Бегущий за радугой

Гостевой дом приютился при узком переулке, куда не заезжали экипажи, да и редко забредали случайные прохожие. Эльма удивленно поглядела на потрескавшуюся дверь и сверила адрес на клочке бумаги.

Поднявшись на задние лапы, она выудила зеркальце. Прежде чем постучать, пригладила рыжую шерсть, расправила складки юбки.

За дверью долго возились, тонкий слух Эльмы уловил пыхтение, прежде чем дверь скрипнула, являя лисе маленькую, пожилую ежиху. На задних она горбилась, и казалось, полностью состояла из головы, закутанной в платок. Журналиска предположила в ней, местную домоправительницу.

– Чем могу помочь, – недовольно пробурчала хозяйка, поглядывая на гостью снизу вверх.

– Простите, я ищу профессора Клюга. В университете мне дали этот адрес.

– Да. Он у себя. А вы ему кто? – поморщилась домоправительница.

– Эльма Фьюргард. Артинских вестей. Пишу для еженедельника.

Ежиха сморщила морду, словно вынюхивая что-нибудь подозрительное:

– Не предупреждают, ходят, отвлекают занятых людей, – пробормотала она, наконец, и зашаркала в дом.

Не дождавшись приглашения. Эльма скользнула вслед, прикрывая дверь.

Комната профессора располагалась на втором этаже в конце узкого захламленного коридора. Домоправительница дважды стукнула в дверь, больше похожую на дверь кладовой, громко оповестив:

– Профессор к вам пришли, – после чего так же неспешно развернулась и зашаркала прочь.

Дверь отворилась, явив журналиске высокую темную фигуру. Эльма невольно съежилась, ощутив себя ничтожно маленькой. Черный мустанг казался нелепым в этих узеньких коридорах. Его уши практически задевали потолок. А телосложением он больше походил на портового грузчика, чем на заслуженного профессора университета.

– Здравствуй-те? – удивленно пискнула лиса.

– Добрый день, мадам, – слегка поклонился Клюг. – Чем могу быть полезен?

– Эльма Фьюргард. Артинских вестей, – привычно повторила журналиска. – Я пишу цикл статей о светилах науки нашего времени. А вы самый молодой профессор нашего поколения. Читателям интересно знать…

– Любопытство – не порок, но двигатель науки, – улыбнулся жеребец. – Вам повезло, что вы меня застали. Я вот-вот собирался покинуть город.

– Надолго?

– Кто знает. Год, два, пять. Разве это имеет значение сейчас?

Жеребец посторонился, пропуская журналиску внутрь. Комната была обставлена в пределе минимализма. Половину пола занимала простая плетеная циновка. В углу – стянутый куб соломы, который, похоже, иногда его щипали. На подоконнике стоял пышный цветок в глиняном горшке, расписанном вручную простоватыми узорами.

Эльма была обескуражена. Все высокие умы, кого она встречала до этого, были богатыми и уважаемыми людьми. Они обосновались в солидных поместьях или снимали целые этажи. Их дома были обставлены со вкусом. Они рассказывали, как неспешно пишут свои научные труды, сидя у камина, или в личном кабинете за чашкой кофе. В их апартаментах всегда имелась библиотека. В крайнем случае, всегда имелись посыльные, чтобы доставить тот или иной трактат.

– Простите, я обычно не принимаю гостей. – виновато дернул ушами жеребец. – Мы можем спуститься в гостиную…

– Нет, нет, – запротестовала лиса. – Так даже лучше. Это ваше личное пространство… Но как вы здесь вообще живете? Это же не вынужденная мера? В университете должны платить немалые деньги.

– Деньги. Не знаю, зачем их так много. И не вижу особой надобности обставлять комнату. В доме я сплю, если идет дождь. Все мои работы здесь, – жеребец наклонился, давая лучше рассмотреть мощную голову. – Все нужные книги – в библиотеке университета. Там же можно писать статьи. Часто я заказываю пособия для студентов и интересные мне книги из столицы. Но все их оставляю в библиотеке. Там им сохраннее, да и другие могут их почитать.

– А сейчас, как я поняла, вы решили путешествовать? Вы снова едите собирать фольклор? Многие ваши стати посвящены именно ему. Фольклору кочевых племен.

Жеребец покачал головой, задумчиво поглядев в окно:

– Нет. Я решил вернуться домой. Я нашел все, что искал. И теперь хочу привычной жизни, по которой соскучился.

– Погодите, давайте по порядку, – журналиска быстро достала блокнот и перо. – Если вы не торопитесь. У вас ведь билет на корабль? Или куда вы отправляетесь.

– Я отправляюсь в степи пешком. Поэтому, можете располагать мной, сколько вам будет угодно.

– Хорошо, тогда начнем с начала, иначе я совсем запутаюсь. Итак, где вы родились?

– Я родился в степях среди прерий в племени Солонго Барих. Вы называете их Бегущими за Радугой.

– Это ведь совсем дикое кочевое племя? Бегущие за Радугой, они верят, что смысл их жизни в том, чтобы добежать до радужного моста? Вы о них? Но они же малограмотные дикари… Ой, простите.

– Ничего. Я привык. Многие городские жители знают о бегущих только несколько стереотипов, и то по слухам. Живут в степях, подрабатывают курьерами, таская грузы через Море Трав. И одержимо бегут за радугой, как только та появляется на небосклоне. Поверье о радуге самое известное, у всех на слуху. На самом деле в нашем племени очень много легенд. О громовой лестнице, по которой демоны спускаются на землю. И об оке бури, что поднимает в небо все, что найдет, дабы лучше рассмотреть. О Матери Степей, что заложила порядки между всеми существами. Сказания раскрывают картину мира в том виде, в котором она важна для племени. Это, не то, чтобы невежество. Скорее, более творческий подход к систематизации знаний.

– Но вы ведь не верите, что радуга – это семицветный мост, до которого можно добежать и подняться в небеса? Ведь вы профессор Клюг – молодое светило науки.

Жеребец улыбнулся, отрываясь от окна:

– Я думал, мы хотели начать с самого начала.

– Да, простите.

– И называйте меня Ханс. Итак, я родился в диких степях, в племени Солонго Барих. Один из многих, я рос, слушал наши истории. Веселился со сверстниками. Как и все, бежал за цветными кольцами в небе. Ибо их посылала небесная богиня для нас. И прикоснуться к радуге – мечта каждого. Нужно лишь бежать быстрее. Быстрее и еще быстрее.

Но я смотрел на лучших наших бегунов. Они были быстры, словно ветер. Неслись стремительно, рассекая травяной океан. Ничто не могло угнаться за ними. Но даже лучшие не были близко к тому, чтобы догнать радугу. Когда я понял это, я подумал: чтобы поймать что-либо, не обязательно быть быстрее. Иногда нужно быть умнее, хитрее или терпеливее. И тогда я решил отправиться в город.

– И вас отпустили? – журналиска удивленно оторвалась от заметок.

– Мы – свободный народ. Каждый волен идти куда захочет, если он не мешает остальным. Многие из наших бывали в городе, нанимались на работу. Скорость Солонго Барих ценят. Через степи еще не проложили железнодорожную магистраль, ведь придется пересечь несколько неглубоких рек. В самом сердце есть и скалы. Когда-нибудь их взорвут. Через реки проложат мосты. Но пока самые быстрые курьеры через прерии – мои соплеменники.

– И никто из городских не рассказывал вам, что невозможно угнаться за радугой?

– Рассказывали и не раз. Но слушать ваши рассказы нам так же смешно, как и вам – наши. Скажите, правдоподобно ли звучит для сына прерий, всю жизнь бегущего наперегонки с ветром утверждение от городского сноба, не пробежавшего за свою жизнь и двух метров. Утверждение о невозможности что-то догнать?

– Наверное, нет, – смутилась лиса.

– Вот то-то. Тот, кто не пытался, не может говорить о невозможности. Но я решил пойти другим путем. Придя в город, я пожелал учиться. Вы, наверно, знаете, что у нас сейчас борются с невежеством всеми силами? Конечно, золотой век на дворе – а у нас до сих пор по степи дикари носятся. После того, как мэр раскланялся всем журналисам, рассказывая о том, какой он прогрессивный и как помогает бедным дикарям, меня приняли в школу при детском приюте. Я не просил многого, не задавал вопросов, опираясь на знания моего племени. Я отбросил все старое мировоззрение и постигал новое.

– Я думаю, не нужно много времени, чтобы понять, что такое радуга?

– Это кажется вам. Ведь я не принимал на веру, все, что говорят. Я хотел понять все сам. Углубиться в суть, дойти до основ. Но для начала, необходимо было научиться читать. К тому же, мне были интересны не только радуги. Все, что нам объясняли в племени, вы объясняли иначе. И ваши объяснения были так же логичны и складны, как и наши. Но они лежали совсем в иной плоскости. Это даже не переворачивало картину мира. Она складывалась иначе, с иными связями, но при этом продолжала быть такой же складной и понятной. К тому же, ваша картина мира позволяла делать новые выводы и предположения на основе имеющихся знаний. Концепция науки, философии, познания.

– Из сказок трудно сделать научные выкладки?

– Как не печально признавать, да. Чтобы составить легенду, нужно было увидеть что-то своими глазами. Понять, найти закономерность и придумать запоминающуюся историю, чтобы обучить других. В племени на это уходят поколения. Но по мере того, как я учился, я мог, пользуясь вашей логикой, переводить легенды в научные обоснования, делать выводы и сочинять новые сказания, которые могли бы чему-то научить Солонго Барих, но при этом подчинялись логике мировоззрения племени.

Выучившись в школе, я сумел заинтересовать преподавателя Академии своим происхождением и взглядами на жизнь. Он был этнографом, странствовал в молодости и собирал различные сказания. Я знал многие из них, но при этом мог толковать их гибко. Профессора это подкупило, и мне помогли с поступлением.

– К тому времени вы уже знали многое?

– Многое, но недостаточно. К тому же, теперь появилась возможность не только учиться самому, но учить других. Я обнаружил не только множество вещей, непостижимых для нас, но очевидных для вас, но и наоборот. Я знал то, что может знать лишь уроженец степи, что всю жизнь прожил среди трав и впитал сам дух этой природы с молоком матери. Я издал книгу с трактовкой этноса кочевых племен. Цикл статей о метеорологии по личным наблюдениям. Трактат о дикой природе степей и взаимодействию между видами. Некоторые из них произвели фурор в определенных кругах. Меня отметил ученый состав Академии. Вот так я и получил признание и стал самым молодым профессором. Признаться, мне это льстит. Ведь я не сделал ничего особенного. Я пришел сюда учиться, но сумел и научить. И теперь я собираюсь вернуться в племя, дабы поведать все то, что узнал. И продолжить жизнь в степях.

– И вы собираетесь рассказать о том, что невозможно догнать радугу? – заинтересованно вскинула мордочку лиса.

– Конечно, нет! Я вернусь, и буду бежать за радугой вместе со всеми изо всех сил, как ранее, так и впредь.

– Но почему? Теперь вы знаете, что это бессмысленно!

Жеребец вновь отвернулся к окну. Там, у горизонта, где начиналась дикая степь, по небу ползли пушистые облака. Бескрайний простор, моря из трав, где запах их не осквернен коптильнями и кузницами, под ногами не течет грязь, когда забиты стоки. Лишь свобода и бескрайний дикий простор.

– Смысл не в том, чтобы догнать радугу, – наконец сказал Ханс. – А в том, чтобы стремиться к ней. Становиться быстрее, сильнее, умнее. А радуга – это всего лишь путеводный огонек. Который сгорит и рассыплется в пепел, стоит его коснуться. И тогда все погрузится во мрак.

* * *

Они стояли на грязной городской улице, моросил легкий дождь. Эльма пряталась под балконом. Жеребец же стоял свободно, капли стекали по его черной шерсти.

Ханс стащил пустую сумку и протянул лисе:

– Я не хотел брать это с собой, но и выбросить не мог. Эти вещь для меня символична. Пусть останется у вас. Журналиска взяла пустую котомку. На дне было что-то прямоугольное.

– Вы вернетесь? – спросила Эльма.

– Возможно. Когда-нибудь я буду стар, и не смогу бежать, как прежде. Тогда, возможно, я вернусь, чтобы рассказать что-то новое и что-то новое узнать.

Она стояла на городской улице, смотрела вслед уходящему жеребцу. Он пришел в этот город ни с чем, и ни с чем же уходил. Покидал их всех, зажатых в тесных коробках домов, рысил в степи, в сторону моста, что спускался с небес к горизонту.

Лиса достала из сумки прямоугольную коробочку. В мягком углублении лежала стеклянная призма. Подцепив ее когтями, Эльма подняла ее перед мордочкой, и маленькая радуга пробежала по носу.