Изгнанник

Мишель Пейвер

Хроники темных времен #4

Обнаружив страшную метку Пожирателей Душ на груди у Торака, вождь Фин-Кединн, превозмогая душевные муки, вынужден изгнать Торака из племени Воронов. Теперь по закону племен любой, повстречавший изгнанника, должен убить его. Начинается безжалостная и несправедливая охота на одинокого и безоружного юношу. Помимо всех племен, заполучить Торака мечтает и самая подлая и опасная из Пожирателей Душ — Повелительница Змей. Она насылает на Торака тяжелую болезнь. Сумеет ли Торак избавиться от страшной метки, смогут ли верные друзья Ренн и Бейл спасти его и вырвать из пут коварной Сешру?..

Мишель Пейвер

«Изгнанник»

Глава первая

Гадюка, скользнув вниз по берегу реки к самой воде, опустила плоскую голову. Торак остановился в нескольких шагах от змеи, позволяя ей спокойно утолить жажду.

К тому же у него уже ныли плечи от тяжелой ноши — мощных ветвистых рогов благородного оленя. Положив рога на землю, он присел на корточки в папоротниках и стал наблюдать за гадюкой. Змеи мудры, они знают множество тайн. Может, как раз эта змея и поможет ему найти то решение, которое ему вот уже столько дней не удавалось принять?

Гадюка пила неторопливо. Потом, приподняв голову, оглянулась на Торака: мелькнул раздвоенный язык — змея запоминала его запах. Затем она изящно развернулась и мгновенно исчезла в папоротниках.

Никакого знака, никакой подсказки она ему не оставила.

«Ну и не нужно тебе ничьей подсказки, — устало подумал Торак. — Ты и сам знаешь, как поступить. Надо просто взять и все рассказать. Вот вернешься в лагерь, подойди к ним и скажи: „Ренн, Фин-Кединн, я хочу вам рассказать, что случилось со мной два месяца назад. Пожиратели Душ сбили меня с ног, они были сильнее… и оставили у меня на груди свою метку! И теперь…“ Нет. Это никуда не годится, — оборвал он ход своих мыслей. Торак легко мог себе представить, какое у Ренн будет лицо после его признания, как она с обидой выкрикнет: „Ты, мой лучший друг, целых два месяца врал мне?!“ Что же все-таки делать?» — Торак обессиленно уронил голову на руки.

И вдруг услышал шорох. Подняв голову, он увидел на противоположном берегу северного оленя. Олень, стоя на трех ногах, четвертой, задней, ногой яростно чесал набухшие кровью рога. Он, видимо, почувствовал, что Торак охотиться на него не собирается, и спокойно продолжал чесаться, хотя из рогов уже текла кровь. Похоже, этот зуд он мог унять, лишь расчесывая лоб до крови. Причиняя себе жуткую боль.

«Вот и мне нужно поступить так же! — подумал Торак. — Причинить себе боль. Вырезать проклятую метку, чтоб от нее и следа не осталось. Но сделать это нужно втайне, чтобы никто никогда ничего не узнал».

Только вот беда: даже если он и сумеет все это вытерпеть, от этой метки ему не избавиться, пока не будет должным образом совершен магический обряд. Торак узнал об этом от Ренн, осторожно выведав у нее все под тем предлогом, что увидел на ее запястьях новую татуировку в виде молний:

«Если не совершить обряд, — сообщила Ренн, — метки непременно появятся снова».

«Как это — появятся снова?» — Торак пришел в ужас от этих слов.

«А вот так. Ты просто не представляешь себе, насколько глубоко такая татуировка въедается в плоть и кровь! Так что, даже если ее срезать, она все равно будет видна».

«В общем, ясно: самому мне с этим не справиться. Впрочем, надо попробовать все же заставить Ренн рассказать об очистительном обряде — разумеется, не открывая истинной причины того, зачем мне это понадобилось», — крутились мысли в голове у Торака.

Северный олень раздраженно встряхнулся и потрусил обратно в Лес, а Торак, вновь взвалив на плечи тяжелые рога, двинулся к стоянке. Здорово, что он нашел эти рога; они достаточно велики, так что каждому в племени достанется кусочек. Ведь рог, как известно, самый лучший материал для изготовления рыболовных крючков и молоточков, которыми расщепляют кремень. Фин-Кединн наверняка будет доволен. Торак старался думать только о своей удачной находке и больше ни о чем. Но и это не помогло ему отвлечься от тяжелых мыслей. А ведь до сих пор он толком даже и не понимал, какая стена выросла из-за этой тайны между ним и остальными членами племени Ворона. Проклятая метка напоминала ему теперь о себе постоянно, даже когда они вместе с Ренн и Волком охотились!

Начался месяц Лососевого Нереста, и пронизывающий ветер, дувший с востока, приносил с собой острый запах рыбы. Пробираясь сквозь густой сосняк, Торак хрустел кусочками коры и веток — мусором, оставшимся после того, как дятлы поработали здесь своими клювами. Слева о чем-то громко болтала Зеленая Река, обретя наконец свободу после долгого заточения во льдах, а справа вздымалась каменистая щека одной из гор Сломанного Хребта. Кое-где в камне виднелись рубцы — в этих местах лесные племена всегда вырубали себе пластины красного сланца, который, как известно, приносит удачу на охоте. Вот и сейчас оттуда доносился стук каменного топора.

«Мне бы тоже надо вырубить себе кусок сланца, — подумал Торак. — И сделать, наконец, новый топор. И вообще — надо больше заниматься делами, а не терзать себя бесплодными размышлениями!» Он даже невольно воскликнул:

— Нет, так дальше невозможно!

— Ты прав, — услышал он чей-то голос. — Да и ни к чему тебе это.

Они сидели прямо на выступе горы шагах в десяти от него: четверо уже достаточно взрослых парней и две девушки. Присев на корточки, они смотрели на него довольно сердито. У одних — из племени Кабана — темные волосы были обрезаны по плечи, на лбу челка, на груди кабаньи клыки, на плечах грубые накидки. У других — из племени Ивы — куртки были украшены амулетами в виде сплетенных из коры спиралей, а лбы — татуировкой в виде трех черных листков, придававшей их лицам хмурое выражение. Все шестеро были явно старше Торака. У парней уже начинала появляться щетина, а у девушек под племенной татуировкой красовалась короткая красная полоска — признак взросления.

Они, конечно же, пришли сюда за сланцем: Торак заметил, что одежда их вся покрыта каменной пылью. Кроме того, вдали виднелась прислоненная к скале самодельная лестница — цельный ствол дерева с зарубками для ног, чтобы легче было взбираться. Впрочем, было видно, что в данный момент их волновал вовсе даже не сланец.

Торак смотрел на них, не отводя глаз, даже с вызовом, в надежде, что они не заметят, как он напуган этой неожиданной встречей.

— Что вам надо? — спросил он.

Аки, сын вождя племени Кабана, кивнул головой в сторону оленьих рогов, которые нес Торак.

— Это мое. Положи-ка их на землю.

— Нет, — спокойно ответил Торак. — Это я их нашел. — И, давая понять своим противникам, что он вооружен, поправил лук на плече и слегка прикоснулся к ножу из голубого сланца, висевшему у него на бедре.

Но на Аки его намеки ничуть не подействовали.

— Эти рога принадлежат мне! — повторил он.

— А ты их украл! — злобно подхватила девчонка из племени Ивы.

— Если бы они принадлежали тебе, — возразил Торак, обращаясь к Аки, — на них была бы твоя метка. И я, конечно, не тронул бы их.

— А там и была моя метка! У основания каждого рога. Просто ты ее стер!

— Ничего я не стирал! — возмутился Торак.

И вдруг заметил то, что должен был заметить гораздо раньше, — мазок охры у основания одного из рогов и изображение кабаньего клыка. У Торака даже уши запылали от стыда.

— Я твоего знака просто не заметил! И ничего я не стирал! — смутившись, ответил Торак.

— Тогда положи рога на землю и убирайся отсюда, — крикнул ему парнишка по имени Раут, всегда казавшийся Тораку более справедливым, чем Аки, который постоянно нарывался на драку.

А драться с ним Торак был совершенно не намерен.

— Ладно, — быстро сказал он, — я ошибся, не заметил метку. Рога ваши.

— И ты решил, что эта ошибка просто так сойдет тебе с рук? — грозно спросил Аки.

Торак вздохнул. Ему уже не раз доводилось иметь дело с Аки. Вот уж настоящий задира! А все потому, что вечно сомневается, все ли ровесники признают его вожаком. Вот изо всех сил и старается доказать свое превосходство с помощью кулаков.

— Думаешь, ты один у нас такой особенный? — оскалился Аки. — Потому что Фин-Кединн принял тебя в свое племя? Потому что ты можешь с волками разговаривать, да еще и душа у тебя, говорят, какая-то блуждающая? — Аки почесал ногтями подбородок, словно желая удостовериться, что прораставшая там редкая щетина никуда не исчезла. — На самом деле всем известно, что Вороны приняли тебя только потому, что собственное племя тебя знать не желает! Впрочем, и Фин-Кединн не очень-то тебе доверяет. Иначе он давно сделал бы тебя своим приемным сыном. Что, скажешь, я не прав?

Торак только зубами скрипнул от досады. И украдкой огляделся. Вода в реке еще слишком холодная — удрать от них вплавь не удастся. К тому же на берегу виднелись их лодки-долбленки, значит, бежать вниз по течению тоже не имело смысла — они все равно перехватят его в том месте, где Зеленая Река вливается в озеро Топора. А главное — никого из своих поблизости не было, никто не мог прийти ему на помощь: Ренн далеко, на той стоянке, что у северного берега озера, до которого полдня пути отсюда; а Волк еще ночью отправился на охоту…

Торак положил оленьи рога на землю.

— Я же сказал, они ваши, — повторил он и двинулся дальше по тропе.

— Трус! — крикнул ему в спину Аки.

Торак не обратил на насмешку внимания, но внезапно в висок ему угодил камень.

Он сердито обернулся:

— Значит, я трус? Зато вы очень смелые — вшестером на одного!

Лицо Аки под густой челкой побагровело от гнева.

— Ладно, давай по-честному: только ты и я. — Он скинул свою куртку, обнажив весьма упитанную грудь, покрытую рыжеватыми волосами.

Торак не двинулся с места.

— Что? Испугался? — насмешливо крикнула ему девчонка из племени Кабана.

— Ничего я не испугался, — сказал Торак. Но ему действительно было страшновато. Он ведь совсем забыл о том, что люди Кабана всегда раздеваются до пояса перед дракой. Сам-то он этого сделать никак не мог! Ведь тогда они увидели бы ту метку…

— Готовься к бою! — рявкнул Аки, спускаясь по самодельной лестнице.

— Не буду я с тобой драться, — заявил Торак, встав как вкопанный.

В воздухе просвистел еще один камень, но он умудрился поймать его на лету и ловко швырнул обратно. И тут же та противная девчонка из племени Кабана взвизгнула: камень угодил ей в лодыжку, она зажала ее рукой, и из-под пальцев у нее сочилась кровь.

Аки уже почти спустился на землю, следом за ним начали слезать и все остальные, точно муравьи, почуявшие запах меда.

Торак схватил один из оленьих рогов, зацепился его отростком за ветку ближайшей сосны и прямо-таки взлетел на дерево.

— Ага, попался! — завопил Аки.

«Не дождетесь!» — подумал Торак.

Дерево, на которое он взобрался, росло совсем недалеко от скалы. Торак быстро прополз по ветке и спрыгнул прямо на выступ, который только что покинули его недруги. Там валялись брошенные ими кварцевые пилы и точильные камни, горел небольшой костерок, а в горячей золе было закопано ведро из толстой лосиной шкуры, полное сосновой смолы, — чтобы смола оставалась теплой и не загустевала. Торак заметил, что выше склон уже не такой крутой и весь порос кустами можжевельника, так что взобраться будет совсем нетрудно.

Швыряя в своих врагов камнями и ловко избегая пущенных ими снарядов, Торак подбежал к лестнице и изо всех сил налег на нее, пытаясь оттолкнуть от скалы, но она не поддавалась. Оказалось, добытчики сланца для пущей надежности привязали ее крепкими веревками из сыромятной кожи. Времени перерезать веревки у Торака, разумеется, не было, и тогда он сделал то единственное, что могло помешать Аки и остальным подняться на выступ: схватил ведро с горячей смолой и опрокинул его на своих преследователей.

Раздался такой яростный рев, что Торак даже выронил ведро из рук. Оказалось, Аки был куда проворнее, чем можно было предположить, и к тому времени он снова был на лестнице и уже почти добрался до выступа. Так что Торак, вовсе не имея намерения так уж особенно вредить одному Аки, опростал полное ведро смолы прямо на него.

Повизгивая, точно раненый кабан, и проклиная все на свете, Аки сполз по лестнице вниз.

А Торак, цепляясь за ветки можжевельника, птицей взлетел на вершину горы.

Он бежал через Лес на северо-восток, и крики врагов у него за спиной становились все глуше. Ох, как он ненавидел себя за то, что ему приходится спасаться бегством! Но уж лучше пусть его называют трусом, чем все откроется.

Вскоре склон стал более пологим, и Торак смог легко спуститься к реке, при этом стараясь держаться подальше от протоптанной лесными племенами дорожки. Он шел, следуя неприметной волчьей тропой, — такие тропы он мог отыскать в Лесу всегда, почти не напрягаясь. Он решил как можно быстрее добраться до брода, перейти через реку и вернуться на стоянку племени Ворона. Наверняка впереди у него серьезные неприятности, но Торак верил, что Фин-Кединн будет на его стороне.

В зарослях прибрежного ивняка Торак остановился, чтобы немного перевести дыхание. От быстрого бега в груди жгло, как огнем. Деревья вокруг еще только просыпались после долгого зимнего сна. Пчелы гудели на пушистых и желтых, как цыплята, цветках ивы; в полоске солнечного света дремала белка, обвив ветку хвостом. В реке на мелководье купалась сойка. Похоже, никакой погони не было, иначе Лес, конечно, предупредил бы его об этом.

Торак с облегчением вздохнул и, почувствовав слабость в ногах, прислонился к стволу дерева.

Рука его невольно скользнула за пазуху, нащупывая на груди проклятую татуировку. А в ушах в который раз прозвучал свистящий шепот Повелительницы Змей, напоминающий шипение гадюки: «Эта метка на твоем теле будет вечно терзать тебя, точно острие гарпуна, застрявшее у тюленя под шкурой. Иона навсегда соединит тебя с нами. Одно движение — и мы направим тебя туда, куда нужно нам, сколько бы ты ни сопротивлялся. Ибо теперь ты один из нас…»

— Я не один из вас! — пробормотал Торак. — Нет!

Но он помнил, как, лежа без сна долгими зимними ночами, постоянно чувствовал эту жгучую метку у себя на груди. И с ужасом думал, какое зло она может ему причинить. И какое зло она может заставить его совершить.

Где-то на юге провыл Волк. Он поймал зайца и в песне выражал свою радость и благодарность Лесу, а также сообщал о своей удаче Большому Брату и всем, кто его слышал.

У Торака сразу стало легче на душе. Волк, похоже, ничего не имел против метки Пожирателей Душ. Как, впрочем, и сам Лес. Ведь Лес-то наверняка знал о ней, но тем не менее не собирался изгонять Торака из своих владений.

Сойка, перестав плескаться, взлетела, роняя капли воды, и несколько мгновений Торак следил за ней. Затем, словно очнувшись, резко оттолкнулся от дерева и побежал. Но едва успел выбежать из густого подлеска, как столкнулся с Аки, который с такой силой боднул Торака головой в грудь, что тот, не удержавшись на ногах, распластался на земле.

Аки почти невозможно было узнать. Он весь был покрыт липкой сосновой смолой. На совершенно черной физиономии яростно сверкали покрасневшие глаза, и его прямо-таки окутывало облако смоляного запаха и бешеной злобы.

— Значит, ты меня решил провести? — заорал он. — Дураком меня перед всеми выставить захотел?

Торак с трудом поднялся на ноги и попятился от разъяренного Аки.

— Я не хотел! Я не заметил, что ты снова наверх полез!

— Врешь! — Аки замахнулся и рубанул топором Тораку по ногам.

Тот подпрыгнул, уходя от страшного удара, и, отскочив в сторону, с силой ударил ногой по правой руке Аки, сжимавшей рукоять топора. Аки выронил топор, но тут же выхватил нож. Торак тоже схватился за нож, и противники стали кружить, выбирая момент для удара.

Сердце Торака молотом стучало по ребрам; он тщетно пытался собраться с мыслями, припоминая те приемы борьбы, которым учил его отец, а затем и Фин-Кединн.

Внезапно Аки сделал первый выпад, но просчитался всего лишь на мгновение. Торак успел не только увернуться, но и с силой пнуть его ногой в живот, а потом еще и засадить кулаком в горло. Аки начал задыхаться и, цепляясь за куртку Торака, стал сползать на землю. И тут кожаные тесемки на куртке оборвались, она распахнулась — и Аки увидел у Торака на груди ту самую метку!

Казалось, даже время замедлило свой бег.

Аки отпустил Торака и, пошатываясь, попятился от него.

А сам Торак словно прирос к земле.

Аки смотрел то на страшную метку, то на Торака. Несмотря на смолу, покрывавшую его лицо, было видно, что он прямо-таки побелел от ужаса.

Он, правда, довольно быстро пришел в себя. И ткнул Тораку пальцем в лоб, целясь прямо между глазами, а потом сделал какой-то странный жест рукой, как бы отсекая его от себя. Торак никогда не видел такого жеста.

А потом Аки повернулся и побежал что есть сил.

Он, видимо, очень быстро добрался до своей долбленки, да и плыл быстрее лосося, стремящегося к нерестилищу, потому что, когда к середине дня Торак подошел наконец к стоянке племени Ворона, ему сразу стало ясно, что Аки там уже побывал. Он догадался об этом по тому напряженному молчанию, которым встретили его люди, увидев на поляне.

Вокруг сразу воцарилась тишина; слышны были лишь потрескивание стоек для вяления рыбы и мяса да тихий шепот реки. Тхулл и его жена Люта, с которыми Торак делил жилище, смотрели на него, как на чужака. И только их семилетний сынишка Дари, преданный друг Торака, вечно бегавший за ним по пятам, бросился ему навстречу, но тут же был остановлен отцом, который потащил его назад, при этом что-то сердито приговаривая.

В этот момент, словно птица, вылетела из своего жилища, крытого оленьими шкурами, Ренн — рыжие волосы растрепаны, на щеках от возмущения пылает румянец:

— Торак, наконец-то! Я знаю, это какая-то ошибка! Я уже сказала им, что все это ложь!

Следом за ней появился Аки вместе со своим отцом, вождем племени Кабана, вслед за ними вышел и Фин-Кединн. Лицо его было мрачным; он, тяжело опираясь на посох, вышел на середину поляны и остановился; но когда он заговорил, голое его звучал так же спокойно, как и всегда.

— Я поручился за тебя, Торак. Я сказал, что этого не может быть.

Они так в него верили! Как же ему вынести все это?..

Вождь племени Кабана гневно взглянул на Фин-Кединна:

— Значит, моего сына ты считаешь лжецом? — Этот человек представлял собой как бы увеличенную копию своего сына Аки: такое же квадратное лицо и вечно сжатые, готовые к бою здоровенные кулаки.

— Лжецом я его не считаю, — спокойно ответил Фин-Кединн. — Он просто ошибся.

Вождь племени Кабана сердито мотнул головой, но сдержался и промолчал.

— Я всего лишь утверждаю, — продолжал между тем Фин-Кединн, — что этот парнишка никакой не Пожиратель Душ. И он может это доказать. Торак, сними-ка свою куртку.

— Что? — Ренн резко повернулась к нему. — Дядя, как ты мог даже подумать…

Фин-Кединн взглядом заставил ее замолчать и снова повернулся к Тораку:

— Ладно, Торак, давай-ка побыстрее! Это же явное недоразумение.

Торак оглядел лица столпившихся вокруг людей. После гибели отца они приняли его в свое племя! Он почти два года прожил с ними, и они уже стали воспринимать его как своего. Неужели сейчас одним движением все это будет перечеркнуто?

Он медленно снял с плеча лук и колчан, положил их на землю, затем снял ремень. В ушах у него звенело. Пальцы не слушались и казались совершенно чужими.

Торак быстро произнес про себя короткую молитву Лесу и… через голову стянул с себя куртку.

Он видел, как Ренн невольно открыла рот, но не издала ни звука.

Видел, как рука Фин-Кединна настолько сжала набалдашник посоха, что побелели костяшки пальцев.

— Я же говорил вам! — вскричал Аки. — Вон он, трезубец! Я же говорил! Этот ваш Торак — настоящий Пожиратель Душ!

Глава вторая

— Почему ты ничего не рассказал мне? — спросил Фин-Кединн тем самым тоном, который заставлял испуганно бледнеть даже взрослых мужчин.

— Я хотел, — пробормотал Торак, — но мне…

— Но тебе — что?

Торак опустил голову, не в силах вымолвить ни слова.

На поляне теперь были только они одни. Аки и его отец ушли на стоянку племени Кабана. К остальным племенам, проживавшим по соседству, срочно отправили гонцов с ужасной новостью. Фин-Кединн перед тем, как на стоянку ворвался Аки, был занят выскабливанием оленьей шкуры и после сцены с признанием Торака демонстративно вернулся к прежнему занятию. Это означало, что и всем остальным также следует вернуться к своим делам и предоставить ему, вождю, решать, как дальше быть с Тораком. Кто-то отправился на охоту, кто-то пошел вверх по реке — бить острогой рыбу, идущую на нерест. Ренн же нигде не было видно.

На стоянке установилась какая-то неестественная тишина. На берегу лежала лодка из оленьих шкур, которую заботливо оттащили подальше от воды; на кусте можжевельника висела и сохла сеть, сплетенная из лыка. Березы вокруг были покрыты сверкающей на солнце молодой листвой, в траве сияли голубые глаза анемонов, желтые цветочки чистотела и серебристая рыбья чешуя. Ничто не напоминало о том, что совсем недавно здесь развернулись невероятно ужасающие события.

Торак смотрел, как Фин-Кединн, развесив шкуру на бревне, тщательно ее разглаживает и растягивает. На руках у вождя племени вздулись вены, а движения — обычно такие размеренные — казались какими-то резкими, даже нервными.

— Если бы ты все рассказал мне раньше, мы вместе постарались бы найти какой-то выход.

— Я думал, что сумею сам избавиться от этой проклятой метки, ничего никому не рассказывая… — Торак почувствовал, как глупо это прозвучало: словно одна ложь тянула за собой другую.

Фин-Кединн взял скребок из оленьего ребра и принялся тщательно соскабливать со шкуры подкожный жир, но не плавно, как обычно, а короткими, злобными рывками.

— Зачем ты принес в мое племя эту метку зла!

— Я не хотел! Поверь мне, Фин-Кединн! Ты должен мне поверить! Я пытался сопротивляться, но их было слишком много!

Вождь в гневе отшвырнул скребок.

— Но ведь ты же сам искал их! Сам полез в их логово! Сам подобрался к ним слишком близко!

— Я был вынужден! Они взяли в плен Волка!..

— Ну конечно, причина всегда найдется! — Фин-Кединн был настолько разгневан, что Торак даже немного отступил от него. — Ты такой же, как твой отец! Когда я предупреждал его, чтобы он держался от них подальше, он не пожелал меня слушать. Все твердил, что они хотят нам добра, все называл их Целителями — даже когда всем стало ясно, что они злодеи!.. — Он перевел дыхание, помолчал, потом договорил: — А в итоге и сам погиб, и мать твою погубил.

Торак вдруг заметил, какие глубокие морщины пролегли у Фин-Кединна по углам рта, какая боль светится в его пылающих яростью голубых глазах. И во всем этом виноват он, Торак! Он причинил эту нестерпимую боль замечательному человеку, которого уже успел так сильно полюбить.

А вождь племени Ворона вновь принялся за работу. Чувствуя противную вонь, исходившую от оленьей шкуры, Торак смотрел, как окрашенный кровью жир пузырится под острым костяным скребком, и представлял себе, как сам срезает слой собственной плоти, желая избавить свое тело от татуировки, нанесенной Пожирателями Душ.

— Я ее вырежу! — решительно заявил он. — Ренн говорила, что есть такой специальный обряд…

— Это можно совершить только в полнолуние. А сейчас как раз наступили дни черной луны. Ты опоздал, Торак.

Поднявшийся вдруг холодный ветер принес запах дождя, и Торак поежился.

— Фин-Кединн, ты же знаешь, я — не Пожиратель Душ!

Скребок замер.

— А как ты можешь доказать это? — Фин-Кединн посмотрел на Торака в упор. Его глаза были полны такой великой печали, что в ней, казалось, тонул даже его гнев. — Неужели ты не понимаешь, Торак: не так уж важно, что именно думаю я. Главное для тебя — это убедить всех остальных. И моей власти вождя тут недостаточно. Теперь перед всеми за тебя может поручиться только твое собственное племя.

Торак похолодел. По рождению он считался членом племени Волка, но отец всегда старался держать его подальше от соплеменников. Собственно, Торак никогда никого из них даже не видел. Впрочем, люди Волка были малообщительны; редко кому удавалось встретиться с ними. Особенно после того, как на племя обрушился великий позор, ибо их колдун — отец Торака — добровольно стал Пожирателем Душ. С тех пор племя таилось в чаще Леса, став таким же неуловимым, как его покровитель Волк.

Торак коснулся потрепанного клочка волчьей шерсти, пришитого к куртке. Этот символ племени был для него священным, ибо достался от отца. Но только это и связывало его с собственным племенем.

— Как же мне найти своих сородичей? — спросил он.

— А ты их и не найдешь, — откликнулся Фин-Кединн. — До тех пор, пока они сами этого не захотят.

— А если они так и не придут? Если не захотят за меня поручиться?

— Тогда у меня не будет выбора. Я буду вынужден подчиниться Закону Племен и изгнать тебя.

Ветер усилился, и березы замахали своими ветвями, будто прогоняя Торака, словно он уже стал изгнанником, словно они боялись даже прикоснуться к нему…

— Ты понимаешь, что это значит? — спросил Фин-Кединн. — ЧТО такое быть изгнанником?

Торак покачал головой.

— Это почти то же самое, что стать мертвым. Ты будешь изолирован ото всех. И все станут охотиться на тебя, как на дичь. И никто не сможет тебе помочь. Даже я. Даже Ренн. Это строго запрещено. Нам нельзя будет ни поговорить с тобой, ни дать тебе поесть. А если мы это сделаем, то и сами станем изгнанниками. И если кто-то — и мы в том числе — увидит тебя в Лесу, то должен будет тебя убить.

Торак вздрогнул:

— Но я же ничего не сделал!

— Таков закон, — сказал Фин-Кединн. — Много зим тому назад, после того как великий пожар разбросал Пожирателей Душ по разным сторонам, старейшины племен приняли этот закон, дабы не позволить проклятым колдунам вернуться назад и остановить тех, кто пожелал бы к ним присоединиться.

Начали падать первые капли дождя, оставляя пятна на вывернутой оленьей шкуре, и Фин-Кединн подытожил, не глядя на Торака:

— Ступай в свое жилище.

— Но, Фин-Кединн….

— Ступай. Вскоре состоится общее собрание племен, и старейшины вынесут решение.

Торак мучительно сглотнул:

— А как же Тхулл и Люта? И Дари? Я ведь жил с ними вместе…

— Тхулл с Лютой построят себе другое жилище. А тебе с этого момента я запрещаю с кем бы то ни было разговаривать. Оставайся в своем жилище и жди решения племен.

— И долго мне придется ждать?

— Столько, сколько потребуется. И знаешь что, Торак… Не вздумай бежать. Этим ты сделаешь себе только хуже.

Торак уставился на вождя:

— Куда уж хуже…

— Хуже всегда сделать можно, — возразил Фин-Кединн.

Торак убедился в правоте его слов через два дня, когда Ренн все же пришла наконец навестить его.

До этой минуты он ни разу даже мельком не встречал ее. Вход в его жилище был с другой стороны центральной поляны, и он почти не видел того, что там происходит. Правда, порой он ухитрялся кое-что разглядеть в щели меж шкурами или когда выносил на помойку отбросы. Все остальное время он сидел, глядя на пламя своего маленького костерка у входа, и прислушивался к гомону собиравшихся на собрание представителей племен.

Но под конец второго дня Ренн все-таки удалось прокрасться к его жилищу. Она была очень бледна, так что сильно выделялись черно-синие полоски татуировки у нее на скулах, казавшиеся живыми.

— Надо было сразу все мне рассказать! — ледяным тоном заявила она.

— Я понимаю…

— Понимает он! Надо было рассказать! — И в гневе она с такой силой пнула ногой столб у входа, что все жилище содрогнулось.

— Я думал, что сумею тайком избавиться от этой метки.

Присев на корточки у костерка, Ренн помолчала, сердито глядя на угли.

— Ты целых два месяца врал мне! — снова заговорила она. — Только не говори, что промолчать не значит соврать. Потому что это одно и то же!

— Я знаю. Прости меня.

Она не ответила.

За зиму у нее в уголке рта появилось крошечное родимое пятнышко, и Торак все поддразнивал ее, спрашивая, не прилипло ли ей к губам семечко березы и почему она не сотрет его. Сейчас он и подумать не мог о таких подтруниваниях. Никогда еще у него не было так скверно на душе.

— Ренн, — сказал он, — ты должна мне поверить. Я — не Пожиратель Душ, клянусь!

— Ну естественно! Никакой ты не Пожиратель!

Торак судорожно вздохнул, но все же осмелился спросить:

— Значит… ты могла бы меня простить?

Некоторое время Ренн сосредоточенно ковыряла старую болячку на локте, затем коротко кивнула.

Тораку сразу стало значительно легче.

— Честно говоря, я уж и не надеялся.

Она, продолжая ковырять болячку, сказала каким-то странным тоном:

— У каждого из нас есть какая-нибудь тайна, Торак…

— Но не такая, как у меня.

— Да, — подтвердила она все тем же необычным тоном, — не такая.

И очень удивила Торака, спросив, кто именно из Пожирателей Душ сделал ему эту татуировку.

— Сешру… А что?

Она сковырнула болячку, но продолжала упорно скрести ногтями свежую розовую кожу, только что образовавшуюся под корочкой болячки.

— А где в это время были остальные?

Торак сглотнул мешавший дышать комок. Потом ответил:

— Тиацци держал меня. Повелительница Летучих Мышей просто смотрела. А Эостра… — Он вздрогнул, вспомнив ужасную маску Повелительницы Филинов. — Эостры я вообще не видел. Но филин там точно был; сидел на вершине ледяной горы и следил за нами…

Ему вдруг показалось, что он снова вернулся в насквозь промерзшую тьму Дальнего Севера. Вновь ощутил мощную хватку Повелителя Дубов. Вновь увидел громоздкий сгорбленный силуэт Повелительницы Летучих Мышей, стоявшей на страже. Вновь поодаль яростно сверкнули оранжевые глазищи самого крупного в мире филина.

И снова звездное небо над ним заслонило лицо Сешру, Повелительницы Змей; и глаза ее были темно-синими, как полуночное небо, а ее черные, красивого изгиба губы шевелились, произнося ему приговор. Сешру ловко и быстро, укол за уколом, наносила костяной иглой ему на грудь символ трезубца, загрязняя его плоть, кровь и душу кровью убитых Охотников. Эта метка будет вечно терзать тебя, точно острие гарпуна, застрявшее у тюленя под шкурой… Одно движение — и мы направим тебя туда, куда нужно нам…

— Торак? — окликнула его Ренн.

Он встрепенулся, отогнал страшные воспоминания и вновь вернулся к реальной действительности.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросила Ренн.

— То, что следовало бы сделать с самого начала, — вырезать эту проклятую метку! Расскажи, как нужно совершить этот обряд, и я…

— Нет! — тут же, не колеблясь, заявила она.

— Ренн, тебе придется рассказать мне.

— Нет! Ты все равно не сможешь сам это сделать. Ты не владеешь магией.

— И все-таки я попробую.

— Хорошо. Тогда я тебе помогу.

— Нет. Тебе нельзя. Если ты станешь мне помогать, тебя тоже станут считать изгнанником.

— Мне все равно.

— А мне не все равно!

Ренн поджала губы. Она всегда отличалась редкостным упрямством.

Как, впрочем, и он сам.

— Ренн, послушай меня. Ты же знаешь, что не так давно Пожиратели Душ уже один раз взяли в плен моего Волка. Из-за меня. А потом чуть не убили его — тоже из-за меня. Я поэтому и не стал тогда звать его на помощь, иначе он, конечно же, сразу же бросился бы меня защищать и пострадал бы. Из-за меня. А если из-за меня пострадаешь ты… — Он не договорил. — Нет, ты должна поклясться, поклясться своим луком и всеми своими тремя душами, что, если меня изгонят из племени, ты не станешь даже пытаться помочь мне!

На поляне послышался шум, и Торак увидел сгорбленную фигуру колдуньи Саеунн, которая, прихрамывая и подпрыгивая, направлялась прямо к его жилищу.

— Ренн! — яростно прошипел Торак. — Поклянись! Поклянись ради меня!

Ренн гордо вскинула голову, и в ее темных глазах мигнули два крошечных язычка пламени.

— Нет, — только и сказала она в ответ.

— Племена в сборе, — прокаркала Саеунн. — Старейшины приняли решение. Ренн, немедленно уходи отсюда. — Ренн, не отвечая и не опуская головы, молча смотрела на нее. — Уходи немедленно!

Ренн с тем же вызывающим видом повернулась к Тораку.

— Как я сказала, так и сделаю! — заявила она и ушла.

А Саеунн велела Тораку собирать свои пожитки. Сама она осталась ждать у входа в жилище, с силой опираясь о посох скрюченной рукой, более всего похожей на лапу хищной птицы. Ее глубоко запавшие глаза без малейшего сочувствия следили за мальчиком. За свою долгую жизнь она столько раз заглядывала в мир мертвых и духов, что отвыкла от простых чувств, свойственных живым людям.

— Спальный мешок оставь, — проскрипела она.

— Но почему? — удивился Торак.

— Изгнанник — это все равно что мертвый.

У Торака даже под ложечкой засосало. Все-таки он до последнего момента цеплялся за слабую надежду, что Фин-Кединн сумеет его спасти…

Пошел дождь, крупные капли застучали по кровле из оленьих шкур, заставили дымиться костер. Торак поднял с пола мешок с пожитками и огляделся. Как часто это жилище казалось ему ненавистным! Сначала он никак не мог привыкнуть к тому, что люди Ворона с удовольствием живут на одном месте по три-четыре месяца подряд, а не меняют стоянку каждые несколько дней, как это делали они с отцом. А теперь ему трудно было даже представить, что сейчас он уйдет отсюда и назад уже никогда не вернется.

— Пора, — сказала Саеунн.

И он последовал за ней на поляну.

Представители племен собрались у огромного костра — собственно, источником пламени был целый ствол дерева, так называемый долгий костер. До вечера было еще далеко, однако из-за сгустившихся туч казалось, что уже наступили сумерки. Торак был даже рад дождю. Пусть люди думают, что он дрожит от холода, а не от страха.

Толпа расступилась, давая им пройти. Торак, словно в тумане, видел лица стоявших вокруг людей, освещенные пламенем костра. Здесь собрались представители племен Ворона, Ивы, Гадюки, Кабана, но не было никого из горных, северных или морских племен, никого из племен Сердца Леса. Это дело касалось только племен, обитающих в Открытом Лесу. Интересно, подумал Торак, когда до сородичей его матери из племени Тюленя дойдет весть о том, что с ним произошло, как поведет себя Бейл?

Аки устроился в самом переднем ряду. Ему удалось как-то отчиститься от сосновой смолы, но кожа теперь у него была красная и даже какая-то пятнистая, а волосы пришлось срезать совсем коротко, они теперь здорово походили на кабанью щетину. На поясе у Аки висели два метательных топора, а на бедре — рог из бересты. Физиономию украшала победоносная ухмылка. Уж он-то точно зря времени терять не станет, охотясь на изгнанника!

Дождь шипел, попадая в костер; капли стекали с бесстрастно наблюдавших за всем деревьев. И по щекам Ренн тоже ручейками стекала дождевая вода, словно слезы, только это никак не могли быть слезы: ведь Ренн никогда не плачет!

Фин-Кединн ждал у огня вместе с остальными старейшинами племен. Лицо его казалось совершенно бесстрастным. На Торака он не смотрел.

Саеунн подскочила к Фин-Кединну и тут же повернулась к собравшимся.

— Я самая старшая в Открытом Лесу, — начала она, — и буду говорить от имени всех племен. — Она помолчала немного. — У этого мальчика на груди метка Пожирателей Душ. Закон в данном случае говорит одно: он должен стать изгнанником.

— Ах! — выдохнула толпа.

У Торака подкосились ноги.

— Погодите! — раздался мужской голос откуда-то с края поляны.

Все головы дружно повернулись в ту сторону.

И Торак увидел, как в круг света, отбрасываемого костром, заступил высокий человек. Длинные черные волосы, мокрые от дождя, плотно облепили его голову, и только от висков к макушке тянулись две светлые выбритые полоски. Глаза незнакомца как-то странно отсвечивали желтым, однако его скуластое лицо показалось Тораку знакомым.

Затем он разглядел его племенную татуировку, и по спине у него поползли мурашки. Две пунктирные линии на скулах — в точности, как и у него самого! И на левой стороне его парки виднелся клочок мокрой серой волчьей шерсти!

Аки тоже все это заметил и поспешно выкрикнул:

— Нет! Теперь уже ничего изменить нельзя! Старейшины сказали свое слово!

Высокий мужчина только мельком взглянул на него — и Аки тут же растерянно умолк и быстро попятился, скрываясь среди толпы.

— Кто ты? — спросил Торак.

Незнакомец повернулся и посмотрел на него в упор.

— Я Махиган. Вождь племени Волка.

Глава третья

Они вынырнули из чащи беззвучно, как стая волков.

Их было довольно много — женщины, мужчины, дети, и все в неприметной одежде из шкур северного оленя, помогавшей им как бы растворяться в лесной чаще. На шее у каждого поблескивал амулет из необработанного янтаря; у всех, как и у вождя Махигана, виски были выбриты, и кожа на них подкрашена «кровью земли» — охрой. В отблесках костра было заметно, что белки глаз у них желтоватые, как у волков.

Вождь Махиган, похоже, был знаком с Фин-Кединном; он издали кивнул ему в знак приветствия, но не улыбнулся и не прижал кулаки к груди в знак дружеского расположения, как это делается обычно. Тораку этот человек вообще казался удивительно похожим на вожака волчьей стаи, когда тот неторопливо, с достоинством оценивает чужака.

Соплеменники Махигана здоровались точно также — легким поклоном издали; лишь одна женщина приветливо и радостно улыбнулась Фин-Кединну и от этой улыбки сразу будто помолодела. Вождь племени Ворона ответил ей такой же радостной улыбкой и даже прижал к сердцу руки и низко поклонился ей. Торак вспомнил, что когда-то давно Фин-Кединна отдавали на воспитание в племя Волка.

— Мы нашли твой камень-послание, — сказал Махиган, обращаясь к Фин-Кединну. — Зачем ты звал нас? Да еще на столь многолюдное собрание?

— Мне было очень нужно, чтобы вы пришли, — спокойно ответил Фин-Кединн.

Махиган выпрямился в полный рост и внимательно посмотрел на него. Но Фин-Кединн глаз не отвел. Первым сдался вождь племени Волка; его желтоватые глаза скользнули по клочку волчьей шерсти на куртке Торака, затем снова остановились на Фин-Кединне.

— Кто это?

— Сын вашего колдуна. Того, что называл себя когда-то Повелителем Волков.

Люди из племени Волка дружно охнули. Кое-кто поспешно схватился за свой амулет, а некоторые замахали на Торака руками, сложив пальцы уже известным ему образом, отгоняя этим жестом зло.

— Тот, о ком ты говоришь, — сказал Махиган, — был величайшим из колдунов племени Волка. Только он умел — хотя и всего на несколько мгновений — превращаться в волка. Но он оказался Пожирателем Душ, и это из-за него, — вождь коснулся своего выбритого виска, — мы носим этот знак вечного позора.

Этого Торак вынести уже не смог.

— Какого еще позора?! — выкрикнул он. — Мой отец расколол огненный опал! Он сломил мощь Пожирателей Душ! Неужели вам этого мало? Неужели даже этим он не искупил свои грехи перед вами?

Но Махиган, словно не слыша его, снова обратился к Фин-Кединну:

— Так все-таки зачем ты призвал нас, вождь племени Ворона?

И Фин-Кединн вкратце рассказал ему, как Торак был принят в его племя и почему теперь необходимо, чтобы за него поручилось именно племя Волка. В качестве доказательства того, что Торак именно тот, за кого себя выдает, он предъявил Махигану рожок с целебными снадобьями, доставшийся Тораку от матери, и нож из голубого сланца, который подарил ему отец.

Вождь племени Волка слушал молча, но, когда Фин-Кединн протянул ему нож и рожок, отшатнулся с криком:

— Убери! Эти вещи нечистые!

— Неправда! — возмутился Торак. — Отец отдал их мне, когда умирал!

— Торак, довольно, — предупредил его Фин-Кединн. — Помолчи.

И тут вперед вышла та немолодая женщина, что так радостно улыбнулась Фин-Кединну.

— Махиган, — заговорила она, — не требуется никаких доказательств. Достаточно лишь взглянуть в лицо этому мальчику. Клянусь, это его сын. Того колдуна.

Люди Волка затрепетали. И Торак краешком глаза заметил, как Ренн с победоносным видом подняла руку, сжатую в кулак.

— Да, — промолвил Махиган, — это так. И все же… я не могу за него поручиться.

Торак ошарашенно посмотрел на него.

Даже Фин-Кединн, похоже, был потрясен этим ответом.

— Но ты должен! — воскликнул он. — Ведь Торак — твой сородич! — Поскольку вождь племени Волка никак ему не ответил, Фин-Кединн прибавил: — Махиган, я хорошо знаю этого мальчика. Ему поставили метку против его воли. Никакой он не Пожиратель Душ!

Махиган нахмурился:

— Ты неправильно меня понял. Это не мой выбор. Разве я сказал, что не стану за него ручаться? Нет. Я сказал, что не могу. Этот мальчик — сын колдуна племени Волка, это так. Но он не из нашего племени!

Все так и замерли. На мгновение воцарилась полная тишина.

— Да нет, конечно же, я из племени Волка! — выкрикнул Торак. — Моя мать назвала мое племя, когда я родился, как это у всех бывает. А когда мне исполнилось семь, отец сделал мне племенную татуировку!

— Нет, — бесстрастно отмел все его доводы Махиган и, приблизившись к Тораку, указательным пальцем коснулся его щеки.

Торак вздрогнул, почуяв кисловатый запах мокрой оленьей шкуры, исходивший от вождя племени. Мозолистый палец Махигана скользнул по старому шраму, что пересекал племенную татуировку на левой щеке Торака, и мальчик услышал, как вождь племени Волка тихо, почти шепотом, промолвил:

— Он не из племени Волка. — Желтые глаза Махигана, казалось, насквозь пронзали Торака. — Он вообще не имеет племени…

Некоторое время царила мертвая тишина. Потом все заговорили в один голос.

— Что ты такое говоришь? — вскричал Торак. — Я из племени Волка! Я всегда принадлежал к этому племени — с той ночи, когда появился на свет!

— Это же просто шрам, — попытался возразить Фин-Кединн, — он ничего не значит.

— Да и как он может не принадлежать ни к какому племени? — воскликнула Ренн. — Человек, не имеющий своего племени? Так не бывает!

— Махиган прав, — проскрипела Саеунн.

Все головы разом повернулись к ней.

— Этот шрам — отнюдь не случайность, — заявила она. — Отец мальчика сознательно нанес его, чтобы показать всем, что мальчик не принадлежит к племени Волка.

— Неправда! — взорвался Торак. — И потом, ты-то откуда знаешь?

— От твоего отца, — ответила колдунья. — Однажды, во время собрания племен на берегу Моря, он нашел меня и отозвал в сторону. — Саеунн не сводила с Торака своего сурового взгляда. — Да ты и сам знаешь, что так оно и есть. Ты ведь был там.

— Неправда… — прошептал Торак. И в то же мгновение понял, что на самое деле Саеунн говорит правду.

Ему было семь лет. Отец оставил его играть с другими детьми, а сам пошел куда-то, сказав, что ему нужно кое с кем встретиться и поговорить, но не захотел сказать с кем. Торак никогда не видел так много людей сразу в одном месте. Он был немного испуган и очень возбужден. Мальчик страшно гордился своей свежей племенной татуировкой, хоть ему и было обидно, что отец замазал татуировку соком морошки, сказав, что пока ее нужно скрыть. В общем, превратил все в игру…

Дождь прекратился, с деревьев печально капала вода. «Не имеет племени», — шептали деревья.

— Как же это возможно? — растерянно спросил Фин-Кединн.

— Только его мать знала ответ на этот вопрос, — ответила Саеунн. — Она успела объявить его не имеющим племени прежде, чем умерла. — Колдунья вдруг с силой ударила о землю посохом. — Впрочем, это не наше дело! Это ничего не меняет! У этого мальчишки нет племени, которое могло бы за него поручиться. И, в соответствии с законом, он должен быть изгнан.

— Нет! — воскликнула Ренн. — Мне все равно, даже если у него и нет племени! Это несправедливо!

Она выбежала на середину поляны. Пряди ее мокрых волос, прилипшие к шее, были похожи на маленьких красных змеек; лицо пылало от ярости. И Торак вдруг подумал, что сейчас она выглядит, пожалуй, старше своих тринадцати лет; и еще — что она очень красивая.

Саеунн уже открыла рот, чтобы заставить Ренн замолчать, но Фин-Кединн поднял ладонь, позволяя девочке высказаться.

— Вы все знаете Торака. — Ренн изо всех сил старалась заставить всех смотреть прямо на нее. — Ты ведь отлично его знаешь, Тхулл. И ты, Люта, и ты, Сиалот, и Пои, и Этан… — Она по очереди называла имена всех людей Ворона. Затем принялась перечислять тех представителей других племен, которые познакомились с Тораком за последние два года. — Вы все знаете, ЧТО для нас сделал Торак. Он уничтожил того жуткого медведя. Он избавил Лес от страшной болезни. А этой зимой нас могли одолеть злые духи, если бы не он…

Она помолчала, давая людям возможность обдумать ее слова.

— Да, я согласна: он поступил неправильно. Торак скрыл эту татуировку, хоть ему и нанесли ее силой. Ему, конечно же, следовало все нам рассказать. Но участи изгнанника он не заслуживает! Как можете вы, люди Ворона, стоять здесь и потворствовать творящейся несправедливости!

Фин-Кединн провел рукой по своей темно-рыжей бороде, как делал всегда в минуты сильного душевного волнения. Сомнения стали появляться и на лицах кое-кого из присутствующих. Но поколебать Саеунн оказалось невозможно. Она снова ударила о землю своим посохом и воскликнула:

— Закон должно соблюдать! Нарушившего закон необходимо изгнать из племени! — Она резко повернулась к Ренн. — И пусть каждый твердо запомнит: всякий, кто осмелится помочь изгнаннику, тоже станет изгнанником!

Ренн гневно глянула на Саеунн, безмолвно восставая против подобного приговора, но Торак успел перехватить ее взгляд и покачал головой, как бы говоря «не надо, ты сделаешь только хуже».

Впоследствии он так и не мог достаточно полно воссоздать картину его дальнейшего изгнания из племени; помнил он лишь отдельные эпизоды, похожие на вспышки молнии во время грозы.

Помнил Ренн со сжатыми кулаками и беспомощно, чуть ли не до ушей, поднятыми плечами.

Аки, любовно поглаживающего рукоять топора.

Люту, которая, глотая слезы, всем подносила корзину с речной глиной, предлагая нанести на его щеки Метки Смерти.

— Изгнанник — это все равно что мертвый, — монотонно бубнила Саеунн.

Один за другим члены племени Ворона подходили к Тораку, и каждый брал какую-то часть его имущества и уничтожал ее, а потом обмахивал свои «нечистые» руки еловой веткой, которую тут же бросал в костер — в точности как это происходило бы, если б Торак и впрямь умер.

Тхулл взял рыболовную снасть Торака и закопал ее под деревом.

Люта бросила к костер его кожаный котелок для приготовления пищи.

Дари сделал то же самое с его ложкой, вырезанной из рога зубра.

Этан раздавил ногой его чашку из бересты.

Сиалот и Пои взяли его стрелы и каждую переломили пополам.

Остальные забрали у него бурдюк для воды и зимнюю одежду из шкуры тюленя — из нее он вырос, но хранил как теплую подстилку, когда приходилось спать на земле, — и все эти вещи попросту сожгли.

А Ренн взяла мешочек с целебными травами и аккуратно положила его на угли костра. Она была единственной, кто посмотрел Тораку прямо в глаза, и он знал, что она непременно попросила бы у него прощения, если б могла.

Когда воздух на поляне заполнился вонью горящих шкур, Саеунн велела Тораку лечь на спину и нанесла ему на лоб новую татуировку: знак изгнанника — маленькое черное кольцо, похожее на Метку Смерти.

Потом ему велели встать, он повиновался и стоял в полном одиночестве, лишенный всего своего имущества; ему оставили только лук, три стрелы, отцовский нож, материн рожок с охрой и трутницу. Все эти вещи были обмазаны «кровью земли», словно он действительно умер.

До этого момента Фин-Кединн в обряде участия не принимал, но теперь подошел к Тораку. Рука его немного дрожала, когда он вынимал из ножен свой нож.

И Торак, сдерживая душевный трепет, обхватил себя руками.

Но это оказалось больнее, чем он мог себе представить. Не говоря ни слова, вождь племени Ворона срезал с куртки Торака клочок истрепанной волчьей шкуры и кинул его в огонь.

Торак, закусив нижнюю губу, наблюдал, как шкурка почернела и задымилась.

— У изгнанника есть время до рассвета, чтобы уйти отсюда. — Голос Фин-Кединна звучал ровно, однако лихорадочный блеск глаз выдавал то, чего ему стоит это внешнее спокойствие. — До рассвета он имеет право беспрепятственно идти по Лесу, куда ему будет угодно. Но после этого каждый, кто увидит изгнанника или встретит случайно, должен будет убить его. — Вождь помолчал. Потом резко рубанул ладонью воздух, словно что-то отторгая от себя: это означало изгнание. Приговор вынесен.

Торак неотрывно смотрел на костер, где исчезало последнее свидетельство того, кем он был прежде — Тораком из племени Волка; клочок волчьей шкуры вспыхнул, скорчился и превратился в кучку светящегося пепла, а потом порыв налетевшего ветра развеял его, превратив в ничто.

И вдруг Торак услышал, как в толпе у него за спиной пробежал встревоженный шепот. Он обернулся и с изумлением увидел, что собравшиеся расступались, пропуская кого-то, а Махиган прикладывал руку к груди и низко кланялся. Все остальные люди из его племени также кланялись и прикладывали руки к груди.

Торак не сразу понял, что с ними случилось.

Крупный серый волк, бесшумно ступая, выбежал на поляну. Капли дождя алмазами блестели на его серебристой шерсти, а глаза его были, словно янтарь, словно солнечный свет на поверхности чистого ручья.

Собаки мгновенно куда-то удрали. Люди шарахнулись в разные стороны. Все, кроме Ренн, которая утвердительно кивнула Тораку.

Торак упал на колени, и Волк подбежал к нему.

Бывали времена, когда Волк прыгал на Торака и бурно его приветствовал, впадая в подобие экстаза. Он обнимал его лапами, рычал, повизгивал и старался лизнуть в нос, покрывая все лицо влажными волчьими поцелуями. Но сейчас был совсем иной момент. Сегодня вечером Волк снова стал для Торака Провожатым, Наставником, и глаза его светились той таинственной уверенностью, которая порой просыпалась в его звериной душе.

Они потерлись носами, и Торак, быстро заглянув Волку в глаза, сказал ему по-волчьи в знак приветствия: «Брат мой».

Он видел, как застыл Махиган. «Да, — мысленно сказал он вождю племени Волка, — я, может, и не из племени Волка, но я могу то, него не можете даже вы. Я могу разговаривать с волками».

Он поднялся и вместе с Волком пошел сквозь молчаливую толпу к Лесу. На краю поляны он обернулся и в последний раз посмотрел на тех людей, что изгнали его из своего племени.

— Я, может, и изгнанник, — сказал он им, — у меня, может, и нет племени, но я никакой не Пожиратель Душ. И я найду способ доказать вам это!

Ночь была сырая, холодная. Торак бежал сквозь лесную чащу, и рядом с ним неутомимо бежал Волк. Они не останавливались, чтобы передохнуть: без спального мешка Торак попросту замерз бы. Лучше было продолжать путь. И потом, бег отвлекал от тяжелых мыслей.

Небо начинало сереть, когда Волк вдруг резко остановился: уши его встали торчком, шерсть на загривке поднялась дыбом. «Уфф, — коротко пролаял он. — Опасность!»

Торак тоже услышал в отдалении вой берестяных рожков и лай собак.

Рука его невольно стиснула рукоять ножа.

Аки явно не терял времени даром!

Глава четвертая

Волк, услыхав лай собак, лишь презрительно дернул ухом. Куда им его поймать!

А вот нагнать Большого Бесхвостого они, пожалуй, могут.

Как всегда, Большой Брат бежал на задних лапах — не самый лучший способ и очень, к сожалению, медлительный. Волку приходилось то и дело останавливаться и поджидать его. А поскольку у Бесхвостого слух и обоняние тоже были не очень, он бы и вовсе от собак не ушел, если б не Волк.

Впрочем, Бесхвостый и сам нашел выход из положения — все-таки он был очень умен. Иногда он вел себя даже умнее волков — обычных, разумеется. Так, для начала он сбил собак со следа, проплыв по Быстрой Воде. Затем разбудил того Яркого Зверя, Который Больно Кусается, и весь вымазался золой — лицо, передние лапы, даже свою верхнюю шкуру всю перепачкал. Волку это совсем не понравилось, и он долго чихал и фыркал, но понимал, что сделать это было необходимо.

Жаль только, что Большой Брат не умел достаточно быстро бегать!

Ветер дул им в спину, и они петляли среди деревьев, следуя той неприметной тропой, которую волки проложили давным-давно, когда Лес был еще совсем молодым. Собачий лай постепенно стихал вдали, и Волк поднял хвост, этим жестом давая Большому Брату понять, что их преследователи здорово отстали.

Они продолжали свой бег. Земля постепенно становилась все более каменистой. Когда они поднимались на холм, где бдительные сосны что-то непрерывно шептали им, словно пытаясь ободрить, Большой Бесхвостый поскользнулся, из-под ног у него посыпались камешки, и один камешек угодил Волку прямо в нос. Волк одним прыжком обогнал Бесхвостого, но… понял, что слишком много себе позволяет: ему нельзя было вырываться так далеко вперед, потому что именно Большой Брат был в их стае вожаком, и Волк снова немного отстал.

А Бесхвостый стащил с задних лап куски верхней шкуры, — которая вообще-то принадлежала бобру, — и теперь перед носом у Волка мелькали его голые ступни. Волк много раз видел подобные фокусы, но все же каждый раз испытывал смущение. До чего же все-таки странные были у Большого Бесхвостого лапы! На задних пальцы ужасно короткие, похожие на обрубки и совершенно бесполезные, зато на передних — наоборот, очень длинные, и ими очень удобно за все хвататься. Волк, например, с восхищением наблюдал, как ловко Большой Брат цепляется своими длинными пальцами за ветки можжевельника, поднимаясь вверх по крутому склону.

Но вдруг Большой Бесхвостый исчез.

У Волка даже шерсть встала дыбом от волнения.

И тут он заметил, что его Брат нашел Логово. Оно было скрыто зарослями можжевельника и пахло сосновой куницей и ястребом. Волк неодобрительно рыкнул: «Не здесь». Там, где властвует Большой Холод, те противные бесхвостые как раз в такую ловушку и заманили Волка.

Бесхвостый стоял на четвереньках и дышал с трудом. «Ишь, как запыхался, бедный! — подумал Волк. — Если б у него был хвост, он сейчас наверняка бессильно висел бы, как лоскут мертвой шкуры. Как жаль, что бесхвостым нужно так часто отдыхать!»

Затем Волк вспомнил, что и ему, когда он был волчонком, тоже приходилось все время передыхать, а когда он особенно сильно уставал, Большой Брат нес его, прижимая к себе передними лапами.

Волк смутился и, как бы прося прошения за свои мысли, потерся о ногу Большого Брата и лизнул его в ухо. Он чувствовал, что Бесхвостого бьет дрожь. Чувствовал, как терзают его душу боль, гнев и страх, смешанные с чувством одиночества.

Почему все это происходит? Волк ничего не понимал. За много прыжков отсюда злились собаки — не могли отыскать их след. «Где он? Где?» — отчаянно лаяли они. Ветер доносил до Волка запах их злобы, а еще он чуял запах того молодого бесхвостого, пахнувшего кабаном. Но почему эти бесхвостые и их собаки охотятся на Большого Брата? У его сородичей молодой волк тоже порой покидает прежнюю стаю, чтобы создать свою собственную, но такие случаи совсем не похожи на то, что происходит сейчас. Сейчас творится нечто неправильное, непонятное…

Вожак тех бесхвостых, что пахнут вороном, говорил очень резко. А потом взмахнул своим Длинным Когтем и сорвал кусок волчьего меха с верхней шкуры Большого Брата, хотя Волк знал, как его Брат дорожит этим клочком меха; он всегда был при нем с тех пор, как Волк впервые с ним познакомился. Волк считал, что вожак стаи людей-воронов совершил нечто ужасное. Однако же он явственно чувствовал, что вожак был вынужден так поступить и в глубине души его терзает горькая, мучительная печаль.

А Большая Сестра удивила Волка еще сильнее. Она не только не попыталась помешать вожаку своей стаи, но и не пошла вместе с Бесхвостым Братом!

Что бы все это значило?

Внизу, в долине, собаки по-прежнему тщетно метались и лаяли, но Большой Брат, разумеется, их не слышал. Зато у Волка от беспокойства шерсть встала дыбом.

«В чем дело?» — одним взглядом спросил у него Большой Бесхвостый.

Волк посмотрел в любимое, лишенное шерсти лицо. Большой Бесхвостый совсем обессилел и явно не смог бы сделать больше ни одного прыжка. Значит, ему, Волку, придется позаботиться о том, чтобы собаки Большого Брата не нашли.

Ласково ворча и чуть поскуливая, он подтолкнул Большого Брата носом в подбородок, как бы говоря ему: «Прости, но я должен уйти. Не ходи за мной», и, выбежав из Логова, рысью устремился вниз по склону холма.

Волк стрелой пролетел над прибрежными валунами и с плеском пересек Быструю Воду, разгребая ее мощными лапами. Вскарабкавшись на противоположный крутой берег, он хорошенько, почти досуха отряхнулся и снова побежал. Было очень приятно бежать вот так, свободно, не дожидаясь Большого Бесхвостого. Никакого страха перед собаками Волк не испытывал. По сравнению с взрослым волком любая собака все равно что волчонок.

На бегу Волк замечал некие перемены в Лесу, и эти перемены вызывали в его душе смутное беспокойство. Гадюка скользнула по поверхности Быстрой Воды, высоко держа треугольную голову. В папоротниках застряло перо крупного филина. Раскидистый дуб нашептывал какие-то секреты своей огромной и древней стае. И отчего-то Волк сразу вспомнил о тех противных бесхвостых, которые держали его связанным в тесном, крошечном, каменном Логове среди Большого Холода.

«Где? Где?» — лаяли собаки.

Пришлось забыть о противных бесхвостых. Волк, перейдя на шаг, спустился в долину.

Здесь он сразу почуял смешение самых различных запахов. Сквозь деревья он увидел того молодого самца из стаи людей-кабанов; этот бесхвостый сжимал в передней лапе Длинный Коготь, и от него прямо-таки разило жаждой крови. В другой лапе у него был кусочек серебристой шкуры, от которого исходил слабый запах рыбной собаки, живущей в Большом Холоде, и Бесхвостого Брата; Волк сразу догадался, что это клочок верхней шкуры Большого Бесхвостого.

Одна из собак понюхала этот серебристый клочок, запоминая нужный запах.

Теперь Волк все понял. Вот что помогает собакам искать Большого Бесхвостого! Значит, нужно просто отнять у них этот кусок шкуры! Тогда они станут охотиться на него, а уж он-то сумеет увести их подальше от Большого Брата.

У Волка даже когти затвердели от возбуждения. Он чувствовал силу в своих плечах и лапах, и его охватила какая-то свирепая радость, ибо он отлично знал, что способен бежать куда быстрее самой быстрой из собак.

Осторожно, крадучись, он стал продвигаться вперед.

Глава пятая

Запах земли и гниения был настолько силен, что Торак больше ничего не чувствовал. Тесная пещерка напоминала Жилища Мертвых на кладбище племени Ворона.

«Не надо об этом думать! Думай о том, чтобы остаться в живых».

Шум, поднятый собаками, совсем стих. Интересно, что там сотворил Волк? Впрочем, что бы он ни сделал, это, похоже, помогло. Хотя Тораку больше всего хотелось, чтобы Волк поскорее к нему вернулся, и он старательно убеждал себя, что четвероногий брат непременно его отыщет, как только позволят обстоятельства.

Едва шевеля окоченевшими ногами, Торак выбрался из своего убежища и стал подниматься вверх по склону. После дождя камни были мокрыми и скользкими. Торак, чтобы не упасть, решил не надевать башмаков и шел босиком, пока ступни совсем не онемели от холода.

Его первоначальный план состоял в том, чтобы проложить фальшивый след от стоянки племени Ворона на север, а затем вернуться по тому же следу и двинуться в противоположном направлении — в сторону южных долин, где они когда-то жили вместе с отцом. Но Аки заставил его описать здоровенную петлю на берегу Зеленой Реки, и сейчас он находился на одной из гор Сломанного Хребта, неподалеку от того места, где когда-то нашел рога благородного оленя, с которых все и началось.

Торак очень устал, все мышцы у него болели, на лбу саднила новая татуировка. Отыскав иву, он быстро пробормотал молитву духу дерева, прося прощения за нанесенный ущерб, и, содрав кусочек коры, тщательно его разжевал и намазал жгучей кашицей рану на лбу; потом отрезал от куртки полоску кожи и перевязал ею лоб. Так и целебная кашица сохранится на ране, и метки изгнанника видно не будет.

Он вдруг вспомнил, что пользовался тем же целебным средством в ту ночь, когда погиб отец. И на мгновение ему показалось, что все, случившееся с ним потом — встреча с Волком, знакомство с Ренн и Фин-Кединном, — ему просто приснилось. Он снова был совершенно один, снова вынужден был спасаться бегством…

Прогалину впереди сменил густой смешанный лес из дубов, берез и сосен. Вдали блеснула озерная вода. Это было озеро Топора, и Торак знал, что по нему всегда плавает немало лодок, особенно сейчас, в период нереста лосося. Нет, от этого озера лучше держаться подальше.

Стараясь постоянно прятаться в тени или под прикрытием густой травы, Торак стал спускаться с холма сквозь заросли кипрея и крупных папоротников по пояс высотой. Голова у него немного кружилась от голода, но еды не было ни крошки. У него даже топора теперь не было, а стрел имелось всего три. Торак понимал, что нужно как-то исхитриться и добыть себе пропитание, прежде чем он совсем ослабеет и не сможет бежать, а потом поскорее отыскать какую-нибудь потайную долину, где он смог бы прожить и один. Там он постарается избавиться от проклятой метки Пожирателей Душ, и тогда лесные племена примут его обратно.

Слишком много задач. Ему никогда их все не решить.

И тут Торак вспомнил один свой разговор с Фин-Кединном. Это было в прошлом месяце: они заготавливали лыко, собираясь плести рыболовную сеть. День был такой же холодный, как сегодня. Торак смотрел на охапку тонких ивовых веток, лежавшую на земле, и удивлялся про себя: как это им удастся превратить ветки в сеть?

«Не думай о сети, — посоветовал ему Фин-Кединн. — Возьми одну ветку и обдери с нее кору. На это ты ведь вполне способен, правда?»

«Конечно!» — Сдирать с молодых деревьев кору Торак научился раньше, чем держать в руках нож.

«Тогда действуй, — сказал Фин-Кединн. — Шаг за шагом. Обдирай ветки одну за другой, а о будущей сети даже не думай».

И Торак, словно вновь услышав голос Фин-Кединна и чувствуя, что от дождя уже насквозь промокла даже его прочная куртка из оленьей шкуры, согласно кивнул. Да, именно так: шаг за шагом. Сперва еда. Потом убежище. Да. А все остальное оставим до завтра.

Он отыскал след лося, который, извиваясь, тянулся через всю долину на восток по самому краю Леса. Дождь прекратился. Выглянуло солнце.

Преследуя лося, Торак думал о том, что, хотя племя Ворона для него и потеряно, Лес-то по-прежнему с ним.

— Лес, — тихо сказал он, — я всегда почитал тебя. Помоги же мне выжить!

Лес стряхнул капли дождя со своих ветвей и велел ему оглядеться.

И тут же возле лосиной тропы Торак заметил кривоватую крепкую березу с еще не полностью распустившейся листвой. Бодрящий березовый сок даст ему возможность быстро утолить и жажду, и голод. Почему же ему раньше-то это в голову не пришло?

Попросив у дерева разрешения, Торак сделал ножом неглубокий надрез в коре у самого основания ствола, и из раны тут же выступила древесная кровь. Он воткнул в отверстие веточку, чтобы сок мог стекать по ней, и подставил свернутый из бересты конус.

Пока в берестяном сосуде собирался березовый сок, Торак отыскал подходящую палку-копалку и с ее помощью извлек из земли несколько луковиц дикого чеснока. Одну луковицу он сунул в развилку березы для хранителя племени, а остальные съел. От острого чесночного вкуса защипало глаза, даже слезы выступили, зато сразу стало немного теплее.

Затем Торак выкопал несколько корней окопника — довольно липких и едких на вкус, — а потом в болотистом бочажке обнаружил и самое лучшее: кустик пятнистой орхидеи. Корни этого растения были такими крахмалистыми, что у Торака все слипалось внутри, однако он прекрасно знал, что корни пятнистой орхидеи — самая питательная еда в Лесу, когда не удается раздобыть ни мяса, ни рыбы.

А тут как раз и его берестяной сосуд наполнился до краев. Поблагодарив духа березы и приложив кусок коры к ране на стволе дерева, он с наслаждением напился. Березовый сок, прохладный и сладковатый, был удивительно приятным на вкус. И Тораку казалось, что в него вливается сила самого Леса.

Поев, он почувствовал прилив сил и сказал себе: «Я справлюсь! Я сделаю себе стрелы из веток кизила, закалив острия на огне. Я сплету силки из стеблей кипрея, сделаю крючки из колючек терновника и наловлю рыбы. Лес поможет мне!»

В центре долины он оказался уже после полудня. Опавшие листья устилали здесь землю толстым слоем, и Торак с трудом пробирался по этой глубокой, слежавшейся подстилке, едва волоча усталые ноги. Уверенность его в своих силах несколько ослабла. Надо было передохнуть.

Но как, не имея топора, построить себе шалаш? И снова Лес помог Тораку. На глаза ему попалась сломанная бурей береза, верхняя часть которой упала на большой валун. Это могло послужить прекрасной основой для шалаша. Оставалось только обложить эту основу ветками с обеих сторон, а сверху засыпать старой листвой. И место было вполне подходящее: рядом густые ивовые заросли, где в случае необходимости тоже можно было укрыться.

Становилось все холоднее, но Торак не мог рисковать, так что костер он все-таки разжигать не стал, а напихал под куртку, в штаны и в башмаки побольше сухой травы. Она страшно кололась, и вскоре все тело стало чесаться, особенно когда в траве проснулись отогревшиеся жучки и паучки, зато Тораку сразу стало значительно теплее.

Он, точно барсук, натаскал в свое убежище целую кучу прошлогодних листьев и зарылся в эту кучу, наслаждаясь их острым древесным запахом. Затем прошептал Лесу благодарственную молитву и закрыл глаза. Он был до крайности изможден.

Но уснуть так и не смог.

Сразу ожили те мысли, которые он гнал от себя почти целые сутки. Мысли эти были точно колючки, запутавшиеся в густой волчьей шерсти: не вытащишь.

Изгнанник. Человек без роду без племени.

Как же это могло случиться?

Он подумал о той луковице дикого чеснока, которую сунул в развилку дерева для хранителя племени Ворона. Но если у него нет племени, то нет и хранителя. Нет хранителя. Торак даже задохнулся от ужаса при мысли об этом. Разве можно выжить, не имея хранителя?

Пальцы его сами собой ощупали шрам, пересекавший его племенную татуировку. Он даже и не помнил, когда получил этот шрам; шрамы — дело обычное, чего о них беспокоиться, они бывают у всех. У него, например, большой шрам на предплечье — след той ночи, когда на них напал медведь; а еще один на голени — этот оставили кабаньи клыки. А у Ренн страшный шрам на руке, где ее укусил токорот, и на ноге, которую она рассекла осколком кремня, когда ей всего года три было. У Фин-Кединна вообще шрамов множество; он их получил на охоте и еще мальчишкой во время драк, а еще у него огромный неровный шрам на бедре, оставленный когтями того заколдованного медведя.

Торак нахмурился и закопался поглубже в кучу листьев: «Не думай о племени Ворона! Думай об отце и о том, почему он никогда ничего тебе не рассказывал. Думай о матери и о том, почему она объявила тебя не имеющим племени».

Порыв ветра закачал ивы, и они застонали. В отдалении слышался весьма немелодичный рев молодого лося, брошенного матерью. Ранней весной весь Лес звенел от жалобных криков этих лосят-подростков. Лосихи, будучи не в состоянии заботиться и о своих прошлогодних детенышах, всю заботу отдавали новорожденным лосятам, а старших, безжалостно лягаясь, гнали от себя прочь. Обычно месяц, а то и два такой брошенный лосенок скитался поблизости от матери, пытаясь искать утешения у любого взрослого существа, попадающегося ему навстречу; но, если его не убивал кто-то из Охотников, в итоге все же приучался заботиться о себе сам.

«Мне нужна моя мать!» — ревел молодой лось.

Торак даже зажмурился, так ему стало горько.

Он не помнил своей матери, но постоянно думал о ней; эти мысли были для него словно зернышко тепла даже в самые холодные и мрачные времена. Он всегда любил ее — почти бессознательно, не задумываясь о причине этого. И всегда верил, что она тоже его любила. Любила — и все же объявила его не имеющим племени!

И от этого ему казалось, что мать его бросила…

«Куда же мне теперь идти? — думал Торак. Где мой родной дом?»

И, качаясь под порывами ветра, ивы ответили ему: «Твой дом здесь. В Лесу».

И он, слушая их, наконец уснул.

Торак внезапно проснулся, как будто бы от толчка.

Голоса. Прямо над ним, на склоне.

Торак продолжал лежать, но все его тело было напряжено, сердце бешено стучало в груди.

Но ведь если б эти люди охотились, они вряд ли стали бы так громко разговаривать, верно?

Торак осторожно выполз из своего убежища, вскинул на плечо лук и колчан со стрелами и, стараясь действовать как можно тише, разрушил свой шалаш и посыпал все вокруг травой дикого чеснока, чтобы отбить свой запах. А сам быстренько нырнул в заросли ивняка. Близился вечер, тени стали длиннее, но первые звезды еще не появились. Значит, проспал он совсем немного.

Судя по голосам, люди, направлявшиеся к его убежищу, остановились шагах в пятидесяти выше по склону. Сквозь ветки Торак сумел их рассмотреть: это были охотники из племени Гадюки; они пришли сюда по той же лосиной тропе, по которой шел и он сам. Никаких собак с ними не было. Ну что ж, это уже хорошо. Да и следы свои он вроде бы вполне прилично замел. Или нет?

Впрочем, среди охотников оказались люди не только из племени Гадюки. Похоже, они где-то неподалеку встретились еще и с людьми из племени Ворона. Там, кроме прочих, были Тхулл, Сиалот, Фин-Кединн. И Ренн.

Тораку было очень неприятно подглядывать за ними. Словно он какой-то чужак, с неизвестными целями забредший в эти края! Но подойти к ним он не мог. Не имел права. Тоскливое, болезненное чувство охватило его.

Он видел, что молодые охотники из племени Гадюки почтительно ждут, что скажет Фин-Кединн, и после его слов каждый раз с довольным видом переглядываются: он явно хвалил убитого ими оленя. А двое мальчишек из того же племени Гадюки застенчиво поглядывали на Ренн, которая, делая вид, что не замечает этого, преспокойно продолжала полировать свой лук горстью измельченной ореховой скорлупы.

Торак прислушался: речь шла об Аки.

— Его проклятые псы чуть всю охоту нам не испортили! — жаловался охотник из племени Гадюки. — Если так будет и дальше…

— Не будет, — прервал его Фин-Кединн. — Аки никогда Торака не поймает.

— А все-таки продолжает ловить! — заметил тот же охотник. — И его собаки дичь распугивают. Чем раньше ваш изгнанник покинет эти горы, тем лучше!

— Э, да его наверняка уж и след простыл! — громко сказал Фин-Кединн; каждое его слово было отчетливо слышно в тихом вечернем воздухе. — Он же не дурак и не станет болтаться поблизости от тех мест, где вот-вот состоится собрание племен.

Собрание племен. Торак совершенно позабыл о великом собрании племен, которое устраивали каждые три года. Этим летом оно должно было состояться в устье реки Белая Вода; до тех мест отсюда дня два пути.

Охотники распрощались и пошли каждый своей дорогой: люди Гадюки — на юг, к своей стоянке на берегу Широкой Воды, а люди Ворона — на запад.

«Не уходите!» — безмолвно молил Торак, глядя, как широкоплечий вождь племени Ворона вместе со своей племянницей исчезает в лесной чаще. Внутри у него возникла какая-то странная пустота. Он, казалось, даже шевельнуться не мог, все смотрел и смотрел им вслед, пока не заболели глаза…

После их ухода прошло уже довольно много времени, но Торак так и продолжал сидеть без движения в зарослях ивняка. Вокруг сгущалась ночная тьма.

Хрустнула ветка.

Торак застыл.

Снова хрустнула ветка. Громче. Решительней.

— Это я! — прошептала Ренн. — Ты где?

Торак зажмурился. Нет, нельзя ей отвечать! Он и на нее навлечет беду!

— Торак! — Теперь голос Ренн звучал скорее сердито, чем испуганно. — Я же знаю, что ты здесь прячешься! Ты оставил на тропе кусок ивовой коры… Ты ведь жевал кору, чтобы на рану положить? Хорошо еще, что я успела этот кусок подобрать, пока остальные не заметили!

Ох, до чего же он сейчас ненавидел и себя, и собственное молчание!

— Ах так! Ну хорошо, — выдохнула Ренн. — Но если ты все-таки передумаешь, я тебе скажу кое-что весьма важное.

Она помолчала, пошуршала листьями и сказала:

— Я принесла все необходимое, чтобы избавиться от этой проклятой татуировки. Я, собственно, для того и пришла — чтобы объяснить тебе, как это сделать. — Она снова немного помолчала. — Ну и ладно! Если ты немедленно не вылезешь, я ничего больше не скажу!

Глава шестая

— Зачем ты сюда явилась? — сердито прошипел Торак, втаскивая Ренн в заросли. — А если тебя кто-то выследит?

— Не выследит, — уверенно заявила она, хотя сама, если честно, отнюдь не была так уж в этом уверена. — Держи. Я принесла тебе немного еды и спальный мешок, а вот топор украсть мне не удалось. Придется тебе…

— Ренн, не надо. Тебе нельзя в это вмешиваться!

— Я уже вмешалась. Съешь лучше лепешку из лосося.

Торак даже не пошевелился, и она снова рассердилась:

— Ну, раз ты не хочешь, я эту лепешку тут оставлю, пусть ее другие едят!

Это подействовало. Торак выхватил у нее вкусную лепешку и со свирепой сосредоточенностью в один миг уничтожил ее. Ренн молчала, скорчившись с ним рядом в темных зарослях, где пахло кислой влажной землей. «Интересно, когда он ел в последний раз?», — думала она.

— Лепешек я тебе довольно много принесла, — с удовольствием сообщила она. — И еще кровяную колбасу, и вяленый язык зубра, и мешочек орехов! Тут, наверное, на полмесяца хватит, если понемножку расходовать.

Она отлично понимала, что слишком много болтает. Но Торак казался ей каким-то… другим. Каким-то чужим. И эта повязка на лбу делала его старше; и было какое-то особое напряжение в его лице; и он все время озирался, словно в любой момент из темноты мог выскочить охотник.

И она подумала: «Так вот что такое быть дичью!»

Но вслух спросила, где Волк, и Торак сказал ей, что Волк убежал, чтобы сбить Аки со следа. А потом он спросил, как ей удалось уйти от Фин-Кединна. Ренн рассказала, что повернула назад якобы для того, чтобы проверить ловушки, а потом забрала припрятанные заранее припасы и подстрелила лесного голубя — его она собиралась принести на стоянку в доказательство того, что ловушки действительно проверила. Ренн, разумеется, не стала рассказывать Тораку о том, как тяжело ей было врать Фин-Кединну и как он смотрел на нее, когда догадался, что она собирается сделать. В его глазах была такая боль!

— Он ведь догадался, что я здесь, верно? — спросил Торак. — Когда говорил о собрании племен. Он ведь меня предупреждал.

— Да, я тоже так думаю. Наверное, догадался.

Ренн протянула ему еще одну лепешку из лососины, да и сама за компанию съела парочку орехов. Помолчав, она сказала:

— Знаешь, я все пыталась понять, как все это случилось. И эти рога благородного оленя, которые ты нашел, и эта почти стертая метка Аки на них… По-моему, кто-то нарочно все подстроил. Кто-то очень хотел, чтобы тебя изгнали.

Торак быстро на нее глянул и прошептал:

— Пожиратели Душ!

Ренн кивнула:

— Я тоже так думаю. Они теперь, наверно, уже где-то на юге. Им известно, что у тебя блуждающая душа, и ты им нужен. Точнее, твоя сила.

— А еще им нужен последний осколок огненного опала.

— Это точно — где бы он ни был.

В темно-синей ночи перекликались молодые совы, бесшумно скользя меж деревьев над зарослями папоротника, слегка потрескивая крыльями, метались летучие мыши.

Торак вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:

— Прости меня, Ренн.

— За что?

— За все. За то, что не сказал тебе об этой метке. Если б я сказал тебе… Но мне все время казалось, что момент неподходящий…

Ренн, невольно чувствуя комок в горле, тихо сказала:

— Ничего. Я знаю, как это бывает. О таких вещах всегда говорить нелегко. О своих сокровенных тайнах.

— Да. В общем, ты меня прости.

Поев, Торак вскинул скатанный спальный мешок на спину, повесил на плечо лук и колчан, а Ренн быстро снова упаковала принесенные ею припасы и положила кусок рыбной лепешки в развилку ивы для хранителя племени. Но, сделав это, сразу же пожалела о содеянном: надо было немного подождать, чтобы Торак ничего не увидел. Он, впрочем, сразу все понял и сказал, что ничего не имеет против, однако Ренн была уверена, что на самом деле ему это далеко не безразлично.

— Странно получается, — сказал он. — Я всю жизнь оставлял часть добычи для своего хранителя. А его, оказывается, у меня и не было.

— Ну и что? Ты все равно приносил это… в дар Лесу.

— Наверное, ты права. — Торак помолчал. — Но как же это возможно, Ренн? Разве может человек не принадлежать ни к какому племени?

— Не знаю.

— У меня есть племенная душа, и я вполне могу отличить правильное от неправильного. Как же это так получилось?

Ренн покачала головой:

— Я и сама не понимаю. Саеунн говорит, что раньше такого не бывало; никто никогда не считался лишенным племени.

Эти ее слова явно потрясли Торака до глубины души, и она страшно на себя рассердилась. «Ах, как это умно с твоей стороны, Ренн! Вот уж ты помогла своему другу! Вот уж подбодрила его!» — ругала она себя.

— Если честно, — поспешно прибавила она, — мне бы, например, не хотелось породниться с этими людьми из племени Волка. У них такие страшные желтые глаза… — Она даже вздрогнула. — Я спросила их колдунью, как, мол, они это делают, и она призналась, что кое-что добавляет в питьевую воду. А однажды она ошиблась, и глаза у всех стали розовыми… — Ренн закусила губу. — Да нет, это я выдумываю! Это просто шутка, Торак.

Он ответил ей вымученной улыбкой, и Ренн до боли в сердце стало жаль его.

— Но если я не принадлежу к племени Волка, — сказал он, словно продолжая некую свою мысль, — то кто же я такой?

Ренн даже дыхание затаила. Но, взяв себя в руки, бодро ответила:

— Ты — Большой Брат нашего Волка. Ты — мой друг. И уж это-то навсегда останется неизменным.

Торак моргнул. Провел ладонью по лицу. Вскинул на плечо узелок с едой и как-то странно откашлялся.

— Фин-Кединн уже, наверное, волнуется, куда ты пропала. Ты сказала, что знаешь, как совершить этот обряд?

— Да, — с трудом вымолвила Ренн.

Торак, почувствовав в ее голосе неуверенность, переспросил:

— Ты уверена, что знаешь?

— Да, — повторила она.

На самом деле ей пришлось составлять представление об этом обряде по кускам. Кое-что она, конечно, подсмотрела украдкой у Саеунн; кое-что знала по рассказам, но полностью уверенной в своих познаниях не была. Впрочем, Тораку об этом знать было совершенно ни к чему!

Рассказ о самой процедуре много времени не занял. Но обоим стало не по себе, когда Ренн добралась до части повествования, где речь шла о том, как именно следует вырезать нанесенную татуировку.

— Вот, — дрожащим голосом сказала она, отвязывая от пояса свой мешочек с целебными травами. Мешочек был сделан из кожи, целиком снятой с лебединой лапки, там даже когти остались. — Здесь есть почти все, что тебе понадобится.

Торак взял мешочек и уставился на него.

— Ты должен дождаться полнолуния, — продолжала Ренн. — А до того момента тебе придется отыскать какое-нибудь безопасное убежище, где ты мог бы спрятаться.

— Безопасное?

— Ну, более безопасное, чем все прочие. Давай лучше договоримся, где будем встречаться.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Нам нужно встретиться во время полнолуния. Для совершения обряда.

— Ну уж нет! — возразил Торак.

Ренн растерялась: вид у Торака был на редкость упрямый. Точно такой же вид был у Волка, когда тот отказывался прыгнуть в лодку, сшитую из тюленьих шкур.

— Торак, — сказала она, — ты не сможешь сделать все сам. Я рассказала, как тебе нужно подготовиться к этому обряду, но дальше тебе понадобится помощь. Я приду и помогу тебе.

— Нет.

— Да.

— Но ведь ты ненавидишь всякое колдовство!

— Это не важно. Зато я хотя бы представляю себе, как его применять!

Торак встал:

— Послушай, Ренн. Сейчас все совсем не так, как прежде. Это в былые времена ты могла убежать, никому ничего не сказав, и Фин-Кединн сперва сердился на тебя, а потом прощал. Теперь ты можешь погибнуть.

— Я знаю, что риск велик, но я…

— Нет. То, что сегодня ты пришла сюда, уже было невероятно смелым поступком. Но ты не можешь… ты не должна больше так поступать. Ты не должна ничего для меня делать!

Ренн вскочила:

— Не тебе решать, что мне делать, а чего не делать! — Она повернулась и сняла с ветки свой лук. — А если ты случайно забыл, что и «в былые времена», как ты выразился, я на самом деле делала то же самое… Торак, ты меня слышишь? Торак!!!

Но он уже исчез. Растворился в ночи совершенно бесшумно, как призрак.

Глава седьмая

Полная луна уже ярко сияла в темно-синем небе, но Торак все никак не мог решиться. Он не чувствовал в себе нужной готовности и всячески оттягивал момент сбора веток рябины, страшась того мгновения, когда нужно будет начинать обряд.

Целых полмесяца он таился в Лесу, питаясь тем, что принесла ему Ренн, да еще время от времени ловил в силки зайцев, белок и птиц. Дни сменяли друг друга и были похожи как две капли воды: поиски пищи, жизнь ползком в зарослях и ужас при звуке чьих-то шагов или голосов.

Аки со своими собаками так больше и не появился. Сейчас в племенах на счету был каждый человек; следовало использовать последнюю возможность и наловить как можно больше рыбы, поскольку нерест лосося заканчивался. А уж вождь племени Кабана всегда заставлял своего сынка трудиться, как полагается.

«Ищи такое место, где магическая сила как бы от земли исходит, — посоветовала ему тогда Ренн. — Ты и сам сразу это почувствуешь. Вот там и нужно совершить обряд».

И Торак такое место нашел — хотя, возможно, это было не совсем то, что она имела в виду. Это довольно пустынное место находилось на южном крутом склоне холма, у подножия которого простиралась долина, именовавшаяся лесными племенами Долиной Рек-Близнецов. Там две реки — Топорище и Зеленая — сливались в одну и, громко споря друг с другом, образовывали реку Белая Вода с водопадом, над которым постоянно висела туманная дымка из-за множества брызг, а между огромными валунами, наваленными на берегу как попало, пробивались к жизни тонкие березки и рябинки.

Но здесь, к сожалению, было довольно опасно: люди находились слишком близко. Белая Вода, с шумом падая вниз, устремлялась на запад, к Морю, до берега которого отсюда было не более одного дня ходьбы. И там, на берегу, как раз и происходило общее собрание племен. Впрочем, так близко от большого скопления людей никто и не стал бы искать изгнанника. А водопад заглушит его крики, если боль будет настолько сильной, что он не сможет терпеть.

Отогнав эту мысль, Торак срезал еще одну ветку рябины и в сотый раз пожалел, что у него нет топора.

Вдруг у него за спиной раздался треск.

Он резко обернулся.

В лесной чаще мелькнула какая-то тень.

Торак, поспешно спотыкаясь, отступил назад.

Тень упорно надвигалась прямо на него — это был уже знакомый ему молодой лось.

— Опять ты! — воскликнул Торак. — Да уходи же! Я ведь сказал: я не твоя мать!

Лосенок, опустив голову, ткнулся в него мордой, и на лбу у него Торак почувствовал горячие, покрытые мягкими завитками бугорки: там вот-вот должны прорасти рога.

Молодой лось был уже очень большой, но двигался все равно как-то неуклюже, робко, словно извиняясь за то, что так велик. Торак заметил у него на боку рану — видно, рассерженная мать-лосиха лягнула его своим острым копытом — и почувствовал острую жалость к этому недотепе.

Юный лось не понимал, почему мать его прогоняет. И еще не очень-то знал, кого ему следует бояться в Лесу. Например, Волк оставил его в живых только потому, что охота уж больно удалась. И на Торака этот сохатый набредал уже дважды, и тот прогонял его, а ведь другой охотник мог бы его убить. Торак, конечно, убивать его не стал бы — на переработку такой туши ему потребовалось бы слишком много времени, — но и позволить лосю таскаться за ним следом он тоже не мог: ведь тогда этот рогатый дурачок никогда не научится бояться лесных Охотников. И вот теперь этот лось, видимо, решил, что они с Тораком друзья!

— Кыш! — Торак замахал на него руками.

Лось смущенно посмотрел на него своими карими глазами, но продолжал стоять.

— Уходи же! — Торак стукнул его по носу.

Лось развернулся и нехотя побрел обратно в Лес. Торак снова остался в одиночестве. И снова его охватил ужас. Теперь уже ничто не стояло между ним и необходимостью совершить обряд.

Но мысль о том, что вместе с проклятой татуировкой придется вырезать кусок собственной плоти, вызывала у него тошноту. Хотя мысли о том, во что он может превратиться, если станет Пожирателем Душ, были еще страшнее. В последние дни чертову отметину стало жечь, как огнем. Торак прямо-таки чувствовал, как она въедается в его плоть.

Место, которое он выбрал для совершения обряда, было шагов на двадцать выше реки: огромный горбатый валун, со всех сторон окруженный рябинами. Лунный свет слабо поблескивал на его поверхности. «Жаль, — подумал Торак, — что тьма недостаточно густая — какой-то странный полумрак, пронизанный лунными лучами, хотя летом солнце никогда надолго спать не ложится».

Оставив свой спальный мешок, — колчан и лук у подножия валуна, Торак взобрался на него. Под башмаками похрустывал сухой мох, испуская облачка пыли и спор, пахнувших плесенью. Гранитный валун был холодным. Здесь, на его вершине, Торак слышал только оглушительный грохот водопада, в котором тонули, казалось, все прочие звуки Леса. На западе виднелись красные отблески костров, точно колотые раны в шкуре ночи, и Торак как-то особенно остро ощутил свое одиночество.

С охоты вернулся Волк. Морда его казалась черной от засохшей крови. Легко поднявшись на задние лапы, он положил передние на «щеку» валуна, готовый в любое мгновение подпрыгнуть и присоединиться к Тораку.

«Нет, — по-волчьи приказал ему Торак. — Оставайся внизу».

Волк сел на задние лапы, озадаченно глядя на него снизу вверх.

Торак заставил себя не обращать на него внимания. Волк все равно не поймет того, что он собирается с собой сделать, а объяснить ему это совершенно невозможно.

Впервые в жизни Торак собирался прибегнуть к магии, вступить во взаимодействие с теми силами, какими пользуются колдуны, желая увидеть будущее, или исцелить больного, или отыскать добычу; с теми силами, которых он не понимал, которые были ему совершенно неподвластны.

«Колдовство — это просто способ добраться до самых глубин, — пыталась втолковать ему Ренн то, что для нее было столь же ясным и естественным, как для него — разбирать следы в Лесу. — С его помощью можно познать внешнюю душу всего живого и неживого — Нануак. Но ты должен быть очень осторожен, Торак. Это ведь все равно что идти вброд через быструю реку: если попадешь в омут или случайно оступишься, река может и унести тебя».

Нануак!

Торак чувствовал в себе ту первичную жизненную силу, что пульсирует, бьется во всем сущем — в реке, скалах, деревьях, Охотниках и Добыче — и связывает все с Великим Духом.

Торак стер с лица водяные брызги и отвязал от пояса мешочек из лебединой лапки. Лебединые когти были еще остры, на кожице сохранились чешуйки. Открыв мешочек, он выложил перед собой те предметы, которые дала ему Ренн.

«Существует пять магических ножей, — рассказывала она. — Посылающий. Призывающий. Очищающий. Связующий. Отделяющий. Для твоего ритуала понадобятся очищающий и отделяющий ножи. — В этот момент Ренн нервно сглотнула и продолжала: — Тебе понадобится еще хотя бы по одному предмету, принадлежащему каждой из четырех основных групп племен: лесных, ледяных, горных и морских. Лесные племена будет представлять рожок с охрой, принадлежавший твоей матери. Возьми немного „крови земли“ и смешай ее с животным жиром — подойдет любое животное, кроме водного, — затем обведи свою метку по кругу. Это будет граница, внутри которой тебе придется… все срезать. — Ренн тяжело вздохнула. — Племена Льдов представит этот мешочек из лебяжьей лапки. Он принадлежал колдунье из племени Песца, и в нем заключено немало добрых сил».

«А Горные племена?» — спросил, похолодев, Торак.

Ренн вытащила из своей сумочки с целебными травами горсть сушеной рябины, нанизанной на шнурок, сплетенный из волокон кипрея.

«Я тут встретилась кое с кем из племени Рябины — они спешили пораньше прийти к месту встречи племен, чтобы занять лучшее место для стоянки, — и выменяла это ожерелье на свою стрелу».

«Но разве они не заметят, что ты не носишь их ожерелье?»

«Я тоже об этом подумала, а потому разделила нитку пополам. — И она, подняв руку, показала Тораку вторую такую же нитку бус, обвязанную у нее вокруг запястья».

Первую нитку она повязала на руку Тораку. Она все время хмурилась, но Торак догадывался, что ей, как и ему самому, становится легче, когда они вместе готовятся к совершению этого страшного обряда.

«Когда придет время, — сказала она, — ты должен приготовить себе особое снадобье, чтобы очиститься. Корень гулявника нужно растереть вместе с корой ольхи, листьями буквицы и бузины и залить чистой водой. Воду возьми в той реке, что называется Топорище, это важно, потому что она свою силу черпает во льдах на вершинах гор. И пусть все это хотя бы сколько-то времени постоит в лунных лучах».

Он приготовил этот напиток еще вечером, в сумерках, смешав все, что велела ему Ренн, в чашке, которую смастерил из беличьей шкурки, а потом оставил на вершине валуна, чтобы напиток впитал силу лунных лучей, пока он, Торак, будет срезать ветки рябины.

«Я не думаю, что в этом напитке есть нечто такое, отчего твои души могли бы разбрестись в разные стороны, — сказала ему Ренн, — но ты все-таки лучше нарисуй на лице знак Руки, а тело натри рябиновым листом. На всякий случай. Ну, а я, разумеется, буду рядом, если вдруг что-нибудь случится».

«А что мне использовать от имени Морских племен?»

«Нож твоего отца. Ведь нож этот из морского сланца. И вот что, Торак: наточи его как следует, он должен быть очень острым. К тому же тебе будет не так больно».

Торак в ужасе смотрел, как Ренн достает свою коробочку с иглами, моток ниток из сухожилий и маленький костяной рыболовный крючок.

«А крючок зачем?» — спросил он.

Ренн, не глядя на него, объяснила:

«Ты не должен делать слишком глубокий надрез, иначе можешь повредить мышцы… — Торак невольно коснулся груди. — Я тебе сейчас покажу. — И Ренн ножом нацарапала крест у себя на колене, обтянутом штанами. — Вот, смотри: это твоя татуировка. Ты… сделаешь вокруг нее надрез примерно в форме ивового листка, а затем… подцепишь крючком кожу в центре и дернешь… — На лбу у Ренн выступили капли пота, когда она подцепила крючком рисунок на колене и приподняла оленью шкуру, из которой были сшиты ее штаны. — Так ты сможешь оторвать подрезанную по краям кожу вместе с татуировкой. А потом как можно быстрее соедини края раны и сшей их покрепче».

Когда она закончила свои объяснения, их обоих трясло от ужаса.

Водяная пыль, летевшая от Рек-Близнецов, казалась Тораку ледяным дождем; у него все лицо было мокрым, когда он, опустившись на колени, выпил горький напиток из трав, затем очистил себя пучком рябиновых веток, нанес на лицо метку Руки и, наконец, разложил перед собой набор игл и рыболовный крючок. У него было такое ощущение, словно сейчас он лишится чувств.

Внизу, у подножия валуна, Волк вскочил и поднял морду, хвост у него стоял трубой: он явно уловил чей-то запах.

«Что там?» — по-волчьи спросил Торак.

«Другой».

«Кто другой?»

«Другой». Волк покружил у подножия валуна и вопросительно посмотрел вверх, на Торака; глаза его в лунном свете отливали серебром.

Но что бы Волк ни имел в виду, Торак не мог допустить, чтобы какой-то неведомый «другой» отвлек его сейчас от основной цели. Если он немедленно не начнет, потом у него уже не хватит мужества.

Он стащил через голову куртку, и водяная пыль тут же покрыла все его тело ледяной пленкой. У него даже зубы застучали от холода. Дрожащей рукой он обвел охрой проклятую метку — трезубец Пожирателя Душ.

И вытащил нож. Отцовский нож. Голубой морской сланец тоже казался ему ледяным, зато ручка была по-прежнему тяжелой и теплой.

Волк негромко зарычал.

Торак на всякий случай велел ему оставаться внизу и приготовился сделать первый надрез.

Близилась заря. Торак лежал у подножия валуна в своем спальном мешке и весь трясся, не в силах сдержать дрожь. Ему было так больно, что перехватывало дыхание. Не хотелось жить! И не было в мире больше ничего, кроме этой оглушающей, лишающей разума боли в груди.

Рыдание вырвалось у него из уст, он стиснул зубы. «Отец ведь тоже это проделал, — сказал он себе. — Он тоже вырезал эту проклятую метку, он тоже через это прошел. Значит, сможешь и ты».

Голоса Рек-Близнецов гулко отдавались у него в голове, вторя пульсирующей боли в груди.

«Но у отца была подруга, она была рядом с ним, она ему помогала. А рядом с тобой никого нет. Ты совершенно один…»

Торак зарычал от боли и зарылся лицом в шкуру северного оленя.

Что-то защекотало у него в носу. Это оказался длинный рыжий волос, волос Ренн. Ну да, это ведь ее мешок, она в нем когда-то спала… Торак старательно собрал все рыжие волоски и сжал их в руке. «Я не один», — сказал он себе.

Через некоторое время он услышал цоканье когтей по камням. Холодный нос ткнулся ему в щеку. Волк с тяжким вздохом рухнул с ним рядом.

— Я не один, — прошептал Торак, погружая пальцы в густую шерсть своего четвероногого брата. «Никогда не покидай меня», — попросил он его по-волчьи.

Волк снова ласково ткнулся носом ему в щеку и ободряюще лизнул.

И Торак, обнимая Волка и не выпуская из пальцев его шерсть, соскользнул в забытье, навстречу кошмарным снам.

Ему привиделось, что на Ренн напал лось. Не тот подросток, который так хотел с ним, Тораком, подружиться, а взрослый самец.

Торак попытался шевельнуться, встать, но сон не пускал, цеплялся ему за ноги, так что Торак мог лишь беспомощно смотреть, как Ренн, прижавшись спиной к дубовому пню, отчаянно ищет глазами, куда бы взобраться, чтобы лось не смог ее достать. Но вокруг ничего подходящего не было: за спиной у нее была река, а впереди — крошечные ивки, по колено высотой.

Лось взревел, и от его рева, казалось, вздрогнула земля; затем он наклонил голову и приготовился к атаке. Одного удара этих страшных острых копыт достаточно, чтобы расколоть череп кабану, а волку пополам переломить хребет. У Ренн не было ни малейших шансов на спасение.

Лось ринулся на нее, и Торак почувствовал, как задрожала земля, почуял запах мускуса — запах разъяренного зверя — и вдруг ощутил резкий приступ боли где-то внутри, в животе. И боль эта была такой ужасающе знакомой…

…Но теперь это была уже его ярость; она гнала его огромное тело вперед, и это его рога ломали и отбрасывали ветки, когда он грозно приближался к Ренн…

«Это не сон, — с ужасом понял Торак. — Это происходит на самом деле!»

Глава восьмая

Лось с шумом вылетел из чащи, и Ренн испуганно метнулась за пень и присела на корточки. С ужасающей лихостью лось крутанулся на одной ноге, словно высматривая врага. Ренн осторожно выглянула из-за дубового пня и тут же снова присела, низко склонив голову. А лось галопом унесся прочь, но через некоторое время вновь выбежал из Леса, по-прежнему готовый к атаке.

Почти не дыша, обливаясь потом, Ренн скорчилась за дубовым пнем. Рядом не было ни одного дерева, на которое можно было бы взобраться, — этот склон два лета назад специально расчистили для стоянки. Правда, в десяти шагах от нее была река, но она все равно не успела бы туда добраться. Да и лоси к тому же отлично умеют плавать.

В коленку ей вонзился какой-то корень, и она чуть шевельнулась, переменив положение. И тут же почувствовала, что проваливается в какую-то нору. Бормоча слова признательности своему хранителю-ворону, Ренн подтянула к себе лук и стала задом вползать в это спасительное отверстие — нору или дыру. Если ей удастся туда забраться, лось не сможет достать ее: эта нора слишком узка для его рогов. И потом, лось вряд ли станет раскапывать нору. Во всяком случае, обычный лось.

Но это был явно не обычный лось.

И ведь у нее не было никаких предчувствий, она вообще ни о чем таком не думала. После бессонной ночи она, точно слепая, потихоньку выползла из убежища и двинулась вверх по реке. Если бы кто-то спросил, куда она идет, она бы сказала, что на охоту, но на самом деле она очень тревожилась о Тораке и надеялась отыскать хоть какие-то его следы, даже если он уже и ушел из тех мест.

И тут вдруг из полузатопленных зарослей вынырнул этот лось.

Ренн была ошарашена, но особой тревоги не испытывала. Лось, должно быть, пасся в зарослях осоки или доставал копытами корни водяных лилий. Ничего страшного, она просто посторонится и даст ему понять, что не собирается на него охотиться, и он, конечно же, спокойно пройдет мимо.

Но все сложилось вовсе не так, как она ожидала.

В лицо Ренн ударили комья земли. Стряхнув землю с ресниц, она вгляделась в серый клочок неба, видимый из норы, и своим зорким охотничьим глазом заметила несколько черных и белых шерстинок, зацепившихся за край. Ага, значит, это барсучья нора! Остается надеяться, что барсук, в чьи владения она вторглась, еще не очнулся от зимней спячки и находится где-то в глубине норы, далеко от входа. Иначе ей несдобровать. Оказаться между обезумевшим лосем и разъяренным барсуком — выбор, не предвещавший ничего хорошего.

Ренн судорожно пыталась решить, что же ей теперь делать. Так. Лук и стрелы, хвала хранителю, не пострадали, да и топор она по-прежнему сжимает в руке. Можно, конечно, подождать, не придет ли кто-нибудь ей на помощь… Или все же лучше попытаться пробиться самой?

Нет, сражение с лосем ей уж точно не выиграть. Он такой громадный! Она, наверное, могла бы, не наклоняясь, пробежать у него под брюхом. И рога у него вон какие широченные! Куда шире ее раскинутых в обе стороны рук. А одного удара его острого копыта вполне достаточно, чтобы вспороть ей брюхо, как пойманной рыбине. Ох уж эти лосиные копыта!.. Однажды Ренн видела, как лосиха убила медведя, всего два раза ударив его копытами: один раз в челюсть, отчего медведь ошеломленно присел на задние лапы, а затем, встав на дыбы, изо всех сил ударила его обеими передними ногами и раскроила хищнику череп.

Но вот что странно: на нее напала вовсе не лосиха, защищающая своего детеныша, а взрослый самец! В это время года самцы ведут себя вполне спокойно. До осеннего гона, когда они совершенно теряют голову и действительно становятся смертельно опасными, еще целых четыре месяца!

Почему же он все-таки напал на нее? Может, болен? Или его мучает застарелая рана? Нет, Ренн не заметила ни того, ни другого. Злые духи? На это вроде бы тоже не похоже. И все-таки было в этом лосе что-то такое… странное.

В лицо Ренн снова полетела земля — видимо, лось в гневе рыл копытом землю; выплюнув колючие комочки, она чуть подтянулась и с превеликой осторожностью выглянула наружу.

Заросли папоротника были насквозь пронизаны лучами раннего солнца. Утренний ветерок шевелил ветви спящих ив, словно пытаясь разбудить их. Что-то тихонько нашептывала река, направляясь к Морю. Все казалось исполненным такого покоя…

Но нет, вон он! Возле зарослей лопушника. Притаился, но Ренн заметила кончик огромного острого копыта и потемневший от пота бок.

Сердце у нее билось так, что шумело в ушах.

Лось стоял опустив голову и время от времени смачивал ноздри своим длинным языком, чтобы лучше чуять запахи. Его крупные уши приподнялись и шевельнулись в ее сторону.

Ренн оцепенела от ужаса.

Он знает, где она прячется! Она оказалась права: этот лось действительно был ранен; один его глаз, проткнутый соперником во время прошлого гона и превращенный в кровавое месиво, был слеп. Но второй, зрячий глаз был устремлен прямо на нее!

Ренн затаила дыхание: в этом пристальном взгляде зверя она вдруг почувствовала некую знакомую душу.

— Не может быть, — прошептала она.

Лось ковырнул лопушник копытом.

«Это же просто лось, — уговаривала она себя. — И Торак тут совершенно ни при чем».

И все же она знала — это была та самая уверенность, которая порой посещала ее и которую колдунья Саеунн называла внутренним зрением, — знала, что сейчас блуждающая душа Торака вселилась в этого лося! Его душа соединилась с обезумевшим зверем, и он напал. Напал на нее, на Ренн!

— Нет, это невозможно! — снова прошептала она. — Да и с какой стати Тораку нападать на меня?

Ее подташнивало от растерянности и страха; голова так кружилась, что она на всякий случай покрепче стиснула рукоять топора. Выйти из норы не было никакой возможности. Из создавшегося положения, как ясно понимала Ренн, выход был только один: кто-то из них должен будет умереть.

Волк стоял на страже все то время, в течение которого Большой Бесхвостый бесформенной кучей лежал в забытьи на оленьей шкуре, то и дело вздрагивая и постанывая.

Запах других, который Волк уловил еще во Тьме, теперь почти исчез, но не совсем; он по-прежнему был где-то близко. Это был совершенно новый запах, и все-таки он о чем-то напоминал Волку. О чем-то очень плохом.

В обычных обстоятельствах Волк, конечно же, сразу бросился бы на поиски и отыскал источник этого запаха, но Большой Брат просил никогда его не покидать. Это была очень странная просьба. Ведь Волк постоянно покидал Бесхвостого, и тот всегда относился к этому очень спокойно. Волк убегал от него, чтобы охотиться, чтобы весело съезжать по мокрым склонам холмов, чтобы яростно вгрызаться в чудесно пахнущую подгнившую плоть павшего зверя, чего, кстати, Большой Брат по непонятной причине терпеть не мог. Но сколько бы Волк ни бегал вдали от Бесхвостого, он всегда возвращался назад, к нему.

А теперь сложилась совершенно непонятная ситуация. Волк подобные ситуации просто ненавидел, но поделать ничего не мог. И никак не мог ухватить зубами ответ на свои вопросы.

И тут он услышал вой.

Волки! Далеко, за много прыжков отсюда. Хотя в точности сказать, где именно, было невозможно, потому что вся стая выла, развернувшись в разные стороны. И Волк прекрасно понимал, для чего это делается. Сейчас, когда Свет продолжается все дольше, как бы поедая Тьму, как раз начинают нарождаться волчата. И в этой стае наверняка есть волчата. Вот никто из волков и не хочет, чтобы другие Охотники смогли найти их заветное Логово. Та стая, с которой Волк бегал на Священной Горе, пользовалась тем же обманным трюком.

Погодите-ка! Волк вскочил. Так ведь это же она и есть! Стая со Священной Горы! Он узнал голос ее вожака!

Виляя хвостом, он завыл в ответ: «Я здесь! Здесь!» И сразу представил, как вся стая, собравшись вместе, задрав морды вверх и прищурив глаза от удовольствия, воет на все голоса, ибо не так уж часто доводится всласть попеть хором. И Волка охватило страстное желание броситься к ним.

Но тут стая вдруг умолкла.

И Волк сразу перестал мести землю хвостом.

Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы Большой Брат поскорее пришел в себя. Но тот все продолжал дергаться и стонать во сне.

Стая молчала, зато вскоре Волк услышал какое-то неумелое, лихорадочное тявканье и подвыванье — так обычно разговаривали бесхвостые, пытаясь что-то сказать по-волчьи. Волк сразу догадался, что это Большая Сестра. Он, правда, совершенно не понимал, что она говорит, но явственно слышал, что она попала в беду.

Волк тронул лапой Большого Брата, пытаясь разбудить его.

Но тот даже не пошевелился.

Волк схватил его зубами за верхнюю шкуру и потянул. Не помогло. Он принялся теребить длинную черную шерсть у него на голове. Но и это не помогло. Тогда он, не выдержав, рявкнул Бесхвостому в самое ухо. Уж это-то всегда действовало безотказно.

Но сейчас не подействовало и это.

У Волка вся шерсть встала дыбом, когда он наконец понял, что перед ним на оленьей шкуре лежит, свернувшись в клубок, всего лишь тело, оболочка Большого Бесхвостого. А то, что внутри — его душа, которая дает ему жизнь, — исчезло.

Волк догадался об этом, потому что такое уже случалось и раньше. Порой ему доводилось видеть, как это странное бродячее дыхание уходило из тела Брата. Что было странно — оно выглядело почти так же, как и сам Большой Брат, и запах от него исходил такой же, но Волк твердо знал: не стоит подходить к этой штуке чересчур близко.

Волк сделал несколько кругов по поляне. Судя по запаху, Бесхвостый в этом своем странном обличье отправился на поиски Большой Сестры. Значит, и ему, Волку, надо ее отыскать.

Он прямо-таки летел через Лес. Он вспугнул дикую лошадь с жеребятами и чуть не наступил на спящего поросенка, чем привел в дикое раздражение его мамашу, но все же успел удрать от разъяренной кабанихи, пока та поднимала с земли свою огромную тушу. Петляя в зарослях ольхи на берегу Быстрой Воды, Волк большими прыжками несся на голос Большой Сестры. Он чуял ее свирепую решимость. Он чуял запах свежей крови и рассерженного лося.

И вдруг голос Большой Сестры сорвался и умолк.

Волк еще прибавил ходу.

И тут порыв ветра донес до него новый запах: это был запах других.

Волк замедлил бег и остановился. Другие направлялись прямиком к беззащитному телу Большого Брата.

Волк колебался.

Что же ему делать?

Глава девятая

Торак приходил в себя с огромным трудом, словно поднимаясь сквозь толщу воды со дна глубокого озера. Что-то случилось с ним этой ночью — что-то ужасное, — но он никак не мог припомнить, что именно.

Он лежал в своем спальном мешке, и утреннее солнце светило ему прямо в глаза. Во рту был такой отвратительный вкус, словно он наелся золы, а рана на груди зверски болела.

Потом он заметил, что по-прежнему сжимает в руке тоненькую темно-рыжую прядку, и сразу все вспомнил. Вспомнил, как с шумом раздвигал своими мощными рогами папоротники, как разлетались из-под его копыт комья земли. Вспомнил, как мелькнул кремневый наконечник стрелы, вспомнил рыжие разлетающиеся волосы. И все. Больше он ничего вспомнить не мог.

Что же он все-таки натворил?

Торак мгновенно выскочил из спального мешка и очень удивил этим Волка.

«Что с нашей сестрой? — спросил у него Торак по-волчьи. — С ней все в порядке?»

«Не знаю, — последовал ответ. Затем Волк лизнул его в лицо и спросил: — А ты как?»

Торак не ответил. Его блуждающая душа никогда еще не странствовала, пока сам он спит. И это явно не было связано с воздействием того снадобья, которое он приготовил для осуществления обряда очищения. Ведь Ренн как раз и сказала, что этот напиток не позволит его душам разбрестись в разные стороны. И потом, он ведь изобразил символ Руки у себя на лице, как она ему советовала. Торак быстро ощупал свое лицо, однако на нем не осталось и следа охры. Должно быть, он стер знак Руки, пока спал.

Как же все это могло случиться? Он мельком глянул на запекшийся страшный шрам у себя на груди. Метка исчезла. Однако он знал, как велико могущество Пожирателей Душ. Что, если они, пока он спал, заставили его сделать нечто ужасное? Заставили напасть на ту, кого он любит больше всех на свете?

Тораку потребовалось целое утро, чтобы отыскать ту поляну. Он, правда, хоть и смутно, но все же помнил ее примерное местонахождение, поскольку ночью успел заметить и барсучью нору, и дубовый пень, да и Волк ему помогал. Но когда они туда добрались, Торак эту поляну попросту не узнал. Папоротники и осока были изломаны и примяты, словно тут разразилась страшная буря; дубовый пень оказался разнесен в щепы; и повсюду на зеленой траве и листве виднелись алые брызги крови.

У Торака все поплыло перед глазами. Во рту был привкус желчи. Изо всех сил стараясь держать себя в руках, он мучительно восстанавливал разрозненные куски воспоминаний, собирая их воедино.

В истоптанной, размешанной копытами грязи возле пня он обнаружил отпечаток башмака Ренн. Длинный рыжий волосок зацепился за край входного отверстия в барсучью нору. А у реки он обратил внимание на примятую землю — в тех местах, где лодки-долбленки вытаскивали на берег, — и множество мужских следов, цепочкой тянувшихся от берега и обратно; обратный след был существенно глубже: эти люди явно несли что-то тяжелое.

Возможно, они успели как раз вовремя, думал Торак. Значит, они убили лося и увезли его с собой на этих лодках?

А что, если они увезли с собой и Ренн?

Торак чувствовал, что голова у него работает совсем плохо. Казалось, он даже свое знаменитое умение читать следы напрочь утратил.

«Это же был я, — с тоской думал он. — Это же я сотворил такое. Значит, я не в силах управлять собственной душой?»

Волк потыкался мордой ему в бедро, спрашивая, когда они пойдут дальше. Торак не ответил, но спросил, не пытался ли он, Волк, помочь Большой Сестре. Волк ответил, что хотел это сделать, но учуял других.

«Каких других? Что ты хочешь этим сказать?» — спросил Торак, но ответа Волка не понял. Волки ведь разговаривают не только с помощью рычания, поскуливания, посвистывания или воя, но и с помощью множества незаметных жестов и движений тела: наклона головы, движения ушей или хвоста, шерсти, то прилегающей к телу, то встающей дыбом, и так далее. Даже Торак не знал всех этих тайных волчьих знаков. Он сумел понять лишь, что Волк уловил некий «плохой запах», который явно направлялся в сторону его Большого Брата, и бросился на его защиту; но что бы это ни было, оно уже совершенно исчезло к тому времени, когда Волк снова вернулся к Тораку.

Торак не мог отвести глаз от разрушенной поляны, хотя ему давно уже следовало бы где-нибудь укрыться, а не стоять на виду — в любой момент из-за излучины Реки могла показаться лодка. Но в данный момент ему было все равно, что с ним будет. «Придется пойти и послушать, что говорят на Совете племен», — решил он. Необходимо ведь выяснить, что случилось с Ренн.

Уже спускались сумерки, когда Торак добрался наконец до устья реки, где на Большой Совет собрались многочисленные племена. Сейчас — в самом начале лета — ночи были удивительно светлыми, так что со стороны Торака подобраться так близко к людям — поступок далеко не безопасный. Однако он и не подумал останавливаться.

И, если не считать повязки на лбу, даже и внешность свою никак изменять не стал, только натерся древесной золой, чтобы сбить со следа собак. А в остальном решил положиться на свое умение Охотника оставаться незаметным. Ну и Волка ему удалось убедить — хоть и не без труда, — чтобы тот ни в коем случае не ходил за ним.

Он спрятал свой спальный мешок и прочие пожитки в густых зарослях можжевельника и сосняка, находившихся не особенно далеко от общей стоянки, и прилег, свернувшись клубком, на землю, чтобы обдумать свои дальнейшие действия.

Все устье Белой Воды сияло в темно-синей ночи оранжевыми огнями костров, на фоне которых мелькали черные фигурки людей с воздетыми к небесам руками-палочками — точь-в-точь как на тех рисунках, что Торак видел на скалах. Как же там много было людей! На какое-то время Торак вновь почувствовал себя восьмилетним мальчиком, который был страшно горд тем, что отец взял его с собой к берегу Моря на большое собрание племен.

Племя Горного Зайца расположилось в своих жилищах из оленьих шкур высоко на скалах, нависавших над берегом, — возможно, там они чувствовали себя в более привычной обстановке. Жилища племени Рябины — приземистые пирамидки из дерна, — казалось, присели на корточки прямо посреди луга; а племя Лосося поставило свои палатки из рыбьей кожи почти у самой воды. Племя Морского Орла, которому, похоже, было безразлично, где устраивать себе временное пристанище, понаставило свои довольно-таки неопрятные шалаши из веток и палок повсюду, где имелось свободное местечко. Племена Открытого Леса устроились, естественно, как можно ближе к опушке, но Торак никак не мог разглядеть, где среди них жилища племени Ворона с их характерными открытыми входами.

— Говорят, племя Волка теперь на юг подалось, — услышал Торак чей-то мужской голос в опасной близости от своего убежища.

Он замер и прислушался.

— Тем лучше! — фыркнул второй мужчина. — Мне всегда не по себе становилось, когда они были поблизости.

Кто-то из говоривших споткнулся о корень и приглушенно выругался.

— А все-таки им бы следовало тоже на Совет остаться, — сказал первый мужчина. — Ведь все племена собрались как-никак!

— Ну и что? Те племена, что в Сердце Леса живут, тоже наверняка не явились, — возразил его собеседник. — От них, как всегда, ни слуху ни духу.

— Я слыхал, будто между племенами Зубра и Лесной Лошади вражда возникла…

Голоса стали удаляться: мужчины явно направлялись к реке, и Торак снова вздохнул с облегчением.

Однако вновь пошевелиться он осмелился лишь спустя некоторое время. Стараясь держаться как можно ближе к лесу, он добрался до окруженной соснами низины, где вокруг гигантского костра собралась целая толпа людей. В воздухе висел аромат печеной лососины и жареного мяса, слышался громкий людской говор, пение дудок, грохот барабанов…

Костер представлял собой три сосновых ствола, горевших по всей длине. Это был настоящий «долгий костер», какие любят жечь по праздникам в племени Ворона. Он нашел их!

Во рту у Торака сразу же пересохло. Он спрятался в зарослях тиса так, чтобы на него не падали отблески костра, и почти сразу заметил Фин-Кединна, который оживленно беседовал о чем-то с вождем племени Лосося. Оба то и дело отрезали ломти сочного мяса с блестящего от жира бока оленя, целиком зажаренного на костре, и клали их в подставленные миски.

Затем он увидел Саеунн; она вместе с двумя другими колдуньями сидела чуть поодаль, у небольшого костерка, от которого исходил опьяняющий запах можжевельника. Одна из трех колдуний то и дело подбрасывала и рассыпала гадальные кости, внимательно смотрела, как они легли, и начинала все снова; вторая тем временем неотрывно следила за языками дыма, поднимавшимися к небесам, явно пытаясь прочесть по ним будущее. Одна Саеунн ничего не делала: просто сидела, качаясь взад-вперед, и бормотала какие-то заклинания, точно выплевывала их изо рта!

Над головой у Торака хрустнула ветка — ворон! Хранитель племени пристально смотрел на него своими ясными, но какими-то непрощающими глазами, и Торак безмолвно взмолился: «Ты уж меня не выдавай, пожалуйста!»

Хранитель племени вдруг раскрыл широкие крылья, взлетел, низко покружил над костром, разожженным колдуньями, и полетел прочь. Саеунн тут же подняла голову, следя за его полетом. Затем повернулась и посмотрела точно на Торака.

«Она никак не может меня видеть!» — уговаривал он себя. Но ему стало страшно: в свете костра глаза колдуньи вспыхивали красными огоньками и таили в себе столько неведомых познаний, что невозможно было наверняка поручиться, что она действительно его не видит.

И как раз в тот момент, когда Торак почувствовал, что не может дольше выносить взгляд Саеунн, колдунья отвернулась и снова принялась бормотать свои заклинания.

Дрожа от облегчения, Торак стал внимательно всматриваться в лица, освещенные пламенем костра. Вождь племени Кабана о чем-то яростно спорил с вождем племени Кита и даже тыкал ему в грудь пальцем, отстаивая какое-то свое утверждение. Рядом с ними сидел Аки и смотрел на разгорячившегося отца со странной смесью страха и обожания.

А потом Торак увидел Ренн.

Она сидела, скрестив ноги, в стороне от основного скопления народа и хмуро смотрела в огонь. Даже издали было видно, как она бледна; ее правое предплечье было перевязано мягкой оленьей кожей, но кроме этого Торак не заметил у нее никаких повреждений.

Мучительное напряжение, не дававшее нормально дышать, сразу его отпустило — словно лопнул стягивавший грудную клетку ремень из сыромятной кожи.

Значит, с Ренн все в порядке?!

Какая-то собака подбежала к нему. К счастью, собака оказалась знакомой, и он попросту прогнал ее, понимая, впрочем, что в следующий раз ему может и не повезти. Придется все-таки убираться отсюда, пока другие собаки его не обнаружили.

Но он остался на месте.

Возможно, из-за того, что снова увидел Ренн. Возможно, из-за той дикой надежды, что раз уж он вырезал метку Пожирателей Душ, то можно просто сделать несколько шагов, выйти к костру, и все тут же с радостью примут его обратно.

Но он снова остался на месте. И это оказалось роковой ошибкой.

Луна уже начала свой путь по небосклону, а Торак все не двигался с места.

Он смотрел, как мужчины, женщины и дети черпают чашками из больших сосудов напиток, сваренный из березового сока; как они по очереди выходят в освещенное огромным костром пространство, чтобы рассказать собравшимся какую-нибудь историю или спеть песню.

Мужчина из племени Ивы спел песню о нересте лосося под аккомпанемент погремушек из оленьих копыт и пение дудочек из утиных костей.

А женщина из племени Рябины, спрятавшись за подсвеченной пламенем костра шкурой, руками изобразила движущуюся тень встающего на дыбы медведя.

Короткая летняя ночь уже близилась к концу. Торак чувствовал себя таким же участником этих посиделок, как и все остальные; его, как и всех остальных, увлекали эти истории, эти рассказы о былых временах, воспоминания о главных событиях жизни с Начала Времен, которым люди любят предаваться в такие вот теплые светлые ночи.

Увлекшись, Торак не сразу заметил, что лицо Ренн стало белым как мел, когда в освещенный круг у костра вышли два танцора в масках.

Первый был в маске комара с длинным острым деревянным носом, а второй — в маске лося, который явно был чем-то сильно раздражен. Комар — под этой маской скрывалась женщина из племени Гадюки — жужжал и кружился, то и дело как бы кусая кого-нибудь под восторженные вопли детей и смех родителей. Но Ренн смотрела только на Лося. Ее нервно поджатые губы вытянулись в тонкую линию, и она с невероятным напряжением следила за тем, как Лось разгребает рогами ночную тьму. Торак, разумеется, сразу догадался, что она снова переживает те страшные мгновения, когда на нее напал обезумевший зверь.

Пока Лось, отойдя от нее, продолжал безумствовать у другого конца горящих стволов, на Ренн набросился Комар. Она рассеянно от него отмахнулась, но Комар продолжал с писком кружиться возле нее, как это обычно и делают комары.

«Оставь ты ее в покое!» — сердито думал Торак, глядя на назойливого Комара.

Когда Комар в очередной раз с противным зудением ринулся в атаку на Ренн, какой-то молодой мужчина решил за нее заступиться. Он встал, крепко схватил Комара за длинный нос и сделал вид, будто собирается этот нос отломать, а второй рукой взмахнул так, словно хочет этого противного Комара прихлопнуть. Правда, все это он сделал с таким добродушным видом, что женщина из племени Гадюки, изображавшая комара, решила ему подыграть и с сердитым жужжанием «полетела» прочь, заставив всех рассмеяться.

Ренн бросила на молодого человека благодарный взгляд, но он в ответ лишь пожал плечами и снова сел. И тут Торак заметил у него на руках волнистые голубые линии татуировки — метку племени Тюленя. Он чуть не вскрикнул от радости.

Это был его сородич Бейл!

По сравнению с прошлым летом Бейл сильно возмужал, и в отблесках костра у него на подбородке была хорошо видна начинавшая пробиваться молодая щетина. Но в целом он почти не изменился. Те же длинные светлые волосы, с вплетенными в них ракушками и косточками мойвы, то же умное благородное лицо, те же голубые глаза, которые, казалось, впитали в себя цвет морской воды, насквозь просвеченной солнцем.

Когда они виделись в последний раз, то договаривались когда-нибудь вместе отправиться на охоту; Торак тогда еще пошутил насчет Тюленя в Лесу. Больно было вспоминать об этом сейчас, когда он сам вынужден таиться, точно дикий зверь.

Вдруг в ночной тишине прозвучал гулкий звук рога.

Вороны, хлопая крыльями, сорвались с деревьев.

Танцоры, зрители — все так и замерли.

Опираясь на свой посох, в световой круг у костра выскочила Саеунн.

— Пожиратель Душ! — хрипло выкрикнула она. — Среди нас Пожиратель Душ!

По лицам собравшихся явственно пробежала волна страха.

— Мне сказали об этом мои гадальные кости, — прокаркала колдунья, кружа возле костра и вглядываясь в лица людей. — Я прочла об этом по волшебному дыму! Пожиратель Душ здесь, среди нас! И это настоящий Пожиратель Душ, до мозга костей пропитанный злом!

Люди прижимали к себе детей, хватались за свои амулеты-обереги и за оружие. Лицо Фин-Кединна исказилось от горя, и он, напряженно застыв, смотрел, как колдунья ищет этого злодея и нарушителя закона среди людей его племени.

Торак, скрывшись в густой тени, чувствовал, что его прямо-таки раздавил тяжкий груз этих обвинений — значение слов, произнесенных Саеунн, трудно было истолковать иначе: Пожиратель Душ, до мозга костей пропитанный злом…

Видимо, он слишком долго носил на себе эту проклятую метку. Она въелась в его плоть и кровь, и теперь он действительно стал одним из ненавистных всем Пожирателей Душ. Теперь ему никогда уже не быть свободным…

Очистительный обряд не подействовал.

Глава десятая

Веселье у большого костра сменилось грозным шумом.

Лаяли собаки, гудели людские голоса. Лица собравшихся были искажены страхом, глаза были как полные углей темные ямы.

Фин-Кединн призвал людей к спокойствию, и гул несколько стих.

— Нужно немедленно устроить за ним погоню! — крикнул Аки. — А если мы этого не сделаем…

— Если вы сейчас броситесь в погоню, — сказал вождь Воронов, — вам придется действовать вслепую. Вспомните, ведь там, во тьме ночного Леса, скрывается не только изгнанник, но и другие Пожиратели Душ. Или вы не боитесь ни Повелителя Дубов, ни Повелительницы Змей? Может, тебя, Аки, не страшит даже Повелительница Филинов? Эти трое Пожирателей Душ обладают огромным могуществом, и сейчас они могут оказаться где угодно. Неужели ты, Аки, чувствуешь себя достаточно сильным, чтобы в одиночку с ними сразиться? Или, может, кто-то еще хочет вместе с тобой прямо сейчас пойти против них?

Аки хотел было ответить, но его отец, вождь племени Кабана, повернулся к нему с таким рычанием, что бедный Аки даже пригнулся, явно опасаясь, что тот его ударит.

Все кончено. Торак понимал, что увидел уже более чем достаточно. Давно пора было бежать отсюда! Как же он был глуп, решив, что теперь племя Ворона с распростертыми объятиями примет его обратно! Теперь они не примут его обратно никогда!

От быстрого бега рана у него на груди открылась, и ему стало так больно, что даже дыхание перехватило. «Одно движение — и мы направим тебя туда, куда нужно нам, сколько бы ты ни сопротивлялся…» — снова возникло в его памяти шипение Повелительницы Змей.

Захватив спрятанный в укромном месте спальный мешок и прочие пожитки, Торак бросился назад, но выбрал другой путь, желая сбить с толку своих возможных преследователей. Однако, увидев на бегу сквозь деревья жилища людей Ворона, остановился. На стоянке не было ни души.

Опасность нарастала с каждым мгновением — и все же он никак не мог заставить себя уйти. Теперь он понимал, что навсегда покидает этих людей, и ему необходимо было — пусть и в последний раз — ощутить свою к ним близость. Ему необходимо было с ними попрощаться.

Торак быстро нашел жилище вождя и заглянул внутрь. У входа на столбе висел топор Фин-Кединна, его лук и его рыболовные снасти. Но там не было ничего из снаряжения Ренн, что показалось ему очень странным.

Топор Фин-Кединна.

Это был чудесный топор — лезвие из полированного зеленоватого камня, массивная ясеневая рукоять, отлично ложившаяся в руку. Когда пальцы Торака сомкнулись на этой рукояти, он, казалось, почувствовал всю силу вождя племени, всю его мощную волю. Своего топора Торак лишился еще там, на Дальнем Севере, и Фин-Кединн все собирался помочь ему сделать новый. Он вообще еще многому собирался научить Торака…

Торак сильнее сжал рукоять топора. Украсть у мужчины его топор — одно из самых тяжких преступлений. А украсть топор у Фин-Кединна…

Но топор был необходим ему.

Сам толком не сознавая, что делает, Торак сунул топор за пояс и двинулся дальше, надеясь все же отыскать жилище Ренн. Он понимал, что задерживаться здесь — сущее безумие, но не мог уйти, не отыскав ее дом. И был очень удивлен, обнаружив, что теперь она живет вместе с Саеунн: он догадался об этом по кислому, противному запаху старой колдуньи. До чего же Ренн, наверное, ненавидит этот запах!

Ему больно было видеть, что оружие Ренн неопрятной кучей свалено в углу. Ее обожаемый лук небрежно свисал с поперечной балки. Торак погладил ее лук, и ему показалось, что он слышит голос Ренн, насмешливый, добрый. Впервые он встретился с ней, когда люди Ворона были его врагами, когда ему пришлось сражаться с ними, спасая свою жизнь. И он хорошо помнил, как Ренн тогда принесла ему целую чашку целебного сока бузины. «Это всего лишь справедливо», — сказала она тогда.

На ее циновке, сплетенной из ивовых ветвей, лежал новый мешочек для трав; Торак этого мешочка еще у нее не видал; должно быть, она сшила его недавно, после того, как отдала ему свой, из лапки лебедя. Торак развязал мешочек и среди сушеных грибов и прядок волос с изумлением увидел тот белый камешек, на котором прошлым летом в страшной спешке изобразил метку своего племени. Значит, Ренн все это время хранила его подарок…

Пальцы Торака невольно сжались, пряча камешек в ладони. Так она, пожалуй, лучше всего поймет, что он никогда уже не вернется назад.

Он быстро бежал вверх по течению реки, пригибаясь к земле и стараясь держаться прибрежных зарослей. Он успел уйти не так далеко, когда услыхал звуки погони, пока еще не очень громкие, но уже достаточно яростные.

Вряд ли это был Аки. Этот кабанчик наверняка наделал бы гораздо больше шума. А его преследователи, кто бы они ни были, действовали очень умело: двигались почти бесшумно и старались все время оставаться в тени.

Да, они действовали умело, но у него, Торака, умения было больше.

Река здесь текла довольно медленно и была глубока. Пробираясь среди полузатопленных ольховин, Торак снял башмаки, связал их и повесил на шею. Затем, пристроив колчан, лук и спальный мешок на голову, вошел в воду. От холода у него перехватило дыхание, но он, скрипя зубами, продолжал идти, пока вода не достигла уровня груди.

Хорошенько упершись ногами в дно, чтобы не снесло течением, он остановился и прислушался. Вода громко чавкала, подступая к самому Лесу. Вскоре Торак услышал осторожные, крадущиеся шаги, и кто-то с берега тихо окликнул его по имени.

Он весь напрягся.

— Торак! — прошипела Ренн. — Ты где?

Он не ответил.

Потом послышался другой голос:

— Эй, сородич, это я!

Торак вздрогнул.

— Мы тут одни, клянусь! — хриплым шепотом сказал Бейл. — Выходи! Я тебе ничего плохого не сделаю! Ренн все мне рассказала. Я знаю, что ты изгнанник, но мы по-прежнему родня! Я хочу тебе помочь!

Торак стиснул зубы. Ренн уже и так рисковала собственной жизнью, чтобы помочь ему, и это ничем не помогло. Нет, не мог он подвергнуть ее и Бейла новой опасности!

Как и все Охотники, Ренн и Бейл умели ждать. Умел это и Торак.

Наконец он услышал, как Бейл со вздохом сказал Ренн:

— Ладно, пошли.

— Нет! — запротестовала она.

Торак услышал, как зашуршали ветки, — это Ренн пробиралась к самой воде — и вдруг увидел ее. Но она его пока не видела.

— Торак! — Теперь она, уже не сдерживаясь, говорила в полный голос. — Я же знаю, что ты здесь! Я же это чувствую! Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста, отзовись! Позволь нам помочь тебе!

Не отвечать Бейлу было очень трудно, но не обращать внимания на мольбы Ренн было куда сложнее. Тораку еще никогда в жизни не было так тяжело. Ему невыносимо хотелось крикнуть, ответить ей, подать хоть какой-нибудь знак, который поняла бы только она одна… «Уходи, уходи назад, в лагерь, — безмолвно молил он ее. — Я не могу этого вынести».

Бейл положил руку Ренн на плечо:

— Идем. Его либо здесь нет, либо он не хочет, чтобы мы нашли его.

Она сердито стряхнула его руку. Но когда Бейл молча двинулся по направлению к стоянке, через некоторое время последовала за ним.

Торак еще немного подождал, пока не удостоверился окончательно, что они ушли, а затем медленно побрел по воде назад к берегу. Ноги у него онемели от холода. Он натянул башмаки, но почти их не чувствовал. Из раны на груди сочилась теплая кровь. «Вот и хорошо, — думал он, — пусть течет».

Он не дал себе возможности толком прийти в себя и снова побежал вдоль берега вверх по течению реки; бежал он так, словно за что-то себя наказывал, словно хотел совсем лишить себя способности думать. Но все же в конце концов был вынужден остановиться и перевести дыхание. Ноги не держали его, и он мешком сполз по стволу росшего на опушке дерева. Вскоре должно было взойти солнце. В отдалении слышался лай собак.

Вдруг Торак обнаружил, что по-прежнему сжимает в руке тот камешек, который вытащил у Ренн из мешочка с целебными травами. Некоторое время он тупо смотрел на пунктирные линии, которые, как он привык считать, являлись меткой его племени; теперь они были просто пятнами охры, лишенными всякого смысла.

«Это тот, прежний Торак считал метку племени Волка своей», — мрачно сказал он себе.

Только теперь ему стало ясно, что последние полмесяца он всего лишь играл в изгнанника, выискивая любой предлог, чтобы оставаться поближе к племени Ворона. Он вел себя, как тот молодой лось, жалобными криками звавший свою мать. Если он, как и тот лось, не научится выживать в Лесу самостоятельно, то непременно погибнет. Нет уж, он, Торак, подобной ошибки не совершит!

Пальцы его невольно стиснули камешек, украденный у Ренн: «Оставь его. Оставь все это в прошлом».

Он сунул камешек в развилку дерева и бросился бежать.

Туман каплями оседал на листьях папоротника; он был такой густой, что казалось, будто листва дерева подернута инеем. Камешек, оставленный Тораком, уютно устроился в развилке коричневых ветвей.

Самец косули вышел на поляну и принялся щипать траву. Запела малиновка. Проснулся черный дрозд. Всходило солнце, разгоняя ночной туман.

Самец косули вдруг встревожился, резко поднял голову и мгновенно исчез в чаще. Малиновка и дрозд с пронзительным писком сорвались с ветвей дерева.

Какая-то тень легла на его ствол.

Лес затаил дыхание.

Из-за ствола вынырнула чья-то зеленая рука и взяла из развилки оставленный Тораком камень.

Глава одиннадцатая

— Он здесь, — сказал Аки. — Я прямо-таки носом чую.

— А я нет, — откликнулась девушка из племени Ивы; она, задыхаясь, сражалась с течением и очень старалась не отстать от Аки. — Может, он вовсе не на восток, а на юг направился? Родом-то он ведь оттуда.

— Вот потому все остальные на юг и двинули — чтобы ему путь туда отрезать! — проворчал Аки.

— А мы, похоже, слишком высоко по реке поднялись, — подал голос Раут и с опаской посмотрел на Аки. — Нам бы лучше назад повернуть.

— Нет! — рявкнул Аки.

— Тогда давайте хоть передохнем немного, — встрял в разговор еще один парнишка. — А то у меня руки просто отвалятся, если я погребу еще хоть немного!

— И у меня тоже, — тяжело вздыхая, заметила девушка из племени Ивы. — Там, чуть позади, я один подходящий приток заметила. Давайте туда вернемся, а?

Послышались одобрительные возгласы, и Аки, ворча что-то, согласился развернуть лодки.

Торак, прятавшийся среди густых ветвей ивы, наконец-то смог выдохнуть с облегчением. Некоторое время он еще посидел на дереве, пока не убедился, что это не было обманным маневром, потом соскользнул в воду и побрел к берегу.

Волк уже ждал его. Он с интересом наблюдал за тем, как Торак набивает свои башмаки травой, чтобы согреть ноги. Затем они вместе двинулись вверх по течению реки.

Весь тот день преследователи пытались нагнать их, идя широкой полосой — к востоку от Рек-Близнецов и вверх по течению реки Топорище. Стоило Тораку попытаться свернуть на юг, и его тут же вновь отгоняли к реке. Только там, в залитых водой зарослях, ему удавалось сбить собак со следа.

Торак замерз, промок насквозь, третью ночь толком не спал и уже начинал совершать непростительные ошибки. Например, только что он чуть не наступил на кабана, нежившегося в луже жидкой грязи. И как это он не заметил кабаньих следов? Их бы и пятилетний малыш заметил!

Подслушав разговор Аки и его приятелей, Торак решил отказаться от мысли идти на юг. Теперь он надеялся лишь на то, что сумеет перебраться через реку и достигнуть оврагов, по которым можно было бы снова вернуться на север. Там, конечно, места суровые, да и дичи водится маловато, зато почти нет людей — разве что старый одинокий Ходец. И это, пожалуй, сейчас важнее всего.

Река, казалось, начинает на что-то сердиться — издали уже доносился рев порогов. А около полудня Волк вдруг напряженно прислушался, и через несколько минут Торак тоже услыхал это — шелест весел, разрезающих водную гладь, и сопение собак, бегущих по берегу и старающихся не отставать от плывущих по реке лодок. Аки и его приятели, похоже, отдыхали не слишком долго.

Торак перебрался через болотце, заросшее ивняком и колокольчиками, стараясь не ступать на пятна нежно-зеленого мха — на этом мягком покрывале след ноги виден в течение нескольких дней. Волку было легче: его широкие, мягкие лапы следов почти не оставляли.

Торака весьма огорчило то, что преследователи явно не собираются дальше плыть по реке, а хотят перебраться на другой берег, словно догадавшись о его, Торака, намерениях. В своих долбленках они легко повернули поперек течения, пристали к берегу, взвалили лодки на плечи и стали взбираться на берег. Они явно собирались миновать пороги по берегу, неся лодки на себе, а потом затаиться где-нибудь выше по течению, поджидая свою жертву.

Выбора у него не было: только идти вперед.

Река совсем рассердилась; вода бешено билась, закручиваясь в буруны вокруг скал и камней; водяная пыль висела густым облаком, и Торак снова промок насквозь. Пробираясь мимо порогов, он видел своих преследователей, движущихся в том же направлении по противоположному берегу. Торак хорошо помнил, что там, на противоположном берегу, есть два оврага, ведущие в сторону от речной долины. Позапрошлой осенью они с Ренн побывали там, перебравшись через реку по стволу рухнувшего дуба. Так, может…

Увы, того дуба уже не было; его, видимо, унесло водой во время паводка.

Торак даже немного растерялся. Он действительно не знал, как ему быть дальше. Голова отказывалась соображать. В ушах от усталости стоял такой звон, что трудно было думать. И все-таки должен же быть какой-то способ перебраться через реку!

И этот способ нашелся. Впереди речная долина сужалась, затопленные водой заросли уступали место валунам и кривоватым деревьям. У одной из сосен подмыло корни, и она упала, образовав как бы мост примерно на два человеческих роста выше воды. Впрочем, переходить по такому мосту было нелегко: мокрая сосновая кора оказалась слишком скользкой, страшно мешали густые колючие ветки, да и сам ствол, когда Торак ступил на него, подозрительно закачался.

«Сойдет», — решил Торак и двинулся через реку.

Хотя что-то подсказывало ему, что он совершает ошибку.

Волк легко пробежал по упавшей сосне, перепрыгивая через ветки, и уже на берегу обернулся и повилял Тораку хвостом: «Это так просто! Иди скорей!»

«Нет, это совсем не так просто», — хотелось ответить Тораку. Трудно удержаться на скользком стволе, когда ползешь на четвереньках в тяжелой, промокшей насквозь одежде из оленьих шкур со спальным мешком, луком и колчаном за спиной, особенно когда у тебя нет таких когтей, как у Волка.

Он уже почти перебрался через реку, когда услыхал знакомые голоса. Посмотрел вниз — и чуть не свалился в воду.

Белая пена так и крутилась вокруг поросших зеленым мхом валунов. И на одном из этих камней прямо под Тораком стояли Аки и Раут.

Торак затаил дыхание. Если кто-то из них поднимет глаза…

— С меня довольно, — говорил Раут. — Я возвращаюсь.

— А я нет! — прорычал Аки.

Торак попытался проползти еще немного вперед, но браслет из рябины, который дала ему Ренн, зацепился за ветку. Когда он попытался отцепить браслет, дерево затряслось, и он сам чуть не свалился в воду.

— Остальные давно назад повернули, — продолжал Раут, — по-моему, и нам пора плыть. Мы и так уже слишком далеко забрались.

Торак снова попытался отцепить браслет, но неудачно: нитка лопнула, и ягоды рябины рассыпались по камням.

К счастью, Аки был слишком сердит, чтобы это заметить.

— Ладно, уходи, только назад тебе придется возвращаться пешком! Лодку я оставлю себе!

— Ну и оставляй! — тоже рассердился Раут. Потом сказал гораздо спокойнее: — Аки, это несправедливо! За что ты его так ненавидишь?

— Да вовсе я его не ненавижу! — буркнул Аки.

— Так что же ты за ним по всему лесу гоняешься?

— Я же всем сказал, что доберусь до него! Я отцу пообещал! Как же я теперь с пустыми руками вернусь?

— Ну, тогда лови его без меня! Припасы давай разделим, и можешь идти куда хочешь!

От облегчения Торак даже как будто ослабел немного. Прижавшись к сосновому стволу, он смотрел, как его преследователи повернули назад, вниз по течению.

Он уже собрался ползти дальше, когда вдруг снова услышал громкий голос Аки:

— Я знаю, ты где-то здесь, Пожиратель Душ! И я найду тебя! Всеми своими душами клянусь! Найду и загоню, как зверя!

Волк давно уже поджидал на берегу, но Торак, спрыгнув на землю, к нему даже не подошел. Скорчившись на земле в своей мокрой одежде, он все думал об обещании, которое только что дал Аки. Да уж, настроен Аки был чрезвычайно решительно!

Торак быстро глянул на Волка. Теперь, оставаясь с ним вместе, Волк постоянно подвергает себя опасности. Закон лесных племен запрещает убивать Охотников; единственное исключение — это самозащита. Но ведь если дело дойдет до схватки, Волк непременно станет его защищать, и тогда этот проклятый Аки в него выстрелит…

На мгновение Торака охватила настоящая паника. Без Волка ему не жить!

Он понимал, что лишь одним способом может спасти своего четвероногого брата. Ничего, это не навсегда…

«Разделимся», — предложил он по-волчьи.

Волк с изумлением посмотрел на него.

Ну как объяснить ему, что это не навсегда, а только до тех пор, пока Аки поблизости? И Торак заставил себя повторить приказание: «Разделимся!»

Волк не ответил. Он выглядел смертельно обиженным. Потом встал, встряхнулся и потрусил в папоротники.

Некоторое время не было слышно ни Аки, ни его собак. Но и Волка поблизости заметно не было.

Гул у Торака в ушах то усиливался, то ослабевал; пульсирующая боль терзала израненную грудь. С некоторым опозданием Торак приложил к ране очередную порцию жеваной ивовой коры, но облегчения это не принесло. Боль постоянно напоминала ему, что охотится за ним не только Аки. Это Пожиратели Душ пронзили его своим невидимым гарпуном и теперь подтаскивают все ближе к себе…

Берег был каменистый и с того места, где стоял Торак, обрывался почти отвесно. Пороги давно уже остались позади, но их грохот все еще был хорошо слышен.

Прислонившись к березе, Торак одним махом проглотил последний кусок кровяной колбасы, украденной для него Ренн. Насчет подношения хранителю племени он беспокоиться не стал: сейчас пища требовалась прежде всего ему самому.

Ему хотелось пить, но спуститься с такой крутизны к воде было весьма затруднительно, и он, надрезав березовый ствол, напился сока, но на этот раз даже не прикрыл корой сочащийся соком порез и побрел дальше, понимая, что поступает неправильно, но чувствуя, что теперь уже все равно. Между ним и Лесом словно постепенно вырастала некая стена. И у него уже не было сил с этим бороться. Он слишком устал.

Внизу по-прежнему бежала река, быстрая, глубокая. Может, не стоит ему оставаться так близко к реке? Может, лучше уйти, скрыться в Лесу? Все-таки он решил остаться у реки.

И поступил неправильно. Поросшие мхом влажные камни были предательски скользкими. Торак поскользнулся, упал, и камни с грохотом покатились вниз по склону, увлекая его за собой.

Свое падение ему удалось остановить, лишь распластавшись на скале почти у самой воды. Здесь деревья росли значительно реже, и Торак, приподнявшись на своей скале, отлично видел всю реку вниз по течению. Он почти сразу заметил, как из-за излучины вынырнула знакомая долбленка.

Впрочем, и Аки сразу его заметил. Он испустил победоносный вопль и налег на весла.

Торак в отчаянии огляделся. Возможности взобраться на крутой склон не было: путь ему преграждала каменистая осыпь. Итак, он в западне.

А у Аки полный колчан стрел.

Глава двенадцатая

Торак, отбросив в сторону свои пожитки, прыгнул в реку.

От ледяной воды перехватило дыхание. Быстрое течение тут же стянуло с Торака башмаки, а лицо залепило мокрыми прядями волос. Отплевываясь, Торак проплыл немного среди полузатонувших ив и за одну из них даже сумел ухватиться, но прикрытие было слишком ненадежным. И он, набрав в грудь побольше воздуха, нырнул.

Вода была мутная, а течение несло его прямо к Аки в лапы. Руки онемели и почти не слушались. Стоило Тораку отцепиться от того дерева, как река тут же завладела им — подхватила, закружила, он успел лишь мельком заметить какое-то большое бревно, в которое чуть не врезался.

Он извернулся, попытался снова нырнуть, но не сумел уйти на глубину и тут же получил удар в висок. Отчаянно молотя ногами, он вынырнул на поверхность, навстречу ослепительно сиявшему солнцу и… остроге, нацеленной прямо ему в грудь. Это было вовсе не бревно. Это была долбленка Аки.

Торак тут же снова нырнул, изогнулся, проплыл под лодкой и вынырнул с другой стороны, но Аки, разгадав его маневр, уже ждал его с острогой наготове. И Торак снова скрылся под лодкой.

Он чувствовал, что ноги у него стали, как каменные, и тянут вниз; грудь горела огнем. Странный образ мелькнул у него перед глазами: та трубка из ольховой ветки, с помощью которой он собирал березовый сок. Надо было ее сохранить, надо было подумать…

Торак снова вынырнул на поверхность и на этот раз, когда Аки попытался ударить его острогой, он схватился за древко, что было сил дернул на себя, и Аки, не удержавшись на ногах, с воплем перевалился за борт.

Они отчаянно боролись, и каждый пытался вырвать оружие у противника. Аки резким движением повернул острогу и, подведя ее Тораку под подбородок, с силой ударил его о борт лодки. У Торака перехватило дыхание, но он сумел нанести ответный удар: врезал Аки коленом прямо в пах. Аки взревел от боли и выпустил гарпун. Торак попытался перехватить оружие, но река унесла его прочь.

Попытка поймать уплывающую острогу чуть было не стоила ему жизни. Когда он потянулся за ней, Аки схватил его за волосы и стал топить. Торак, захлебываясь, цеплялся за куртку Аки, за его штаны — за все, что попадалось под руку, но уцепиться за скользкую оленью шкуру было практически невозможно. И вырваться тоже оказалось слишком сложно: Аки крепко держал его за волосы. У Торака потемнело в глазах; безумно хотелось вздохнуть, из глотки рвался вопль — и река принимала последние пузырьки воздуха, выходившие из его измученных легких. В самый последний момент, собрав остаток сил, Торак как-то извернулся и впился зубами в ляжку Аки.

Даже под водой он услышал приглушенный вой. Аки отпустил его. И Торак буквально вылетел на поверхность, хватая ртом воздух, точно выброшенный на берег лосось.

Затем он снова заставил себя нырнуть и, проплыв некоторое расстояние под водой, вынырнул несколько выше по течению среди затопленных водой ольховин. Аки уже довольно сильно отнесло течением; его бритая голова едва виднелась возле какого-то дерева, за которое он цеплялся, пытаясь набрать в грудь побольше воздуха. Лодка его находилась как раз между ними; она запуталась в ивняке, и у Торака сразу возникла идея…

На этот раз он нырнул совсем неглубоко и позволил реке нести его, а затем вынырнул почти беззвучно и уже гораздо ближе к лодке. Даже отсюда было слышно хриплое дыхание Аки, но видеть его он не мог. Этот парень из племени Кабана дышал так, словно вконец обессилел. И на мгновение Тораком овладели сомнения: а что, если Аки утонет? А потом сердце его, точно острый осколок кремня, пронзили гнев и ожесточение. Аки сам виноват в том, что с ним случилось!

Опершись плечами о ствол ивы, Торак что было сил уперся ногами в лодку и оттолкнул ее. Лодка встала на дыбы, как испуганная лесная лошадь, и Торак снова ударил ее обеими ногами. Лодка выскочила на чистую воду, и река тут же завладела ею.

За мгновение до того, как лодка ударила Аки, Торак успел ухватился за какую-то ветку и немного подтянулся, наблюдая, что будет дальше. Глаза Аки расширились от ужаса, когда он понял, что тяжелую дубовую долбленку несет прямо на него. А потом лодка налетела на него и поволокла вниз по течению, к порогам. У Аки не хватило времени даже вскрикнуть.

Торак с мрачным видом смотрел ему вслед. Он по-прежнему держался за ветку дерева, и вода мягко обволакивала его тело. Над рекой не было слышно ничего, кроме рева порогов.

Торак отпустил ветку, плюхнулся в воду и поплыл против течения туда, где бросил свои пожитки. Добравшись до скалы, он с огромным трудом выволок себя на берег, да так и остался лежать, чувствуя во рту илистый привкус речной воды, а в ноздрях — кислый запах мха. Жутко болела рана на груди.

Собрав свои вещи, он стал подниматься вверх по скалистому склону — странно, но раньше он этих скал как-то не заметил. Острые гранитные обломки ранили босые ноги, и он вспомнил, что его башмаки утащила река. Что ж, он только плечами пожал.

Наверху Торак вернулся по собственному следу назад, почти до самых порогов. На всякий случай. Чтобы убедиться.

Долбленку разнесло в щепы о большой валун, торчавший из воды чуть выше порога. Возле валуна среди обломков лодки Торак заметил руку Аки. Рука была неподвижна. Возможно, Аки без сознания и сейчас утонет? А может, уже утонул? Но никакого особого волнения по этому поводу Торак не испытывал.

Вытащив нож, он срезал с ольхи молодую ветку, очистил ее от коры и превратил в трубку для дыхания. Эту трубку он засунул за пояс и побрел вверх по течению реки, предоставив Аки его собственной судьбе.

С Большим Бесхвостым явно творилось что-то не то.

Волк давно уже это почуял. Большой Брат перестал прислушиваться к тому, что говорит ему Волк, он перестал прислушиваться даже к голосу Леса, а потом и вовсе стал вести себя неправильно.

И это все усугублялось. Нечто очень плохое словно грызло Бесхвостого изнутри; это было очень похоже на ту болезнь, которая сгрызла у Волка кончик хвоста там, среди Великого Холода.

Волк, снедаемый тревогой, осторожно шел следом за своим Братом, но старался не попадаться ему на глаза, потому что Брат велел ему уходить и держаться от него подальше. Но оставить Бесхвостого Брата без присмотра Волк все же никак не мог.

Теперь Волк шел параллельно Тораку по берегу Быстрой Воды, и оба они направлялись к Горам. Петляя среди деревьев, Волк чуял запахи выдры и бобра, а временами еще и запах других, и ему было ясно, что эти другие свой настоящий запах скрывают. Волк не понимал, что это значит, и не знал, как ему с этим быть. С горя он пожевал веточку можжевельника, и ему сразу немного полегчало.

И тут он почуял запах волка.

Этот запах заставил его выбросить из головы все прочие мысли. Да, это была совсем свежая метка! От нее исходил сильный сладковатый запах самца, вожака стаи.

Сердце Волка радостно забилось. Он узнал этот запах! Запах вожака стаи со Священной Горы!

Обезумев от радости, Волк два раза коротко пролаял: «Где вы?»

Ветер донес до него ответный вой, и Волк, не раздумывая, полетел ему навстречу. Теперь, снова оказавшись среди своих волков, он сможет помочь Большому Бесхвостому! Именно это ему больше всего и нужно сейчас: оказаться среди своих сородичей, оказаться среди волков!

Волку не понадобилось много времени, чтобы отыскать стаю; они остановились, чтобы смыть кровь с перепачканных морд, у маленькой Быстрой Воды. Когда Волк подлетел к ним, он все сразу увидел и все сразу понял. Охота была удачной: он чувствовал запах оленьей крови на волчьей шерсти, видел, как тяжело отвисло у каждого брюхо, набитое мясом, которое они несли в Логово волчатам.

Вожак и его подруга были те же самые, но в стае произошли изменения, как это всегда случается у волков. Старый волк умер, а тот волк, что любил раскапывать мышиные норки, охромел и занял значительно более низкое положение; а волчата, которые так любили играть с Волком, стали взрослыми волками, почти такими же крупными, как и он сам.

Среди этих молодых волков была одна волчица с темной шерстью, очень красивая, и Волк вспомнил, что она еще тогда отлично умела охотиться на леммингов. Волчица, почуяв его запах, приветливо и возбужденно завиляла хвостом, но навстречу не вышла: решать, можно ли Волку вернуться в стаю, должен был вожак.

Волк немного постоял и осторожно приблизился к вожаку — так, как подобает молодому, но вполне взрослому волку приветствовать старшего: прижав уши к голове и подползая к нему на брюхе. Так Волк приносил свои извинения за слишком долгое отсутствие.

Вожак гордо отвернулся. Потом вдруг с пугающей быстротой снова повернулся к Волку, схватил его зубами за морду, швырнул навзничь на землю и, рыча, встал над ним.

Волк колотил хвостом по земле и тоненько, униженно поскуливал.

Стая молча наблюдала за ними.

Вожак выпустил морду Волка, поднял голову и, прищурившись, посмотрел на него. Волк понял намек и лизнул вожака в морду, почтительно посвистывая при этом носом, поскуливая и так махая хвостом, что у него чуть не оторвалась задняя часть туловища, — это он выражал свою благодарность за то, что ему разрешили вернуться в стаю.

Теперь наступила очередь главной волчицы стаи. Плечом отодвинув вожака в сторону, она тоже с грозным видом постояла над Волком и получила свою порцию приветствий и благодарностей. А уж после этого все остальные ринулись здороваться с Волком, радостно подталкивая его носом и боками.

Молодая волчица с темной шерстью игриво положила ему лапу на плечо и тут же получила здоровенную оплеуху от самца с черным ухом: судя по всему, этот Черноух верховодил среди молодых волков. Он тоже хотел было схватить Волка зубами за морду, но Волк вывернулся и сам схватил его, бросил на землю и стоял над ним, грозно рыча, до тех пор, пока Черноух, извиняясь, не постучал хвостом по земле. Волк отпустил его и даже лизнул в нос, как бы говоря, что извинение принято. «Теперь я буду командовать молодыми волками!» — сказал он Черноуху. И тот подчинился.

А Волк с наслаждением вдыхал чудесный сладкий запах детенышей, исходивший от шкуры каждого волка. Яростная любовь к волчатам вспыхнула в его душе. Скорее бы добраться до Логова! Скорее бы увидеть детенышей! Обнюхать их, поиграть с ними, позволить им на него карабкаться!

«Почему ты ушел?» — спросил у него Черноух глазами и легким движением хвоста.

«А почему вы покинули Гору?» — спросил в ответ Волк.

Остальные толпились вокруг, и Волк сразу же получил ровно столько ответов на свой вопрос, сколько было волков: «Громовник. Большой Мягкий Холод. Волчата. Древнее Логово. Большая Вода. Плохой запах. Нужда. Пришлось…»

Вдруг главная волчица подняла морду, понюхала воздух, дернула ухом и сказала Волку: «Теперь ты охотишься с нами».

Волк вильнул хвостом. «Да. Но я привел с собой брата».

Волчица нетерпеливо передернула шкурой: «Ты из этой стаи. Никаких других!»

Волк встревоженно качнул головой: «Но он мой брат. Хотя… у него нет хвоста. И бегает он на задних лапах».

Вожак раздраженно дернул хвостом: «Он не волк».

Волк засвистел носом и прижал уши, стараясь возразить — как можно вежливее, впрочем, — что его Бесхвостый Брат все-таки волк.

Вожак и его самка обменялись мимолетными взглядами. Молодая волчица с темной шерстью озадаченно смотрела на Волка.

Вожак сделал шаг в сторону и, небрежно повернув свою седую голову, обронил на ходу: «Волк не может принадлежать сразу к двум стаям».

У Волка безнадежно повис хвост.

Небеса потемнели, оттуда начинала падать Вода.

А Волк стоял под дождем и смотрел, как стая убегает от него, скрываясь в лесной чаще.

Глава тринадцатая

Шел дождь. Торак промок до костей, но костер разжечь побоялся. Его шалаш был полностью уничтожен камнепадом, он и сам-то едва успел спастись.

В течение полумесяца он как-то просуществовал в овраге неподалеку от реки. Во всяком случае, ему казалось, что он прожил там полмесяца; он явно начинал терять счет времени и чувствовал, что теряет и свое блистательное умение выслеживать добычу. Пока рядом был Волк, все шло гораздо лучше; но тогда Тораку все мерещились опасности, и он отослал Волка прочь. А теперь на него снова навалились одиночество и беспомощность.

А тут еще и этот камнепад случился. Пришлось убраться из оврага. Торак подозревал, что это происки Тайного Народа. Это они заставили его уйти оттуда. Они ведь могут быть везде — и в деревьях, и в камнях, и в ручье, и в реке. Наверное, они и сейчас за ним наблюдают…

Поправив лук на плече, Торак двинулся дальше. «Шаг за шагом, — пробормотал он, — только так». И невольно вздрогнул: это были слова Фин-Кединна. Но ведь Фин-Кединн сам изгнал его из своего племени! Воспоминания об этом причиняли нестерпимую боль.

И почти так же больно было думать о Ренн. Ничего, у нее теперь есть Бейл. Они теперь все время вместе. Зачем ей какой-то изгнанник!

У реки Торак остановился. Ему хотелось пить, но, когда он склонился к воде и увидел свое отражение — свою телесную душу, — он даже отшатнулся. До чего же мерзко он выглядит! Прямо как старый Ходец. Такой же грязный, с безумным взглядом… Неужели и ему, Тораку, суждено так закончить свои дни?

Торак напился воды и, спотыкаясь, снова побрел вверх по течению. Он даже не замечал, что постоянно разговаривает вслух сам с собой и невольно то и дело ощупывает пальцами незаживающую рану на груди. Он уже вытащил нить, которой по совету Ренн стянул края раны, но оттуда все равно все время что-то сочилось.

Наконец он добрался до опушки Леса и, оглядевшись, обнаружил, что стоит на склоне холма; восточный ветер холодил ему лицо, точно чье-то ледяное дыхание, а перед ним, вплоть до Высоких Гор, расстилалось бескрайнее внутреннее море, похожее на дрожащую, переливающуюся темную пелену густого тумана. Торак смотрел на эту серую воду и серый туман и не мог понять, где кончается вода и начинается затянутое тучами небо. Весь мир, казалось, превратился в сплошной дождь и туман.

«Это, должно быть, озеро Топора, — догадался он. — Да, должно быть, оно».

Странный, дрожащий крик расколол тишину.

Торак вздрогнул и бросился бежать.

Крик вскоре смолк вдали. Но Тораку казалось, что он все еще слышит его.

«Это озеро такое… необычное, — вспомнил он слова Ренн. — И племя Выдры тоже совсем не похоже на другие племена». Тораку доводилось видеть представителей этого племени во время прошлогодних зимних праздников, но знаком он с ними не был и не знал, что они собой представляют. Если, разумеется, не считать того, что его старый знакомый — Ходец — тоже принадлежал к племени Выдры, и соплеменники превратили его в изгнанника.

Внизу виднелась река Топорище; вытекая из озера, она медленно пробиралась по болотистой низине среди зарослей тростника. Южнее мерцали в дымке какие-то водянисто-зеленые огоньки, точно дырочки, оставленные толстой иглой. «Там, должно быть, стоянка племени Выдры», — подумал Торак, вспомнив, что люди Выдры всегда устраивают стоянки только на южном берегу. Но причина этого была ему неизвестна.

Ладно. Значит, нужно избегать южного берега и держаться северного.

Из Леса вынырнул Волк. Покорно понурившись, он подбежал к Тораку, поздоровался, потершись мокрым боком о его ляжку, и они вместе стали спускаться с холма.

Местность становилась все более болотистой. Пройти здесь можно было, только перепрыгивая с кочки на кочку. Во все стороны то и дело разлетались серебристые брызги воды. Тростник — сверху Тораку казалось, что он ему по колено, — был куда выше человеческого роста.

Ох, до чего же противно было пробираться сквозь эти заросли тростника! До чего отвратительна была мутная, пахнувшая гнилью вода, что лизала осклизлые стебли и острые, как ножи, листья! Тораку казалось, что метелки тростника и коричневые султаны камыша дружно поворачиваются в его сторону, исподтишка наблюдая за ним.

Торак выбрался на большую кочку, похожую на горбуна, стоящего на четвереньках и собирающегося подняться, и огляделся. Сразу за кочкой виднелась тропинка — точнее, мостки из бревен, исчезавшие в тростниках.

Бревна были скреплены крепкими плетеными веревками. Кладь выглядела очень крепкой, и от нее словно исходила непонятная могущественная сила. Тораку даже показалось, что он слышит некое странное монотонное гудение.

«Нет, я ни за что туда не пойду!» — подумал он.

Не решившись ступить на загадочную бревенчатую кладь, он резко свернул налево, к северу. И вскоре с облегчением обнаружил, что Волк отыскал более надежную тропу, извивавшуюся вдоль берега озера. Тропу эту явно протоптали лоси. Но стоило Тораку ступить на эту тропу, как туман снова стал сгущаться.

Торак вновь пал духом. Да и Волк, похоже, чего-то опасался, хоть и трусил впереди довольно бодро. Вскоре Волк совсем исчез в густом тумане, и Торак остался один, он даже выть по-волчьи не осмеливался. Ему страшно было даже подумать о том, что ему может ответить не Волк, а нечто неведомое, ужасное. И он молча, выставив вперед руки, ощупью продвигался вперед.

Вдруг из тумана выскочил Волк и метнулся к нему, испуганно кося глазом. Волк не остановился, а пролетел мимо Торака и исчез в том направлении, откуда они только что пришли. И в тот же момент выставленные вперед руки Торака погрузились в какую-то липкую, вонючую массу. Он невольно охнул и отскочил. Что-то красное влажно шлепнуло его по лицу. Он, не глядя, отшвырнул прилипшее к щеке нечто, но тут туман немного рассеялся, и сердце Торака ушло в пятки. Тропу перегораживали какие-то кошмарные клубки и кольца, мясистые, отвратительно поблескивающие. Торак отчетливо чувствовал запах крови, видел жирных, извивающихся червей. Это была настоящая паутина из чьих-то внутренностей!

Подвывая от ужаса, Торак бросился бежать, старательно вытирая лицо в месте, где его успела коснуться мерзкая гниющая плоть. Разбрызгивая воду, он влетел в знакомое болотце, упал на колени, и ему показалось, что тростник вокруг так и затрясся от смеха.

Он снова вернулся к той же бревенчатой клади.

«Нет, — прошептал он. — Только не здесь».

И бросился на юг. Заболоченную реку перейти не составляло труда; здесь было так мелко, что Волк, трусивший рядом, и лап-то почти не замочил.

Они успели отойти совсем недалеко, когда услыхали голоса и увидели огни, качавшиеся в тумане. Это были охотники племени Выдры.

Затем появились и они сами — маленькие ловкие люди со свирепыми зелеными лицами, вооружены они были дротиками. В своих легких лодочках, сплетенных из желтого тростника, они передвигались по воде удивительно легко и быстро.

— Вон он! — крикнул один из них. — Возле зарослей тростника!

Тростники были слева от Торака. А справа жесткие кустики вороники — там точно не спрячешься. Он по-волчьи коротко приказал Волку разделиться, и Волк повиновался. А Торак вошел в воду и побрел в тростники.

Морщась от отвращения, по колено проваливаясь в илистую жижу, он заставил себя зайти в гущу зарослей, присел и погрузился в мерзкую воду по самую шею. «Здесь они меня никогда не найдут!» — думал он.

Туман на какое-то время рассеялся; впереди Торак видел водную гладь, совершенно свободную от тростника. Значит, он все-таки добрался до открытой воды…

На поверхности воды плавала большая березовая ветка, видимо сломанная во время бури, и Торак, пригнув голову, спрятался за ней.

Что-то скользнуло по его босым ногам, погруженным в ил. Он невольно вскрикнул.

И тут же услышал громкие возгласы охотников: они догадались, где он, и теперь быстро к нему приближались, три тростниковые лодки с сильно изогнутыми носами и кормой, похожие на водяных птиц. В каждой сидело по два охотника: один — на веслах, второй, со светильником в руке, держал наготове острогу с наконечником из зеленого камня.

Скорчившись за березовой веткой, Торак следил за ними сквозь листву.

Вдруг прямо у него за спиной раздался тот жутковатый крик неведомого существа, который он уже слышал ранее.

Люди Выдры так и замерли в своих лодках. Первой пришла в себя женщина, что сидела в средней лодке. Она решительно опустила весло в воду и принялась грести с удвоенной силой. Затем, изящно развернув лодку, остановилась в двух шагах от Торака, по-прежнему прятавшегося за березовой веткой.

Теперь он даже нырнуть не решался, опасаясь, что любое движение может привлечь внимание этой женщины и ее спутника, который, впрочем, внимательно осматривал тростники, не подозревая, что «дичь» прямо у него под носом.

Оба они, и мужчина и женщина, были одеты в безрукавки, сплетенные из каких-то золотистых травяных волокон. Длинные каштановые волосы мужчины свободно разлетались на ветру; их немного сдерживала только серебристая полоска рыбьей кожи, пересекавшая лоб; вторая такая же полоска была вплетена в бороду, отчего та стала похожа на рыбий хвост. Мочки ушей у него были проткнуты костяными рыболовными крючками, имевшими форму выпрыгнувшей из воды форели; к одному из крючков он подвесил клочок темно-коричневого меха выдры. Лицо мужчины было вымазано зеленой глиной — Торак заметил тонкие трещинки вокруг глаз и рта, — а племенная татуировка в виде сине-зеленых волнистых линий, как бы поднимавшихся вверх по шее, делала его голову похожей на какую-то невероятную зеленую вершу, выплывающую из тростников.

Верша с глазами. Глаза, правда, были чуть прищурены из-за слепящего блеска воды.

Сперва лодка, где сидели женщина и мужчина, проплыла мимо той ветки, за которой прятался Торак, потом снова вернулась.

Издали донесся волчий вой.

Человек из племени Выдры сердито прошипел что-то, а его спутница опасливо коснулась клочка меха своей хранительницы.

Волк снова завыл. Торак узнал его голос, но никак не мог понять, что он говорит. В его вое он слышал лишь настойчивое требование немедленно воссоединиться с ним.

Однако волчий вой явно действовал людям Выдры на нервы. Во всяком случае, женщина вновь взялась за весло и направила лодку прочь от березовой ветки, и Торак мысленно поблагодарил Волка за содействие.

За спиной у него раздался громкий всплеск, и он, невольно обернувшись, увидел крупную серую птицу, которая неотрывно смотрела на него очень живым, блестящим, алым глазом. Потом птица взлетела, покружила совсем низко над водой и над людьми из племени Выдры и полетела прочь.

Женщина, внимательно проследив за ее полетом, утвердительно кивнула. Казалось, они с этой птицей о чем-то переговорили. Затем женщина подняла руку, сделала несколько волнообразных движений, подавая, видимо, некий сигнал своим сородичам, и Торак увидел, что остальные лодки тоже направляются к нему, окружая его с трех сторон.

Если он попытается сейчас покинуть свое убежище, они непременно его увидят. Впрочем, они его все равно увидят, даже если он останется на месте, а когда они его окружат…

А что, если…

У него по-прежнему была при себе та трубочка из полой ветки ольхи. Трубочка была короткая, не длиннее локтя, и он даже толком не был уверен, вся ли она изнутри пустая. Ничего, скоро он это поймет.

Он взял в рот один конец трубочки и осторожно погрузился в воду с головой.

Сперва вода залилась ему в ноздри, но он заставил себя дышать только через рот, безмолвно молясь Великому Духу и надеясь, что люди Выдры не успели заметить, как он нырнул. Потом он медленно развернулся под водой и поплыл в сторону тростников.

Оставаться на нужной глубине оказалось труднее, чем ожидал Торак. Оружие и пожитки тянули его на дно, но дыхательная трубка была короткой, и, чтобы она оставалась над водой, ему приходилось не только разгребать воду руками, но и откидывать голову назад, изо всех сил вытягивая шею, так что вскоре она начала болеть. Он неотрывно смотрел в сторону тростников. Поверхность озера над ним ярко блестела и казалась твердой, как лед; по ней, словно созвездия по ночному небу, плавали пятна ивовой пыльцы.

Торак слышал, как, чавкая, кормится озерная рыба; впереди промелькнул красной вспышкой косяк гольца. Потом он посмотрел вниз и увидел, что дно совсем близко. Полосы света скользили по лежавшим на дне валунам и стволам затонувших деревьев; камни и стволы обросли озерными травами. Порой Торак нечаянно задевал ногой придонный ил, и тот всплывал, точно облачко зеленоватого дыма. Наконец свободной рукой он коснулся стеблей тростника; стебли согнулись и тут же снова выпрямились.

Увы, это был не тростник. Это была крепкая плетеная сеть с поплавками наверху и привязанными к нижней части грузилами в виде камней. Было ясно: эта сеть слишком прочна, чтобы он мог разрубить ее ножом, и слишком велика — ни в ту, ни в другую сторону конца ее видно не было.

Изогнувшись в воде, Торак развернулся и тут же увидел, как к нему приближается еще одна сеть. Люди Выдры окружали его.

Тогда он, отбросив дыхательную трубку, нырнул на самое дно.

Наверху раздались крики: его заметили.

Торак подплыл под сеть, все время ожидая удара острогой между лопатками.

Перед глазами у него мигали яркие вспышки; крики, доносившиеся наверху, казались глухим шумом; ему не хватало воздуха, но он старался нырнуть еще глубже.

И вдруг услышал где-то вдали пронзительный вопль. Звук все приближался. Приближался, казалось, быстрее мысли и становился все громче… Будто ледяная игла вонзалась в мозг Торака…

Мимо с головокружительной скоростью промелькнул вихрь воздушных пузырьков. Затем второй такой же след как бы перечеркнул первый. Потом еще и еще. Торак успел заметить спину с плавниками, услышал негромкий рассыпчатый смех, и ужас охватил его душу. Да, эти звуки он слышал и раньше — когда угодил в ловушку над Гремящими Водопадами. Это Тайный Народ Озера явился за ним…

Теперь они прямо-таки кишели вокруг него; их лишенные костей пальцы касались его глаз и губ. «Ты наш, — булькали они, — мальчик с плавучими душами! Отдай нам серебристые пузырьки своего дыхания, и мы увлечем тебя на глубину!»

Что-то с силой стиснуло ему грудь, казалось, кто-то хочет сокрушить его ребра. Тораку не хватало воздуха, перед глазами у него плыла черная пелена. Извиваясь, как угорь, он стряхнул с плеч спальный мешок, который Тайный Народ тут же подхватил и потащил в глубины озера.

Следующим был его лук. А вот колчан со стрелами, прикрепленный к поясу, ему удалось срезать не сразу. Но как только он его срезал, сразу почувствовал, как чьи-то жадные руки хватают колчан и тащат во мглу. Это был его последний шанс на спасение. И Торак стал, изо всех сил отталкиваясь ногами, подниматься вверх, к тому миру, что находился за пределами этих таинственных вод.

В данный момент его не заботило даже присутствие охотников из племени Выдры с их острогами и дротиками. Он стрелой вылетел на поверхность, подняв целый фонтан брызг.

Повсюду вокруг были только тростники, молчаливые и неподвижные. Потом Торак узнал ту большую кочку, похожую на горбуна, стоящего на четвереньках. А вот и знакомая кладь из бревен. Узкий, не шире локтя, проход в зеленых зарослях тростника был похож на подземную нору.

В отдалении слышались голоса его преследователей. Испуганные, приглушенные.

— Аррин нашел лук, — говорил какой-то мужчина, — с юго-западной стороны.

— Значит, Тайный Народ забрал его, — откликнулась женщина.

— Или само Озеро, — послышался голос другого мужчины, явно пожилого.

— Тихо, они могут нас услышать! — сказал первый мужчина. — Надо нам уплывать отсюда подобру-поздорову, пока они и нас тоже к себе не забрали!

— Если мы сейчас уплывем, — возразила женщина, — то вернемся с пустыми руками. Лук утонувшего изгнанника — это совсем не то, за чем нас посылала Ананда.

— Если Ананде нужна целебная вода, — проворчал старый мужчина, — пусть сама за ней и отправляется! Я теперь к этому источнику и близко не подойду.

Лодки явно удалялись, и людские голоса были слышны уже не так отчетливо.

— …Следить надо! Вдруг он попытается на юг пробраться…

Торак осторожно выполз из воды на кочку. Он лежал, отдыхая, и неотрывно смотрел на зеленый проход, ведущий в тростники. На юге была стоянка людей Выдры. На севере ужасное зловонное месиво из кишащих червями внутренностей. Итак, выбора у него нет.

Из тумана вынырнул Волк. Подбежал и остановился рядом. Похоже, Волка ничуть не испугало то, что здесь произошло. С другой стороны, Тораку становилось все труднее читать его мысли…

Только теперь до него окончательно дошло, что именно сюда, в это гиблое место его и старались загнать, превратив в изгнанника. На восток, только на восток — чтобы жизнь свою он закончил в этом вонючем болоте.

Болезненно пульсировала рана на груди. В шелесте тростников ему слышался голос Сешру, Повелительницы Змей: «…И будет вечно терзать тебя, точно острие гарпуна, застрявшее у тюленя под шкурой… Одно движение — и мы направим тебя туда, куда нужно нам, сколько бы ты ни сопротивлялся…»

Нет, не было у него сил сопротивляться. Спотыкаясь, он прошел мимо Волка и двинулся по зеленому проходу в глубь тростниковых зарослей.

Высоко над северным берегом Озера на каменистом выступе скалы, возвышавшейся над морем клубящегося тумана, журчал ручеек.

На берегу ручейка кольцом горел странный зеленоватый огонь.

Внутри этого огненного кольца лежал белый камешек с нарисованной на нем охрой меткой племени Волка.

А на камешек кто-то аккуратно выложил кусок усохшей, сморщенной человеческой кожи — это была кожа Торака; на ней еще можно было разобрать трезубец, знак Пожирателей Душ.

Камешек обвивала змейка, искусно вылепленная из зеленой глины.

Глина постепенно высыхала, и казалось, что змея все сильнее сжимает в своих кольцах белый камешек с кусочком человеческой кожи.

Чья-то зеленая рука мелькнула над камнем: раз, два, три…

И чей-то голос стал нашептывать, сливаясь с шипением костра, точно голос злого духа, явившегося из мира дурных сновидений:

Когда вздрогнет тростник и буря ударит — вспомни обо мне.

Когда гром зарычит и ветер завоет — вспомни обо мне.

Это я тот тростник и та буря, тот гром и тот ветер.

Это я тебя призываю, это я твои души с моими связала.

Никогда ты не станешь свободным,

Ибо мой ты теперь навеки!

Глава четырнадцатая

Бревенчатая кладь качнулась и резко накренилась куда-то вниз. Торак чуть не свалился в Озеро. Он упал на четвереньки, цепляясь обеими руками за скользкие бревна.

Волк, шедший сзади, едва не налетел на него и остановился, впившись когтями в дерево. Волк ненавидел подобное хождение по воде.

Но Торак даже обернуться не мог и лишь бросил на Волка ободряющий взгляд через плечо, и Волк, прижав уши, с несчастным видом слегка вильнул хвостом.

Наконец бревна перестали качаться, и Торак снова поднялся на ноги. Но идти стало еще труднее: узкая кладь была предательски скользкой, а тростник — таким густым, что приходилось прямо-таки пробиваться сквозь него. И Торак каждый раз вздрагивал, когда тростник касался его своими длинными, липкими пальцами-листьями.

Туман совсем сгустился. А проход сузился до ширины одного бревна. Бревна были выложены одно за другим и сбоку закреплены колышками, вбитыми в илистое дно.

Проход был извилистым, там было столько поворотов, что Торак сбился со счета и совершенно перестал понимать, в каком направлении движется в этих бесконечных зарослях тростника — то ли к открытой воде, то ли вдоль берега Озера.

Порой ему приходилось шлепать по щиколотку в кисло пахнущей коричневой жиже, а порой он проваливался в нее и по пояс. Но заросли все не кончались; тростники с пепельными листьями и пурпурными, похожими на перья султанами сменились теперь скрипучими стеблями камыша с коричневыми толстыми головками, которые больно били Торака по плечам, словно желая сказать, что он здесь лишний и совершенно им не нужен. Ему казалось, если сейчас он упадет в воду, то камыши станут удерживать его до тех пор, пока он не захлебнется или его не утащит на илистое дно Озера Тайный Народ.

Как-то раз Торак видел, как это бывает. Однажды они с отцом набрели на самца благородного оленя, по шею увязшего в болоте. Олень уже был измучен до полусмерти, но они ничем не могли помочь ему, не могли даже прекратить его страдания. Нельзя вмешиваться в то, на что уже предъявил свои права Тайный Народ. И тогда отец просто опустился на колени, погладил оленя по морде и прошептал молитву, чтобы помочь бедному животному отыскать путь в иной мир. Но Торака потом долго преследовал безнадежный взгляд карих оленьих глаз. И он все думал, долго ли этому оленю пришлось мучиться, прежде чем за ним наконец пришла смерть.

Предупредительное «уфф» Волка вернуло его к действительности.

И он увидел впереди на мостках кого-то, сидящего на корточках.

Рука Торака невольно поднялась к плечу — он хотел коснуться клочка волчьей шкуры, но, увы, этого клочка там больше не было. У него, изгнанника, больше не было покровителя, который мог бы защитить его от злого духа или от токорота.

Подойдя ближе, Торак увидел, что это не живое существо, а столбик, вбитый рядом с мостками и довольно высокий, ему по грудь. Столбик был обмазан липкой глиной противного серого цвета и разрисован каким-то невероятным орнаментом в виде рыбьих костей и крошечных зеленых точек. На верхушке столба красовалась маленькая, неправильной формы голова, вылепленная из зеленой глины, вместо глаз были вставлены две белые раковины улитки.

Мерцающие зеленые точки на столбе вызывали у Торака тошноту и головокружение, и все же он не мог отвести от них глаз. От этого странного предмета исходила такая мощная магическая энергия, что всю его душу заполнил, казалось, некий безмолвный рокот, точно отголоски громового раската.

Волк, тоже чувствуя исходящую от столба силу, настороженно прижал уши. Даже тростник отступил от этого магического предмета, опасаясь его касаться, и вокруг столба образовалось кольцо чистой воды.

Торак вспомнил, что у него по-прежнему с собой мешочек из лебединой лапки, которую дала ему Ренн, и в нем — материнский рожок с охрой и маленькая прядка волос Ренн. А как бы на его месте поступила сама Ренн? Нанесла на лицо Метку Руки? А что, это неплохая идея…

Охра из рожка не вытряхивалась — отсырела, так что Тораку пришлось поплевать туда, чтобы извлечь хотя бы несколько капель окрашенной жидкости. Ничто на свете не смогло бы заставить его воспользоваться для этого водой из озера! Вытряхнув красную кашицу на ладонь, он изобразил у себя на щеке нужный знак и попытался нарисовать этот знак Волку — на лбу, чтобы не слизнул метку, — но рисунок не получился; на шерсти осталось лишь весьма невнятное охряное пятно. Когда Торак покончил с этим, противное монотонное гудение у него в ушах продолжало усиливаться: кому-то явно очень не хотелось, чтобы он пользовался священной «кровью земли».

Затаив дыхание, Торак осторожно миновал столбик, стараясь ни в коем случае его не касаться. Волк последовал за ним, хотя вся шерсть у него на загривке встала дыбом. И, стоило им миновать столбик, тростники зашелестели еще яростнее, а неприятное гудение в ушах стало почти оглушительным.

Наконец впереди завиднелся поворот, но там под охраной мощного камыша с тяжелыми султанами-дубинками стояли целых три таких же магических столба с зелеными глиняными головами! Их белые глаза-раковины неотрывно смотрели на Торака.

Что-то скользнуло по щеке. Он смахнул это, не глядя, и мостки под ним сразу же сильно закачались. Только в это мгновение он увидел, что мостки здесь кончаются, что дальний их конец ни к чему не прикреплен, а свободно плавает на воде. Торак покачнулся, чуть не упал, но все же выпрямился и попятился назад, к Волку, который коротко предупреждающе тявкнул, тоже чуть не свалившись в воду.

Дрожа, они прижались друг к другу, а вокруг сердито шелестели тростники.

— Чего вы от нас хотите? — крикнул Торак.

Тростники тут же перестали шелестеть, и это было еще хуже. Эх, не стоило ему кричать!

Он хотел пойти дальше, но сделал шаг — и затаил дыхание.

Магические столбики исчезли.

И заросли вокруг тоже выглядели иначе. Теперь это были не камыши с плотными коричневыми головками, похожими на дубинки, а те пепельно-серые тростники с пышными пурпурными султанами на макушке!

Торака пробрал озноб: он догадывался, что это значит. Исчезли вовсе не столбики, исчез сам проход в тростниках. Пока он пытался сохранить равновесие и не свалиться в воду, некто переложил бревна, и теперь проход вел совсем в другом направлении.

Впервые с того момента, как он решился войти в эти заросли, ему пришло в голову, что нужно вернуться назад. Но он отчего-то не мог этого сделать, и ему стало страшно. Его мысли больше ему не принадлежали, он уже не мог распоряжаться собой. Видно, проклятый туман как-то просочился ему в голову, и теперь, в этом невероятном мире, который нельзя было считать ни землей, ни водой, он, Торак, быстро терял даже собственное «я».

Волк потыкался носом ему в ляжку и тоненько присвистнул. Торак посмотрел на него и нахмурился. Волк явно пытался что-то ему сказать, вот только он ничего не понимал! Он, Торак, который чуть ли не с рождения умел понимать волчий язык, не мог понять Волка!

Спотыкаясь, он брел по мосткам дальше, и Волк покорно следовал за ним.

Они прошли совсем немного, и мостки раздвоились. У начала каждого прохода стоял сторожевой столбик. У левого — зеленая глиняная голова была снесена напрочь; у правого — голова имелась, но глаза-раковины были выковыряны, и на зеленом лице зияли слепые черные ямы, а «лоб» был перевязан старой, сброшенной кожей гадюки. И к этой кожаной полоске костяной иголкой было приколото крошечное сморщенное сердечко.

Сешру, Повелительница Змей!

Торак почувствовал, как с виска на щеку стекает ручеек холодного пота, и стер его.

За спиной у него что-то зашуршало и тут же исчезло в тростниках, но он успел это заметить. Оно было там, в зарослях. Среди листьев виднелись белые глаза.

— Кто там? — шепотом спросил Торак.

Глаза моргнули, исчезли и снова появились — уже по другую сторону мостков: бело-голубые, мерцающие, как пламя.

— Кто там? — снова прошептал Торак.

Глаза горели повсюду вокруг него. Монотонное гудение превратилось в оглушительный вой.

Всхлипнув, Торак бросился бежать по ближайшему проходу — куда указывал столбик с гадючьей кожей. Но успел сделать всего несколько шагов. Бревно под ним вздрогнуло, покачнулось и, точно живое, сбросило его с себя. Мутные воды Озера сомкнулись у него над головой.

Торак опускался на дно, тщетно цепляясь за тростники, за мостки, за все, что попадалось под руку, но найти опору не мог и кружил в воде, не в силах отличить верх от дна.

Послышался всплеск, и в туче пузырьков воздуха Торак увидел Волка, который прыгнул в воду следом за ним. Мощные волчьи лапы с силой разгребали воду, и Торак отчаянно рванулся к ним — но Волк уже исчез.

«Волк!» — мысленно вскричал Торак. Но Волк не вернулся.

А Торак в полном отчаянии все плыл куда-то, огибая скользкие стебли тростников.

И вдруг никаких тростников вокруг не осталось; вода стала совершенно ледяной, и, оглядевшись, Торак понял, что под ним бездонные темные глубины Озера.

Глава пятнадцатая

Торак очнулся, почувствовав, что по его лицу проползло нечто холодное.

Его передернуло. Он вскочил и успел заметить чешуйчатый хвост змеи, исчезающий в густой траве.

Оказывается, он лежал на куче подгнивших сосновых игл на опушке какого-то молчаливого леска. Ниже виднелся пологий берег, покрытый черной как уголь галькой, а дальше — суровые воды Озера.

Как же он сюда попал? Странно, но он ничего не помнил.

Над камнями свистел пронизывающий восточный ветер, и у Торака зуб на зуб не попадал от холода в насквозь мокрой и грязной одежде. В ушах у него по-прежнему звучал монотонный гул, и страшно хотелось есть. И ему было очень плохо без Волка, но завыть он не решался. Да, собственно, он даже и не был уверен, что сумеет завыть, как надо.

Туман рассеялся, но пепельная дымка, все еще висевшая над Озером, лишала солнечные лучи тепла. На южном конце черного галечного пляжа стояли на страже тростники. Озеро расстилалось до самого горизонта, мрачное, исполненное молчаливой угрозы.

Торак сделал несколько шагов. Сосновые иглы лежали вдоль берега широкими валами, словно их намыло во время мощного наводнения. И деревья, как с ужасом заметил Торак, словно отворачиваясь, отступали от этого Озера подальше.

И он побежал в Лес.

Но здесь не пела ни одна птица, да и деревья смотрели на него сурово. Он отыскал ручеек с мутной водой и напился, потом обнаружил несколько сморщенных ягод брусники, оставшихся с прошлой осени, и проглотил их. В грязи у воды он заметил следы: кто-то старательно заметал их хвостом, и он нахмурился. Ему был знаком зверь, оставивший эти следы, но он никак не мог вспомнить, как же этот зверь называется. Вот что пугало его больше всего. Ведь когда-то он знал в Лесу каждое живое существо!

«Интересно, — думал Торак, — как же мне тут выжить?» У него не было ни спального мешка, ни лука, ни стрел, ни запаса еды. Только топор, нож, полупустой рожок с охрой и трутница, промокшая насквозь. И он, похоже, позабыл, как охотиться.

Поднявшись на какой-то холм, Торак вышел к маленькому озерцу. Дул ветер, светило солнце, больно слепя глаза, в ушах болезненно звенело от неумолчного кваканья лягушек. Торак неловко попятился обратно под деревья, но они почему-то стали сдирать с него одежду и царапать лицо. Значит, даже Лес теперь против него…

Лесок кончился, и Торак снова оказался перед зарослями тростника. Он побрел вдоль опушки Леса на север, пока не вышел к месту, где тростники образовывали довольно узкую полоску, не шире полета стрелы.

А за ними высилась гранитная скала. Эта скала прямо-таки манила к себе. Она была очень красива; из каждой ее трещины прорастали бесчисленные рябинки и кусты можжевельника; сверху обрушивались струи водопада, и в клубах водяной пыли трепетали зеленые папоротники и орхидеи. Над самим водопадом с криками носились ласточки, кружили вороны, а по другую его сторону Торак разглядел резные изображения рыбы, лося и людей, высеченные в скале с помощью зубила и молотка и раскрашенные зеленой глиной. Торак догадался, что этот водопад нисходит со знаменитого целебного источника, которым так гордится племя Выдры. Ах, если б суметь до него добраться!..

Затрепетали тростники, словно предупреждая: нет, тебе лучше вернуться!

Солнце начинало садиться, тропа постепенно сворачивала к югу, и Торак снова вышел на берег Озера, на тот же черный галечный пляж с кучами слежавшихся сосновых игл.

И тут он наконец резко остановился. Как же так? Значит, он вернулся на то же место, с которого начал свой путь?

Ужасная мысль закралась в его душу.

Чтобы проверить это, он снова двинулся к Лесу и снова прошел по своим собственным следам до зарослей тростника — но на этот раз свернул на юг, а не на север. И уже в сумерках, спотыкаясь от усталости, снова вышел на тот же пляж. На тот же пляж! По своим собственным следам!

Это был остров. Озеро выплюнуло его на жалкий островок, куда не осмеливаются приплывать даже люди из племени Выдры! Он угодил в ловушку: путь к спасению был с востока отрезан самим озером, а с запада — проклятыми тростниками.

Ветер качал ветви деревьев. Торак смотрел на них и пытался вспомнить, как они называются.

— Сосна, — медленно, с запинкой произнес он, — береза, можжевельник…

«Слушай, что говорит тебе Лес», — всегда повторял ему отец. Но Лес больше ничего ему не говорил!

Собрав немного веток и трута, Торак сложил все это на берегу под прикрытием валуна, чтобы не заметили люди Выдры. Сперва его кремень отказывался высекать искру, но потом ему все же удалось разжечь костерок, и он, сердито ворча, сгорбился над огнем.

Над озером разнесся чей-то одинокий зов. Это кричала та самая красноглазая птица, что выдала его тогда в тростниках.

К ее крику присоединились еще чьи-то голоса. Но не птиц. Волков.

Вскочив на ноги, Торак выхватил нож. Он раньше всегда любил пение волков. Но теперь их вой вселял в его душу один лишь ужас.

Однако он все же понял: какой-то чужой волк зовет к себе стаю. Торак узнал голос этого волка. Это же его Волк! Вот только что он говорит? Торак никак не мог этого понять, знакомый голос казался ему таким же непонятным, как хриплое мяуканье рыси.

— Волк! — крикнул Торак. — Вернись!

Но Волк не пришел.

Волк тоже отказался от него.

Торак невольно сжал кулаки. Ну что ж, значит, так тому и быть.

А Волк в ужасе метался по Лесу. Где же Большой Бесхвостый?

Когда они вместе сражались с Большой Водой, его Брат внезапно исчез. Волк хотел завыть и позвать его, но Вода с ревом ринулась ему в пасть, и он запаниковал. Он забыл и о Большом Брате, и обо всем, кроме собственных лап, и отчаянно молотил ими воду, пока наконец не добрался до суши.

И вот теперь он метался по берегу Большой Воды, пытаясь разобраться в запахах. Он чуял папоротники и бобра, выдру и бруснику, он слышал бесхвостых, сидевших в своих плавучих тростниковых гнездах, слышал Тайный Народ, почти беззвучно скользивший на глубине. Тревога терзала его душу. А что, если Большой Бесхвостый перестал дышать?

По Лесу разнесся крик. Нет. Отчаянный вой, но на языке бесхвостых.

Волк так и замер, потом пошевелил ушами и, подняв морду, пошевелил носом. И сразу уловил запах Большого Брата!

И помчался на этот запах. Он стремительно петлял среди деревьев, перепрыгивал через заросли папоротника — и, наконец, увидел своего Брата: тот скорчился за валуном у самой кромки Большой Воды возле крошечного Яркого Зверя, Который Больно Кусается.

Волк выскочил из Леса, и Большой Бесхвостый обернулся и… испуганно уставился на него.

Волк перемахнул через черные камни, бросился к своему Брату, положил лапы ему на грудь и стал ласково облизывать и обнюхивать его морду.

Но Большой Брат оттолкнул его! И даже замахнулся на него своим Острым Когтем!

Волк отскочил.

А Большой Бесхвостый снова на него замахнулся и что-то провыл на языке бесхвостых.

Волк уловил ужас в его вое, и тот же ужас он видел в его прекрасных серебристых глазах. Но этого просто не может быть! Большой Бесхвостый не может его бояться!

Волк растерянно сел. Он чувствовал стеснение в груди, и ему все сильнее хотелось горестно заскулить.

Вдруг Большой Бесхвостый выхватил длинную лапу Яркого Зверя, Который Больно Кусается, и замахнулся ею на Волка — он замахнулся на Волка! Волк отскочил, но Яркий Зверь все же успел укусить его в морду, и он взвизгнул.

А Большой Бесхвостый оскалился, зарычал и стал наступать на него. Волк не понимал языка бесхвостых, но догадывался, что завывания Большого Брата означают: «Уходи! Ты мне больше не брат! Убирайся!»

И Волк, охваченный болью и ужасом, побежал прочь.

Волк убежал, а Торак, весь дрожа, опустился на черную гальку.

Он был совершенно измучен, но спать не осмеливался. Если он уснет, они наверняка придут за ним. Волки. Люди из племени Выдры. Тайный Народ. Пожиратели Душ. Все они — те, кто против него.

Сжимая в руках топор и нож, Торак, раскачиваясь взад-вперед, неотрывно смотрел в огонь. Ему страшно хотелось есть. «Надо бы поставить силки или хоть лески в воду закинуть», — лениво думал он, но никак не мог вспомнить, как это делается.

Он уже начинал клевать носом.

И тут же увидел перед собой красные глаза. Решив, что ему это приснилось, с криком вскочил. Но глаза оказались настоящими. Только были они не красные, а желтые. Волчьи глаза.

Схватив горящую ветку, Торак принялся размахивать ею, осыпая темный крут возле костра сверкающим водопадом искр.

Волки отступили. Их глаза смотрели равнодушно и страшно. Они так и не издали ни звука.

Его Волк тоже был среди них. Его Волк, который был ему братом, но теперь отказался от него.

Опустив голову и виляя хвостом, Волк угрожающе двинулся вперед.

У Торака сжалось сердце. Значит, и Волк пришел, чтобы его мучить? Смотри, у меня новая стая! Ты мне не нужен!

— Убирайся! — прошептал Торак.

Волк дернул ушами. Хвост его замер.

— Убирайся! — прорычал Торак и замахнулся на Волка горящей веткой, тот отскочил.

Остальные волки наблюдали за происходящим в полном молчании, не мигая. Затем один за другим трусцой потянулись в Лес.

Волк ушел последним. И все оглядывался на Торака. А потом и он растаял, точно туман.

И когда он ушел, вокруг стало очень тихо.

Какая-то крупная черная птица кружила у Торака над головой, встревоженно каркая. Торак попытался вспомнить, как она называется. Ах да, ворон. Племя Ворона… Ренн. Она была его другом, верно ведь? Но сейчас он даже ее лица не мог вспомнить.

Торак коснулся сочащейся раны у себя на груди. Что-то такое ему нужно было сделать…

Пожиратели Душ. Он же собирался доказать, что не является одним из них! Он хотел заставить племена принять его обратно…

Все это, похоже, было слишком давно.

Лучи солнца просочились сквозь густую листву деревьев, по пляжу протянулись тени, а Торак все сидел у затухающего костра. И в ушах у него гудело все сильнее. Повсюду вокруг ощущалось присутствие Тайного Народа: они наблюдали за ним и выжидали.

И Торак принялся лихорадочно подбрасывать в костер топливо.

В синем небе взошла бледная луна, и он вдруг вспомнил, что сегодня Иванов день. Его, Торака, день рождения.

— Четырнадцать, — пробормотал он. Голос его звучал хрипло и незнакомо. — Тебе четырнадцать лет, Торак. С днем рождения!

И он засмеялся.

И, начав смеяться, остановиться уже не мог.

Глава шестнадцатая

Фин-Кединн сунул копье в костер, и целый сноп искр взвился в воздух, высветив украшающие его голову оленьи рога.

Люди радостно закричали, даже деревья вокруг одобрительно зашелестели листвой. Сегодня был канун Иванова дня, а в эту ночь все племена особо почитают Лес, водят хороводы вокруг костра, стараясь двигаться, как и солнце, с востока на запад, и украшают деревья ожерельями из костей и ягод.

Сегодня праздновали все, кроме Ренн.

Она никак не могла принять участие в общем празднестве — это означало бы, что она предает Торака. Ведь сегодня день его рождения! Разве могла она сидеть среди веселых соплеменников и наслаждаться вкуснейшим рагу из лососевых печенок и жареным кабаном, когда он там совсем один?

Прошел уже почти месяц с тех пор, как состоялся Большой Совет племен, и почти два месяца с тех пор, как изгнали Торака. Ренн очень по нему тосковала и постоянно, точно камень в груди, чувствовала горечь этой разлуки.

— А если с ним что-нибудь случится? — спросила она у Фин-Кединна. — Вдруг он упадет со скалы и сломает ногу? Он ведь даже охотиться не сможет!

— Ничего, Торак — парень крепкий, — ответил ей дядя. — Однажды он уже сумел выжить в одиночку, значит, сможет это сделать и во второй раз.

— И долго ему придется выживать в одиночку?

На это Фин-Кединн ей ничего не ответил. Похоже, у него просто не нашлось ответа.

После общего собрания племен люди Ворона переместились на восток по берегу реки Топорище, и теперь Ренн только и делала, что без конца прочесывала Лес, надеясь отыскать хоть какие-то следы, оставленные Тораком. Но все ее усилия были напрасны. И порой, проснувшись ночью, она думала: «А вдруг он и вправду никогда не вернется назад?»

Она понятия не имела, сумел ли Торак совершить тот страшный обряд и избавиться от метки, но сердцем чувствовала: что-то у него не получилось и теперь с ним творится нечто ужасное. На это указывало множество знаков, вот только Ренн далеко не всегда понимала, что именно эти знаки говорят ей!

Она невольно коснулась шрама на предплечье, где рог обезумевшего лося распорол ей руку. Рана давно зажила, но воспоминание по-прежнему оставалось очень ярким. Если бы те охотники не услышали ее криков…

Потом куда-то исчез Аки. Это случилось вскоре после Большого Совета племен. Приятели Аки не раз ходили на поиски, но не нашли ничего, кроме его вдребезги разбитой лодки. И Ренн подозревала, что к исчезновению этого противного Аки причастен именно Торак.

Но почему-то никому вроде бы и дела не было ни до Торака, ни до Аки. Все старательно притворялись, будто никакого Торака никогда и не существовало на свете.

Бейл, сидевший напротив Ренн у костра, старательно плел из веток новые гирлянды для украшения деревьев.

Свои длинные волосы он стянул сзади кожаной тесемкой, чтобы не мешали, и в целом выглядел весьма привлекательно, но Ренн была на него обижена. Он остался в племени Ворона, когда остальные члены его племени вернулись к себе на острова, но вместо того, чтобы искать Торака, почему-то стал с увлечением охотиться, плавая вдоль берега в своей драгоценной лодке из тюленьих шкур, чем страшно разочаровал Ренн. Она ожидала от него большего.

— Да пройдет под твоими ветвями Великий Дух! — говорил, обращаясь к Лесу, Фин-Кединн. — Пусть он даст тебе красоту, силу и многочисленное потомство, и новые, юные дети твои растут рядом со стариками!

Ренн вскочила: нет, просто невыносимо слушать все это! И она бросилась в Лес, подальше от стоянки.

Внизу, у самой воды, сидела на корточках колдунья племени Ворона, ужасно напоминавшая сейчас старую жабу. Она тоже покинула веселое празднество, чтобы в тишине раскинуть гадальные кости. Увидев Ренн, она с полнейшим равнодушием посмотрела на нее и сказала:

— Ага. Значит, тебе все-таки понадобилась моя помощь?

— Нет, — заявила Ренн, — не нужна мне твоя помощь! И никогда я в ней не нуждалась!

— И тем не менее ты ее ищешь.

Ренн даже зубами скрипнула от досады: старуха была права. Плюхнувшись прямо на папоротники, она некоторое время молчала, разрывая на тонкие полоски лист лопуха. Потом нехотя призналась:

— Понимаешь, Саеунн, я все время вижу разные знаки, но не могу в них разобраться. Научи меня читать тайные знаки!

— Нет, — сказала Саеунн. — К этому ты еще не готова.

Ренн уставилась на нее:

— Зачем же тогда ты постоянно заставляешь меня учиться магии?

— Если ты попытаешься прочесть эти знаки, то можешь натворить немало бед.

— Почему? — спросила Ренн.

Колдунья посохом нарисовала на земле круг и положила в центр три белых камешка-голыша.

— Твой талант заключен в умении связывать знаки воедино, дабы определить дальнейший путь. До сих пор это за тебя делали твои сны. Но чтобы сделать это по собственной воле, самостоятельно, тебе необходимо полностью открыть свою душу и…

Рен вздернула подбородок:

— Ну и что? Я запросто могу это сделать!

— Глупая девчонка! — Саеунн рассердилась и даже посохом пристукнула. — Неужели ты так ничему и не научилась? После взросления твоя магическая сила невероятно возросла, но она еще совсем незрелая, неиспытанная! Если бы ты сейчас вздумала открыть свою душу, это могло бы навлечь смертельную опасность не только на тебя, но и на всех остальных!

Несколько мгновений старуха и девочка молчали, сердито глядя друг на друга, — обе считали, что их связывает лишь одна, но очень прочная нить: искусство магии.

Ренн первая отвела глаза, но тут же снова набросилась на Саеунн:

— Почему ты не сказала ему, что он лишен племени?

— Подходящего случая не было.

— Как ты могла скрывать это от него?

— Ты ведь тоже кое-что от него скрывала.

Ренн вздрогнула.

— У него своя судьба, — заявила колдунья. — И это — часть его судьбы. Как и то, что он стал изгнанником.

У Ренн было еще множество вопросов к Саеунн, но тут на тропинке показался Бейл. Она сердито велела ему уйти, но он, не обращая на ее слова ни малейшего внимания, заговорил с Саеунн:

— Если вы с Ренн говорили о Тораке, то я бы тоже хотел послушать. Я имею на это право. Я его сородич.

— Вот как? Что-то не похоже! — съязвила Ренн. — Иначе ты постарался бы ему помочь, а не занимался бы охотой в свое удовольствие!

— А ты что же ему не помогаешь? — парировал Бейл.

— Никто не имеет права помогать изгнаннику, — напомнила им Саеунн.

— А ссора вообще никому помочь не может, — сказал Фин-Кединн, внезапно возникнув прямо у Бейла за спиной.

Саеунн указала ему на Ренн и сообщила:

— Вот! Она говорит, что видит знаки.

Ренн дернула подбородком. Она не была готова говорить об этом в присутствии Фин-Кединна и уж тем более Бейла!

— Какие знаки? — спросил Фин-Кединн, усаживаясь у самой воды и жестом приглашая Бейла последовать его примеру.

Ренн ответила не сразу, делая вид, что страшно занята: она порвала на колене свои кожаные штаны и теперь старательно расковыривала пальцем образовавшуюся прореху.

— Во-первых, Торак стащил твой топор, — заговорила она наконец. — Во-вторых, он украл из моего мешочка с целебными травами тот камешек, который оставил мне прошлым летом. Камешек с меткой своего племени… Затем его блуждающая душа вселилась в того жуткого лося, который напал на меня…

— Я никогда не поверю, что Торак мог сделать такое! — возмутился Бейл.

— Ну и не верь! Я же не выдумала это! — огрызнулась Ренн.

— А почему ты мне ничего не сказала об этом камешке? — вмешалась Саеунн. Вид у нее был озабоченный.

— А с какой стати я должна была тебе об этом говорить? — вздернула подбородок Ренн.

— Рассказывай, — велела ей колдунья.

Ренн нервно сглотнула, но подчинилась:

— Торак нарисовал на этом камешке свой племенной знак. Соком ольхи.

— Свой знак? — удивилась Саеунн. — Свой племенной знак?

— Да, в точности такой, как у него на щеке. Если не считать того шрама…

— А-а-ах, — выдохнула колдунья.

Ренн сразу встревожилась.

— И я… этот камень сохранила. Но, видимо, во время Большого Совета племен Торак его забрал. («И я даже знаю, зачем он это сделал, — грустно думала она. — Чтобы сказать мне, что назад он не вернется!»)

— Так, — Саеунн взяла один из тех белых голышей, что лежали в магическом кругу, и задумчиво повертела его в руках, — теперь мне все ясно.

— Что тебе ясно? — так и взвилась Ренн.

Колдунья наклонилась к ней совсем близко, и Ренн заметила, как из ее беззубого рта стекают струйки слюны.

— Твой изгнанник, — промолвила Саеунн, — опасно болен. У него болезнь души.

Какое-то время все растерянно молчали. Затем Ренн и Бейл заговорили разом.

— Что это еще за болезнь души? — спросил Бейл.

— Это из-за метки Пожирателей Душ, да? — спросила Ренн. — Он попытался ее вырезать, но это ему не помогло, вот он и заболел!

— Татуировка! — Саеунн презрительно сплюнула. — Нет! Дело не в татуировке. Просто душа может порой заболеть, как болеет и тело! Особенно когда она становится жертвой злых духов. Злых магических заклинаний.

Из своего мешочка со снадобьями колдунья вытряхнула три маленькие пятнистые косточки и кинула их на черную землю. Коснувшись первой косточки своим узловатым пальцем, она произнесла:

— Когда заболевает твоя телесная душа, ты забываешь, кто ты такой, и становишься как бы призраком. — Она коснулась второй косточки. — Если недуг поразит твою племенную душу, ты перестаешь отличать добро от зла, точно злой дух. — Толстый, ороговевший ноготь колдуньи коснулся третьей косточки. — А уж коли больна твоя внешняя душа, ты постепенно утрачиваешь связь со всеми живыми существами — с Охотниками, с Дичью, с Лесом — и становишься Заблудшим. — Саеунн тряхнула рукой и выронила белый камешек из ладони на ту косточку, что обозначала внешнюю душу, и косточка подскочила, точно живая. — Если камешек с его именем попал в плохие руки…

Ренн даже зажмурилась от ужаса.

— Я в это не верю! — заявил Бейл. — Торак вовсе не болен. Он просто очень зол и обижен на всех. И я бы на его месте разозлился, если б меня вот так изгнали, а я ни в чем не был бы виноват!

Саеунн сердито встряхнулась и стала невероятно похожа на старого ворона. Фин-Кединн поспешил вмешаться:

— Я думаю, Саеунн права. Душа Торака действительно больна. Но кто наслал на него этот недуг? Кто из тех троих?

— Ты думаешь, это снова Пожиратели Душ? — спросила Ренн.

— По крайней мере трое из них выжили после сражения во льдах, — сказал Фин-Кединн. — Тиацци. Эостра. Сешру. На Большом Совете племен я расспрашивал тех, что живут не только в Лесу, но и за его пределами, пытаясь понять, куда же эти трое могли подеваться. Но пока что никто их не видел. — Вождь племени Ворона немного помолчал. — И все же, по-моему, они каким-то образом узнали об особенностях племенной татуировки Торака, а потом заставили его блуждающую душу вселиться в того лося. Мне кажется, это дело рук кого-то одного из них. Кто-то решил действовать в одиночку…

Саеунн кивнула:

— Да, и я тоже чувствую за всем этим чей-то одинокий разум. Но чей? Я много дней постилась и читала судьбу по костям. Повелитель Дубов и Повелительница Филинов сейчас, похоже, где-то далеко от этих мест. Так что остается Сешру, Повелительница Змей. Это она наводит ужас на весь Лес, она старается прибрать к рукам изгнанника…

Фин-Кединн молча склонил голову в знак согласия.

Ренн сжала кулаки так, что ногти впились ей в ладони.

Бейл был озадачен.

— Но ведь… это всего лишь женщина, — растерянно пробормотал он. — Разве она способна причинить такое уж большое зло?

— Способна. И куда большее, чем ты можешь себе представить, — заверил его Фин-Кединн.

Саеунн повернулась к Ренн:

— Ты последней видела ее. Расскажи Бейлу, что она собой представляет.

Но Ренн не могла вымолвить ни слова. Ей казалось, что она снова в том каменном лесу, среди мерцающих факелов, среди кровожадных убийц, и вокруг пахнет кровью и смертью. И жуткая маска с волосами-змеями, маска Повелительницы Змей, кружится перед ней, шипением призывая духов Иного Мира и глядя на нее, Ренн, своими мертвыми глазами, сделанными из кишок…

— Ренн, — тихонько окликнул ее Фин-Кединн.

Она судорожно вздохнула и тихо сказала:

— Она… она все делает украдкой, точно змея. И все время лжет. И заставляет тебя видеть такие вещи, каких на самом деле нет. И она может вынудить человека сделать…

— Я не понимаю! — прервал ее Бейл. — На Большом Совете племен я поговорил с людьми из племени Гадюки, и они меня заверили, что у них никогда не было колдуньи, которая превратилась в Пожирательницу Душ. Как же эта Сешру могла оказаться…

— Она, как змея, способна менять свое обличье, — сказал Фин-Кединн. — Она может казаться и человеком, и… совсем другим существом.

Бейл с ужасом посмотрел на него.

— Так, значит, она и имя свое переменила? Но разве это возможно? Это же все равно что смерть!

— Но именно так становятся Пожирателями Душ, — сказала Ренн. — Ты приносишь в жертву все, чем ты был раньше, все, что тебе было дорого, и живешь только во имя власти.

Бейл уставился на нее так, словно видел впервые.

А Фин-Кединн, подобрав с земли гадальные кости Саеунн и неторопливо пересыпая их из одной ладони в другую, задумчиво промолвил:

— Итак, нам теперь известно, что у Торака тяжко больна душа и он во власти Повелительницы Змей…

— А Сешру сострадание неведомо, — закончила за него Саеунн.

На следующее утро Ренн проснулась чуть свет и сразу отправилась к Фин-Кединну.

Она отыскала его на берегу ручья, в том месте, где Ручей впадал в реку. Фин-Кединн ловил щук. Увидев Ренн, он сразу вытащил леску из воды — наживки на крючке уже не было.

— В чем дело, Ренн? — Лицо вождя было мрачно. Он явно догадывался, зачем она пришла.

— Не хочу врать тебе, — сказала Ренн. — И уходить тайком тоже не хочу. Но я должна попытаться его отыскать…

— Нет. Ничего мне не говори, — прервал он ее. — Не говори мне ничего такого, чего не могла бы сказать вождю любого другого племени.

Ренн прикусила губу.

— Но он там. Один! И душа у него больна.

— Я знаю.

— Так, может, и ты со мной пойдешь?

— Мне нельзя. Нельзя, чтобы все видели, как я нарушаю Закон Племен. — Говоря это, Фин-Кединн смотрел ей прямо в глаза. — И уж кому-кому, а тебе точно никак нельзя отправляться на его поиски. Что, если Торак уже в ее власти? Обладатель блуждающей души в руках Пожирательницы Душ — трудно даже представить себе что-либо более опасное и зловещее.

— Он мой друг! Я должна попытаться его найти. Ты ведь понимаешь меня, правда?

Фин-Кединн не ответил.

— Фин-Кединн, ты понимаешь меня?

Он как-то устало вздохнул и сказал:

— Ты уже не ребенок, Ренн. Ты достаточно взрослая, чтобы сделать свой собственный выбор.

А ей так хотелось крикнуть: «Вовсе я не взрослая! И мне так нужна твоя помощь! И твоя подсказка!»

Всю ночь Ренн просидела у маленького дымящего костерка на берегу реки, чувствуя себя ужасно одинокой. Ей было страшно.

Нарушить Закон Племен оказалось гораздо труднее, чем она думала. Если она так поступит, то отрежет себя и от своего племени, и от Фин-Кединна.

Сгорбившись и придвинувшись ближе к огню, Ренн подула в свой «безмолвный» свисток из птичьей косточки, но ответа не получила. Значит, Торак и Волк где-то очень далеко.

Ренн прямо-таки чувствовала, как кипит в ней магическая сила, как ее тайны, всплывая на поверхность души, острыми осколками пронзают ее плоть. Она никогда не хотела становиться колдуньей, она ненавидела магию, но теперь почти не сомневалась в том, что ради помощи Тораку ей придется прибегнуть к магии. Потому что где-то там Сешру, и Торак, возможно, уже в ее власти.

Ненависть жгла сердце Ренн; она так ясно представляла себе, что задумала Пожирательница Душ, словно это был ее собственный план. Сешру охотилась за Тораком, точно ядовитая змея, точно гадюка, покровительница ее племени. Гадюка сперва кусает свою жертву ядовитыми зубами, а затем преследует ее по всему лесу, выжидая, пока та окончательно ослабеет. Гадюка очень терпелива. Она способна ждать до тех пор, пока ее добыча не упадет замертво. И только тогда приступает к трапезе…

Ренн вздрогнула, услышав шипение попавшей в костер воды.

Над ней стоял Бейл. На плече у него покачивалась лодка, сшитая из тюленьих шкур, с лодки стекала вода.

Ренн тут же снова рассердилась: он застал ее врасплох.

— А я думала, ты, наконец-то, на свой остров уплыл! — сумрачно глянув на него, пробурчала она.

Бейл сделал вид, что не заметил ее издевательского тона.

— Признаю, я ошибался, а ты была права, — сказал он. — У Торака действительно больна душа. Но дело не только в этом; все гораздо хуже, чем мы думали.

Глава семнадцатая

— Аки был едва жив, когда на него случайно наткнулись люди из племени Волка, — рассказывал Бейл. — Он чуть не утонул, но каким-то образом ухитрился выползти из реки и пару дней провалялся без чувств в зарослях, где они его и нашли.

— Пару дней? — переспросила Ренн. — Он же пропадал почти месяц!

— Нет. Просто люди Кабана не удосужились сообщить нам, что Аки нашелся.

— Очень на них похоже, — с отвращением бросила Ренн. — Только вот что племя Волка делало так далеко на востоке?

Бейл мрачно взглянул на нее:

— Они выслеживали Торака. Чтобы «раз и навсегда избавить себя от позора», как они выразились.

Ренн только головой покачала.

— А они не сказали, куда вел его след? — спросила она.

— На восток. А потом они его след потеряли; говорят, что он исчез в зарослях тростника на Озере Топора.

Ренн похолодела:

— Но зачем ему было идти к этому Озеру?

Бейл, видимо, счел ее вопрос несущественным и продолжил:

— Неужели ты не поняла самого главного? Торак бросил Аки умирать!

— Возможно, он не знал, что Аки тонет.

— Э нет! Все он прекрасно знал! Аки говорит, что видел, как Торак смотрел на него со скалы. А потом отвернулся и пошел прочь. — Бейл устало потер лицо. — Я знаю, что Аки на него охотился. Но оставить раненого умирать… Нет, это не Торак!

Ренн смотрела в огонь. Бейл был прав. Но почему именно Озеро Топора? С этим явно что-то связано, но ей никак не удавалось ухватиться за нужную нить. Одно она знала точно: из всех мест на свете именно это Озеро никогда не тянуло ее к себе; мало того, ей даже видеть его не хотелось. Ее отца убил ледник, спускающийся к восточному берегу этого Озера. И тогда она дала себе обещание никогда туда не возвращаться.

Бейл положил лодку на землю и стянул с себя непромокаемую парку из кишок тюленя.

— Ты ведь хочешь его отыскать, верно? — спросил он.

Ренн не ответила.

— Почему же теперь? Ведь раньше ты его не искала.

— Искала. — И она рассказала Бейлу о своих поисках в Лесу.

— И я искал, — признался он, очень ее удивив этим.

— Ты? Я думала, ты охотишься вместе с Морскими Орлами.

Бейл обиделся:

— Охотиться, когда Торака признали изгнанником?!

Ренн на минутку задумалась. Потом сказала:

— Ты ведь знаешь, что мы нарушаем Закон Племен? Если ты хоть кому-нибудь скажешь…

— Разумеется, знаю! Но это ведь и тебя касается.

Они настороженно изучали друг друга. Потом Бейл сказал:

— Я тут рыбу поймал. Можно ее на твоем костре приготовить?

Ренн только плечами пожала.

Лещ был поистине гигантских размеров. Сперва Ренн отказалась от предложенного Бейлом угощения, но потом передумала: уж больно соблазнителен был запах жареной рыбы. В свою очередь она угостила его вяленой олениной и показала, как сдабривать ее ягодами можжевельника и смазывать костным мозгом. Так было гораздо вкуснее.

За едой они разговаривали куда более мирно, чем раньше. Бейл рассказал Ренн, как он готовил свою лодку для испытаний на открытой воде, смазывая ее смесью тюленьего жира и жженых водорослей. А она показала Бейлу чехол для лука, сделанный из тюленьей шкуры, который ей подарили на Дальнем Севере. Однако сообщать о том, какими ей представляются дальнейшие планы Сешру, Ренн пока не хотелось. Бейл, конечно, был сородичем Торака, но знала она его не слишком хорошо. Неизвестно еще, как он поведет себя, если дело дойдет до схватки с Повелительницей Змей и ей, Ренн, придется померяться с ней силой воли. В таких обстоятельствах Бейл вполне может оказаться помехой.

С другой стороны, он довольно силен, и у него есть лодка…

Ренн все еще обдумывала дальнейшие действия, когда Бейл решительно поднялся, подхватил с земли свои пожитки и взвалил на плечо лодку.

Она спросила, куда он направляется.

— К Озеру Топора. А ты возвращайся на стоянку. Я сам Торака отыщу.

— ЧТО?

— Ну, в свою лодку я тебя точно не возьму!

— Очень надо! — презрительно бросила она.

— А если ты направишься туда по берегу, тебе меня и вовсе никогда не догнать. — Увидев, какое у Ренн стало лицо, он только вздохнул и сказал примирительно: — Там, откуда я родом, женщины остаются на земле. Охотиться и сражаться — дело мужчин.

Ренн фыркнула:

— А в Лесу совсем не так!

— Возможно. Но я-то из племени Тюленя, у нас другие обычаи, и я к ним привык. Возвращайся на свою стоянку, Ренн. Со мной тебе поплыть не удастся.

Не веря собственным глазам, она наблюдала, как Бейл спускается к воде.

— Даже если ты и доберешься до озера, — крикнула она ему вслед, — тебе там нечего будет делать! Ты же ничего о нем не знаешь! И о людях из племени Выдры ты тоже ничего не знаешь!

— А я постараюсь узнать, — откликнулся Бейл.

— Ну и старайся! Только я тебе вот что скажу: никогда тебе Пожирателей Душ не победить! Не думай, что сможешь с ними справиться только потому, что хорошо с веслами умеешь управляться!

— А это мы еще посмотрим!

— Вот именно, посмотрим! — бурчала Ренн, прокладывая себе путь сквозь кустарник.

Здесь на берегу реки не было ни одной проторенной тропы — во всяком случае, она ни одной не нашла. Ренн совершенно измучилась, взмокла, исцарапалась и была страшно зла на Бейла. Особенно когда представляла, как ему комфортно и спокойно плыть по реке на своей лодочке!

Чуть выше порогов она немного передохнула и начала пробираться сквозь заросли ольхи. В этих болотистых местах было полно подгнивших и упавших деревьев, а река образовывала множество заводей, где люди часто ловили рыбу. Ренн почти сразу заметила чьи-то удочки и верши. Интересно, кто их тут понаставил? Вдруг возле самой воды мелькнула знакомая светлая шевелюра. Бейл!

Он ее не заметил. Стоя на коленях над перевернутой лодкой, он латал небольшую прореху в днище.

— Э, да у тебя никак неприятности? — насмешливо окликнула его Ренн.

— За чью-то вершу зацепился, — ответил, не оглядываясь, Бейл.

— Ну надо же, какое несчастье! — тем же издевательским тоном заметила Ренн.

— Нельзя так делать! — вдруг рассердился Бейл. — Понаставили ловушек, в которые любой угодить может! Надо было все-таки и другим дать знать, что здесь верши поставлены!

— А они дали знать. Видишь, полоски ивовой коры к веткам привязаны? Так лесные племена всегда других предупреждают, что здесь их верши стоят.

Бейл промолчал, но на щеках у него заходили желваки.

— Ну ладно, удачи тебе! — с улыбкой произнесла Ренн. — Надеюсь, это тебя не слишком задержит.

Бейл лишь грозно на нее взглянул.

А она, по-прежнему улыбаясь, скрылась в густых зарослях.

Впрочем, радовалась она недолго. За рекой начинался тот самый овраг, где они с Тораком впервые встретили Ходеца. Это случилось позапрошлой осенью. Волк тогда еще был совсем волчонком. И все лапы себе изранил, так что Тораку пришлось нести его на руках…

Ренн вдруг охватила нестерпимая тоска по Тораку и Волку.

Сосны уступили место огромным дубам. Лес выглядел здесь каким-то настороженным. Ренн вернулась к самой воде; ей уже хотелось, чтобы мимо проплыл Бейл в своей кожаной лодочке. Ну неужели человеку нужно столько времени, чтобы какую-то прореху зашить?!

Из папоротников выскочили два олененка, еще не очень твердо стоявшие на своих крошечных копытцах, и поскакали прямо к Ренн. Они подбежали совсем близко, до них можно было рукой дотронуться, но потом вдруг чего-то испугались и унеслись прочь.

Ренн коснулась нашитых на куртку перьев ворона, хранителя племени. Она знала: если какое-то существо, зверь или человек, сворачивает со своего пути, желая привлечь твое внимание, это очень часто имеет особый смысл. Но какой знак подавали ей оленята?

К полудню она взобралась на вершину горной гряды, которую лесные жители называли Спиной Кабана, и остановилась там, глядя на Озеро.

Низкое солнце превратило его воды в слепящую золотистую гладь. По этой глади были разбросаны как большие острова, так и совсем маленькие островки, казавшиеся хрупкими, как сухие листья, а внизу стоял на страже тростник, заросли которого широкой полосой огибали весь западный берег Озера. Далеко на юге виднелись черные точки — стоянка племени Выдры, а на востоке ярко сверкала на солнце полоска ледника.

Ренн было восемь лет, когда она последний раз стояла здесь: растерянная, не в силах понять, почему ее отец больше никогда к ней не вернется. Люди Выдры тогда нашли его тело, а Фин-Кединн и Саеунн отправились спасать и собирать воедино его разбредшиеся души. Фин-Кединн настоял, чтобы и Ренн пошла с ними. И они тогда тоже вот так стояли на Спине Кабана и смотрели на раскинувшееся перед ними огромное водное пространство.

«Зачем же он так далеко отправился? — все спрашивала Ренн у своего дяди. — Ведь на этой ледяной реке и добычи-то никакой нет».

«А он охотился вовсе не за добычей, — шепнул ей Фин-Кединн».

«А за чем же?»

«Я расскажу тебе, когда ты постарше будешь». — И он сжал ее ручонку своей теплой сильной рукой, и она изо всех сил прижалась к нему.

И вот теперь она снова стояла на Спине Кабана, только Фин-Кединна рядом не было и не к кому было прижаться.

Уже спускаясь с горы, Ренн начала осознавать безнадежность своей затеи. Ведь она понятия не имела, куда направился Торак, и спросить было не у кого. На берегу она не заметила ни одной тропы — люди Выдры переправлялись исключительно по воде, — и даже если бы она добралась до их стоянки по суше, то как бы она объяснила им свое появление?

Ренн все же начала пробираться к югу, когда услышала шелест тростника.

— Это ты, Бейл? — неуверенно спросила она.

Ответа не последовало. Только поскрипывание и потрескивание тростника — все ближе и ближе.

Ренн попятилась назад, на твердую землю, споткнулась и чуть не упала.

— Бейл! — снова прошептала она. — Если это ты, лучше сразу выходи! Это совсем не смешно!

Порыв ветра дохнул такой вонью, что ее чуть не вырвало.

Тростники задрожали… раздвинулись… и прямо на Ренн из зарослей выскользнула лодка. В лодке сидел и во все глаза смотрел какой-то зеленый человек… сделанный из тростника, почти совершенно сгнившего.

Ренн снова попятилась — и налетела на что-то твердое.

— Это еще что такое?! — воскликнул у нее за спиной Бейл.

— Что же это было? — снова спросил Бейл, когда они отошли от того места на безопасное расстояние и остановились у южного края тростниковых зарослей.

— Это, наверное, дело рук людей Выдры, — предположила Ренн. — Может, какой-то их озерный божок. Они ему даже еды в челнок положили. А потом отправили плавать по волнам. Он наверняка священный. И мы не должны были видеть его.

Бейл прикусил губу.

— Хорошо, что я тебя отыскал. Ну и местечко! Я тут совсем ничего не знаю.

Ренн пожала плечами:

— По правде говоря, я тоже рада, что ты меня отыскал. Мне ведь очень нужна лодка. — Прозвучало это, правда, не слишком дружелюбно, и Ренн поспешила прибавить: — Знаешь, прежде чем еще что-либо предпринимать, надо в первую очередь непременно почтить Озеро. Племя Выдры не делает абсолютно ничего без его позволения.

Бейл кивнул.

— И как мы это сделаем?

Ренн сразу почувствовала себя несколько увереннее. Она положила возле тростников подношение в виде вяленых лепешек из лосося, а затем сделала кашицу из охры и озерной воды и нанесла соответствующие знаки себе на лоб и на свой лук; затем, обратившись к озеру, она произнесла, что они пришли с миром, и попросила позволения пройти дальше. Бейл разрешил ей смазать охряной кашицей и его лоб, и даже — после недолгих уговоров — его лодку. После этого ребята перекусили вяленой олениной, а затем Бейл поставил в озеро вершу, сплетенную из ивовых прутьев.

Солнце почти зашло, ветер стих. Озеро казалось гладким, как полированный базальт.

— Значит, Повелительница Змей… — тихо промолвил Бейл. — Значит, это она охотится за Тораком? И он нужен ей, потому что у него блуждающая душа, так?

— Так, — нехотя подтвердила Ренн. И подумала: «Лучше бы он сейчас о Сешру даже не вспоминал».

— А еще ей нужен тот огненный опал, так?

— Да, — кивнула Ренн. Потом очень тихо добавила: — Остался только один его осколок, самый последний. Еще один пропал в черных льдах вместе с Повелительницей Летучих Мышей. Второй взяло Море вместе с Повелителем Тюленей…

— Ты имеешь в виду колдуна из племени Тюленя? — Бейл был явно сильно озадачен. — Неужели у него тоже был осколок огненного опала?

— А как же еще он мог превращать людей в токоротов?

Бейл нахмурился. Ренн догадывалась, какие страшные воспоминания терзают его душу — о том, что происходило на его родном острове, когда Повелитель Тюленей создал тот губительный недуг. Ведь одной из жертв этого недуга стал и маленький брат Бейла.

Одинокий дрожащий крик разнесся над озером. Ему откликнулось эхо и долго потом не умолкало.

Бейл вскочил.

— Что это?

— Гагара, — сказала Ренн. — Они самые лучшие здешние пловцы. Племя Выдры поклоняется им и даже приносит дары. — Она помолчала. — Фин-Кединн рассказывал, что люди Выдры очень похожи на покровителя своего племени. Они точно так же, как выдра, оставляют у воды кучки пережеванной рыбы.

Из воды с всплеском выпрыгнула форель, Бейл и Ренн даже вздрогнули от неожиданности.

Бейл встал, встряхнулся и пошел проверить свою вершу.

Ренн осталась на берегу в глубокой задумчивости.

— Ренн! — вскоре окликнул ее Бейл. Голос его звучал как-то странно.

— Что?

— Иди-ка сюда! Сейчас сама все увидишь.

Глава восемнадцатая

Огромный лещ извивался в ловушке, хватая ртом воздух. Это был отличный улов — вот только рыбина оказалась двухголовой. Лишенная рта, бесформенная, вторая голова торчала сбоку, как опухоль, с каким-то ужасным упорством тесня голову-близнеца.

— Кто это сделал? — спросил Бейл, не скрывая ужаса и отвращения.

— Убей его, — сказала Ренн.

— Не смей! — прозвучал сзади чей-то приказ. — Выпусти его обратно. И не прикасайся к нему!

Обернувшись, Ренн и Бейл увидели перед собой целую толпу людей с жуткими зелеными лицами. В руках у каждого — весьма опасного вида дротик.

Бейл тут же выступил вперед, загораживая собой Ренн, но она прятаться за него не стала. Сделав шаг в сторону и прижимая к сердцу стиснутые в кулаки руки, она обратилась к какой-то зеленолицей женщине, которая — судя по широкому браслету из шерсти выдры — была вождем племени.

— Я из племени Ворона, — сказала она, — а мой друг из племени Тюленя. Мы пришли с миром.

— Никаких разговоров! — велела женщина. Затем обернулась к своим людям: — Верните эту проклятую рыбу Озеру. А потом отведем чужаков на стоянку.

— Но, Ананда, зачем? — запротестовал какой-то мужчина. — В такое время…

— Да, в такое время, Йолун, — отрезала женщина-вождь. — Мы не можем просто отпустить их. От этого всем будет только хуже.

Человек, которого звали Йолун, поджал губы и сердито замолк; еще двое зеленолицых разломали вершу и выпустили пойманного монстра на свободу.

Затем все произошло стремительно. Ренн и Бейла схватили и очень ловко запихнули в тростниковую лодку, где сидели Йолун и еще какой-то мужчина. Ребята, конечно, попытались сопротивляться, но к их спинам тут же приставили ножи. Присмирев, они молча смотрели, как их оружие и пожитки грузят в лодку Бейла, привязанную к корме большой лодки из тростника.

Взяв их лодочку на буксир, люди из племени Выдры двинулись на юг. Ренн чувствовала, что Бейл прямо-таки весь кипит от гнева. Поймав его взгляд, она незаметно покачала головой: сражаться с этими людьми было сейчас бесполезно. К тому же люди племени Выдры были вооружены не только дротиками с наконечниками из зеленого сланца, но и луками. Ренн обратила внимание, что наконечники для стрел сделаны из клюва гагары. Любой бунт, любая их попытка к бегству обречена на поражение. Их не связали только потому, что в этом просто не было нужды.

А пока что Ренн исподтишка изучала Йолуна. Он, сгорбившись, сидел на носу лодки и ловко разгребал воду веслом. Его куртка, сшитая из рыбьей кожи, у шеи и по нижнему краю была украшена бахромой, напоминающей метелки тростника. Глаза были подведены охрой, что делало его похожим на красноглазую гагару. Черты лица острые, как у всех людей этого племени. Йолун то и дело презрительно поглядывал на них через плечо, но за его враждебностью Ренн явственно чувствовала нечто совсем иное.

Бейл наклонился и прошептал ей на ухо:

— Их лодки такие тяжелые, медлительные. Вот если б нам удалось до моей лодочки добраться, мы бы запросто от них ушли.

— И куда бы направились? — шепотом спросила Ренн. — Они это Озеро знают как свои пять пальцев, нам от них не спрятаться. И потом, они, по-моему, не очень-то на нас и сердятся. Скорее, они чем-то напуганы.

— Мне кажется, это еще хуже. Нам совершенно точно следует их опасаться.

Бейл оказался прав.

Тростниковые лодки, возможно, и не были столь же быстроходны, как сшитые из кож, но тем не менее весьма размеренно продвигались в нужном направлении, ловко огибая островки, пятнавшие поверхность Озера. Короткая и светлая летняя ночь уже подходила к концу, когда впереди завиднелись жилища племени Выдры.

Бейл и Ренн видели такие хижины впервые, и оба не смогли скрыть своего удивления.

— Почему они живут в таких жилищах? — прошептал Бейл.

— Чтобы быть ближе к Озеру, — ответил ему Йолун. Он даже грести перестал; на несколько мгновений его суровое лицо прямо-таки осветилось страстным восторгом. — Озеро для нас — и отец, и мать. В нем начало всей жизни. И все живое должно в него возвращаться. — Презрительное выражение вновь изобразилось на его лице. — Впрочем, вряд ли чужаки поймут нас!

— Мы не чужаки, — возразила Ренн. — Я, например, из Открытого Леса, как и ты сам.

— Ты не из племени Выдры! — отрезал Йолун. — И я больше не желаю с тобой разговаривать!

Окутанное зеленоватым дымком, селение, казалось, плавало на поверхности Озера, соединенное с берегом одним-единственным узким мостком.

— Да ведь вся их стоянка построена на сваях! — вслух изумился Бейл.

Действительно, в дно Озера был вколочен целый лес бревен. На этих бревнах покоились деревянные настилы, а на них — жилища из тростника, похожие на приземистые пирамидки. Оттуда тянуло горьковатым дымом и запахом несвежей рыбы. В столбы у причала были воткнуты горящие головни, а на краю настила собралось множество женщин и мужчин из племени Выдры с выкрашенными зеленой краской лицами и расширенными от удивления глазами. Вид у них, надо заметить, был весьма мрачный.

Ренн была озадачена. Она знала, что племя Выдры всегда считалось одним из самых веселых, даже игривых племен, и в этом оно было похоже на своего покровителя — выдру. Но теперь с ними явно что-то произошло.

И почему, интересно, все они вымазаны этой зеленой глиной? Ренн никогда раньше ничего подобного не видела, хоть и знала, что эта зеленая глина у людей Выдры считается священной. Знала она и то, что добывают ее в каком-то потайном месте на северном берегу Озера и, смешав с рыбьим жиром, используют для исцеления больных и для защиты умирающих от злых духов. «Странно, — думала она. — Зачем эта глина теперь понадобилась всему племени?»

Второй гребец в их лодке ловко причалил к одному из далеко выступавших в Озере причалов. Над головой у прибывших тут же открылась крышка люка, и сверху им сбросили веревочную лестницу. Йолун велел пленникам подниматься по этой лестнице.

Оказавшись на деревянном настиле, Ренн и Бейл тут же почувствовали, что их со всех сторон окутывает плотная белесая пелена с едким и довольно противным запахом.

Спустя несколько мгновений Ренн поняла, что на столбах были не горящие головни, а тлеющие пучки каких-то грибов, дым которых, видимо, должен был отгонять кишевшее на озере комарье. Люди с зелеными лицами по-прежнему толпились вокруг и настороженно смотрели на чужаков.

Затем ребят, подталкивая в спину, подвели к самой большой тростниковой хижине, прямо-таки окутанной густым облаком дыма, в котором едва виднелись тусклые светильники. Внутри этого жилища царил такой жуткий запах гниющей рыбы, что Ренн затошнило. Впрочем, сами местные жители его, похоже, вообще не замечали, да и Бейл реагировал спокойно, хотя все же чуть-чуть поморщился. Так что Ренн решила проявить вежливость и сделать вид, что ничего особенного не заметила.

Когда нежданные гости вместе с целой толпой сопровождающих вошли в хижину, Ананда велела принести еду и, заметив изумление на лице Ренн, пояснила:

— У нас на Озере есть поговорка: чужак считается гостем, пока не будет доказано, что он враг.

Йолун презрительно фыркнул: казалось, что у него доказательств злонамеренности пришельцев имелось предостаточно.

— Мы вам не враги, — тут же сказал Бейл.

— Это вы так говорите, — возразила Ананда. — Ладно, ешьте пока.

Все примолкли. Молодая женщина и мальчик внесли в хижину миски в форме рыбин, сплетенные, причем очень туго, из листьев осоки. В мисках была каша из семян тростника. Рядом с мисками поставили корзинку с печеными тростниковыми стеблями; снаружи стебли обуглились, но под почерневшей коркой были белыми, мучнистыми и довольно сладкими.

В молодой женщине, которая принесла еду, Ренн узнала одну из своих соплеменниц, прошлым летом вышедшую замуж за парня из племени Выдры.

— Дирати, ты узнаешь меня? — тихо спросила Ренн.

Но Дирати ей не ответила, лишь произнесла, не поднимая глаз:

— Ешь. — И положила в миску Ренн поверх каши какой-то грязно-серый ломоть, похожий на кусок медовых сот. Вот только вонь гнилой рыбы от этого ломтя исходила такая, что у Ренн даже слезы на глазах выступили.

— Это жир, вытопленный из спинки колюшки, — с гордостью пояснила Дирати. — Ешь!

— Ешь! — приказал Йолун. — Или ты нашей пищей брезгуешь?

И все, как по команде, посмотрели на Ренн.

Она сунула в рот вонючий комок каши с жиром колюшки и поняла, что ее сейчас вырвет.

Бейл, заметив это, решил прийти на помощь своей подруге.

— Да ее просто укачало, — сказал он. — Она же совсем не привыкла к лодкам. Поэтому ее теперь и тошнит при виде любой еды. Ничего, это скоро пройдет. — Он решительно переложил еду из миски Ренн в свою и с таким явным аппетитом принялся есть, что напряжение вокруг сразу спало.

— И как ты только можешь это есть? — еле слышно прошептала Ренн.

— А мне нравится, — пожал плечами Бейл. — Мы на островах почти такую же еду готовим, только из трески.

— Вас, наверно, удивляет, почему мы вам никакой рыбы не предложили? — спросила Ананда. — Но у нас все запасы старые. Даже этот жир колюшек прошлогодний, с весны сохранился. — Она пристально смотрела на Бейла и Ренн. — А все дело в том, что теперь наше Озеро проклято! Кто-то поразил его тяжким недугом!

И люди вокруг тут же стали горестно раскачиваться, стонать и хвататься за свои племенные амулеты — клочки меха выдры, подвешенные к мочкам ушей.

— Некоторое время назад, — продолжала Ананда, — у нас заболел ребенок, и колдунья нашего племени велела принести священную глину. Мы отправились за ней, но обнаружили, что наш целебный источник кем-то намертво запечатан. Какой-то чужак посмел украсть то, к чему могли прикасаться только люди из племени Выдры! Вот с этого-то и начались все наши беды. — Ананда вздрогнула, как от озноба. — Люди стали впадать в странное забытье, больше похожее на смерть, и просыпались с диким криком, утверждая, что во сне их искусали какие-то мерзкие скользкие духи. Уловы день ото дня становились все хуже, а потом и вовсе…

Голос у нее сорвался, и Йолун, качая головой, пояснил:

— В былые-то времена у нас порой рыбы бывало так много, что по ее спинам человек мог чуть ли не с середины Озера до берега дойти! А с этой весны нам почти ничего поймать не удается. А если и удается, так вся рыба оказывается проклятой. Одни уродцы попадаются!

— Каждую весну, — снова заговорила Ананда, — ледяная река, что на востоке, дарит Озеру свои воды. Это поистине благословенное время, когда вода в Озере стоит так высоко, что мы постоянно слышим ее голос под нашими жилищами и спим под эту музыку спокойно. Но этой весной Озеро начало пересыхать у нас на глазах. Оно уже стало совсем мелким, и мы не знаем, какие еще беды нас ожидают.

— Все беды приходят с запада! — выкрикнул Йолун, в упор глядя на чужаков своими жутковатыми, обведенными красной краской глазами. — Нам сообщили об изгнаннике, который направился как раз сюда. Мы даже видели его! И нам совершенно ясно: это он украл священную глину! Это он принес нам бесчисленные беды! А теперь еще и эти чужаки сюда заявились! Так что жди новых бед!

Когда Йолун намекнул, что видел Торака, Ренн и Бейл быстро переглянулись и замерли, не решаясь не только задавать вопросы, но и смотреть друг на друга.

Женщина-вождь сразу это заметила.

— Вы знаете этого изгнанника?! Кто вы такие?

— Меня зовут Бейл. Я из племени Тюленя, — гордо сообщил Бейл.

— А я Ренн из племени Ворона. Я племянница Фин-Кединна, дочь его брата. Дирати меня знает.

Но Дирати даже бровью не повела, продолжала стоять, сложив руки на груди, и упрямо молчала.

Ренн подняла руку и показала всем свой браслет-оберег.

— Видите? Этот браслет из зеленого сланца сделал для меня Фин-Кединн. Он сказал, что такие браслеты делают ваши люди. Он у вас этому мастерству и научился — когда в юности жил в племени Выдры.

Какой-то старик, оторвавшись от своей миски с едой, посмотрел на Ренн слезящимися от старости и дыма глазами и сказал:

— Я его помню. Сердитый такой был парень. Но Озеро почитал.

— Даже если эта девчонка та, за кого себя выдает, — снова вмешался Йолун, — то парень-то откуда взялся? Чтобы человек из племени Тюленя появился на Озере? Разве такое когда-нибудь бывало?

— Для Бейла всякая вода — родная стихия, — быстро нашлась Ренн. — И потом, гляньте, какая татуировка у него на плече: это же тростник!

Татуировка у Бейла на плече изображала морские водоросли, но у него хватило ума держать язык за зубами.

— Какое это имеет значение?! — вскричал Йолун. — Все заметили, как вы оба вздрогнули, стоило мне упомянуть о том изгнаннике!

Женщина-вождь внимательно посмотрела на Бейла:

— Значит, ты знаком с этим изгнанником?

Бейл вздернул подбородок:

— Да, знаком. Но это не преступление!

— Зато помогать ему — преступление! — прорычал Йолун.

Бейл промолчал, но было видно, что он еле сдерживается.

— Вот видите! — вскричал Йолун, заметив это. — Они с ним заодно! А значит, и они тоже изгнанники! Мы должны убить их, Ананда, пока у нас еще бед не прибавилось!

— Неправда! — возмутилась Ренн. — Мы никакого отношения к вашим бедам не имеем! Но я… я, пожалуй, знаю, кто виновен во всем этом.

— Откуда тебе это знать? Зачем ты вообще сюда явилась? — Ананда наклонилась совсем близко. У нее были странные серо-зеленые глаза, впитавшие, казалось, свет самого озера.

У Ренн бешено забилось сердце. Если она сейчас солжет, Ананда сразу это поймет, а если скажет правду…

— То зло, о котором вы говорите, — осторожно начала Ренн, — плохие уловы, злые духи, кусающие людей во сне, — вскоре распространится и на Лес. Если, конечно, нам не удастся это зло остановить. — Она помолчала. — Дело в том, что где-то здесь, на озере, прячется один из Пожирателей Душ. В нем-то и заключен корень всех бед. И мы здесь по этой же причине — чтобы разобраться со всем этим.

В хижине стало так тихо, что отчетливо слышалось шипение светильников и негромкий плеск воды где-то далеко внизу.

— Она лжет! — тут же заявил Йолун. — Какой еще Пожиратель Душ? Где твои доказательства, девчонка?

Но женщина-вождь, по-прежнему пристально глядя на Ренн, возразила:

— Нет, она говорит правду. Хотя и не всю правду. Ничего. — И Ананда коротко кивнула, словно подтверждая свои слова. — Наши колдуны откроют нам все, до самого дна.

Глава девятнадцатая

— Ты, главное, молчи. Вообще ничего не говори, — шепнула Ренн Бейлу, когда Йолун подтолкнул их к окутанным дымом мосткам.

Бейл, наклонившись к самому ее уху, еле слышно ответил:

— Но ты же слышала! Эта Ананда сказала, что их колдуны в любом случае правду выяснить сумеют. Разве мы можем помешать этим колдунам?

— Главное, молчи и старайся совсем не думать о Тораке, — посоветовала Ренн. — Вспомни какое-нибудь самое сильное свое переживание и сосредоточься на нем. На какой-нибудь особенно сильной вспышке гнева. Или ненависти. Или, может быть, на каком-то горе, которое тебя постигло.

Бейл нахмурился:

— Это все слишком тяжелые воспоминания. Но я постараюсь.

Дым рассеялся, и они увидели, что стоят возле округлого возвышения, на котором из тростника выстроена маленькая островерхая хижина. Вход в хижину украшали зубастая пасть гигантской щуки и великолепное резное изображение выдры из ярко окрашенной древесины ольхи; казалось, эта выдра плывет в туманной дымке.

Йолун заставил Бейла и Ренн опуститься на колени, затем Ананда велела им ползком проникнуть в хижину. Исполненные самых дурных предчувствий, они поползли внутрь.

И сразу же в ноздри Ренн ударил сырой, гнилостный запах тростников. Где-то совсем рядом слышался плеск озерной воды, на стенах веселой рябью играли солнечные блики, отражаясь от озера и пробиваясь сквозь широкие щели пола. Она услышала, как Бейл неслышно охнул, подняла глаза и увидела то, что так его поразило.

В темном углу хижины сидели, скрестив ноги и низко склонив головы, двое детей. Их светлые волосы водопадом ниспадали до самого пола. Оба были в длинных безрукавках из серебристой рыбьей кожи, искусно расшитых узкими зелеными полосками, похожими на стебли качающегося тростника.

«Близнецы, — подумала Ренн, и душу ее охватил ужас. — Сперва оленята-близнецы, потом та жуткая двухголовая рыба, а теперь еще и колдуны-близнецы! Что же все это значит?»

Ананда и Йолун заставили их склониться совсем низко и сами тоже коснулись лбом пола в почтительном поклоне, дружно пропев:

— О Великий Колдун!

Близнецы выпрямились и посмотрели на них.

Их волосы имели странный зеленовато-золотистый оттенок, словно смоченный росой тростник, а кожа была иссиня-бледной, как у утопленника. Глаза мальчика блестели, и в них отражался исходивший от воды свет; но глаза девочки, подернутые густой белой дымкой, были, без сомнения, незрячими.

— Она видит мир духов, — почтительно кланяясь девочке, сообщил Йолун.

— Как же? — удивился Бейл. — Им же лет десять, не больше!

Губы мальчика разомкнулись, обнажив острые серые зубы.

— Наш возраст значения не имеет, — произнес он. Голос у него был тонкий, пронзительный, как звук берестяной дудки. — Мы есть возродившийся дух. Мы есть Великий Колдун.

От его голоса у Ренн даже мурашки по спине забегали.

— Мы здесь с самого Начала Времен, — продолжал мальчик. — Мы видели, как Великое Наводнение дочиста вымыло эту землю. Мы лицезрели возникновение Озера. — При этих словах слепая девочка застонала, и лицо ее брата-близнеца исказила гримаса огорчения. — Но теперь сюда пришло Зло. Зло нанесло непоправимый ущерб нашему Озеру! Ужас приходит в ночи!..

Тут заговорила Ананда:

— Колдун, чужаки признались, что им знаком изгнанник, укравший священную глину.

— Ее украл не изгнанник, — сказал мальчик. — Но изгнанник стал причиной того, что ее украли.

— Но, Великий Колдун, — вмешался Йолун, — разве это не одно и то же…

— Нет, — спокойно прервал его мальчик.

— Тогда скажи нам, — снова вступила Ананда, — зачем они явились сюда? И как нам следует с ними поступить?

Слепая девочка коснулась рукой колена брата, и тот согласно кивнул, словно она что-то ему сказала.

— Мы непременно заставим их все рассказать нам, — уверенно сообщил он и снова улыбнулся, обнажая острые серые зубы. — Мы полетим вместе с другими духами на голос гагары и тростников. И выясним всю правду. — Затем мальчик повернулся к Йолуну и велел: — Закрой доступ свету — пусть будет темно.

Йолун метнулся к входу и спустил висевшую над ним скатанную циновку.

У Ренн возникла мысль, что они угодили в западню. Особенно если эти странные дети действительно обнаружат, что они с Бейлом хотели помочь Тораку. А если маленькие колдуны еще и чужие мысли читать умеют…

Когда глаза ее немного привыкли к темноте, она увидела, что мальчик взял в руки мешочек со снадобьями, сделанный из цельной шкурки лосося, и, сунув пальцы лососю в пасть, вытащил оттуда кусочек тростника. Затем расщепил его ногтем большого пальца, тихонько подул в образовавшуюся щелку, и в хижине прозвучал дрожащий крик гагары.

Девочка тем временем извлекла откуда-то свернутый петлей пучок длинных стеблей осоки и стала переплетать траву пальцами. Ренн с изумлением увидела, как из ее ловких рук выходят миниатюрные копии различных предметов: рыболовная сеть, лодка, крошечный настил, на котором покойника отправляют в последнее плавание по озеру… И мысли Ренн от этого стали упорядочиваться. Она даже почувствовала себя значительно бодрее, слегка встряхнулась, и мальчик-колдун тут же сказал шепотом:

— Тише, тише. Оно идет.

Сперва они его услышали: шелест и какое-то невнятное бормотание наполнили хижину. Затем они его почувствовали: из-под ног буруном забила вода.

Ренн вскочила. Бейл тоже тревожно дернулся.

— Не шевелитесь, — шепотом предупредил их мальчик-колдун.

К телу Ренн прикасались скользкие холодные щупальца водорослей, они обвивались вокруг ее ног… Она посмотрела вниз — в хижине было совершенно сухо. Но она же чувствовала, как эти водоросли прикасаются к ее ногам, как они обнимают ее за талию, за плечи! Вся душа ее сопротивлялась этому. Но пошевелиться Ренн не могла.

Она могла только смотреть. Слепая девочка потянулась к Бейлу обеими руками, и он попробовал отстраниться, но не смог: невидимые водоросли и его держали крепко.

Кончики пальцев у маленькой колдуньи были очень белые и какие-то сморщенные, словно она слишком долго держала их в воде. Быстрые, как рыбка гольян, они мелькали, легко касаясь лица Бейла, проводя по его подбородку, по шее.

Наконец слепая девочка заговорила, голос ее был удивительно похож на шелест волны, набегающей на усыпанный галькой бережок.

— Твоему брату сейчас лучше, — прошелестела она. — Смерть исцелила его боль.

Бейл охнул.

Белые пальцы девочки метнулись к ямке у него на шее — и колдунья со стоном отдернула руку:

— Ах! Ты должен как можно лучше использовать отведенное тебе время!

Колдунья убрала руки, и Бейл устало опустил голову; дыхание его было учащенным, точно после тяжелой работы.

Ренн невольно обхватила себя руками, когда слепая повернулась к ней. Зажмурившись от страха, она чувствовала слабые прикосновения к своему лицу; пальцы у маленькой колдуньи были легкие и холодные, как лягушки. Ренн очень старалась выбросить из головы все мысли о Тораке, но эти тонкие легкие пальцы проникали в самые потаенные уголки ее души, вытаскивали наружу самые сокровенные ее мысли, и получалось, что только о Тораке она и могла сейчас думать.

Но видела его не таким, каким он был во время их последней встречи, когда, сгорбившись, совершенно несчастный, сидел в зарослях ивняка. Сейчас ей почему-то вспоминалось, как однажды весенним днем они вместе охотились в лесу; как Торак, опустившись на колено, внимательно изучал обгрызенный кончик ветки ореха; как падали ему на глаза темные волосы; каким сосредоточенным было его лицо. В общем, она вспоминала его таким, каким он был, когда шел по следу. Она вспомнила даже, как Торак, заметив, что она на него смотрит, быстро улыбнулся ей одной из своих редких, волчьих улыбок.

И Ренн почувствовала, что слепая девочка «поймала» этот образ Торака. Хотя Ренн очень старалась выбросить из головы любые воспоминания о том дне!

— Ах, — вздохнула слепая, — этот очень силен!

Ее холодные пальцы затрепетали на запястьях Ренн, ощупывая зигзаги татуировки.

— Внутри у нее бушует буря, — прошептала слепая. — Она ведет борьбу с самой собою и должна быть очень осторожна, иначе ее душа разорвется на части.

И снова перед мысленным взором Ренн возник образ Торака, но на этот раз она увидела, как он стоит на каком-то черном берегу, и лицо у него настолько дикое, что она с трудом его узнала.

И снова холодные пальцы слепой «уцепились» за этот образ.

Невероятным усилием воли Ренн оттолкнула от себя мысли о Тораке и постаралась полностью сосредоточиться на Повелительнице Змей. Почти сразу та искра ненависти, что дремала в ее душе, вспыхнула и разгорелась в жаркое пламя. И Ренн, думая в эти мгновения только о костре ненависти, услышала, как слепая девочка тихонько вздохнула.

Ренн вздрогнула и открыла глаза.

Ананда спросила приглушенным голосом:

— Ну, что насчет изгнанника? Они с ним заодно?

— Нет, — шепотом ответила ей слепая, — но прочно с ним связаны. Один кровно, а вторая душою.

Ананда нахмурилась:

— Ну, это не преступление. Придется нам их в Лес отослать.

— Нет! — вскричали разом оба близнеца. — Они нужны Озеру! Озеру нужна сила этого юноши и могущество этой девушки! Ему это необходимо, чтобы сразиться с тем ужасом, что приходит в ночи!

Маленькая колдунья повернулась к Ренн и посмотрела на нее своими незрячими глазами:

— Тебе знаком этот ужас. И у тебя есть силы, чтобы с ним сразиться. Однако же ты его боишься. Но почему? И почему ты страшишься собственного могущества?

Йолун изумленно уставился на Ренн:

— Так ты что, тоже колдунья?

Ренн отрицательно покачала головой, но промолчала.

— Скажи. Скажи, — требовали близнецы.

Но Ренн молчала, снова чувствуя, как холодные пальцы маленькой слепой «ощупывают» ее мысли, проникают в глубину ее души, выискивая самые потаенные, самые сокровенные тайны.

«Нет!» — мысленно вскрикнула она и попыталась освободиться, но все те же водоросли держали крепко.

И в отчаянии она вновь мысленно обратилась к ненавистному образу Сешру и вдохнула жизнь в почти угасший костерок гнева, и крошечное пламя яростно вспыхнуло вновь. И тут же все жилище охватил пожар…

Слепая девочка вскрикнула.

Ее брат упал навзничь.

А Ренн почувствовала, как водоросли опали, выпустили ее из своих объятий и скользнули в глубины озера.

Маленький колдун осторожно сел и сказал Ананде:

— Пусть они ходят, где хотят. Дайте им одежду и нашу, озерную, еду. И пусть они отправляются на восток.

Йолун вскочил.

— Нет! Не бывать этому! — в гневе закричал он.

— Но, Великий Колдун, — удивилась Ананда, — ты совершенно в этом уверен?

— Мы видим, как они идут на восток, — бормотал мальчик, слегка задыхаясь, — на восток, на восток, к ледяной реке… И она все-таки воспользуется своим могуществом! А он ей поможет. Они найдут то, что ищут…

— Нет! — снова запротестовал Йолун.

— Отпустите их, — приказал мальчик уже более твердым тоном. — Если они совершат ошибку, Озеро их накажет. Оно заберет их, и вам останется лишь отыскать их кости в Заливе Утраченных Вещей — вода будет перекатывать их там.

Йолун просто посинел от злости, точно грозовая туча; Ананда выглядела совершенно растерянной.

Ренн, вся дрожа, собралась уже ползти к выходу, когда слепая девочка вдруг снова схватила ее за руки. Ренн попыталась вызваться, но тонкие костлявые пальчики, стиснувшие ее запястья, оказались очень сильны.

— Остерегайся холодного красного огня! — выдохнула маленькая колдунья. — Остерегайся Озера, которое убивает!

Ренн вырвала руки и, почти теряя сознание, выбралась из хижины.

Глава двадцатая

— Почему они нас отпустили? — спросил Бейл. — Что-то уж больно легко все вышло. Не нравится мне все это!

Ренн не ответила. Беседа с колдунами-близнецами совершенно лишила ее сил, она даже думать боялась о том, что еще они могли прочесть в ее мыслях.

Их с Бейлом снова отвели в хижину Ананды и оставили там одних. Через некоторое время туда заглянул Йолун и, мотнув головой в сторону Бейла, прорычал:

— Выходи! Мне велели обеспечить тебя припасами и одеждой, подходящей для Озера.

Ренн тоже встала и хотела последовать за Бейлом, но Йолун остановил ее:

— А ты останься! О тебе позаботится кто-нибудь из женщин!

Ренн вскоре стало ясно, что Йолун далеко не единственный из тех, кому не нравится, что чужаков отпускают на свободу, да еще и снабжают всем необходимым. Та же Дирати, хоть и принесла ей новую одежду, но в глаза смотреть по-прежнему не желала, а одежду просто бросила на циновку.

— Твоя жалкая оленья шкура тебе здесь не понадобится, — надменно заявила она. — Она станет слишком тяжелой, если намокнет, и слишком жесткой, когда высохнет. Надевай нашу одежду. — Она указала на короткие, до щиколоток, узкие штаны из мягкой лосиной шкуры и безрукавку, искусно сплетенную из волокон осоки. — А уж перья своего покровителя сама как-нибудь пришьешь!

Дирати умолкла, неприязненно поглядывая на Ренн. Та быстро переоделась и срезала с куртки перья ворона, чтобы позже пришить их к новой одежде. Но когда она попыталась поблагодарить Дирати, молодая женщина так и шарахнулась от нее.

— Что с тобой, Дирати? — удивилась Ренн. — Что плохого я тебе сделала?

Дирати поджала губы:

— Будто не знаешь! Может, тебе и удалось провести нашего Колдуна, но меня тебе не провести!

— О чем ты?

Дирати резко повернулась к ней, сделав ограждающий жест рукой:

— Держись от меня подальше, ясно? Я всем рассказала, что ты собой представляешь! И о чем все мои бывшие соплеменники шептались у тебя за спиной! Ты со своими черными как уголь глазищами и снами, которые сбываются, одни несчастья приносишь! Всем это известно! Всем известно, что тому, кто с тобой поведется, не избежать беды!

Ренн даже затошнило от обиды.

— Но ведь это неправда!

— Ты прекрасно знаешь, что это чистая правда! Твой братец. Твой отец. Торак. Все они уже сгинули. Кто-то должен предупредить и этого парня из племени Тюленя, пока еще не поздно! — И с этими словами Дирати удалилась, оставив Ренн размышлять над ее словами.

Ренн была потрясена. А что, если Дирати права?

— Да нет, чепуха все это! — уверяла она себя. Дирати просто всегда ей завидовала и всегда ее недолюбливала.

Но беда в том, что и остальные соплеменники никогда особенно не любили Ренн. Они просто терпели, потому что понимали, что она племянница их вождя Фин-Кединна, и опасались ее колдовской силы.

Отчаяние охватило душу Ренн; больше всего ей сейчас хотелось, чтобы Торак оказался рядом. Только он один всегда был ей настоящим другом.

Выйдя из хижины, она увидела Бейла, сидящего недалеко, на мостках. Он тоже переоделся в узкие штаны из лосиной шкуры и в куртку из серебристой рыбьей кожи и явно поджидал Ренн. Увидев ее лицо, Бейл встревожился:

— Что с тобой? Ты не заболела?

— Нет! — сердито буркнула Ренн.

Бейл удивленно приподнял бровь, но говорить ничего не стал.

Затем в сопровождении Ананды и нескольких враждебно настроенных молчавших людей Выдры они вышли на причал и спустились по веревочной лестнице в люк, возле которого уже была привязана лодочка Бейла, сшитая из тюленьих шкур.

— Э, да они и все наши вещи сюда сложить успели! — удивился Бейл, отвязывая трос и отталкиваясь от сваи. — Надо быстрее плыть отсюда подальше, пока они не передумали!

Озеро оказалось предательски непредсказуемым, со скрытыми течениями, и легкую лодку Бейла то и дело швыряло и раскачивало так, что Ренн несколько раз чуть не вывалилась за борт.

— Она не любит пресную воду, — сказал Бейл, словно извиняясь перед Ренн за поведение своей драгоценной лодки. — Хотя моя вина, конечно, тоже есть. Понимаешь, здесь лодка гораздо глубже сидит в воде, чем на Море, а я к этому не привык.

Ренн молчала, свернувшись у него за спиной. Она скоро промокла насквозь, несмотря на то что укрылась одеялом из бобровых шкур, которое обнаружила в одном из мешков. Она чувствовала себя тяжким бременем для Бейла. Он был гораздо сильнее и грести умел куда лучше ее. Она же едва попыталась ему помочь — чуть не сломала запасное весло, стукнув им по основному.

Желая быть хоть чуточку полезной, Ренн то и дело вытаскивала свисток из тетеревиной косточки и звала Волка. Но ответа так ни разу и не получила, и от этого ей становилось все хуже и хуже.

Ренн было страшно; она с ужасом думала о том, что ждет ее впереди. «Она воспользуется своим могуществом» — так сказал тот маленький колдун из племени Выдры. Но именно этого-то Ренн совсем и не хотелось. Она боялась своего могущества; ей не хотелось признавать существование своих способностей.

Они устроились на ночлег в маленьком заливчике. Взятые ими из Леса съестные припасы подошли к концу, но люди из племени Выдры дали им с собой довольно много еды, хотя, может быть, и несколько непривычной. Например, в лодке лежало несколько непромокаемых мешочков из шкуры лосося, полных жареных семян тростника, из которых Ренн сварила кашу, оказавшуюся, впрочем, довольно безвкусной.

Бейл выглядел озабоченным и, когда они поели, все же решился спросить:

— Что этот Колдун имел в виду, когда сказал, что ты страшишься собственного могущества?

Ренн ничего не ответила, но вся похолодела и даже обхватила себя руками, чтобы унять озноб.

— Он ведь имел в виду твои магические способности, верно? — Поскольку Ренн по-прежнему не отвечала, Бейл решил все же выразить свою основную мысль: — Видишь ли, если нам так и не удастся отыскать Торака, останется последний шанс — прибегнуть к магии. Я знаю, у тебя имеются кое-какие умения, и ты немного разбираешься в колдовстве. Почему бы нам этим не воспользоваться?

— Тебе легко говорить! — буркнула Ренн.

— Хотя бы ради Торака! Разве ты не на все готова ради Торака?

Она промолчала.

— Ну, скажи, чего ты так боишься?

— Я не боюсь!

Наконец Бейл отстал от нее, и больше они на эту тему не разговаривали. Бейл вытащил лодку, перевернул ее и положил на воткнутые в землю куски плавника; получилось вполне пристойное убежище. Затем он лег, завернулся в одеяло из бобровых шкур и повернулся к Ренн спиной. Она тоже легла, но прошло немало времени, прежде чем ей удалось заснуть.

Весь следующий день ребята продолжали плыть на восток, но так и не обнаружили никаких следов Торака. Мало того, не было даже намека на то, что они к нему приближаются. Зато Ренн отчетливо чувствовала, что они все ближе к чему-то страшному. И при мысли об этом леденящий ужас охватывал ее душу.

Уже на закате подул сильный восточный ветер, так что ребята стали плыть против течения, и Бейлу пришлось изрядно потрудиться, чтобы продолжать идти вперед. Они обогнули какой-то островок, и Ренн почувствовала на лице знакомое холодное дыхание. Перед ними была она — безжалостная, сверкающая ледяная река. Ужас в душе стал плотным и тяжелым, словно камень. Там, на леднике, нашел свою смерть ее отец.

Бейл повернулся к девушке:

— Слушай, Ренн, тут что-то не так! С какой стати Тораку было идти туда? Там ведь ничего нет! Ни дичи, ни чего-то другого!

— Маленькие колдуны из племени Выдры предсказали, что на востоке мы найдем то, что ищем, — сказала Ренн, хотя лучше многих других знала, что пророчества колдунов — вещь опасная, они могут иметь множество различных значений.

Когда ребята подплыли ближе к леднику, ветер уже пронизывал насквозь, а лед вдали, казалось, подернулся синей пеленой. Ренн, задрав голову, смотрела на вершины сверкающих утесов, которые громоздились над ними. Она слышала звонкое журчание талой воды, но самого источника видно не было. Ни одного водопада на пути им пока не встретилось — только ослепительно сверкающий синий лед.

— Пожалуй, мы слишком близко подошли к ледяной реке, — сказал Бейл. — По-моему, следует повернуть назад и переночевать в том заливе, мимо которого мы проплывали. Мы и так уже на самом востоке, дальше плыть просто некуда!

Той ночью Ренн приснился Торак.

Он сидел на корточках на каком-то просторном берегу, покрытом черным песком. Одежда его вся истрепалась и изорвалась, на лице было какое-то дикое и безнадежное выражение, и он замахивался на кого-то пылающей веткой — он замахивался на Волка!

Ренн охнула — и проснулась.

Бейла рядом не было.

Выбравшись из-под мехового одеяла, она увидела, что Бейл стоит и смотрит вслед двум тростниковым лодкам, только что, видимо, покинувшим их заливчик.

— Мне очень нехороший сон приснился, — сообщила ему Ренн. — Тораку, похоже, совсем плохо; по-моему, он долго не продержится.

Бейл с мрачным видом кивнул:

— Беда в том, что от нас он очень далеко.

— Откуда ты знаешь?

Бейл указал на лодки:

— Те люди рыбачили в этом месте целых пять дней — пытались хоть что-нибудь поймать; они не знали, кто мы такие, и были настроены очень дружелюбно. Они рассказали мне то, что те, другие, нам сообщить не пожелали. Оказывается, кто-то из Выдр нашел в тростниках лук Торака.

— В тростниках? — ужаснулась Ренн.

— Да, неподалеку от того острова, где обитает Тайный Народ. Эти проклятые близнецы нарочно послали нас в неверную сторону! — Бейл в гневе ударил кулаком одной руки о ладонь другой. — Ах, Ренн! Мы были так близко от него! Если б мы только знали. Мы бы сейчас, наверно, уже нашли его.

— Но зачем, зачем им понадобилось посылать нас на восток?

— Да какая разница! Важно то, что сейчас мы куда дальше от Торака, чем до этого плавания! И если твой сон был вещим, то времени у нас действительно почти не осталось.

Ренн долго не раздумывала.

— Как думаешь, долго нам плыть до того места?

— Ворону, чтобы долететь туда, потребуется, наверное, целый день. А нам еще придется огибать множество островов… Ну, самое меньшее потребуется дня два. А может, и три.

— Тогда в путь!

— Погоди. — И Бейл указал на восток: там, над ледяной рекой собирались темные, с багровым отблеском тучи. Великий Дух не знал покоя.

— А может, все-таки попробуем! — в отчаянии воскликнула Ренн.

— Если бы это озеро было мне хорошо знакомо, я бы рискнул. Но я тут совсем ничего не знаю, да и, похоже, собирается сильная гроза. Нет. Какой от нас будет прок, если мы перевернемся и утонем? Чем мы тогда поможем Тораку?

Ренн бросилась к воде. Теперь-то она понимала, для чего маленькие колдуны все подстроили. Они решили завлечь ее на восточный берег озера, чтобы она все-таки сделала то, чего не хотела делать никогда в жизни!

Отвернувшись от сверкающего ледника, Ренн посмотрела на запад. Там, на янтарной поверхности озера плавали бесконечные острова и островки, покрытые остроконечными черными камнями и скалами. И где-то далеко, на одном из таких островов умирал сейчас от страшной душевной болезни Торак…

— Значит, выбора у меня нет! — прошептала Ренн и повернулась к Бейлу. — Придется попробовать помочь ему прямо отсюда.

— Что ты хочешь этим сказать?

Она глубоко вздохнула:

— Я хочу сказать, что мне придется прибегнуть к колдовству.

— Ренн, это же безумие! — закричал Бейл, изо всех сил пытаясь удержать лодку на плаву. Вокруг со всей мощностью бушевала буря, лодку так и швыряло из стороны в сторону. — Надо поскорей вернуться на берег!

— На берег нам еще рано! — сказала в ответ Ренн. — Сперва нужно еще вон тот остров миновать! Мне необходимо посмотреть, что там дальше, на западе, иначе наша помощь может до него и не добраться!

— Но в лодке уже воды полно!

— Ты же не хочешь бросить Торака на произвол судьбы? Значит, плыви дальше!

Небо стало совсем черным, ветер пронзительно свистел, то и дело оглушительно вскрикивая; он тянул людей за одежду, хлестал их прядями волос по лицу, а поверхность озера превратил в кипящую белую пену. Легкая лодочка то подпрыгивала на волне, то ныряла вниз, и только благодаря мастерству Бейла они до сих пор еще не пошли ко дну.

Каким-то образом Ренн ухитрялась стоять на коленях на поперечине, одной рукой вцепившись в борт лодки, а второй доставая из своего мешочка со снадобьями нужные предметы. Все остальные приготовления она завершила еще на берегу. Теперь нужно было только сотворить заклинание.

Вытащив все необходимое, она испытала огромное удовлетворение при мысли о том, что, может, Повелительница Змей и выкрала тот именной камешек Торака, но у нее, Ренн, есть кое-что не менее существенное!

— Что это у тебя? — спросил Бейл, перебивая вой ветра.

— Волосы Торака! — крикнула в ответ Ренн. — Прошлой зимой ему пришлось… несколько сменить обличье, и я ему обрезала волосы. Ну и часть сохранила!

С трудом поднявшись на ноги, Ренн подняла вверх кулак с зажатыми в нем длинными прядями темных волос Торака, трепетавшими на ветру.

Бейл схватил ее за пояс, чтобы она не свалилась за борт, и крикнул:

— В последний раз прошу: давай на берег вернемся! Кажется, сейчас пойдет град. Если нам лодку пробьет, мы точно утонем!

— Еще рано.

Откинув голову назад и обращаясь прямо к этой буре, Ренн нараспев произнесла заклинание, призывая на помощь силу Главного Хранителя Воронов, который видит все на свете, летая над горами и вечными льдами, над Лесом и Морем; она заклинала Великого Хранителя найти Торака. И ветер, срывая с ее губ слова, нес их на запад, через все озеро.

Но, еще не завершив заклинания, Ренн почувствовала, как сопротивляется ее действиям чья-то могущественная воля. Она с трудом устояла, упираясь ногами в хрупкую основу качавшейся на волнах лодки и крепко сжимая плечо Бейла.

«Я чувствую, к чему ты стремишься… Тебе не удастся это…» — звенел у нее в ушах чей-то знакомый голос.

У Ренн подогнулись колени. Она чуть не упала.

Тебе не удастся это…

Ренн тщетно пыталась закрыть свою душу — та, чужая, воля была слишком сильна. Сильнее, чем воля колдунов из племени Выдры, сильнее, чем воля Саеунн. Это была воля могущественной Пожирательницы Душ; разве могла преодолеть ее своим жалким заклинанием какая-то неопытная девчонка?

Великий Дух с грохотом растворил небеса, и на Бейла и Ренн обрушился град, пронзая их плоть своими острыми стрелами.

Бейл резко повернул лодку.

— Скалы! Впереди скалы!

Ренн в последний раз подняла руку, сжатую в кулак, и пронзительно выкрикнула:

— Летите же! Летите на помощь тому, у кого больна душа! — Ветер подхватил волосы Торака и разнес их по озеру; Ренн рухнула навзничь, а лодка, страшно подпрыгнув, вылетела из воды, и Бейл закричал:

— Мы ударились о скалу! Держись за лодку! Держись крепче! Не отпускай!..

Туча, принесшая град, помчалась дальше на запад, унося с собой и заклинание Ренн. Эта туча пронеслась над всем озером, приминая тростники к земле, и со всей своей мощью ударила по островку, где обитал Тайный Народ.

У выхода на черный галечный берег раскачивались и потрескивали сосны, под ними содрогалось жалкое убежище Торака. Сосновые шишки и ветки с шумом сыпались на кровлю из тростника. Потом по ней с силой ударило что-то тяжелое…

…И Торак проснулся.

Глава двадцать первая

Торак, съежившись на колючей подстилке из сосновых игл, слушал, как Великий Дух наказывал деревья. Его пугал этот град, как пугал и грохот веток, падающих на крышу его убежища, как пугало все, что его окружало: Озеро, Тайный Народ и больше всего волки, поджидавшие его в Лесу. Порой он мельком видел какого-то крупного светло-серого волка, который все шнырял неподалеку, что-то вынюхивая, но не настолько близко, чтобы в него можно было попасть камнем. Похоже, этот волк выжидал возможности напасть.

Из-за этих волков Торак даже в Лес заходить не осмеливался и поддерживал жалкое существование за счет оставшихся после зимы сморщенных ягод и почерневших грибов, хотя иногда ему удавалось поймать и съесть какую-то маленькую, зеленую, покрытую слизью прыгающую тварь.

Мир вокруг лишился для него всякого смысла. Небо сердито на него кричало, с деревьев в него кидались маленькими деревянными шариками какие-то маленькие рыжие и очень шустрые зверьки. Совсем рядом в землю вонзались стрелы зеленоватых молний, точно смеясь над ним, а из воды выскакивали какие-то другие зверьки, скользкие и коричневые, и сердито его бранили. Стоило ему лечь спать — тут же в темноте появлялось какое-то чудовище и начинало грызть его шалаш, и каждое утро он видел на воде множество отломанных веток.

Вот снова что-то глухо ударило по крыше шалаша, и та жалобно заскрипела.

Торак крепко зажмурился.

Наконец буря полетела дальше. Град прекратился. Дрожа от страха, Торак схватил топор и выполз наружу.

Град прибил к земле весь подлесок и поломал много веток на деревьях; он был настолько сильный, что теперь весь берег был усыпан слоем твердых прозрачных льдинок, хрустевших под босыми ногами Торака. В зарослях папоротника, сокрушенных градом, что-то шевельнулось.

Какие-то две твари. Нет, две большие черные птицы.

Сжимая в руке топор, Торак подкрался ближе.

Та птица, что была покрупнее, испуганно сказала «кра» и захлопала крыльями, а вторая сунула голову под крыло и сделала вид, будто ее там нет.

Торак поднял голову и заметил на вершине дерева разрушенное гнездо. Птицы, должно быть, упали оттуда, ударились о его шалаш и свалились в папоротники.

Он сделал шаг — и птицы, пронзительно крича, отчаянно захлопали крыльями.

Торак от удивления даже глазами захлопал. Они его боялись!

Он присмотрелся и заметил, что клювы птиц у основания розовато-желтые — значит, они еще совсем молодые, почти птенцы, хотя размах крыльев у них почти такой же, как у взрослых, — почти такой же ширины, как его раскинутые в обе стороны руки. Только все их хлопанье крыльями пока ни к чему не приводит.

— Вы же летать не умеете! — громко произнес им Торак.

Хлопанье крыльями сразу же прекратилось. Птенцы прижались друг к другу и испуганно на него уставились.

У Торака засосало под ложечкой. Сколько мяса! Раз эти птички не могут летать, убить их будет совсем нетрудно.

Но убить их он так и не смог. Они ему что-то такое напоминали… А может, кого-то? Но кого именно, он не помнил.

Быстрое «кра, кра, кра» вспороло небеса, и Торак упал на четвереньки.

Высоко у него над головой кружила еще одна такая же черная птица — только крупнее и отлично умеющая летать. Птица присела на останки гнезда и гневно посмотрела вниз, на Торака. Перья у нее на голове стояли дыбом и походили на уши, раскрытые крылья свисали вниз.

Птица, по-прежнему сердясь, сломала мощным клювом ветку и бросила ее в Торака. Потом бросила в него несколько тех деревянных шариков, которыми кидались в него шустрые зверьки. «Кра, кра, кра!» — кричала она.

— Оставь меня в покое! — рыкнул на нее Торак. Затем поднял с земли один деревянный шарик и тоже швырнул им в птицу.

Птица испуганно подскочила, потом взлетела и, медленно махая крыльями, полетела прочь.

Убедившись, что большая птица возвращаться не собирается, Торак оставил птенцов в папоротниках и отправился на берег в поисках какой-нибудь пищи. Если он по какой-то причине не в силах убить их и съесть, значит, они для него совершенно бесполезны.

Тораку удалось найти сморщенный гриб, который был еще вполне ничего на вкус, если не считать тех мелких тварей, что извивались внутри гриба и хрустели на зубах, — он забыл стряхнуть со своей добычи мокриц. Потом он поймал двух зеленых прыгучих тварей и камнем прикончил обеих. Одну съел сразу же, а вторую подвесил к поясу — на потом.

Вернувшись к шалашу, он обнаружил птенцов там же, где оставил их. Когда они заметили у него на поясе липкую зеленую тварь, то захлопали крыльями и принялись скрипучими голосами выпрашивать еду.

— Нет уж! — сказал им Торак. — Это мое!

Скрипучий писк превратился в пронзительное сердитое карканье, и умолкать птенцы явно не собирались.

Может быть, они заткнутся, если он построит им гнездо?

Торак навалил в развилку дерева целую кучу веток, подхватил более крупного птенца и подсадил его в гнездо.

Но птенец вцепился клювом в его куртку и не отпускал.

— Отпусти! — возмутился Торак.

Мощный клюв был, наверное, толще, чем его средний палец, так что куртку птенец разорвал с легкостью. Зажав в когтях вырванный клочок оленьей шкуры, птенец устроился поудобнее и принялся рвать шкурку на мелкие кусочки, поглядывая на Торака и словно говоря: «Я бы не стал так поступать, если бы ты покормил меня, когда я об этом просил!»

А второй птенец продолжал сидеть в папоротниках и, глядя на все происходящее, издавал звуки, напоминающие смех.

Торак и его подсадил в гнездо, за что птенец «отблагодарил» мальчика: повиляв задней частью туловища, выстрелил в него зарядом белесого помета.

— Эй, ты чего это? Немедленно прекрати! — крикнул Торак.

— Эй-ре-крра-ти! — проскрипел птенец.

Торак ошарашенно уставился на него: но ведь птицы не говорят!

Или говорят?

Если они умеют говорить, то, может, стоит все-таки дать им поесть?

Порыскав в подлеске, Торак поймал несколько пауков, раздавил их и подал на ладони птенцам. Те слопали угощение с явным удовольствием и, наверное, закусили бы и пальцами Торака, если б он вовремя их не убрал.

Он скормил им еще лапку той зеленой скользкой твари. Потом вторую. И решил: хватит! Тот птенец, что был покрупнее, укоризненно посмотрел на него, потом сунул голову под крыло и тут же заснул. Второй последовал его примеру.

Тораку тоже хотелось спать, но, прежде чем лечь, он отрезал кусочек кожи с зеленой прыгучей твари и положил его на крышу своего шалаша. Он понятия не имел, зачем это делает, но чувствовал, что это очень важно.

Зевая, он доел то, что осталось от зеленой твари, затем заполз в шалаш и зарылся в сосновые иглы.

Уже соскальзывая в сон, он вдруг произнес вслух:

— Лягушка. Эта прыгучая зеленая тварь называется лягушкой.

Теперь распорядок его дня полностью определяли черные птенцы.

Они были шумные и вечно голодные, и, если он не кормил их достаточно часто, они становились еще более шумными. Зато у них были необычайно острые зрение и слух, и своими пронзительными криками они отпугивали то чудовище, что приходило по ночам грызть ветки и шалаш Торака, а заодно распугали и всех шустрых рыжих зверьков, которые жили на соседних деревьях.

Через несколько дней Торак стал позволять птенцам спускаться из гнезда на землю. Они, смешно подпрыгивая, бегали за ним по пятам, и он обнаружил, что, показывая им разные вещи на земле и разъясняя, зачем они, он и сам заодно постепенно все вспоминает.

— Это сосновая шишка, — говорил он, поднимая с земли тот деревянный шарик. — Только она слишком твердая, чтобы ее есть. А это брусника, она очень вкусная. Ага! А это кипрей! Из его стеблей, если их расщепить, можно сплести хорошую веревку. Ясно вам?

Птенцы наблюдали за ним внимательными черными глазами и каждый предмет пробовали своим мощным клювом, пытаясь понять, нельзя ли все-таки его съесть.

Ели они все, что можно было съесть. Ягоды, кузнечиков, лягушек, экскременты и даже клочки одежды Торака, если он им это позволял. Но, хотя они уже довольно умело управлялись с едой своими здоровенными клювами, они все равно предпочитали красть у него пойманных зверьков и насекомых, а не ловить их самостоятельно.

Впрочем, охотиться они все же постепенно учились, причем получалось у них неплохо. Когда Торак поймал свою первую рыбку, привязав к леске колючку шиповника, он был так горд, что даже похвастался своей удачей перед птенцами. И уже на следующий день увидел, как более крупный из птенцов тянет клювом за его леску, а тот, что поменьше, с надеждой за этим наблюдает.

Чтобы отпугнуть их, Торак воткнул возле лески свой нож; но они, хоть и оставили леску в покое, тут же принялись клевать сухожилие, которым была обмотана рукоять ножа. Торак убрал нож, заменив его топором. Топор птенцы не трогали, и дело пошло на лад.

Еще через день, когда Торак утром вылез из шалаша, крупный птенец радостно закаркал, приветствуя его, и… слетел ему навстречу из гнезда!

— Ого, ты уже и летать научился! — удивленно воскликнул Торак.

Птенец, видимо, был настолько потрясен собственной смелостью, что не сразу пришел в себя и некоторое время сидел, дрожа, у ног Торака. Но потом снова расправил крылья и взлетел на одну из верхних веток. Однако там он окончательно утратил храбрость и стал жалобно просить спасти его. Впрочем, Тораку быстро удалось заставить его спуститься: он предложил ему завтрак в виде порубленной на кусочки лягушки и парочки рыбьих глаз. После этого большой птенец совсем осмелел и все «смеялся» над своей сестрицей, которая по-прежнему не решалась покинуть гнездо и сидела там, отчаянно хлопая крыльями. Лишь к полудню она все же решилась совершить свой первый полет.

После этого птенцы стали быстро совершенствоваться в искусстве парения над землей, и вскоре небеса наполнились их хриплыми криками. Они с наслаждением кружили и кувыркались в воздухе. Оперение их приобрело блеск и стало совершенно черного окраса с чудесным радужным отливом. А когда птенцы летели, крылья их издавали сильный сухой звук, похожий на шелест ветра в тростниках. Торак отчего-то испытывал зависть, глядя на них, — словно и он тоже когда-то умел летать, но больше уже никогда не взлетит.

Однажды утром птенцы взмыли в небо и не вернулись.

«Ладно, — сказал себе Торак, — это не важно, пусть летят». Он поставил силки — это было одно из его вновь обретенных умений — и съел несколько ягод, позаботившись о том, чтобы несколько штук оставить на камне в качестве подношения кому-то. Вот только кому?

Торак скучал по воронам. Он вспомнил, как они называются. Он, пожалуй, даже полюбил их. И потом, эти воронята по-прежнему напоминали ему… Кого? Он никак не мог вспомнить, кого именно, но знал, что это был кто-то очень хороший.

В сумерках он проверил силки, поставленные накануне. Ему повезло: туда попалась какая-то водяная птица — названия он не помнил. Торак разжег костер и поджарил ее на угольях, но съесть ее целиком не решился: оставил немного.

И вдруг услыхал знакомое карканье, сильный ритмичный шелест крыльев: воронята спустились к нему, шлепнувшись прямо на плечи и с силой в них вцепившись.

Торак даже охнул — когти у них были острые! — и поспешил стряхнуть птиц с себя. Но он был страшно рад, что они вернулись.

В ту ночь друзья устроили настоящий пир. Воронята — которых он назвал Рип и Рек — так наелись, что отяжелели и не смогли взлететь, так что Тораку пришлось отнести их в гнездо.

После того как они уснули, он еще посидел у озера, глядя, как над водой носятся с криками молодые стрижи; потом мимо пролетел, точно зеленая молния, дятел; рыжая белка перемахнула с одной ветки на другую, желая выяснить, не поспели ли лесные орехи. Взошла луна. Из Леса вышел бобер, бросил на Торака настороженный взгляд и как ни в чем не бывало принялся грызть ствол молодой ивы. Деревце вскоре рухнуло, бобер отгрыз от него ветку и поплыл куда-то вверх по ручью, не выпуская ветку из зубов.

Впервые за много дней Торак чувствовал себя почти счастливым. Рана на груди, похоже, начинала, наконец, заживать, и страха особого больше не было. Торак понимал, что вспомнил еще далеко не все, но мир вокруг вновь начинал обретать смысл.

Озеро успокоилось, точно уснуло. Лес тоже затихал, укладываясь спать до скорого летнего рассвета.

Торак почувствовал, что на него кто-то смотрит, и быстро оглянулся через плечо.

Из чащи на него смотрели хорошо знакомые янтарные глаза.

Он вскочил.

И серая тень волка тут же исчезла среди деревьев.

Глава двадцать вторая

У волка не может быть две стаи.

Теперь Волк сполна вкусил горечь этого утверждения. Он не мог ни есть, ни спать, ни наслаждаться хоровым пением вместе с другими волками. С того ужасного мгновения, когда Большой Бесхвостый Брат укусил его прямо в морду своим Ярким Зверем, отчаяние и тоска следовали за ним повсюду, куда бы он ни пошел.

Вот и сейчас Волк бежал через Лес, и рядом с ним бежала мучительная ревность. Зачем Большому Бесхвостому эти вороны? Волки и вороны иногда играют вместе, а иногда даже помогают друг другу во время охоты, но они не из одной стаи.

Когда Волк добрался до Логова, стая уже вернулась с охоты, волчата были накормлены и мирно спали. Волк подбежал к вожаку и его самке, коснулся их носом в качестве приветствия, и все волки разошлись по своим местам, чтобы немного вздремнуть до рассвета. Белая Лапа, нянчившая в Логове детенышей, вышла, чтобы проверить, нет ли поблизости рыси, или медведя, или бесхвостых, которые часто плавают по Большой Воде, и Волк прилег у входа в Логово, чтобы постеречь волчат, пока ее не будет.

Значит, Большому Бесхвостому он больше не нужен. Он больше не считает его своим братом; он даже ни разу не завыл, призывая его к себе; и он совсем не искал его.

А теперь еще эти вороны появились!

Волчата выскочили из Логова и тут же набросились на Волка, яростно рыча и предлагая поиграть. И он, на какое-то время забыв о своей отчаянной тоске, вскочил, высоко подпрыгнул на всех четырех лапах, и волчата радостно принялись тыкаться в него своими тупыми мохнатыми мордочками, а он, виляя хвостом, отрыгивал для них угощение — мясо оленя, которое принес в своем желудке. Волчата быстро росли, и Волк понимал, что вскоре стае придется покинуть это Логово и отправляться за много прыжков отсюда в такие места, где хватает дичи, чтобы волчата могли сами научиться охотиться.

Когда Волк думал об этом, его вновь охватывало отчаяние. Когда стая уйдет отсюда, он окажется совсем далеко от Большого Бесхвостого.

Волк лег и грустно положил морду на лапы.

Но полностью предаться грустным размышлениям было нельзя: он должен был сторожить малышей, поэтому постоянно прислушивался к их возне и вскоре почувствовал, что волчата подкрадываются к нему, как к добыче.

Ворчун, наиболее умный, делал вид, что самым невинным образом забавляется с палочкой, а сам потихоньку подкрадывался все ближе к Волку. Кусака, самая маленькая, но и самая свирепая из волчат, на брюхе подползала к Волку, чтобы «внезапно» на него напасть. Землекоп же преспокойно выжидал в сторонке, чтобы прыгнуть, когда оборона будет уже сломлена.

Кусака прыгнула и вонзила свои острые зубки Волку в бок. Ворчун напал на него со стороны морды, а Землекоп атаковал с хвоста. Волк услужливо лег на бок, и тут же волчата вскарабкались на него и принялись грызть и жевать ему уши, так что пришлось даже прикрыть их лапами. Тогда вместо ушей они принялись жевать его лапы, и он им это позволил, потому что очень любил маленьких волчат.

Землекоп наконец спрыгнул с него и выкопал из земли новую игрушку — переднюю ногу олененка, на которой еще сохранилось копытце. Кусака с рычанием ринулась к нему: «Это мое, я тут самая главная!» А пока она стояла над Землекопом, страшно рыча и непременно желая его наказать, Ворчун потихоньку прополз между ними, стащил игрушку и удрал, унося свою добычу.

Наблюдая, как Ворчун пытается разгрызть копытце олененка, Волк вдруг как будто вернулся в детство. Он вспоминал, как они с Большим Бесхвостым добыли свою первую дичь — косулю; как он, тогда еще волчонок, тоже с наслаждением грыз ногу с копытцем, которую отдал ему Большой Брат. Тоска стиснула ему горло так, что стало трудно дышать. Он даже заскулил.

Проснулась Темная Шерсть. Подошла и лизнула Волка в морду — осторожно, избегая касаться того места, куда Волка укусил Яркий Зверь. Волк был очень ей благодарен, но душевная боль не проходила.

Вернулась Белая Лапа и вновь взяла на себя заботу о волчатах. Волк отошел в сторонку и попытался уснуть. Но мысль о противных клюющихся воронятах не давала ему уснуть.

Волк вскочил. Нет, уснуть явно не получится. Он должен во всем разобраться!

Ему не понадобилось много времени, чтобы добраться до Логова Большого Бесхвостого. Волк нырнул в папоротники и пополз на брюхе, подбираясь все ближе.

Вскоре Большой Бесхвостый вылез из Логова, потягиваясь и разговаривая сам с собой. Голос у него стал более низким и грубым, чем раньше, но запах был тот же.

Ах, как это было больно — находиться так близко и не иметь возможности даже поздороваться с ним! Волку страшно хотелось повилять хвостом. А еще — чтобы тупые когти Большого Брата вновь почесали ему бочок.

Он как раз раздумывал, не попробовать ли немного посвистеть носом или поскулить тихонько, когда вопрос об этом отпал сам собой; точнее, эту возможность у него, Волка, вырвали прямо-таки из пасти!

На землю слетели молодые вороны, и Большой Бесхвостый приветствовал их на своем языке.

Волк так и замер.

А Бесхвостый присел на корточки и стал гладить воронов по спине и по крыльям. Потом нежно взял того, что был покрупнее, передней лапой за клюв и ласково встряхнул; ворон одобрительно забулькал.

Ревность вонзила свои острые зубы прямо Волку в сердце. Ведь когда-то Большой Бесхвостый точно так же хватал за морду его, Волка, а потом они вместе катались по земле, понарошку рыча и кусая друг друга…

Потом Бесхвостый встал и пошел куда-то вдоль Большой Воды — наверное, охотиться. А эти проклятые вороны потащились следом на ним; они кружили прямо у него над головой и вели себя, в точности как и сам Волк, когда бежал, петляя, рядом с Большим Бесхвостым, страшно гордый тем, что у него такой замечательный брат.

И все же Волк к Большому Брату не подошел, а остался лежать в зарослях папоротника. Лишь убедившись, что Брат и его вороны уже далеко, он вскочил и рысью бросился к Логову, нырнул туда, все там обнюхал, терзая себе душу запахом обожаемого существа, и вдруг услышал хлопанье крыльев и хриплое «кра, кра, кра!». Волк поспешно выбежал из Логова, и тут же прямо ему в нос ударила сосновая шишка. Вороны сидели на нижней ветке и смеялись над ним!

Волк подпрыгнул, попытался их поймать, но они взлетели и стали кружить — невысоко, но все же на недосягаемой для него высоте. Они явно над ним издевались.

Он выждал, когда они снова спустятся пониже, подпрыгнул, и на этот раз ему удалось вырвать у одного перо из хвоста. Он тут же разорвал его в клочки, а вороны с сердитым карканьем взмыли ввысь, а потом камнем ринулись на него, сердито хлопая крыльями и стараясь ударить его клювом по голове. А Волк все подпрыгивал, стараясь как следует схватить их зубами, и в итоге заставил противных птиц искать спасения на дереве, где они уселись и принялись, гневно каркая, бросаться в него ветками. Это наше гнездо! Уходи!

Волк так сердито зарычал на них, что даже весь затрясся от носа до кончика хвоста, и вороны не рискнули вновь напасть на него.

Задыхаясь от злобы, Волк отгрыз от ивы ветку и растерзал ее. Потом развернулся и рысью бросился в Лес. У него даже лапы чесались от желания отомстить мерзким птицам, даже шкуру покалывало от ярости, точно иголками!

Вот, значит, как. Вот как все закончилось.

Никогда не оставляй меня, сказал ему тогда Большой Бесхвостый. А потом сам же прогнал Волка прочь, размахивая Ярким Зверем, Который Больно Кусается. Прогнал и создал новую стаю — с этими воронами!

Ну и пусть! У Волка тоже есть другая стая!

Глава двадцать третья

Когда Торак вернулся к шалашу, ему сразу стало ясно: тут что-то произошло.

Вороны, как обычно, сидели в своем гнезде на сосне, но были какие-то взъерошенные, расстроенные, а у Рипа — вороненка, что покрупнее, — в хвосте явно не хватало пера.

— Что случилось? — спросил Торак. Но птицы боялись даже спуститься.

Забравшись в шалаш, он обнаружил, что его ложе из сосновых игл все в каких-то странных углублениях размером с кулак. Он чувствовал, что это очень важный знак, но никак не мог сообразить, в чем его смысл. Его душа и разум еще только начинали выздоравливать, и былое умение читать любые следы возвращалось к нему очень медленно, а в последние дни ему к тому же недужилось — его знобило, да еще и какой-то кашель противный привязался, что было уж совсем ни к чему.

Снаружи Торак нашел останки растерзанной ивовой ветки. И клочки разгрызанного вороньего пера. И отпечаток крупной лапы…

Нахмурившись, он присел на корточки, пытаясь вспомнить, чей же это след.

Солнце скрылось за деревьями, и озеро приобрело серый оттенок. Серый, как волчья шкура. Как шкура Волка.

Торак медленно поднялся и громко произнес:

— Волк.

Впервые за много дней ему вдруг все стало совершенно ясно. Он словно собственными глазами увидел, как Волк приходил сюда и следил за ним — видимо, он делал это постоянно с тех пор, как они расстались. А потом Волк обнаружил воронов и стал прыгать, пытаясь их схватить. И ему удалось выдрать у одного из них перо из хвоста, которое он растерзал, давая выход своему гневу и отчаянию. И ту ветку растерзал тоже Волк.

Только теперь Торак понимал истинное положение дел, и правда оказалась оглушительной. Это вовсе не Волк от него отказался. Это он сам отрекся от Волка! От Волка, своего верного друга и брата, который охотился с ним рядом и охранял его от всякой опасности! А как он, Торак, ему за это отплатил? Прогнал прочь, размахивая горящей веткой! Заменил его какими-то воронятами!

Торак даже застонал под бременем собственной вины.

— Я должен его найти! — вскричал он. — Я должен все исправить!

Торак не заходил в Лес с тех пор, как утратил разум, и теперь Лес показался ему слишком темным и каким-то тревожно застывшим. «А что, если и Лес негодует за то, что я от него отрекся? — думал он. — И Волк тоже на меня сердится…»

Но деревья живут гораздо дольше людей, и они гораздо терпимее, рассердить их не так-то легко. Лес был рад тому, что Торак вернулся. Он приветствовал его сочными ягодами земляники, смягчавшими его воспаленное горло, и душистой травой тысячелистника, которой Торак тут же натер себе тело, чтобы не слишком донимали комары. Лес предложил Тораку в качестве трута гриб-чагу, но самое главное — он показал ему след Волка: клочок шерсти, зацепившийся за колючую ветку, и содранный с упавшего ствола мох.

След вел на вершину холма, мимо маленького озерца. Торак вспомнил, что видел это озеро и раньше; сейчас оно ослепительно сверкало в закатных лучах солнца, покрытое золотистыми водяными лилиями.

Волки выбрали себе отличное местечко для логова: на склоне холма чуть западнее этого маленького озерца, где вокруг, как верные стражи, стояли сосны. Вход в нору был скрыт огромным красным валуном высотой с Торака; вокруг валуна вся земля была утоптана множеством лап и усыпана обломками костей.

Но самих волков видно не было. И волчат тоже, хотя среди волчьих следов попадалось множество маленьких. Только потом он понял, почему никого нет. Волчата наверняка спят в логове, а стая охотится в Лесу и вернется, скорее всего, к рассвету. Значит, ждать придется довольно долго.

Вдыхая сильный сладковатый запах волков, Торак чувствовал, как его душу все сильнее охватывает тоска по Волку. Жестокие угрызения совести терзали его. Ведь именно волки спасли его в раннем младенчестве, взяли в стаю, выкормили, а он столько дней от них шарахался, словно от кровожадных чудовищ!

Внезапно из-за валуна вынырнул огромный волк. Совершенно бесшумно, словно дух. Губы его были приподняты в угрожающем оскале. Он зарычал и пошел на Торака.

У Торака перехватило дыхание, он едва осмелился вдохнуть и чуть отступил назад. Надо было предвидеть, что стая непременно оставит кого-то охранять волчат!

Волк-нянька приближался.

Торак отвел глаза и проскулил тонким голосом: «Извини! Не нападай!»

Волк-нянька прорычал в ответ: «Убирайся!»

Торак медленно отступил к дальнему берегу озерца, заросшего водяными лилиями. Впервые ему угрожал волк! И он осознал, что до окончательного выздоровления ему еще очень далеко.

Спустилась короткая летняя ночь. Но Торак так и не ушел от того озерца. Он ждал. Лягушки заливались в тростниках. Из воды вынырнула выдра, удивленно уставилась на него, потом с легким плеском снова нырнула, только лилии закачались на поверхности озера.

Торак задремал.

Но сквозь некрепкий сон все время слышал какие-то странные завывания. Потом вдруг проснулся, как от толчка. И ему показалось, что у него сильный жар; голова словно распухла, а горло болело так, что невозможно было глотать.

Ночь была необычайно тихой.

Слишком тихой.

Чувствуя смутное беспокойство, Торак решил все-таки еще раз сходить к волчьему логову и проверить, все ли там в порядке, — хотя рассвет еще не наступил и стая вряд ли вернулась с охоты.

Как и в первый раз, это место показалось ему заброшенным, но, помня о волке-няньке, Торак подходил к логову с осторожностью. Видно было плохо, но он все же заметил, что на одной из берез кора сильно ободрана мощными когтями. Причем слишком высоко для барсука, но слишком низко для медведя.

Торак ощутил знакомое покалывание между лопатками. Это ощущение узнал бы любой из лесных жителей, ибо означало оно: за тобой кто-то следит!

Торак вытащил нож. Он старался двигаться настолько бесшумно, насколько ему позволяло затрудненное дыхание и воспаленное горло.

Что-то лежало у подножия валуна.

Это был волк-нянька. С разорванным боком и растерзанным горлом. Волк стоял насмерть, отчаянно защищая детенышей.

Торак опустился на колени и, положив руку на одну из белых лап мертвого волка, прошептал:

— Ступай с миром. Отыщи Самое Первое Дерево, и пусть тебе вечно сопутствует удача, когда ты станешь охотиться в сени его ветвей!

Рядом с мертвым волком на земле виднелись следы: они были более округлыми, чем у волков, и оставили их явно куда более мохнатые лапы.

Рысь!

Торак тут же поднялся, настороженно озираясь.

Но, разумеется, никого не увидел. Должно быть, как раз он-то и спугнул эту рысь.

Но вот что странно: рыси не нападают на взрослых волков. Они охотятся в основном на зайцев и белок; волчат, впрочем, тоже могут придушить, если им удается до них добраться. Та рысь, должно быть, тоже явилась за волчатами, а волк-нянька бросился их защищать…

Поскуливанье в глубине логова подсказывало Тораку, что волк отстоял своих подопечных. И он, сунув нож в ножны, полез в нору.

Дыра в норе была достаточно широка, чтобы он мог туда пролезть. Когда Торак вдохнул землистый запах волчьего логова, он словно снова вернулся в раннее детство. Ведь отец отдал его на воспитание волкам новорожденным младенцем. Он помнил своих молочных братьев-волчат, которые, попискивая, собирались возле него; помнил, как мать-волчица согревала его своим дыханием, как она носом подталкивала его к своим сосцам, предлагая поесть. Помнил, как зарывался в ее густую шерсть, помнил насыщенный вкус ее теплого молока…

Тораку казалось, что, нырнув в эту нору, он снова оказался там, где родился. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел, что пещера довольно велика — примерно с жилище племени Ворона, только повыше, чтобы взрослый волк мог в нем не только стоять, но и подняться на задние лапы. В глубине он заметил блеск глаз: волчата! Один серый лохматый комок шарахнулся в сторону, подальше от Торака.

Торак тоненько поскулил, желая успокоить и подбодрить малышей, но те были до смерти напуганы. Какой-то чужак влез к ним в нору! И только что в страшной схватке погиб один из их родственников!

Торак, решив больше не пугать волчат, задом выбрался из логова. И сразу заметил, как от убитого волка метнулась в сторону какая-то тень.

— Убирайся отсюда! — крикнул он, размахивая руками, и так закашлялся, что даже пополам согнулся.

Рысь прыгнула на дерево и сидела там, раздраженно виляя хвостом.

С ножом в руке Торак остался возле мертвого волка под прикрытием валуна, охраняя вход в нору. Он решил, что не уйдет отсюда, пока не вернется стая.

Его, правда, удивляло, что рысь так и не уходила. Даже появление человека не испугало ее. А ведь рыси очень редко нападают на людей, да и во время охоты на более крупную дичь выбирают самых молодых или самых слабых животных.

На него снова напал мучительный кашель. Когда приступ миновал, Торак почувствовал, что весь покрыт испариной. Дыхание вырывалось у него из горла с таким звуком, словно он шуршал сухой листвой.

И тут до него дошло: рысь поняла, что он болен! Она услышала его болезнь — по этому кашлю, по его хриплому голосу; она почуяла запах болезни на его коже.

И он стал для нее такой же доступной добычей, как и эти волчата.

Глава двадцать четвертая

Рысь беззвучно упала с ветки на землю и стала подкрадываться к нему.

Торак попытался завыть и позвать на помощь Волка, но распухшее горло исторгало лишь хриплое бурчание.

Ночь была теплая; от зверски растерзанного волка-няньки исходила такая вонь, что Торака затошнило. Труп лежал так близко, что его можно было коснуться рукой.

Зря он оставил его у самого входа в нору. Надо было оттащить подальше, чтобы рысь могла спокойно поесть. Пусть забирает себе мертвого, но оставит в покое живых!

А теперь, пока он станет отволакивать в сторону волчью тушу, рысь вполне успеет добраться до волчат. Представив себе, как маленькие души волчьих детенышей бродят возле логова, пытаясь разбудить свои мертвые тела, Торак остался на своем посту и лишь крепче сжал в руке нож.

Сзади послышался шорох. Торак резко обернулся. И ничего не увидел. Только темный валун по-прежнему возвышался с ним рядом. А ведь рыси умеют великолепно лазить по любым возвышенностям, они и на добычу свою обычно прыгают сверху…

Жаль, что он не захватил с собой топор! Ну зачем он оставил его в шалаше?! Как вообще можно было идти ночью в Лес без еды, без трутницы, без топора?..

Да, и трута у него тоже нет…

Огонь бы отпугнул рысь. Надо было прихватить с собой хотя бы один березовый гриб-чагу, когда она ему в Лесу попалась! Нет, тот, прежний Торак — каким он был до своего безумия — никогда бы не совершил подобной ошибки!

Новый приступ кашля сдавил ему горло. Он кашлял так долго, что у него даже ребра заболели, а перед глазами от слабости замелькали какие-то черные кляксы.

Рысь сидела в тени, довольно близко, но все же на недосягаемом расстоянии. Торак видел, как равнодушно поблескивают ее серебристые глаза, чувствовал ее противный кошачий запах.

И тут случилось нечто такое, отчего у него сразу похолодело под ложечкой. У выхода из норы, прямо перед носом у затаившейся рыси, появились две мохнатые мордочки.

Торак резко повернулся к волчатам и коротко пролаял: «Уфф! Опасность!»

Мордочки снова скрылись в норе.

Рысь заметила его движение, теперь она смотрела только на него.

— Сюда! Сюда! — воскликнул Торак, стараясь отвлечь рысь от волчьего логова.

Продолжая что-то кричать и время от времени швыряясь в нее камнями, он отошел на несколько шагов от норы, остановился и снова кинул в хищницу камень.

Рысь оскалилась, зашипела, потом вдруг зарычала и, вся изогнувшись, стала смотреть куда-то вверх. Черная, почти неразличимая в темноте тень стремительно упала на нее с небес. Это был Рип. Нанеся удар, он с оглушительным криком тут же взмыл ввысь, и в атаку ринулась Рек. Оба ворона кружили над хищницей, по очереди падая вниз и молниеносно нанося ей своими мощными клювами болезненные удары. Рысь подпрыгивала, тщетно пытаясь их поймать, но они ловко уходили от ее когтей и клыков и, отлетев в сторону, передыхали в безопасности на ветвях сосны, оглашая Лес хриплым карканьем.

Нервно дернув хвостом, рысь снова подобралась чуть ближе к убитому ею волку.

Ноги у Торака дрожали от слабости, он едва стоял, его бил озноб, да и рана на груди снова открылась — вниз по животу из нее текло что-то теплое.

Волчата пока больше не показывались, но Торак отлично знал, что вскоре любопытство опять возьмет над ними верх. И когда из норы снова выглянут их мохнатые мордашки, рысь бросится на них.

А он вряд ли сможет защитить малышей.

Волк, петляя, летел по Лесу. Он узнал это карканье! Что, интересно, этим воронам понадобилось возле волчьего Логова?

Ветер переменился, и теперь Волк отчетливо чуял запахи рыси, волчьей плоти и Большого Бесхвостого. Он еще прибавил ходу; стая, бежавшая следом, старалась не отставать.

Волчицы оказались быстрее всех. Они первыми добрались до логова. Даже раньше Волка. Он видел, как подруга вожака с разбегу прыгнула на рысь и погнала ее к Лесу, а Темная Шерсть и другие волчицы кинулись в погоню.

Волк резко затормозил, увидев у входа в логово тело Белой Лапы. Совершенно бездыханное. Затем он увидел Большого Бесхвостого, который сжимал в передней лапе свой Большой Острый Зуб, и сразу догадался, что здесь произошло. В душе его бушевали гнев, радость и печаль.

Вороны продолжали каркать, сидя на дереве, но Волк даже внимания на них не обратил. Неподалеку от входа в логово он заметил некий туманный силуэт волка и ободряюще посмотрел туда, словно приглашая душу Белой Лапы подойти поближе. И то, что осталось от волка-няньки — то, что вылетело из его тела вместе с дыханием, но умело ходить на четырех лапах, — неуверенно приблизилось к норе и, удовлетворенное тем, что волчата в целости и сохранности, вновь повернуло к Лесу.

Черноух, Бродяга и вожак тем временем собрались у валуна. Они, не мигая, смотрели на Большого Бесхвостого, шерсть у них на загривке стояла дыбом.

Волк просто дрожал от нетерпения — так ему хотелось поскорее броситься к Большому Брату. Но сделать этого он не мог: только вожак мог решить, является ли Большой Бесхвостый другом их стаи или нет.

Вожак подошел к бесформенной куче мяса, которая раньше была Белой Лапой, понюхал и медленно, осторожно, практически не сгибающимися лапами, подошел к Большому Бесхвостому.

Тот стоял спокойно и вожаку в глаза не смотрел — как и подобает чужаку. Но Волк с тревогой заметил, что его Брат вдруг пошатнулся.

Шерсть на загривке у вожака по-прежнему стояла дыбом, пока он неторопливо обнюхивал Большого Бесхвостого.

У выхода из норы, повизгивая, толпились волчата, но наружу не выходили. Они не понимали, чем все это может кончиться, и решили, что лучше подождать.

Вожак вскоре заметно успокоился, шерсть у него на загривке прилегла, он потерся боком о ногу Большого Бесхвостого, поблагодарив его за помощь, и побежал здороваться с волчатами.

Бродяга и Черноух, даже не взглянув на Бесхвостого, тоже бросились к детенышам, и Бесхвостый бессильно сполз на землю. Волк с радостью отметил, что на воронов он вообще ни малейшего внимания не обращал.

Волк опустил настороженные уши и слегка вильнул хвостом.

«Брат мой», — сказал ему по-волчьи Большой Бесхвостый.

Волк заскулил, засвистел носом и ринулся к нему.

Глава двадцать пятая

Чувствуя себя в волчьей стае в полной безопасности, Торак наконец-то выспался — впервые за два месяца.

Спал он до полудня, свернувшись клубком у входа в волчье логово. Первое, что он почувствовал, когда проснулся, — страшную боль от раны на груди, зато кашель почти прошел, и сил явно прибавилось.

Вожак стаи завыл, и остальные волки присоединились к нему. Торак слушал их, закрыв глаза, и все его существо откликалось на эту волчью песнь, в которой слышались и печаль о погибшем брате-волке, и радость, что волчата живы, и благодарность тому бесхвостому другу, который спас их. И Торака охватило радостное ощущение, что он среди своих, что они с Волком снова вместе.

Волк, почуяв, что Торак проснулся, тут же принялся прыгать вокруг него; они облизывались и играли, как прежде, словно всех тех горьких переживаний и не было вовсе.

«Мне очень жаль», — произнес Торак по-волчьи, хотя эти слова выражали лишь ничтожную часть обуревавших его чувств.

«Я знаю», — ответил Волк.

И все. Больше, впрочем, им ничего и не было нужно.

Пение волков смолкло; какая-то молодая волчица — очень красивая, с черной шерстью и желто-зелеными янтарными глазами — подбежала к Тораку, держа в зубах подгнившую рыбью голову, и положила угощенье к его ногам. Он поблагодарил ее, они соприкоснулись носами, и волчица вместе с Волком умчалась куда-то играть с волчатами.

Убедившись, что Волк полностью поглощен игрой в «тяни-толкай», Торак засунул рыбью голову в развилку березы для Рипа и Рек. Он вел себя очень осторожно, стараясь никак не проявлять своей привязанности к воронятам в присутствии Волка, и они, насупившись, сидели на сосне. Угощение несколько исправило им настроение, и вскоре они уже ссорились друг с другом из-за того, кому достанется главный приз.

День был жаркий, и от мертвого волка исходила такая вонь, что Торак решил отволочь его в Лес. Пусть вороны без помех клюют мертвую плоть, а если та рысь все же вернется за своей добычей, так пусть и она поест досыта.

Затем Торак пошел поискать какой-нибудь еды для себя. Срезав ореховую ветку, он разжег костер, заострил один конец ветки, закалил его над огнем и решил попытать счастья в озерце, заросшем водяными лилиями.

Вскоре с помощью своей самодельной остроги ему удалось поймать щуку. Волки с любопытством наблюдали за его действиями. Но Торак не обращал на них внимания. Поджарив щуку на костре, он съел ее почти целиком, не считая хвоста, который сразу привязал к тростнику в качестве подношения духам озера. Потом он закусил несколькими горстями хрустящей полевой горчицы, да еще нашел десяток ягод недозрелой морошки, которые показались ему сладкими, как мед.

Впервые за много дней почувствовав себя совершенно сытым, Торак уселся под ольхой и принялся за починку одежды. Собственно, чинить ему было нечем — ни игл, ни ниток из сухожилий у него не было, так что починка свелась к тому, что он просто обрезал обтрепавшиеся штаны по колено, а с курткой, превратившейся в настоящие лохмотья, даже не стал возиться; было уже тепло, и он решил ходить голым по пояс, а куски кожи от куртки использовал в качестве головных повязок.

Когда вопрос с одеждой решился, да еще так легко, Торак уселся поудобнее, прислонившись спиной к валуну, и затих: больше ничего делать ему не хотелось.

По озеру, совсем близко от него, плавала утка, то и дело ныряя и показывая светлое оперение на брюшке. Рядом с ней кормилась пара чирков, надолго и с головой уходивших под воду. Чуть дальше выдра учила своих детенышей плавать; малыши яростно шлепали лапками по воде, но были слишком пушистыми и даже как следует погрузиться не могли.

Воронята тоже плескались на мелководье. А волчата на берегу «охотились» на морошку. В болотце, на вытекавших из озерца ручейках, Волк и трое его молодых собратьев тщетно пытались поймать рыбу.

Пронзительное счастье вдруг охватило душу Торака. Волки, вороны, выдры, деревья, скалы, озеро — все это было ему родным, со всем этим он пребывал в мире. Он чувствовал, как его внешняя душа тянется к душам всех живых существ, словно золотая паутинка на осеннем ветру. Встретившись взглядом с янтарными глазами Волка, Торак понял, что и Волка обуревают примерно те же чувства, а это значит, что теперь все опять как прежде.

На другом берегу озерца качнулись и чуть расступились тростники, словно там затаился кто-то невидимый. Вожак стаи тут же повернул голову и внимательно посмотрел туда. «Интересно, — лениво подумал Торак, — что он там видит?»

Вожак был крупным волком с шерстью цвета серого сланца и белым пятном на груди. Торака приводило в восхищение, как решительно и твердо, без всякого шума и насилия, он руководит волчьей стаей. Он никогда не унижался до запугивания, но постоянно был начеку и бдительно охранял своих подчиненных. «Как Фин-Кединн», — подумал Торак, и сердце его мучительно сжалось от тоски.

Волчата забрались в озеро и возились на мелководье. Волк подскочил к Тораку и припал на передние лапы, виляя хвостом: «Пойдем поиграем!»

Торак отложил в сторону нож, снял пояс и штаны и прыгнул в озеро.

После долгого сидения на полуденной жаре вода поразила его своей приятной прохладой. Он нырнул и поплыл меж копьями тростника и колышущимися на дне озерными травами. Мимо промелькнула стайка золотистой плотвы и сине-черный линь. На обращенной в воду стороне листа лилии висел, точно жемчужина, пузырек воздуха, и Торак проткнул его пальцем.

Мимо прошлепали волчьи лапы. Торак схватил Волка за хвост, и тот даже взвизгнул от неожиданности. А Торак вылетел из воды навстречу солнечному свету, и, подняв целый фонтан брызг, они немного поборолись — Волк игриво рычал, Торак кричал и смеялся.

Торак был счастлив. Ему хотелось, чтобы так было всегда.

Волк, высоко подпрыгнув, извернулся в воздухе и плюхнулся прямо на Большого Брата. Тот нырнул, потом снова с шумом выскочил из воды, издавая те звуки, которые у бесхвостых назывались смехом, — то есть тявкая и подвывая.

Они так веселились, что подруга вожака не выдержала и запела. Волк тут же к ней присоединился. Он был рад, что удалось прогнать тот недуг, что гнездился в теле Большого Бесхвостого; да и вороны, похоже, поняли, где их место; но самое главное — он, Волк, был теперь не только с Большим Братом, но и со своей стаей!

Пение волков смолкло. Большой Бесхвостый выбрался из воды и бросился на траву, чтобы обсушиться. А Волк решил немного пробежаться вверх по склону, чтобы поймать запахи.

Он почуял много очень хороших запахов, но, к своему огорчению, уловил и запах других. Этот запах плыл над Большой Водой и был теперь гораздо ближе, чем раньше. И гораздо нахальней.

Вороны тоже уловили этот неприятный, тревожный запах и поднялись в небо.

Волк проследил за их полетом, но решил пока в ту сторону не ходить. Если там что-то случится, вороны тут же поднимут тревогу и оповестят всех вокруг. В том числе и волчью стаю. Для этого они, вороны, и существуют.

Торак смотрел, как Рип и Рек летят на восток, и думал о том, что у него еще есть определенные обязанности и дела, которые нужно завершить: прежде всего нужно построить какое-то жилище и поставить несколько силков.

Торак еще и встать не успел, а Волк уже догадался, что он собирается идти в Лес. Виляя хвостом и как бы давая понять этим, что знает о намерениях Торака, Волк прыгнул в сторону и принялся играть с волчатами.

Натянув штаны, Торак двинулся к тому местечку у ручья, где трудились бобры, и почти сразу услышал резкий всплеск мощного хвоста: «Осторожней! Чужак!» Но в общем бобры совсем не испугались: они понимали, что Торак всего лишь возьмет то дерево, которое им самим ни к чему.

Он выбрал три молодых ствола, которые бобры подгрызли и повалили, но не смогли утащить целиком, и деревья застряли на полпути. Торак отнес их к волчьему логову и неподалеку от него построил себе шалаш, накрыв его ветками и листьями папоротника. Затем он через Лес вышел к черному пляжу и, разрушив там свое старое жилище, уничтожил всякие следы своего пребывания.

Рана на груди по-прежнему болела и здорово воспалилась. Торак обложил ее жеваной ивовой корой и перевязал куском кожи, оставшимся от старой куртки. Покончив с перевязкой, он почувствовал, что руки-ноги у него дрожат от усталости. Похоже, он сегодня перетрудился. В последнее время он очень ослаб; видимо, гораздо сильнее, чем ему казалось. Решив немного отдохнуть, он прилег на опушке Леса, свернувшись клубком, и заснул.

Ему снилась Ренн. Он ощущал ее присутствие, но отчего-то не мог ее увидеть. Хотя прекрасно слышал ее голос — так хорошо, словно она стояла у него за спиной.

— Ты бы лучше обратил внимание на свою рану, Торак, — назидательным тоном говорила Ренн; она всегда разговаривала с ним несколько суховато, но ласково. — Вот загниет она у тебя, тогда неприятностей не оберешься.

— Но я уже обложил ее кашицей из ивовой коры, — возразил он. — И перевязал.

— А она все-таки болит, верно? Помнишь, у северного берега озера есть целебный источник? Вот туда тебе и надо пойти. И лучше прямо сейчас. Там ты свою рану промой хорошенько, да и сам искупайся, а потом…

— А ты со мной пойдешь? — спросил он. Ему отчаянно хотелось, чтобы она больше никуда не исчезала, чтобы осталась с ним.

— Может, и пойду, — ответила Ренн, и в ее голосе Торак почувствовал улыбку. Но по-прежнему не видел ее.

— Не уходи, Ренн! — попросил он. — Не уходи! Я так по тебе скучаю!

— Правда? — Она, похоже, обрадовалась этому. — Я тоже по тебе скучаю!

Ах, как ему не хотелось, чтобы она уходила! Как хотелось и самому остаться там, в этом сне!

Но он проснулся и даже застонал от отчаяния.

Солнце скрылось за облаками, берег озера казался совершенно пустынным. Торак спустился к воде и, заглянув в озеро, увидел свое отражение — свою телесную душу. «Зрелище — так себе, — подумал он. — На лбу метка изгнанника, на груди грубый сочащийся шрам — то, что осталось от татуировки, сделанной Пожирателями Душ».

Лишь один день он чувствовал себя счастливым. Все обитатели этого островка — вороны, бобры, выдры, волки — его приняли. Но до чего же ему все-таки не хватало Фин-Кединна и Ренн!

Увидит ли он их когда-нибудь снова?

Глава двадцать шестая

Уже на следующее утро после той бури, принесшей град и выбросившей их на крошечный каменистый островок, Ренн думала только о том, как бы им, во имя Великого Духа, оттуда выбраться?

Хотя еще вчера, когда ей удалось выползти из бурного озера на скалы, она была рада и тому, что осталась жива. И вот теперь растерянно и разочарованно смотрела вокруг и мечтала поскорее покинуть спасительный островок.

Деревьев там, по крайней мере, хватало, а значит, было и топливо для костра, да и шалаш можно было построить; однако, чтобы обойти этот островок кругом, ей понадобилось меньше времени, чем для того, чтобы содрать с белки шкурку. И, похоже, именно белкам суждено было стать их основной пищей, потому что здесь явно не хватило бы места для более крупных животных, а добраться до других островов было не так-то просто — все они терялись где-то в туманной дали.

Ренн заметила, что Бейл подошел к самой кромке воды; ее он не видел — она сидела в густом сосняке, растущем на прибрежных камнях. Они почти не разговаривали с тех пор, как пришли в себя и оказались на этих скалах. Ренн решила заговорить первой.

— У нас все еще имеются топоры и ножи, — сказала она. — И мой лук со стрелами тоже уцелел.

— Прекрасно! — откликнулся, не оборачиваясь, Бейл. — Зато мы потеряли все остальное. Еду. Теплые одеяла из бобровых шкур. Оба весла… — Он просто не мог заставить себя говорить о растерзанной лодке, лежавшей на берегу. По правде говоря, цел был только ее остов из китовых костей, но левый борт был разбит вдребезги, а покрытие, сшитое из тюленьих шкур, представляло собой настоящие лохмотья.

— Лодку-то мы вряд ли починить сможем, — осторожно сказала Ренн.

— Нам придется ее починить! — сердито возразил Бейл.

— Тут есть деревья. Можно было бы лодку-долбленку…

Он резко обернулся:

— А ты знаешь, сколько времени на это потребуется? Ты представляешь себе, ЧТО значит выдолбить ствол дерева? Ты когда-нибудь этим занималась?

— Разумеется, нет. И вообще, в племени Ворона лодки делали в основном из веток ивы и оленьих шкур, скрепленных еловыми корнями.

— Вот именно! И я тоже долбленок никогда не делал! — прорычал Бейл. — Я из племени Тюленя! Мы пользуемся тем, что дарит нам Мать-Море. Так что, если, конечно, у тебя не возникнет новой идеи — например, построить плот из тростника, — нам придется срочно чинить мою лодку!

Ренн не спорила. Хорошо еще, что Бейл не стал винить ее за то, что они попали в такую беду, а мог бы: ведь это действительно была только ее вина.

Но хуже всего было то, что Ренн так и не знала, подействовало ли ее колдовство. Она знала лишь, что никогда в жизни еще не чувствовала себя такой усталой, как после тех магических заклинаний. Она ведь пренебрегла всеми предостережениями Саеунн; мало того, она решилась противостоять воле колдуньи, во много раз превосходившей ее волю. И чего же она достигла? Она казалась себе воробьем, с налету атаковавшим неколебимую скалу.

Ветер шептал что-то, раскачивая ветки сосен, и Ренн почудилось, что в этом ветре слышится чей-то презрительный смех. Ну да, это, конечно же, она, Сешру! Должно быть, потешается над ее неудачей!

Бейл стоял на коленях возле своей лодки, поглаживая ее бока, словно она была старой верной собакой, которую нужно было подбодрить.

— Бейл, — сказала Ренн, — ты прости меня. Мне очень жаль, что так получилось.

Бейл только плечами пожал:

— Ты же Тораку помочь хотела. Оно того стоило.

«Надеюсь, что так», — подумала Ренн.

А Бейл, явно приободрившись, встал, расправил плечи и решительно заявил:

— Ладно. Я начинаю чинить лодку.

Ренн кивнула и ответила:

— А я тогда шалаш построю. И постараюсь какой-нибудь еды раздобыть.

Им потребовалось четыре долгих дня, чтобы починить разбитую лодку.

Бейл срубил ясень и сделал новые поперечины. Достаточно хорошо выстругать их с помощью топора было невозможно, и ему пришлось сделать тесло, но не из кремня, которого, естественно, на островке не оказалось, а из осколка гранита, который он с трудом раздобыл, — ему пришлось откалывать кусочки гранита от одного цельного валуна с помощью другого. Наконец тесло было готово, поперечные «ребра» выструганы, но их нужно было еще распарить, потом, согнув, придать им нужную форму, а затем заново обтесать и старательно загладить все острые концы, которые могли бы проткнуть обшивку.

Чтобы залатать необходимые для обшивки тюленьи шкуры, они с Ренн использовали все, чем могли пожертвовать: рубаху Бейла, сшитую из рыбьей кожи, трутницу Ренн из кожи лосося и — с огромным сожалением — ее роскошный чехол для лука. Чехол был сшит как раз из тюленьей шкуры, но его было явно недостаточно. Бейл надеялся, что, наловив рыбы, сдерет с нее шкурку и с ее помощью залатает хотя бы небольшие прорехи. Он поставил верши, но улов оказался настолько ужасающим, что они не смогли заставить себя им воспользоваться.

К счастью, у Бейла уцелел набор костяных игл для починки лодки и прочная нить из кишок тюленя; они тут же принялись зашивать дыры, но шить загрубевшую тюленью кожу было очень нелегко, и дело продвигалось удручающе медленно.

— Нет, нет, делай двойные стежки! — сердился Бейл. — И шкуру насквозь не протыкай, иначе она протекать станет.

Он в этом деле оказался куда искуснее, чем Ренн, и вскоре она предоставила ему самому заниматься латанием дыр, взяв на себя другие заботы. Бейл, хоть и надел свой костяной наперсток, изранил себе в кровь все пальцы, пока наконец не закончил свое шитье.

В то время, что он занимался лодкой, Ренн построила шалаш, связав пучки тростника веревками, сплетенными из осоки, и прикрепив их к основе из ивовых ветвей. Она также собирала лопушник, мидии и корни водяных лилий, что и составляло основную их пищу, — правда, в первый раз она по ошибке выкопала болотный ирис, который оказался отвратительным на вкус.

Ренн, кроме того, распрямила свои стрелы и подстрелила золотоглазую утку, пожелавшую приземлиться на их островке. В результате они получили небольшой запас столь необходимого мяса, а из шкурки Ренн сделала себе новую трутницу, перья же приспособила для стрел. Она также приберегла немного утиного жира, чтобы смазать свой лук, несколько пострадавший от купания в озере. Смазывая его, Ренн испытывала легкую вину перед Бейлом: ведь он каждую капельку жира приберегал, чтобы смазать лодку и сделать ее водонепроницаемой.

Кстати, в этом Ренн вполне могла ему помочь. Она нагревала смесь из сосновой смолы, угля и утиного жира в плошке из бересты и этой кашицей обмазывала корпус лодки палочкой с намотанной на нее берестой. Ренн очень нравился запах смолы, но Бейл, морща нос, недовольно бурчал:

— Вот был бы у нас тюлений жир…

— Ну вот, теперь она совсем готова! — радостно воскликнула Ренн, закончив смолить лодку.

Торак ей больше не снился, но воспоминания о том страшном сне продолжали ее преследовать, и ей не терпелось отправиться в путь.

— Завтра поплывем, — сказал Бейл.

Ренн была огорчена:

— Как, еще целый день?

— Если мы не дадим лодке хорошенько высохнуть, то попросту утонем.

— Но ведь…

— Ренн, я знаю, о чем говорю. Мы отправимся в путь завтра утром.

Она горестно вздохнула:

— Мы и так сильно задержались! За это время с Тораком все что угодно могло случиться!

— Да знаю я! — огрызнулся Бейл. — Знаю!

И Ренн, чтобы хоть как-то сократить мучительное ожидание, решила пойти на охоту.

Возможно, дело было в том, что она не забывала делать Озеру маленькие подарки; а может, им помогала та пара воронов, которую она не раз видела кружащей над островком, но ей опять здорово повезло. Ей удалось подстрелить еще одну утку, на этот раз крохаля. Эту птицу она приготовила так, как еще в детстве научил ее отец: обмазала глиной и закопала в уголья, а потом просто расколола обмазку и достала роскошное сочное жаркое.

Когда они поели, Бейл уселся на подстилку из сосновых игл и принялся полировать новенькое ясеневое весло пучком лесных хвощей. Ренн тем временем взяла второе весло, положила на его лопасть внутренности крохаля и аккуратно опустила их в воду — в качестве подношения духу озера. Вечер был тихий и теплый, в тростниках вовсю заливались лягушки.

Откуда-то с запада донеслась песнь волчьей стаи.

Бейл приподнял голову:

— Ну вот, снова они там завыли.

Они довольно часто слышали этих волков, и Ренн даже казалось, что она узнает голос Волка, но голоса Торака в этом хоре она различить не могла и очень тревожилась: разве мог Торак расстаться с Волком?

Та парочка воронов снова кружила над их островом; птицы летали довольно высоко, но то и дело поворачивали голову, словно им хотело посмотреть на Ренн. «Странно, — думала она. — А что, если это добрый знак?» Дурных знаков они уже видели предостаточно!

— Что-то ты больно тихая, — заметил Бейл.

Она повернулась, чтобы ответить, да так и замерла на месте.

— Ты что? — удивился Бейл.

— Помнишь, в самое первое утро после той бури ты подошел к воде — вот здесь, где ты сейчас сидишь.

— И что?

— А то, что тогда до воды и трех шагов не было! А попробуй теперь до нее добраться, ну?

Бейл, немного удивленный, сделал то, что она просила, потом еще раз прошелся до воды и обратно, чтобы окончательно убедиться, и с недоумением уставился на Ренн.

— Шагов пять-шесть, не меньше! Значит… Озеро действительно высыхает! Как и говорили люди Выдры. — Лицо его помрачнело. — Опять эта Сешру!

Ренн кивнула:

— Да. И она становится все сильнее.

Глава двадцать седьмая

«Уфф!» — пролаял Волк, предупреждая Торака, чтобы не ходил дальше. Но Торак уже не мог повернуть назад, а Волк не мог пойти с ним.

Торак ободряюще на него глянул и решительно двинулся дальше сквозь тростники, перепрыгивая с кочки на кочку. Солнце было уже совсем низко, но, если повезет, он вполне может успеть до наступления сумерек отыскать тот целебный источник.

До утра он ждать не мог. Рану на груди прямо-таки огнем жгло, и из нее сочился желтоватый гной. А это означало, что Пожиратели Душ вновь набирают силу.

«Уфф!» — снова предостерегающе тявкнул Волк.

«Иди назад!» — по-волчьи ответил ему Торак. Сквозь тростники ему было видно, как Волк нервно бегает кругами по опушке Леса и тихо поскуливает.

Поверхность скалы была точно такой, как ему помнилось: почти отвесной, но все же странно манящей; и водопад все так же окутывал папоротники облаком водяных брызг. Взбираться оказалось на удивление легко; Торак всюду находил удобные выступы и кусты, за которые можно было цепляться; вот только он вскоре насквозь промок от брызг.

«Уфф!» — донеслось до Торака.

Глянув вниз, Торак с ужасом увидел, что Волк все-таки последовал за ним. Но скалы оказались слишком крутыми для его когтистых лап. Он подпрыгивал, скользил когтями по граниту и с визгом падал вниз. А тут еще и вороны, Рип и Рек, уселись на выступ и стали над ним смеяться.

«Иди назад! — велел ему Торак. — Я постараюсь вернуться в логово еще засветло!» Хотя он страшно боялся, что Волк его не поймет: ведь в волчьем языке не было будущего времени, и он никак не мог объяснить своему четвероногому брату, что скоро вернется.

Но, когда он снова посмотрел вниз, оказалось, что Волк исчез.

Только теперь Торак почувствовал, как сильно он устал; однако он снова продолжил подъем и вскоре уже миновал те выбитые в скале изображения неведомых существ, которые видел здесь в первый раз. Только сейчас он находился слишком близко от них и не мог разглядеть их целиком; он видел только отдельные их части — загнутый книзу лосиный нос, раздвоенный змеиный язык, — но, чувствуя запах свежей мокрой глины, исходивший от этих магических символов, очень старался к ним не прикасаться.

Вот наконец и вершина скалы!

Однако Торак ошибся: это была не вершина, а всего лишь относительно ровная каменистая площадка в том месте, где от скалы откололся большой кусок.

И посреди этой площадки лежало озерцо сверкающей зеленой воды, яркой, точно листва березы в солнечных лучах. Вокруг озерца цвели на зеленой глине пурпурные орхидеи и черная вороника; да, это была та самая глина, какую он видел на лицах людей Выдры. А вокруг озерца на скалах были изображены хранители различных племен. Каменные лоси поднимали украшенные рогами головы, каменные водяные птицы летели по каменным небесам или ныряли в воду за каменной щукой, которая, разумеется, всегда от них уплывала.

Тораку пока не был виден сам целебный источник, но он слышал его приглушенное журчание и даже на расстоянии ощущал его силу. Ощущение это было не хорошим и не плохим; источник явно возник задолго до того, как появились представления о добре и зле.

Торак прекрасно понимал, что правильно совершить обряд вряд ли сумеет, и чувствовал, что Тайный Народ внимательно за ним наблюдает. Поклонившись священному озерцу, он преподнес ему в дар то, что захватил с собой: крыло крохаля, завернутое в лист лопуха. Сверху он придавил его небольшим камнем — на тот случай, если сюда вернутся Рип и Рек.

Потом опустился на колени, набрал воды в сложенные чашечкой ладони и омыл свою истерзанную грудь, прося источник исцелить его. Вода была ледяная, но Торак наслаждался ее чистотой, острым, как укус зубов, прикосновением к его горящей плоти.

Затем он осторожно выпил несколько глотков священной воды. У нее был кремнистый привкус, как и у ягод вороники на берегу, которые имели к тому же странный сероватый оттенок.

Торак хотел было смазать целебной зеленой глиной свою рану на груди, но решил не рисковать. Он ведь видел эту глину только на лицах людей из племени Выдры и на тех столбиках-истуканах, выставленных сторожить проходы в тростниках. Эта священная глина явно принадлежала озеру — его духам и людям. А он, Торак, был из Леса. Наверное, было бы неправильно пользоваться чужой святыней…

Рип слетел к нему с таким громким «кра, кра, кра!», что Торак от неожиданности подскочил. «Кра, кра, кра!» — прокаркала и Рек, копошась рядом с братом и встревоженно топорща черные перья. В закатных лучах водяные брызги на крыльях воронов отливали алым, точно капли крови.

— В чем дело? — спросил Торак. — Вы что, ягод хотите?

Но, к его удивлению, от ягод вороны отказались и принялись сердито выдирать клювами кустики вороники, разбрасывая их в разные стороны. Торак удивился и замахал на птиц руками, прогоняя их прочь, пока они еще что-нибудь здесь не разорили.

В том мире, что остался внизу, проревел лось, а волки затянули свою вечернюю песнь.

Торак зевнул, чувствуя, как по груди разливается какое-то благостное онемение. Боль совершенно прошла, и его все сильней охватывала усталость, которой уже невозможно было сопротивляться. Торак свернулся клубком в зарослях папоротника и закрыл глаза.

Луна и звезды кружили над ним в вышине, таща за собой по темно-синему небосклону хвост серебристого огня. Но чувствовал он себя нехорошо: сильно кружилась голова, да и невероятная усталость навалилась на него с новой силой.

Потом он услышал шипение водяных брызг на горячих угольях костра и неумолчное пение целебного источника. Затем к этому пению присоединился чей-то голос. Некто шепотом произносил какие-то слова, которых Торак разобрать не мог, но ему показалось, что он слышит голос Ренн.

«Ну да, это и есть Ренн!» — обрадовался он.

Ренн сидела к нему спиной и ворошила угли в костре. В ночном мраке виднелись лишь ее бледные руки да длинные, свисавшие вдоль спины волосы.

Чтобы убедиться, что она настоящая, Торак с трудом выпрямил затекшую руку и схватил ее за запястье.

Знакомые косточки, такие легкие и тонкие! Да, конечно же, это настоящая Ренн!

— Я знал, что ты найдешь меня! — воскликнул Торак, понимая, как мало могут выразить эти слова.

Кожа Ренн была такой теплой и гладкой… ему так не хотелось выпускать ее руку…

Гладкой…

Странно, но на запястье у Ренн больше не было татуировки в виде зигзага молнии…

— И я знала, что непременно найду тебя, — услышал он голос Сешру, Повелительницы Змей.

Глава двадцать восьмая

— Как же ты вырос с тех пор, как мы с тобой в последний раз виделись! — сказала Сешру, улыбаясь, как всегда, насмешливо и чуть кривя губы.

Черные густые волосы плащом окутывали ее стройное тело, на высоком белом лбу шевелилась, как живая, вытатуированная гадюка, прекрасные губы ее были черны от яда.

Торак не мог двинуть ни рукой, ни ногой, хоть и не был связан. Просто конечности почему-то отказывались ему повиноваться. Потом он догадался и сказал ей:

— Это же ягоды вороники! Значит, ты их отравила?

Глаза Сешру блеснули.

— Не очень сильно. Вредить тебе я вовсе не собираюсь.

— И я должен этому верить?

— Да. Иначе я бы уже навредила тебе. Я могла бы, например, вырезать твое сердце и съесть его. И никто не пришел бы тебе на помощь. Даже твои волки сюда добраться не смогли бы. — Сешру наклонилась к Тораку и прошептала ему на ухо: — Но не бойся: ты мне нужен живым!

Сердце у него забилось так, что он опасался, как бы Сешру не услышала его стук.

— Зачем? — спросил он.

Но колдунья лишь рассмеялась и облизнула губы своим раздвоенным черным язычком.

Когда она повернулась, чтобы поправить костер, длинная рубаха из мягкой оленьей кожи, струившаяся вдоль ее гибкого тела, как вода, слегка натянулась, обрисовывая тонкую талию и соблазнительные округлости. По краю эта рубаха была отделана полосками змеиной кожи, которая, казалось, так и льнет к ее обнаженным рукам и лодыжкам, ласково шелестя при каждом движении. Торак глаз не мог оторвать от прекрасной колдуньи. Страх и отвращение горели в его душе — эта женщина была истинным воплощением зла, это она помогла убить его отца, — и все же он не мог не любоваться ею!

Сешру положила руку на крышку корзинки, и там, внутри, что-то подозрительно зашуршало. Потом она стала плести венок из трав, который затем надела, низко надвинув себе на лоб, после этого стала рисовать на своих обнаженных руках длинные извилистые линии, которые тут же оживали, превращаясь в зеленых змеек. Завороженный ее колдовскими действиями, исполненный отвращения, Торак по-прежнему не сводил с нее глаз — и она улыбнулась ему своей всезнающей улыбкой, явно наслаждаясь собственной несокрушимой силой.

Толстой веткой с рогулькой на конце она поддела нагревшийся в костре камень и бросила его в горшок из сыромятной кожи, откуда с шипением вылетел целый столб пара.

— Что это там? — спросил Торак.

Губы Сешру вновь изогнулись в насмешливой улыбке.

— Просто горячая вода. Я ведь была Целительницей, если ты помнишь.

Смачивая в горячей воде кусок оленьей шкуры и хорошенько его отжимая, она протерла Тораку рану на груди, затем смазала ее каким-то снадобьем, и боль сразу утихла. Это было несказанно приятно.

— Больше воспаляться не будет, — пообещала Сешру. — Мне ведь больше не нужно притягивать тебя к себе. Хотя мне и без этой метки легко удалось бы тебя призвать.

«Мне легко удалось бы тебя призвать…» Значит, тот голос, который он, Торак, слышал во сне, не был голосом Ренн. Это был голос Сешру! Торак стиснул зубы, скрывая отчаяние, и спросил:

— Чего же ты хочешь?

Повелительница Змей встала, подошла к самому краю утеса и заглянула вниз.

— Все существа до единого, даже самые крошечные, — прошептала она, — даже волки, даже это перепуганное насмерть племя Выдры, — все они теперь принадлежат мне и должны подчиниться моей воле! Иначе я высушу озеро!

И Торак вспомнил те валы из сосновых игл, которые намыло на черный галечный пляж. Озеро действительно высыхало. Он снова попытался встать, но удалось лишь слегка качнуть головой.

А Сешру, коснувшись змей, нарисованных зеленой глиной у нее на руке, сказала:

— В этом… действительно заключена великая сила! Пока я ношу эти знаки, все, кого бы я ни встретила здесь, видят во мне лишь обычную женщину, лицо которой скрыто под зеленой краской; самую обычную женщину, такую же больную и испуганную, как сами здешние жители. А запаха моего не знает никто, даже твой Волк!

И стоило ей произнести это слово, как прозвучал долгий вой Волка. «Спускайся!» Казалось, Сешру окликнула его.

Колдунья улыбнулась:

— Ничего, теперь-то он меня уже знает! Я отбросила свою маску. И он отлично знает, кто одержал над ним победу!

Только сейчас Торак заметил, что венок, который она сплела и надела себе на голову, из паслена, на каждом стебельке которого есть и пурпурные цветы, и ягоды — причем ягоды были как совсем зеленые, так и зрелые, того же пурпурного оттенка, что и цветы. Торак знал, что паслен — это трава, наделенная весьма большой магической силой, и каждая ее часть способна быть столь же смертоносной, как сама Повелительница Змей. Нет, эта колдунья слишком сильна! На мгновенье Торака охватило отчаяние.

И вдруг он услышал знакомое хлопанье крыльев. Рип и Рек слетели вниз и уселись на валун у Сешру за спиной.

— Ну, ты не очень-то огорчайся, — сказала Сешру, словно читая его мысли. — Ты тоже очень силен! — Воронов она явно не замечала. Опустившись на колени, она сняла со лба у Торака повязку, скрывавшую метку изгнанника, и ласково отбросила назад его волосы. — Чтобы вселиться в тело белого медведя, нужна немалая смелость! — Она ласково провела тонкими пальцами по виску Торака. — Как и для того, чтобы попытаться самостоятельно избавиться от нашей метки. Кто, кстати, подсказал тебе, как совершить этот обряд? Такими знаниями обладают только очень могущественные колдуны.

Она явно пыталась подольститься к нему. Он знал, что все ее попытки тщетны, и все же… прикосновение ее рук было таким нежным, что ему никак не удавалось собраться с мыслями.

— Это ведь ты… украла рога благородного оленя? — сказал он. — Ты отравила питье, когда я совершал обряд? Ты заставила меня вселиться в того лося?

Сешру улыбнулась ему своей прекрасной, способной свести с ума улыбкой.

— Да, у тебя хватает и сил, и мужества, — словно не слыша его вопросов, продолжала мурлыкать она. — Надо же, тебе даже болезнь души удалось побороть!

Торак чувствовал, как туманятся его мысли; казалось, нежные пальцы Сешру проникали прямо ему в мозг.

— Н-но ведь на Д-дальнем Севере… — заикаясь, пробормотал он. — Как тебе удалось оттуда выбраться? И куда делся Повелитель Дубов? Где Повелительница Филинов?

Сешру рассмеялась:

— Ах, до чего же мы с тобой похожи! Оба изгнанники и оба невообразимо могущественны! Вот потому-то на нас и объявлена охота. Слабые всегда будут бояться сильных.

Рип и Рек неслышно поднялись в воздух и полетели прочь. Но Торак на них даже не взглянул.

— Мы так похожи… — прошептала Сешру. — Зачем же этому сопротивляться? Почему бы просто не принять это?

— Нет! — Торак с трудом выталкивал слова изо рта. — Мы с тобой ничуть не похожи! Ты убивала людей. Ты нарушила Закон Племен…

— И всего-то, — усмехнулась она. — Подумаешь, Закон Племен. Пожирателям Душ ведомы только законы Великого Духа! Именно поэтому я обрела власть над обладателем блуждающей души — Великий Дух передал ее мне. — Сешру помолчала. — Но почему я сразу не догадалась, кто ты? Как тебе удалось скрыть от меня свою сущность? Ответа я не знаю, но чувствую, что он где-то рядом. — И она, изящно изогнувшись, потянулась к снаряжению Торака.

Чары, вызванные ее ласковым прикосновением, рухнули. Торак, по-прежнему лишенный способности двигаться, с ненавистью смотрел, как Сешру перебирает его вещи.

— Ага, это нож твоего отца, — с отвращением сказала она. — Нож предателя! Ничего особенного — голубой сланец, рог, сухожилия… Ладно, тогда топор. Он ведь тоже не твой, я полагаю?

Она взяла руку Торака и приложила топорище к ладони. Все-таки она была очень умна! Если бы топор был сделан по руке Торака, длина острия равнялась бы расстоянию от основания его ладони до кончика среднего пальца. Но острие этого топора было явно длиннее.

— Кстати, на топорище метка племени Ворона, — сказала Сешру, словно размышляя вслух, — но острие сделано из зеленого сланца… Говорят, что Фин-Кединн действительно какое-то время жил в племени этих пожирателей лягушек…

Ответ она прочла по лицу Торака.

— Значит, это все-таки его топор! Ты украл топор у Фин-Кединна! Значит, ты тоже нарушил Закон Племен!

Затем Сешру добралась до мешочка с целебными травами, вытряхнула оттуда рожок с охрой и тут же неприязненно поджала губы:

— Это рожок твоей матери. — Она отложила предмет в сторону. — Тут ничего и быть не может. Нет, отгадка в чем-то другом…

Торак вздрогнул. Но с облегчением вспомнил, что прядка волос Ренн лежит на самом дне мешочка. Сешру почему-то ее не заметила. Значит, она не всемогуща! Она тоже способна совершать ошибки!

Сешру сразу почуяла перемену в его настроении, и лицо ее стало холоднее исхлестанного ветром северного льда.

— Только не думай, что тебе удастся что-то скрыть от меня!

Торак спокойно посмотрел прямо на нее и не отвел глаз, даже когда Сешру, сделав молниеносный выпад, точно атакующая змея, почти вплотную приблизила к нему свое лицо.

— Тебе меня не провести, мальчишка! Во всяком случае, пока я владею вот этим!

Он увидел, что пальцы ее сжимают что-то маленькое, зажатое в кольцах зеленой глиняной змейки.

Когда Торак понял, что это такое, он весь похолодел. Это был тот самый камешек, который он тогда оставил Ренн, а затем сам же и забрал!

— Ты хоть представляешь себе, какие эта вещь дает мне возможности? — шипела Сешру. — Я уже весьма удачно использовала его, наслав на тебя душевный недуг. А сейчас я лишила тебя воли! Сейчас ты полностью принадлежишь мне!

Она сжала камешек в кулаке — и Тораку показалось, что сердце его сейчас навсегда остановится.

Она разжала пальцы — и ему снова стало легче дышать.

Она засмеялась — и в ее дыхании он уловил знакомый гнилостный запах того корня, которым Пожиратели Душ доводили его до полного бесчувствия. «Так вот почему у нее язык и губы черные», — догадался он. И как только он мог считать ее красивой?! У нее ведь нет ни души, ни сердца! А там, где раньше билось ее сердце, осталось лишь некое темное пятно, лишь тень того, что когда-то было живым.

Сешру приподняла крышку корзины, и оттуда через край медленно даже не выползла, а вытекла крупная гадюка. Зигзагообразный темный рисунок был отчетливо виден на ее серебристой шкуре, лишенные век красные глаза змеи смотрели только на хозяйку.

Сешру взяла гадюку в руки, и та обвилась вокруг ее предплечья; черный язычок змеи так и мелькал, словно желая встретиться с языком колдуньи.

— Постарайся даже не дышать, — сказала она Тораку. — Укус этой гадюки куда опасней укуса любой из лесных змей. Ее укус способен убить…

И тут из корзины выползла вторая гадюка, черная, как безлунная ночь. Сешру показала ей камешек Торака, и раздвоенный язычок змеи, казалось, стал пробовать на вкус поверхность камня. Торак невольно затаил дыхание: у него было отчетливое ощущение, будто змеиный язык касается его кожи.

— Ты сам этого хотел, обладатель блуждающей души! — выдохнула Повелительница Змей. — Ты сам виноват в том, что оказался в моей власти. Ведь ты оставил этот камешек для того, чтобы я нашла его, верно?

— Нет! — прошептал он.

Ее глаза, казалось, прожигали его душу насквозь.

— Тогда зачем же ты сделал на нем этот рисунок?

— Это… подарок, — заикаясь, признался Торак.

— Кому?

— …Одной девочке.

— Почему же ты забрал у нее свой подарок?

— Потому что мне нужно было дать ей знать, что я ушел навсегда… — Торак тщетно пытался выбросить из головы мысли о Ренн, но не успел: Повелительница Змей оказалась быстрее.

— Значит, ее зовут Ренн, — сказала она. — Кто такая Ренн?

С огромным трудом Торак заставил себя не смотреть ей в глаза — и тут же невольно уперся взглядом в топор из зеленого сланца.

Сешру, разумеется, перехватила его взгляд.

— Ага, значит, она дочь Фин-Кединна.

— Нет… его брата.

И тут вдруг воцарилось молчание. Повелительница Змей повернулась к Тораку спиной и довольно долго сидела, неотрывно глядя на озеро, а змеи у нее на коленях непрерывно двигались, свиваясь в тугие кольца.

— …Дочь его брата, — монотонно повторила Сешру, о чем-то явно размышляя. — Тогда понятно… Не мог же он оставить без поддержки дочь родного брата…

Тораку было невыносимо слышать, как она говорит о Ренн.

«Но ведь Ренн далеко отсюда, — уговаривал он себя. — Ренн в безопасности».

— Нет. — Сешру вновь резко повернулась к нему. — Она совсем близко, она здесь, на озере. Я видела ее в лодке с каким-то мальчишкой, таким высоким, светловолосым. Впрочем, теперь они тебе помочь уже не смогут.

Неужели она говорит правду? Неужели Ренн и Бейл действительно его ищут? Или это все же очередная ее ложь?

— Зачем я нужен тебе живым? — спросил Торак. — Что тебе нужно?

— Ты знаешь что.

— Ты хочешь взять себе мою блуждающую душу? Ты тоже хочешь вселяться в тела других существ?

— Это я и так уже умею. И я могу заставить твою блуждающую душу вселяться в того, кто нужен мне. Но мне нужно и нечто большее. Мне нужен… огненный опал!

Слышать, как она вслух произносит это… Ее голос словно вдохнул жизнь в мысленный образ, хранившийся в его душе. И он увидел, как опал пульсирует красным светом, точно живое сердце.

— Он… мы потеряли его во льдах, — сказал он.

— Не лги мне, — сказала Сешру. — Я ведь колдунья. Неужели ты думаешь, что я не могу узнать правду? Для этого у меня есть немало способов. Когда твой отец расколол опал, осталось три куска. Три! Один хранился у Повелителя Тюленей, еще один поглотил черный лед. Но остался еще один. И твой отец наверняка рассказывал тебе о нем, прежде чем умер.

— Нет.

— Это ведь он его спрятал. Спрятал и сказал тебе, где именно.

— Нет…

— …А когда он уже умирал, когда жизнь вытекала из него капля за каплей, потому что внутренности его были порваны в клочья тем медведем, в которого с нашей помощью вселился злой дух…

— Нет! — пронзительно выкрикнул Торак.

Сорвав с головы венок из паслена, Сешру швырнула его в огонь, и тут же ее окутало облако ядовитого голубого дыма, вызвавшего у Торака сильное головокружение.

Словно во сне, он видел, как Сешру развязала какой-то мешочек, висевший у нее на груди, и обмакнула палец в его содержимое. Он попытался увернуться, но она придержала его за подбородок и ловко размазала ему по губам какую-то источающую вонь черную мазь. Сжимая в одной руке черную гадюку, а в другой — серебристую, она поднесла их к своим губам и прошептала какое-то заклинание. А потом положила обеих змей Тораку на грудь.

Он даже дышать не осмеливался, чувствуя, как по его телу скользят холодные гладкие существа, как змеиные чешуйки слегка цепляются за его кожу, как гадюки касаются его своими язычками. Сешру бесстрастно смотрела в его перепуганное лицо — точно змея, наблюдающая за укушенной ею жертвой.

— Твое тело двигаться не может, но души твои остались на свободе, и они направятся туда, куда прикажу им я. И сделают то, что будет угодно мне.

Во рту у Торака был горький и острый вкус черной мази. Перед глазами мигали тошнотворно яркие вспышки, свиваясь в спирали.

И вдруг он увидел, как черные волосы Повелительницы Змей приподнимаются и начинают шевелиться сами собой возле ее белого лица, точно змеи. Почувствовал, как из тела рвутся наружу его души. И пронзительно вскрикнул…

…Но голоса своего не услышал. Его черный раздвоенный язык попробовал воздух на вкус — значит, он превратился в змею? — и последнее, что донеслось до него, это голос Повелительницы Змей: она приказывала ему отыскать Ренн.

Глава двадцать девятая

Быстрее мысли змея скользила вниз по скале.

Она ощущала запах кузнечиков и папоротников. Видела, как суетятся муравьи и землеройки. Но воздух, листья, вода, добыча, солнечный свет — все это было ей сейчас не нужно. Ведь хозяйка послала ее выполнить куда более важное задание.

Солнце уже село, но скалы были все еще обжигающе горячи, и змея, понимая, что и эти скалы постепенно остынут, все же бесшумно скользнула в сторону от них, к озеру, и вскоре тело ее ощутило его благодатную прохладу.

Змея почувствовала эту приятную перемену, но это было, пожалуй, единственным, что ей удалось почувствовать. Она не знала ни удовольствий, ни неудобств, ни стремления к цели, ни страха. Она лишь узнавала эти чувства, как бы пробуя их на вкус, — они были свойственны ее сопротивляющейся добыче, тем горам теплого мяса, которые после ее укуса с грохотом падали на землю. А вот самой змее эти чувства знакомы не были.

И от этого души ее обретали невиданную силу, а намерения существовали, так сказать, в чистом виде, не замутненные никакими эмоциями. Торак никогда бы не поверил, что в таком хрупком теле скрывается такая невероятная мощь. Его собственные души сейчас под воздействием яда были очень слабы; и он, разумеется, не смог бы заставить змею свернуть с намеченного пути, отказаться от поставленной цели. Он мог лишь дрожать внутри того крошечного холодного кусочка разума, который находился в его блуждающей душе, пока змея стремительно пересекала озеро, смертоносная, как выпущенная из лука стрела.

Находясь в теле змеи, Торак ощущал прикосновение водорослей и холод подводных течений; чувствовал, как темная озерная вода протекает сквозь кольца змеиного тела; ее лишенными век глазами заметил быстрое мелькание блестящих рыб. Потом змея снова оказалась на жаркой суше, ощущая раздвоенным языком густой запах сосен. Песок под ее телом был крупный, грубый, и ее чешуйки шуршали, когда касались его. Подняв свою треугольную голову, она попробовала языком запах ворона, что упорно кружил над нею.

Крики этой птицы заглушал раскалившийся за день воздух, но потом они вдруг стали пронзительно громкими, и ворон с глухим стуком приземлился прямо рядом со змеей, и она тут же метнулась в какую-то дыру, готовясь нанести врагу смертельный удар.

Торак услышал, точнее, почувствовал, как ворон вприпрыжку подскочил к норке, где спряталась змея. Он тоже чуял змею, но достать ее не мог и от огорчения долбанул клювом корень того дерева, под которым притаилась змея, а потом полетел прочь. Тораку показалось, что вся земля содрогнулась, когда ворон с шумом взлетел, хлопая могучими крыльями.

Когда угроза миновала, змея выползла из норки, скользнула по заросшему мхом бревну на склоне холма и исчезла в зарослях папоротников, которые, как показалось Тораку, были выше иных деревьев. И наконец, змея — а вместе с нею и Торак — уловила запах спящего мужчины, а чуть дальше — сладкий запах женщины.

Души Торака рвались на свободу, он чувствовал, что должен помешать змее совершить то, ради чего она сюда явилась, но был бессилен, а проклятая тварь продолжала неумолимо ползти вперед. Вот она скользнула под какой-то большой лист, осторожно переползла через камень-валун, и Торак вместе с нею ощутил волны тепла, исходившие от спящего тела.

Кусай, кусай! Голос Повелительницы Змей то вплетался в его мысли, то исчезал.

И снова та крошечная часть его сознания, по-прежнему принадлежавшая ему самому, попыталась оказать сопротивление, попыталась отвратить ужасного убийцу от намеченной цели, но, увы, он ничего не мог поделать.

Кусай, кусай!

Змея обвила обнаженную ступню, скользнула по бледной лодыжке, затем по мягким штанам из лосиной шкуры, затем по грубоватой безрукавке, сплетенной из волокон осоки, к пучку вороновых перьев, слегка приподнимавшихся во сне в такт дыханию спящей девушки. Змеиная голова испуганно дернулась, сторонясь зигзага молнии на запястье, но выше этих меток раздвоенный язык ощутил незащищенную плоть…

«Нет! — беззвучно крикнул Торак внутри холодной змеиной души. — Нет! Это же Ренн!»

Змея широко разинула пасть… ее ядовитые клыки выползли из мешочков в верхней челюсти и наполнились ядом, готовясь излить его в тело жертвы…

Кусай, кусай!

И Торак очнулся.

Над ним кружили облака, и голова у него тоже кружилась, но вскоре он вновь стал слышать звуки весенней природы и увидел, что рядом с ним неподвижно сидит Повелительница Змей с совершенно белым, как кость, лицом. Гадюки исчезли.

— Ну что, дело сделано? — спросила она.

Он кивнул.

Сешру с облегчением вздохнула, встала, повернулась к нему спиной и стала смотреть куда-то вдаль, за озеро. Потом снова повернулась к Тораку, но он мог бы поклясться, что в данный момент она его не видит. Она смотрела как бы сквозь него, словно пытаясь разглядеть у него внутри только ту силу, которую он мог бы ей дать.

— До сих пор, — сказала она, — никто, даже я, не мог толком понять, каково могущество обладающих блуждающей душой. — Она опустилась возле Торака на колени, и ее длинные волосы скользнули по его обнаженной груди — так низко она склонила к нему свое лицо. — Подумать только, ЧТО я могла бы совершить с помощью такой силы! Я могла бы узнать любые, самые мрачные, самые сокровенные тайны! Я любого могла бы подчинить собственной воле!

Торак зажмурился. Но от этого головокружение только усилилось. Он попытался сесть и почувствовал, что руки и ноги уже начинают понемногу его слушаться, но он все еще слаб, как новорожденный птенец.

Сешру откинула у него со лба мокрые от пота волосы.

— Такова воля Великого Духа! Поэтому он и послал мне тебя с твоим великим даром! Я стану править миром — и в этом мне помогут обладатель блуждающей души и огненный опал! И все живые существа, все духи станут бояться меня, станут подчиняться мне!

Тошнота подступила к самому горлу Торака. Он неловко приподнялся на локте, и его вырвало.

Повелительница Змей поддержала его своей ледяной рукой, потом прижала к груди и сказала:

— Я знаю, что за великую силу всегда платят страданием. Теперь это понимаешь и ты. И ты понимаешь, что принадлежишь мне.

Торак, вконец измученный, бессильно привалился к ней.

— Скажи это сам, — прошептала она, и он вдруг почувствовал, какое горячее и зловонное у нее дыхание. — Скажи, что принадлежишь мне!

Он поднял на нее глаза: о да, она была прекрасна! Прекрасна была даже улыбка этих черных змеиных губ. И Торак, как зачарованный, повторил за ней:

— Я принадлежу тебе.

Глава тридцатая

Ренн была потрясена: ей приснился жуткий сон о гадюке.

— И что это значит? — спросил Бейл, когда они грузили пожитки в лодку.

— Я не уверена… Но сон был цветной, так что наверняка правдивый… По-моему…

— Что — по-твоему?

— По-моему, она все-таки заполучила его.

Бейл так и застыл с веслом в руке.

— Ты же говорила, что твое колдовство подействовало!

— Я говорила: мне кажется, будто оно подействовало. Никогда нельзя сказать наверняка.

Бейл немного подумал и заявил:

— Ну, значит, я куда больше верю в тебя. И в Торака.

Ренн не ответила. Она еще не сказала Бейлу о той, настоящей гадюке, которую успела мельком заметить, когда проснулась. А если бы вороны не спугнули ее?

Ох, и хитра же Сешру! Похоже, ей удалось отсечь Торака ото всех его друзей и даже от Волка, и теперь он полностью в ее распоряжении, ей удалось взять над ним власть, так же как и над Озером. Наверное, сейчас она попросту смеется над всеми их с Бейлом тщетными попытками бороться с ней…

Утро выдалось жарким. Но благодаря попутному ветру им удалось довольно быстро преодолеть изрядное расстояние. Их островок оказался куда дальше к западу, чем они предполагали, но лишь к середине дня вдали показался остров Тайного Народа.

Некоторое время им пришлось покачаться на мелководье, пока Ренн совершала подношение духам острова, прося разрешения пристать к их берегу. Затем они высадились на покрытый черной галькой бережок, охраняемый бдительными соснами, и оттащили свою лодку подальше от воды. Недавно прошел дождь, и над деревьями висела душная дымка испарений. От намытого волнами плотного слоя красноватых сосновых игл исходил запах гниения, и Ренн снова вспомнила ту змею.

— Никаких следов Торака, — сообщил Бейл, который, едва высадившись на берег, сразу бросился на поиски своего друга. — Но я нашел другие следы, сейчас покажу их тебе.

Когда Ренн увидела эти следы, сердце ее радостно забилось: Волк! Она подула в свой бесшумный свисток из раздвоенной птичьей косточки, но ответа не получила. И тревога ее вновь возникла.

Стоило им войти в Лес, как ветер улегся, и на них сразу обрушилась невыносимая духота. В ушах стоял звон — над головой висели целые тучи комаров, да и кузнечики в траве трещали так, что можно было оглохнуть. Но отчего-то птицы совсем не пели, разве что порой слышалась трель горихвостки.

Шагая по упругим зарослям брусники, Ренн и Бейл поднимались вверх по течению небольшого ручья, минуя огромные, в человеческий рост, гнезда древесных муравьев и сгорбленные махины валунов в плащах из лохматого мха. Оглянувшись через плечо, Ренн увидела блеск озерной воды, и тут же сосны опять сомкнулись, и Озеро исчезло. Очень сильно ощущалось присутствие Тайного Народа. Ренн заметила, что Бейл то и дело невольно касается своего племенного оберега из тюленьего ребра.

Они вышли на поляну. Здесь ручей оказался запружен ветками и стволами небольших деревьев. Коричневые лужицы и озерца стояли среди обглоданных пней. На берегу виднелись горы щепок. В воздухе остро пахло древесным соком.

— Бобры! — в один голос воскликнули друзья. Бейл усмехнулся, усмехнулась и Ренн, обоим стало немного легче. Если Тайный Народ допустил на свой остров бобров, так, может, и Торак…

И снова раздалась трель одинокой горихвостки. Ренн так и застыла.

— Торак? — негромко спросила она. — Это ты?

Бейл удивленно поднял брови, и она объяснила ему, что таким сигналом они с Тораком раньше частенько пользовались.

Снова пропела горихвостка. Лес напряженно затих. Сердце Ренн бешено билось.

— Может, дело в нашем оружии? — тихо спросил Бейл. — Может, он нас остерегается?

Ренн уставилась на него:

— Только не нас!

— Ренн, послушай, он ведь долго был изгнанником. Давай отложим оружие в сторону и зайдем поглубже в Лес. Если это действительно Торак, он ни за что на открытую поляну не выйдет.

Прислонив свои луки к пеньку, они углубились в Лес.

— Торак! — еле слышно выдохнула Ренн, обращаясь к настороженно прислушивающимся соснам.

— Мы пришли, чтобы помочь тебе, — шептал Бейл. Они прошли совсем немного и вдруг за большим валуном увидели свое оружие, аккуратно разложенное на кустиках брусники, только лук Ренн висел на ветке березы.

— Не мог допустить, чтобы твой лук намок… Трава слишком сырая, — сказал Торак.

Но времени на радостные приветствия не было.

Торак, мотнув головой, велел им следовать за ним и направился прямиком в чащу.

— Надо зайти поглубже, иначе она нас заметит.

— Так она здесь! — В один голос воскликнули Ренн и Бейл.

— Там, на северном утесе, — нехотя буркнул Торак. — Сидит там, словно в орлином гнезде, и наблюдает за всем. Но вряд ли она рискнет углубляться в Лес — из-за волков.

У Ренн по коже поползли мурашки:

— Так ты действительно ее видел?

— Мало того, она меня сюда и притащила. Она думала, что я стану помогать ей. А я… удрал.

— Как же тебе это удалось? — спросил Бейл.

Торак насупился:

— Ну… даже Повелительнице Змей иногда нужно спать.

— Хотя и недолго, — заметила Ренн.

Торак промолчал. Он казался очень напряженным, замкнутым и каким-то неулыбчивым и все время оборачивался и прислушивался: нет ли погони. И взгляд у него был больной. Ренн понимала, что это говорит о постоянном недосыпе и плохом питании. Но особенно больно ей стало, когда она заметила, что Торак больше не носит подаренный ею браслет из рябиновых ягод.

А еще она вовсе не была так уж уверена, что он рад их видеть. И понятия не имела, что он сейчас чувствует. Но старалась не думать о том, что он кажется ей… совсем чужим.

Да и выглядел Торак теперь совершенно иначе! Когда он уходил со стоянки племени Ворона, это был худенький, кожа да кости, мальчик, а теперь он стал почти таким же высоким, как Бейл, и жилы у него на руках стали выпуклыми, как толстые веревки. На груди у него — там, где раньше была метка Пожирателей Душ, — Ренн заметила страшный шрам, и на плечах тоже имелись какие-то очень странные отметины. Он по-прежнему носил на лбу кожаную повязку; лишь она напоминала Ренн и о метке изгнанника, и о том, сколько ему пришлось пережить одному. Без нее.

Отыскав упавшую сосну, они спрятались за ее стволом и решили наконец передохнуть. Бейл вытащил из сумки с припасами утку, провяленную над костром, и разделил ее поровну. Торак проглотил свою порцию моментально, с жадностью волка. Ему явно не очень-то хотелось говорить о двух последних месяцах своей жизни, он сообщил лишь, что Волк теперь присоединился к какой-то волчьей стае. Бейл, в свою очередь, рассказал Тораку, как они с Ренн попали к людям из племени Выдры, как потом разбили лодку, но — к великому облегчению Ренн — не стал ничего рассказывать о ее попытках воспользоваться колдовством. Торак на Ренн вообще почти не смотрел и разговаривал в основном со своим сородичем Бейлом.

И, когда наступила очередная затяжная пауза, Ренн, собравшись с мужеством, спросила:

— Значит, тебе все-таки удалось избавиться от метки Пожирателей Душ?

Торак кивнул.

— Да, вроде бы. Обряд я совершил, но не уверен, что это подействовало. И после этого я сильно заболел. Вроде как разум утратил.

— Болезнь души, — пробормотал Бейл.

— Ну, может, и так, — согласился Торак. — В общем, теперь мне уже лучше.

— Как же ты вылечился? — спросила Ренн.

— Не знаю. Просто вылечился, и все.

Зашелестели крылья, и Тораку на плечо уселся крупный ворон. Торак поморщился, заставил ворона снова взлететь и сказал ему:

— Я же просил тебя не делать этого!

Ренн и Бейл обменялись растерянными взглядами.

Второй ворон сел рядом на куст можжевельника. Торак дал каждой птице по кусочку мяса, и они, перелетев на ближайшее дерево, с подозрением поглядывали оттуда на пришельцев.

Ренн все это страшно удивляло. Вороны — птицы чрезвычайно осторожные, но с Тораком они вели себя совершенно по-свойски.

— Откуда они тут взялись? — спросил Бейл.

— Была сильная буря с градом, — сказал Торак. — А они из гнезда выпали. Они еще и летать толком тогда не умели. Вот мне и… пришлось о них позаботиться. Странно, но как раз после этого я и пошел на поправку.

Бейл перехватил взгляд Ренн и понимающе улыбнулся.

Зато самой Ренн улыбаться совсем не хотелось. И совершенно не хотелось становиться колдуньей! И потом… она немножко ревновала Торака к этим воронам.

— Того, что побольше, я назвал Рип, — сказал Торак. — А маленькая — это Рек. Следите за своим оружием — они вечно все крадут, а то, что утащить не могут, разрывают на кусочки. И постарайтесь не обращать на них особого внимания, когда Волк поблизости. Он ревнует.

Ренн встала и с достоинством поклонилась воронам:

— Рада встрече с вами! И спасибо вам!

Рек захлопала крыльями и прокаркала: «Рада встрече, рада встрече!». А Рип приподнял хвост и «выстрелил» в папоротники белесыми экскрементами.

Торак с удивлением посмотрел на Ренн, но она не стала ничего ему рассказывать. Пусть думает, что с этими воронами он встретился совершенно случайно.

Бейл собрался идти к озеру, чтобы спрятать лодку; оставшись одни, Торак и Ренн вдруг почувствовали себя совсем неловко.

Торак нахмурился:

— Ренн…

— Что?

— Тот лось… Ну, тот, что напал на тебя…

— Я знаю, — быстро сказала она.

— Знаешь? — Он еще сильнее нахмурился. — А я так беспокоился! Я ведь именно поэтому и вернулся на стоянку, чтобы посмотреть, все ли с тобой в порядке.

— Я знаю, Торак…

— Она заставила меня сделать это! — взорвался он. — Она заставляла меня делать ужасные вещи! Напасть на тебя, потом этот Ак… этот парень из племени Кабана…

— Аки? — Ренн фыркнула. — Ничего ему не сделалось!

Торак так и уставился на нее:

— Правда?

— Ну, руку сломал, но она, по-моему, давно уже зажила.

— Значит, он жив?

— Честно говоря, мне даже жаль, что ты его в реке не утопил! Бейл говорил, что, когда он уходил, этот Аки как раз пытался убедить свое племя устроить на тебя настоящую охоту.

Но Торак ее уже не слушал. Он прижал обе руки к вискам и выглядел сейчас совсем ребенком и отчего-то страшно уязвимым.

— Выходит, ты не так уж сильно переменился, как мне сперва показалось, — с улыбкой заметила Ренн.

Торак, точно очнувшись, удивленно захлопал глазами:

— Зато ты очень сильно переменилась!

— Я?

Он коснулся своей щеки, показывая, что заметил ее новую татуировку — знак начала полового созревания.

— Ты словно старше стала.

Ренн растерялась. И тут же снова рассердилась:

— Я просто ненавижу эту Саеунн! А мне с ней теперь жить приходится! А она во сне зубами скрипит! Когда я впервые это услышала, то решила, что кто-то нож точит. Но это же всю ночь продолжается!

Уголки его губ чуть изогнулись в призрачной улыбке:

— А еще она, по-моему, пахнет, да?

— Как туша мертвого зверя, которая уже дня три на солнце провалялась!

Он все-таки улыбнулся. И вдруг совершенно перестал казаться ей чужим.

Вскоре вернулся Бейл, вид у него был встревоженный.

— Надо было мне раньше лодку спрятать, она могла ее заметить, — озабоченно сказал он.

— Это не важно, — сказал Торак. — Она все равно вскоре узнала бы, что вы здесь. Она знает все!

Ренн похолодела.

— Но чего ей нужно-то? — спросил Бейл.

— Она хочет сокрушить дух озера и подчинить его себе, — сказал Торак. — Она хочет, чтобы я помог ей найти последний кусок огненного опала. Она хочет править всем миром!

— Как она может заставить тебя помогать ей? — спросила Ренн, чувствуя, что у нее перехватывает дыхание.

Торак ответил не сразу.

— Помнишь камешек, который я тебе оставил? Он у нее.

Ренн даже зажмурилась. Вот чего она так боялась!

— Но… я же все-таки сумел от нее удрать, — сказал Торак, хотя и как-то неуверенно. — И я сам сумел справиться с этой болезнью души. И когда она заставила меня вселиться в гадюку, я сумел воспротивиться ее воле.

«Нет, не сумел, — подумала Ренн. — Просто твои воронята вовремя меня разбудили».

А вслух сказала:

— Она заставит тебя снова сделать это, Торак. Или придумает что-нибудь еще. Она точно змея. Если встретит препятствие, то просто проползет стороной.

Торак встал.

— В таком случае нам надо найти огненный опал до того, как она это сделает. Пошли. С волками мы будем в большей безопасности.

Все происходило как-то чересчур быстро, у Торака просто не хватило времени, чтобы разобраться во всем, что с ним случилось.

Сперва эта его безумная попытка сбежать от Сешру, когда он, обдираясь, спускался по скалам, чавкая болотной жижей, пробирался сквозь заросли тростника, все круша на своем пути, забирался все глубже в лесную чащу. И при этом постоянно ждал, что ядовитые клыки гадюки вонзятся ему в лодыжку и перед ним вновь появятся эти страшные, всевидящие глаза.

И вдруг рядом оказались Ренн и Бейл.

Тораку надо было бы обрадоваться этой встрече до потери сознания, но душа его была слишком взбудоражена. И Ренн… Она теперь казалась совсем другой! Хотя ее родинка, похожая на прилипшее семечко березы, по-прежнему виднелась в уголке рта, но красная полоска поверх племенной татуировки сразу сделала ее как-то взрослее, да она и держалась иначе, чем та, прежняя девочка-сорванец. И это резко, даже болезненно напомнило Тораку, что жизнь лесных племен и без него шла своим чередом, что он остался где-то в прошлом, что о нем, возможно, уже и позабыли…

И потом он был потрясен, увидев ее с Бейлом. Когда они шли по Лесу, он сразу заметил, как легко им идти рядом, как здорово они приноровились друг к другу. А когда Бейл заботливо отвел ветку, чтобы Ренн не зацепилась своим луком, Торак ощутил жестокий укол ревности. Этот парень из племени Тюленя, похоже, занял его место!

Но Ренн ничего такого вроде бы не замечала. И сейчас была полностью поглощена всем произошедшим с Тораком. Она хотела знать все, что говорила ему Сешру, все, что она с ним сделала там, у священного источника. И слушала она Торака с той же полной сосредоточенностью, с какой всегда готовилась к охоте.

— Она найдет способ добраться до тебя! — заключила Ренн, когда Торак наконец умолк. — Вот бы узнать, что она сейчас делает!

И Бейл, внимательно следивший за Рипом, ловко взлетевшим на ветку сосны, вдруг сказал:

— Между прочим, Торак мог бы выяснить это, вселившись в ворона.

— Я тоже думал об этом, — вздохнул Торак. — Но я не могу. Когда мы были на Дальнем Севере, я дал ветру клятву, что никогда больше не стану пробовать летать.

— Как бы она посмеялась, если б узнала об этом! — с горечью заметила Ренн.

Свет уже меркнул, когда они добрались до озерца, заросшего водяными лилиями. Возле волчьего логова стояща тишина.

Торак два раза коротко пролаял: «Я здесь!»

Ответа не последовало.

Он бросился к норе и заглянул внутрь.

Ни волка-няньки, ни волчат.

— Они ушли, — сказал Торак, сам себе не веря. — Вся стая ушла.

Ренн, подбоченившись, озиралась в полной растерянности.

— А куда они могли увести своих волчат?

Торак немного подумал и сказал:

— Обычно, когда волчата подрастают, стая уводит их в такие места, где они могли бы учиться охотиться. — Он с явным облегчением перевел дыхание и воскликнул: — Ну конечно! Так оно, должно быть, и произошло!

— И далеко они могут их увести? — спросил Бейл. Голос его звучал как-то чересчур напряженно.

— Ну, день пути для волка; может, чуть дальше.

— Значит… они теперь, скорее всего, не на этом острове? — уточнила Ренн.

— Скорее всего, — согласился Торак. — Но, я думаю, Волк за мной вернется. Или мы с ним подадим друг другу сигнал…

— Торак, — прервал его Бейл, — неужели ты еще не понял, что это означает? Если волки покинули этот остров, значит…

— Да, — услышали они голос Повелительницы Змей, — вот именно!

Глава тридцать первая

Она сидела, скрестив ноги, на валуне прямо над ними и смотрела, насмешливо усмехаясь.

— Твои волки ушли, — сказала она Тораку. — Я их всех отослала прочь.

— Не слушай ее, — сказала Ренн.

— Почему же? Что плохого я могу вам сделать? — притворно удивилась Повелительница Змей, не сводя глаз с Торака. — Вас ведь трое, а я одна, и оружия у меня нет. — Голос ее лился плавно, как вода, которая, впрочем, способна обтесывать и уносить с собой даже крупные камни; и Торака ее голос тоже увлекал за собой, ему казалось, что Сешру обращается только к нему одному, что они тут только вдвоем, на этом жарком холме, окутанном безветренными сумерками. — Я совершенно безоружна, — почти прошептала она, — у меня даже ножа нет.

Торак чувствовал, как у него между лопатками течет струйка пота, и в поисках поддержки быстро глянул на своих друзей. Бейл стоял и тоже, как зачарованный, слушал голос Сешру, забыв о том, что у него в руке топор. Ренн, впрочем, вложила в лук стрелу, но пока не целилась.

— Нет даже ножа… — повторила Повелительница Змей, не сводя с Торака своих невероятных глаз. На груди у нее в такт легкому дыханию приподнималась и опускалась сумочка с целебными снадобьями. В сумеречном свете черные глаза ее казались совершенно бездонными и немигающими, как у змеи. — А ты мне солгал, — упрекнула она Торака. — Обманул меня, убежал… Я думала, ты храбрее!

Торак покачнулся, но все же заставил себя раскрыть рот:

— Ты не можешь заставить меня пойти с тобой!

— Э нет, могу. — Она коснулась мешочка со снадобьями, и в ушах у Торака зазвучал ее голос, хотя вслух она не произносила ни слова: «Ты же знаешь, что могу. У меня твой камень, его крепко держит в своих объятьях моя зеленая змейка. И тебе придется меня слушаться!»

— Не слушай ее! — выкрикнула Ренн, догадавшись, что с ним происходит.

— Значит, ты и есть Ренн, — сказала Сешру. Чуть отклонившись назад и опершись о скалу руками, она почти любовно рассматривала Ренн. — Ах ты, маленькая лисичка! Это ведь ты помогала Тораку противостоять мне? Думаю, у тебя определенно имеются кое-какие способности к колдовству. — Она помолчала. — Ну, это естественно! И мы обе знаем почему!

Ренн дрожащими руками подняла лук и прицелилась.

Но Торак не дал ей выстрелить.

— Нет, Ренн!

— Ты что? Она ведь безоружна! — крикнул и Бейл.

Сешру рассмеялась, закинув голову и показывая свое белое горло:

— Да она и не выстрелит! Не сможет. Или, может, все-таки выстрелишь, а, Ренн?

И Ренн, дрожа с ног до головы, опустила свой лук.

— Я так и знала! Знала, что она не станет в меня стрелять, — с удовлетворением заявила Сешру и быстро посмотрела на Бейла. — Убить безоружную женщину… Действительно, кто на такое способен? Вот ты, например, смог бы?

Похоже, и Бейл угодил в паутину ее колдовских чар: топор выскользнул у него из рук.

— Вот и я так решила, — сказала Сешру. — Поступить так мог бы только человек слабый, а ты далеко не слаб. Ты настоящий охотник из племени Тюленя. Ты очень силен…

Бейл вздрогнул и судорожно вздохнул, словно ему не хватало воздуха. Руки его бессильно висели вдоль тела.

Повелительница Змей отвела от него глаза, и теперь уже Торак снова почувствовал на себе силу ее взгляда. Ее глаза ослепляли. Это было все равно что смотреть на солнце.

— Не смотри на нее, — быстро сказала ему Ренн. — Не слушай ее!

Торак так стиснул рукоять своего ножа, что у него побелели костяшки пальцев. Это был отцовский нож. У отца хватило сил противостоять Пожирателям Душ. Значит, и у него, Торака, должно хватить…

— Я… ни за что… не пойду с тобой! — наконец вымолвил он. — И не стану помогать тебе! Ищи сама свой огненный опал!

— Ой станешь! — усмехнулась Сешру. — И пойдешь, и станешь помогать. Особенно когда узнаешь правду!

— Не стану.

— Видишь ли, — продолжала она, словно не слыша его, — я ведь легко могу заставить тебя расстаться с твоими друзьями; запросто могу отсечь тебя от твоего безопасного маленького стада; мне это ничего не стоит — достаточно щелкнуть пальцами.

— Нет, — прошептал Торак.

— Она лжет, — сказала Ренн каким-то странным, умоляющим тоном. — Она только этим и занимается, Торак: вечно лжет! Она приписывает себе то, чего никогда не делала, и отрицает те преступления, которые действительно совершила. Нельзя верить ничему, что она говорит! Ни одному ее слову!

— Неправда, Ренн, кое-каким моим словам верить, безусловно, можно, — возразила Сешру, и в ее сладком голосе Торак отчетливо почувствовал привкус смертельного яда. — Мы с тобой обе отлично это знаем, верно? Хотя, должна сказать, меня весьма удивляет то, что ты ему до сих пор ничего о себе не рассказала. Если он твой друг, если он дорог тебе так же, как ты дорога ему, — а ты ведь ему действительно очень дорога!.. Как же ты могла ничего не сказать ему, Ренн? Ах, какая ошибка! Впрочем, ты ведь и сама понимаешь, что совершила ошибку, верно ведь?

Торак заметил, что Ренн смертельно побледнела, и с тревогой спросил:

— Что с тобой, Ренн? Тебе плохо?

Ренн подняла на него глаза, они были словно две темные ямы, белое лицо ее казалось совершенно непроницаемым, как маска.

— Я все собиралась сказать тебе… — сказала она каким-то задушенным голосом. — Но… никак не могла… все искала подходящий момент…

Тораку вдруг стало холодно.

— Так скажи теперь. На что она намекает?

— Неужели ты не догадался? — спросила Сешру, наклоняясь вперед и наблюдая за ними с настороженностью змеи, готовой ужалить свою жертву.

— О чем я должен был догадаться?! — в отчаянии воскликнул Торак. — О чем, Ренн?

Сешру улыбнулась, не сводя с него своих пристальных глаз стервятника.

— Скажи ему, Ренн. Скажи!

Ренн открыла рот, но так и не смогла произнести ни звука.

— ЧТО? Я не слышу! — крикнул Торак.

И тогда Повелительница Змей, облизнув свои черные губы раздвоенным язычком, прошипела:

— Она моя дочь!

Глава тридцать вторая

Ренн очень надеялась, что Торак хоть что-нибудь скажет ей! Но он просто стоял и молча смотрел на нее. И это было хуже всего.

— Я, правда, хотела тебе рассказать… — пробормотала она. — Да все как-то подходящего момента не было…

У Торака был такой вид, словно его изо всех сил ударили ногой в грудь. Он смотрел на нее — и будто видел впервые.

— А сразу я никак не могла тебе в этом признаться, — снова заговорила Ренн. — Ты бы ни за что со мной дружить не стал.

— Два года, — очень тихо сказал Торак. — Целых два года ты от меня скрывала такое!

Ренн похолодела: казалось, изнутри ее сковали вечные льды, этот холод даже дрожи не вызывал, это был смертельный холод.

— Мне казалось, что ты вроде бы и сам догадался. Когда ты вселился в того лося, а потом в гадюку, я решила, что ты на меня сердишься.

— Нет. Я ни о чем не догадывался. Ты слишком хорошо свою тайну скрывала.

Она вздрогнула и, слегка запинаясь, возразила:

— Но ты… ты и сам кое-что от меня скрывал. Ты же скрыл от меня, что Пожиратели Душ нанесли тебе татуировку. Да, я тогда обиделась, но я ведь тебя простила. Я постаралась понять, почему ты так поступил.

— Но я скрывал это всего два месяца, а не два года. — Торак сделал несколько шагов, словно собираясь уйти, потом обернулся и посмотрел Ренн прямо в глаза. Лицо его было белым словно мел. Губы приобрели сероватый оттенок. — Еще в самый первый раз, когда мы с тобой познакомились, — очень медленно проговорил он, — я почувствовал, что… в тебе что-то не так, что я не могу доверять тебе… — Он помолчал и прибавил: — Оказывается, я был прав. Несмотря ни на что.

— Как ты можешь так говорить?! — возмутилась Ренн. — Конечно же, ты всегда мог мне доверять!

Но Торак с сомнением покачал головой:

— Целых два года, Ренн! Я был тебе другом, а ты лгала мне, лгала каждый день!

— Ты по-прежнему мой друг! — крикнула Ренн. — И я по-прежнему Ренн! Я все та же, Торак!

Бейл решительно встал между ними.

— Торак, послушай. У нее никогда и в мыслях не было тебе вредить!

— Тебе-то откуда знать? — вдруг разозлился Торак. — Не суй нос не в свое дело! К тебе это не имеет никакого отношения!

— Торак, прошу тебя, — умоляюще сказала Ренн. — Я понимаю, что была не права. Я действительно должна была рассказать тебе…

— Отойди от меня! — Лицо Торака исказилось. — Я не желаю больше тебя видеть. Никогда! И просто… убирайся прочь!

Она повернулась и бросилась в Лес.

— Ренн, вернись! — крикнул Бейл. — Нет… Торак… ты тоже не уходи! Ренн! Нам нужно держаться вместе! Она ведь именно этого и добивается!

А Ренн, не разбирая пути, пробивалась сквозь заросли, не глядя, куда ставит ногу. Оглянувшись на бегу, она заметила, что на валуне Сешру больше не видно. Она свое дело сделала: разлучила их, в точности, как и говорила, — с легкостью, достаточно было пальцами щелкнуть.

Тораку хотелось одного: чтобы его оставили в покое. Он прекрасно слышал, как ломится сквозь заросли Бейл, но разве мог этот парень из племени Тюленя отыскать его, Торака, в темном Лесу? В общем, Бейл вскоре отстал.

На берегу озера Тораку все же пришлось остановиться. Тростники замерли как вкопанные и были похожи на целый лес копий. Впрочем, на тростники Торак почти не обращал внимания. Его бил озноб, хотя ночь была душной, безветренной, и пот тек с него ручьями.

Душу его терзали воспоминания. То, что Ренн с раннего детства проявляла способности к магии, но упорно не желала их развивать. И не желала объяснять, почему все-таки она не хочет становиться колдуньей.

А ведь они с Сешру так похожи! Как же он этого раньше не заметил? Одинаково бледная кожа, высокие скулы, правильные черты лица.

Но сильнее и больнее всего его ударило то, что она скрыла эту тайну от него. Что она оказалась способна на… предательство! Одно это сразу превращало ее из Ренн в кого-то совсем другого, и этого человека он, Торак, совсем не знал — и вот это-то было хуже всего: это означало, что он потерял Ренн, своего единственного друга, и снова был столь же одинок, как тогда в Лесу, после гибели отца.

«Нет, — подумал Торак, — я не одинок! Я никогда не буду одинок, пока у меня есть Волк!»

Волк никогда ему не лгал. Волк даже и делать-то этого не умел.

И Торак, запрокинув голову и зажмурившись, горестно провыл: «Приди ко мне, брат-волк! Ты мне нужен!» Он выл в полный голос, и ему было наплевать на эту Повелительницу Змей. Всю свою боль, все свое одиночество он вкладывал в этот вой.

Сперва ему, похоже, никто не ответил. Затем донесся еле слышимый ответный вой.

Во всяком случае, Тораку хотелось думать, что это Волк ему отвечает. Правда, расстояние было столь велико, что Торак не мог с определенностью сказать, чей это голос. Может, вовсе и не Волка. Может, это кто-то из местных волков ему отвечает. Может, этот вой вообще к нему, Тораку, никакого отношения не имеет…

Остро чувствуя свое одиночество, свою заброшенность, Торак бесцельно брел по берегу Озера и лишь спустя довольно продолжительное время обнаружил, что оказался на самой южной оконечности острова. Он понятия не имел, как попал туда. Лишь чувствовал, что смертельно устал.

Далеко на юге виднелись огни: там была стоянка племени Выдры; несколько ближе, на западе тоже мелькали огни костров. «Странно, — рассеянно подумал Торак, — что бы это значило?» Может, на него уже объявлена всеобщая охота? Однако ему не хотелось ни думать об этом, ни тревожиться о своей дальнейшей судьбе.

Он заметил, что по глади озерной воды к нему скользит какая-то тень.

Но у него не было ни сил, ни желания даже прятаться. Держа в руке топор, он поднялся на ноги и стал ждать.

Кто бы это ни был, двигался он на редкость умело — ловко и совершенно бесшумно, как щука.

— Торак! Садись! — донесся из темноты знакомый голос. Это был Бейл.

Но Торак не двинулся с места.

— Торак! Да садись же! Эта Сешру может сейчас где угодно оказаться! И, судя по тому, сколько на берегу горит костров, за тобой охотится добрая половина всех лесных племен!

Поскольку Торак по-прежнему стоял как вкопанный, Бейл с тяжким вздохом сказал:

— Ладно тебе. Я понимаю, это тяжело, но надо спешить! Надо поскорее плыть к северному берегу — туда они сунуться не посмеют. А после мы разыщем Ренн и…

— Нет! — отрезал Торак. — Ты поступай как хочешь. А я собираюсь искать Волка.

— Волк сам тебя найдет! А вот Ренн осталась совершенно одна в этих гиблых местах, и эта жен… эта колдунья… может оказаться где угодно!

— Мне все равно.

— Да ничего тебе не все равно! Если с Ренн что-нибудь случится, ты себе этого никогда не простишь! Как и я. Давай, залезай быстрей в лодку!

Яркий Белый Глаз давно уже сиял в вышине, а Волк все бежал и бежал по вершине холмистой гряды.

Пока был Свет, он говорил себе, что все хорошо; и как только он узнает, что все волчата в безопасности, то сразу вернется назад и отыщет Большого Бесхвостого. Затем где-то очень далеко, возле старого логова, раздался отчаянный вой Большого Брата.

Другие волки тоже услышали его зов, но, к большому разочарованию Волка, едва шевельнули ушами. Волчата, совершенно измученные долгой пробежкой по Лесу, лежали мохнатой кучкой возле нового логова, а взрослые волки, тоже весьма уставшие, вытянулись рядом и спали, посвистывая во сне носами. Большой Бесхвостый был им другом, но к их стае он не принадлежал. А Волк принадлежал.

Это не давало Волку покоя. Ему очень хотелось, чтобы все были вместе, как на том острове.

Темная Шерсть тоже спала неподалеку от волчат. Он подбежал к ней, обнюхал и лизнул в морду. Молодая волчица подняла голову, сонно на него посмотрела, постучала хвостом по земле и снова рухнула на бок. И Волк увидел, как снова начали подергиваться ее лапы: она крепко спала и видела сны.

Лишь вожак почувствовал, как сильно тревожится Волк, и проснулся.

Волк подошел к нему, прижимая уши и виляя хвостом, — извинялся за то, что вынужден уйти. Вожак не возражал, и Волк ринулся вниз по склону холма.

На ходу ему сразу стало лучше. «Ничего, — размышлял он про себя, — я быстренько сбегаю к старому логову и найду Большого Бесхвостого. А потом отведу его к остальным волкам, и все снова будет хорошо».

На какое-то время этим мыслям удалось его убаюкать, этому способствовал также шепот серых цветов, касавшихся его шерсти, и сладкое дыхание спящих деревьев. Впрочем, некая часть души Волка постоянно пребывала в состоянии бодрствования и очень четко реагировала на все необычное. Благодаря этому Волк заметил, что Тьма пахнет сильнее, чем обычно, и звуки ночного Леса слышатся более отчетливо. Шерсть у него на спине стояла дыбом от напряжения, лапы странным образом покалывало. Похоже, собиралась гроза. Громовник там, наверху, не знал покоя.

Добравшись наконец до более ровного участка пути, Волк несколько замедлил бег. Теперь он почуял собак.

Некоторых он знал, но большинство ему знакомы не были. Стараясь держаться по ветру, он прокрался мимо большого логова бесхвостых и увидел, что их жилища так и столпились у Большой Воды, точно стадо зубров. До чего же много тут было бесхвостых! Некоторые пахли кабаном, другие — вороном или даже волком, но у Волка не было времени останавливаться и выяснять, что к чему.

Миновав стойбище бесхвостых, Волк прибавил ходу, петляя среди тростников и следуя старинными тропами, которые были известны только волкам и Тайному Народу. Иногда ему удавалось увидеть представителей этого народа: это были странные молчаливые существа. Они качались из стороны в сторону, пытаясь помешать ему пройти, но он не обращал на них внимания, и они расступались.

Наконец Волк добрался до старого Логова и сразу понял, насколько все плохо, плохо, плохо! Здесь пахло той противной бесхвостой со змеиным языком!

Волк определил по запаху, что и Большой Брат тоже побывал здесь, а также, к своему удивлению, уловил запах Большой Сестры из стаи, пахнувшей вороном. И запах того молодого бесхвостого со светлой шерстью на голове Волк тоже обнаружил. Этот бесхвостый был другом его Большого Брата, но Волк понял, что здесь они поссорились! В воздухе еще чувствовался запах ярости и боли, пронзительной печали и острого наслаждения, которое испытала та, со змеиным языком.

Порыв утреннего ветра разбудил березы, вдали Волк услышал пение своей стаи. Они пели, потому что обрели новое безопасное убежище для своих волчат.

Волк поднял морду, чтобы ответить им и сказать, что возвращается, — и умолк на первых же звуках.

Он вдруг необычайно ясно понял, что у волка не может быть две стаи, — и понимание этого причинило ему более сильную боль, чем если бы кто-то вцепился своими крепкими зубами ему в бок. Да, теперь ему было ясно, что Большой Бесхвостый никогда не смог бы бегать вместе с волчьей стаей — просто потому, что не был для этого приспособлен от рождения. Он был приспособлен для того, чтобы сражаться с плохими бесхвостыми, как и сам Волк был приспособлен для сражений со злыми духами.

И боль снова вонзила свои острые зубы в сердце Волка. Значит, не суждено ему бегать вместе со стаей и учить волчат игре в «поймай лемминга». Большой Бесхвостый спас его, когда он был совсем маленьким, Большой Бесхвостый смело бросил вызов Великому Холоду, чтобы вытащить его из ловушки, в которую он угодил из-за тех мерзких бесхвостых. Большой Бесхвостый был его братом. Они были из одной стаи. А двух стай у волков не бывает.

Кто-то клюнул Волка прямо в хвост. Ворон!

«Проснись!» — каркали вороны Большого Брата, перебивая друг друга.

Волк лениво щелкнул зубами, отгоняя их прочь.

Вороны отлетели, посидели немного на скале, потом снова слетели на землю и стали к нему приближаться. Было ясно, что они вовсе не собираются оставлять его в покое.

И Волк понял, что они правы.

Загнав поглубже свою великую печаль, Волк сделал круг, распутывая следы и запахи, и вскоре обнаружил запах Большого Бесхвостого. По этому следу он и пошел прямо в чащу Леса.

И вскоре добрался до Большой Воды. Там пахло шкурами «рыбных собак», как Волк называл про себя тюленей, сосновой смолой и молодым бесхвостым со светлой шерстью на голове. Волк уселся на берегу и тонко засвистел носом. Он понял, что Большой Брат уплыл вместе с тем бесхвостым в его плавучей шкуре. Эти плавучие шкуры были совершенно мертвые, хоть и пахли «рыбной собакой» — Волк прекрасно это знал, потому что однажды попробовал пожевать такую шкуру, — но почему-то плавали они быстрее окуня и лосося! И Волк понимал, что даже если бросится в воду и поплывет, все равно Большого Брата ему не нагнать. Нечего и стараться. Итак, Большой Бесхвостый снова исчез!

И Волк забегал по берегу, распутывая прочие следы и запахи. Вскоре ему повезло: он отыскал запах Большой Сестры. Да! Теперь-то он знал, что ему делать!

Как только он отыщет Большую Сестру, найдется и Большой Брат! Им ведь долго друг без друга не прожить.

Глава тридцать третья

Ренн было все равно, куда бежать. Темные сосны равнодушно смотрели на нее, а вот ветки можжевельника цеплялись ей за одежду, словно говоря, что не надо бежать так быстро. Но она все бежала и бежала.

Голос Торака эхом звучал у нее в ушах. Отойди от меня… Я не желаю больше тебя видеть! И этот взгляд… Точно у загнанного волка, зализывающего рану. Это все она с ним сотворила. Это ее вина. Услышав грохот водопада, Ренн огляделась и поняла, что перед ней узкая полоска тростников, за которой темной стеной возвышаются скалы.

Она невольно стиснула кулаки. Где-то там, наверху, та женщина, которая сломала жизнь ее отцу и навсегда покрыла тенью позора ее, свою маленькую дочь, да еще и наделила ее совершенно ненужными колдовскими способностями. А теперь еще и лишила ее единственного друга, какой был у нее в жизни.

Перепрыгивая с кочки на кочку, Ренн приблизилась к подножию утеса и остановилась там, задрав голову и глядя вверх. Можно было бы, конечно, взобраться туда и бросить вызов Повелительнице Змей, встретиться с ней лицом к лицу, но, возможно, ей только это и нужно. Она вполне способна устроить Ренн ловушку и поймать ее — все равно, живой или мертвой.

И Ренн заплакала. А потом повернулась и побежала прочь.

Отыскав тропу, ведущую в северном направлении, она пошла по ней, но, пройдя совсем немного, остановилась, почувствовав, что на нее кто-то смотрит. Она резко обернулась. Подождала немного и шепотом спросила:

— Это ты, Бейл? Это ты, Торак?

Нет. Никого. И никто за ней не придет. Она вернулась к тому же, что с ней было до Торака. К одиночеству. К полному отсутствию друзей.

Наконец она добралась до маленького заливчика; в темно-синей ночной воде отражались звезды. На берегу валялись груды плавника, выбеленного до серебристого блеска Озером, ветрами и дождями. Чуть поодаль высились три знакомых столбика-стража с уродливыми головами из зеленой глины и белыми глазами-раковинами, устремленными куда-то в озерную даль. Над магическими стражами слышалось негромкое, но отчетливое гудение, и Ренн поняла, что от них исходит мощная колдовская сила. Покрепче сжав в руке перья ворона, покровителя своего племени, она осторожно прокралась мимо этих столбиков, стараясь, чтобы они ее не заметили.

На восточном берегу залива, который был защищен от опасных столбиков соснами, она обнаружила маленькую лодку из оленьих шкур. Возможно, лодка принадлежала Повелительнице Змей, но Ренн было на это наплевать.

Она быстро отвязала трос и прыгнула в лодку. Лодка покачнулась и чуть не зачерпнула воды, но Ренн схватила весло и с силой начала грести, отплывая все дальше от берега. Она понятия не имела, куда плывет, ей просто нужно было хоть куда-нибудь плыть.

И вдруг что-то заставило ее оглянуться.

Повелительница Змей стояла у кромки воды и смотрела прямо на нее.

Ренн оцепенела от ужаса. У нее было такое ощущение, словно она угодила в некую невидимую сеть. Развернув лодку, она перестала грести, и они стали молча смотреть друг на друга, разделенные полосой, поблескивавшей в лунных лучах воды.

— Что тебе от меня нужно? — спросила Ренн дрогнувшим голосом, проклиная себя за то, что не сумела сдержать себя в руках.

— Ничего из того, что ты можешь мне дать, — ответила Сешру, лицо ее в лунном свете казалось мертвенно-бледным, даже каким-то синеватым.

— Тогда зачем ты здесь? — спросила Ренн. — Разве тебе мало того, что ты со мной сделала?

Черные губы чуть раздвинулись в усмешке:

— Ты разочаровываешь меня, дочка. Я надеялась, что в тебе меньше страсти. И больше самообладания.

— Я причинила ему такую боль! Я причинила боль своему лучшему другу!

Сешру сокрушенно покачала головой:

— Какая жалость! Ты унаследовала сердце твоего отца! Хотя… — Губы ее чуть дрогнули, когда она взглядом указала на украденную Ренн лодку. — Смелость у тебя, пожалуй, материнская.

— Ничего твоего у меня нет! — выкрикнула Ренн.

— Нет, есть. И мы обе прекрасно знаем, что это именно так. От меня ты унаследовала способности к колдовству. Ты, кстати сказать, отлично действовала, помогая этому мальчишке с блуждающей душой удирать от меня. Возможно, мне даже стоило бы тобой гордиться.

От ненависти у Ренн даже дыхание перехватило. Но сказать она ничего не успела.

— Учти, дочка, он принадлежит мне, — предупредила ее Сешру. — Он — мое вознаграждение за долгие зимы ожидания.

— Он не принадлежит никому, кроме себя самого!

— Не спорь со мной. Для тебя было бы смертельной ошибкой сражаться со мной. Силы у нас слишком неравные.

— Возможно. Но ведь и ты не являешься неуязвимой. У Саеунн тоже силы было меньше, чем у тебя, и все же ей однажды удалось одержать над тобой победу. — Слова Ренн попали точно в цель, и она заметила, как Сешру сжала свои белые кулаки.

— Только не в колдовстве, — несколько неуверенно сказала она. — Твоя Саеунн всего-навсего воровка. Она украла у меня дочь.

— Она спасла меня! — сердито возразила Ренн. — Ведь ты меня, свою новорожденную дочь, собиралась принести в жертву!

— Это она тебе так сказала? — взвилась Сешру. Сейчас она была особенно похожа на змею, готовую ужалить. — В таком случае зачем же мне было носить тебя девять долгих месяцев? Неужели всего лишь для того, чтобы убить? Для этого сгодился бы и любой другой младенец. Нет, я предназначала тебя для более значительных дел. — И снова ее черные губы искривились в усмешке. — Тебе предстояло стать моим лучшим творением, моим лучшим токоротом![1 - О токоротах рассказывается в предыдущей книге «Сердце волка». Токорот — это ребенок, которого растили в одиночестве и в полной темноте, а затем с помощью черной магии вселяли в его тело злого духа, превращая тем самым в послушное и смертоносное оружие для того, кто его создал.]

Ренн показалось, что она оглохла; во всяком случае, она больше не слышала ни кваканья лягушек, ни плеска озерной воды.

— И я легко могла бы это сделать, — продолжала Повелительница Змей. — С помощью огненного опала можно было призвать даже самого могущественного злого духа — одного из самых главных! — а я бы поймала его в ловушку и поместила в тело своей новорожденной дочери! Ведь ты была моей вещью, моим творением! И, обладая таким могуществом и такой помощницей, я достигла бы многого!

Она на мгновение умолкла, устремив свой взор куда-то вдаль, мимо Ренн, словно там она увидела сияние своей будущей немыслимой власти и славы. Затем она снова посмотрела на дочь, и теперь во взгляде ее сквозило откровенное презрение.

— А вместо этого старая карга вздумала «спасти» тебя! И вот ты сидишь передо мной в украденной у меня же лодке, такая слабая, бессильная, и думаешь, хватит ли у тебя смелости убить меня.

— Я могла бы… — сквозь зубы пробормотала Ренн, — могла бы прямо сейчас пристрелить тебя.

Сешру рассмеялась:

— Никогда не угрожай, если не можешь воплотить свою угрозу в жизнь, дочка! Против меня ты пойти никогда не сможешь. Тебе со мной не справиться. Ни победить меня, ни убить тебе не под силу! Запомни это. — И, протянув руку в сторону лодки, Сешру резко повернула ее ладонью вниз. Ренн так и отлетела назад, словно ее ударили в грудь, и чуть не упала за борт.

Когда же она, придя в себя, снова посмотрела на берег, Сешру уже исчезла.

Вонючий запах той бесхвостой самки со змеиным языком язвил Волку нос все то время, что он рысью мчался по самому краю Большой Воды. Но добраться до этой бесхвостой он сейчас никак не мог — на вершине скалы она была для него недосягаема, — так что он все бежал и бежал по следу Большой Сестры.

Вскоре Волк миновал залив, где Тайный Народ, собираясь вместе, вытаскивает из Воды разные предметы. Потом одним махом проскочил полоску настороженных сосен и вылетел по другую сторону этого небольшого леска, на бегу уловив далекий запах Великого Белого Холода. В этом запахе чувствовалось беспокойство. Да еще в вышине постоянно ворочался Громовник.

Проделав великое множество прыжков, Волк все-таки отыскал Большую Сестру! Она сидела, скорчившись, как больная, у Большой Воды рядом с плавучей шкурой, от которой прямо-таки разило той, со змеиным языком. «Неужели она этого не чувствует?» — удивился Волк. Нет, ей, похоже, было все равно. И выглядела она совсем уж несчастной: голову уронила на передние лапы и вся тряслась и подвывала, как это делают бесхвостые, когда им очень, очень грустно.

Волк осторожно приблизился к ней. Потом сел рядом и лизнул коленку.

Она подняла голову, удивленно захлопала глазами, что-то совсем уж жалкое пролепетала на языке бесхвостых и обхватила Волка за шею своими передними лапами, вся зарывшись в густую шерсть у него на загривке. Волку это не особенно понравилось, но он позволил ей так вести себя, потому что чувствовал, что внутри у Большой Сестры вот-вот что-то сломается.

Наконец ее подвывания сменились судорожными вздохами, и, к великому облегчению Волка, она его отпустила. А потом, прижавшись друг к другу, они долго сидели и смотрели на Большую Воду. И когда Волк снова лизнул ей пальцы ног, выражая свое нетерпение, она ласково его оттолкнула, и он понял, что ей уже гораздо лучше.

Подняв морду, Волк понюхал воздух, но не уловил в нем ни малейших следов Большого Брата. Странно! Ведь Большая Сестра была здесь! Но отчего-то его план поисков никаких результатов пока не дал.

Ренн не плакала так горько с тех пор, как умер ее отец. И теперь душа ее была какой-то пустой и хрупкой, точно яичная скорлупка, из которой высосали содержимое.

Волк здорово ей помог. Он, правда, исчез столь же внезапно, как и появился, зато теперь Ренн чувствовала его сильный сладковатый запах на своей одежде и коже, и это очень успокаивающе на нее действовало. Теперь уже нельзя было сказать, что у нее совсем нет друзей: ведь у нее был Волк! Ренн зашла в Озеро, хорошенько умылась и стала думать, как быть дальше.

Пусть Торак больше не хочет с нею дружить, но, может, ей все-таки удастся найти какой-то способ помочь ему?

— Думай, Ренн, думай, — вслух сказала она себе. — Итак, что прежде всего нужно Повелительнице Змей?

Ей нужен Торак, с помощью которого она надеется завладеть огненным опалом. Между прочим, Сешру считала, что этот опал уже почти у нее в руках, но тут появились те воронята.

Вспомнив об этом, Ренн моментально приободрилась. В конце концов, ее колдовство действительно подействовало! Это ведь она тогда послала Тораку воронят, которые спасли его душу!

Думая, Ренн мерила шагами галечный пляж, Ночь была совершенно безветренной, душной, даже какой-то липкой, а кольцо вокруг луны говорило о том, что Великий Дух пребывает в смятении. Значит, скоро опять разразится гроза. Пока, впрочем, озеро было спокойным, по воде скользила парочка гагар. Потом гагары взлетели, и Ренн задумчиво проводила их глазами.

И вдруг гагары развернулись и устремились прямо к ней.

Она, ошеломленная, успела присесть, и гагары пронеслись у нее над головой так низко, что был слышен шелест их крыльев. Ренн даже успела мельком увидеть их блестящие алые глаза.

Затем гагары с оглушительными криками взмыли ввысь и исчезли в тростниках. А Ренн так и осталась стоять на прежнем месте.

«Ну вот, — думала она, — и еще один знак». Сомнений не было. Оленята-близнецы. Двуглавая рыба. Колдуны-близнецы из племени Выдры. Две гагары. Все парное! Что же все-таки пытаются сказать ей духи? Ах, если бы она умела понимать язык их знаков!

Решение пришло само собой, и Ренн медленно поднялась на ноги.

Чтобы понять, что говорят ей духи, она должна будет полностью открыть свою душу. Чего бы это ей ни стоило. И чем бы ни кончилось.

Луна проплыла по небу и исчезла, а Ренн все сидела, все терла белый камень-голыш о черный, как учила ее Саеунн. Всю ночь она сидела вот так, качаясь взад-вперед, и терла камешки один о другой, постепенно вводя себя в транс.

От можжевелового дыма кружилась голова, сок ольхи жег глаза, и ей хотелось поскорее закрыть их. Но это была лишь часть необходимых приготовлений. Ренн должна была полностью удалиться из внешнего мира и воспринимать все только своим внутренним зрением. Она должна была опустошить свой разум и открыть душу, чтобы получить желанный ответ.

Мышцы у нее ныли от усталости и однообразных движений. Цоканье камня о камень заполнило все вокруг, и Ренн казалось, что она погружается куда-то во тьму.

— Духи Озера и Горы, — выдохнула она, — духи Леса и Льдов, прошу вас, станьте моими провожатыми в темной стране! Вы послали мне знаки, и я благодарю вас за это. Так помогите же мне теперь понять их значение!

И вдруг Ренн почувствовала, что ее действиям препятствует чья-то чужая воля, куда более сильная, чем у нее. Охваченная страхом, она открыла глаза.

Сешру!

Скрипнув зубами, Ренн невозмутимо продолжала скрести камнем о камень, словно прячась в хрупкую скорлупу этих звуков.

«Я вижу тебя… — прозвучал у нее в ушах голос Сешру. Значит, той удалось-таки проникнуть в ее мысли! — Я знаю пределы твоих возможностей…»

Камешки в руках у Ренн вдруг стали тяжелыми, точно огромные валуны, она с трудом могла приподнять их, но все же заставила себя продолжать магическое действо, отгораживаясь им от ядовитых слов Повелительницы Змей.

«… Это я — тот тростник и та буря, этот гром и тот ветер… Никогда ты не станешь свободна…»

Ренн чувствовала, что мышцы жжет, как огнем, и страшно кружилась голова. Воля Сешру подчиняла ее себе, Сешру была несокрушима, она была сильнее той бури, что валит даже самый мощный дуб…

Звук трущихся друг о друга камней стал громче. И вдруг превратился в некое гудение, похожее на гудение пчелиного роя, и Ренн словно плыла навстречу этому гудению куда-то вниз, в глубины Озера, и когда она погрузилась достаточно глубоко, то услышала, как где-то далеко, в верхнем мире, раздался вопль ярости и бессильно затих.

А она брела по дну озера и ощущала его боль и его невообразимую древность и печаль, и эта боль словно струилась сквозь нее.

Потом она увидела, что как бы склоняется над целебным источником, а руки Повелительницы Змей запечатывают его священной зеленой глиной…

Потом она вдруг оказалась у самой границы ледяной реки; качаясь на волнах, она вытягивала шею и видела перед собой ледяную стену, нестерпимо блестевшую в солнечных лучах: свирепые, твердые, жестокие льды, такие синие-синие…

И тут она с криком очнулась.

Вскочила на ноги, и мышцы ее, сведенные судорогой, прямо-таки завопили от боли. Когда судорога прошла, Ренн, прихрамывая и пошатываясь, побрела к воде.

— Я все понимала неправильно! — шептала она. — Это не Сешру сеет здесь смерть. А само Озеро!

Глава тридцать четвертая

Уже взошла луна, когда Торак и Бейл высадились наконец на северном берегу Озера.

Три столба-сторожа грозно и предостерегающе смотрели на них, когда они входили в маленький заливчик, и лишь надежда отыскать здесь хоть какие-то следы Ренн заставила их пренебречь столь очевидной опасностью. Правда, высадиться друзья рискнули лишь после того, как Бейл принес в дар Озеру кусочек вяленого утиного мяса, положив его на лопасть весла и бережно опустив в воду.

Искать что-либо в этих зарослях, да еще и в темноте, даже Тораку было сложно. Впрочем, ему все же удалось обнаружить на песке возле самых тростников след ноги Ренн, а второй ее след на северном берегу залива. Они обошли весь залив по периметру, и на его восточном берегу Торак отыскал еще несколько следов.

Он не сомневался, что эти следы принадлежат Ренн: ее следы он узнал бы где угодно, но его насторожило то, что Ренн здесь была не одна. Еще чьи-то следы как бы перекрывали отпечатки ее ног; это были более легкие следы, стопа с высоким подъемом и той же формы, что и у Ренн, но чуть длиннее: следы Сешру, догадался Торак и с силой провел ладонью по лицу, словно отгоняя призрак.

Значит, Ренн пришлось в одиночку противостоять Повелительнице Змей! Да еще и ночью! В этом ужасном, населенном призраками месте!

— Что с ней случилось? — очень тихо спросил Бейл. — Неужели Сешру…

— Да не знаю я! — сердито оборвал его Торак. — Дай подумать!

За всю ночь они обменялись всего несколькими фразами — в основном о том, где лучше продолжить поиски, но Торак чувствовал, что Бейл во всем винит именно его. Он постарался не думать об этом и полностью сосредоточиться на найденных следах.

Следы Сешру вели назад, в Лес, а потом исчезали. Но в душу Торака вселило надежду то, что вся верхняя часть берега была испещрена отпечатками волчьих лап. И, судя по виду этих перекрещивающихся следов, Волк явно искал нужный запах.

— Волк был с ней, — сказал Бейл. — Это, наверно, хорошо?

— Возможно, — буркнул Торак, продолжая внимательно обследовать каждую пядь берега.

Ах, Волк, где же ты?

Завыть Торак не осмеливался — боялся привлечь внимание Сешру. Ее присутствие прямо-таки чувствовалось здесь — так в воздухе еще долго висит запах дыма после того, как костер давно уже догорел.

— Но если Ренн была здесь, — сказал Бейл, как бы размышляя вслух, — то куда же она могла пойти?

Торак, по-волчьи опустив голову к самой земле, прошел по следу Ренн от деревьев у восточного края залива до того места, где след обрывался. Затем проделал все это в обратном порядке. Результат был тот же. След Ренн кончался… в Озере!

Стараясь даже не думать ни о чем плохом, Торак продолжил поиски.

Вот, например, очень интересная борозда в прибрежном иле на мелководье… Рядом Торак обнаружил странные следы на стволе молодой ольхи — на ее коре виднелась узкая полоска, как от веревки.

— Здесь привязывали лодку. Ренн нашла чью-то лодку, которая была привязана к этой ольхе. Скорее всего, она на ней и уплыла.

— Это значит, она сейчас может быть где угодно, — с тяжким вздохом откликнулся Бейл и устало повел плечами. — Слушай, нам бы надо немного отдохнуть. А как только рассветет, снова приняться за поиски. Иначе можно и ошибок наделать.

«Я их и так уже столько наделал!» — подумал Торак.

Они решили отплыть подальше от сторожевых столбов, обогнули выступ, покрытый густым сосняком, и причалили к берегу в другом заливчике, поменьше; затем втащили лодку повыше на склон холма, начинавшегося почти от самой воды, и приготовились к ночлегу. Бейл разделил поровну несколько жалких кусочков утиного мяса, и они слегка утолили голод, окруженные звенящей, осторожной тишиной Леса и Озера.

До рассвета было уже недалеко, но Лес казался каким-то странно притихшим. Даже лягушек и сверчков не было слышно. «И птицы тоже молчат», — подумал Торак, чувствуя смутную тревогу. Кстати, птиц даже не было видно. Только Рип и Рек продолжали надоедать тем, что клевали его оружие.

На западном берегу виднелись мерцающие костры, и Торак догадывался, что где-то там и охотники из племени Ворона. А возможно, и Фин-Кединн. Он, конечно же, отправился на поиски исчезнувшей Ренн…

— Торак, — прервал его мысли Бейл.

— Чего тебе?

— Я все понимаю, Ренн, конечно, следовало раньше рассказать…

Торак скрипнул зубами. Он просто слышать не мог, как Бейл произносит ее имя: каждый раз он словно болячку с только что поджившей раны сдирал. Но Бейл, ничего не замечая, продолжал:

— Ну, что ее мать… Но я не это хочу сказать, я хочу сказать, что она ведь по-прежнему твой друг.

— Нет. И самое главное — что она все это скрыла от меня, — неуверенно сказал Торак, чувствуя, что ему все труднее убеждать себя в правдивости этих мыслей.

— Понимаешь, — не умолкал Бейл, — с самого детства хранить в душе такую ужасную тайну… — Он сокрушенно покачал головой. — Подумай сам, какое это тяжкое бремя!

Торак подобрал какой-то камешек, метнул его в ствол дерева и промахнулся. Вороны встрепенулись и укоризненно на него посмотрели.

— И при всем при этом, — безжалостно продолжал Бейл, — она никогда не сдается! Она очень храбрая и очень сильная!

Торак резко к нему повернулся:

— Ну хорошо! Ты сказал, что хотел, а теперь оставь меня в покое! — Подхватив свои пожитки, он отошел на несколько шагов и демонстративно улегся спиной к Бейлу.

И Бейл поступил весьма разумно, закончив этот разговор.

Есть Тораку больше не хотелось, но он чувствовал себя совершенно измученным и уже понимал, что заснуть ему не удастся. К тому же Рип и Рек продолжали вести себя на редкость надоедливо. Рек все время хлопала крыльями, изображая голодного птенчика, а Рип то и дело принимался клевать рукоять ножа.

— Прекрати, — велел ему Торак, но, разумеется, ворон его не послушался.

Торак бросил Рипу кусочек мяса. Но ворон не обратил на мясо никакого внимания и предпринял очередную атаку на нож Торака.

— Немедленно прекрати это! — хрипло прошипел Торак.

— В чем дело? — тоже шепотом спросил проснувшийся Бейл.

Торак не ответил.

А Рип не сводил с него глаз; нет, он не просил поесть, он просто смотрел на него. Глаза у него были черными и бездонными, как Начало Начал, и Торак чувствовал, что души ворона тянутся к его, Торака, душам…

Однако он все еще не понимал. Он внимательно посмотрел сперва на Рипа, потом на сухожилие, которым была обмотана рукоять ножа, потом снова на Рипа. Потом повернулся и посмотрел на Бейла. Он хотел что-то сказать ему, но не мог вымолвить ни слова.

Бейл, заметив, как переменилось лицо Торака, встал и подошел к нему.

По-прежнему не говоря ни слова, Торак вытащил нож из ножен и стал судорожно разматывать сухожилие, но рукоять была обмотана крепко: отец как раз незадолго до того, как медведь убил его, обновил эту обмотку, и теперь с этим сухожилием не мог справиться даже мощный клюв ворона.

Не спрашивая объяснений, Бейл сунул Тораку свой нож и сказал:

— Разрежь.

Перерезанное сухожилие размотать оказалось значительно легче. Сердце Торака бешено билось, когда он снимал последний слой.

Казалось, даже деревья вокруг замерли в ожидании.

Даже Озеро затаило дыхание.

Когда Торак извлек то, что столько лет было спрятано в рукояти отцовского ножа, он был мокрым от пота. Он слегка встряхнул нож, и из углубления в его рукояти, специально вырезанного отцом, чтобы спрятать там… эту вещь, на ладонь ему выпал небольшой камешек размером с яйцо малиновки, обладавший, однако, невероятной магической силой, способной управлять духами Мира Мертвых. Торак не мог отвести от него глаз. Взошедшее солнце окрасило вершины ледяной реки, и один его ослепительный луч упал на камень, лежавший у Торака на ладони, и тот вспыхнул холодным красным светом. Это был огненный опал.

Бейл невольно охнул и прошипел со свистом:

— Значит, все это время…

Торак молчал. Ему снова было двенадцать лет, и снова он стоял на коленях возле умирающего отца.

— Торак, — задыхаясь, сказал отец, — я умираю. На заре наступит моя смерть.

Торак видел, какой болью искажено гладкое смуглое лицо отца. Видел кровавые прожилки в его светло-серых глазах, видел затаившуюся в его зрачках безжалостную тьму…

Затем отец предложил ему обменяться ножами; Торак пришел в ужас:

— Нет, нож твой я ни за что не возьму! Он тебе самому понадобится!

— Тебе он понадобится больше. А мне… приятно будет иметь что-то твое, когда я отправлюсь в Страну Мертвых.

— Отец, пожалуйста… Пожалуйста, не надо.

Торак не хотел обмениваться ножами, понимая, что этим как бы подведет последнюю черту, но отец продолжал смотреть на него, и было ясно, что отказа он не примет…

— Отец!.. — прошептал Торак, чувствуя, что огненный опал пронзительным холодом прожигает ему ладонь, точно ледяное пламя. Он посмотрел на камень и… не мог отвести глаз от яростно пульсирующего в его сердцевине огня.

Смуглая рука Бейла накрыла камень, разрушив чары.

— Торак! Сейчас же прикрой его чем-нибудь!

Торак непонимающе уставился на него.

— Она же его увидит! — прошипел Бейл. — Прикрой его сейчас же!

Очнувшись от забытья, Торак снова положил огненный опал в привычное гнездышко и обмотал рукоять ножа одним из тех кусков кожи, которыми перевязывал себе лоб. И лишь после того, как он снова спрятал опал, они смогли наконец вздохнуть свободно.

После некоторого молчания Бейл спросил:

— Как ты думаешь его уничтожить?

Торак нахмурился. Он думал о том, что невозможно уничтожить нечто столь прекрасное.

— Торак! Как?

Разумеется, Бейл был прав.

— Придется его похоронить, — сказал Торак каким-то странным, надтреснутым голосом. — Но для этого годятся только земля или камень. А еще… — Голос его сорвался.

— Да? Что еще, Торак?

— Нужно, чтобы вместе с ним была похоронена чья-то жизнь. Без этого он никогда не умрет.

Они не осмеливались смотреть друг другу в глаза после этих слов.

Торак думал о Ренн, о том, как на Дальнем Севере она готова была пожертвовать собственной жизнью, лишь бы уничтожить огненный опал. А еще он думал о том, хватит ли у него самого мужества, чтобы поступить так же.

И он вспомнил, сколько раз Ренн рисковала жизнью, чтобы помочь ему.

Вдруг Рек издала громкое «кек, кек!», и оба ворона, громко хлопая крыльями, взмыли ввысь.

Торак вскочил на ноги.

— Прислушайся! — шепнул ему Бейл. — Там внизу, у Озера, точно кто-то есть!

Напрягая слух, Торак уловил слабый плеск воды. Затем такой звук, будто что-то протащили по воде, и ему показалось, что из озера что-то выползает. Затем послышался глухой, хлюпающий удар.

Сжимая в руках ножи, Торак и Бейл неслышно поползли меж деревьями к берегу и увидели, что шагах в двадцати от них, в густой тени ольховин, что-то шевелится.

Торак почувствовал, как пальцы Бейла вцепились ему в плечо, когда неведомое нечто распрямилось во весь рост. С его тела и конечностей свисали космы озерной травы, по спине водопадом струились длинные мокрые волосы.

Бейл повернулся к Тораку и прошептал побелевшими губами:

— Что это?

Торак вгляделся внимательней и заметил на одном из бледных запястий, бессильно свисавших чуть ли не до колен, браслет из ягод рябины. Он медленно поднялся на ноги и сказал:

— Это Ренн!

Глава тридцать пятая

Увидев, как к ней бегут Торак и Бейл, во весь голос выкрикивая ее имя, Ренн не выдержала. Ноги под ней подогнулись, и она, почти теряя сознание, сползла на землю. Бейл поддержал ее, обняв за плечи, а Торак взял ее лук и колчан.

— Оно идет!.. — выдохнула Ренн, страшно закашлялась, и ее вырвало пахнущей болотом озерной водой.

— Где же ты была? — все спрашивал ее Бейл.

Она хотела ответить, но ее снова одолел приступ мучительного кашля. Да, в общем, и некогда было объяснить, какое страшное бедствие им угрожает; некогда рассказывать, как она, поняв это, предприняла лихорадочную попытку предупредить людей об опасности, но лодка словно взбесилась и все старалась выбросить ее за борт — крутилась, качалась и наконец вышвырнула-таки ее в Озеро. Как она оказалась на берегу, Ренн уже не помнила. Но эти двое совершенно не подозревали о грозящей всем племенам опасности. Бейл, стоя возле нее на коленях, без конца задавал один и тот же вопрос, а Торак вопросов не задавал и молча сушил ее лук, протирая его пучками травы. В глаза ей он старался не смотреть.

— Ты не волнуйся, теперь ты в безопасности, — твердил Бейл.

— Нет! Теперь опасность грозит уже всем нам! — Ренн до боли стиснула его руку. — Да поймите же вы! Грядет страшное наводнение!

Юноши, не моргая, уставились на нее.

— Все дело… в ледяной реке! — задыхаясь, пояснила Ренн. — Она всю весну по какой-то причине сдерживала сток талых вод! Вот почему, Бейл, та ледяная стена показалась нам такой синей! Вот почему Озеро мелеет! — Ренн снова закашлялась и даже пополам согнулась. — Мне несколько раз подряд снились странные сны с разными близнецами. А оказалось, что это — два озера, понимаете? Вот это и еще одно, то, что скрывается за ледяной стеной! Украв священную глину, Сешру сумела сделать так, что озеро заболело. Но вскоре грянет страшная буря, и Великий Дух сокрушит ледяную стену! На нас обрушится потоп, и вода поглотит все племена…

Ренн помолчала. Потом повернулась к Тораку:

— Кем бы ты меня ни считал, тебе все же придется мне поверить! Ты должен предупредить племя Выдры! Ты должен увести их повыше в холмы, иначе они все погибнут. Ведь у них не будет ни малейшей возможности спастись!

По-прежнему не глядя на Ренн, Торак положил ее лук на землю и сказал:

— Может погибнуть не только племя Выдры.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Ренн, но ответил ей Бейл:

— На западном берегу Озера мы видели множество костров, — пояснил он. — Мы считаем, что это племя Кабана охотится на Торака. И, похоже, многие другие племена тоже решили поучаствовать в этой охоте.

Ренн в ужасе закусила костяшки пальцев.

— Значит, и племя Ворона тоже там? Фин-Кединн наверняка отправился меня искать… Они же все утонут!

— Ничего, — сказал Торак и повернулся к Бейлу, — мы успеем их предупредить. Мы возьмем лодку и постараемся как можно быстрее до них добраться.

Бейл кивнул, но тут же предупредил:

— Только всем вместе плыть нельзя. Во-первых, лодка будет перегружена, и придется плыть слишком медленно. А во-вторых, Ренн еще одного плавания не вынести.

— Я вынесу, я все теперь вынесу! — закричала Ренн.

— Нет, отправляться в путь тебе сейчас не под силу, — твердо возразил Бейл. И сказал Тораку: — Тут не так уж и круто, я вполне смогу перенести Ренн повыше. На вершине холма мы будем в безопасности. А ты бери лодку и всех предупреди.

— Я? Я должен взять твою лодку? Ты же никогда никому не…

— Торак, — прервал его Бейл, — это твоя единственная возможность доказать всем, что ты не Пожиратель Душ!

— Если только какой-нибудь Аки не пристрелит тебя раньше, — вставила Ренн.

Торак в ее сторону даже головы не повернул.

Через несколько мгновений Бейл уже спустил лодку на воду, и Торак приготовился к отплытию. Потом вдруг выпрыгнул на берег и бегом бросился к Ренн. Отстегнув от пояса ножны с отцовским ножом, он сунул ей этот нож и пробормотал:

— Сбереги его.

— Но ведь нож и тебе может понадобиться!

— Нет времени объяснять. Пусть Бейл все тебе расскажет. — И, обернувшись через плечо, Торак прибавил: — Она хочет получить и меня, и огненный опал, но не должна получить ни того, ни другого!

Великий Дух давно уже сменил сумерками свет дня, а Торак все работал веслом, заставляя легкую лодочку прямо-таки лететь по водам Озера. Вдали ворчал гром. Воздух потрескивал — в нем явственно чувствовалось приближение грозы. Наводнение могло начаться в любой момент.

Перед мысленным взором Торака то и дело вставала страшная картина: лесные и озерные жители бегут в холмы в поисках спасения. Лось, олень и лесная лошадь легко взбегают на вершину гряды; бобры и выдры карабкаются на крутизну, торопясь изо всех сил; белки и куницы ищут спасения на вершинах могучих дубов. Ну, а рыбы наверняка станут искать спасения в глубинах Озера.

А волки? Может быть, они именно поэтому покинули тот остров? Может быть, они чувствовали, что вскоре произойдет катастрофа? Торак очень надеялся, что они увели волчат достаточно высоко. Хорошо бы, и Волк ушел вместе с ними…

На востоке вскипали черные грозовые тучи. Вскоре засверкают молнии, пронзая поверхность ледника своими острыми копьями и высвобождая чудовищную ярость вод, сдерживаемых ледяной стеной. Торак легко мог себе представить, какие страшные это принесет беды: исчезнет Озеро и его острова, будет стерта с лица земли стоянка племени Выдры. Да это наводнение все, все смоет на своем пути!

Ветер усиливался, но Торак продолжал грести, хотя сил у него почти совсем уже не осталось. Наконец он достиг западного берега и вошел в какой-то заливчик чуть южнее реки Топорище. Но никаких следов стоянки не обнаружил — ни лодок, ни людей, только тростники, которые чуть ли не к земле пригибал ветер.

Оставив лодку на берегу, Торак скользнул в заросли у подножия гряды. Деревья стонали, предупреждая и советуя вернуться. Торак прекрасно понимал, что эти склоны кишат охотниками на него, изгнанника. А у него при себе только топор! Вряд ли топором можно защитить себя от стрел и дротиков…

Вконец измученный, он все же вынужден был остановиться и немного отдышаться. Тупо глядя перед собой, он пытался сообразить, куда ему идти дальше, когда из кустов можжевельника на бешеной скорости вылетел кто-то и сбил его с ног.

Наконец-то Волк нашел своего Большого Брата!

И сразу улетучилась вся его печаль, вызванная расставанием с волчьей стаей. Покрывая лицо Бесхвостого влажными «поцелуями», Волк без конца повторял: «Я же не мог тебя тут бросить! Вот я и вернулся. Теперь я никогда тебя не оставлю! Помнишь, ты просил меня об этом?»

Но Большой Брат так торопливо и рассеянно с ним поздоровался, что Волк сразу уловил его настроение и понял: Бесхвостый рад их встрече, но слишком сильно встревожен. К тому же Волк учуял на своем Брате запах той противной самки со змеиным языком. Это было опасно. И Волк спросил: «Что нужно сделать?»

«Нужно найти Воронов», — ответил ему Большой Брат.

Волк нахмурился: «Их-то зачем?»

«Нет, — пояснил Бесхвостый, — не птиц. А ту стаю бесхвостых, которая пахнет воронами. И лучше всего — вожака их стаи!»

Теперь Волк понял. Он быстро ткнулся носом в щеку Большого Брата, желая его поддержать и заверить, что сделает все, как надо, а потом рысью ринулся в Лес.

Большое Логово бесхвостых находилось совсем неподалеку. И вскоре Волк уже затаился в папоротниках, осторожно наблюдая за происходящим там. А потом осторожно двинулся на поиски вожака.

Логово бесхвостых прямо-таки гудело от гневных голосов. Среди сердитого рычания тех бесхвостых, что пахли кабаном, волком и вороном, Волк уловил чей-то спокойный, сильный голос… Да, это был он, вожак стаи, к которой принадлежала Большая Сестра. Этот бесхвостый, от которого пахло вороном, никогда не повышал голос. Ему это было попросту не нужно: все и так всегда внимательно слушали его. И относились к нему с должным уважением.

Волк, осторожно переставляя лапы, подкрался еще ближе.

Собаки встревожились, но по пути Волк успел покататься на куче зубриного помета, так что его собственного запаха теперь почти совсем не чувствовалось, и собаки утихли. Подобравшись максимально близко к вожаку, Волк прилег на землю и стал ждать.

И вскоре вожак тех бесхвостых, что пахнут вороном, почувствовав на себе немигающий взгляд Волка, посмотрел в его сторону.

Ах, до чего же он оказался хитер! Он повел себя в точности так, как это сделали бы и сами волки: ответил Волку взглядом и тут же отвел глаза, чтобы никто другой этого не заметил. А чуть позже осторожно ускользнул с поляны, не вызвав ничьих подозрений.

Убедившись, что вожак бесхвостых следует за ним, Волк повел его туда, где ждал Большой Брат.

А Торак, увидев Фин-Кединна, пробиравшегося сквозь заросли кипрея, даже и не подумал спрятаться. Наоборот, он встал во весь рост и стоял совершенно открыто, с выражением мучительного ожидания на лице. Когда вождь племени Ворона наконец заметил Торака, лицо его осветилось такой радостью, что у юноши екнуло сердце: он соскучился по Фин-Кединну гораздо сильнее, чем ему казалось!

— Торак! — Фин-Кединн ласково сжал его плечо. И оглянулся. — Идем-ка вон туда. Здесь слишком близко от стоянки. Между прочим, Аки по-прежнему вынюхивает твой след.

Волк, разумеется, последовал за ними. Они забрались в самую гущу кустарника, исхлестанного ветром, и Фин-Кединн стал внимательно осматривать лицо и тело Торака; от его острого взора, разумеется, не ускользнул и страшный шрам у него на груди.

— Где Ренн?

— Она в безопасности. Они с Бейлом на северном берегу остались. Фин-Кединн, тебе придется внимательно меня выслушать!

И он, стараясь говорить как можно быстрее, сообщил Фин-Кединну о грядущем наводнении. Тот слушал его, не прерывая и не задавая никаких вопросов.

— Ты должен увести людей куда-нибудь повыше, — сказал Торак, закончив свой рассказ. — Прямо сейчас! Наводнение может начаться в любой момент!

Лицо вождя, как всегда, казалось совершенно непроницаемым, но по блеску его глаз Торак понял, что мысли его так и мечутся в поисках решения.

— Там, на стоянке, — медленно промолвил он, — сейчас все спорят о том, как бы изловить «проклятого изгнанника». То есть тебя. Ничего, сообщение о грядущем наводнении заставит их быстренько сняться с места!

— У меня есть лодка, — сказал Торак. — Я поплыву на стоянку племени Выдры, предупрежу людей, что…

— Нет. Они тебя подстрелят, прежде чем ты сумеешь к ним приблизиться.

— Но кто-то же должен их предупредить!

— Я об этом позабочусь.

— А как же остальные племена?

— Я скажу, чтобы все поднимались на Спину Кабана. — Фин-Кединн мотнул головой в сторону холмистой гряды. — Ты тоже поднимайся туда и постарайся как можно скорее добраться до южного склона — там будет гораздо меньше людей.

Торак кивнул и уже собрался идти, но Фин-Кединн удержал его:

— А где эта Повелительница Змей?

— Не знаю. Но думаю, что на северном утесе.

Фин-Кединн помрачнел:

— Не думай, что она так просто тебя отпустит, Торак. У нее еще не все дела с тобой закончены, уж я-то ее знаю. И не вздумай ее недооценивать. Этого никогда нельзя делать! Как нельзя и забывать, что она может оказаться ближе, чем ты думаешь! Совсем рядом!

Торак еще не успел рассказать Фин-Кединну об огненном опале, но поразмыслил и не стал этого делать. Однако когда вождь повернулся, чтобы уйти, Торак пробормотал, запинаясь, ему в спину:

— Фин-Кединн, я понимаю: если бы не я, тебя бы вообще на берегу этого Озера не было, и ты бы не подвергал себя такой опасности. Прости меня!

Лицо вождя потемнело.

— Но это я изгнал тебя из племени! Так что не тебе просить у меня прощения. — И он ласково коснулся плеча Торака. — Ладно, ступай. И постарайся забраться как можно выше, слышишь?

Ветер пронзительно выл и свистел, когда Торак карабкался по склону, а Волк прыжками поднимался впереди. Лес был черен, как ночь, трещали и стонали деревья.

Примерно на середине склона Тораку все же пришлось остановиться и перевести дыхание. Согнувшись пополам и привалившись к стволу сосны, он велел Волку дальше идти без него.

Волк колебался.

Блеснула молния. Гром загремел прямо у них над головой. По листве застучали первые капли дождя, превратившегося вскоре в настоящий ливень.

Торак видел, как Рип и Рек укрылись на большом дубе, и тоже решил взобраться на дерево. Ни для чего другого времени уже не оставалось. А так, может быть, Лес все-таки защитит его.

«Скорей уходи!» — снова приказал он Волку, и тот, чуя, что это говорится неспроста, решил послушаться и быстро помчался наверх, к спасению.

Вдалеке слышался какой-то сильный глухой гул, заглушаемый лишь чудовищными раскатами грома, потом стали раздаваться гулкие взрывы. Такие взрывы Торак слышал и раньше на Дальнем Севере. Это ломался ледниковый лед.

Торак судорожно вздохнул, выпрямился и, спотыкаясь, побрел к дубу, но поскользнулся и упал — неловко, лицом в грязь. И в свете молнии заметил на земле рядом с собственной рукой чей-то след. Услышав, как за спиной хрустнула ветка, он стремительно откатился в сторону. И в то же мгновение топор Аки с грохотом вонзился в корень дерева — туда, где только что была голова Торака.

— Наконец-то я тебя поймал! — взревел Аки, правой рукой выдергивая топор, глубоко застрявший в плотной древесине.

— Аки, ты что, спятил? — заорал Торак, перекрикивая вой ветра. — Идет наводнение! Нужно поскорее взбираться на дерево!

Но Аки будто и не слышал его.

— Я же обещал, что поймаю тебя, и поймал! — вопил он.

Снова блеснула молния, загрохотал гром, и на той стороне озера глухо ухнул ледник.

Торак понимал, что Аки охвачен не столько ненавистью к нему, сколько страхом: он боялся обмануть ожидания своего отца, вождя племени Кабана. Против этого не помогли бы никакие увещевания, и Торак решил: пусть этот безумец сколько угодно размахивает своим топором, а сам бросился к дубу и мгновенно взлетел на толстую нижнюю ветку. Отчаяние придало ему сил, и вскоре он поднялся еще шагов на десять над землей.

— Аки! — крикнул он. — Брось ты свой топор! Залезай скорее на дерево!

Во льдах снова что-то глухо ухнуло — и Аки, испуганно бросив топор, со всех ног кинулся к дубу. Но он был гораздо тяжелее Торака и сразу допрыгнуть до нижней ветки не сумел.

— Хватай меня за руку! — Торак свесился вниз, насколько мог.

Но этого оказалось недостаточно. Сквозь струи дождя Торак заметил, что правая рука Аки, видимо сломанная, по-прежнему на перевязи. «Наверное, — подумал Торак, — он ее сломал тогда, когда я его в реку спихнул, и его унесло течением прямиком к порогам».

Торак даже зарычал в раздражении, но все же спрыгнул с дерева и, сложив руки, сделал для Аки «ступеньку»:

— Быстрей залезай!

Аки был потрясен. Но все же поставил ногу на подставленную «ступеньку», и Торак, собрав последние силы, прямо-таки затолкнул его на ветку.

Снова послышался жуткий грохот, только на этот раз уже не лед взрывался, а из-за ледяной стены обрушилась огромная масса талой воды. Торак успел заметить, как через все озеро к ним катится гигантская стена, пожирающая острова, выворачивающая с корнями деревья, вздымающаяся все выше и выше и явно намеревающаяся проглотить и его, Торака…

Аки что-то кричал ему, протягивая здоровую руку, но теперь уже Торак не мог до него дотянуться. Да и не собирался дотягиваться.

За мгновение до того, как его накрыло гигантской волной, он увидел, что к нему мчится Волк, и, пошатываясь, бросился навстречу своему четвероногому брату, обхватил его руками за шею…

…И волна подхватила их обоих.

Глава тридцать шестая

Очнувшись, Торак понял, что лежит на спине, а по его лицу так и молотит дождь.

Прямо над собой, на ветвях березы, он увидел мертвую рыбу. Буря миновала. Той страшной волной Торака выбросило на каменистый склон холма, весь теперь устланный сломанными молодыми деревцами. Волка рядом не было. И никаких следов его тоже. Оставалось только надеяться, что и ему удалось как-то отыскать путь к спасению.

Торак, приподнявшись на локте, ощупал себя. Все тело было избито и исцарапано, но в целом он не особенно пострадал.

И только тут он понял, что со всех сторон окружен толпой, ощетинившейся острыми дротиками. И дротики были направлены прямо на него. Он видел людей из племени Кабана, Волка и Ворона. Человек восемьдесят крепких мужчин. Некоторых он хорошо знал — Тхулла, Раута, Махигана… И все эти люди смотрели на него, как на чужака. И все как один были грязны, до смерти перепуганы и полны жажды убийства.

Стрела вонзилась в землю, едва не задев бедро Торака. Он вскочил. Он был один против огромной толпы. И все его оружие унесла та волна. Даже топор.

Вдруг он заметил Волка — чуть выше на склоне, за спинами окружавших его людей. Волк готовился к прыжку.

«Держись от них подальше! — коротко пролаял Торак. — Их слишком много!»

Но Волк не ушел. Он явно не собирался бросать своего брата в беде.

Люди возбужденно зашептались. Им, очевидно, не понравилось, что Торак разговаривает по-волчьи.

В висок ему угодил камень. Но он умудрился все же устоять на ногах. Если он сейчас упадет — это конец.

— Камнями не швыряться! — строго приказал знакомый голос, и вооруженные дротиками люди раздвинулись, давая Фин-Кединну выйти вперед.

Тяжело опираясь о посох, Фин-Кединн подошел к Тораку и повернулся лицом к толпе, закрывая мальчика своим телом.

— Отойди в сторону, Фин-Кединн! — крикнул вождь племени Кабана. — Это наше племя нашло изгнанника! Так что мне принадлежит честь его прикончить!

— Нет! — крикнул Аки, проталкиваясь сквозь толпу. — Ты не можешь убить его! Он мне жизнь спас!

Вождь племени Кабана грозно повернулся к сыну, и Аки явно струсил, но не отступил:

— Торак мог бы спастись сам, а он стал помогать мне! Руки мне подставил! Нет, отец, ты не можешь его убить! Это несправедливо!

— Несправедливо? — И вождь племени Кабана нанес сыну такой удар своим кулачищем, что Аки даже немного пролетел по воздуху, прежде чем грохнуться оземь. — Он изгнанник! И согласно Закону, его следует убить!

— Не смей так говорить! — Это выкрикнул уже Бейл, плечом прокладывавший себе путь сквозь толпу — Это ведь Торак вас всех спас!

— Да, это он предупредил всех о наводнении! — задыхаясь, вторила ему Ренн, с трудом пробираясь вперед. Судя по всему, она была вне себя от гнева. — Если бы не Торак, вы все утонули бы, все до единого!

— Не слушайте ее! — крикнул какой-то мужчина из племени Выдры. (Он, кстати, был здесь единственным представителем этого племени, как успел заметить Торак.) — Во всем этот изгнанник виноват! Это он прогневил Озеро! Он наводнение вызвал!

— Неправда, Йолун, — спокойно возразил ему Фин-Кединн. — Наводнение вызвал не Торак. Это дело рук Повелительницы Змей.

— Повелительницы Змей?! — фыркнул вождь племени Кабана. — Это ты так говоришь, а где она, эта твоя Повелительница? Зато Пожиратель Душ — вот он! Все его видят! — И он ткнул своим дротиком в Торака.

— Торак не Пожиратель Душ, — сказал Фин-Кединн. — Он сам вырезал татуировку, которую ему сделали против воли. Всем видно, какой шрам у него на груди?

Толпа, впрочем, явно поддерживала вождя племени Кабана, и тот совсем расхрабрился:

— Какой там шрам! Изгнанник — он и есть изгнанник! Закон говорит, что изгнанник должен умереть!

— Значит, Закон нужно изменить! — рявкнул Фин-Кединн.

— Как это — изменить Закон? Только потому, что тебе так захотелось?

— Потому что этого требует справедливость.

— Он Пожиратель Душ и изгнанник…

— Он мой приемный сын! — взревел Фин-Кединн, и даже вороны, сидевшие неподалеку на ветвях деревьев, испуганно взлетели. А люди так и шарахнулись от него в разные стороны.

Вождь племени Кабана, нервно облизнув губы, спросил:

— С каких это пор?

— С этих самых! — отрезал Фин-Кединн.

— Фин-Кединн! — крикнула Ренн. — Лови! — И она бросила ему нож Торака.

Фин-Кединн поймал нож и рубанул острым лезвием себе по предплечью; сразу же выступила кровь. И он взял Торака за руку и тоже полоснул его ножом по запястью, затем они крепко переплели окровавленные руки, и вождь торжественно произнес клятву приемного отца. Затем он повернулся к толпе, и голубые глаза его вспыхнули яростным огнем.

— Если Торак останется изгнанником — значит, и я стану изгнанником! Попробуйте убить его — вам придется убить вместе с ним и меня!

Вождь племени Кабана крепче стиснул свой дротик, но не сделал ни шагу вперед.

Все вокруг тоже застыли.

Впрочем, Торак чувствовал: никому, даже вождю племени Ворона, не под силу долго удерживать в повиновении эту толпу. На мрачных физиономиях людей была прямо-таки написана жажда насилия и мести. И еще — отчаяние. И они по-прежнему сжимали в руках топоры и острые дротики. Они только что пережили страшную беду, им было просто необходимо кого-то обвинить в случившемся, и если Фин-Кединн встанет на их пути — даже вместе с Бейлом и Ренн, — они убьют их…

Взяв у вождя племени Ворона свой нож, Торак тихо сказал:

— Я не хочу быть запятнанным твоей кровью, пролитой из-за меня. Не хочу, чтобы они тебя убили из-за меня!

И услышал насмешливый голос своего главного врага, вождя племени Кабана:

— Что ты там шепчешь? За своим приемным отцом спрятаться хочешь?

— Фин-Кединн, — настойчиво повторил Торак, — отойди, прошу тебя, я хочу сам поговорить с ними.

Вождь неохотно отошел в сторону, уступая его просьбе.

— Ну что, изгнанник, струсил? Что молчишь? Где твоя хваленая храбрость? — насмехался над ним отец Аки.

— Она всегда при мне, — спокойно ответил ему Торак; он испытывал какое-то странное облегчение, оттого что наконец противостоял своим врагам совершенно открыто. — И я больше не намерен от вас прятаться! Мне осточертела эта игра в охотников и добычу! — Он широко раскинул руки в стороны и воскликнул: — Вот он я! Можете убить меня, если хотите! Ведь вам все равно, в кого метить. Вам все равно, даже если именно этого и добиваются Пожиратели Душ! А ведь все они — и Повелитель Дубов, и Повелительница Филинов, и Повелительница Змей — по-прежнему на свободе. И может быть, совсем близко отсюда! Можете меня убить, только этим вы ничего не добьетесь!

— Он вас обманывает! — сердито буркнул вождь племени Кабана. — Не слушайте его! Он сам — Пожиратель Душ!

— Я был Пожирателем Душ, — возразил Торак. — Меня им сделали помимо моей воли. — И он кулаком ударил себя в грудь, где красовался жуткий, еще не совсем заживший шрам. — Но я вырезал их проклятую метку — вот этим! — И он, подняв руку с зажатым в ней отцовским ножом, быстро глянул в сторону Ренн. Она перехватила его взгляд, и губы ее невольно шевельнулись: она догадалась, что он собирается сделать.

— Этот нож перед смертью подарил мне мой отец, — сказал Торак, обращаясь к толпе. — И я знаю, как этим ножом воспользоваться, чтобы доказать вам — раз и навсегда! — что я не Пожиратель Душ!

В ушах у него стоял оглушительный звон, пока он разматывал полоску кожи, обмотанную вокруг рукояти ножа. Наконец он снял последний слой, и кожа упала на землю, а он ударил рукоятью по ладони, и туда выкатилось то, что в ней таилось: небольшой камень, имевший довольно странную остроугольную форму. Поверхность камня так и полыхнула холодным красным светом.

Вождь племени Кабана невольно охнул.

Фин-Кединн крепче стиснул свой посох.

Люди вокруг молчали, глядя на Торака с ужасом и восхищением.

— Да, это огненный опал, — сказал Торак и поднял камень, чтобы его мог видеть каждый. — В нем сосредоточено все могущество Пожирателей Душ. Это последний его осколок. Когда-то мой отец расколол огненный опал. Да, это сделал мой отец! — И Торак гневно посмотрел на Махигана. — Ибо он презирал и ненавидел Пожирателей Душ! И ему удалось сломить их могущество! А теперь этот камень мой!

— Отдай его мне, — раздался чей-то тихий голос.

Торак обернулся.

Повелительница Змей стояла на скале прямо над Тораком. До нее было не более двадцати шагов. Ее лицо и руки были вымазаны священной зеленой глиной, принадлежащей племени Выдры. Она спокойно смотрела на собравшихся внизу людей с дротиками. Сама она, казалось, была начисто лишена всего человеческого, стала неуязвимой, недоступной…

По толпе пробежала дрожь: «Пожирательница Душ… Повелительница Змей…»

— Держитесь от меня подальше! — предупредила Сешру, простирая над толпой зеленую руку и грозя указательным пальцем. — Смерть настигнет любого, кто попытается причинить мне зло.

И столь велика была сила Пожирателей Душ, такой ужас внушала людям Повелительница Змей, что ни один человек даже не пошевелился.

— Отдай его мне, — снова сказала Сешру, глядя на Торака; голос ее звучал почти ласково, и ему показалось, что эта ласка предназначена для него одного…

Он с трудом заставил себя не смотреть в ее прекрасное, вымазанное зеленой глиной лицо.

Вдруг краем глаза Торак заметил какое-то движение. Волк, каким-то невероятным образом оказавшись прямо за спиной у Сешру, внимательно наблюдал за происходящим. Колдунья Волка не замечала, и Торак мысленно предупредил его: «Не подходи ближе!» Пожирательница Змей была слишком сильна — даже для Волка.

— Отдай его мне, — повторила Сешру.

Не в силах сопротивляться ее чарам, Торак поднял глаза и тут же забыл обо всем — о направленных на него дротиках, о Бейле и Ренн, о Фин-Кединне и о Волке. Сейчас на этом изуродованном бурей и наводнением склоне холма для него не существовало больше никого, кроме нее, Повелительницы Змей. И огненный опал вдруг стал таким горячим и тяжелым у него на ладони…

— Хорошо, — с трудом вымолвил Торак, — я отдам его тебе.

Толпа дружно охнула.

Торак медленно наклонился и положил огненный опал на камень между собой и Повелительницей Змей.

— Возьми его, — сказал он. — Он твой.

Черные губы Сешру приоткрылись в победоносной улыбке.

А Торак снова наклонился и поднял с земли увесистый кусок гранита. Глаза Повелительницы Змей расширились от ужаса: она поняла, что он хочет сделать. Но Торак, заметив, что Сешру выхватила нож и готовится прыгнуть на него, крикнул:

— Ну, что же ты? Бери его! Бери свой огненный опал!

Он видел, как Ренн, вложив в лук стрелу, прицелилась, готовясь выстрелить в собственную мать, но Бейл не дал ей этого сделать. И, выхватив оружие у нее из рук, сам прицелился и выстрелил. Торак еще успел увидеть, как Сешру, издав пронзительный вопль, упала со стрелой в груди; потом он замахнулся изо всех сил и опустил тяжелый камень на огненный опал, мгновенно превратив его в мелкие осколки.

Над окрестными холмами повисла мертвая тишина.

Кусок гранита выпал у Торака из рук, он в упор смотрел на Бейла, и тот, тяжело дыша и по-прежнему сжимая в руках лук Ренн, тоже смотрел на него.

Осколки огненного опала, точно живые, поблескивали на земле.

И Сешру все еще тянулась к ним, извиваясь, как разрубленная пополам змея.

Ренн кинулась к ней и, схватив горсть земли вместе с осколками огненного опала, втиснула этот грязный комок ей в руку. Затем крепко сжала ее зеленые пальцы и для пущей верности еще и обмотала их куском кожи, которым раньше была обмотана ручка ножа, принадлежавшего отцу Торака.

— Вот! — выдохнула она. — Возьми! Ты получила, что хотела! И пусть огненный опал умрет вместе с тобою!

И Сешру, не сводя глаз с алого света, сочившегося сквозь ее крепко сжатые пальцы, хищно оскалилась и прошипела:

— Это… еще не конец!

Кровь ручейком стекала у нее изо рта. Глаза ее медленно стекленели. И, наконец, души покинули тело колдуньи. Постепенно погасло и красное сияние магического опала.

И Фин-Кединн, подняв свой посох, суровым голосом возвестил:

— Пожирательница Душ мертва! И пусть все будут свидетелями: этот юноша более не считается изгнанником!

И вождь племени Волка, Махиган, после недолгого колебания согласно кивнул.

Затем кивнул отец Аки, вождь племени Кабана.

Затем Йолун, старейшина из племени Выдры.

Затем все остальные.

А Ренн все стояла на коленях возле Повелительницы Змей, все смотрела, как дождь смывает с лица этой женщины кровь и зеленую краску, и они грязными ручейками стекают на землю…

«Она слишком близко от нее сейчас, — вдруг подумалось Тораку. — Это опасно! Ведь души Сешру пока еще рядом со своей хозяйкой!»

И он, схватив мешочек со снадобьями, принадлежавший Ренн, вытряхнул на ладонь немного охры, взял Ренн за руку и, убедившись, что она все еще носит на указательном пальце свой оберег, обмакнул ее палец в охру и помог ей изобразить Метки Смерти у Сешру на лбу, на сердце и на пятках. А потом ласково обнял Ренн за плечи и увел ее подальше от трупа колдуньи. От трупа ее матери.

И вдруг толпа расступилась, кого-то пропуская к ним.

Шерсть у Волка на загривке стояла дыбом, губы были приподняты в грозном оскале. Он, настороженно ступая, подходил к телу Сешру — словно подкрадывался к чему-то такому, чего более никто видеть не мог.

Снова полил дождь, и сквозь его струи Торак увидел, как его четвероногий брат подпрыгнул, щелкнул в воздухе зубами, что-то схватил и бросился в чащу Леса, унося души Повелительницы Змей подальше от живых людей.

Глава тридцать седьмая

Стая уходила без него. Волк понимал, что так и должно быть, но ему все равно было больно.

Взрослые волки бежали гуськом, след в след за вожаком стаи, а волчата порядка не соблюдали: бегали наперегонки, задирали друг друга, с рычанием «нападали» на моховые кочки.

Землекоп и Кусака, увидев, что Волк вместе со всеми не пошел, бросились назад и принялись звать его с собой. «Эй, не отставать! Скорее догоняйте остальных!» — тут же велели им взрослые.

Волку оставалось лишь печально повилять хвостом.

Главная волчица собрала волчат и увела их, они трусили следом за нею, то и дело удивленно оглядываясь.

Темная Шерсть ушла последней. Печальный взгляд через плечо — и она тоже исчезла…

Волк проснулся внезапно, словно от толчка, и сразу почувствовал, как его опять охватывает неизбывная тоска. Стая ушла без него.

За деревьями слышались характерные звуки: это начинали просыпаться бесхвостые. Волк, мягко ступая мощными лапами, взбежал на вершину гряды, чтобы по ветру прочесть новые запахи.

После того, как здесь со страшным ревом прошла Большая Вода, все переменилось. Громовник притих, да и сама Большая Вода тоже присмирела, хотя и значительно увеличилась в размерах; среди деревьев стала попадаться рыба, что было совсем уж странно. Тайный Народ вел себя тихо, заполучив в свое полное распоряжение прежний остров. Бесхвостые перестали охотиться на Большого Брата и с радостью приняли его обратно в стаю, хотя Волк совершенно не понимал, почему их отношение к нему так переменилось.

Впрочем, и сам Большой Брат тоже сильно изменился. Свет и Тьма всего несколько раз успели сменить друг друга, а у Большого Брата изменился даже запах, а голос стал гораздо глубже и ниже. Но это-то как раз Волку было вполне понятно. Он знал, что, в отличие от волчат, детенышам бесхвостых требуется очень много времени, чтобы повзрослеть. Но в итоге это происходит даже с ними. И Большой Бесхвостый теперь стал почти совсем уже взрослым.

Сейчас он вместе с другими бесхвостыми спал в своем Логове. Вот чего Волк никак не мог понять — зачем это бесхвостым нужно так долго спать? Ему очень хотелось, чтобы Большой Брат поскорее проснулся и понял, как он, Волк, по нему соскучился.

Но Большой Бесхвостый так и не пришел. И не узнал, как он был нужен Волку.

— Пора возвращаться, — сказал Фин-Кединн.

Ренн, сидевшая на скале около целебного источника, кивнула, но с места не сошла и даже не пошевелилась.

Рядом с ней несколько человек из племени Выдры совершали священный обряд, возвращая зеленую глину Озеру и смывая ее со своих лиц. Бейл стоял на краю утеса, глубоко задумавшись, а Торак обшаривал папоротники, надеясь отыскать тот камешек со своим именем, который похитила Сешру.

Ренн очень хотелось ему помочь, но у нее не хватало смелости даже просто подойти к нему. Он ведь так ни разу сам и не заговорил с ней с тех пор, как узнал тайну про ее мать. И Ренн не была уверена, по-прежнему ли они друзья — или же теперь все переменилось?

Люди из племени Выдры прибыли к источнику на рассвете. Приплыли на своих тростниковых лодках. Оказалось, что их вовсе и не нужно было предупреждать о наводнении, поскольку их колдуны-близнецы все узнали заранее по каким-то тайным знакам и увели свое племя в безопасное место. А Йолуна послали на стоянку лесных племен как раз для того, чтобы он их предупредил.

Озерных жителей также совершенно не удивил рассказ Фин-Кединна о происках Повелительницы Змей и ее гибели. Все это они восприняли так же спокойно, как и наводнение, которое, между прочим, полностью уничтожило их жилища на сваях.

Подготовившись к совершению погребального обряда, они переправили тело Сешру в один из самых дальних заливов на северном берегу, обмыли его, возложили на Постамент Смерти и завалили ветками можжевельника, чтобы покойница не смогла оттуда уйти. Затем они отвели всех участвовавших в обряде к священному источнику, дабы те подвергли себя очищению, но довольно мягко попросили Ренн держаться от них подальше, потому что именно она нанесла Метки Смерти на тело покойной и в течение ближайших трех дней должна была считаться нечистой. Ренн не возражала. Так ей было даже легче. Во всяком случае, она себя в этом убедила.

— Она не оставила никаких следов, — сказал Торак, и Ренн даже подскочила от неожиданности.

Он стоял на валуне у нее за спиной, и лицо его было в тени. Солнечные лучи били ей прямо в глаза, и она не могла понять, КАК он на нее смотрит.

— Ты так и не нашел свой камень? — спросила она.

Он покачал головой и растерянно произнес:

— Просто не знаю, что мне теперь делать…

Ренн, конечно, заметила, что Торак сказал «мне», а не «нам». «А что, если в этом кроется какой-то особый смысл?» — подумала она. Но вслух сказала:

— А мы у Саеунн спросим. Уж она-то наверняка знает.

Колдунья племени Ворона все это время оставалась на их новой стоянке, устроенной на вершине гряды. И Ренн, хотя и никогда бы в этом не призналась, становилось легче от одной лишь мысли о том, что Саеунн рядом. Во всяком случае, если понадобится снова прибегнуть к магии, Саеунн все сделает куда лучше ее.

Торак задумчиво смотрел вдаль. Потом сказал:

— Единственное, что я нашел, это ее корзинку. Пустую. Она там своих змей держала. — Он снова немного помолчал. — Знаешь, они мне не казались такими уж злыми, змейки эти. Я думаю, им понравится жить на свободе.

Ренн промолчала, потом сорвала лист папоротника и принялась его общипывать.

«Почему ты не можешь просто сказать то, что для тебя важно! — сердито думала она. — И почему я не могу сказать: Торак, мне очень жаль, что я вовремя тебе обо всем не рассказала! Хотя… это ведь ничего не меняет, правда? Ну, почти ничего?»

Но Торак так ничего и не сказал, бросил на ходу, что должен помочь Бейлу в поисках разбитой лодки, и исчез.

И Ренн в очередной раз пожалела, что не воспользовалась представившейся возможностью и не поговорила с ним по душам.

Подошел Фин-Кединн, уселся рядом, и Ренн сказала ему:

— Он все знает. О Повелительнице Змей. Вернее, обо мне.

— Да, он мне говорил.

— Говорил? И что же он тебе сказал?

— Просто, что знает об этом.

Ренн растерзала очередной лист папоротника и отбросила его общипанный остов в сторону.

Фин-Кединн спросил у нее, кому еще это известно. Ренн сообщила, что только Бейлу, а Фин-Кединн заметил, что, похоже, кое-кто из стариков все же узнал Сешру несмотря на то, что лицо и руки ее были обмазаны зеленой глиной. И посоветовал Ренн все рассказать своим соплеменникам, когда волнение несколько уляжется. Она пообещала, что непременно расскажет, и Фин-Кединн спросил:

— А тебе не жаль, что она умерла?

— Нет. Не знаю… — Ренн нахмурилась. — Я так долго ее ненавидела! А теперь ее нет на свете. И мне отчего-то стало еще хуже.

Фин-Кединн понимающе кивнул.

Он выглядел усталым. Ренн заметила седину в его темно-рыжей бороде и морщинки в уголках глаз, и ей вдруг стало страшно: а ведь Фин-Кединн стареет! Она прекрасно знала, что умирают и куда более молодые люди, чем он. Но ведь это Фин-Кединн! Он не может умереть! И Ренн вдруг заплакала.

— Ну почему, почему все не может оставаться, как было? — с детским отчаянием выкрикнула она.

Фин-Кединн следил за полетом озерной стрекозы, метавшейся над самой водой.

— Потому что таков порядок вещей, — ответил он. — Все на свете меняется. Постоянно меняется. Просто мы чаще всего этого даже не замечаем. — Он повернулся к Ренн. — Нужно вот что запомнить, Ренн: перемены — это не так уж и плохо.

Она вздохнула, точнее, судорожно всхлипнула, а Фин-Кединн прибавил:

— Торак был изгнанником, но теперь перестал им быть. Это же хорошая перемена, правда? Но ему потребуется некоторое время, чтобы заново привыкнуть к своему положению в племени. — Тяжело опираясь на посох, Фин-Кединн поднялся. — Пойдем-ка на стоянку. Ты выглядишь совершенно измученной.

— Но я совсем не устала, — солгала Ренн.

Он фыркнул:

— Ну-ка скажи мне, когда ты в последний раз как следует ела?

В ту ночь лесные племена устроили пир, чтобы возблагодарить Великого Духа за то, что все выжили во время страшного наводнения.

Рыба загадочным образом вернулась в Озеро, и уродцы среди озерных рыб попадались все реже. Люди из племени Выдры ничего по этому поводу не говорили, опасаясь, что могут спугнуть удачу, но прямо-таки светились от счастья и старательно помогали готовиться к пиру.

Торак и Бейл тоже участвовали в этих приготовлениях, а вот Ренн, все еще считавшуюся нечистой, к этой работе не допустили, и она слонялась по стоянке, стараясь казаться нужной, но потом все же ушла в Лес — искать Волка. Самого Волка она так и не нашла, но слышала его вой, и вой этот звучал весьма печально. Ренн догадывалась, что Волк тоскует по своей стае, и решила, когда он придет, немного приласкать его и развеселить.

Прежде чем начинать пир, в тростниковую лодку положили самые лучшие куски, поставили плошки с угощениями, и все это передали в дар Духам Озера. Лишь после этого люди наконец уселись и принялись за еду. Ночь была тихая, холодная, и все расселись вдоль долгого костра из целых стволов деревьев — люди из племен Выдры и Кабана, Волка и Ворона. И только Ренн разожгла себе отдельный маленький костерок на дальнем краю стоянки.

Угощение было приготовлено на славу. Фин-Кединн оказался прав: Ренн наконец почувствовала, как чудовищно она голодна, и с наслаждением уплетала и рагу из лосятины, и сочного леща, зажаренного на угольях, и хрустящие, подрумяненные «щечки» форели, и золотистые лепешки из семян тростника, смешанных с мучнистой сладковатой сердцевиной его стеблей. Впрочем, вонючий жир, который в племени Выдры добывают из спинки рыбы-колюшки и ценят более любых других угощений, Ренн есть не стала и, сдерживая смех, смотрела, как Торак, ни о чем не подозревая, сунул в рот кусок этого «замечательного лакомства» и теперь не знал, как ему быть — все-таки проглотить эту гадость или незаметно выплюнуть.

Сегодня Торак сидел на почетном месте, рядом с вождями племен, и в лучах всеобщего внимания чувствовал себя чрезвычайно неловко. Ренн заметила, что он то и дело невольно подносит руку ко лбу, касаясь своего знака изгнанника. Ее он либо не замечал, либо и впрямь старался избегать, но она уговаривала себя, что раньше времени волноваться не стоит.

Неподалеку от Торака сидел Бейл. Он перехватил взгляд Ренн и хотел уже ей улыбнуться, но сдержался. Они так и не успели поговорить о том, что он сделал, перехватив ее лук и выстрелив в Сешру. Ренн догадывалась, что Бейлу не по себе, что он опасается, как бы она теперь не стала иначе к нему относиться, и, желая его подбодрить, она быстро ему улыбнулась и прочла по его глазам явное облегчение.

Когда с едой было покончено, люди из племени Выдры собрали все рыбьи кости, которые оказались слишком малы, чтобы их можно было использовать, и бросили в воду — впоследствии эти косточки должны были возродиться в виде новых косяков озерной рыбы. Затем встали близнецы — колдуны племени — и запели.

Их голоса лились, точно серебристый ручеек с чистейшей водой, и эти дивные звуки падали в воцарившейся тишине, как капли воды в бездонные озерные глубины. Перед мысленным взором Ренн предстала великая тьма Начала Начал, те темные воды, которые некогда покрывали собою весь мир, пока гагара не нырнула на самое дно и не принесла в своем клюве немного земли, создав сушу.

Потом близнецы запели другую песню. На этот раз Ренн видела перед собой гадюку, которая украла священную глину и наслала на Озеро болезнь. Озеро стало искать помощи у Великого Духа, и тот, освободив воды, сдерживаемые ледяной стеной, смыл все совершенное зло. Он мог бы смыть и всех лесных обитателей, если бы их вовремя не предупредил Лишенный Племени Скиталец. А потом юноша из морского племени убил ту гадюку, и мир был восстановлен.

Когда песня закончилась, все стали кланяться Тораку, а он покраснел до ушей от смущения. Впрочем, вождь племени Кабана лишь сердито ему кивнул, зато Аки поклонился низко и с самой искренней благодарностью. То, что Аки все-таки сумел выступить против своего властного отца, придало ему уверенности и самоуважения, и теперь он чувствовал себя гораздо свободнее. Но ниже всех Тораку кланялись Махиган и другие люди из племени Волка.

Близился рассвет. «Скоро закончится пир, — думала Ренн, — и, пока не поздно, нужно просто встать, подойти к Тораку и сказать ему все то, что давно уже сказать следовало». Поев, она явно почувствовала себя гораздо смелее.

Однако ей снова пришлось подождать, ибо Ананда, вождь племени Выдры, принялась раздавать подарки.

Бейл получил замечательный амулет — коготь гагары, самого умелого из водных существ, чтобы, как гагара, всегда оставаться на плаву.

Тораку достался браслет, сделанный из нижней челюсти щуки, обмотанной кусочком мягкой лосиной шкуры, — этот амулет должен был помочь ему стать таким же искусным охотником, как щука. А в его нож — в то углубление в рукояти, где хранился огненный опал, — люди Выдры вложили кусочек зеленого сланца, выточенный точно по форме этого углубления.

И когда Ренн уже почти почувствовала себя обделенной, к ней подошел Йолун и что-то положил к ее ногам. Потом низко ей поклонился и шепотом поблагодарил за то, что она помогла спасти его возлюбленное Озеро. Он преподнес ей в дар замечательный маленький ножичек из зуба бобра с резной рукояткой в форме рыбьего хвоста.

Наступил рассвет. Люди стали расходиться, надеясь хоть немного поспать. И Ренн вдруг увидела, что Торак направляется прямо к ней.

Она вскочила, уронив миску и ложку, которые так и лежали у нее на коленях.

Торак помог ей подобрать их, неловко кивнул и начал:

— Знаешь, Ренн…

— Что знаю? — Голос прозвучал резче, чем ей хотелось.

— Ага, ты здесь, Торак, — раздался вдруг совсем рядом голос Фин-Кединна.

И впервые в жизни Ренн не обрадовалась приходу своего любимого дяди.

— Идем со мной, — сказал вождь племени Ворона Тораку, явно не подозревая о намерениях Ренн. — Нам с тобой нужно кое-что сделать.

Торак хотел что-то сказать, но не решился. А Ренн спросила:

— А куда мы пойдем?

Но Фин-Кединн велел ей остаться.

— Нет, Ренн, — мягко возразил он, — тебя это не касается. Со мной пойдет только Торак.

Торак как-то странно посмотрел на нее — она так и не поняла, что означал этот взгляд, — и последовал за вождем племени Ворона в чащу Леса.

Глава тридцать восьмая

Он шел, прикусив от нетерпения губу. Теперь он перестал быть изгнанником и очень надеялся, что они трое — он, Ренн и Волк — снова будут вместе, однако твердой уверенности в этом у него не было. После наводнения Волк ни разу и близко к стоянке не подошел, а их отношениям с Ренн по-прежнему мешала мучительная недосказанность.

И вот теперь Фин-Кединн куда-то вел его по лосиной тропе, не говоря зачем. Шел он довольно быстро, с силой опираясь о посох; на одном плече у него висела сумка из сыромятной кожи.

Через некоторое время Фин-Кединн вдруг резко остановился, сунул свою сумку под ореховый куст и велел Тораку лечь на землю.

На вопросы Торака он ответил так:

— Пора заняться твоей татуировкой. Ты же не можешь всю жизнь прожить с меткой изгнанника.

Торак тоже не раздумал об этом, но, услышав подобное заявление от Фин-Кединна, насторожился.

— Ты собираешься ее вырезать? — просил он.

— Нет, — ответил Фин-Кединн. — Ложись.

Торак послушался, лег на спину и стал смотреть, как Фин-Кединн достает из сумки костяную иглу, маленький молоточек из рога для нанесения татуировки и что-то еще, завернутое в кусочек оленьей шкуры. В свертке оказались комки охры, «крови земли», а также белый гипс и зеленый туф.

— Я послал Бейла искать траву резеду, — сказал Фин-Кединн таким тоном, словно это все объясняло. — А ты лежи спокойно и не двигайся.

Прицелившись иглой и молоточком, он натянул кожу у Торака на лбу большим и указательным пальцем и стал быстро и ловко наносить какой-то рисунок поверх прежней татуировки, время от времени прерываясь и вытирая выступившую кровь.

Сперва Тораку было очень больно. Потом просто больно. Чтобы отвлечься, Торак старательно изучал ближайший ореховый куст. Орехи на нем еще толком не дозрели, но какая-то белка уже деловито собирала урожай, то и дело поглядывая на вторгшихся в ее владения людей и выражая свое недовольство сердитым треском.

Потом Торак все же решился перевести взгляд с орехового куста на Фин-Кединна.

На своего приемного отца.

Он понимал, какая это большая честь для него; он был почти счастлив, но все же поступок Фин-Кединна сильно его озадачил.

— И все-таки я кое-чего не понимаю, — сказал он.

Фин-Кединн продолжал молча работать, и Торак снова заговорил:

— Когда я впервые встретился с тобой — и ты узнал, кто был мой отец, — ты очень рассердился. Но с тех пор много воды утекло, и мне стало казаться, что иногда ты ко мне очень хорошо относишься, а иногда — не очень.

Положив комок охры на маленький жернов, Фин-Кединн принялся растирать его с помощью куска гранита.

— Я знаю, ты сердит на моего отца, — осторожно продолжал Торак. — Но моя мать… Ее-то ты ведь не ненавидел?

Фин-Кединн продолжал растирать охру.

— Нет, — сказал он. — Я ее любил.

По Лесу звонким эхом разнеслась птичья трель. Над цветами таволги жужжали пчелы.

— А она относилась ко мне, как к брату, — вздохнул Фин-Кединн. — Она любила только твоего отца. Только его она любила так, как жена и должна любить своего мужа.

Торак судорожно сглотнул и спросил:

— Значит, поэтому… ты его так ненавидел?

Фин-Кединн снова вздохнул:

— Взросление человека порой похоже на болезнь души, Торак. Телесная душа хочет во всем главенствовать и борется с душой племени, приказывает, как ей следует поступать. Тут главное обрести равновесие — знаешь, как при изготовлении хорошего ножа. Нужен некий баланс. В общем, мне для этого понадобилось немало времени. — Он обмакнул уголок оленьей шкуры в кашицу из охры и стал втирать ее в только что нанесенный рисунок у Торака на лбу. — Я, разумеется, давно уже перестал ревновать ее к твоему отцу. Но продолжал считать, что именно он повинен в ее гибели. Я и теперь виню его в этом.

— Но почему?

— Он сам присоединился к Пожирателям Душ. И когда она родила тебя, ей приходилось скрываться вместе с ним. В такой трудный момент она оказалась вдали от родного племени. Если бы он не подверг ее тогда такой опасности, она вполне могла бы остаться жива.

— Но он же не нарочно подвергал ее опасности!

— Только не проси меня, чтобы я простил его, — предупредил Фин-Кединн. — Ради твоей матери я принял тебя в племя Ворона. Ради нее — как, впрочем, и ради тебя самого, — я решил стать тебе приемным отцом. Но не требуй от меня слишком многого. — Он старательно протер жерновок пучком моха и принялся крошить туф.

Торак внимательно смотрел на него, понимая, как сильно успел уже полюбить этого человека.

— А у тебя никогда не было жены? Или подруги? — спросил он.

Губы Фин-Кединна дрогнули в усмешке.

— Ну, конечно же, была! Я женился на девушке из племени Волка, но через некоторое время она сама сказала, что нам лучше расстаться, и была права. Потому что я по-прежнему думал только о твоей матери.

Они помолчали. Потом Торак снова спросил:

— А какая она была, моя мать?

Фин-Кединн слегка вздрогнул, но ответил довольно спокойно:

— Тебе, должно быть, отец о ней немало рассказывал.

— Нет. Когда я задавал ему этот вопрос, он сразу становился очень печальным.

Фин-Кединн еще немного помолчал, потом сказал:

— Она знала и понимала Лес, как никто другой. И очень его любила. И Лес тоже ее любил. — Он посмотрел прямо на Торака, и его голубые глаза ярко блеснули. — Ты очень похож на нее!

Этого Торак никак не ожидал. До сих пор мать была для него неким туманным образом — неведомой женщиной из племени Благородного Оленя, оставившей ему на память свой рожок с охрой… и объявившей его, своего сына, лишенным племени.

А Фин-Кединн некоторое время постоял, устремив невидящий взор на ореховый куст, потом встряхнулся, расправил плечи и снова принялся растирать туф.

— Возможно, отчасти благодаря своей матери ты и выжил в Лесу, став изгнанником, — сказал он уже вполне спокойно. — Вспомни тех, кто помогал тебе: бобров, воронов, волков. И сам Лес. Возможно, все они видели в тебе ее душу.

— Но почему же она все-таки объявила меня лишенным племени? Зачем она это сделала?

Фин-Кединн вздохнул:

— Не знаю, Торак. Но она очень тебя любила! Так что…

— А ты откуда знаешь, что она меня любила? Ты ведь не знал даже, что у нее сын родился!

— Зато я хорошо знал ее, — тихо промолвил Фин-Кединн. — И уверен: она очень тебя любила. Видимо, она поступила так, чтобы помочь тебе.

Но Тораку все равно было непонятно, как можно помочь человеку, объявив его не имеющим племени изгнанником!

— Может быть, — прибавил Фин-Кединн, — ответ следует искать в тех местах, откуда она была родом. Где ты появился на свет.

— Ты имеешь в виду Сердце Леса?

Ветерок прошел по ветвям деревьев, и они согласно закивали.

— Когда мне стоит пойти туда? — спросил Торак.

— Только не сейчас, — ответил Фин-Кединн, теперь растирая уже гипс. — Между племенами, что живут в Сердце Леса, сейчас царит вражда, и никого из чужих они к себе не пропустят. Да и глупо было бы так рисковать, пытаясь туда проникнуть, если Тиацци и Эостра могут оказаться где угодно.

Из папоротников вынырнул Бейл и, передавая Фин-Кединну маленькую плошку из рога, полную цветов резеды, мрачно заявил:

— Я слышал, что вы говорили о Пожирателях Душ. Только вряд ли вы найдете их в Сердце Леса. По-моему, они сейчас где-то на островах.

Торак даже сел:

— ЧТО?!!

— Мне Ренн кое-что рассказывала — еще давно. Она говорила, что одним из осколков огненного опала владел колдун из племени Тюленя, но осколок этот вместе с ним утонул в Море. — Бейл покачал головой. — Только вряд ли это соответствует действительности. Наш колдун всегда хранил все необходимое для своих заклинаний в мешочке из тюленьей шкуры. Но, когда его убили, этого мешочка при нем не было. И потом, когда мы обыскали и сожгли его жилище, этого мешочка также никто не обнаружил.

— Ну и что? Это еще ничего не значит! — воскликнул Торак, охваченный тревогой.

— До того, как ты появился на островах, — продолжал Бейл, — когда мы еще считали его просто своим колдуном, люди порой видели какое-то красное сияние на Утесе, но не знали, что это такое. Но теперь-то я хорошо это знаю!

— Это светился огненный опал!

— Да. И потом, еще до того, как я ушел в Лес, — продолжал Бейл, — у нас на островах стали появляться какие-то непонятные ямы и рытвины — и в рощах, и возле нашей стоянки. Словно кто-то специально копал землю и что-то искал.

И Торак тут же вспомнил последние слова Повелительницы Змей. И заметил, что Фин-Кединна рассказ Бейла ничуть не удивил.

— Тебе надо поразмыслить об этом хорошенько, Торак, — сказал он и всыпал в полученную кашицу цветы резеды. — Если тот кусок опала, что был спрятан в ноже твоего отца, действительно был последним, то почему за ним охотилась только Повелительница Змей? Почему ей не помогали Тиацци и Эостра?

— Значит, мы так ничего и не добились? — вскричал Торак. — И все нужно начинать сначала?

— Не совсем так, — возразил Фин-Кединн. — Шаг за шагом. Помнишь?

Торак хотел ответить, но вождь племени Ворона уже собирал свои вещи.

— Пора возвращаться, — сказал он и решительно встал. — И вот что, Торак: давай пока не говорить Ренн об огненном опале. Ей и без того есть о чем подумать.

Когда они добрались до стоянки, Ренн уже поджидала их. Она быстро глянула на лоб Торака и кивнула:

— Ага. Теперь мне ясно, что вы там делали. — Потом она повернулась к Фин-Кединну. — Хотя, пожалуй, белый цвет получился не совсем белым, да?

Вождь пожал плечами:

— У него просто кожа слишком смуглая. Ничего, и так сойдет.

— О чем это вы? — спросил Торак. — Что вы такое со мной сделали?

А Фин-Кединн, крепко стиснув запястье, высоко поднял его руку и, обращаясь к тем, кто уже успел собраться вокруг, внятно и отчетливо произнес:

— Пусть каждый из вас будет свидетелем. Мой приемный сын, которого раньше считали изгнанником, более изгнанником не является. Он, лишенный племени скиталец, становится отныне членом всех племен — благодаря метке, которую вы видите у него на лбу!

На лицах людей появились улыбки, по толпе пролетел шепот одобрения, и Торак догадался: что бы ни сделал с ним в Лесу Фин-Кединн, это было хорошо, это подействовало!

А Бейл шепотом разъяснил ему:

— Фин-Кединн разделил кружок — метку изгнанника — на четыре части и каждую четвертушку закрасил тем цветом, который соответствует одной из четырех групп племен. Белый цвет — это племена Льдов, красный — Горные племена, зеленый — племена Леса, а синий — племена Моря. Получилось очень красиво. — Бейл ухмыльнулся и прибавил: — Ну, в общем, гораздо лучше, чем было.

Торак все еще пытался как-то осознать то, что с ним произошло, когда на поляну вдруг плавно спустились Рип и Рек. Рек тут же принялась дразнить собак и очень похоже залаяла, приведя псов в исступление, а Рип — который что-то принес в клюве — бросил свою ношу на землю, чуть не попав в Бейла. Затем оба ворона сделали круг и полетели прочь с хриплым карканьем, совершая в воздухе всевозможные кувырки и пируэты.

Бейл подхватил то, что выронил Рип, и удивленно поднял брови.

— На! — И он протянул Тораку тот самый камешек с меткой его племени!

Нарисованную охрой метку еще можно было разглядеть, а вот зеленая глина, из которой была сделана змейка, обвивавшая камешек, была старательно, до последней крупицы, счищена с него мощным клювом ворона.

Йолун отвез Торака и Бейла на самое глубокое место, и там Торак бросил в Озеро свой именной камень, который вскоре исчез в темно-зеленой глубине.

Йолун был доволен:

— Озеро будет надежно хранить его!

Торак тоже так считал. Раньше он, пожалуй, даже боялся этого озера, потом начал понимать, что оно не плохое и не хорошее — просто очень и очень древнее.

Вернувшись на берег, Бейл и Йолун продолжили свою увлекательную беседу о лодках, а Торак, наконец-то получив полную свободу, отправился искать Ренн.

Он нашел ее на берегу. Ренн заботливо смазывала жиром свой лук, и, когда Торак сел с нею рядом, она на него даже не посмотрела.

Потом сказала, словно извиняясь:

— Он столько раз намокал! Боюсь, что может искривиться.

Торак быстро на нее глянул и спросил:

— Скажи, а если бы Бейл тогда… этого не сделал… ты бы убила ее?

Ренн старательно втерла в деревянную часть лука еще немного жира, хотя дерево и так уже блестело, и буркнула сквозь зубы:

— Да, убила бы. А ты, когда расколол камнем опал, чью жизнь хотел ему отдать?

— Не знаю, — признался Торак. — Я не знаю даже, почему отец оставил этот камень мне. Хотя, может быть, он догадывался, что когда-нибудь огненный опал может мне понадобиться.

— Интересно, зачем он вообще его сохранил? Он ведь мог сразу его уничтожить, как и все остальные осколки.

Торак тоже не раз думал об этом. И, вспоминая пугающую красоту огненного опала, понимал: возможно, отец просто не смог заставить себя уничтожить эту красоту.

Он повернулся к Ренн:

— А то, что твоя мать… Ты всегда это знала?

Она вспыхнула так, что у нее даже шея покраснела.

— Нет. Фин-Кединн рассказал мне об этом только после гибели отца.

— Значит, тебе было всего… лет семь или восемь?

— Да.

— Тяжело тебе, должно быть, пришлось.

Она сердито сверкнула глазами — не желала, чтобы ее жалели!

Торак, набрав в пригоршню песка, пересыпал его из ладони в ладонь. Потом все же спросил:

— Как же все-таки это получилось? Почему она решила стать…

Ренн ответила не сразу. Покусала губу. Помолчала. А потом вдруг принялась выкладывать ему все, словно выплевывая эту историю, словно избавляясь от яда, чуть не отравившего ее душу.

— Когда она ушла от моего отца и присоединилась к Пожирателям Душ, она даже имя свое переменила. Люди думали, что она умерла. И только отец верил, что она жива, хотя Фин-Кединн твердил ему, что о ней надо забыть. Но он не мог забыть ее. А потом она снова тайно вернулась к нему. Племя так ничего и не узнало. Ей нужен был еще один ребенок, новорожденный. А мой брат оказался уже слишком большим для… ее целей. В общем, она родила еще одного ребенка и тут же опять ушла от отца. Этим она окончательно разбила ему сердце. А ей до этого и дела не было! Я-то ведь уже появилась на свет. Но Саеунн не позволила ей меня… похитить. Она нашла ее и как-то умудрилась меня у нее отнять. Уж не знаю, как ей это удалось. Я была еще совсем маленькой. Мне даже имя еще дать не успели.

— А почему Саеунн отняла тебя у нее? — спросил Торак. — Уж точно не из жалости.

Ренн безрадостно улыбнулась:

— Ты прав. Не из жалости. Она просто хотела остановить Повелительницу Змей и не дать ей превратить меня… — Ренн судорожно вздохнула. — В общем, Саеунн всем сказала, что мой отец прижил меня с одной женщиной из Сердца Леса и что эта женщина умерла. И все поверили, что эта женщина и была моей матерью. Она стукнула кулаком по земле. — Саеунн спасла меня, но иногда я ее все равно ненавижу! Получается, что я обязана ей всем на свете!

Торак помолчал. Потом осторожно спросил:

— А зачем Повелительнице Змей был нужен новорожденный младенец?

Ренн явно колебалась. Затем попросила:

— Можно я расскажу тебе об этом потом?

Он кивнул, продолжая пересыпать песок из ладони в ладонь.

— А кто еще знал о ее намерениях?

— Только Фин-Кединн и Саеунн. Фин-Кединн сказал, что это будет моей личной тайной и я могу раскрыть ее, только когда сама этого захочу. — Она отложила лук в сторонку и повернулась к Тораку. — Я действительно собиралась рассказать тебе все-все! Клянусь! И мне очень жаль, что я вовремя этого не сделала!

— Я знаю, — сказал Торак. — Мне тоже очень жаль, что я столько всего наговорил тебе! Я не хотел тебя обижать. Ты ведь тоже это понимаешь, правда?

На лице у Ренн отразилось разом множество самых разнообразных чувств. А потом она уронила голову на руки и спрятала лицо в ладонях. Она не плакала и сидела очень тихо, но по ее согбенным плечам Торак видел, как сильно она напряжена, какая боль терзает ее душу.

Он неловко обнял ее за плечи, желая подбодрить и утешить. Она вздрогнула, слегка отстранилась, потом с облегчением вздохнула и снова прислонилась к нему. Она была такая маленькая, такая теплая и такая сильная!

— Я не плачу, — пробормотала она.

— Я знаю.

Через некоторое время она выпрямилась, вытерла нос тыльной стороной ладони и вывернулась из-под его руки.

— Тебе еще повезло! — шмыгая носом, сказала она. — Ты своей матери совсем не знал.

— Да. Но я помню свою мать-волчицу.

Она снова шмыгнула носом:

— И какая она была?

— У нее была мягкая шерсть, а язык — как горячий песок. А из пасти у нее порой пахло гнилым мясом.

Ренн рассмеялась.

Они еще долго сидели рядышком и смотрели на воду. Торак слышал, как плюхнулась в озеро водяная крыса, как вдалеке с силой ударил хвостом бобер. Выдра, стрелой разрезав водную гладь, вынырнула, внимательно посмотрела на них, потом снова нырнула, оставив на поверхности пузырьки воздуха. Глядя на веселую выдру, Торак чувствовал, как и у него поднимается настроение. Если бы только Волк сейчас был здесь, с ним, тогда он, казалось, готов был примириться с чем угодно…

И словно в ответ на его мысли из леса донесся печальный вой.

Торак повернулся в ту сторону и два раза коротко пролаял: «Я здесь!»

— Бедный Волк! — сказала Ренн.

— Да. Он тоскует по своей стае.

— Я думаю, он и по тебе тоже тоскует.

— Тогда пошли. — Торак потянул ее за руку, помогая встать. — Надо попробовать его развеселить.

Но Волка они, разумеется, не нашли, зато он сам нашел их через некоторое время прямо под соснами неподалеку от стоянки.

Он как-то вяло вильнул хвостом и потрусил навстречу Тораку. Уши у него были прижаты, из глаз исчезла привычная живость, они даже не блестели, как обычно.

Присев возле него на корточки, Торак нежно почесал ему бочок.

Волк лег, положив морду между передними лапами, и сказал Тораку: «Я так тоскую по своей стае!»

«Я знаю», — ответил Торак. Он думал о том, какую радость доставляли Волку волчата, как он любил ту молодую черную волчицу. Но отказался от всего этого — ради него, Торака!

«Теперь я — твоя стая», — сказал ему Торак.

Волк постучал по земле хвостом. Потом сел и лизнул Торака в нос.

Торак тоже его лизнул и тихонько подул, уткнувшись в пышную шерсть на загривке. «Я тебя никогда не оставлю», — пообещал он ему.

Волк ритмично завилял хвостом, глаза его заблестели.

Ренн куда-то убежала, сказав, что ей нужно принести кое-что, и вскоре вернулась с большой миской из ольхового дерева с вырезанными на стенках изображениями выдр. Вместе с Тораком они установили миску в папоротниках так, чтобы она не упала. От миски исходила жуткая вонь: она была полна того самого «драгоценного» спинного жира колюшек с крапинками в виде каких-то загадочных черных комочков, который считался лучшим угощением в племени Выдры.

— Йолун настоял, чтобы я все это отнесла Волку, — сказала Ренн. — Он сказал, что волки — существа особенные, и они умеют создавать такую музыку, которая очень сильно действует и на людей. Попробуй, — предложила она Волку. — Надеюсь, тебе это понравится!

Они с Тораком вежливо отошли на некоторое расстояние, давая Волку возможность спокойно принюхаться и поесть. Казалось, он только подошел к миске, но через мгновение уже вылизывал ее стенки, собирая последние крошки.

— А что это там за черные кусочки попадались? — спросил Торак.

— Сушеная брусника, — усмехнулась Ренн.

И Торак вдруг начисто позабыл о Пожирателях Душ и от души расхохотался.

«Изгнанник» — это четвертая книга в серии «Хроники темных времен», в ней рассказывается о приключениях Торака в Лесу и за его пределами, а также о его поисках Пожирателей Душ и стремлении непременно их уничтожить. Ранее уже были опубликованы три книги цикла: «Брат-Волк» — первая книга, «Сердце Волка» — вторая и «Пожиратель Душ» — третья. Всего в серии будет шесть книг.

Послесловие от автора

Мир Торака отстоит от нашего на шесть тысяч лет.

Он возник сразу после ледникового периода и существовал вплоть до наступления эры земледелия, когда всю Северо-Западную Европу еще покрывали сплошные леса.

Люди во времена Торака выглядели в точности, как и сегодняшние, но жили они по иным правилам и законам. Они не знали письма и колеса, не умели выплавлять металлы, но и не особенно во всем этом нуждались. Они и так прекрасно умели выживать в дикой природе. Они знали все о животных, деревьях, съедобных и несъедобных растениях и скалах своего родного Леса. И если им что-нибудь было нужно, они знали, где это найти или как это сделать.

Когда я собирала материал для книги «Изгнанник», я немало времени провела в окрестностях озера Сторсьён в Северной Швеции. Там мне очень повезло: бродя по весеннему лесу, я слышала рев лосей и случайно обнаружила сложную систему плотин, созданную бобрами.

Мне также довелось буквально нос к носу столкнуться с лосем (их в Северной Америке называют moose). Дело было в лосином заповеднике, там же я познакомилась сразу с несколькими очаровательными лосятами пяти дней от роду и с одним крайне печальным годовалым лосенком-подростком, которого только что бросила мамаша — лосиха поистине великанских размеров.

Идея резных изображений на скалах близ целебного источника племени Выдры связана с моими восторженными впечатлениями от аналогичных изображений на скалах в Глёзе близ Сторсьёна, которые, как считают ученые, предположительно были созданы современниками Торака. Там же я имела возможность полюбоваться различными типами одежды людей каменного века, их музыкальными инструментами, их оружием и лодками, сшитыми из лосиных шкур.

Чтобы поближе познакомиться с волчатами, мне пришлось завязать дружбу с некоторыми очень юными обитателями UKWC — Британской государственной организации по охране волков; там я кормила волчат из бутылочки, играла с ними и, что самое главное, подолгу наблюдала, как они играют друг с другом, как поразительно быстро развиваются и взрослеют, буквально за несколько месяцев превращаясь из крошечных пушистых комочков в крупных и довольно-таки шумных молодых волков.

Чтобы как следует прочувствовать характер и повадки змей, я познакомилась с некоторыми из них — например, в Лонглите я даже брала в руки одного очень красивого крапчатого полоза и двух королевских питонов, очень любопытных и невероятно сильных. Скажу честно, я никак не могла понять, отчего кому-то змеи кажутся прекрасными, даже вызывающими восхищение, пока не взяла одну из них на руки и не почувствовала у себя на лице мимолетные прикосновения ее пытливого язычка.

Мне хочется поблагодарить всех сотрудников Британской государственной организации по охране волков за то, что они позволили мне подружиться с волчатами и наблюдать за ними. Я также очень благодарна Сьюну Хёггмарку из Оррвикена за то, что он поделился со мной своими обширными познаниями о жизни лосей и позволил совсем близко подходить к спасенным им лосям и лосятам. Спасибо в высшей степени дружелюбным, оказавшим мне огромную помощь людям из туристических информационных центров в Крокоме и Ёстерсунде, ведь они не только помогли мне добраться до Глёзы, но и провели для меня ознакомительную экскурсию; и хотя день выдался на редкость холодный и дождливый, он остался в моей памяти как один из самых впечатляющих дней моей жизни. Я также безумно благодарна мистеру Деррику Койлу, старшему смотрителю воронов Тауэра, за то, что он поделился со мной своими поистине неисчерпаемыми знаниями и опытом в отношении некоторых, весьма специфических, представителей племени воронов. Спасибо большое Дарену Бисли и Киму Такеру из Лонглита за то, что познакомили меня с некоторыми поразительно красивыми, просто восхитительными змеями.

И, как всегда, я хочу поблагодарить своего агента Питера Кокса за его неиссякаемый энтузиазм и поддержку, а также своего замечательного издателя Фиону Кеннеди за богатое воображение, преданность и понимание.

Мишель Пейвер, 2007

notes

Примечания

1

О токоротах рассказывается в предыдущей книге «Сердце волка». Токорот — это ребенок, которого растили в одиночестве и в полной темноте, а затем с помощью черной магии вселяли в его тело злого духа, превращая тем самым в послушное и смертоносное оружие для того, кто его создал.