Была на свете одна таверна. В отличие от всех прочих таверн, была она размеров воистину огромных.

Находилась же она чёрт разбери где. Испокон веков стояла в дремучем берёзовом лесу, затем леса сменились болотами, потом откуда-то взялся тракт, а через года тракт оказался распутьем — дорога туда, дорога сюда (дорога вперёд, дорога назад). Да и таверна оказалась пивной.

Хозяином таверны той был белый волк наружности благородной крайне. Принял он её из лап давно почившего хозяина в плачевном состоянии, но собственнолапно привёл в надлежащее положение. Годы шли, волк хирел, а всё оставалось по-старому. Если орлы, львы, петухи меняли фасад, делали перестановки и познавали прелести модерна, то там царили старые порядки, гордо именуемые стабильностью и особым путём. Но подробнее об этом немного позже.

В пивной той всегда было полным-полно народу разного, но преобладала всегда прислуга. Прислуга — сборище сгорбленных полуслепых псов в лохмотьях — находилась в условиях невыгодных: жили несчастные псы в тёмном ледяном погребе, прислуживались перед хозяином, управителями, гостями — перед теми, кто выше них. Работали за горбушку хлеба; врали, жрали, срали, рожали, убивали, а главное — на господ не роптали.

Потому что света боялись и свет отвергали. Господа-волки шептали хозяевам, что псам свет не нужен, а хозяин лишь понимающе кивал. До псов ему не было никакого дела.

А господ тоже было немало, и были они поголовно волками. Господами были как знатные гости, так и многочисленные ставленники хозяина, следившие за… да за чем они только не следили! Были главные по слугам, ответственные за хозяйскую кровать, за смазывание петель в дверях, за учётом горшков, за популяцией мух; над каждым ответственным и начальником были закреплены другие начальники. И так было испокон веков и было бы всегда, если бы слуг не вытащили на ненавистный ими свет.

Как же так получилось?

Секрет весь в спичечном коробке.

У хозяина был необыкновенный спичечный коробок, сделанный из чистого злата — и орнамент в виде двуглавого орла венчал его. Но не орёл и не золото делали этот коробок особенным, а то, что был он бездонным. Сколько не брал из него хозяин спичек, никак они не кончались.

Нужен был короб сей для того, чтоб зажигать очаг, обогревающий всю таверну. Без очага этого пивная либо замёрзла бы и постигла разрушение, либо сгинула б в огне анархии. Но вечно юный и вечно старый белый волк не ограничивался обычным поддержанием самовластного очага. Каждый день он зажигал духовную лампадку перед духовенственными святыми образами, пред которыми он с господами исправно молился. От спичек он давал прикуривать управителям и господам, осторожно зажигал свет — избыток его был вреден для непросвещённых морд, так как при слишком обильном свете волки начинали поглядывать на далёких львов и петухов.

Лишь слуги никогда не видели свет. Они привыкли жить и умирать во тьме, и свет стал для них немил. Лишь на огонёк лампадки перед образами взирали они заворожённо, крестились, падали перед ним ниц, молились, но близко не подходили и от иного света морды воротили.

Так было всегда, но вдруг на владельца таверны нашли либеральные настроения, и он разрешил псам селиться не только в тёмном подвале, но и на других этажах, поближе к господам. Но вместе с этим он увеличил им и трудовые повинности, что, однако, не мешало считать ему себя хозяином крайне либеральным и всемилюбимым. Каково же было его удивление, когда кто-то зарядил помидором в его морду…

Выйдя из сырого тёмного погреба, псы перестали бояться света, но не приняли его. Они работали в потёмках, щурили глаза, бродили, словно неприкаянные души, и обижались, что белый волк давал прикуривать волкам, но по-прежнему в упор не замечал их собачий народец. Отродясь они не курили, очага зажечь не умели, лампадку осветить не смели, свет не терпели, но спичек хотели. И стали они тянуть лапищи к заветному коробу, да только жадные волки его псам давать не желали и злобно щёлкали зубами, шерсть драли, особо настойчивых — стреляли. Вот до чего доводят эти ваши либеральности!

Хозяин взирал на всё это грустными глазами и решил сделать так, чтоб сразу зауважали его и вечно голодные жадные волки, и нерадивые слепые псы, и даже львы с петухами, и ещё кто-то где-то там. Собрал целую армию псовых обоих видов и двинулся громить пристройки драконов, посягнувших на восточные границы. Громил, громил, да вернулся восвояси с поджатым хвостом и опалённой шерстью. Белый волк посерел, озверел, морально устарел. Посидел, голову почесал, и снова двинулся драться, но уже не на восток с драконами, а на запад с орлами. Орлы на волчью таверну не метили, с волками не ссорились, но серьёзно ругались с петухами и львами, вот посеревший волк и решил, что если он поможет побить орлов, петухи и львы перестанут смеяться над ним за то, что он от драконов с поджатым хвостом убежал и пристройки их не убрал. А чтоб волки другие за драку на него не роптали, сказал: «орлы соколов обижают, подсобить надо».

Собрал толпу огромную, пошёл бить орлов. Бил, бил, да снова прибежал с поджатым хвостом, да только орлы по пятам бежали да хвосты волкам клевали.

Увидели псы эти безобразия и возопили, что не хотят они с орлами драться, а хотят они спичечный коробок да господских комнат.

Услышал хозяин возмущения возмутительные, испугался, нахорохорился пуще прежнего, посерел серее серого да велел псам глотки перегрызть, а сам на чердак убежал, бросив коробок на произвол безвластья. А коробок весь сразу как-то посерел, облез, потерял орла.

Осиротели сразу волки и разбежались по углам, а тут вдруг зверья всякого навалило — все на короб сбежались.

Расселись возле спичечного коробочка и псы, и волки, и лисы, и кролики, и хорьки, и весь зоопарк. Сидят, на короб смотрят, а коснуться не смеют. Кто лапы тянул — того по лапам били. А очаг тем временем нещадно тух, орлы уже громили комнаты, лампадка не освещала более лик святых, а народ всё не мог достать спичек. То молча сидели, то спорили, предлагали свои программы о том, как правильно и единственно верно доставать спички и с какой целью, то пытались согласовать ничего с ничем, то снова молчали.

Особенно упорно спорили и тянули лапы бурый пёс да стайка самых матёрых волков.

Стайка волков была предана старому хозяину, а с псом было всё не так просто.

Пёс этот, не слепой и не горбатый, и при хозяине пытался стянуть спички, но получил по морде и был сослан подальше. Ныне же он подрос, окреп, переменился, напитался просвещёнными идеями о всеобщем равенстве и решил уничтожить волков как класс ради блага всех псов в таверне.

Спорили звери, спорили, да доспорились до того, что орлы уже рубить таверну начинали. Потянулись все к спичечному коробку, глядят — а там спичек нет, пусто всё. Моргнули — и спичечного коробка как не было. Он был иллюзорен, он был в их головах.

Взревел бурый пёс голосом диким, и разбежались все звери. Кто в погреб залез, кто по углам попрятался, а орлы вообще домой ушли, а с орлами и многие волки побежали в орловую таверну.

Бурый недоумённо почесал за ухом и вдруг нашёл за ним спичечный коробок, только был он не золотым, а картонным, и написано на нём было «в коробке 52 шт.». Да и сам пёс не псом вовсе оказался, а медведем.

Вырос мишка и начал порядок устанавливать. Всех волков стрелял, псам комнаты давал, а ещё он всё ломал и имущество для общего дела изымал.

Волки сообразили, что к чему, объединились с прочими зверями и пошли бить медведя. Но пока они шли, перегрызли друг другу глотки, так как одни волки желали вернуть спички их доброму хозяину, что спрятался в чулане, другие — забрать короб себе, третьи и вовсе стали кликать львов, петухов, орлов. Зато единогласно резали псов — пособников переворота, да и медведь от них не отставал — он давил псов за контрреволюцию ради их же блага.

Пришли звери к медведю и стали его штыками тыкать, а тот рычал, огрызался да и переломал всем хребты. Волков растоптал, разорвал, перетёр в прах и ликвидировал как класс, а львы с прочими зверьми убежали сами.

Медведь обагрился кровью и стал красным, и звезда загорелась у него во лбу, и мало было ему крови. Стал он вместе с самыми преданными псами всех бить и убивать. Бил волков как класс, бил псов за сочувствие к волкам, бивал и идеологически верных псов за то, что мех у них был белый — как у хозяина-узурпатора, верный признак контрреволюции; бил богатых за то, что уподобляются волкам, бил бедных за то, что не приносили пользы. Вытащил из чулана старого бывшего хозяина и растерзал, лампадки вместе с образами переломал, да и иных он тоже линчевал. Всю мебель поломал, так как удобства способствуют обострению индивидуалистских настроений и буржуазности, а это уже контрреволюция. Опять шли псы жить в подвал, но уже не угнетённые капиталистическими волками, а обрадованные всеобщим равенством и светлым будущим.

Решил, что таверна не должна никого кормить и поить, и уж тем более — никак не должна давать приюта гостям, ведь не в этом предназначение таверн. Оградил он её огромным железным занавесом, чтоб бравые собаки львами и другими распутными зверями не искушались. Таверна должна производить оружие и бомбы, чтобы был мир, а все псы должны работать, не щадя себя, чтобы была свобода, а медведь лгал, чтобы была правда.

Немного успокоился медведь, устроился в своей уютной тёплой комнатке, улёгся в постель, зажал стальной хваткой спичечный коробок и начал мечтать о светлом будущем, всеобщем равенстве и всемирной революции, когда псы скинут угнетательское иго львов, орлов, котов, драконов, петухов и прочих буржуазных сволочей, чтобы обрести счастье и равенство под игом революции…

А всё потому, что мишка идиотом был, то есть шёл к своей иллюзорной цели только для того, чтобы идти, ибо цель у идиотов мнимая. Они идут к мнимой цели по прямой, ни в чём не сомневаясь и громя всё на своём пути, затем лишь, чтоб шагать всю жизнь с уверенностью в том, что они посвятили жизнь свою чему-то значимому и умрут не зря.

Ещё больше псов он поубивал, а в частности тех, кто волков покрывал, зерно не отдавал, да нелестное слово о нём молвил.

Лишь когда разбуянились орлы и пошли с огнём на таверны, отстал он от псов на некоторое время, но это уже совсем другая истори…

Много времени с тех пор прошло, помер уж медведь.

Чьи же теперь спички?

Не наши