сестренка. И тогда, если ты захочешь уйти, никто не сможет тебе помешать.

Я шагнул к двери, увлекая за собой Нору, и услышал уверенный голос Крохи:

- Он вернется, Бэмби. Только не скоро и немного другим, но ведь не это главное?

Я не стал возражать. Я очень хотел, чтобы он оказался прав.

- Мы шли домой. Ты помнишь?

- Помню... Я все молчала, ждала... Ты тоже молчал. И я не знала, что думать... Я вдруг испугалась тебя. Ты был такой чужой и в то же время такой родной... А потом ты меня поцеловал...

- Как странно... - сказал я, оторвавшись от ее губ.

- Что?

- Сейчас ты пахнешь земляникой...

Она тихонько рассмеялась.

- А раньше чем?

- Раньше - ромашками. Такой чуть горьковатый, тревожащий запах... Ты приворожила меня? Тогда, в парке?

- Нет, - она покачала головой, ласково улыбнулась. - Только чуть-чуть подтолкнула судьбу. Я смотрела, и ты... ты казался мне таким одиноким... Ты сердишься?

- Сержусь? Глупости...

Я помолчал, потом осторожно спросил:

- Ты пойдешь за мной?

Не то, чтобы я сомневался в ее ответе...

Нора легко коснулась ладонями моей груди.

- Пойду.

- То было время чудес...

- То было время чудес...

- Я выросла в лесу и думала, что хорошо знаю его, но ты показал мне совсем другой мир...

- Я показал тебе другие миры.

- ...Мир, наполненный колдовством и любовью...

- Я соблазнял тебя их красотой, я заманивал тебя вечностью, я уговаривал тебя мечтами. Я хотел, чтобы ты осталась по собственной воле.

- Наверное, я еще никогда не была так счастлива... И возможно, никогда не буду больше...

- Будешь. Конечно, будешь. Я обещаю. Чистое сердце не может, не должно испытывать боли.

- И впрямь, то было время чудес.

- То было время, когда я узнавал тебя и вспоминал себя...

Вода была желтой, как лимон. Песок скрипел под ногами, щекотал и обжигал пятки. Мы целовались под белесым небом во всполохах молний. Мы дразнили друг друга и смеялись над собой. И она все боялась, что мы не найдем дорогу домой. И я рассказывал ей, как рождаются миры.

- Смотри... Пустота пространства... вода и воздух... желтое, синее, красное... сладкое, острое, чувственное... лепишь... лепишь... скручиваешь... Новый мир, как губка, он впитывает в себя все - твои желания, твои надежды, разочарования... Твою память... И то, что чувствуешь ты сейчас, останется с ним навсегда. Понимаешь? Это важно...

- Понимаю...

- Колыбельная в тишине... Так. Пусть будет так.

- Красиво...

- Вот и родился мир. Смотри... Внимательно смотри, может, однажды ты захочешь это повторить...

- А у меня получится?

- У Ами не получилось. Но ты ведь совсем другая. Так что... кто знает?

Снег налипал на щеки, медленно таял, стекал по лицу. Мы подставляли ему руки, купались в сугробах, прыгали со скал в бушующий океан и искали паутинки в облаках... И она рассказывала о себе, то, что хотела, или то, о чем спрашивал я.

- А ведь ты умела перевоплощаться еще до того, как тебе исполнилось шестнадцать, да? Как?

- Ну-у...

- Как? Даже мне пришлось дожидаться своего шестнадцатилетия, а ведь я - какой-никакой, а все же бог.

- Меня научила Динь. Она сказала, что любое правило можно обойти. Тем более такое глупое...

- Ты красивая... Ты умеешь колдовать?

- Совсем немножко... Динь говорила, что колдовством жизни не поможешь. Она, мол, и себе не помогла и другим только напортила... Ной, а ты знаешь, что она имела в виду?

- Нет.

- Не знаешь?!

- А разве должен?

- Ну ведь ты же Бог!

- Мой статус не обязывает к всезнанию...

- А Динь...

- Хватит уже о Динь, ладно? Она не самое приятное существо во Вселенной.

- С чего ты взял?

- У нее слишком равнодушные глаза. Скажи лучше, почему ты перевоплощаешься в кошку? Твой отец был волком.

- Извини, уж что получилось...

- Мне нравится, когда ты смеешься...

Она была мягкой, пушистой, податливой, юной... Она была мне подарком, и я не собирался от него отказываться.

Мы бродили по лесам многих миров. Мы встречали закаты и провожали рассветы. Мы пели песни Леса и любили в свете тысячи лун.

- Смотри, смотри, енот! Ох, нет, убежал... Ной! Он испугался тебя!

- Не удивительно, я же все-таки волк!

- А я-то, глупая, думала, что ты - Бог!

- Не щекочи меня! Пожалуйста!

- Так ты еще и ревнивый!

- Пожалуйста! Я не могу сосредоточиться на ответах...

- Хорошо-хорошо... Так ты волк или бог?

- А кого из нас ты хочешь больше?

- Для меня нет разницы.

- Для меня тоже.

Она разрывала мясо белоснежными острыми зубками, она слизывала сок дикой малины с ладоней и вычесывала из копны блестящих волос колючки репейника. Она была невероятно красива. Она была моей. И время останавливалось для нас там, где мы были, счастливы.

Я ел вишню и вспоминал...

- Видишь ту звезду?

- Которую?

- Правее макушки того дерева... да нет, не там... Ладно, погоди, сейчас подправлю... А теперь видишь?

- Ой! Желтая? Которая мигает, да?

- Да. Около нее вращается одна смешная планетка... маленький такой мирок, засыпанный камнем и песком... Помню, однажды мы устроили там полигон... мерялись силой...

- Мы? Кто - "мы"?

- Я и Ами. Мы тогда развлекались вместе... И вот, в самый разгар веселья вернулся из какого-то путешествия хозяин этого мирка... Здоровенный такой божок, на буйвола смахивал. Мы рванули оттуда, только пятки сверкали. А он матерился на всю Вселенную...

- Почему?

- Как это почему? Мы там на пару с Ами такое устроили!

- Вы были друзьями?

- Да.

- Что произошло потом? Из-за чего вы поссорились?

- Не помню еще... Это было очень давно.

- А ты помнишь, как вы познакомились?

- Я помню мир, где он родился.

- Расскажи!

- Тебе не понравится...

- Тогда просто помолчи... Небо темнеет... Будет гроза.

Не осознавая этого, она бередила мои раны. Я вспоминал, и воспоминания не всегда были приятными.

Лобное место, как и положено, находилось в центре единственной в деревне площади. Здесь, между церковью и управой, был установлен приличных размеров новенький деревянный столб, обложенный охапками сухого хвороста. И опять же, как и положено, в день суда площадь была до отказа забита людьми, взрослыми мужчинами и женщинами, стариками и детьми. Возле столба стоял деревенский голова. Было жарко и очень шумно. Толпа скандировала: "Сжечь! Сжечь! Сжечь!" И голова выкрикивал: "Судим оборотницу! Судим оборотницу!", словно на площади были еще те, кто не знал причины этого очень несвоевременного для периода уборки урожая массового сборища.

Из церкви вывели молодую женщину. Руки у нее были скручены за спиной, одежда разорвана и вся в крови. Толпа не просто расступилась - испуганно шарахнулась в стороны. Женщину привязали к столбу, заботливо пододвинули ближе охапки хвороста. Народ хлынул обратно, заполняя образовавшиеся было пустоты. И воцарилась небывалая тишина. Голова спросил громко, так, чтобы слышно было в задних рядах любопытствующих:

- Ты обвиняешься в колдовстве и убийстве. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Женщина плюнула в его сторону.

- Убийца! Нечего мне сказать! Сегодня вы судите меня, но придет день, когда будут судить тебя!

Голова сделал вид, что не услышал ее слов. Призывно обратился к окружающим:

- Выносите приговор, почтенные люди! Виновна ли?

Толпа ответила хором:

- Виновна!

- Жизнь или смерть?

- Смерть! Смерть! Смерть!

- Приговариваешься к сожжению на костре, ибо известно нам, что нельзя оборотня иначе, чем огнем, убить, - вынес вердикт голова и отошел подальше от столба, освобождая место человеку с факелом. Под радостные выкрики толпы вспыхнул хворост.

Я ударил в колокол. Сверху, с высоты колокольни, я хорошо видел лицо женщины-оборотня. И она тоже видела меня. Она призывала бога, но их бога здесь не было, а был только я. Я забрел в этот мир случайно, в поисках удивительного. Я нашел смертный огонь и колокола. Женщина молилась мне, не зная, кто я. Я пожалел ее и убил раньше, чем это сделало пламя. И потому никто не услышал ее крика.

Колокольный звон заполнил мир, поглотив всплески огня, возбуждение толпы, гул ветра в верхних порогах. И, я знал это, в тот день здесь, на площади, не пролилось ни единой слезы.

- В твоем сердце столько боли... столько гнева...

Нора обнимала меня и видела то, о чем я еще только догадывался...

- Я прощал и наказывал. Тысячи и тысячи лет. В моем сердце столько же боли, сколько крови на моих руках...

- Тебя мучает совесть?

- Нет, глупенькая! Это не совесть, это - память. И я боюсь ее, потому что осознаю беспомощность всей своей силы перед одним-единственным воспоминанием...

- Боишься? Ты - боишься?

- Я боюсь... Богам тоже ведом страх.

Она молчала... Она давал а мне время понять... простить... полюбить... Она была наполовину волком, наполовину человеком и совсем не была богом. Она не познала вечной радости и боли. И вечного страха. Она была такой, каким никогда не был я.

- Знаешь, я представляла тебя совсем другим.

- Каким?

- Сильным...

- Я сильный!

- Искренним...

- Никогда и ни с кем я не был более искренен, чем с тобой.

- Романтичным...

- Романтичным?

- Ты создал мир, которому по красоте и чувственности не было равных во Вселенной... Чего ты смеешься?

- Да... создал... А знаешь, почему?

- Почему?

- В подавляющем большинстве своем мы очень тщеславны. Нам нравятся приношения и подарки, и храмы, возводимые нашими именами. Мы творим, потому что создание миров - мода, которая никогда не уйдет в прошлое...

- Не верю, что, следуя моде, можно придумать вишневое небо...

- Ну... Я был тогда влюблен... и я был пьян.

- Пьян? Ты смеешься надо мной? Ты ведь не пьешь!

- Теперь вот и не пью... И волки не пьют. Наследственность... Погоди минутку, я тут намусорил...

- Ой... Что ты наделал? Зачем ты убил его? Ты ведь сам его только что придумал!

- Не хочу совершать новых ошибок, мне пока вполне хватает старых. Этому миру, чтобы выжить, нужен был свой бог. Вряд ли кто-то из моих знакомых польстится на планетку, придуманную не ими. А если оставить как есть... Нет! Я слишком хорошо знаю, что бывает, когда мир живет сам по себе...

- Что?

- Я покажу тебе... Идем! Идем!

Смотри... Бог, придумавший этот мир, не вернулся сюда. До сих пор. И до сих пор здесь горят костры и звенят колокола. Здесь ничего не изменилось за тысячи лет... Смотри! Видишь, сейчас деревенская площадь пуста и колокол молчит. Но это ненадолго... Столб для казней потемнел от копоти... Солнце слепит глаза, и в воздухе есть что-то... что-то неприятное, тяжелое. Чувствуешь?

Я хорошо помню тот день. Я стоял вот здесь, опираясь спиной на столб. Я пытался счистить с белой футболки и с новеньких джинсов свежие пятна крови. Из-за управы на площадь бежали два подростка. Один коренастый, темноволосый, другой высокий, с волосами цвета снега. Они не видели меня, конечно. "Ты - волчий подкидыш!", - кричал темноволосый. Они бросились друг на друга, как два разъяренных зверя, повалились на землю, сцепившись, кажется, не на жизнь, а на смерть. Следом за ними появилась возбужденная ватага деревенских ребят. Один из них тащил на длинной привязи воздушного змея. Змей слабо трепыхался, пытаясь взлететь, падал, снова пытался и снова падал. Выглядело все это довольно забавно. Но ребята, завидев драку, мгновенно забыли о своей игрушке, обступили дерущихся, крича: "Лу-ка! А-ми! Лу-ка! А-ми!" Они болели и за одного, и за другого, наверное, еще не определившись, кто из двоих станет их лидером.

Схватка была недолгой, и победителем из нее вышел беловолосый. Он прижал противника к земле, зло шипел ему в лицо что-то неразборчивое. Его с трудом оттащили в сторону, пытались успокоить... Он вырывался. Потом внезапно замер, долго смотрел на свои руки, испачканные кровью и грязью, затем медленно двинулся к церкви... Проигравший мальчишка поднялся с земли, подобрал камень, бросил его в спину беловолосого. Это было нечестно. Я развел руками, и камень пролетел мимо. Тогда проигравший закричал: "Оборотень!" В тишине лета его слова показались мне приговором. Колокольный звон разнесся над площадью, тяжело завис в воздухе и стих. Ребята испугались. И даже мне, ударившему в колокол, стало плохо от сознания того, что должно вскоре случиться. Только Ами, беловолосый мальчик, ушел не оборачиваясь. Наверное, он совсем не боялся тогда.

Налетел ветер, подбросил змея в воздух, понес с площади. Суеверное оцепенение, охватившее ребят, исчезло само собой. Мальчишки бросились за змеем. Они снова смеялись, словно не было только что драки и крови, ничего не было. Только не пройдет и двух лет, как Ами, беловолосый мальчик-подкидыш, уйдет из деревни, осыпаемый камнями и градом проклятий. Смерть в огне заменят изгнанием, и вряд ли в этом следует видеть милосердие...

С тех пор, с этой площади... я ненавижу колокола...

- Ной...

Позже, значительно позже судьба Ами станет судьбой моего народа. Но здесь, на площади, в забытом богом мире, я еще не знал этого... Дьявол! Я не знал этого и многие тысячелетия спустя! Я виноват перед волками...

- Нет, конечно же, нет!

- Виноват, Нора... Я дал им одно сердце, но два тела. Я научил их тому, что скрывали от своих детей другие боги. Я показал им дорогу, но не объяснил правил игры. Меня не было рядом, когда они оказались в беде. Я виноват. Но знаешь, что самое страшное?

- Что?

- Я знаю, что виноват, но не чувствую себя виноватым... Смотри, Нора! Смотри, несут хворост! Скоро здесь будет новый костер!

- Неужели ты не можешь это изменить?

- Боги не всесильны, девочка... А этот мир мне не принадлежит.

- Пожалуйста, давай уйдем, Ной...

В самом центре леса, на поляне, усыпанной желтыми и вишневыми цветами, залитой запахами травы, меда и вишни, горел костер. Над огнем, почти касаясь языков пламени, разбивая собой ночное небо, висел желтый диск полной луны. У костра, беспощадно смяв цветы, сидел красивый беловолосый парень. Он молчал в ожидании чего-то... кого-то...

Луну закрыла тень, и в лес пришла тишина. Время призраков. Время огня. Время решений. Парень поднял голову к темному небу. Он звал Бога. Ярко вспыхнул костер, и в его свете глаза человека засветились зеленью леса. Тень ушла, открывая луну в кровавом облачении. И кто-то закричал - слишком далеко, чтобы понять, был ли это крик испуга или агонии.

Потом луна вновь стала желтой. На краю поляны появилась фигура в рваном плаще. Из-под капюшона, почти скрывшего лицо, выбивались белые волосы. Человек преклонил колени перед Богом. Небо просветлело. Далеко, там, где восход, звенела странная, невероятно красивая мелодия. Зов Леса. Беловолосый зажал ладонями уши, пытаясь спрятаться, убежать от того, что ему суждено. Первый и последний раз в своей жизни он испугался этой музыки. Бог обошел костер, опустился рядом с человеком, осторожно отвел его руки от ушей. Потом откинул капюшон. И стало видно, как они похожи, Бог и тот, кто искал его, - уже не человек, но еще не бессмертный. И небо потемнело вновь, и пришла новая ночь, а потом новый день. А потом появилось другое небо и другая луна в мире, который я придумал.

- Вот так это было... Ами искал и нашел меня... Я вспомнил...

- Но почему, почему он пришел к тебе, Ной?

- Если больше некуда идти, люди приходят к Богу.

Пятое решение...

Это не ты, это я сам понял, что прошло время смерти и настало время чуда...

Из капли воды, скопившейся в зеленом листе папоротника, и отблесков лунного света я соткал новую жизнь. Она была маленьким серым комочком, и я боялся сначала, что ничегошеньки у меня не получится. Боги редко творят бессмертных детей. Во всяком случае, я раньше не творил никогда... и ты не могла мне помочь...

Солнце взошло и опустилось за горизонт множество раз, прежде чем рожденная мною жизнь задышала, как мы, и еще больше, прежде чем она улыбнулась. И вот тогда я понял, что время волков пришло...

Но сначала я отправился в город. Один.

- Вот, возьми.

- Клык? Зачем он мне?

- Ты смертна, а я хочу, чтобы тебе принадлежала вечность.

- Но ведь... кто-то умрет?

- Нет. Больше нет. Никогда. Никогда больше Клык не придет с чужой смертью и чужой кровью. Возьми его...

- Спасибо...

Уйти всегда легче, чем вернуться. С каждым разом я убеждался в этом все больше.

Город ничуть не изменился. Не изменился и дом, в который волею случая меня когда-то занесло.

Дверь открыла Лиза.

- Ной... - прошептала она, кидаясь мне на шею. - Ной! Ты вернулся! Я так скучала!

- М-м-м... - промычал я, пытаясь одновременно войти в квартиру и не упасть на пол вместе с ней. - Я тоже скучал...

Ребят не было дома. И хорошо, потому что Лиза должна была выбрать, а присутствие Бэмби могло усложнить ей задачу.

Лиза затащила меня на кухню, усадила на мое любимое место у окна и начала хлопотать у плиты.

- Сначала я тебя покормлю, - заявила она, не дав мне и рта раскрыть. Как будто я собирался оспаривать это ее право.

Мы начали говорить значительно раньше, чем опустели наши тарелки.

- Ты был в поселке? - спросила сестренка.

- Нет.

- Нет?!

- Погоди, не шуми, Лиза! Скажи лучше, сколько мы не виделись?

- Год... Ты не знаешь этого? Где же ты был?

- Я гулял...

- А теперь что? Нагулялся и решил вернуться?

Она нервничала и поэтому была резка. Я понимал ее и не сердился.

- Волки скоро уйдут...

- Куда уйдут?!

- Туда... в мир, где небо вишневое, а звезды размером с ладонь...

- Как мне надоела эта дурацкая фраза! Это же сказка, Ной!

- Нет... не сказка... - я наклонился через стол, ласково щелкнул Лизу по носу. - Послушай свое сердце, девочка... Ты родилась от волка, хоть и не стала волчицей. Сердце подскажет правду...

- В тебе появилось слишком много чужого, Ной... мой брат так не говорил... - Лиза отстранилась, продолжая машинально размазывать по тарелке жирный соус. - Денис рассказал про тебя и Тома, и про Белого Волка. Боюсь, я не совсем понимаю, Ной. Кто же ты?

- Бог.

- Бог? - Лиза насмешливо-недоуменно подняла тонкие брови. Я рассмеялся.

- Эй! Не смотри на меня как на полоумного!

- А я так смотрю? - невинно переспросила она.

- Да.

- Извини. Итак, ты - бог. Чей?

- Некорректно ставишь вопрос, сестренка, - я почесал правую ладонь. - Боги ничьи. Они сами по себе.

- Так вас много?

- Больше, чем хотелось бы некоторым.

- Но ты не Белый Волк? - уточнила Лиза. Я выругался про себя, помянув добрым словом Ами, и снова почесал ладонь.

- Я - Белый Волк.

Лиза покачала головой.

- Я, конечно, выросла в лесу и видела разное... Но в такое верится с трудом, ты уж извини.

Я стал столбом зеленого пламени.

Лиза открыла рот. Потом закрыла. Потом попросила:

- Вернись обратно, пожалуйста.

Я вернулся.

- Чего ты хочешь от меня, Ной?

Это было самое трудное - объяснить ей...

- Племя уйдет. Все племя, без исключения... Только ты... я оставляю тебе право выбора... уходить или оставаться... Единственная из всего племени ты можешь решать за себя.

- Уходить - куда? И кто ждет нас там?

Сколько бы я ни вспоминал этот мир, я не видел домов или детей, живущих в них. Он был пуст. Я видел только это.

- Никто не ждет. Только небо и звезды. Твои дети будут волчатами в волчьем мире.

Лиза закрыла глаза.

- А как же Денис?

- Бэмби останется здесь, - я старался не смотреть в сторону сестры. - Он человек, там ему нет места.

Лиза грустно улыбнулась.

- Я тоже человек, Ной! Я знаю, если бы не Клык, то я бы родилась волком, как все мои друзья. Но я родилась человеком. И моя мать, и твоя - они тоже люди. Они останутся?

Наверное, они бы остались, но я знал, что они не нужны Земле.

- Нет.

- Почему?

- В отличие от тебя они приняты в племя. Их судьба навеки с ним связана. Волки сами так решили.

- Думаешь, где-то там твоей маме будет легче, чем здесь?

Томаш Вулф... Единственная любовь и единственная беда Кати.

Лиза умела ранить.

- Здесь она всегда будет думать о том, чего не изменить, - прошептал я. - Я не хочу, чтобы моя мать всю жизнь плакала...

Лиза дернулась, но промолчала.

- Прости, сестренка... Я все сказал. Волки уйдут, у них нет выбора.

- Тогда дай уйти и Бэмби.

Она просила меня о том, чего я делать не хотел.

- Бэмби не волк, он останется.

- В твоих словах нет логики, Ной, - заметила Лиза.

Логики в них действительно не было. Жаль, что она поняла это так быстро.

- Ладно, скажу иначе, - я кивнул, признаваясь во всех смертных грехах. - Я

хочу, чтобы Бэмби остался. Его небо - здесь. За себя ты можешь выбирать сама.

Лиза презрительно фыркнула, так, словно я задал самый глупый вопрос в своей бесконечной жизни.

- Тогда я, конечно, тоже останусь.

- Ты лишаешь своих детей Силы, - напомнил я.

- Что делать... - она пожала плечами. - Мои дети родятся людьми, и им не с чем будет сравнивать.

Я протянул руку, ласково провел пальцем по ее лбу, разглаживая морщинки.

- Твои дети проживут долгую жизнь. Я могу это обещать.

- Спасибо, - она зажмурилась. - Знаешь, я никогда не видела вишневого неба, даже там, на поляне, в круге. Это была не моя сказка. Наверное, я больше человек, даже больше, чем моя мать. Я останусь без сожалений.

- Что ты скажешь родителям?

- Правду. Ты уж извини, но придумывать всякие глупости у меня нет желания. Довольно и тех, что здесь нагородил ты. Думаю, они поймут. Все это время они ведь как-то обходились без меня?..

Это правда, обходились. Но вот мне казалось, что отпустить дочь в город и оставить ее на другой планете - вещи разные. Впрочем, Лиза решала сама.

- Но мы пойдем с тобой в поселок, мы с Денисом. Я хочу попрощаться. Мама будет плакать... Я могу попрощаться со своими родными, Ной?

- Конечно, можешь, Лиза.

Щелкнул замок. Бэмби и Кроха вернулись как раз к десерту.

- Ты ожидал, что она откажется?

- Да.

- Ты не оставил ей выбора.

- Выбор - это фикция, придуманная людьми.

- Разве ты сам не выбирал?

- Не знаю... Нет. Разве нет?

- Ты не оставил ей выбора...

- Ты это уже говорила.

- Ты...

- Довольно! Довольно! Да, ты права! Я хотел, чтобы эта сказка закончилась именно так!

Звезды все так же подмигивали кому-то невидимому в темноте. Кроха сидел на подоконнике и, запрокинув голову, разглядывал рисунок на потолке, словно он мог измениться за время его недолгого отсутствия.

- Каково же будет твое решение, малыш?

Я все равно спросил, хотя прекрасно знал ответ.

- Я хочу уйти.

- Это будет совершенно чужой мир.

Кроха перевел взгляд со звезд на потолке на звезды за окном.

- Знаешь, Ной, сегодня мне приснился сон. Странный такой сон... Будто я бегу по длинному-длинному коридору... И двери... много дверей... а в дверях стоят люди, которых я знаю... И за мной тоже кто-то бежит. Не человек, не зверь... Все видно - так, словно в глазах стоят слезы... мутно-мутно... Я кричу: помогите! Но они смотрят и ничего не делают... И смеются мне в лицо. Я оборачиваюсь, но не вижу того, кто бежит за мной. А впереди - ты, Ной. За тобой - лес. Голый, уже немного обмороженный подошедшей зимой, но все еще без снега. И я падаю в этот лес, в застывшие лужи, в мокрую, заиндевевшую листву. Небо алеет на востоке... и луна - желтая-желтая... Что это было, Ной?

Я пожал плечами. Кроха был самым странным из всех людей, с которыми я когда-либо встречался.

- Я хочу уйти, - сказал Кроха снова.

- Там везде Лес, - предупредил я. - Лес с большой буквы. Даже облака похожи на заваленные снегом деревья. И в Лесу растет вишня.

- Я люблю вишню... и Лес, думаю, я тоже полюблю.

- И небо там совсем другое...

- Но оно же красивое?

- Очень...

- Я хочу уйти.

- Тебе нет шестнадцати... Я сделаю из тебя волка. Это значит, малыш, что твои дети... они родятся волками...

- Я знаю.

- Этот поезд идет только в один конец.

- Я знаю.

- И меня там не будет.

- Я знаю.

- В таком случае... Я пришел за тобой, малыш.

- Я уже говорил, что знал, что он согласится?

- Говорил...

- Не надо, не злись на меня!

- Ты называл этого мальчика своим братом!

- Да. И я дал ему все, чего он хотел. Жизнь без боли в новом мире, куда чудеснее этого.

- Мир, в котором он будет один!

- Нет, не один, ты ошибаешься. В моей семье никогда никого не бросают.

Уйти всегда легче, чем вернуться...

Луна стояла уже высоко, когда мы, наконец, наткнулись на Дидлайн. Теперь она пахла прелыми листьями и ацетоном. Еще одно лето моей бесконечной жизни закончилось.

Граница легко пропустила нас, потому что я был не просто живым существом, я был частью Леса. А те, что пришли со мной, были частью меня. Дидлайн не увидела нас. И нас не увидело племя. Я так хотел. Я хотел немного тишины. Я хотел, пусть на мгновение, почувствовать себя ребенком.

Дома было хорошо. Как всегда.

Мы шли через поселок, и я, даже не оборачиваясь, чувствовал удивление и интерес Норы. Она никогда не была здесь, не считая нескольких первых часов после своего рождения. Лиза и Бэмби свернули с тропы немного раньше. С ними ушел Кроха. Я хотел, я надеялся, что Эдвард примет его вместо Лизы, которая оставалась здесь, на Земле.

Мы слышали, как заскрипела открываемая дверь. И как охнула Лина, увидев свою дочь.

- Мне нравится, - сказала Нора тихо, когда мы остановились у дверей нашего дома. Осторожно поправила краешек одеяльца, в которое был завернут маленький живой комочек у меня на руках. - Но я немного боюсь, Ной... Я ведь ее совсем не знаю.

- Все будет хорошо, поверь. Мама... она замечательная. Вы быстро подружитесь.

- Может, следовало подождать до утра?

Стояла глубокая ночь, но я был уверен, что Катя еще не спит. Да и, похоже, не только Катя. По всему поселку, то там, то здесь, раздавались чьи-то восклицания, вздохи, смех... Казалось, что волки подцепили вирус бессонницы.

Я прижал левой рукой к груди сонно сопящее чудо и решительно постучал.

- Нет, Нора, не следовало. У вас есть только одна ночь и один день, помнишь?

- Помню... Так мало...

- Больше, чем было у меня, чтобы попрощаться с отцом.

Дверь открылась.

- Ты вернулся... - сказал мой бывший младший братишка.

- Я вернулся.

Меньше всего мне хотелось сейчас выяснять отношения с волком, который даже не приходился мне родственником.

Я чуть посторонился.

- Познакомься, Эд. Это - Нора.

Она застенчиво улыбнулась. Эдди хмыкнул и обнял ее за худенькие плечи:

- Здорово, что ты нашлась, сестренка.

Я понял, что Катя рассказала ему правду.

В коридоре меня сбил с ног маленький смерч:

- Я же говорила, что он вернется, - радостно взвизгнула заметно подросшая Алина. Я подхватил ее правой рукой.

- Конечно, радость моя, а разве были сомневающиеся?

- Были, но я тебе не скажу, кто.

- Почему?

- Чтобы ты на них не сердился. А кто это, Ной? - Алина потянулась к комочку в моей левой руке, чуть не соскользнув при этом на пол.

- Это - чудо, Аля, - сказал я, прижимая ее к себе покрепче. - Самое обыкновенное чудо.

Она обхватила меня за шею.

- Чу-удо-о...

Каштановые кудряшки щекотали мне кожу. Я улыбнулся и посмотрел на Катю. Она стояла в дверном проеме, взволнованная, как перед первым в жизни экзаменом. Я перевел взгляд на Нору. Ее лицо, как зеркало, отражало чувства матери. Меня окатило волной сострадания и какой-то болезненной нежности. А ведь Катя еще не знала всей правды...

- Здравствуй, мама, - тихо сказала Нора.

- Меня готовили к этой встрече всю сознательную жизнь. Ами и Динь никогда не скрывали правды о моем происхождении, хотя и называли меня дочерью. В отличие от тебя я хорошо знала, что меня ждет. И все же я боялась... реакции Кати...

- Это нормально.

Чудо уложили в кроватку Алины. Мама и Нора отправились на кухню "соображать ужин". Эд просто ушел, ничего не объясняя. Со мной осталась только Аля. Она устроилась на стуле напротив кроватки, поджав под себя ноги, и не мигая смотрела на укутанный в одеяло комочек.

- Что такое "чудо", Ной? - спросила она.

- Чудо... - я задумался, - Давным-давно чудом называли то, чему не могли найти объяснения... поразительное, выдающееся, совершенно необычное явление... то, что, как считали люди, вызвано некоей божественной силой...

- А вот это, - Алина невежливо ткнула пальчиком в сторону кроватки, - вот это вызвано божественной силой?

- О да, - я улыбнулся. - Еще какой божественной! Кстати, ее зовут Ноэль. Тебе нравится?

Алина поерзала на стуле, кивнула великодушно:

- Красивое имя... - потом нахмурилась, - Только вот... Ну-у... она какая-то... странная... почти как ребенок, но ведь это же не ребенок, правда?

Я подхватил сестренку на руки, закружил по комнате.

- Ты очень умненькая девочка, мой маленький хитрый волчонок. Умненькая, хорошенькая и смелая...

- Ной! А-а-ай... Но-ой... - Алина радостно пищала, полностью доверившись моим рукам. Она ничего не боялась, смешная лесная фея, дочка моего отца. - Еще-е!

Я подбросил ее в воздух, поймал и осторожно опустил на пол.

- Хватит. Уже поздно, тебе пора спать.

Аля мои слова проигнорировала, тут же снова повернувшись к кроватке.

- Ной, ну скажи, это же ненастоящий ребенок?

- Нет, ненастоящий, - вынужден был признаться я. - То есть не совсем настоящий. У нее нет мамы.

- Как это - нет мамы? - удивилась Аля. - Бедненькая... Ее мама умерла?

- Нет, не умерла, ее просто никогда не было, - я вдруг растерялся, не зная, как объяснить девочке, что дети богов рождаются по иным законам.

- А папа?

- Папа у нее есть... - я почему-то покраснел.

- Ее папа ты, да? - догадалась Аля. - Конечно ты, Ной! Ведь это ты ее принес!

- Ты очень умная девочка, - снова сказал я, гладя сестренку по голове. Аля вывернулась, прижала лицо к деревянным перегородкам кроватки.

- А Ноэль сейчас спит?

- Спит.

- Крепко спит? А то мы с тобой громко разговариваем... Мама ругается на Эдди, если он с друзьями громко разговаривает, когда я сплю, - Аля хитро прищурилась. - Только я почти всегда просыпаюсь, когда они ругаются, и все равно все слышу...

Я засмеялся. Эта девочка умела заставить меня рассмеяться...

- Алишка, ты великолепна! Не бойся за Ноэль, она всегда спит крепко, ее не так-то просто разбудить.

- Тогда ладно... А почему она светится внутри?

Я склонился над кроваткой, осторожно поправил одеяльце. Ноэль улыбалась чему-то во сне. Мое маленькое чудо, которое, я знал, мне никогда уже не повторить.

- Потому что она рождена от бога.

Алина обернулась ко мне, сверкнула желтыми глазами. Она все поняла. Она действительно была умна не по годам, самая младшая дочь Тома.

- Идите ужинать, - донесся до нас веселый голос мамы.

- Пойдем, - сказала Алина. Протянув сквозь прутья перегородки руку, она погладила мою дочь по беловолосой головке. - Спокойной ночи, Ноэль!

И вышла из комнаты.

Я облегченно вздохнул и направился следом.

Мы поужинали. Вообще-то я не был голоден, но не хотелось обижать маму. Появившийся из темноты ночи, весь какой-то взъерошенный и растрепанный Эд рассказывал за столом последние поселковые новости, откровенно разглядывал Нору и улыбался. Только в мою сторону он все так же не смотрел. Болтая о пустяках, я думал о том, что должен, должен сказать им то, ради чего вернулся к волкам. Но я так ничего и не сказал. Ночь была слишком теплой, слишком чудесной, чтобы портить ее моей чудовищной правдой. В конце концов я предложил всем разойтись по кроваткам. Алина, на удивление молчаливая, недовольно насупила брови, но спорить не стала. Эд только кивнул - он тоже понимал, что Кате и Норе лучше остаться вдвоем.

- Спокойной ночи, мама, - я поцеловал ее в щеку, на мгновение ощутив тепло и знакомый с детства запах. - Я уйду завтра рано утром... Ненадолго, - заверил я, поймав ее встревожено-расстроенный взгляд. - Не потеряйте меня. Спокойной ночи, Нора.

- Спокойной ночи, - ответили они одновременно и тихонько засмеялись.

В нашей комнате было темно. Эд стоял у окна, спиной ко мне.

- Есть нечто, Ной, чего нельзя изменить, - сказал он.

Я плотно прикрыл дверь и ничего не ответил. Не изменить, это точно.

Эд медленно обернулся. Он был очень похож на Тома. Так похож, как никогда раньше. Сердце неприятно заныло. На одно мгновение мне захотелось стать самым обыкновенным волком. Только на мгновение. Отголоски прошлого... Я был тем, кем я был, и мне это нравилось, черт возьми.

- Мой отец погиб из-за тебя, Ной, - прошептал Эд. В его голосе слышались тоска и обида. - И дело ведь не только в Клыке, да? Я читал его письмо, я знаю...

Он не знал того, чего не было в дневнике Тома. Не знал, что я...

- Том был и моим отцом тоже, - сказал я, стараясь не обидеть его еще больше.

- Не был!

- Я не знал этого, ты помнишь?

Эд сжал кулаки.

- Но он знал! И все равно любил тебя! И умер из-за тебя!

- Не поздновато ли для глупой детской ревности, Эдди?!

- Какая, к дьяволу, ревность?! - Эд ударил кулаком по стене. - Я просто хочу понять, что есть в тебе такого, ради чего согласился умереть мой отец!? Кроме того, конечно, что ты - сын Белого Волка?

Я начинал ненавидеть Ами. Одним махом он умудрился испортить жизнь целой семье.

- Ты ошибаешься, Эд, - сказал я, стараясь оставаться спокойным.

- Ошибаюсь? - переспросил Эд.

- Белый Волк мне не отец.

- Да? - с сарказмом произнес он. - Ты отказываешься от папочки-бога? С чего вдруг?

Внезапно начала болеть голова. Я потер виски и предупредил:

- Ты не понимаешь, о чем говоришь сейчас.

- Ной, ты великолепен! - Он уже не скрывал издевки. - Ты действительно считаешь меня полным идиотом?

- Не передергивай, - устало попросил я.

Эд шагнул к кровати, легко задев меня плечом.

- Я любил его, Эд!

- Наверное, - согласился он равнодушно. Лучше бы он продолжал злиться, потому что на свете нет ничего страшнее равнодушия. - Наверное, любил, только какая теперь-то разница? То, что произошло, уже не изменить. Ни временем, ни своими желаниями.

Я посмотрел в окно. Там, на деревенской площади горел большой костер. Звонили колокола, умирая снова и снова...

Жизнь не изменить, это точно.

- И мы - не братья, - добавил Эд. Я был готов принять этот удар, хотя, конечно, и не хотел его. Но я выдержал еще одну потерю в своей долгой, бесконечной жизни. Я привык к потерям...

- Но мы можем хотя бы не быть врагами, - сказал я, ни на что не надеясь и ничего не ожидая. В сущности, мне ведь должно было быть все равно, кем я останусь в памяти этого парня... Но почему-то вот не было... Сейчас, как и пять лет назад, равнодушие все еще оставалось недоступной для меня тайной...

- Мы не враги, - заверил Эд. - Я просто зол.

Какое-то время в комнате стояла тишина. Потом Эд задал вопрос. Я знал, что он обязательно спросит об этом.

- Тот... человек... Артур Чернышев... Он - отец твоего друга?

- Да.

- Ты ведь не убил его? Нет, ты бы не смог... Я помню, как мать Антона бросала в тебя камни на Совете... Ты даже не уворачивался...

Мне стало холодно.

- Она помешалась от горя. По-твоему, я должен был ответить ей?

- Нет, - он энергично мотнул головой, - но я ведь говорю не об этом, Ной...

- Знаю.

- Понимаешь, мне исполнилось шестнадцать...

- Понимаю.

- Я бы хотел... Я не трону твоего друга. Только...

Я, даже не видя, знал, как заблестели от жажды крови его глаза, желтые глаза сына Тома. Я не мог позволить ему жить местью. Кроме всего прочего, у Эда уже просто не было на это времени.

- Нет, - отрезал я.

- Ты не можешь мне запретить.

- Да? - насмешливо спросил я. - Тогда почему ты спрашиваешь у меня разрешения? А? Иди и убивай, я-то здесь при чем?

Эд развернулся ко мне, схватил за плечо, прошипел в лицо:

- Не дразни меня, сын Первого Волка!

Сил объяснять бывшему брату свою родословную у меня уже не было. Я осторожно высвободился из его хватки и сказал:

- Артур Чернышев ослеп.

- Ослеп?

Эд понял не сразу.

- Ослеп? Ты? Это ты?! Ян говорил что-то такое, но я не поверил...

- Я.

- Ты отомстил, Ной. Не думал, что ты способен на подобное.

В его голосе не было ни благодарности, ни досады. Только сухая констатация факта.

- Да, я отомстил, - согласился я тихо. Внутри себя я ощущал пустоту и какую-то тяжесть, но Эд, конечно, не видел и не понимал этого.

- Скажи еще, Ной...

- Что?

- Ты действительно считаешь, что люди все разные?

Флакончик духов в комнате Киса... Женщина с булкой хлеба... Бэмби... Сторож на кладбище... Парень, продающий наркотики... Кроха, эти наркотики потребляющий... Костер, на котором умер Том Вулф... Марат, наливающий суп мне в тарелку... Тысячи лиц, которых я не знаю, не помню, не хочу помнить...

- Я так считаю.

- Почему? Я имею в виду, почему ты изменил свое мнение?

Тысячи лиц... Я должен объяснить это Эду...

- Я жил с ними, среди них, по их законам. Там, в городе, я понял одну простую вещь... Люди - как волки. Есть нечто, в чем мы очень похожи...

- В чем?

- Нам одинаково свойственно совершать ошибки.

Он хмыкнул.

- Наверное, ты прав.

- Я прав.

- Эд простил меня. Но братьями мы больше не были.

Я проснулся оттого, что мне страшно хотелось пить. Немного полежал без движения, но жажда не проходила. Тогда я тихонько, чтобы не разбудить Эда, встал и вышел в коридор.

Приоткрытая дверь на кухню пропускала слабый лучик света. Катя всегда любила неровный свет свечей, и Нора, совершенно неосознанно, переняла эту привычку. Они говорили тихо, не потому, что боялись кого-то разбудить... просто шепот сглаживал окутавшую их обеих боль.

- Как жаль, что Том тебя не увидел...

Я невольно прислушался.

- Нет, увидел.

- Что?

- Увидел. Отец нашел меня в городе. Уж не знаю, как, но нашел. Мы провели вместе один день. Говорили, говорили, говорили обо всем... Я знаю его, быть может, даже лучше, чем Ной. Потом его арестовали. Не надо, не плачь, мама... Ему не было больно, он умер раньше, чем загорелся хворост.

- Что?

- Ами убил его. Он сделал это для Ноя, я знаю...

Пить расхотелось. Я вернулся в комнату. В детстве меня учили, что подслушивать чужие разговоры нехорошо.

Конец. Боги

И перед рыцарем бесстрашным

Лес преклонился,

Признавая в нем короля...

Песнь смелым

Они все еще разговаривали, когда я проснулся во второй раз. Утро только-только начиналось, и в окно настойчиво, словно подгоняя время, стучались страдающие бессонницей солнечные лучи. Эдди посапывал, свернувшись комочком на кровати. Я поправил его одеяло, быстро оделся и через окно выскользнул на улицу. Мне нужно было побыть одному...

- Утро доброе, - задумчиво сказал Эдвард, склоняясь к ручью напротив меня. - Не спится?

- Уф!.. Эдвард! Ты меня напугал!

- Да ты что? - удивился волк. - Бог мой, с каких это пор тебя можно вот так запросто напугать?

- Расслабился я что-то... - признался я, жадно глотая холодную воду. - А тебе-то чего не спится?

- Волки возвращаются, - недовольно буркнул Эдвард, умываясь. - Говорят, их Лес зовет...

- Да?

- Да... Третий день по всему поселку только и слышно "здрастье", "давно не виделись", "какими судьбами"... Причем возвращаются даже те, кто в свое время нас с Томом просто послал ко всем чертям. А сейчас - сами идут... К чему бы это, а, Ной?

Я пожал плечами и промолчал.

- Ну, здравствуй, Эдвард! - на его стороне ручья, почти касаясь лапами воды, присел коренастый волк. Тряхнул мощной головой, потянулся, и через минуту на его месте сидел Федор. Сидел с таким видом, будто мы на протяжении последних десяти лет каждое утро вместе спускались к этому ручью умываться. - Привет, Ной! Вот и мы.

За его спиной высились Илион и Корвин. То есть, тьфу, Борис и Глеб, конечно, просто они в этих своих необычных костюмах больше походили... ну... на эльфов...

- Здравствуй, Федор, - сказал я, поднялся и насмешливо посмотрел на братьев: - Надеюсь, вы не считаете, что в

этом

действительно удобно ходить по лесу?

Братья, хмыкнув, распахнули плащи, под которыми обнаружились кожаные штаны, фланелевые рубашки и короткие мечи в ножнах.

- Мы подумали... что Лес не примет огнестрельного оружия, - робко и будто оправдываясь, пробормотал Глеб.

Не примет, точно... Впрочем, боюсь,

тот

Лес не примет никакого оружия...

- Утро начинается с нашествия сумасшедших... Скажи-ка, Ной, в городе что, теперь принято так одеваться? - раздался за моей спиной еще один голос. Похоже, мое желание побыть в одиночестве так и останется неосуществимой мечтой.

- Даня, знакомься, это - Глеб и Борис...

- Твои друзья? - поинтересовался Даня, почесывая задней лапой за ухом. - Ты всегда отличался оригинальностью... Впрочем, одно утешает: в отличие от предыдущего эти - хотя бы волки...

Братья нахмурились. Я почувствовал, как сдерживаемая ими в городе волчья сущность теперь рвется наружу. Даня за моей спиной ухмыльнулся и рыкнул, обнажая клыки. У него не было правой кисти, и он сильно хромал на правую лапу, но я был убежден, что это не помешает ему драться. А зная взрывной характер Дани, можно было уверенно предположить, что сейчас здесь начнется драка. И даже очень большая, если на шум сбежится половина поселка.

Плохо возвращаются волки...

- Волки возвращаются, - зачем-то повторил Эдвард. Мельком взглянул на Даню: - Угомонись! Не все могут адекватно воспринимать твои шутки!

Странно, но Даня послушался. Шерсть на загривке опала, желтые глаза перестали искриться злостью. Волк махнул хвостом и скрылся в зарослях. Эдвард протянул руку Федору:

- Давно не виделись, старый ты хитрец!

- Давно, - согласился он. - Еще Том был жив...

- М-да... Сильно же вы тогда поругались...

Я не стал слушать продолжение. Эдварду и Федору было о чем поговорить, Глебу и Борису было о чем подумать, а мне... Я все еще надеялся обрести одиночество.

Я шел через лес на восток, навстречу солнцу и чистой, прозрачной мелодии, заполнявшей мир от корней старых деревьев до самых далеких звезд. Это я разбудил ее, и теперь наслаждался каждым звуком, опьяненный бесконечной красотой Вселенной...

Я шел, а музыка все звучала, а когда она смолкла, я остановился. Стряхнул с рукава куртки заблудившегося паучка и огляделся. Солнце золотило макушки деревьев, выхватывая из зеленых крон первые, редкие еще, осенние листья. Тишина подарила моей душе покой - чувство тем более удивительное, поскольку я почти не знал его.

Я коснулся пальцами Клыка, уловив его легкую, чуть учащенную пульсацию - ему передалось мое волнение. Глубоко вздохнул, успокаивая себя и его, и негромко требовательно позвал:

- Ами!

Я знал, что где бы он ни был сейчас, он услышит меня и придет. Оставалось только ждать.

Я лег на еще по-летнему сочную зеленую траву. Лес убаюкивал. Я закрыл глаза, лениво потянулся и внезапно почувствовал на своей щеке чье-то дыхание. Повернув голову, я увидел рядом огромного волка. Мощные лапы, бугры мышц под белоснежной шерстью, умные зеленые глаза.

"Здравствуй, Ной, мой Бог", - его слова звучали почтительно и осторожно. В висках сразу же неприятно закололо.

- Мне не нравится такая форма общения, - сказал я вслух, будучи твердо уверен, что все мои желания должны немедленно исполняться.

Волк тоже был в этом уверен. Он согласно наклонил голову и через мгновение на его месте возник смуглый мускулистый мужчина в потрепанных джинсах и белой футболке. Мы были удивительно похожи - фигуры, черты лица, глаза, волосы. Когда-то давно эта странная случайная похожесть удивляла меня и забавляла. Потом я привык. А затем и вовсе перестал обращать внимание. Что поделать, природа иногда играет с нами странные шутки.

- Здравствуй, Ной, - повторил вслух Ами низким бархатным голосом, опускаясь на землю. Я тоже сел, прислонившись спиной к дереву.

- Здравствуй, Подаренный Волком.

Мне удалось сказать это почти спокойно, однако он все же уловил в моем голосе нотки раздражения.

- Раньше, когда ты тыкал меня носом в мое происхождение, это означало, что ты сердишься... - заметил Ами. - Ты сейчас сердишься, не так ли?

Я пожал плечами.

- Да.

Он пожал плечами в ответ.

- Ну, извини.

- Не извиняю.

- Почему? - искренне удивился Ами.

- Ты вырвал меня из моей вселенной, над созданием которой я, между прочим, долго работал! Навязал смертное тело, заставил чувствовать... Мне как-то трудно принять твои извинения.

- Ладно, - легко согласился он.

- Ладно?

- Не злись!

- Я очень стараюсь, - заверил я.

- Ты выслушаешь мое объяснение или сразу кинешься в драку? На всякий случай напоминаю, мы с тобой в разных весовых категориях.

- Ты капитулируешь?

- Немедленно и безоговорочно, - Ами поднял вверх руки. Я довольно ухмыльнулся.

- Ты уверен, что у тебя есть объяснение?

- Даже не сомневайся.

- Сможешь воспроизвести в трех предложениях?

Ами глубоко вдохнул, проговорил на выдохе:

- Я устал отвечать за твоих детей. Забирай их обратно, - подумал немного и добавил: - Заметь, я уложился в два.

- Устал! Ха! - я зло рассмеялся. - Не ты ли просил у меня Силу, о Ами, Король леса, Первый Белый Волк? Ха! Сколькими именами ты оброс...

- У тебя, кстати, имечко тоже не короткое! - напомнил он.

- Зато оно мое собственное! Которое ты, кстати, успешно себе присвоил! Я ведь предупреждал тебя, чем все может обернуться, а, Ами?!

Изумруды в обруче полыхнули красным. Дьявол гневался. Ну-ну!

- Нет! Не предупреждал! Думаю, ты попросту забыл это сделать. Склероз, что тут еще сказать!?.. Ты и тогда уже был бесконечно стар!

Я насмешливо прищурился.

- Я не стар, Ами. Я вечен. И то, что ты дал мне тело ребенка, значения не имеет.

Волк отвернулся. Я видел, как напряглись мускулы на его теле. Он и раньше частенько злился на меня, но еще чаще - на себя, потому что злиться на меня было глупо. Я сильнее. Гораздо сильнее, если на то пошло.

- Давно... как же давно это было... - его голос звучал глухо и грустно. - Я был глуп, а ты скучал, помнишь? Сила затуманила мне разум. Я думал, что мне подвластен весь мир. Я же не знал, что они окажутся нагрузкой к Силе. Ты как-то упустил из виду эту маленькую подробность... Я устал от них, Ной Первый Волк. Я прошу тебя, дай им покой! Я не сумел.

- Еще бы! Ты можешь только соблазнять.

Ами внимательно посмотрел на меня.

- Ты ведь знаешь дорогу к дому? Он не умер? Нет-нет... Я бы почувствовал это. Вишневое небо... Мне кажется, я полюбил его раньше, чем ты показал его мне... нет, даже раньше, чем ты его придумал...

- Знаю, - сказал я, сминая в руках листочки клевера. - Я знаю дорогу. Вишневое небо заждалось своих детей, Ами. Почему ты сам не увел племя туда? Разве волки не достаточно нагулялись по Вселенной?

Он отвернулся.

- Почему? - настойчиво повторил я.

- Я... я заблудился, Ной.

- Заблудился? - это было так неожиданно, что я рассмеялся. - Что значит заблудился?

- Не смейся надо мной!

- Хорошо-хорошо, - заверил я, продолжая смеяться. - Заблудился! Расскажи-ка мне об этом поподробнее, Ами!

Он несколько раздраженно прикрыл глаза, повел носом, принюхиваясь к чему-то.

- Когда ты бросил племя...

- Я не бросал! - возмутился я.

- Ну да, кончено, не бросал... - язвительно подтвердил Ами. - Не бросал, просто ушел... Так вот, когда ты ушел, твое племя... помнишь, ты ведь сам их придумал! И они называли себя потомками Первого Белого Волка? - твоими потомками, Ной! И тебе ведь это нравилось, да? Так вот,

твое

племя со всеми своими проблемами и желаниями, свалилось мне на голову. Они не видели разницы между нами, а я не потрудился объяснить ее... Я был еще очень молод и тщеславен... Я хотел, хоть немножко, побыть чьим-то богом.

- Ну и как впечатления?

Ами махнул рукой.

- Сначала мне очень даже нравилось...

- Угу, - я растер зеленую кашицу в ладонях. - А потом?

- Потом... Все эти проблемы, просьбы, молитвы... то то, то это...

- Это все понятно. Непонятно, зачем ты увел волков из их мира?

Ами тяжело вздохнул.

- Я влюбился...

- О господи! - я снова рассмеялся. - Это уже серьезно. И в кого же? О нет! Только не говори, что в Динь!

Ами вздохнул еще тяжелее.

- Угу.

- Она красивая. Ты всегда умел выбирать женщин.

- Только при ней этого не говори. Динь... немного ревнива...

- Вряд ли мы увидимся в ближайшее время, - сказал я. - Мы не очень понравились друг другу.

- Да, я знаю. Динь рассказывала.

- Кстати, почему ты прислал ее ко мне в прошлый раз?

- На женщин труднее злиться, - обезоруживающе улыбнулся Ами. - А уравновешенность, помнится, никогда не была твоей сильной стороной.

- Ты побоялся прийти сам? - удивился я. Почему-то подобная мысль раньше не приходила мне в голову.

- Ну-у... не то чтобы побоялся... - Ами принялся задумчиво разглядывать соседний куст калины. - Просто решил дать тебе немного времени, чтобы свыкнуться с истинным положением дел. Мы ведь расстались далеко не близкими друзьями, мало ли что ты решил бы мне сгоряча предъявить... А Динь... За Динь числился один должок... Еще с тех самых пор, когда эта ведьма попросила у меня власти. Ты тогда уже ушел, и мне не с кем было посоветоваться. И я не смог ей отказать. Перед такой красотой устоять невозможно...

- В ней нет души, Ами, - я покачал головой. - Ты всегда выбирал красивых и бездушных женщин.

Ами резко вскинулся.

- Ты ее совсем не знаешь! Разве жизнь не учила тебя не судить других по себе?

Я нахмурился.

- Учила. Извини...

- Ты извиняешься?! - он удивленно вскинул брови. - Что-то не верится... Повтори, пожалуйста, а то я плохо расслышал!

- Я был не прав, я извинился. С тебя будет вполне достаточно и одного раза, - отрезал я. - Так что было дальше?

Ами вытянулся на траве и уставился в небо.

- Я сделал Динь своей королевой. Я показал ей Мир. А она захотела показать его волкам.

Я сжал кулаки, подавляя рычание.

- Лжец! Ты соблазнил их знанием, с которым они не могли справиться! Ты, не она! Ты позвал их в путешествие, которому нет конца! Ты научил их чувствовать зов крови! Вишневое небо не признавало убийства, и ты увел их в другие миры! Ты или сумасшедший, или идиот!

- Ну разве я знал, чем это закончится? - Ами развел руками, словно раскаиваясь. Я знал, что ни один дьявол не чувствует раскаяния.

- Разве? - переспросил я. - Ну-ну... И что же было дальше?

- Я предупреждал Динь, что Сила обманчива и опасна. Предупреждал, что чужой мир никогда не станет родным домом. Я предупреждал, но Динь мне не поверила. Она думала, что даст своему народу власть, а дала одно лишь изгнание.

- Не перекладывай свою вину на других!

- Я и не перекладываю! - Ами вскочил, разозлившись. - Я не обвиняю Динь, глупое ты создание! Я обвиняю тебя, Первый Волк! Ты виноват больше, чем я!

- Что?! - я и сам считал себя виноватым, но выслушивать претензии полуволка-полубога мне совсем не улыбалось. Ами, впрочем, считал по-другому, потому что завелся еще больше.

- Какого черта ты, Бог, бросил своих детей?!

Высоко над головами что-то загрохотало. Калиновый куст вспыхнул и тут же погас.

- Сядь и успокойся, Ами, - попросил я. На меня вдруг накатила странная усталость.

Ами сел, скрестив по-турецки ноги, оперся руками о землю и грустно улыбнулся.

- Они заблудились среди звезд. Древний, сильный, глупый народ... Они так и не научились жить в согласии с окружающим миром. Если бы ты знал, сколько планет мы сменили! Мне-то было все равно, где жить. А они... Знаешь, поначалу им это даже нравилось... Им не было равных по силе ни в одном из миров. Скажи, ты сделал это специально?

- Что?

- Дал им два тела. Я больше нигде не встречал подобного...

- Специально. И давно вы так... хм... путешествуете?

- Давно, - Ами почесал затылок. - Достаточно давно, чтобы успела родиться легенда об угасшей звезде и Волке-спасителе... Я сам приложил к ней руку... Нельзя разочаровываться в богах. Это прямая дорога к хаосу.

Я произнес, глядя в бездонное синее небо:

- Ты - не бог.

- Знаю.

- Ты - дьявол.

Он покачал головой.

- Не придумывай, Ной. Ты по привычке используешь человеческие слова, чтобы дать определение тому, чему определения быть не может.

- Почему же не может? - ухмыльнулся я. - Ты не стал богом, значит, стал дьяволом. Ты - дьявол.

- Между черным и белым нет границы. Лично я всего лишь хотел Силы.

- Ты всегда видел истину так, как это было удобно тебе. Давай вернемся к началу. Ты отдал волкам Клык и научил их убивать.

Ами передернул плечами.

- Я научил их выживать.

- Знаешь, почему говорят, что капля чужой крови убивает целое племя? - поинтересовался я. - Да потому что ни один бог не допустит в своем мире

посторонних

убийц! Везде, всегда и всем хватает своих собственных! Пророчества не рождаются случайно. Ты бы хоть раз задумался над этим!

- Я научил их выживать, - упрямо повторил Ами.

- Твердолобый! - я хлопнул ладонью о землю. - Это закон, понимаешь, закон! Ты сделал их вечными изгоями!

- Может быть. Но я научил их выживать, пусть и таким образом. А что дал им ты, Ной Первый Волк? И чем ты лучше их? Вот он ты - в волчьем обличии... Скольких ты убил? Я еле-еле успел вытащить тебя из омута человечьей смерти. Ты ведь тоже не сумел справиться с жаждой крови! Ты - бог! А что же тогда говорить о них, смертных?!

Огонь. И соль на губах.

- Наверное, я был пьян, когда оставил тебе жизнь, Ами, - сказал я тихо.

- О нет, мой Бог, - он склонил голову в легком насмешливом поклоне и провел ладонью по белым волосам. В изумрудах, как в зеркале, на мгновение отразился весь лес. - Ты не был пьян. Просто ты никогда не убивал детей.

Я помнил его, маленького мальчика с необыкновенными зелеными глазами. Молодая женщина лежала на поляне посреди леса, а он заворожено смотрел на только что укусившую ее змею. Я пожалел ребенка, который был до странности похож на меня и у которого все еще было впереди. Я ведь не знал тогда, что младенец, подкинутый мною бездетной крестьянской семье, уже услышал Зов Леса. Я не знал, что Ами Подаренный Волком станет искать меня среди мертвых и живых и найдет, потому что нет на свете ничего сильнее, чем сила желания.

Когда мы встретились вновь, он был уже взрослым. Красивый, сильный мужчина, очень похожий на меня, жаждущий бессмертия, власти и знаний. Я дал ему Клык. Он не стал богом, такое невозможно... Но он получил свое бессмертие и свою власть, и мне было интересно, к чему это приведет. Я был моложе, любопытнее и... да, я скучал...

- Ты скучал.

Он тоже помнил это.

Мы вместе бродили по Вселенной. Любили женщин, катались на облаках, спорили по любому поводу и много смеялись. Я показал ему мир, который придумал сам. Мир, где небо ночью цвета спелой вишни, а луна похожа на сырный кругляш. И Ами влюбился в него, так же, как когда-то влюбился в собственное творение я. Он захотел остаться там, среди пушистого Леса, огромных звезд и моего народа. Я не удивился, просто ушел один. Я всегда предпочитал одиночество... Я создал себе уже не мир, целую вселенную, я замкнулся в ней, и мне было хорошо... тысячи лет... пока Ами не выдернул меня оттуда, чтобы дать здесь тело волчьего ребенка...

- Я скучал.

Беловолосый дьявол снова усмехнулся.

- Не злись, Ной. Если сложилось так, как сложилось, значит, это судьба... Даже ты, мой Бог, не можешь спорить с ней.

Я знал, знал, знал, что он прав. Когда-то я пытался бороться с этим. Не получилось.

- Красивая штучка, - я ткнул пальцем в серебряный обруч на голове волка. - Где взял?

- Сам сделал, - гордо ответил он. - Камни отражают мое настроение.

- Лучше бы туристический путеводитель по Вселенной приобрел.

- А что, такие выпускают?

- Понятия не имею.

Он обиделся. Я это проигнорировал. Как всегда.

- Скажи мне, Ами, почему ты сделал это... так?

- Это? - не понял он. - Что и как?

- Ну, зачем нужно было лишать меня памяти, засовывая в тело ребенка? Оно смертно, и я мог погибнуть множество раз... И тебе бы пришлось начинать все по-новой.

Ами прищурился.

- Это не я.

- Не ты?..

- Подумай сам, откуда у меня возьмутся силы для такого предприятия?

Вот именно.

- Тогда - кто?!

- Я, - сказал сизый голубь с красным крылом, неожиданно появившись в воздухе прямо над нашими головами.

Я уставился на птицу.

- М-м... Кажется, мы уже встречались?..

Голубь опустился на плечо Ами, немного потоптался на месте, устраиваясь поудобнее.

- Встречались, Ной Первый Волк. И не раз. Вот что самое смешное...

- Да?.. - У меня возникло неприятное чувство - будто бы я пропустил середину очень интересной книги и теперь по обрывочным фразам на последней странице пытаюсь понять все ее содержание.

- Ну же, поднапрягись, Ной! - продолжал голубь. - Меня зовут Яхве. Еще можно Вишну, Саваоф, Атон, Маниту, Повелитель Оленей, Уицилопочтли, Боженька, ну и так далее...

Содержание книги прояснилось уже на втором имени, но я дал ему договорить. Он всегда был болтлив и многолик.

- О!

Это самое объемное выражение удивления, испытываемого мною в тот момент.

- Здравствуй, Яхо. Извини, что не узнал сразу. Никогда не видел тебя в подобной... форме...

Почему-то вспомнились сильное наводнение в долине, зажатой между гор, и раздосадованный Яхо, которому никак не удавалось справиться с сотворенным им же самим дождем, и человек в дырявой лодке, единственный оставшийся в живых. Он все вычерпывал воду, вычерпывал и призывал на помощь бога. Бог был занят другими проблемами. Человека звали Ной, и меня это тронуло. Я сам проследил за его судьбой.

- Голубь?..

- А, это... - птица расправила веером хвост. - Есть тут одна религия, в которой меня часто описывают как голубя...

- Христианство, - подсказал я.

- Вот - вот. Приходится соответствовать образу. Ты ведь тоже соответствуешь... волчара... А помнишь, было время, когда ты предпочитал выглядеть как яблочное желе?

Честно говоря, я не помнил. Мало ли что там могло быть... В конце концов, чем плохо яблочное желе?

Впрочем, Яхо мог и приврать.

- М-м-м... но голубь?..

- Ты зациклился? - поинтересовался Яхо. - Тебе стало бы легче, если бы я явился золотым дождичком? Ладно...

И он явился. Раньше, чем я успел ответить. Запачкал белую футболку Ами, намочил мне волосы, просочился сквозь землю, на пару минут застрял где-то на другом конце мира, а потом снова вернулся. Голубем.

- Видел?

- Неудобно, - признал я.

- Вот-вот...

- Но ведь можно в человека...

- Слушай, Ной, давай договоримся: в чем хочу, в том и хожу! - голубь внезапно увеличился в размерах. Взмахнул крыльями, затеняя свет. Вообще-то он не был голубем. Был он человечьим богом, тем, кому поклонялись, кого призывали, кем заклинали и кого проклинали миллионы людей в этом мире на протяжении тысяч и тысяч лет. И не важно было, как к нему обращались и какую форму ему придавали. Огонь на скале, седоволосый старик с молнией на ладони, золотой дождь или обыкновенный голубь - это не важно... Он был богом, и он был моим старым приятелем.

Я примирительно поднял руку.

- Ладно, не злись!

Не хватало только с хозяевами ссориться в их же собственном доме. Яхо мгновенно успокоился. В отличие от меня он всегда был необыкновенно терпелив.

- М-да, Ной... - голубь снова устроился у Ами на плече, задумчиво поскреб одной лапкой о другую. - Так уж получилось, что твой народ вторгся на территорию, где парадом командую я. И я довольно долго с этим мирился. Ровно до тех пор, пока твои псы вели себя прилично.

- Они не псы, - вскинулся Ами.

- Волки, - поправился голубь. - Все одно, как корову не назови, лишь бы молоко давала...

- Псы - это твои люди, - бросил Ами. - Бегают за тобой, из руки едят, подачек ждут!..

Я поймал злой взгляд Ами, покачал головой, призывая его к молчанию. Что толку спорить о том, что сейчас не имеет никакого значения? Ами понял меня, согласно кивнул. Голубь подождал, пока закончатся наши перемигивания, и продолжил:

- Сам знаешь, Ной, я не потворствую оборотничеству, но тут был другой случай. Они... ты зачем-то дал им два тела сразу. Зачем, Ной? В большинстве своем люди и с одним справиться не в состоянии...

- А ты не путай своих людей с моими волками, - хмуро оборвал я его. Ами улыбнулся.

- Ай, ладно тебе... - голубь взмахнул крылом. - Твои волки тоже до старости щенки. Пока лапу в костер не сунут, не поверят, что огонь горячий... О чем я?

- О территориях.

- Точно... Ну, вообще-то я существо гостеприимное, не то что некоторые... Чуть крови прольется, кто-то кому-то горло порвет, и все, вот вам бог, а вот порог! Сколько уж раз так было с твоими волчатами! Ами может рассказать... Я сказал: нет. Вы - наши гости, и живите себе на Земле, сколько душе угодно, здесь пока что не тесно... И ведь жили! И я не вмешивался, хоть и враждовали волки с людьми всегда. Ну да с кем люди только не враждуют...

- Так что же изменилось?

Голубь сердито нахохлился.

- Священника убили. Моего священника в моей церкви! Извини, но даже на мой лояльный взгляд это перебор. Все-таки церковь здесь считается моим официальным домом, а мне, знаешь ли, очень не хочется жить там, где полно трупов. Одно дело, если бы убийцей был человек... Чего греха таить, случалось уже подобное, и не раз. Своих я еще готов потерпеть. Но вот с волками - другое дело...

- Кто убил? - я спросил просто так. И почему-то ответ меня не удивил.

- Тот волк, которого недавно на костре сожгли. Томаш Вулф, кажется. Это ведь он воспитывал тебя, Ной?

- Он.

Голубь почесал клювом крыло, перебрался с одного плеча Ами на другое.

- Я не...

- Не надо ничего говорить, Яхо. Все уже позади, и тебя это не касается.

- Не надо так не надо, - легко согласился он. - ...Короче, я оказался перед выбором: или уничтожить волков, или попросить тебя забрать их из моего мира по-хорошему. Учитывая, что этот странный народ был придуман тобою лично, я предположил, что ты огорчишься, если с ним случится нечто... неприятное... И я решил не бросаться в крайности и отправился на твои поиски. Кучу времени потратил, между прочим! А в результате вместо тебя нашел Ами... Он сказал, что ты покинул племя много веков назад и удалился в неизвестном направлении. Нельзя так, Ной. Знаешь, как люди говорят? Мы в ответе за тех, кого приручили...

- Ты бы поменьше их цитировал, - сухо посоветовал я. - Люди частенько говорят одно, а делают другое. Короче, если я правильно все понял, Ами наушничал тебе, где меня искать, а ты помог ему притащить меня в этот мир. Так?

- Так, - обиженно согласился голубь.

- В таком случае, повторяю заданный ранее вопрос: зачем нужно было засовывать меня в тело ребенка?

- Зато вполне в духе Яхо, - усмехнулся Ами. - Вспомни, Ной, своего сына он вообще распял на кресте.

Голубь, все еще обиженный, ткнул его клювом в шею.

- Это, кстати, было не самым простым решением в моей жизни, - заметил он и взмахнул красным крылом. - Кровь до сих пор с перьев не смывается. Но людям нужен был урок... Как и тебе, Ной.

- Извини, не понял?.. - я не знал, то ли злиться, то ли удивляться. Я предпочел бы разозлиться, если бы все это не выглядело так нелепо. - Ты решил поучить меня жизни?!

Яхо развел крыльями, оцарапав при этом лицо Ами.

- Не зная любви и ненависти, какой же ты, к черту, бог?

- Самый обыкновенный, - заметил я, пытаясь отогнать навязчивые воспоминания о кошмарном сне-пытке, об Антоне и Томаше Вулфе, о колокольном звоне, о грязи и холоде, о Кате, которая никогда не была мне матерью и которую он фактически лишил сразу двух детей... - Не хуже тебя.

- Но и не лучше.

- Ты сломал жизнь моей матери!

- Не ты ли говорил когда-то, что цель оправдывает средства?

Я это говорил? Да... говорил... давно... раньше, чем зацвела моя радуга... Я был тогда другим... Тогда во мне не было столько... от людей и волков...

- И кстати, она тебе не мать.

Я бы с удовольствием свернул голубю шею, но, к сожалению, понимал, что никаких реальных результатов это не принесет.

- Можешь начинать ненавидеть меня прямо сейчас, - предложил Яхо. - Ненависть - это то, что у тебя последнее время стало получаться особенно хорошо.

- Спасибо, - процедил я сквозь зубы. Желание оторвать ему голову становилось все сильнее. Голубь уркнул и, медленно перебирая лапками, стал подниматься куда-то вверх по формирующимся перед ним в воздухе ступенькам.

- Бог ты, может быть, и не хуже, чем я... - сказал он, не оборачиваясь. - Но я время от времени проверяю, жив ли еще мир, который я придумал. А ты?

- Ты нас покидаешь? - на всякий случай уточнил я, предпочитая считать, что его последний вопрос был риторическим.

- Ненадолго, - заверил голубь. - Я вернусь посмотреть, как волки будут уходить. Ни разу не видел ничего подобного.

Я тоже.

- Я - обыкновенный бог, - зачем-то повторил я, когда Яхо исчез.

Ами сунул в рот травинку и хмыкнул.

- Обыкновенный! Ха! Третьеразрядный! А волкам нужен другой.

Я и стал другим. Во мне появилось и прижилось слишком много от смертных. Только вот признаваться в этом очень не хотелось. Даже самому себе.

- А ты превратился в заботливого отца...

- Не язви, - Ами скривился. - Отцовство, когда оно навязано извне, сильно раздражает. Я с радостью перекладываю его на твои могучие плечи.

- Да-да-да, - я потянулся, с наслаждением разминая мышцы. - Нормальное поведение любого дьявола: наворотить проблем - и в кусты.

- Вот только давай без обобщений, - попросил Ами. - Кстати, если тебе от этого станет легче, раскрою одну тайну... Вытащить тебя из твоей персональной вселенной иным способом, нежели через тело ребенка, ни Яхо, ни, тем более, мне оказалось не под силу. А потеря памяти - это побочный эффект. Просто твой приятель-бог постеснялся в этом признаться... Так же, как и в том, что ты стал чертовски силен, гораздо сильнее его самого. Тебе полегчало?

- Нет. Но это больше похоже на правду, - удовлетворенно заметил я. - Да, кстати! Будь другом, верни мне мой плащ!

- Плащ? - удивился Ами.

- Да, плащ! Не помню, чтобы давал тебе его поносить, но раз уж ты умудрился сберечь его... о прочих мелочах можно и забыть.

Ами пожал плечами, приподнялся, вынул из заднего кармана джинсов комочек черной ткани. Встряхнул. То, что на первый взгляд напоминало грязный носовой платок, превратилось в бесформенную черную хламиду. Я придирчиво осмотрел свою собственность.

- Ты затаскал его!

- Ной, чего ты хочешь от тряпки, которой больше лет, чем мне?! - возмутился Ами. - Сколько веков прошло, сколько звезд потухло, а ты совсем не изменился!..

- Да?

- Ты все так же тщеславен... традиционен... И ты все так же любишь вишню, я прав?

Я рассмеялся.

- Я люблю вишню. И эту, как ты ее назвал, тряпку, тоже люблю... С ней связано слишком много воспоминаний.

- Да, в этом плаще определенно есть что-то такое... его приятно носить... - признался Ами. - Заворожил ты его, что ли?

- Не помню, - буркнул я.

Он помолчал немного, с тоской оглядывая лес, потом легко поднялся на ноги, тихо и как-то неуверенно сказал:

- Я ухожу, Ной.

- Я знаю... - сказал я, поднимаясь следом.

- Я и Динь... Она уже ждет меня там, у истоков звезд. Я так и не сумел придумать для нее наш собственный мир. Почему, Ной, мой Бог, мне не дано творить?

- Ты не родился богом...

- Ну и что? - он зло ткнул кулаком в толстый ствол дерева. - Нора тоже! Тем не менее, уверен, она владеет этим даром. А я - нет!

- Нора прозрачна, как стеклышко. Ее душа беспредельно открыта и чиста. Даже в самые юные свои дни ты никогда не был таким, Ами.

- Ты тоже... - напомнил он.

- Да, - согласился я. - Такая чистота встречается редко...

- Но ты придумываешь миры, а я - нет.

- Мы ведь уже говорили об этом, и не один раз... Сегодня и тогда, когда ты впервые это понял. Помнишь?

- Помню.

- Я - бог. Ты - дьявол. Ты можешь только разрушать. В этом вся разница. Может, уже пора смириться, Ами?

- Не могу.

- Почему? Ведь раньше тебе было достаточно вишневого неба. Что изменилось, Ами?

Он пожал плечами.

- Я вырос. И мне уже тесно под одной луной. Ты ведь испытывал то же самое, когда уходил из своего мира?

Я подумал немного и кивнул. Ами втянул носом воздух, задержал на секунду дыхание, словно наслаждаясь запахами леса. Потом расслабился, задышал ровно, медленно. И так же медленно улыбнулся.

- Ты, как всегда, прав, Ной, мой Бог. Мы обсуждали все это сотню раз. Пожалуй, мне действительно пора, я и так здесь слишком загостился.

Он улыбался так, чуть насмешливо, когда удачно заканчивал какое-то дело.

- Динь ждет. Пойдем, поищем чей-нибудь чужой, желательно брошенный мир... А если не найдем... Кто знает, может однажды судьба посмотрит и в мою сторону? Если бы я творил мир... в нем было бы много деревьев... Ты не сердись на меня, Ной. Теперь уже глупо сердиться. Твоя жизнь сложилась так, как сложилась. Я связал ее с волками. Извини, что воспользовался против тебя даром, полученным от тебя же, но, - Ами хмыкнул, изумруды в обруче заискрились золотом тысячи солнц, - сам знаешь, я никогда не стеснялся в средствах для достижения цели. Ты, впрочем, тоже. Так что... Мы уходим, а ты остаешься. Решай проблемы племени, они теперь и твои тоже. Я вернул тебе Клык и, кажется, ничего больше тебе не должен. Может, когда-нибудь... не в этом мире и не в этом теле, но мы встретимся вновь и вновь покатаемся на облаках...

Ами сделал шаг в сторону и исчез, растворился в мире, огромном, как бесконечность. Мой дьявол бросил меня.

- Твой дьявол...

- Да.

Мальчик, которому я однажды оставил жизнь, сегодня не оставлял мне выбора.

Странно, но, кажется, я буду скучать по нему...

Из распахнутого окна по всему поселку разносился ароматный запах свежих булочек. Я облокотился о подоконник и заглянул в полумрак кухни.

- Ной! Заходи, мой мальчик! - улыбнулась мне возившаяся у плиты Лина. Она была все такой же пухленькой и розовощекой, и Лиза казалась на нее совершенно не похожей.

Я вошел в дом. После нашей городской квартиры он выглядел маленьким и невероятно тесным.

- А вот и Ной! - воскликнул дядя. Они сидели за накрытым столом, Эдвард, Бэмби, Кроха и Лиза. - Ты прямо к обеду.

- Здравствуйте.

- Бери стул, садись.

- Нет, спасибо, меня, наверное, мама ждет... Я только на пару минут.

- Не ждет, - сказала Лиза. - Я видела, как они с Норой уходили утром в лес. И назад пока не возвращались. Недавно Эдди прибегал за соком для Алины.

Они ушли прощаться, понял я. Пододвинул к столу свободный стул. Лиза достала чистую тарелку.

- Что-то произойдет сегодня, Ной, мой Бог? - тихо спросил Эдвард.

- Да, - кивнул я.

- Что? - он в упор посмотрел на меня.

Вошла Лина с огромной кастрюлей тушеного мяса и овощей в руках. Лиза помогла матери наполнить наши тарелки. Я взял кусок теплого хлеба.

- Извини, дядя, но обед - это святое...

Он согласно кивнул.

Мясо буквально таяло во рту. Я быстро проглотил свою порцию, потом добавку, с изумлением осознавая, насколько проголодался. А когда отставил тарелку, Лина протянула мне пирог и стакан холодного молока.

Я смотрел на молоко. Белое, как цветы вишни. Как мои волосы. Как звезда, которую...

На подоконник опустился большой сизый голубь. Одно его крыло отливало красным. Кроха вздрогнул. Он умел видеть суть вещей, людей, волков. И суть богов. А чем мы, собственно, лучше прочих?

Я отставил стакан в сторону, поднялся из-за стола и сказал, обращаясь к Лизе:

- Прощайтесь. Скоро все закончится.

Лиза кивнула, улыбнулась. Она поняла.

Ее мать сжала край столешницы так, что побелели костяшки пальцев. Человечий ребенок, повзрослевший среди волков, повидавший всякое - она тоже все поняла и испугалась.

Я перевел взгляд на Эдварда. Он сидел прямо и почти не дышал. Он думал о Клыке, подарившем ему жизнь, но забравшем нечто неизмеримо большее. Он думал о том, что вернется на родину предков не волком, и боялся вишневого неба, которого никогда не видел. Он думал о брате, сгоревшем на костре, и о дочери, оставившей семью ради любимого человека. И еще он думал о той силе, что заключена во мне, и не понимал ее. Я читал в его сердце, в его душе, и его мысли беспокоили меня, требуя какого-то решения.

Я легонько коснулся Клыка, смывая тоску, неверие, страх - чувства, заполнившие маленькую уютную комнатку. Им не было здесь места.

- Я собираю племя на Совет, Эдвард. Все племя. Время волков пришло.

- Хорошо.

Я знал, он искал ответ на вопрос, который так и не был задан. Почему? Почему - именно сейчас, не раньше и не позже? Почему - не те, кто был вчера, не те, кто придет завтра... Почему - они?

Я не мог ему ответить. Это решил не я, а Ами.

- У меня есть к тебе просьба, Эдвард, - сказал я.

- Какая?

Я взглянул на Яхо. Я не хотел просить в его присутствии. Голубь, кажется, понял это, расправил крылья, что-то уркнул и улетел. И тогда я сказал:

- Я прошу тебя, Эд... прошу принять в свою семью человека. Кроху. Он уйдет с вами и

там, под песню Леса, станет волком и членом племени. Прими его достойно, как принимали других, просящих о помощи или гневно требующих возмездия. Дай ему шанс, и Кроха будет тебе сыном. Я прошу. Что ты ответишь мне, волк?

Кроха замер в нетерпеливом ожидании ответа.

Эдвард сжал голову руками, засмеялся.

- Ты слишком красиво говоришь, Ной.

- Что ты ответишь, волк? - повторил я.

- Разве у меня есть выбор?

- Есть, - твердо сказал я. - Только в этом, но ты можешь решить сам. Решай!

Он снова засмеялся, но на этот раз его смех больше походил на стон.

- Ты забрал мою дочь, мой Бог. Ты даешь мне сына. Как ты думаешь, что я отвечу тебе?

- Я не знаю, Эдвард, - признался я. - Даже богам не дано предугадывать будущее.

- Да, Ной. Я отвечу - да.

Значит, он тоже понял.

У меня на руках шевелилось чудо. Самое большое чудо, которое мне когда-либо удавалось... Мне было жаль с ним расставаться, но я знал, что так нужно. Я медленно шел к поляне и думал о том, что, в сущности, сам во всем виноват. Я вспоминал звезду, белую, как цветы вишни, как мои волосы. Звезду, которую я однажды осчастливил, подарив ей целый мир с пушистым изумрудным лесом, багровым рассветом и луной, похожей на сыр. Я придумал его и тех, кто его населил, существ с вольной душой и меняющимися телами. Я виноват. Сказка требует бережного к себе отношения, а я привел в нее Ами. Нельзя стать богом, но можно - дьяволом. Ами... Волчий искуситель... Запретный плод всегда сладок, даже если по вкусу он напоминает хинин. Соблазн познания так же велик, как и жажда крови...

И еще я думал о Кате и Норе. Они вернулись домой на закате. Они не плакали и ничего не говорили. И я понял теперь, почему мой отец, ненавидевший людей, женился на своей Кэт. Она была сильной, невероятно сильной. И она умела жить... Том не умел. Она была человеком, но могла бы быть волком, лучшим, чем он.

Не бывает бесконечных дорог. Та, по которой шел я, закончилась у поляны Совета. Темнело. В кровавых отблесках осеннего солнца по лесу метались тени. Костер не горел. Естественно - я созывал племя, значит, и огонь разжигать мне.

Я глубоко вдохнул прохладный воздух, поднял руку над кострищем ладонью вниз, сжал кулак, а когда разжал, пальцы обожгло взметнувшимися вверх языками пламени.

Тишина. Я боялся тишины. Я знал, что волки, там, за деревьями, ждут. И я знал, что должен сказать им. Только вот не знал, как...

- Ты звал, Ной. Мы пришли, - сотни голосов слились в один. - Мы слушаем.

Лес, лес, везде лес... Лес, признавший во мне своего короля. Лес, единственный на Земле, кто будет скучать по нас...

Чудо на моих руках громко пискнуло. Я осторожно провел пальцами по еще формирующемуся детскому тельцу, и положил маленький комочек в огонь. Кто-то вскрикнул. Не бойтесь, волки. Чудо нельзя убить.

Красное пламя превратилось в огромный цветок, поднялось вровень со мной. На лепестках его восседала девочка с длинными белыми волосами и глазами, похожими на изумруды в обруче Ами. Маленькая воительница-богиня, та, кто станет до последнего вздоха бороться за свой народ.

Длинные стебли огненной травы мягко лизнули мне ноги. Я. Свет и темнота. Ледяная жара и обжигающий холод. Я. Вода и камень. И дерево, огромное, как мир. И радуга от края до края. Дождь, снег, ветер, слезы... Все - я.

Шепот, шорох в глубине леса. Волки, склоняющие колени перед Богом. Мои дети.

- Первый Волк...Я. Бог, очень боящийся ошибиться.

- Я пришел показать вам дорогу домой.

- Вишневое небо... Это красиво?

- Красиво.

Конец

Когда звезды устали падать...

В. Можная

Ликуйте! Ликуйте, ведь вы - победители! Яхо! Яхо? Скажи, разве не этого ты хотел?

Мой народ ушел, оставив за спиной проклятья, измены, потери, ненависть и любовь, целую жизнь, которую не возвратить, не исправить, не прожить заново. Волки вернулись домой.

Ликуйте же, люди! Впрочем, вряд ли вы знаете, что происходит...

Странно все это. Даже теперь - все еще странно...

Мы так похожи на вечных скитальцев...

Знаю, я виноват перед волками. Виноват в том, что придумал этот удивительный народ с двумя телами и душой, влюбленной в лес. Виноват в том, что потом забыл о них. И сейчас, спустя тысячи лет, я виноват в том, что не хочу больше видеть вишневое небо. Может быть, волчонку Ною оно и было нужно когда-то, но не Ною-богу. Я виноват, да. В искупление вины я отдал волкам самое большое чудо в моей бесконечной жизни - свою дочь. Я создал ее в те дни, когда был счастлив, и потому все ее существо окутано теплом и радостью бытия. Принцесса-богиня, рожденная из моих снов, воды и огня, она станет для волков тем, кем никогда не были ни я, ни Ами. Ее воспитает Катя, женщина, которой я обязан не жизнью, но судьбой. Надеюсь, она сумеет пережить боль, причиненную нами - волчьим дьяволом, человечьим богом и мной, ее сыном.

Я благословил волков. Благословил на долгую жизнь без унижения и страха, на любовь и искренность чувств, благословил на боль, ибо знаю, что даже вишневое небо не сможет избавить их от всех несчастий.

Я показал им путь, и смотрел, как они уходят. И высоко-высоко в земном синем небе парил сизый голубь с красным крылом. Всем нам свойственно ошибаться, людям, волкам, богам... никто не безупречен. Но мои дети нашли свой Святой Грааль, а что делать твоим, Яхо? Что? Я знаю, я видел, как ты уничтожил символ вечного счастья собственными руками. Ты не оставил им шанса. Только выдуманную любовь и страшные-страшные войны... Так кто же из нас худший отец?

- Здесь написано: "Перекресток повешенного волка"... Ты знаешь, что это такое?

- Когда-то давно, чтобы отпугнуть волков от своей деревни, крестьяне подвешивали на дереве зверя, которого только что убили или поймали в капкан. Обычаи давно уже умерли, а названия... названия остались. Как напоминание потомкам...

- Принцесса-богиня... Ты сотворил ее... Ты думаешь, она сумеет защитить волков?.. Если снова случится что-то...

- Я не знаю. И не хочу знать. Я не хочу думать о них, Нора. Не сегодня. Потом... Позже... Когда-нибудь... Я устал, так устал... Куда ты?

- Я...

- Подожди, Нора! Подожди! Пожалуйста! Не уходи! Не уходи... Ты разочаровалась во мне? Послушай... Обещаю, однажды, если ты захочешь, у нас родится ребенок, мальчик с темными волосами и желтыми, как песок, глазами. Мы назовем его Томом, в честь твоего отца. Обещаю...

- Я...

- Нет-нет, ничего не говори! Я прошу тебя, я никогда никого не просил... я должен сказать это, сейчас должен, сейчас... Ты так долго слушала меня, подожди еще минуту!..

Я одиночка, ты знаешь. И ты знаешь, что я не изменюсь. Но если ты уйдешь, мое одиночество станет моей тюрьмой. Пожалуйста, Нора! Не уходи!

- Я не уйду, Ной. Я просто хотела налить молока. Будешь?

- Буду...

- Холодное...

- Расскажи, как ты жила без меня?..

Послесловие

Тема ответственности за содеянное - одна из самых тяжелых, сложных тем в литературе. Не так уж много авторов осмеливаются сталкивать своего героя лицом к лицу с проблемой ответственности.

Герой ранних Стругацких - Румата Эсторский - сталкивается с данной проблемой постоянно. Румате не позавидуешь - он в таком положении, что любое серьезное действие с его стороны способно лишь ухудшить ситуацию. В шахматах такое положение называется "цугцванг" - когда хороших ходов у игрока в данной позиции нет, а ходить тем не менее надо. Правила заставляют. Жизнь, разумеется, не шахматы, в жизни можно затаиться и подождать. Вот только бездействие - это тоже выбор, фактически - особый род действия.

Второй пример, который можно уже назвать классическим - "Черная книга Арды" Натальи Васильевой. Мелькор, главный герой книги - вполне положительный персонаж, в отличие от изображенного у Толкина. И он личность не рядовая; если называть вещи своими именами - он бог. Бог с маленькой буквы, божество, дух стихии - но в любом случае далеко не человек. Его возможности несоизмеримы с человеческими.

А где возможности - там, извините, и спрос.

Заметьте, строить - не ломать; строить всегда труднее. Чтобы исправить содеянное, надо быть сильнее, умнее, дальновиднее того, кто содеял.

Ну а если "содеял" ты сам - легко ли стать сильнее самого себя?

Каяться Мелькору вроде бы и не в чем - он делал что мог. Даже больше, чем мог. И если его неимоверных сил не хватило - наверное, не хватило бы вообще ничьих. Тем не менее покаяние Мелькор осилил. А вот осознание ответственности - увы.

Нет, ответственность-то он осознает. В полной мере. И осознание его ломает. С треском, только щепки летят. Сломанный Мелькор неспособен уже ни на что. В том числе - на исправление содеянного.

Не всегда дело настолько мрачно. Антон Городецкий, бессменный герой лукьяненковской саги о Дозорах, с подобной проблемой сталкивается не единожды. Когда в его руках героя сосредоточилась огромная сила, и он встал перед непростым этическим выбором - результат оказался неожиданным. Не просто неожиданным, а противным всем привычным нормам. Взять и потратить весь ресурс на себя, любимого. На собственное усовершенствование.

И парадоксальное решение дает эффект. Неожиданное действие героя путает все планы оппонентов. Не каждый писатель отважится в первой же книге вскрыть тему столь сложную и неподъемную. И тем более - не каждый с ней справится.

Главный герой "Перекрестка волков" с первых страниц книги привлекает к себе внимание. Необычностью.

Казалось бы, чего в нем такого особенного? Совсем молодой парень, бездомный бродяга. Как видно из текста - сбежавший из дому после конфликта с родителями. Ну, бывает.

А необычного хватает. Хотя бы то, что и он сам, и его народ - не из нашего мира. Что он, как и сородичи - не человек, а волк. Что их, волков, занесло в наш мир чужой волей, и что это - их беда, а не вина. Причем беда главная. Но выяснится это лишь по ходу дела, много позже. Герой же и в самом деле необычен. У него есть черта, отличающая его и от людей, и от соплеменников.

Черта эта - обостренное чувство ответственности. Можно даже сказать - "чутье на ответственность". По воле автора герой последовательно попадает в разные жизненные ситуации, знакомится с миром людей, с разными его сторонами, с людьми, которым придется сыграть в сюжете ключевую роль.

И что же герой? Герой - изучает. Действует стереотипно (но при этом совершенно необычно). Каждого человека, с которым придется общаться дольше нескольких минут, он непременно проанализирует, оценит и разложит по полочкам. Особое внимание уделяя именно ответственности. Что это за человек? Как он справляется со своим местом в жизни? Именно так - не с обязанностями, а с местом. За кого он в ответе, и кто, в свою очередь, в ответе за него?

Сначала это кажется странностью. Потом читатель к этой странности привыкает, но масштаб действия растет. Крупный план ненавязчиво сменяется средним, затем - общим; оказывается, что эта, и прочие странности героя - лишь ступеньки. Автор помаленьку раскрывает перед героем все новые и новые ступени ответственности. Сначала - ответственность за жизнь одного отдельно взятого парнишки; затем - за благополучие целой семьи. После возвращения героя в родной поселок масштаб ответственности лишь растет. Ступенька за ступенькой герой идет к ответу на главный вопрос - кто, собственно в ответе за весь его народ? Кого призвать к ответу за беду, тянущуюся много поколений?

Он узнаёт это, лишь когда проходит всю лестницу.

К чести героя, справляется со своей миссией он неплохо. Из двух сакральных вопросов - "Кто виноват" и "Что делать" - выбирает правильный. Решения героя естественны и органичны. Не так важно, кто виноват - тем более, что виноватых, как всегда, больше одного. Покаяние покаянием, но если что-то не так - иди и исправь. И сделай это как следует, чтобы не стыдно было смотреть людям в глаза.

Герой со своей задачей справился как хорошо.

А нам следует признать, что со своей задачей справился и автор. Спасибо Ольге за хорошую, добрую и нешаблонную вещь, и будем надеяться, что она не раз еще порадует читателей новыми книгами.

Олег Поль

Примечания

1

Аутодафе (португ.) - торжественное оглашение и приведение в исполнение приговора инквизиции.

2

Стихи за Ноя писала Катя Петренко.

3

В. Гюго. Собор Парижской Богоматери.

4

Стихи за Ноя писала Катя Петренко.

5

Стихи Виктории Можной.

6

Стихи Виктории Можной.

7

Стихи Ани Амелиной.