Красная Шапочка

Гаврилов Павел Владимирович

(Фанфик на "Метро 2033")

Пролог.

"Красная шапочка" что есть силы бежала по темной аллее. Дыхание со свистом вырывалось из груди, отдаваясь в дыхательном фильтре. Стекла противогаза запотели, а по спине больно колотил тяжелый АКМ. Огромные, уродливо разросшиеся под воздействием радиации деревья зловеще шумели над головой. Там, впереди, на границе этого темного, страшного леса, в который превратился некогда мирный и безмятежный парк находился вестибюль станции "Сокольники". Там была жизнь, там было спасение. Нужно было только успеть добежать. Добежать и постучать условным сигналом в гермоворота.

"Красная шапочка" уже много раз ходила этим маршрутом. С тех самых пор, как, потеряв любимого в бою с мутантами, она выбрала профессию сталкера. И всегда ей везло. Не унесла в когтях крылатая тварь, одна из тех, что жили на крыше высотки (той самой, что закончили строить как раз незадолго до ТОГО ДНЯ). Не сожрало ни одно из тех жутких созданий, в которые превратились безобидные белки, населявшие когда-то парк "Сокольники", бравшие хлеб из рук посетителей, а теперь бесшумно перелетающие между шумящими кронами на кожистых крыльях и падающие тебе на плечи, выставив огромные зубы быстрее чем успеешь вскинуть АКМ. Не подстрелил никто из чужих сталкеров с враждебной Арбатско-Покровской линии, добиравшихся, бывало до района Парка от "Электрозаводской", а то и от "Бауманской".

Кстати, насчет чужих сталкеров. Когда столкновения с группами, идущими с Арбатско-Покровской линии стали происходить почти ежедневно это ведь именно ей первой пришло в голову покрасить капюшон своего радиационного костюма в красный цвет, чтобы в бою не словить случайно пулю от своих. Идея понравилась и очень быстро все сталкеры "Красной-Сокольнической" стали "красноголовыми", но прозвище "Красная шапочка" прилепилось только к ней.

И надо же было такому случиться, чтобы именно в эту ночь уже на обратном пути "Красная шапочка" столкнулась в темной аллее с "серым". Откуда именно взялись эти жуткие создания, никто толком не знал, но большинство сходилось на том, что в "серых" мутировали охранные и дикие дворовые собаки, жившие некогда на территории парка. Так или иначе, но после появления на территории парка "серых" жизнь сталкеров сильно осложнилась. Крупные, до полутора метров ростом, мощные твари, покрытые густой серой шерстью (за что и получили свое название) перемещались в основном на четырех лапах, но в случае необходимости могли подниматься на задние, используя передние, развитые конечности, с длинными кривыми когтями в качестве смертоносного оружия. Большие, светящиеся красноватым огнем, глаза позволяли им прекрасно видеть в темноте, а длинные, острые стоящие уши чутко улавливали каждый звук, даже дыхание, приглушенное фильтром противогаза. Под стать когтям были и острые белые зубы, росшие в три ряда в огромной пасти, на морде, увенчанной черным кожаным носом.

Но не сила, не когти и не клыки делали "серых" одним из самых опасных противников из тех, с кем приходилось сталкиваться на поверхности. В отличие от всех остальных тварей "серые" унаследовали от своих четвероногих предков высокую способность к обучению и развитию интеллекта. В этом однажды уже пришлось убедиться на горьком опыте, когда несколько лет назад большая группа "серых" скрытно проследовала за несколькими неопытными сталкерами до самого входа на станцию "Сокольники", ничем не выдавая своего присутствия до тех пор пока не подслушала условный сигнал, которым следовало стучать в гермоворота, чтобы охрана открыла входной шлюз.

А через некоторое время "серые" постучались... В тот раз застава у входного шлюза погибла целиком, а ворвавшихся тварей удалось "утихомирить" только после получасового боя.

С тех пор условный сигнал менялся каждый день и стал индивидуальным для групп, работающих в одно и то же время на поверхности. Но от "серых" постоянно ждали очередных неожиданностей.

И вот именно с таким представителем поверхностной фауны "Красная шапочка" столкнулась в эту ночь уже на пути домой. Ночь была удачной. Брезентовую сумку приятно оттягивали несколько электролампочек, длинный моток кабеля и (вот удача!) тяжелый автомобильный генератор, невесть каким образом сохранившийся в одной из машин на разграбленной уже много лет назад стоянке.

"Красная шапочка" как раз вышла на бывшую "Главную аллею", ведущую к вестибюлю станции "Сокольники", некогда широкую, а теперь темную и заросшую. Осторожно ступала она по искореженному асфальту. Руки спокойно и уверенно сжимали АКМ, указательный палец замер на спусковом крючке. Сквозь вздыбленный асфальт пробивались узловатые корни исполинских деревьев, а толстые стволы угрюмо нависали над дорогой.

И вот именно из-за одного из таких стволов, особенно близко подступивших к дороге, вдруг неожиданно появился "серый". Было удивительно, как такая махина может перемещаться совершенно бесшумно. На мгновение глаза человека, закрытые прозрачными стеклами противогаза, и глаза твари, горящие красноватым огнем, встретились. Пасть "серого" казалось, растянулась в широкой улыбке. обнажив три ряда белоснежных острых зубов. Можно было подумать, он сейчас скажет: "Здравствуй "Красная шапочка". Куда ты идешь?"

Но на беседы с "серым" у "Красной шапочки" не было ни времени, ни желания. Привычным движением она вскинула к плечу АКМ, красная звездочка лазерного целеуказателя засветилась между глаз твари. Хладнокровно, на миг задержав дыхание, она нажала на спусковой крючок.

Щелк... выстрела не было. Побелев под противогазом, как полотно, "Красная шапочка" передернула затвор.

Щелк... ее АКМ, верный испытанный АКМ, которому она не раз вверяла свою жизнь, и жизнь своих товарищей отказал.

"Все" - подумала "Красная шапочка": "Отбегалась". В открытой схватке с "серым" не было шансов не только у нее, смелой и сильной, но все же хрупкой девчонки. "Серый" был способен без особого труда уложить и закаленного, бывалого сталкера, бывшего морпеха (довелось ей однажды увидеть и такое).

Но тварь медлила. Зубастая "улыбка" все еще растягивала его морду, а острые треугольные уши на голове тревожно шевелились, ловя щелчки бесполезного автомата. И вдруг "серый" сделал шаг в сторону. Потом еще шаг и еще и вот он уже скрылся за толстым стволом.

"Красная шапочка" не верила своим глазам. Никогда еще ей не приходилось слышать, чтобы "серый" отказался от нападения на беззащитную жертву. Но, каковы бы не были его причины, пока она еще жива. Почему? Непонятно. "Может, он сам меня испугался?" - усмехнулась "Красная шапочка": "Может молодой, неопытный".

Она осторожно сделала несколько шагов вперед. "Серого" за деревом не было. Поминутно оглядываясь, стараясь не поворачиваться спиной к тому месту "Красная шапочка" быстро пошла по аллее. Потом побежала. "Серый" не появлялся. Еще не веря в свершившееся чудо "Красная шапочка" преодолела почти половину пути до станции.

И в этот момент в темноте леса тускло сверкнули две красные точки.

Чуда не было. Надо же было быть такой дурой, поверить в добренького "серого". Не может быть добрых тварей. Это одна из тех несбыточных сказочек, вроде той, которую рассказывал тот парень с "ВДНХ" (как его звали, вроде Артем), о том, что штурмовавшие его станцию "черные" вроде как были друзья, и зря их тогда спалили ракетным залпом.

Чушь. На поверхности у человека друзей нет. Это знает каждый житель метро, это первое, что узнает каждый ребенок. И из этого правила нет исключений.

Итак "серый" следует за ней. Зачем? Теперь понятно зачем. Хочет подойти вплотную к шлюзу, ведущему на станцию, дождаться, когда на условный сигнал ей откроют, а потом... о том, что будет потом думать, не хотелось. А если он еще и не один? В любом случае пускать серого (хотя бы и одного) на станцию нельзя. А что делать? Остаться на поверхности? Через полчаса рассвет, под солнечными лучами она поджарится за пять минут. Может укрыться в каком-нибудь доме и переждать день, авось твари надоест раньше? Бр-р-р... от мысли, что придется войти в один из домов и встретиться лицом к лицу с их нынешними "жильцами" "Красную шапочку" передернуло.

Нет уж. Лучше "серый" чем ЭТИ. В конце концов, всегда оставался последний вариант, постучать в гермоворота неправильным сигналом. Пусть "серый" подходит. После трех неправильных стуков охрана приводит в действие огнеметы, не разбираясь и не открывая. По крайней мере, станция выживет. Может потом, когда откроют дверь, опознают (по номеру на автомате), может, и поймут, как было дело. Может даже кто и речь толкнет "С благодарностью от всего населения линии..." и все такое.

А может все же удастся убежать, прийти к станции раньше "серого" и успеть шмыгнуть в шлюз. Смешно надеяться. Но... выбирать-то все равно не из чего. И "Красная шапочка" побежала.

И вот сейчас она бежала по темной аллее. Впереди уже ясно была видна темная "коробка" вестибюля станции. Вот уже и двери.

"Красная шапочка" оглянулась. "Вот зараза!" Красные точки горели в чаще уже совсем рядом.

Все. Вариантов не осталось. Главное случайно не постучать правильным сигналом. Она медленно отступила вглубь входа. Одновременно с этим серая тень отделилась от густых зарослей и сделала несколько шагов к вестибюлю. "Серый" шел на задних лапах, настороженно, втягивая воздух влажным черным носом и поводя острыми ушами. Все его внимание был приковано к входу в метро. Наверное, это и помешало "серому", обычно такому осторожному и всегда готовому к нападению заметить тусклый отблеск на стволе в густой тени от опрокинутого газетного киоска.

Грохот очередей разорвал ночную тишину. Огненная струя вспорола "серому" грудную клетку, разорвала горло и, войдя в уже падающее тело снизу под челюсть, почти полностью разнесла черепную коробку. Когтистые передние лапы твари свела судорога, пушистый хвост дернулся, и она затихла.

Обалдев от неожиданности, и от внезапного спасения "Красная шапочка" замерла на месте. Ясное дело, кто-то из ее коллег сталкеров возвращался из вылазки и увидев преследовавшую ее тварь, принял соответствующие меры.

"Похоже, с этим парнем мы сегодня крепко выпьем" - пронеслось почему-то в голове у "Красной шапочки": "Он мне вроде как сегодня второй день рождения устроил". И в этот момент из зарослей в нескольких сотнях метров от станции раздался вой, от которого застыла кровь в жилах, а потом треск ломаемых сучьев.

Вот оно что. Конечно "серый" был не один. Это был разведчик. А стая следовала незаметно по пятам, готовая броситься сразу же, как откроют дверь.

Неизвестный сталкер все еще медлил. "Что же он застрял?! Сюда! Живо!" - "Красная шапочка" махнула рукой. Не заставляя себя более упрашивать фигура в защитном костюме бросилась ко входу в вестибюль. По лестнице они скатились буквально кубарем. Через несколько секунд "Красная шапочка" уже отбивала условный сигнал по стальной створке гермоворот. В тот момент, когда лязгнул засов, и тяжелая створка отворилась, пропуская узкую полосу света, на лестнице показались "серые". Они мчались большими прыжками, издавая глухое рычание. Выпущенная неизвестным сталкером очередь еще успела срезать ближайшую тварь, когда "Красная шапочка" нырнула в открывшуюся дверь, без особых церемоний втаскивая за собой своего спасителя, за ремень автомата.

Дверь захлопнулась. И тот час же снаружи раздался рев пламени, смешавшийся с визгом и воем, когда выведенные наружу огнеметы смели все живое с площадки перед гермоворотами.

В тусклом свете электрических лампочек, горящих в полнакала "Красная шапочка" наконец увидела своего спасителя. Сорвав противогаз и сбросив с головы красный капюшон защитного костюма, она обернулась к неизвестному сталкеру. Ей хотелось прямо сейчас расцеловать его за столь своевременное появление.

И только теперь она увидела, что капюшон костюма ее спасителя не окрашен в красный цвет. Перед ней был чужой, неизвестный сталкер, может быть даже лазутчик с "Арбатско-Покровской" линии. В этот момент сталкер снял противогаз и "Красная шапочка" невольно отшатнулась. Перед ней был крепкий, средних лет дядька, с полностью бритой головой и цепким взглядом. Но, небеса, как ужасно было обезображено его лицо.

Годы жизни в метро, и выбранная профессия сталкера, почти ежедневно сталкивала девушку с опасностью, со смертью, с созданиями такими жуткими, что свободно могли бы обеспечить ночными кошмарами любого из живших на поверхности до ТОГО ДНЯ. "Красной шапочке" уже стало казаться, что вряд ли найдется еще что-то, что сможет вызвать в ее душе страх одним своим видом. Но сейчас, глядя на своего спасителя, она ощутила как озноб пробежал по спине, отдавшись неприятным холодком внутри. Через всю левую щеку незнакомца тянулся огромный шрам, словно от ожога, лиловый рубец полз от уха к уголку рта, а глаз превратился в узкую щель. Казалось что гость все время оценивающе прищуривается и неприятно усмехается при этом.

Несколько секунд сталкер смотрел на девушку и наконец спросил: "Тебя зовут-то как?"

От такого простого и естественного вопроса, заданного самым что ни на есть будничным тоном (в этих, что уж говорить непростых обстоятельствах) "Красная шапочка" так растерялась, что ничего не нашла лучше чем машинально ответить: "Я - "Красная шапочка", (она вспыхнула, "как глупо") то есть Марина".

"Ну, а я охотник", ответил незнакомец, и усмехнувшись поправился: "то есть Хантер".

Хантер

"Хантер!" - личность, овеянная легендами и мифами, чья биография, среди населения метро, давно уже стала одним из тех обязательных атрибутов устного творчества, что передается из уст в уста, обрастая по пути все более невероятными деталями и подробностями.

Рассказывали, например, о том, как во время нашествия на "ВДНХ" каких-то невиданных доселе, необычайно опасных мутантов, он в одиночку отправился на станцию "Ботанический сад", на разведку и... И не вернулся.

"Ботанический сад", вместе с колонией мутантов, тогда сожгли ракетным залпом, "ВДНХ" избавилась от напасти, а Хантер, его с тех пор больше не видели.

Все тогда сочли Хантера погибшим. Хотя тело его и не было найдено, но, сколько жителей метро, и до и после Хантера, нашли и еще найдут свой конец в таких "крысиных норах" под землей, в таких дремучих дебрях на поверхности, где без следа пропадали и не такие недолговечные (а кое для кого и весьма аппетитные) вещи, как человеческие останки.

Так или иначе, личность Хантера со временем приобрела тот ореол мифологического героя, который своим призрачным светом всегда заманивал молодые души на опасную тропинку, ведущую к подвигам и славе. Когда-то в незапамятные времена, такой вот героический ореол вдохновлял людей на открытия новых земель. Позже, окрыленный той же жаждой подвига, человек изменял облик Земли, создавал города в пустынях, прокладывал дороги, покорял морские просторы. Неутолимая жажда подвига подняла человека на крыльях в небо, потом еще выше, туда, где уже и небо заканчивалось, в космос. Люди всегда стремились к недостижимым просторам.

Именно оттуда, из голубого, прозрачного неба однажды упала на человечество первая ракета. Первая из тысяч и тысяч, построенных теми, кто тоже, по своему, стремился постичь непостижимое, создать нечто невиданное доселе. И, надо сказать, им это удалось. Удалось создать действительно невиданное до той поры средство столь быстро и эффективно сократить население планеты, что может быть, именно сейчас оно целиком уместилось на станциях и перегонах московского метро.

Но и загнанный под землю, обреченный на постоянную тяжелую борьбу за существование, человек не утратил тяги к недоступным рубежам, тяги к неведомому и опасному. Только сами рубежи теперь поменялись. Если раньше, когда поверхность еще принадлежала человечеству, дети мечтали стать моряками и космонавтами, то теперь любой мальчишка московского метро, да что там говорить и многие девчонки в своих самых радужных мечтах видели себя бесстрашными исследователями огромного, враждебного мира, раскинувшегося на поверхности. Они видели себя сталкерами.

Сталкеры - бесстрашные, немногословные герои, принадлежавшие к тем немногочисленным смельчакам, которым доставало храбрости покидать угрюмые, но, ставшие уже родными и относительно безопасными станции и туннели московского метро. Защищенные, словно древние рыцари доспехами, громоздкими противорадиационными костюмами, с лицами, закрытыми безликими забралами противогазов, с тяжелыми армейскими пулеметами и автоматами в руках, они и вправду стали новыми рыцарями человечества, рыцарями апокалипсиса. Как и рыцари, они стояли на страже рубежей, отделяющих теперь мир людей от яростно враждебной преисподней, раскинувшейся на поверхности. Ибо и сам мир изменился. Адские силы, всегда находившие себе пристанище в темном подземном мире, вырвались теперь на поверхность, и, вольготно раскинувшись там, навсегда превратили ее в преисподнюю. Люди же, выдворенные из собственного светлого и солнечного мира, нашли приют в опустевших, оставленных 'бывшими жильцами' темных и мрачных коридорах Тартара.

Но homo sapiens не захотел сдаваться. Со временем он обжил бывшие залы и коридоры преисподней, осветил их аварийным светом электролампочек, превратил адские погреба в загоны для свиней, вырастил на черной почве грибы, научился жить без солнечного света и запаха цветов.

И теперь человек готов был защищать свой новый мир от любого враждебного проникновения. Он готов был отстаивать его с оружием в руках, до последнего патрона в магазине, до последнего бойца, способного выстрелить или ударить штыком. Он готов был защищать его до последней вспышки надежды на то, что пока жив последний защитник человеческого мира, у людей еще есть возможность когда-нибудь вернуться наверх и отнять у нечисти землю, которая всегда принадлежала людям и которую они однажды так бездумно потеряли.

Но мало было просто не пускать страшные порождения ада, раскинувшегося на поверхности в подземные обиталища человечества. Для продолжения своего существования людям оказалось совершенно необходимо покидать привычные теперь для них туннели и станции метро и подниматься на поверхность. Подниматься нужно было за очень многим. Нужно было принести еще одну вязанку дров, чтобы обогреть обитателей холодных подземных дворцов. Нужно было достать еще один ящик патронов, чтобы накормить вечно голодные обоймы автоматов и пулеметов, незаменимых теперь спутников человека в их борьбе за выживание. Нужны были генераторы, аккумуляторы, еще один моток провода, еще несколько электролампочек, чтобы разогнать мрак подземелий. Нужны были инструменты, лекарства, карандаши, одежда, спички и нитки. В общем нужны были все те необходимые мелочи, которых было полно в каждом доме, о которых не думали в повседневной жизни до ТОГО ДНЯ, когда однажды рукотворные солнца не зажглись над землей и не обратили в пепел все, что было так привычно и естественно.

И смельчаки, готовые рисковать жизнью ради снабжения подземных городов московского метрополитена нашлись. Под покровом ночи, когда губительно излучение солнца бушевало на другой стороне обезлюдевшей планеты, они поднимались по остановившимся много лет назад эскалаторам. Они проходили через темные полуразрушенные вестибюли станций и выходили на поверхность, толкнув запыленные входные двери, которых давно не касалась рука человека, не облаченная в защитную перчатку гермокостюма.

Этими смельчаками были сталкеры. Именно от них теперь во многом зависело, сгинет ли человечество в своих подземных норах, или найдет еще силы для того, чтобы продолжить борьбу. Сталкеры доставляли с поверхности все то, что люди были не в состоянии производить в своих подземных обиталищах, но без чего жизнь их, и так тяжелая, стала бы попросту невозможна. Они же защищали подземные крепости, в которые превратились теперь станции московского метро от проникновения с поверхности жутких тварей, порожденных радиацией и отравленной атмосферой. Они вели разведку, чтоб хотя бы в небольшой степени расширить скупые познания людей о покинутом мире, лежащем наверху. Они являлись теперь самым дальним форпостом человечества на удаленных рубежах непознанного, рубежах, когда-то уходящих в далекий космос, а теперь отброшенных на границы, проходящие по стальным листам опущенных гермоворот.

Неудивительно, что эти отважные разведчики, защитники, добытчики становились героями среди населения метро. Их жизнь превращалась в легенду, а профессия сталкера становилась самой желанной для молодого поколения, выросшего под землей.

Именно такой легендарной личностью для любого жителя метрополитена уже давно стал Хантер. И Марина Коршунова, не была исключением. С раннего детства она слышала рассказанные у костра истории о героических подвигах самого известного и пожалуй самого загадочного сталкера московского метрополитена. Истории, в которых правда и вымысел были переплетены столь прочно, что уже не представлялось возможным узнать что из удивительных приключений Хантера было правдой, а что появилось как байка, рассказанная у костра на какой-нибудь дальней станции.

Марина

Впервые Марина взяла в руки автомат в пятнадцать лет. 'Дети подземелья' взрослели быстро. Жизнь, наполненная тяжелой борьбой за существование не давала маленьким жителям метро долго задерживаться в детстве. Как правило, только научившись ходить, говорить и думать, они сразу же становились помощниками в каком-нибудь деле. Детские руки выращивали и перерабатывали грибы на подземных плантациях. Наравне с взрослыми дети ухаживали за свиньями, латали палатки и одежду, готовили еду. В общем, каждому из них находилось дело.

Но все же от столкновений с нечистью детей старались беречь. Люди, населявшие теперь московское метро прекрасно понимали, что именно в новом, подрастающем поколении заключается надежда на то, что и загнанный под землю человек все же останется человеком и может быть однажды вернется на поверхность.

Но для этого мало было только выжить сейчас. Нужно было вырастить и воспитать достойную смену, по возможности передав ей те крупицы некогда необъятного, а теперь почти полностью утерянного багажа познаний человечества, которые удалось сберечь нынешним обитателям московского метрополитена.

Именно по этому жители тех станциях, где закон и дисциплина позволяли сохранить некое подобие упорядоченной жизни, при первой же возможности старались обеспечить подрастающее поколение хотя бы базовым, хотя бы самым начальным образованием.

В этом отношении 'Красная' линия, ранее именовавшаяся 'Сокольнической' была одной из самых благополучных. Оказавшись почти сразу под жестким контролем коммунистического руководства она одна из немногих избежала того разгула анархии и криминального беспредела, который в первые же месяцы, после ТОГО дня превратил жизнь единого организма огромного бомбоубежища под названием 'Московский метрополитен' в хаос и беспрерывную борьбу за выживание.

После того как к власти на 'Красной' линии пришел комунистическй Интерстанционал, его руководство, под председательством Генсека Коммунистической партии Московского Метрополитена, товарища Москвина, немедленно провозгласило программу построения социализма, а потом и коммунизма на 'Красной' линии. И в числе прочих пунктов этой программы был принят декрет 'О метро-всеобуче', который предусматривал всеобщее и бесплатное образование для всех детей, находящихся в момент принятия программы на территории московского метрополитена, а так же для всех детей, которые появятся на свет в метро в будущем.

Профессиональных учителей, конечно было мало. Их было слишком мало, чтобы открыть что-то похожее на приличную школу. Тем не менее, людей, желающих поделиться с детьми своими познаниями было достаточно. Бывшие инженеры, строители, иногда просто рабочие, в силу своих возможностей преподавали маленьким жителям метрополитена математику и физику. Врачи делились познаниями в биологии и медицине, которые были особенно важны жителям метро, для которых постоянные столкновения с ранениями и болезнями стали привычным атрибутом повседневности.

Находили применение и познания людей, которые просто обладая хорошей памятью и широким кругозором, преподавали историю, географию и литературу. Даже бывшие военные, на плечи которых легла тяжелым грузом забота об организации обороны станций, находили время для того, чтобы в промежутках между боями и военным планированием прийти в тот угол станции, где на одной из палаток, каждый день, на несколько часов, вывешивался гордый плакат с надписью 'ШКОЛА', вырезанный из куска картонной коробки.

Именно в такую школу, организованную на родной станции 'Сокольники' ходила и Марина Коршунова. Именно там, в этой самой школе ей выпало впервые встать в ряды защитников станции, чтобы с оружием в руках защитить ее от враждебного вторжения с поверхности. Именно этот день, для многих жителей станции 'Сокольники', оказавшийся последним, предопределил в конечном счете ее дальнейший жизненный путь.

То был обычный день. Закончив помогать старшим на грибной ферме, Марина вместе с другими детьми, живущими на станции, засобиралась в 'школу'. Декрет 'О метро-всеобуче' на станции соблюдался строго. Как бы ни была важна работа, на которой были заняты юные жители 'Красной' линии, но несколько 'школьных' часов каждый день всегда были неприкосновенны. Только в случае крайней необходимости и только по особому распоряжению станцкома учащегося могли освободить от занятий.

Школьная палатка на станции 'Сокольники' находилась под своеобразным 'мостом', устроенным почти в центре зала и ведущим к пешеходному туннелю, соединяющему станцию с подземным вестибюлем. По дороге с фермы, находившейся в том конце, станции, где туннели уходили по направлению к 'Преображенской' (теперь переименованной в 'Знамя Революции') Марина забежала в палатку, которую ее семья делила еще с двумя такими же семьями подземных жителей. Захватив нехитрые школьные принадлежности, состоявшие из карандаша и тетради, обернутой в старый полиэтиленовый пакет, с надписью 'Дворец спорта 'Сокольники' она собиралась уже отправится на занятия, как входной полог распахнулся и в палатку влетела ее соседка и лучшая подруга Наташка Курочкина запыхавшаяся и расстроенная.

- Мариш, как же здорово, что тебя застала! - выпалила она чуть переведя дух.

- Что случилось-то? - поинтересовалась Марина. Наташка была из тех, от кого постоянно можно было ждать каких-нибудь сюрпризов. И сюрпризы эти как правило ничего хорошего не несли и, в первую очередь, для самой Наташки.

- Да, понимаешь, - замялась Наташка - задачки, ну по математике, которые на сегодня задавали... Ты ведь их все сделала, правда?

- Опять? - усмехнулась Марина. Наташка не то, чтобы плохо училась, но как-то ухитрялась совмещать вполне приличную успеваемость на занятиях с совершеннейшей безалаберностью по отношению ко всему, что задавали на дом. Она была на два года старше Марины и пребывала как раз в том прекрасном возрасте, когда самое время узнать, какова на вкус первая любовь.

- Ну, знаешь... в общем вчера после работы задержалась поздно вечером... Дела были... а потом как домой вернулась уж и задачки эти в голову не шли.

- Знаю я твои 'дела' - Марина хитро прищурилась, - опять небось с 'ним' до утра в туннеле прообнимались?

- Ну а хотя бы и обнимались? Нельзя что ли? У нас может все серьезно... А Михалыч небось опять вызовет на уроке и начнется 'Ах Курочкина...! Ах у вас такие способности...! Ах вы растрачиваете себя на пустые занятия...!' В общем, дай списать, а? До занятий еще пять минут, как раз и управлюсь.

'Михалычем' ученики называли между собой своего учителя математики. Поговаривали, что в прошлом он был профессором и до ТОГО дня преподавал на кафедре высшей математики не то в Университете, не то в 'Бауманке'. Всегда учтивый, даже после стольких лет, проведенных под землей, сохранивший 'профессорский' стиль общения, он вел себя на занятия так, как будто все еще общался со студентами в тех самых аудиториях, в которых теперь безраздельно правили только смерть и сквозняки. Вот и к ученикам своим Михалыч обращался исключительно 'на вы' и ни разу, сколько помнили жители станции, не повысил голоса. Однако старик так искренне огорчался, когда кто-нибудь из его подопечных начинал, как он выражался 'растрачивать себя попусту', что даже самым нерадивым становилось совестно и, по возможности, все старались если уж не выполнять его задания, так, по крайней мере исправно списывать их перед началом занятий.

- Да на! - Марина протянула подруге обернутую в полиэтилен тетрадь - Все равно ведь не отстанешь. - И пока Наташка быстро переписывала содержимое Марининой тетради поинтересовалась - Ну хоть расскажи, как у вас, а?

Наташа

Без лишних слов, Наташка была самой красивой на станции. Почти все, рожденные под землей, на не знающих солнечного света станциях московского метрополитена, отличались бледным, почти серым цветом кожи. Курочкиной в этом отношении повезло. Очевидно где-то, когда-то в числе ее предков встречались выходцы из южных, солнечных районов той страны, столица которой, безжизненным, выжженным полигоном лежала сейчас над головами жителей метро.

Конечно ее кожа, смуглая от рождения, с годами, проведенными под землей, в немалой степени утратила свой естественный цвет. Окажись Наташка среди девушек, живших в Москве до ТОГО дня, и она скорее всего выглядела бы как блеклое растение среди цветущих роз. Но, с тех пор стандарты красоты сильно обветшали. И среди своих бледных, 'бесцветных' подруг, Наташка, с ее жалкими остатками доставшегося ей по наследству природного 'загара' была королевой красоты.

Не удивительно, что многие парни заглядывались на симпатичную девушку. Но, до сих пор никому из них не удавалось завоевать ее сердце, до тех пор, пока не появился на станции 'Сокольники' тот молодой сталкер по имени Антон, с забавной такой, 'вкусной' фамилией Караваев. Он появился на станции месяц назад, пришел с группой сталкеров, переброшенных по поручению руководства 'Интерстанционала' с 'Комсомольской'. Конечно он не мог не обратить внимание на симпатичную блондинку, Курочкину. Да и недотрога-Наташка, которой было чрезвычайно лестно внимание героя-сталкера неожиданно для всех вдруг ответила новичку взаимностью.

К тому же, очень скоро выяснилась совершенно неожиданная вещь. Молодой сталкер, на счету которого был, как говорили, не один успешный рейд на поверхность, и не один десяток убитых тварей, оказался удивительно застенчивым ухажером. Когда в первый вечер, столкнувшись с Наташкой, он не нашелся, что сказать девушке, которая ему явно нравилась и, покраснев, молча отправился в палатку, где расположились прибывшие сталкеры, девушка была несколько разочарована.

Как же так? Боец, герой... да у него, должно было быть по подруге на каждой станции, и тут вдруг вот такая неожиданность. 'Похоже я его переоценила' - решила Наташка и постаралась выбросить Антона из головы. Но мысли ее все время возвращались к новому жителю станции. Что-то в нем было такое, что не давало забыть о нем ни на минуту. Высокий, стройный, с открытым, и каким-то 'светлым' лицом он не был похож на остальных сталкеров. Наташке казалось, что даже защитный костюм сидит на Антоне как-то по особенному, не уродуя, а лишь добавляя ему мужественности.

А на следующий день Антон, вместе с группой ушел на поверхность. Целью вылазки, как всегда был поиск всего того, что могло бы пригодиться под землей. А пригодиться могло все, что угодно, от мотка электрического кабеля до вязанки дров, от упаковки лекарств, до ободранного каркаса автомобильного кресла.

Те несколько часов, пока группа была на поверхности, Наташка провела сама не своя. Все это время она то и дело отвлекалась от работы на грибной ферме, чтобы под тем или иным предлогом подняться на 'мост' посреди станции, с которого как раз просматривался туннель, ведущий к выходу на поверхность. Наконец, когда она в очередной раз, вроде бы 'случайно' проходила по мосту, вдалеке, в самом конце коридора появились несколько фигур в защитных костюмах. Группа возвращалась.

Наташке не хотелось попадаться Антону на глаза: 'Еще подумает, что я за ним бегаю! Возомнит еще себе...' - но желание хотя бы на минутку увидеть его оказалось сильнее и по этому она не стала спускаться с моста, а лишь отступила в дальний его конец. Там когда-то находилось небольшое кафе, под которое была приспособлена секция старого, отслужившего свое вагона, от которой теперь осталась только ободранная желто-коричневая коробка с давно выбитыми стеклами. Бывшее кафе использовалось теперь как складское помещение. В нем хранились всевозможные инструменты и оборудование, которое сталкеры, поднимавшиеся на поверхность, брали с собой. Тусклый свет ламп аварийного освещения, кое-как освещавший туннель, ведущий от вестибюля к станции, туда почти не доставал, и Наташка надеялась, что в густой тени ее никто не заметит.

Вернувшиеся сталкеры прошли по коридору, по дороге оставив в бывшем кафе рюкзаки, фонари и еще какое-то снаряжение. Наташка изо всех сил вглядывалась в полумрак, стараясь не пропустить Антона.

Вот и он. Выйдя из бывшего вагона-кафе молодой сталкер что-то негромко обсуждал с коллегами. 'Ух ты, какой же он все же красавец', подумала девушка и осторожно передвинулась, чтобы лучше видеть его лицо.

Ба-бах! Ну кто додумался оставить в этом темном углу ведро?!! Да еще с какими-то железяками внутри?!!!

Не заметив ведра, Наташка неосторожно зацепила его ногой и оно с грохотом опрокинулось и покатилось по плитам пола.

В одно мгновение в руках у стоящих рядом сталкеров возникли автоматы. На некоторых из них были закреплены фонари, тут же залившие темный угол, в котором пряталась Наташка, ярким светом.

- Кто здесь?! А ну выходи! - подкрепленные лязгом взводимых затворов эти слова заставили Наташку испуганно охнуть.

- Я это! Не стреляйте!

- Кто это 'я'?

- Я! Курочкина!

Медленно, чтобы резкое движение не спровоцировало автоматную очередь в ответ, Наташка выбралась из своего укрытия. Лучи света от фонарей замерли на испуганном лице.

- Наташа? Ты что здесь делаешь? - совершенно искреннему удивлению Антона похоже не было предела. Он явно не ожидал увидеть предмет своих мечтаний здесь и при таких обстоятельствах.

- Ну я, это... проходила... - глядя на Антона, Наташка смутилась, не зная, что ответить, и даже в не слишком ярком свете подствольных фонарей было заметно, что лицо ее 'вспыхнуло' и девушка покраснела, как транспарант с надписью 'Пролетарии всех станций, соединяйтесь!', висящий над входом на 'Сокольники'.

Командир 'сокольнического' отряда сталкеров, бывший машинист, Федор Иванович Большаков, которого все подчиненные уважительно называли не иначе как 'батя', похоже первый понял что к чему. Понимающе глянув на Антона, он усмехнулся в свои седые усы и подмигнув Наташке первый опустил автомат. Следом за ним опустили оружие и остальные сталкеры.

- Ладно мужики, пошли-ка вниз. Тут, видать дело молодое, - проговорил 'батя' и добавил в полголоса, уже обращаясь к Антону - Давай, парень, не теряйся. Смотри честь отряда не посрами.

Последние слова, были сказаны толи в шутку, то ли всерьез, уже когда сталкеры, во главе со своим командиром проследовали с 'моста' вниз, на станцию. Слышно было, как бойцы о чем-то тихо переговариваются между собой, а когда они уже спустились на платформу грянул дружный взрыв смеха.

Антон и Наташка остались на мосту. Некоторое время они просто молчали, не зная с чего начать разговор. Наконец Антон первым нарушил затянувшуюся паузу.

'Наташ', - начал он, - 'Знаешь... в общем я вот тебе хочу сказать...' Антон заглянул в глаза девушке. Наташка затаив дыхание ждала.

Наконец Антон собрался с духом и, вобрав в легкие побольше воздуха, одним дыханием выпалил: 'В общем, ты мне нравишься', и не давая себе остановиться, чтобы не исчезла решимость сказать все, что собирался, продолжил: 'Вот, как увидел тебя в первый день, так и думать о чем-то другом не могу. А как подойду к тебе, так словно все слова из головы вылетают'.

Антон замолчал и теперь с надеждой смотрел на девушку, ожидая ответа.

Молчала и Наташка. Она просто боялась поверить, что вот так, запросто вдруг сбылись ее мечты. У девушки не было слов, чтобы выразить свои чувства, и она просто подошла и поцеловала молодого сталкера. Поцелуй получился не слишком умелый, как это не покажется странным, но у первой красавицы станции 'Сокольники' до сих пор не было особенно большого опыта в том, чтобы научиться целоваться.

Не было в этом деле большого опыта и у Антона. Рожденный в метро, на станции 'Комсомольская', уже после ТОГО дня, он не знал иной жизни кроме боев и военных операций.

Человечество не навоевалось за две мировые войны. Не навоевалось оно и за самую короткую и самую смертоносную третью мировую, длившуюся всего лишь несколько десятков минут, ровно столько, сколько потребовалось ракетам, чтобы покрыть расстояние от стартовых позиций до целей, обозначенных на картах кем-то облеченным властью, и сгинувшим без следа в огне мирового пожара.

И даже будучи загнанными под землю люди не образумились. Новые конфликты разгорались в подземных лабиринтах московского метро из-за территорий, из-за воздушных и водяных фильтров, из-за свиней и грибов, а иногда, и это были самые кровопролитные конфликты, из-за идеологии.

Антон

Детство Антона пришлось как раз на период такого вот, самого кровопролитного конфликта - на войну с 'Ганзой'. Тогда все, взрослые и дети, способные нажимать на спусковой крючок автомата, были брошены в кровавую мясорубку ради 'идей', которые одни вожди хотели утвердить под красным знаменем 'Интерстанционала', а другие под флагом свободного бизнеса и торговли.

Война эта не принесла сторонам достижения задуманных целей. Потеряв немалую часть и без того не слишком многочисленного населения метро, оставшиеся в живых подписали мирный договор, который устроил обе стороны и уставшие от боев люди постепенно вернулись к мирной жизни.

Но вернуться к мирному существованию смогли не все. Многие из тех, кто с рождения не знал иной жизни, чем убивать врагов, не давая им убить себя, так и не смогли найти своего места среди торговцев и фермеров. Зачастую такие люди пополняли ряды вооруженных отрядов защитников станций, некоторые становились на путь грабежа и разбоя, а иные становились сталкерами.

Именно таким путем пошел после окончания войны с 'Ганзой' Антон Караваев. В сущности для него война не закончилась. Она лишь переместилась из туннелей на поверхность, а место в прорези прицела взамен солдат 'Ганзы' заняли жуткие создания, населявшие теперь город, лежащий наверху.

Парень как будто был рожден именно для того чтобы быть сталкером. Молодой, сильный, уже закаленный в боях с 'Ганзой', он быстро завоевал уважение у своих более зрелых и опытных коллег. К тому же Антон был, как могло бы показаться со стороны, отчаянно, иногда просто безрассудно, смел.

Но так могло показаться только тем, кто не знал его. Проведя, по сути дела, всю сознательную жизнь на войне, Антон просто не знал, не представлял себе иной жизни. Для него постоянный риск, хождение в полуметре от смерти не было чем-то необычным, чем-то не являющимся частью обычной жизни. По этому любое рискованное мероприятие молодой сталкер воспринимал просто как еще один обычный день своей жизни. К тому же он был молод. А в молодости, как известно, все воспринимается проще. Человек еще не думает о том, что когда-нибудь его существование на этом свете окончится. Наоборот, ему кажется, что жить он будет вечно. Жизнь в молодости воспринимается, как игра, в которой если что-то пойдет не так, то всегда можно будет начать играть заново.

Антон Караваев пока не думал о смерти. Конечно он видел ее много раз, видел гибель товарищей, но мысли о том, что и сам он может погибнуть пока не тревожили его. Просто нужно быть быстрее врагов, умнее их, стрелять точнее и тогда каждый бой, каждый выход на поверхность будет просто еще одним выигранным соревнованием. Соревнованием, ставкой в котором была жизнь. И всякий раз ему удавалось выиграть еще одну партию в этой бесконечной игре.

Так прошло несколько лет. Из мальчишки Антон превратился в крепкого парня, а его известность, как одного из самых удачливых сталкеров 'Красной' линии сделала его популярной среди мальчишек, мечтавших видеть себя в одном отряде с прославленным бойцом, и девчонок, тайно мечтавших видеть себя в его объятиях.

Но Антону как-то было не до любовных приключений. Военное детство, и последовавшая вслед за ним боевая юность не только наградили парня успешной карьерой сталкера, но и сыграли с ним злую шутку. Среди бесконечных боев, походов, военных операций, а потом и вылазок на поверхность у Антона не осталось времени ни на первую детскую любовь, ни на юношеские увлечения. Среди многих жизненных путей ему, казалось, была уготована почетная, но не слишком приятная участь 'волка-одиночки', из тех, про которых говорят 'спит с автоматом'.

Так и было до тех пор, пока на станции 'Сокольники' Антон не встретил Наташку Курочкину. До сих пор он не знал каково это в первый раз полюбить. Не знал, что значит считать часы до момента, когда твой взгляд встретится на миг с другим взглядом, похожим на все остальные, но в то же время и единственным. Не знал, каково это ощутить, как горячая волна побегает по телу и сердце сладко замирает на секунду, а потом отдается где-то в горле, перехватывая дыхание, словно идущая по туннелю тугая ударная волна от далекого взрыва.

Мир, в котором довелось жить Антону и Наташе не был склонен к сентиментальности. Могло показаться, что в нем не осталось место для простых человеческих чувств. Разве могли уцелеть они, такие хрупкие и ранимые там, где горела и плавилась броня, а бетонные здания, построенные, казалось, на века превращались в груды щебня. Казалось, что и само понятие любви сгинуло в ТОТ проклятый день, осталось на поверхности, обратилось под воздействием световых вспышек в пепел, развеянный потом рукотворными ураганами ударных волн.

Но это было не так. И сейчас, когда губы Наташки и молодого сталкера неловко и застенчиво соприкоснулись, вдруг произошло чудо. Над головами молодых людей как будто произошел бесшумный взрыв. Он разрушил, разорвал в клочья, разметал тьму, окружающую застывшую на 'мосту' пару. Исчезли грязные, заляпанные стены станции 'Сокольники', распался на мелкие осколки и мгновенно испарился закопченный потолок. Вокруг влюбленных бушевал всеми своими красками летний день. Над головой в голубом, прозрачном, как начисто протертое стекло противогаза, небе плыли облака. Они были белыми-белыми, и мягкими, словно вата. Под облаками порхали легкокрылые, разноцветные птицы. У них не было ни кожистых крыльев, ни зубастых клювов. И они не высматривали на земле зазевавшегося разведчика, чтобы унести его в когтях в свое гнездо и там сожрать, а только наполняли окружающую красоту дивными звуками своего пения. Воздух вокруг был наполнен запахами. Не смрадом вонючих крысиных нор. И не пороховой гарью, смешанной с дымом от сгоревшей плоти. Это были чудные ароматы цветов, принесенные легким ветром и смешанные в неповторимый букет, который пьянил и кружил голову. Под ногами влюбленных вместо истертых плит пола плескалось бурное море изумрудно-зеленой травы. По ней можно было бежать босиком, не боясь надышаться ядовитых спор или получить смертельную рану отравленным шипом, можно было лежать, раскинув руки, и смотреть в бескрайний небесно-голубой купол, по которому продолжали плыть облака.

Прежний мир возродился из пепла. Вернулся из небытия, собранный из осколков неодолимой силой чувства, возникшего здесь, на станции 'Сокольники' между двумя жителями московского метро, которые за всю свою не слишком длинную жизнь не видели ни голубого неба, ни белых облаков, ни зеленой травы. Возродился на бесконечно-долгий миг, пока длился поцелуй, чтобы удивленно взглянуть, на то, как под мертвой столицей, разрушенной страны, на темной станции впервые поцеловались парень с девчонкой. И в тот миг им было все равно насколько страшна окружающая реальность, потому что каждый создавал для другого свой мир, и этот мир был прекрасен.

А потом их губы, нехотя, разлучились. Вокруг был полумрак. Из пешеходного туннеля тускло светили лампы аварийного освещения. Снизу раздавались шаги, неясный гул голосов, стуки, скрипы, свист сквозняков в туннелях. Станция жила своей жизнью. Никто не заметил произошедшего чуда. Да и не мог никто увидеть того, что предназначалось только для двух влюбленных, стоящих сейчас на 'мосту' рядом с бывшим кафе, сделанным в давние времена из бывшего вагона московского метро.

- Наташенька - голос Антона был полон интонаций, непривычных для сталкера, привыкшего к четким и отрывистым словам команд, - знаешь, я хотел тебе... Я слышал, 'батя' однажды рассказывал, был раньше такой обычай...

Антон полез в карман куртки и извлек оттуда, какой-то небольшой сверток, что-то аккуратно завернутое в кусок тряпки.

- Вот, - он развернул ткань и на ладони у него оказалось небольшое колечко, сделанное из желтого металла. На внешней стороне колечка был закреплен небольшой кусочек прозрачного материала, похожий на осколок стекла. Тусклый свет аварийных ламп отразился желтоватыми бликами от поверхности кольца, заиграл крошечными отблесками на гранях прозрачного 'осколка'. Казалось, на ладони сталкера загорелась маленькая звездочка.

- 'Батя' рассказывал, - продолжил Антон, - раньше, было так принято, если парень с девушкой... - он помедлил, подбирая слова, - в общем если она ему нравится, если он любит ее, то он ей кольцо дарил, вот, а она его на руке всегда носила, не снимая, и значит он ей тоже нравится и... и значит она тоже его любит, вот. Уф! - сказав наконец такие трудные слова. Антон наконец перевел дух и, посмотрев на Наташку взглядом, полным нежности и надежды, спросил: - Что скажешь?

Наташка молчала. Ей так много хотелось сказать в тот момент Антону. Сказать о том, как она ждала этого момента и этих слов. О том, как неистово начинало биться сердце в ее груди, всякий раз, как встречались случайно их взгляды. О том, как счастлива она сейчас.

Но слова теснились в пылающей Наташкиной душе, словно люди, штурмующие единственный туннель, ведущий с охваченной подземным пожаром станции, мешая и не пуская друг друга.

Девушка подняла на Антона счастливый взгляд, глаза ее подозрительно блестели в неярком свете аварийных ламп. Но это были слезы радости.

- Милый ты мой, - наконец проговорила она тихо, - знаешь, а я-то дурочка не верила, что это так вот будет. Слушала рассказы тех, кто на поверхности жил до ТОГО дня, что влюблялись, и что забывали обо всем на свете, а чтобы сама, вот так же... не верилось.

Антон взял Наташкину руку и осторожно надел кольцо на безымянный палец. Взявшись за руки, молодые люди спустились с 'моста' на перрон станции.

Наташа

Слух о чувстве, вспыхнувшем между молодым сталкером Антоном, и Наташкой, очень быстро облетел всю станцию. Да и сами влюбленные не делали из этого особой тайны. Да никому и в голову не пришло бы осуждать их. Наоборот, глядя на счастливую пару, идущую вечером по платформе, даже самые отчаявшиеся люди, потерявшие в ТОТ день всю семью, теплели душой, и на мгновение начинали верить, что еще не все потеряно в этой жизни, если даже здесь, под землей, вдруг стало возможно рождение чудесного и нежного цветка, именуемого любовью.

Только мать Наташки с некоторой тревогой отнеслась к выбору дочери.

- Скажи мам, - однажды спросила у нее Наташка, - тебе, что Антон не нравится? Ты не думай, у нас с ним не какие-нибудь 'шуры-муры'. У нас все серьезно. Мы с ним так решили: вот через полгода закончу учится и станем мы с ним вместе жить, ну как вы, с папой, разве плохо?

- Я не против Антона, доченька, ты не думай, просто я волнуюсь за тебя, - ответила Наташкина мать, посмотрев на дочку долгим взглядом, в котором были смешаны любовь и тревога.

- Но почему? Антон хороший парень, и он любит меня, а я люблю его.

- Я знаю, что вы любите друг друга. Только ведь профессия у него такая... опасная. А беспокоюсь я оттого, что не хочу, чтобы в один из дней к тебе в палатку пришли его друзья сталкеры и не знали бы, что сказать, а только молчали бы, понимаешь?

Наташка помолчала. Видно было, что этот вопрос много раз уже приходил в ее голову.

- Я понимаю, мама, о чем ты говоришь. Мы с Антоном уже говорили об этом. Я знаю, что он может погибнуть на поверхности. Но, ведь и я могу погибнуть. Разве на станции мы в полной безопасности? Так что же, из-за этого не любить, не быть счастливой? Зачем же мы тогда выживаем? Зачем мы вообще тогда живем?

Мать посмотрела в широко распахнутые глаза дочери. 'А ведь совсем выросла моя девочка' - почему-то подумала она.

- Конечно, доченька. Все может быть. И его могут убить. И..., - она запнулась, - и тебя могут. Но, раз уж вы встретились, то пусть это у вас с Антоном будет на всю жизнь. Короткую или длинную, но на всю жизнь. Понимаешь?

- Понимаю, мама, спасибо - и они обнялись.

С тех пор, Антон и Наташка больше не расставались. То есть, конечно, разлучаться им приходилось почти каждый день, молодой сталкер ходил на поверхность, а девушка всякий раз с нетерпением ждала его возвращения.

Да и у Наташки было не так уж много свободного времени. Станция продолжала жить своей нелегкой подземной жизнью, и Курочкина была ее неотъемлемой частью. Нужно было работать на грибной и свиной фермах, латать и стирать одежду в станционной хозчасти, дежурить в лазарете, где никогда не бывало пусто. А еще нужно было продолжать учиться в станционной 'школе', расположенной в палатке, находящейся под тем самым 'мостом', где впервые девушка узнала, что такое быть по настоящему счастливой.

Но разве идут в голову дурацкие школьные задачки, когда тебе семнадцать, и когда сердце поет, а голова полна совсем другими мыслями. Наташка, конечно не забрасывала учебу, она все же была девушкой серьезной, но время от времени, так случалось, что время наедине с любимым летело слишком быстро, и его просто не оставалось на сидение над тетрадкой.

И тогда, в очередной раз, возникала необходимость обратиться к лучшей подруге - Марине Коршуновой, с просьбой дать списать. Так было и в этот день, когда забежав в палатку за своими нехитрыми школьными принадлежностями, Наташка так удачно застала там Марину.

Пока Наташка старательно переписывала содержимое подругиной тетради, Марина снова поинтересовалась - Ну, так у вас, а?

- Ой Мариш, я себя такой счастливой чувствую, просто и не описать. Знаешь, нам с Антоном, даже поссориться не из-за чего. Ну что ты смеешься? Правда - правда. Эх, мне даже неловко перед тобой.

- Почему?

- Лучшие подруги, а у меня вот так все счастливо сложилось, а тебя все никак.

- Ну, - улыбнулась Марина, - это дело наживное. Да у меня и времени нет, на все эти сердечные дела. Там работа, тут работа, потом еще школа, бывает к вечеру ближе уже только одна мысль в голове, как бы скорее добраться до палатки и до подушки.

- Ой Мариш, это ты от того так говоришь, что пока не влюбилась ни в кого. А вот как полюбишь... Эх и не чувствуешь, как время с ним наедине летит. Какая уж тут усталость? - улыбнулась Наташка.

- Да-да, - беззлобно 'поддела' ее Марина, - то-то я вижу, как у тебя на учебу 'сил хватает'. Пиши, давай. А то опоздаем.

- Да ладно тебе, зубрила, - весело ответила Наташка, сворачивая тетрадь, - вот и все уже. Слушай, - продолжила она, понизив голос, - я тебя еще об одном хочу попросить, выручи меня на сегодня, а.

- Ты о чем? - Марина подозрительно прищурилась.

- Я сегодня со второго урока 'сбегу' ненадолго. Скажи, что я приболела, или ее чего-нибудь?

- Да зачем тебе это? Ты ж уже все списала. Да и Михалыч сегодня первым будет.

- Не в Михалыче дело. Я сегодня Антона хочу из вылазки встретить.

- Ну вы даете, - удивилась Марина, - вы ж с ним и так, не разлей вода, все время вместе. Увидитесь после занятий. Не растает твой драгоценный Антон.

- Да не в этом дело. Понимаешь, до сих пор сталкеров на поверхность 'батя' - Большаков, сам водил. Ну так вот, он давно уже к Антону присматривался, чтобы помощника себе назначить. И вот как раз сегодня, Антон в первый раз командиром группы ушел. Представляешь, как это здорово. Он ведь у нас меньше полугода, а ему уже доверяют людей вести. Так я его хочу встретить первой, поздравить, и все такое. Представляешь, как ему будет приято. Поможешь?

- Ой, Натаха, - Марина покачала головой, - романтичная ты моя. Ну что с тобой делать? Ладно уж, придумаю, совру в школе что-нибудь. Лети к своему ненаглядному.

- Ой Маришка, спасибо тебе. Ты не представляешь, как мне хотелось его сегодня встретить.

- Да представляю уж. Ладно, все списала? Ну и отлично. Собирай вещички и пошли. Не хватало еще опоздать.

Подруги вышли из палатки. Марина задернула полог и они почти бегом, времени-то уже оставалось совсем мало, отправились на занятия.

Михалыч

Школьная палатка на станции 'Сокольники' располагалась в самом центре зала, как раз под 'мостом', ведущим с платформы к пешеходному туннелю, соединявшему станцию с подземным вестибюлем. Вообще-то, в основном, эта палатка служила чем-то средним, между штабом и 'залом советов'. Обычно в ней проходили заседания станцкома и всевозможные военные совещания, требующие если не полной секретности, то, по крайней мере, хотя бы спокойной обстановки.

Место под 'мостом' как нельзя лучше подходило для таких целей. Стоящая здесь палатка, с двух сторон была надежно ограждена от станционной суеты широкими лестницами, ведущими на 'мост', а остающиеся свободными участки перрона, между палаткой и путями были слишком узкими и неудобными для того, чтобы на них кто-нибудь задерживался подолгу.

Так или иначе, когда 'Интерстанционал' принял знаменитый декрет 'О метро-всеобуче', станцком единогласно проголосовал за то, чтобы предоставить эту палатку, стоящую в тихом, удобном месте, для организации станционной школы. С тех пор, каждый день, на несколько часов, на палатке появлялась табличка, на которой четкими буквами было выведено 'ШКОЛА'. Именно туда, в школу под 'мостом' торопились сейчас Марина и Наташка.

Первым уроком в этот день была математика. Впрочем, Наташке даже не потребовалось использовать столь старательно списанное у подруги домашнее задание. Михалыч, даже не успел начать никого спрашивать, когда звонок старого будильника, стоящего на учительском столе, возвестил об окончании урока. Надо сказать, что время от времени, служившая школьным звонком 'Слава', вдруг начинала проявлять удивительную торопливость, укорачивая какой-нибудь особенно трудный или нудный урок. И происходило это не без помощи учащихся, сидевших вблизи от стола и ухитрявшихся незаметно перевести стрелки.

Услышав звонок, Михалыч сперва удивленно посмотрел на будильник, потом обвел подозрительным взглядом класс, и наконец извлек из кармана старинные часы на длинной цепочке. Поговаривали, что когда-то эти часы принадлежали еще деду профессора, а потом - отцу, от которого он и получил их на совершеннолетие. Старик очень гордился своими часами и утверждал, что за сотню с лишним лет, они ни разу не 'врали', в отличие от всех этих новомодных электронных штучек, которые так и норовят подвести при первой же возможности.

Старый профессор сверился по своему безотказному хронометру, и убедился, что на этот раз никаких 'сюрпризов' со стороны его подопечных не последовало. Просто иногда, объясняя какую-нибудь интересную тему, старый профессор забывал, что он не на кафедре и увлекшись мог не заметить, как незаметно пролетело время, отведенное на его урок. Так произошло и сейчас.

Посетовав на забывчивость, Михалыч выдал классу задание на завтра и, пообещав, что начнет следующий урок с опроса на пропущенную сегодня тему, наконец отпустил класс на перемену.

Марина

Когда старый учитель вышел из палатки, Наташка тихонько обратилась к Марине:

- Ну что, Мариш, я побегу, а? Прикроешь? - спросила она, от нетерпения переминаясь с ноги на ногу.

- Беги, беги, - усмехнувшись ответила Марина: - Что же придумать-то про тебя? Скажу..., - она хитро прищурилась: - Скажу, что у тебя живот прихватило. Думаю, 'Баба Яга' не побежит проверять.

- Надеюсь. Ну, я побежала?

- Ага, только смотри, на глаза ей не попадайся.

Наташка ужу собралась было выскользнуть из палатки, но Марина остановила ее.

- Постой, Натаха, вроде я голос Яги слышу. Дай-ка я сначала погляжу.

Марина осторожно выглянула из палатки, внимательно вглядываясь в полумрак станции. Но на перроне около палатки было пусто. Лишь где-то вдали, за одной из лестниц, ведущих на 'мост' слышались голоса.

- Не, нет никого. Показалось, - сообщила Марина ожидавшей с нетерпением подруге: - Ну давай, беги, - и когда Наташка неслышно проскользнула мимо нее, добавила вполголоса: - Передавай привет своему Ромео.

Спустя мгновение Наташка растворилась в полутьме. А еще через секунду Марина услышала, как шаги подруги почти неслышно прозвучали по лестнице, ведущей на 'мост' и затихли в пешеходном туннеле.

Марина осталась одна. Некоторое время она стояла, рассеяно глядя в окружающий полумрак. Она любила вот так посидеть, после трудного рабочего дня, глядя на огонь костра, и ни о чем не думая. В этом было что-то умиротворяющее и спокойное.

Постепенно, мысли бесцельно кружившиеся в голове девушки возвратились к Наташке и Антону.

Счастливые люди, - подумала Марина: - А кто бы мог подумать? Наташка, сколько ее знаю, всегда недотрогой была. Уж думала и не встретит никого, а тут на тебе, увидела в первый день Антона на платформе, и прямо на глазах расцвела. Видать и правду в книгах пишут, что любовь бывает с первого взгляда. Интересно, как оно бывает когда полюбишь? Что-то чувствуешь или нет? Надо будет у Наташки спросить...

Марина так ушла в свои мысли, что вернулась к окружающей действительности только тогда, когда ее размышления были прерваны знакомым ироничным, слегка надтреснутым голосом: - О чем мечтаем, Коршунова? Принцев на белом коне в ближайшее время не предвидится.

Девушка вздрогнула от неожиданности и увидела, что прямо перед ней стоит Ольга Николаевна Шапошникова, прозванная на станции 'Бабой Ягой'.

Ольга

Ольга Николаевна относилась к тому типу женщин, про которых обычно говорят 'железная леди'. В прошлом военврач, она прошла весь нелегкий путь от медсестры до командира медсанбата. Много лет назад, тогда еще молоденькая курсантка Военно-медицинской Академии имени Кирова - Оля Шапошникова присягнула на верность своей стране и принесла клятву Гиппократа спасать и лечить, и посвятить этому все свои знания и силы.

С тех пор много воды утекло и многое переменилось. Не стало страны, которой Оля присягала на верность, а возникшие на некогда единой территории, новоиспеченные свободные государства принялись самозабвенно грызться между собой за право считаться более свободными и справедливыми чем окружающие соседи. В основном эта свара не выходила за рамки дипломатических склок, но иногда, когда дипломатия начинала пробуксовывать, ей приходилось становиться на танковые гусеницы. И вот тогда появлялась работа для таких людей, как Ольга Шапошникова.

Она помнила, казалось, каждую свою командировку в 'горячие точки', каждого бойца или мирного жителя, которого ей удалось спасти, вытаскивая практически с того света. А особенно хорошо она помнила тех, кого спасти не удалось.

Помнила Ольга первую командировку на Кавказ, когда в медсанбат, где она была тогда медсестрой, доставили партию раненных солдат, попавших под обстрел собственных установок 'Град'. Она тогда чуть не упала в обморок. Одно дело работать с трупами в учебных лабораториях, а другое, когда прямо перед тобой полтора десятка молодых парней кто без ног, кто без руки, кто с вывороченными наружу внутренностями. И все они пока еще живы и умоляют о спасении, кто еще может говорить.

Ольга тогда, казалось, провела день, как будто под наркозом. Она ассистировала при операциях, обрабатывала страшные раны и ожоги, накладывала и меняла повязки. Вернее это ее руки, ее тело делали все это. Руки все делали автоматически, без участия разума, потому что разум был далеко, и взирал на весь этот ужас как будто со стороны, как будто все это происходило совсем не с Ольгой. И она знала, что если бы весь этот кровавый кошмар происходил с ней самой, то она бы сошла с ума немедленно, потому что невозможно человеку смотреть на такое и не потерять рассудок.

Но, со временем, Ольга привыкла. Ей и сейчас было безумно жаль раненных, но ужас от происходящего уступил место профессиональному хладнокровию, когда осознание необходимости спасти больного вытесняла страх перед тем, что ей приходилось видеть.

Потом были еще 'горячие точки' и еще, и снова. Новая реальность, захлебнувшаяся в собственной свободе, поставляла в избытке пациентов полевых госпиталей. И теперь уже не 'сестричка - Оленька', а старший военврач Ольга Николаевна Шапошникова - начальник медсанбата, вела свою собственную войну, непрерывную войну со смертью.

В ТОТ день Ольга Николаевна собиралась встретиться со старой подругой, Женей Ивановой. Женщины, а тогда молоденькие симпатичные курсантки, сдружились еще в годы учебы в военно-медицинской академии. Судьбы их были удивительно похожи и непохожи одновременно.

Оля и Женя покинули стены академии в числе одного выпуска, обе получили распределение с медсанчасти, обе очень быстро узнали, что такое настоящая война. Судьба мотала их по госпиталям, 'горячим точкам', зонам стихийных бедствий. Потом дороги подруг на время разошлись. Ольга получила временное назначение в Московский военный округ, а Женю направили в Ленинградский.

После долгого кошмара непрерывных командировок в зоны конфликтов, жизнь в столицах показалась девушкам чем-то нереально, сказочно прекрасным. Ведь это только побывавший на войне человек сможет оценить, как это замечательно проснуться утром от звонка будильника, а не от сигналов боевой тревоги или звуков близкой стрельбы. Как это здорово отправится на работу в больницу, где лечат больных, а не пытаются изо всех сил спасти смертельно раненных. Жизнь казалась прекрасной и полной радужных ожиданий.

Как-то раз, летним утром, в Ольгиной квартире раздался телефонный звонок. Звонила Женя и сообщила, что получила отпуск и собирается приехать ненадолго в Москву, повидаться со старой подругой. И еще сообщила тоном заговорщика, что в ее жизни вот-вот произойдут важные изменения, и как раз о причине этих самых изменений она хочет рассказать Ольге во время своего визита. Впрочем, долго запираться Женька никогда не умела. Не скрывая счастья в голосе, она поведала подруге, о том, что познакомилась с очень хорошим человеком, который находился на излечении в их госпитале, после одной 'командировки', и в ближайшее время они собираются пригласить Ольгу в Питер на свадьбу. А сейчас, когда у нее выдалось несколько дней отпуска, Женя решила съездить в Москву, погулять по городу, да и просто повидаться со старой подругой.

Именно на Ленинградский вокзал, на встречу с подругой - Женькой ехала Ольга Шапошникова в ТОТ день, когда их судьбы так резко разошлись, раз и навсегда оставив подруг по разные стороны нерушимой границы, проведенной по железному занавесу опущенных гермоворот.

Оле повезло, она оказалась среди живущих, в тусклом свете аварийных ламп, скупо освещавших станцию, с навсегда остановившимся поездом, на котором она ехала на встречу с подругой, но так и не доехала. А Женька, она навсегда осталась на поверхности, сгорела заживо в поезде 'Санкт. Петербург - Москва', который спалило дотла рукотворное солнце, вспыхнувшее над северными окраинами Москвы, когда до Ленинградского вокзала оставалось ехать не более пятнадцати минут.

Когда в вагоне, в котором ехала Ольга, погас свет, а, спустя минуту, своды туннеля содрогнулись, как при землетрясении, почти все пассажиры были уверены, что произошедшее, это просто еще одно случайное происшествие, несчастный случай. Вечером о нем сдержанно расскажут в теленовостях, а на следующее утро, с жаром, перевирая и приукрашивая, поведает 'желтая пресса'.

Когда, ведомые машинистом, освещая себе путь неверным светом фонариков, люди, ехавшие в поезде, шли по туннелю, к 'Сокольникам', уверенности в том, что все произошедшее, это просто глупый несчастный случай, поубавилось.

А когда уставшие и измученные пассажиры вступили под своды станции, стало ясно - произошла беда. То, что творилось на станции 'Сокольники' невозможно описать. Огромное людское море бурлило и разбивалось прибоем о перекрытые вооруженными солдатами лестницы в концах платформы. А с 'моста' в середине станции, ведущего к выходу, в это море непрерывно вливалась человеческая река, несущая с собой разнообразные слухи. Говорили о взрыве, терракте, землетрясении. Кто-то уверял, что собственными глазами видел, как на парк 'Сокольники' падал пассажирский самолет. Из этого многоголосого гама, потока слухов, домыслов и догадок нельзя было получить сколь-нибудь достоверные сведения о том, что же произошло наверху. Ясно было только одно - произошло что-то страшное. И среди всех этих предположений, каждый страшился одного, того, которое выражалось одним словом, вселявшим ужас во многие поколения людей, отсекавшим все пути обратно в нормальную жизнь, все пути на поверхность, и слово это было 'война'.

Наконец из динамиков, расположенных под потолком, раздался сперва хриплый треск, а потом зазвучал голос начальника станции. Первые же слова, заставили всех людей на платформе, не находящих себе места из-за неизвестности, из-за тревоги за родных и близких замолчать и замереть от ужаса.

- Товарищи, говорит начальник станции 'Сокольники' - голос начальника станции слегка дрожал. Чувствовалось, что ему самому трудно поверить в то, о чем он сейчас сообщал собравшимся на станции. - Сегодня, в двадцать три часа пятьдесят пять минут, Москва подверглась массированному ядерному удару. У нас сейчас нет информации о масштабах жертв и разрушений в городе. Известно только, что они очень велики. Дозиметрический контроль свидетельствует о высоком радиационном фоне на поверхности, на территория вокруг выхода со станции. В связи с этим, а так же, в соответствии с обязанностями временного коменданта станции в условиях особого периода, я принимаю решение о закрытии гермоворот станции 'Сокольники' вплоть до дальнейших распоряжений.

Народ на станции зашумел. Почти у всех на поверхности оставались близкие. Было слышно, как вскрикнула какая-то женщина: - Боже мой, дети...! - и зарыдала.

В этот момент из динамика зазвучал другой голос, по военному четкий, не терпящий возражений.

- Внимание, говорит полковник Руденко. Всем, находящимся на станции военнослужащим, сотрудникам органов внутренних дел, а так же врачам надлежит немедленно явится во временный командный пункт, расположенный в служебном помещении в западном конце станции, над туннелем в сторону станции 'Красносельская'.

Ольга слушала и не верила своим ушам. Неужели это все-таки случилось? Неужели 'они' все же решились? В последние годы международная обстановка накалялась так быстро, что уже никого не удивляли, и не пугали тревожные газетные заголовки: 'Очередная провокация со стороны НАТО', 'Стратегическое партнерство под вопросом', 'Мирные инициативы отвергнуты', 'Еще одна угроза миру'.

Но в возможность войны, по большому счету, мало кто верил. Основная масса обычных людей рассуждала примерно так: 'Ну сколько их было этих кризисов и обострений обстановки. Со времен второй мировой, пожалуй ни дня люди не прожили в мире. То тут то там воевали. На Ближнем Востоке, так и вовсе забыли что такое мирная жизнь. В Африке периодически кто-то что-то с кем-то делил. А более старшее поколение еще помнило Корею, Вьетнам, Афганистан. А уж что там говорить про Карибский кризис? Вообще на пороге войны стояли. И что? И ничего. Все понимают, что если уж кто-то один 'нажмет на кнопку', то ядерных гостинцев хватит всем, и правым и виноватым. А на тот свет не хочется никому. Так что, пережили те кризисы, переживем и этот.

Нельзя сказать, что подготовка к чему-то чрезвычайному не велась совсем. Отнюдь. Словно спохватившись после долгих лет не слишком внимательного отношения к собственной обороноспособности государство изо всех сил пыталось наверстать упущенное.

И без того немалый военный бюджет за последние годы увеличился в несколько раз. Возобновлялись работы над военными проектами и программами, разработанными еще в годы советской власти, но 'замороженные' во времена демократии.

На предприятиях, в школах и гос.учреждениях активно проводились занятия по гражданской обороне. Виданное ли дело, даже сотрудников частных фирм обязали сдавать зачеты по ГО. Впрочем, последнее не вызвало большой радости у предпринимателей. Время, как известно, это деньги и кто обрадуется, когда менеджеры и клерки, вместо сидения над договорами и работы с клиентами. по несколько дней в месяц проводят на курсах, где их учат обращаться с противогазом и дозиметром.

Бомбоубежища, построенные еще в годы холодной войны, и давно сданные в аренду или проданные торговцам под базы и склады товаров, в срочном порядке выкупались, восстанавливались и вводились в строй.

Московское метро тоже не оставалось в стороне от этой оборонной деятельности. В спешном порядке ремонтировались и модернизировались гермоворота, фильтры, вентиляционные установки и другое оборудование, которое в обычной жизни метро не использовалось и потому десятилетиями не знало капитального ремонта. Но именно эта, бесполезная в обычное время часть метрополитеновского хозяйства, должна была, в случае наступления 'особого периода', мгновенно превратить московское метро из обычного городского транспортного предприятия в самое большое в мире бомбоубежище, способное принять до полумиллиона человек.

Станции, которые изначально не были приспособлены для выполнения функций убежищ, срочно оборудовались средствами герметизации и жизнеобеспечения. На 'Соколе' и 'Аэропорте', в 'Печатниках' и 'Сокольниках', на 'Первомайской' и 'Щелковской' и многих других станциях срочно монтировались гермоворота.

Даже 'Партизанская', с ее, наполовину выступающим на поверхность огромным вестибюлем, и та обзавелась прочными герметическими створками на дверях и окнах. Такая защита, конечно не могла спасти от ударной волны, но в случае, если наземные сооружения не будут разрушены близкими попаданиями, огромный зал 'Партизанской' вполне мог вместить несколько тысяч человек и обеспечить им защиту и от радиации и от всей той химической и бактериологической дряни, которой могла бы оказаться заражена поверхность.

Обо всем этом Ольга Шапошникова конечно знала. Как военному врачу, ей положено было знать об этом. Почти каждую неделю, в больнице, где Ольга теперь работала, проводились плановые учения по гражданской обороне. Медперсонал осваивал самые последние методы борьбы с последствиями радиоактивного заражения, воздействия химического и бактериологического оружия. В сотый раз уже отрабатывались действия врачей и медсестер по приему потока раненных в случае удара.

Надо сказать учения эти приносили свои плоды. Каждый сотрудник, от главврача до последней медсестры теперь точно знал куда бежать и что делать, если вдруг обычные московские звуки будут разрезаны пронзительным воем сирен.

Но того, что случилось на самом деле не ожидал никто. Не было ни оповещения, ни сигналов воздушной тревоги. Город, как обычно готовился мирно отойти ко сну. Многие москвичи накануне рабочего дня уже спали. И никто не знал, что для многих этот сон окажется вечным.

Все эти мысли вихрем проносились в голове у Ольги Шапошниковой, когда она шла через переполненную людьми станцию 'Сокольники' к тому краю платформы, где туннели уходили в сторону 'Комсомольской'.

Автоматически, привычным взглядом опытного военного врача Ольга оценивала масштаб и специфику предстоящей работы. Раненных, как ни странно, было не так уж много. Гораздо больше было обожженных и подвергшихся радиоактивному поражению. Многих, пришедших на станцию сильно рвало, кружилась и болела голова. У части пострадавших уже проступили на открытых участках тела характерные для начальной стадии лучевой болезни красноватые пятна. Эти люди, по большей части были возбуждены, кто-то плакал, кто-то бранился, грозился, что убьет всех 'уродов', которые устроили все это. Другие наоборот были угнетены, просто сидели, угрюмо глядя в пространство, и не обращая внимания на окружающий ужас.

- Боже мой, 'лучевая' - думала Ольга глядя на этих людей. - Начальный период. Средняя степень поражения. Этих еще можно спасти. Нужно срочно противорвотное, хлорид натрия и физраствор внутривенно.

С другими было хуже. Бледные кожные покровы и почти полное отсутствие реакции на окружающее говорили о том, что эти люди получили огромную дозу радиации. Часть из них уже была без сознания, вследствие коллапса, и Ольге было ясно, что этим людям могло бы помочь только немедленное помещение в стационар, да и то, с очень низкой вероятностью выздоровления. Пройдет совсем немного времени и для них все закончится, обморок перейдет в смерть, а перед оставшимися на станции встанет вопрос, что делать с радиоактивными останками.

Размышляя таким образом, Ольга добралась до лестницы, ведущей в служебные помещения на западном конце станции. Здесь ее остановил вооруженный пост, состоящий из нескольких солдат и милиционера. Предъявленное удостоверение майора военно-медицинских войск возымело действие и, женщина направилась вверх, по лестнице, ведущей в служебные помещения. Как раз, когда она поднималась, откуда-то издалека, от самого подземного вестибюля донеслись несколько хлопков одиночных выстрелов, потом прогрохотала короткая автоматная очередь, вызвав новую волну недоуменного и испуганного шума на станции. Потом все стихло.

Поднявшись по лестнице, перед тем как повернуть в сторону служебных помещений, Ольга обернулась. Она заметила, что людской поток, до того непрерывно вливавшийся на станцию, прямо на глазах иссякает, как будто кто-то перекрыл невидимую задвижку. Да так оно, в общем-то и было.

- Похоже закрыли гермоворота, - подумала Ольга, - Все. Теперь отрезаны полностью.

Через несколько минут она вошла в комнату начальника станции.

За столом, над подробной схемой станции и прилегающей наземной территории склонились два человека. Один из них, одетый в метрополитеновскую форму, что-то объяснял другому, в сером костюме, с наградными планками на груди. Несмотря на то, что второй человек был в штатском, во всех его жестах, явно угадывалась многолетняя военная выправка.

'Очевидно это и есть полковник Руденко', - подумала Ольга: 'А второй, надо полагать, начальник станции'.

Третий мужчина, явно за сорок, с необычно пышными, тронутыми сединой усами, в форме машиниста, кому-то втолковывал по телефону: - Правильно все сделал! А я тебе говорю, правильно!!! Я знаю, что люди!!!! Я знаю, что не все успели! Нельзя больше станцию держать открытой, нельзя! Да, под мою ответственность! Ты мне эти сопли брось!!! Поставь вооруженную охрану... Да... Да хоть роди..., но чтоб ворота охраняли! Никого не подпускать! Все! Все, я сказал!!! За изоляцию станции отвечаешь головой!!! Добро... Добро... Все, до связи! - он повесил трубку, вытер пот со лба и повернулся к двоим у стола. - Все. Закрыли гермоворота.

- Что за стрельба была, Федор Иванович? - спросил тот, которого Ольга про себя определила, как начальника станции.

- Люди там, Владимир Семенович, оставались, - много еще на поверхности. Всех, кого успели, пустили на станцию. Остальные... в общем когда ворота закрывали, пытались прорваться. В общем, пришлось оружие применить... - он не договорил, но всем и так было ясно, что произошло.

- Ладно, Федор Иванович, - начальник станции подошел и положил ему руку на плечо, - Мы, ведь знали, что всех принять не сможем. Бог нас простит за тех, кто наверху остался. Может быть. - он помолчал и продолжил. - Теперь давай думать, что делать с теми, кто на станции.

Ольга негромко кашлянула, и присутствующие в комнате повернулись в сторону вошедшей.

- Майор военно-медицинской службы, Ольга Николаевна Шапошникова, прибыла в ваше распоряжение, - представилась она, обращаясь к человеку с военной выправкой и привычно вытянувшись по стойке 'смирно'. Из-за стола, отложив схему станции, поднялся немолодой мужчина. На вид полковнику было за пятьдесят, но, несмотря на седину, обрамлявшую голову, он не выглядел старым. Возможно такое впечатление производила военная выправка, а может быть тот факт, что за все время, прошедшее с момента удара, полковник был первым человеком, в глазах которого Ольга не увидела только растерянность и безотчетный ужас перед происходящим.

- Полковник воздушно-десантных войск, Руденко Иван Васильевич, - представился мужчина, и добавил, - Вольно, майор. Садитесь, - полковник указал Ольге рукой на стул, придвинутый к столу, - и давайте сразу перейдем к делу. Видели станцию? Людей видели?

- Так точно, - кивнула Ольга.

- Ну так вот. Ситуация у нас сложилась очень тяжелая. Много облученных, обоженных. Да что я вам говорю? Сами все видели. Сейчас на станции есть несколько врачей, но все гражданские, со спецификой поражения знакомы мало. Так, что ваше присутствие здесь это огромная удача. Какой опыт боевой работы имеете?

- Несколько командировок в 'горячие точки', Кавказ, Крым. Работала в составе групп по ликвидации последствий лесных пожаров на Алтае. Командовала медсанбатом во время 'Севастопольского кризиса'.

- Очень хорошо. Вот что Ольга Николаевна. Информация с поверхности поступает крайне скудная и противоречивая. Сколько нам тут сидеть никто не знает, а людям помощь нужна прямо сейчас. Мы пытаемся наладить хотя бы первоочередную медицинскую помощь на станции. Вы у нас сейчас единственный военврач, да к тому же еще с опытом руководства медсанбатом. Так что, принимайте руководство медслужбой станции. За всем, что будет необходимо обращайтесь либо непосредственно ко мне, либо вот, к начальнику станции, товарищу Коробову, либо к товарищу Большакову.

- Владимир Семенович Коробов - представился начальник станции, протягивая женщине руку. - Врач нам сейчас, ой как нужен. Сейчас на платформе врачи работают, из пассажиров, случайно на станции оказались. Людей я вам в помощь выделю, попробуем организовать что-то вроде временного госпиталя. С лекарствами правда плохо, но попробуем вопрос решить. У нас тут вроде как отряд добровольцев образовался. Сделали уже несколько вылазок на поверхность. Вроде как район разрушен не сильно, так что есть шанс найти лекарства и что там еще будет нужно. Федор Иванович у нас сейчас за главного разведчика, так что со всеми вопросами к нему.

- Федор Иванович Большаков - представился Ольге усатый мужчина, - Пойдемте, я вас по дороге в курс дела введу.

- Удачи, майор, - кивнул полковник Руденко, и вместе с начальником станции они вновь склонились над схемой.

Пока Ольга с Большаковым шли по коридору, Федор Иванович вкратце описал ей сложившуюся ситуацию.

- Ну, разведчик, это громко сказано. - усмехнулся он в седые усы, - Вообще-то машинист я. Считай, как в девятнадцать лет после училища пришел в метро, так, с тех пор из под земли и не вылезал. Сначала учеником, потом помощником машиниста, ну а уж когда премудрости освоил, так и машинистом стал. Когда электричество вырубилось, я как раз к 'Сокольникам' подъезжал. Всего-то не дотянули метров триста. Так мой поезд в туннели и стоит до сих пор. Уж и не знаю, придется ли мне когда его выгонять оттуда, или насовсем теперь. - Большаков пропустил Ольгу в дверь, ведущую на платформу и продолжил, - Когда все это началось, людей я из поезда на станцию конечно вывел, осмотрелся, а тут как раз две сменные бригады. В общем, потолковали с мужиками и решили, что раз уж мы на станции и вокруг все ходы-выходы знаем, то придется нам первое время организацией всей этой неразберихи заняться. Меня, как старшего, командиром избрали. Для начала помогали людям до станции добираться. Народ размещали на платформе, в темноте-то недолго и убиться с непривычки. Из брезента старого соорудили что-то вроде подстилок, чтобы люди на полу не сидели. Потом, когда уже стало ясно, что народу на станции сидеть не один день решили на поверхность сходить, есть-то что-то надо. Эх, если б лет пять назад случилось, так никто не уцелел бы. У нас же на 'Сокольниках' гермоворот отродясь не было. Да и противогазы в комнате ГО - смех один, чуть ли не с шестидесятых годов, уж сгнили давно. Все говорили, денег нет, на оснащение. А вот как пошли нелады с Западом, так зашевелилось начальство. Гермоворота, вон поставили, костюмы химзащиты на каждой станции, шлюзы, фильтры, даже оборудование для дезактивации. Каждые две недели учения. Мы все на них ругались, тут мол после смены домой пойти, а у них 'в войнушку' игры. Ну ругались, а учиться все равно приходилось, начальство прямо сказало, не сдаешь зачет по ГО, не видать премии. Кто же знал, что вот так оно все обернется? - он вздохнул, - Да. Пригодилась нам эта наука. В общем вытащили из подсобки эти костюмы, противогазы напялили, и стали с поверхности на станцию всякие вещи полезные стаскивать, продукты конечно в первую очередь, консервы всякие. Потом одежду еще, одеяла. Вон из 'Зенита' палатки из туристического отдела приволокли. На станции нам, видать, долго сидеть, так пусть уж хоть какое удобство людям будет. Тут же у нас и женщины, и дети малые совсем. Сначала вручную носили, что к станции поближе, потом додумались, подобрали на улице 'Газель', стали дальше забираться. Поначалу команда наша только из метрополитеновских состояла, потом еще к нам мужики присоединились, из пассажиров, толковые. Пожарная часть тут неподалеку. Там разжились. Теперь костюмов защитных и противогазов у нас надолго хватит. Так что мы пока здесь вроде как снабженцы и разведчики в одном лице. Только вот беда, пострадавших у нас на станции много. Обожженные все, да еще, похоже, облученные, - Большаков вопросительно посмотрел на Ольгу, она молча кивнула, - Аптеки вокруг есть, поликлиники. За лекарствами сходить не вопрос. Ребята все отчаянные, все, что угодно добудут, но вот, в медицинских делах не сильны. Так что теперь, дочка, на тебя одна надежда. Скажи, что искать, что доставлять в первую очередь. Может и удастся людей спасти.

- Ну, вот и пришли. Тут у нас вроде как временный госпиталь.

Большаков с Ольгой остановились у восточного конца платформы, там, где туннели уходили в сторону 'Преображенской площади'. Картина, представшая перед пришедшими, была просто ужасающей. Даже Ольга, казалось повидавшая за годы службы всякое, невольно содрогнулась. Почти все свободное пространство на полу было заполнено обожженными и облученными людьми. Некоторые из них сидели, прислонившись к колоннам, но большинство лежало прямо на полу, кто на кусках брезента или мешковины, кто на газетах, а кто и просто на плитах.

- Мы сюда всех самых 'тяжелых' доставляли, Ольга Николаевна, - проговорил Большаков, - Вон доктора наши, - указал он на очень молодого темноволосого, мужчину, почти мальчишку, и пожилую, полную женщину, которые сейчас накладывали повязку молодому пареньку с сильно обожженными руками. Парень стонал, его трясло от озноба, на бледном лице уже явно проступили красноватые пятна.

Когда Ольга с Большаковым подошли, парню раз закончили накладывать бинты и он, закрыв глаза, забылся то ли сном, то ли, потеряв сознание.

- Вот, товарищи, Ольга Николаевна Шапошникова, - представил женщину машинист, - Военврач, с большим опытом работы. А это, - продолжил он, уже обращаясь к Ольге, - Игорь Иванович Малышев и Валентина Петровна Родионова, наши доктора.

- Я вообще-то не совсем врач, - смущенно проговорил молодой человек, протягивая Ольге руку, и на ее недоуменный взгляд добавил, словно стесняясь, - Ветеринар я, собачек, кошечек лечил. В районном ветцентре работал, на Сиреневом. Может бывали?

- Не приходилось, Игорь Иванович, - улыбнулась Ольга, пожимая протянутую руку.

- Можно просто Игорь, - ответил молодой ветеринар еще более смущенно. Он с видимым усилием заставил себя отвести глаза от Ольгиного лица и на щеках его появился хорошо заметный румянец, причиной которого была явно не радиация.

Ольга повернулась к пожилой женщине.

- Медсестра я, - сказала та и добавила, - Три года уж как на пенсии, а сама знаешь, на нее-то на одну не слишком проживешь. Вот и подрабатывала в больнице медсестрой. Все одно на старости лет бессонница, так тут хоть какой-никакой, а заработок. - она вздохнула и продолжила, - С дежурства я, как раз домой возвращалась, а тут такое. Что ж это, творится то, а? Вот ты, дочка, я слышала, человек военный, как думаешь, долго это все продлится, а? А то у меня ведь там наверху девочка моя осталась, дочка, вроде тебя, вот помоложе чуть. Да еще внучка. Мужа-то нет. Военным был - танкистом. А как в Крыму-то, в Севастополе началось все, так он там и сгинул. Сгорел в танке. Пенсию, конечно, дочке моей, назначили, как вдове, да ведь на нее на одну, внучку не подымешь. Вот я и дежурила в больнице, подрабатывала. Надо же дочке помочь. Так как думаешь, скоро нас отсюда выпустят, а? Дочка моя, наверное с ума сейчас сходит. Хотела ей домой позвонить, да мобильники эти теперешние не работают. А я ей всегда с 'Сокольников', по дороге звонила. Так надолго это, а? Как думаешь?

Ольга смотрела на женщину, чьи глаза, полные надежды были сейчас устремлены на нее. Она прекрасно знала, чего ждет сейчас от нее пожилая медсестра. Конечно, она надеется услышать, что все скоро кончится. Сейчас прозвучит сигнал отмены воздушной тревоги, на станции откроют ворота, поезда снова двинутся по туннелям, и Валентина Петровна продолжит свой путь к дочке и внучке, которые, конечно уже заждались свою бабушку, и конечно очень волнуются, как бы с ней не произошло чего-нибудь в этой суете. А на станцию придут спасатели и врачи. Они отвезут всех раненных, обожженных и облученных людей, которым последние два часа пыталась помочь старая медсестра и мальчишка-ветеринар, в больницу всех-всех вылечат. Ведь иначе и быть не может. Ведь государство, правительство никогда не бросит свой народ на произвол судьбы. Ведь так было и в прошлую войну, и в тяжелое мирное время. Так будет и сейчас. Должно быть так. Разве может быть иначе?

Обо всем этом Ольга, конечно знала. Она не знала только, как сказать пожилой женщине о том, что ворота не откроются, а поезда не пойдут по туннелям ни сейчас, ни сегодня, ни через неделю, а может и вовсе никогда. Не знала Ольга и как сказать ей о том, что ни врачи, ни спасатели не придут на станцию, потому, что большинство из них сейчас либо уже умерли, либо умрут в ближайшее время от ожогов и облучения. А самое главное, она не знала, как сказать о том, что дочка и внучка Валентины Петровны скорее всего не волнуются и не ждут ее дома, что они уже мертвы, сгорели, в ядерном огне, а тела их развеяны пеплом над развалинами многоэтажек. И эта страшная, но моментальная смерть, сколь ни цинично прозвучит, наилучшая участь из тех, что могли бы достаться на их долю. Потому, что лучше так, чем долго и мучительно умирать среди развалин от страшных ожогов, вызванных вспышками или, выворачиваясь наизнанку от приступов рвоты из-за лучевой болезни.

Но как сказать об этом женщине, которая, возможно, только и живет, мыслями о том, что скоро обнимет свою дочь и внучку? Может лучше обмануть ее сейчас, обнадежить, дать надежду на то, что никогда уж не случится. Потом, со временем, она сама поймет, смирится с неизбежностью. Или честно открыть ей всю правду, о том, что ее жизнь, которую она все последние годы посвящала детям, теперь потеряла смысл?

- Вы знаете, что, - Ольга подошла к женщине и взяла ее за руку, - Вы не волнуйтесь. Может все еще образуется. Может Москва не так уж и пострадала. Ну высокий фон вокруг 'Сокольников', так ведь это только вокруг 'Сокольников'. Вот где вы живете, а?

- Я-то? Да, на 'Алексеевской'. И от метро недалеко совсем наша семиэтажка. Старая уж совсем, шестьдесят второго года. Хотели в этом году ломать нас. Мы уж с дочкой и не чаяли новую квартиру получить, на наши-то доходы, а тут на тебе, 'Готовьтесь', - говорят: 'Будем вашу коробку ломать. А вам квартиру, комфортабельную, в новом доме'. Ох мы и обрадовались. Далековато правда, на окраине, ну так на то оно в Москве и метро, чтобы всюду быстро добираться.

- Ну вот видите, - ободряюще сказала Ольга, - Недалеко от метро. Так они, наверное, как сигнал тревоги услышали, так сразу же на станцию и спустились. Наверняка сейчас на 'Алексеевской', живы-здоровы, и о бабушке своей волнуются.

- Правда?! - и в глазах Валентины Петровны вспыхнула такая надежда, что Ольга, под пристальным взглядом старой женщины, так и не смогла сказать ей всей правды, а только ответила:

- Ну конечно правда. Уверена, о них там кто-нибудь обязательно позаботится и поможет. - Она помолчала и продолжила, - Валентина Петровна, я знаю, вам сейчас конечно хочется быть с ними, но я вас прошу, останьтесь сейчас здесь. Столько раненых, - она повела рукой вокруг: - Кто же им поможет? Вы, да я, да Игорь Иванович. На нас у них теперь вся надежда.

- Ну так вы же врачи, - Валентина Петровна смотрела, на Ольгу с Малышевым почти умоляюще, - Люди ученые. А я что? Это я в больнице уж значилась медсестрой. А на самом деле, какая там медсестра. Нянечка я. Когда-то, в молодости еще, сельскому фельдшеру помогала. Вот и все мое образование. Неученая я. Домой бы мне, а? Я вот тут с вами, а на душе неспокойно, все кажется, с моими, что-то случилось.

- Ну какая же вы неученая, - Ольга взглянула старой женщине прямо в глаза: - Вы посмотрите вокруг, сколько людей вы с Игорем Ивановичем уже помогли, - и она снова обвела рукой платформу вокруг: - А скольким еще помощь нужна!

Действительно, пенсионерка-нянечка и молодой ветеринар многим уже успели оказать помощь. У кого-то бинты покрывали серьезные ожоги, некоторые забылись сном после обезболивающих уколов, у одного мужчины импровизированная 'шина' из кусков фанеры была аккуратно прибинтована к сломанной руке.

Но еще больше было тех, кто еще нуждался в медицинской помощи. И помощи срочной, не терпящей ни минуты промедления. И это только самые 'тяжелые' - те, кого собрали в этот на скорую руку организованный полевой госпиталь на восточном конце платформы. А сколько еще пораженных и облученных дожидалось на станции. Тут нужен был хорошо укомплектованный и оборудованный медсанбат. А в наличие были только трое: молодой ветеринар; пенсионерка, в далеком прошлом сельская медсестра; и только один настоящий военный врач - Ольга Николаевна Шапошникова. И ко всему этому добавлялась явная нехватка самых необходимых лекарств и перевязочных средств, отсутствие медицинского оборудования, крови для переливания и многих-многих других вещей, необходимых для организации и работы госпиталя. Спасти, или даже просто попытаться спасти, всех этих людей, казалось было непосильной задачей для такого маленького коллектива, обладающего столь скудными ресурсами.

Но Ольга Шапошникова не привыкла сдаваться. Долгие годы работы в 'горячих точках' приучили ее к одной мысли - если есть хотя бы одна надежда на спасение пациента, который нуждается в помощи, нужно сделать все, чтобы попытаться сделать эту надежду явью. Сделать, что только возможно самой и потребовать того же от своих подчиненных. А сейчас она видела много, очень много людей, которые не просто нуждались в ее, Ольги Шапошниковой помощи, от того придет ли эта помощь вовремя зависела их жизнь. И она должна была спасти эти людей, или, по крайней мере, сделать для их спасения все, от нее зависящее.

- Вы правы, мы конечно с Игорем Ивановичем врачи, - снова обратилась Ольга к старой медсестре: - Но разве мы вдвоем управимся здесь, без вашей помощи? - она быстро взглянула на Малышева, тот согласно кивнул. - Не управимся. Нет больше, врачей на станции, кроме нас троих. Кто же кроме нас поможет тут всем. Неужели же вы бросите их, а, Валентина Петровна?

- Но ведь дочка моя, внучка... - пожилая женщина развела руками, как бы оправдываясь.

- Валентина Петровна, - сказала Ольга как можно мягче, - Ведь поезда сейчас все равно не ходят, правда? - женщина кивнула: - Давайте так. Вы пока останьтесь на станции. Все равно пешком до 'Алексеевской' сейчас добраться невозможно. А потом, как все немножко образуется, так вы и отправитесь к своим родным, а? Может, к тому времени и поезда уже пустят, так вы оглянуться не успеете, как дочку с внучкой увидите. А пока пмогите нам с ранеными. Нам без вашей помощи никак. Правда, Игорь Иванович? - молодой ветеринар снова согласно кивнул. - Согласны?

- Что же делать... - женщина вздохнула и сказала: - Хорошо, что уж тут. Надо людям помочь. Глядишь, и моим кто-нибудь поможет, а? - и она снова посмотрела Ольге в глаза, ожидая подтверждения своей робкой надежды.

- Конечно поможет, - Ольга с облегчением кивнула, - А теперь давайте продолжим. Вон, еще одного пострадавшего несут. Кажется тоже с ожогами. Валентина Петровна, приготовьте бинты и антисептики.

Когда пожилая медсестра ушла в медпункт за очередной упаковкой бинтов, Ольга обратилась к молодому доктору: - Игорь Иванович, - она улыбнулась, - Игорь, - но тут же улыбка на ее лице сменилась озабоченным выражением, - Бинты, медикаменты, все из станционного медпункта? Как у нас с запасами?

- Да не густо, - Игорь развел руками: - На станции ведь, не было больших запасов. Предполагали, что в случае чего, на месте придется оказывать помощь только в первый момент, а потом врачи придут, спасатели, ну кому там еще положено. Кто же знал, что все вот так обернется. Хорошо еще, - он махнул в сторону лестницы, куда оставив Ольгу вернулся Большаков: - Сталкеры наши тут по ближайшим аптекам прошли, бинтов привезли, антисептиков, обезболивающего. А то бы нам тут совсем было туго.

- Кто? - Ольга удивленно вскинула брови: - Кто по аптекам прошел?

- О чем вы? - не понял Игорь.

- Вы как-то странно назвали тех, кто принес лекарства. Я думала, это отряд Большакова занимается выходами на поверхность, - Ольга была явно удивлена.

- Ах это? Да это я по привычке так их, сталкерами называю, - улыбнулся Игорь: - я, знаете ли с детства творчество Стругацких уважаю. 'Пикник на обочине', роман не читали? Фильм еще был такой в конце семидесятых. Ну так вот там так людей называли, которые в зараженную 'зону' пробирались и ценности всякие оттуда добывали. А наши разведчики, чем не сталкеры? Да никто, вроде, не обижается на такое обращение, - он снова улыбнулся: - Даже нравится, сталкеры, разведчики неведомого.

- Да, конечно, - улыбнулась в свою очередь Ольга: - конечно читала. Просто вылетело из головы со всей этой суматохой. Ну что же. Пусть будут сталкеры. А теперь давайте будем работать.

Последующие дни слились для Ольги в непрерывную череду прошедших через ее руки раненных, обожженных, отравленных, получивших смертельную дозу радиации. Порой ей начинало казаться, что вся жизнь состоит целиком из чужих ран, ожогов, угасающих и обрывающихся жизней. Иногда она начинала сомневаться, а было ли когда-нибудь иначе? Может вся прошлая жизнь была только сном? Может быть она просто забылась недолгим, беспокойным сном, в перерыве между попытками спасти людей, которых спасти было уже невозможно, и увидела во сне красивую сказку, о каком-то нереальном, каком-то другом мире.

В этом странном мире было голубое небо, люди просто жили, а не выживали. Люди гуляли, вдыхали ароматы ветра, влюблялись и радовались. Люди, огромное множество людей, текли бесконечной рекой по залитым солнечным светом улицам. Катились по мостовой машины, разбрызгивая разноцветные радуги из блестящих под весенним солнцем луж, Девушки в легких цветных платьях, подхваченных ветром, порхали стайками бабочек, и их смех разливался перезвоном серебряных колокольчиков над зелеными кронами деревьев.

Сон? Явь? Темные туннели или широкие проспекты, голубое небо над головой или плохо освещенный потолок, люди идущие по улицам или умирающие в мучениях на полу станции... Почему-то качается пол под ногами. Неужели опять бомбят? Или это поезд пришел, привез пассажиров? И туман вокруг. Откуда туман? Ах нет, это не туман, это зеленая трава. Такая мягкая, изумрудная травка, на которую так хорошо прилечь. Прилечь и отдохнуть. Совсем на чуть-чуть...

- Ольга Николаевна! Ольга Николаевна, очнитесь!!! Оля!!!

Ольга открыла глаза, с удивлением оглядываясь. Она почему-то лежала на полу, а Игорь Малышев осторожно поддерживал ее голову левой рукой, правой поднося сломанную ампулу с нашатырем. Лицо его было озабоченным и испуганным. За его спиной Ольга увидела Валентину Петровну, глядящую на нее перепуганными глазами, начальника станции - Коробова и еще какого-то незнакомого человека, кажется одного из сталкеров.

- Что случилось? - она обвела собравшихся удивленным взглядом, пытаясь понять, почему все вокруг смотрят на нее, затаив дыхание, и почему она лежит на полу, посреди станционного 'госпиталя', прямо между раненными.

- Ольга Николаевна, - голос Коробова был одновременно укоризненным и заботливым, как будто он обращался к дочери, неосторожно обжегшейся о горячий утюг: - Это же форменное безобразие. Ну разве можно так с собой обращаться?

- А что...? - Ольга все еще не совсем понимая, что произошло, еще раз удивленным взглядом обвела собравшихся.

- В обморок вы упали, Ольга Николаевна, - ответил Коробов, - Четвертые сутки без сна. Это кто же такое вынесет? Вон Валентину Петровну до смерти перепугали. Хорошо вот Игорь Иванович рядом был, - он показал на Малышева, все так же заботливо поддерживающего Ольгину голову. Во взгляде его были беспокойство, забота еще что-то такое, чего она не смогла бы сейчас выразить словами, но от этого Ольге вдруг стало удивительно тепло и хорошо.

- Я как раз из медпункта возвращался, - смущенно проговорил Игорь: - Вдруг слышу шум, крик. Валентина Петровна ко мне бежит, кричит 'Ой! Ольга Николаевна помирает'. Ну, я скорее бегом. Смотрю, а вы на полу лежите. Я как увидел, так все внутри обмерло. Потом уж как подбежал, увидел, что без сознания вы. Вот. Пока мы с Валентиной Петровной вас приводили в себя, вон Владимир Семенович на шум прибежал. Как же вы нас всех напугали, - и Малышев снова с нежность посмотрел на Ольгу: - Как вы себя чувствуете?

- Да ничего вроде, - Ольга была явно смущена и растеряна: - Я как раз от обожженных возвращалась, я потом... а потом вот, вдруг тут, на полу... все вокруг. Я встану сейчас.

Ольга попыталась подняться, но платформа вдруг качнулась под ней, как палуба корабля, попавшего в шторм, и она, потеряв равновесие, снова опустилась на руки Малышева.

- Нет, Ольга Николаевна. Так дело не пойдет, - Коробов останавливающе махнул рукой: - Вам не вставать, а отдохнуть надо. - и на Ольгину попытку возразить решительно продолжил: - И не спорьте пожалуйста. Вот вам и Игорь Иванович, как врач подтвердит: - Малышев кивнул головой: - Вам выспаться надо. Иначе можете просто упасть с платформы. А я, как работник метрополитена, - он улыбнулся: - могу авторитетно заявить, что это очень неприятно.

- Но больные, - Ольга все же попыталась возражать.

- Больным вы в таком состоянии не поможете, - мягко сказал Игорь Малышев: - И потом сейчас у нас вроде как затишье небольшое. 'Тяжелых' новых, вроде как нет пока, а которые есть, так им сейчас время нужно и покой. Мы все что могли, сделали. Теперь только ждать и надеяться. Отдохните Ольга Николаевна. Я подежурю. Вот и Валентина Петровна поможет. Правда Валентина Петровна?

- Конечно, - Родионова кивнула, - Отдохнуть тебе, дочка, надо. Это ж страх-то какой был, ты лежишь, я сослепу и не вижу в темноте этой дышишь ли. Хорошо вот Игорь Иванович рядом был. Ты поспи. А мы уж тут управимся.

- Вот видите Ольга Николаевна, - продолжил Коробов, - медицина тоже со мной согласна. Вы вот врач, и с коллегами должны согласиться. А я, как начальник станции, не только прошу, но и приказываю отправиться в свою палатку, лечь и спать. И не возражать, - он в шутку нахмурился: - А то рассержусь.

- Ну вот, - Ольга глянула на собравшихся и усмехнулась: - Сговорились, да? Придется подчиниться. Только если что-то вдруг случится, то меня немедленно будите? Игорь Иванович, вы поняли?

- Конечно, конечно, Ольга Николаевна, как прикажете, немедленно разбудим, - Игорь протянул Ольге руку: - А теперь позвольте помочь вам подняться.

Взявшись за руку молодого доктора, Ольга поднялась на ноги, но когда попыталась сделать шаг, станция вновь поплыла у нее перед глазами и она несомненно упала бы, если бы Игорь ее не подхватил.

- Нет уж, товарищ начальник госпиталя, позвольте-ка лучше мне, - твердо сказал Игорь. И не успела Ольга опомниться, как он подхватил ее на руки и бережно понес в ту сторону, где стояла палатка, в которой она жила все эти дни.

Ольга хотела возразить, но не успела. Легкое головокружение еще не совсем прошло, а почти неощутимое покачивание, с которым ее нес Игорь подействовало так убаюкивающе. Но, прежде чем Ольга отправилась в царство сновидений, она успела подумать о том, что уже забыла, когда ее в последний раз кто-то носил на руках.

'Так хорошо. Так спокойно', - подумала она: - 'Как будто на лодке... Так бы плыть, плыть, плыть...'.

Когда Игорь с Ольгой на руках, подошел к палатке, глаза ее уже были закрыты, дыхание стало ровным, а на губах молодой врач с удивление увидел легкую, легкую улыбку.

- Хороших снов, Оленька, - Малышев осторожно опустил спящую женщину на надувной матрас, принесенный сталкерами из необъятных складов магазина 'Зенит', накрыл теплым пледом, доставленным оттуда же, отвел упавшую на лоб прядь длинных черных волос и тихонько вышел из палатки, плотно задернув за собой полог.

Но всего этого Ольга уже не видела. Она плыла, покачиваясь на длинной белой ладье, увитой цветами, по спокойной, широкой реке между дивными цветущими берегами. Ольга спала.

С тех пор прошло уже около двух лет. Жизнь, опрокинутая и вывернутая наизнанку страшной катастрофой, постепенно вошла в привычный, обыденный ритм. Так уж устроен человек, что любое самое странное, самое неожиданное изменение в жизни сперва вызывает у него шок, потом приходит мысль о том, что выжить в новых, враждебных и диких условиях невозможно, а потом, потом человек привыкает. Как река, русло которой было исковеркано страшным землетрясением, со временем прокладывает себе новый путь, так и люди, которых ядерный ураган 'смахнул' с земной поверхности под землю, постепенно привыкли к новой жизни. Со временем станции и туннели перестали казаться такими темными и тесными, свет аварийных ламп заменил солнце, и даже чудовищные порождения радиации, которыми была в избытке населена теперь поверхность, стали восприниматься как нечто привычное.

Вошла в свое русло и жизнь Ольги Шапошниковой. Все это время она бессменно возглавляла госпиталь станции 'Сокольники'. Ее стараниями, а так же стараниями врачей, работающих с ней рядом, и сталкеров, которые, рискуя жизнью, доставляли с поверхности медикаменты и медицинское оборудование, бывший импровизированный лазарет превратился в один из лучших, госпиталей московского метро.

Прошли те времена, когда три человека, сбиваясь с ног, забывая о сне и отдыхе, обслуживали необъятное море раненых и больных. Когда миновал шок первых дней и по линии прошел слух, что на станции 'Скольники' пострадавших лечат 'самые, что ни на есть настоящие врачи', на станцию потянулись не только больные и раненные. Многие, из спасшихся в метро, чьей профессией и до ТОГО дня было лечить людей приходили, чтобы предложить свои услуги, чтобы помочь спасать чужие жизни. Они приходили и оставались. Так на станции 'Сокольники' постепенно сложился большой и достаточно разносторонний коллектив медиков.

Штат Сокольнического госпиталя теперь насчитывал несколько десятков человек, включая медсестер, терапевтов, хирургов. Имелся даже свой рентген-кабинет, с исправно работающей рентгеновской установкой, доставленной в свое время с огромным трудом из кардиоцентра на Большой Оленьей улице.

Имя Ольги Николаевны Шапошниковой давно уже стало известно далеко за пределами станции 'Сокольники'. Среди всеобщего развала и разрухи, царившей на большинстве станций московского метрополитена, исправно работающий госпиталь воспринимался почти как чудо. Скорее даже не как чудо, а как возрожденная частичка навсегда погибшего мира. Люди проходили иногда половину метро, чтобы попасть на прием к знаменитой 'Бабе Яге'.

Это забавное прозвище Ольга получила в самом начале подземной жизни. Тогда еще в Сокольническом госпитале не было достаточного количества персонала. Да и госпиталь еще только-только становился на ноги. Работы было много, а людей мало. Нередки были случаи, когда только-только прилегшему после тяжелого дня доктору приходилось подниматься среди ночи, чтобы оказать срочную помощь тому, кто в ней нуждался.

Вот так, в одну из ночей, Ольгу разбудили по неожиданному поводу. Прибежавший к ее палатке молодой сталкер, сообщил, что на станцию доставили женщину, находящуюся на последнем сроке беременности. Что-то у роженицы пошло не так, как следует и каждая секунда промедления могла бы стать для нее смертельно опасной. По этому Ольга в насколько секунд собралась и почти бегом бросилась к восточному краю платформы, где находился станционный лазарет. И вот, когда она буквально влетела с темной платформы в освещенную медицинскую палатку, вдруг раздался испуганный детский голос: - 'Ой, Баба Яга!'

Оказалось, что роженица прибыла не одна. С ней был ее шестилетний сын, которому и принадлежало это восклицание. Мальчишка испуганно смотрел на вошедшую женщину, выглядывая из-за матери.

Удивленная такой реакцией Ольга бросила мимолетный взгляд на небольшое зеркало, висевшее в палатке. Увидев себя, Ольга усмехнулась: - 'Да, уж, нечего сказать, хороша!' - в зеркале отразилось ее лицо, осунувшееся, с темными кругами вокруг глаз от постоянного недосыпа. И еще волосы, которые она не успела собрать, выбегая из палатки, растрепались, во время бега по полутемной станции.

'Настоящая ведьма, только детей пугать. Точно Баба Яга', - и осторожно, чтобы еще больше не напугать, обратилась к испуганному ребенку.

- Не бойся. Я добрая Баба Яга. Сейчас мы твоей маме поможем, а ты вот пока, с дядями побудь, хорошо. Ты ведь мужчина? Смелый? Не боишься ничего? Ну вот и хорошо.

Ольга обратилась к сталкеру, тому самому, который разбудил ее: - Посмотрите за ним?

- Конечно, Ольга Николаевна, - сталкер широко улыбнулся, - Вы не беспокойтесь. Посидит с нами парень. Делайте все, что нужно.

- Тебя как зовут? - обратился он к мальчугану, который, с опаской глядя на Ольгу, выглядывал из-за шкафчика с инструментами.

- Вовкой, - ответил тот, немного выдвинувшись из своего убежища.

- Ну что, орел, - продолжил сталкер, обращаясь к мальчишке, - Хочешь познакомится с нашими разведчиками?

Парнишка опасливо покосился на Ольгу, все же ее внешность произвела не него неизгладимое впечатление, и спросил: - А вы тоже разведчик?

- Я тоже, - кивнул головой сталкер.

- А где же ваш автомат? У всех разведчиков автоматы бывают, - уверенно сказал мальчик, и добавил, - И еще противогазы.

- А вот пойдешь со мной в отряд, и увидишь и автомат и противогаз, - хитро улыбнулся сталкер и протянул Вовке руку: - Ну пойдешь?

- А вы мне дадите автомат подержать? - глаза у мальчишки загорелись. Было видно, что ему ужасно любопытно увидеть настоящих разведчиков, с настоящими автоматами и противогазами.

- А как же, - сталкер еще раз улыбнулся, - Раз в отряд со мной пойдешь, обязательно и автомат подержишь, и противогаз наденешь. Как же такой воин, да без автомата? Ну что, идем?

- Идем, - паренек выскочил из-за стола, за которым стоял все это время и подбежал к сталкеру.

- Ну вот, Ольга Николаевна, - с улыбкой кивнул сталкер Ольге, - Да у нас тут оказывается новый боец, а мы и не знали, - и в шутку щелкнул каблуками: - Разрешите нам с бойцом Вовкой следовать в расположение отряда?

- Разрешаю, - серьезным тоном, пряча улыбку, ответила Ольга.

- Ну пошли, боец, - и сталкер с мальчиком вышли из палатки.

История с роженицей закончилась на удивление хорошо. Через несколько часов на свет появилась прехорошенькая девочка. Малышка была совершенно здорова, о чем тут же и сообщила всем, пронзительным криком разрезав тишину спящей станции. Счастливая мать в благодарность назвала дочку Олечкой.

Тем бы история и закончилась, но... Никто не знает как, но о новом Ольгином прозвании удивительно быстро узнала вся станцию. И с тех пор, за молодой женщиной закрепилось неофициальным титулом прозвище, которое при других обстоятельствах могло бы послужить причиной для обиды. Но здесь, сейчас не было и не могло бы быть отзыва о медицинском таланте Ольги более уважительного, чем когда люди на станции говорили: 'Нам теперь никакие болезни не страшны. Нас не простой доктор лечит, а самая настоящая Добрая Баба Яга!'

Странные шутки играет иногда с людьми изменчивая судьба. Страшная катастрофа, убившая привычный мир, во мгновение ока лишила миллионы людей шансов на то, чтобы хоть раз еще увидеть своих любимых. Но для Ольги, все случившееся неожиданно стало тем самым неожиданным поворотом, за которым ее ждала встреча с судьбой. И здесь речь идет конечно об Игоре Малышеве.

Еще тогда, в самый первый день, когда Большаков представил Ольге молодого ветеринара, женщина почувствовала, что между ней и Игорем пробежала как будто крошечная искра. Уже после, когда поток пострадавших, хлынувший на станцию, не оставил врачам времени не только на то, что бы пообщаться, но и на то, чтобы просто отдохнуть, Ольга то и дело ловила на себе взгляд молодого человека. Взгляд этот был полон чего-то такого, от чего Ольге становилось на удивление хорошо и спокойно, как будто не металась вокруг невидимой тенью, смерть, уже, кажется обожравшаяся до неприличия, но продолжавшая с ненасытностью голодного зверя глотать все новые и новые жертвы.

У Ольги тогда не было времени задуматься над тем, что может связать ее с этим симпатичным молодым доктором. Слишком много было вокруг умирающих людей, слишком была ее голова забита мыслями о ранах, ожогах, количестве полученных рентген и прочих вещах, лежащих очень далеко от романтики. Пожалуй только когда упавшая в обморок от недосыпа Ольга забылась тяжелым сном на руках Игоря, когда он нес ее в палатку, молодая женщина в первый раз подумала о том, что ей удивительно тепло и спокойно в объятиях этого молодого человека.

Как-то само собой так случилось, что с этого дня они стали чаще встречаться. Сначала вроде бы как невзначай, по дороге в госпиталь или в медпункте. Потом это стало происходить чаще, особенно по мере того, как чрезвычайно высокая нагрузка на персонал Сокольнического госпиталя стала медленно снижаться.

Снижение это было вполне закономерно. Приток новых пострадавших с поверхности постепенно прекратился, после того, как закрылись последние гермоворота, отсекая путь к спасению тем, кто мог еще выжить в разрушенной и отравленной Москве. В то же время, пострадавшие, находившиеся на излечении постепенно либо выздоравливали, либо умирали. Да, к сожалению, смертность среди пациентов, особенно в первые две недели, была очень высокой. И причиной тут было не плохое качество медицинский помощи, и даже не отсутствие порой необходимых лекарств и оборудования. Просто травмы, полученные многими попавшими на станцию оказались столь серьезными, а доза полученной радиации столь высокой, что даже в прекрасно оборудованных клиниках и при должном уходе эти люди имели бы лишь призрачный шанс выжить. Что уж говорить о полевом госпитале, на станции, где порой только профессионализм и самоотверженность врачей поддерживали в смертельно больных людях искру жизни.

Так или иначе, но Ольгу с Игорем стали все чаще видеть вместе. В свободное время они часто сидели у костра. Иногда они рассказывали друг другу о своей жизни до ТОГО дня, порой говорили о каких-то ничего не значащих мелочах, а бывало просто молчали, глядя на огонь. Ольга была старше Игоря, разница между ними составляла почти десять лет, но сейчас это не имело ровным счетом никакого значения. Кроме того Ольга относилась к тому редкому типу женщин, к которым время относится удивительно бережно. Стройная, изящная, с фигурой будто выточенной из мрамора, она выглядела много моложе своего истинного возраста.

Без преувеличения, Ольга была очень красивой женщиной. Тонкие черты лица, длинные ослепительно-черные волосы и бездонные зеленые глаза не могли оставить равнодушным никого, кто хоть раз видел ее. Еще до ТОГО дня Ольга всегда вызывала неизменное восхищение тех, кто имел счастье быть с ней знакомым. Но, помимо обычной красоты, в той или иной степени присущей любой женщине, Ольга обладала чем-то таким, неуловимым, чем-то, что окружало ее тончайшей, невидимой аурой. И тогда всем окружающим начинало казаться, что это прекрасное создание не принадлежит нашему миру и нашему времени, полному шумных городов, скоростных машин и вечно спешащих людей, исполненных делового, сухого, почти компьютерного разума, столь же четкого и ясного, сколь холодного и бездушного. На этом фоне Ольга казалась пришельцем, случайной гостьей из того времени, когда прекрасные женщины в длинных кружевных платьях не спеша гуляли по тихим аллеям, или кружились на балу в стремительном вальсе или огненной мазурке. Именно такие мысли неизменно приходили в голову почти любому человеку, впервые увидевшему эту прекрасную женщину: 'Ах, ей так пошло бы длинное бальное платье и высокая старинная прическа. На балу времен Пушкина и Лермонтова у этой красавицы не было бы свободных танцев'.

День за днем, неделя за неделей, отношения между молодыми людьми становились все серьезней, а чувства все крепче. И настал однажды такой день, когда 'Баба Яга' перестала занимать место в большой, многоместной палатке, отведенной под своеобразное 'женское общежитие' в западной части станции. В тот же день освободилось одно место в такой же многоместной армейской палатке, где размещалась часть мужского населения 'Сокольников'. С тех пор, Ольга с Игорем уже не расставались.

Персонал госпиталя, и особенно те, кто стоял у самых истоков его образования, пользовались на станции огромным авторитетом и уважением. Начальник станции Коробов, вместе с 'батей' - Большаковым и полковником Руденко, с особым удовольствием, вручили молодой паре подарок, который под великим секретом доставили сталкеры из закромов магазина 'Зенит', когда всепроникающие слухи сообщили, что в личной жизни докторов грядут некоторые изменения.

Подарком, о котором идет речь, оказалась шикарная, импортная трехместная палатка, 'Спейс-3', просторная, с большим тамбуром перед входом, из легчайшей синей ткани.

- Вот, 'дети мои', - полусерьезно, полушутя, торжественно произнес Коробов, обращаясь к Ольге с Игорем, вызванным в кабинет начальника станции для 'очень серьезного совещания': - Давным-давно, еще в советские времена, был такой обычай, вручать молодой семье ключи от нового дома. Но, как вы сами понимаете, дома нового у нас тут не предвидится еще лет триста, как минимум, и поэтому позвольте мне, от имени и по поручению руководства станции 'Сокольники', от имени всех сталкеров отряда, от имени... да что там, - он улыбнулся: - от имени все, кто на станции живет, вручит вам, если уж не ключи от дома, так сам дом, с пожеланием жить в нем долго, уютно и счастливо.

Коробов еще раз улыбнулся и протянул молодым людям объемистый синий мешок, поданный одним из присутствующих на церемонии сталкеров.

Смущенные Игорь с Ольгой переглянулись, не зная что и ответить.

- Что это? Палатка? А как же вы...? про нас... мы же вроде никому пока..., - удивленно вымолвила наконец Ольга, всматриваясь в хитро прищуренные глаза собравшихся.

- Ольга Николаевна, - подал голос полковник Руденко: - Что же вы нас недооцениваете? У нас все же разведка своя работает не только на поверхности, - продолжил он, широко улыбаясь.

- Так тут же написано 'три места', - удивился Игорь разглядывал надписи на синем мешке: - А нас-то двое только, а?

- Ну так, 'на вырост' дом подбирали, - вмешался Большаков: - Ваше дело молодое. Ольга Николаевна, женщина в самом цвете, да и вы Игорь Иванович, как я погляжу парень что надо, - 'батя' усмехнулся в усы, подмигнув зардевшейся Ольге: - Так что, есть такая надежда, что третье место пустовать будет недолго. Правильно я говорю? - продолжил он, обращаясь к молодой паре.

- Да мы как-то не думали еще об этом... но конечно..., конечно правильно, - ответил Игорь, нежно обнимая Ольгу.

- Правильно я говорю? - продолжил Большаков, обращаясь уже ко всем собравшимся.

- Конечно правильно! Даешь молодую семью! Да у нас еще на станции детский сад будет! - загалдели все, кто присутствовал в кабинете и принялись наперебой поздравлять молодых.

Когда молодые люди вышли из кабинета и, спустившись по лестнице на платформу, отправились в компании 'бати', полковника Руденко и начальника станции туда, где для их нового жилья уже было организовано свободное место, каждый житель станции, встретившийся им по дороге поздравлял их и желал счастья.

Поздним вечером, когда палатка была установлена, отзвучали поздравления, отзвенела гитара и отгремели жестяные кружки. гости разошлись, деликатно оставив молодых наедине.

- А знаешь Федор Иванович, большой день у нас сегодня, - неожиданно проговорил Коробов, идущий по платформе в компании с Большаковым: - Я тебе больше скажу, выдающийся сегодня день.

- Ну да, Владимир Семенович, - согласился 'батя': - У нас же сегодня вроде как свадьба здесь была.

- Нет, Иваныч, я не о том, - покачал головой начальник станции: - Свадьба, это да, это хорошо. Да и пара красивая. Но я о другом. Ты вспомни первые дни. Все казалось тогда. Кончилась жизнь. И не будет больше ничего уже в ней светлого и ясного. Я ведь тогда всю семью свою одним махом схоронил. И не схоронил даже, а так, были, да и не стало. Да и ты, я знаю тоже. А сегодня, ты ж погляди. Новая семья у нас появилась. Там, глядишь и детки будут. Понимаешь, жизнь стала вроде как налаживаться. Может и не пропадем мы тут под землей, а? Может еще и будет у нас что хорошее.

- Знаешь, Владимир Семенович, - Большаков, подумав, посмотрел вдаль, - Может ты и прав. Сколько уж мы за свою жизнь всего перевидали да пережили. И ничего. Сдюжили. Глядишь и сейчас сдюжим. А молодые наши, вот она новая поросль. Все что было пожгло да поломало, вроде как лес ураганом. А сейчас, снова он прорастать начинает. Посмотрим. как оно все дальше будет. Время покажет.

Николай

С того памятного дня миновало уже почти двадцать лет. Немало событий произошло в московском метро за эти годы, хороших и плохих. Успешно завершилось строительство перекрытия над метромостом через Яузу, провозглашенная Интерстанционалом главной стройкой первой пятилетки строительства социализма на 'Красной' линии.

Потом началась и закончилась война с 'Ганзой', и Ольге вновь пришлось вспомнить свою молодость, проведенную в горячих точках и полевых госпиталях.

И конечно продолжалась, обычная, повседневная работа отряда сталкеров. Впрочем, работа эта, год от года, становилась все более опасной. Адская смесь радиации, химической и бактериологической отравы, почти уничтоженный озоновый слой должны были, казалось, убить все живое, имевшее неосторожность остаться на поверхности, после ТОГО страшного дня, когда ее покинули люди.

Но, вопреки всем ожиданиям, жизнь брала свое. Город, разлагающийся труп которого лежал сейчас над головами жителей московского метрополитена, отнюдь не был мертвым. Его опустевшие дома, площади и скверы заселили теперь новые обитатели. Жизнь не умерла, не исчезла с московских улиц, но под влиянием всей той смертоносной гадости, которая обрушилась на город в ТОТ день, она изменилась. Хотя, сказать 'изменилась', это значит не сказать ничего. Все живые организмы, выжившие в день катастрофы, теперь изменялись с огромной скоростью. Любой биолог, живший в погибшем мире до ТОГО дня, схватился бы за голову и непременно сошел бы с ума при виде тех жутких созданий, в которые превратились привычные и безобидные представители московской флоры и фауны.

Работа сталкеров и раньше была опасным занятием. Радиация, боевые отравляющие вещества, одной капли которых хватило бы на то, чтобы убить всех обитателей московского метро, готовые в любую минуту обрушиться развалины - все это заставляло идущих на поверхность пребывать в постоянном напряжении.

Но все эти опасности, в общем-то были, так или иначе предсказуемы. Нужно было только не забывать следить за показаниями дозиметров, поддерживать в исправности противогаз и защитный костюм, не соваться без особой надобности в слишком уж ненадежно выглядящие развалины.

По этому потери среди сталкеров, по крайней мере в Сокольническом отряде, в первое время были, в общем, невысоки. В основном люди гибли по собственной неосторожности. Да и далеко не все те, с кем на поверхности случился несчастный случай, отправлялись в мир иной. Жесткие правила, введенные в отряде, предписывали всем, работающим на поверхности обязательно находиться в зоне прямой видимости друг друга и ни в коем случае не отделяться от основной группы. Правила эти неукоснительно соблюдались всеми 'сокольническими' сталкерами, под угрозой отстранения от работы и долгое время отряду удавалось избегать, или почти избегать потерь среди личного состава.

Но, вот, где-то в конце третьего года подземной жизни, в работе сталкеров начали происходить серьезные и пугающие изменения. Первым 'звоночком' наступающей угрозы, стало нападение псов-мутантов на возвращавшуюся из очередной вылазки группу.

Как обычно, пять человек на видавшей виды 'Газели' (той самой, на которой еще в первые дни возили на станцию все, что могло бы хоть сколько-нибудь пригодиться) возвращались из ночного рейда по району. Трое сталкеров в кузове гордо восседали на расставленных по бортам коробках с консервами. Между ними, аккуратной стопкой было уложено с десяток теплых одеял - результат визита на склад магазина постельного белья. Прислоненные к заднему борту негромко плескались пять больших канистр с бензином. На одном из ящиков, покачиваясь, когда грузовик подпрыгивал на выбоинах лежал заряженный армейский АКМ. Еще один автомат, на этот раз короткий АКМСУ, со сложенным прикладом, покоился на коленях у Большаков, сидящего в кабине, радом с водителем.

Вообще говоря, оружие сталкеры брали с собой на поверхность, в основном, на всякий случай. Считалось, что основной угрозой для людей, во время работы могла оказаться их собственная невнимательность, когда случайно порванный о торчащую из стены арматурину, костюм мог стать причиной заражения, а полуразрушенное здание - 'поприветствовать' непрошеных гостей кирпичом по голове.

Причин же, бояться того, что на группу может кто-то напасть, до сих пор не находилось. Да и живности в городе первое время было практически не видно. Правда несколько раз сталкеры слышали во время работы отдаленный лай. Пару раз попадались бездомные собаки, вроде даже породистые. В группе был один парень, Серега Вешняков, бывший охотник, большой любитель и знаток охотничьих пород. Он часто рассказывал о своих 'собачках', как он их ласково называл, с которыми в прежние времена, почти каждые выходные отправлялся за МКАД, чтоб побегали по лесу, а отпуска непременно проводил в каком-нибудь 'медвежьем углу' в обществе 'Сайги' и двух хвостатых попутчиков. В ТОТ день, Серега как раз возвращался из 'Сокольников', где проходила выставка охотничьих собак.

- Хотел я своим кобелькам подружек найти. Уж больно они просили. Просто сладу не было. Ну, ни одной суки не пропускали, - вспоминал он и непременно вздыхал при этом: - А выходит, что жизнь мне спасли. Я ж на 'Речном' жил, как раз рядом с водохранилищем. Говорят, когда началось все, так по пристаням, да по складам как раз и врезали. Да так, что весь район, как горящим помелом вымело. Не район теперь, а одна проплешина оплавленная. Эх, собачки мои, собачки, так и не дождались меня, - и он снова вздыхал.

Так вот Серега Вешняков утверждал, что однажды, во время вылазки видел настоящего ирландского сеттера. Будучи большим любителем четвероногих, сталкер попытался подманить животинку.

- Думаю, пригодится нам собачка, - говорил он потом: - Охранять будет, да и веселее с ней.

Но пес, испуганно шарахнулся от хрипящего противогазом 'чучела' в прорезиненном костюме и скрылся, нырнув в темный переулок между домами.

Время от времени сталкерам попадались растерзанные останки птиц - следы кошачьих пиршеств. А однажды, они даже видели местного кота. Здоровенный, нахальный котяра, с разодранным ухом и 'уголовным' взглядом сверкнул на людей зелеными глазищами, отразившими свет фонариков в одном из подвалов.

Кот, впрочем, в отличие от собак не проявил ни страха, ни желания общаться. Он был слишком занят тушкой здоровенной, свежезадушенной крысы. Увидев людей, животное припало к земле, передними лапами крепче обхватив свою добычу, и издало удивительно низкий, вибрирующий горловой звук, который, очевидно переводился с кошачьего примерно так: 'Мимо меня проходи, а крысу мою не тронь! Опасно!'

Обойдя стороной недружелюбного любителя крыс, сталкеры отправились по своим делам, а кот еще долго смотрел им вслед, издавая тихое гудение, как трансформатор под высоким напряжением.

Собственно, такими вот, мимолетными встречами и ограничивались долгое время контакты сталкеров с обитателями поверхности. Не раз и не два, на собраниях отряда, то один то другой боец, поднимал вопрос о том, стоит ли таскать с собой на вылазки как минимум по два увесистых 'калаша'.

- 'Батя', - обычно начинал кто-нибудь привычную тему, - Слушай. Мы сколько уж на поверхность ходим. За все время видели-то пару-тройку дворняг, да кота. Может хоть один 'ствол' оставим на станции. Толку от него никакого, а руки занимает.

И всякий раз Большаков решительно ставил точку в не успевшем начаться споре, о том, брать или не брать с собой оружие на поверхность.

- Я говорил уж не раз. И еще раз скажу, - говорил он твердо: - Группа, идущая на поверхность берет два автомата, минимум. Это раз. И автоматы эти не валяются в кузове. Это два. Это тебя 'Слива' касается. Да, да, именно тебя, и если еще узнаю, что ты свой 'ствол' в машине оставляешь, отстраню от работы на поверхности в два счета.

'Сливой' в отряде прозвали сталкера, Николая Сливенко. Приехав в Москву из Украины на заработки, почти за год до катастрофы, Николай, а точнее, по паспорту, Мыкола, колесил по району на маршрутном такси. В ТОТ проклятый день, когда над городом поднялись несколько смертоносных атомных 'грибов', счастливый случай занес его в район 'Сокольников'. Когда первая вспышка озарила вечернее небо над городом ярче тысячи солнц, а спустя несколько десятков секунд земля вздрогнула, а уши заложило от отдаленного рева ядерного урагана, маршрутка Николая как раз остановилась у пожарной части. Он помнил потом во мельчайших деталях, как бежал вместе с толпой людей, среди которых были и его пассажиры, ко входу в метро. Помнил, как в его маршрутку на полной скорости 'воткнулся' шикарный 'Мерседес', водитель которого, то ли потерял управление, то ли просто растерялся при виде вспыхнувшего в темном небе зарева. Почему-то Николаю более всего было жаль тогда именно свою 'Газель'. Буквально за неделю до ТОГО дня, автопарк, в котором он работал, получил партию новеньких, только что с завода 'маршруток', и Сливенко, будучи на хорошем счету, получил наконец новенькую машину, взамен той, на которой ездил с самого начала, видавшей виды и начинавшей уже разваливаться.

Уже потом, на станции, Николай встретился с только зарождавшимся отрядом сталкеров. Собственно, отряда, как такового, в то время еще не было. Просто несколько человек, в основном это были работники метро с Большаковым во главе, взялись как-то организовать и направить тот хаос, что царил на станции в первые часы после удара. Неглупому и крепкому Николаю Сливенко быстро нашлось место в отряде, в особенности, когда выяснилось, что тот хороший водитель. Именно он сидел тогда за рулем той самой 'Газели', на которой сталкеры возили на станцию все, что по их мнению могло бы пригодиться под землей.

Когда неразбериха первых дней немного улеглась, и стало ясно, что пребывание под землей может затянуться на неопределенно долгий срок, Большаков обратился к Николаю с предложением.

- Я вижу, парень ты неглупый, да и водила, как погляжу стоящий, - сказал он как-то, подсев к костру, где Николай, вместе с другими разведчиками (тогда их еще не называли 'сталкерами') собирался перекусить после очередного рейда на поверхность: - Все к тому идет, что сидеть нам под землей еще и сидеть. Не думал, чем заниматься будешь?

Сливенко, который как раз собирался откупорить разогретую в кипятке банку тушенки, выжидательно посмотрел на Большакова.

- В общем, мы тут с мужиками подумали, - продолжал 'батя': - Жизнь на станции, хочешь не хочешь, а обустраивать придется. Смелые ребята для этого понадобятся. На поверхность ходить, на станции порядок поддерживать, а если что, не дай Бог конечно, то может и защищать людей. Мало ли какая шпана в туннелях поселилась, народ-то ведь разный. В общем, вот тебе мое предложение, не хочешь ли в отряде остаться? Дело того стоит. Людей-то обеспечивать надо. А нас машинистов, да и другого 'подземного люда' не так уж и много. Как ни крути, я отряд придется увеличивать. А ты уже и с мужиками нашими сработался, мы тут переговорили, в общем, все 'за'. Ну, конечно, если у тебя другие планы есть, то держать не будем. Как говорится, и за эту помощь спасибо. Ну, а ежели надумаешь, то милости просим к нам в отряд. Торопить не буду, дело, не скрою, опасное, ну да ты сам не маленький, думаю понимаешь. Подумай, а как надумаешь, так скажешь. Ну, ужинай, - и Большаков, оставив Николая у костра, отправился по своим делам.

На следующий день, перед очередным выходом на поверхность, Сливенко подошел к Большакову.

- Федор Иванович, - обратился он к командиру: - Я тут подумал. В общем, похоже, некуда мне идти. Под Киевом у меня родня, правда, маманя, да вот еще зазноба моя, Оксана. Я и в Москву-то приехал подзаработать, осенью собирались свадьбу сыграть. Да теперь, видать, не скоро я своих увижу. В общем, остаюсь я в отряде. Будем людям помогать выживать. Глядишь, дома у меня и моим кто-нибудь поможет.

На том и порешили. Так Николай остался в отряде. В тот день, а точнее в ту ночь, когда сталкеры впервые столкнулись с мутантами, он, как обычно, вел 'Газель', загруженную добычей к вестибюлю станции 'Сокольники'.

Все было как всегда. Уверенно урча мотором, грузовичок не спеша катился по мостовой, подрагивая и подпрыгивая на ухабах. Свет фар разрезал темноту перед машиной. Впрочем темнота эта была не столь уж непроглядной - над городом ярко светила полная луна.

- Люблю такие ночи, - проговорил Сливенко, неторопливо поворачивая руль, объезжая стоящий посреди проезжей части 'Жигуленок', с уже начавшими кое-где проступать бурыми пятнами ржавчины.

Слова эти были им сказаны, вроде как, ни к кому не обращаясь, но сидевший рядом в кабине Большаков поинтересовался:

- А что так? Вроде ночь, как ночь. Что в ней такого?

- Да ясная она. И луна светит. Видно куда ехать, - отвечал Николай: - А то хуже некуда, когда осенью, да в дождливую погоду. Фары светят, а дороги не видно. Правда и 'гаишников' не видать, - пошутил он, подмигивая 'бате': - Езжай хоть по тротуару. Но все равно, в лунную ночь не в пример лучше ездить, чем в темную. Да в противогазе и не погоняешь особо. Сидишь, как в завязанном мешке, обзора никакого.

Большаков пожал плечами в ответ, мол 'тебе виднее', а вслух ответил:

- Ну так сам знаешь, без костюма, да без противогаза особо долго не протянешь тут. Мне тоже этот 'скафандр' с 'намордником' не больше твоего нравится.

Машина продолжала ехать по дороге. До входа на станцию оставалось ехать минут пятнадцать.

- Бабка у меня была, - вновь подал голос Сливенко. У парня было хорошее настроение и хотелось поболтать: - В деревне жила под Белой Церковью. Я к ней в детстве каждое лето на каникулы ездил. Так вот она рассказывала, что в старину, в такие вот ночи вовколаки на промысел выходили.

- Кто? - удивился Большаков: - Кто выходил?

- Вовколаки, - охотно пояснил Николай: - Оборотни по вашему. А по нашему 'вовколаки'.

- А, - улыбнулся Большаков: - Так то сказки были. Малец ты был Микола, вот тебе бабка сказки и рассказывала.

- Сказки, не сказки, а я мальцом в этих тварей очень даже верил, - ответил 'Слива': - Помню ночью с дружками как-то решили изловить одного. Луки себе смастерили. Наделали загодя стрел, гвозди взамен наконечников изолентой привязали. Один даже бредень у отца из сарая тихонько утащил, мол в сеть вовколака заманим, а коли будет дергаться, так мы его из луков.

- Ну и как? - поинтересовался 'батя' с интересом поворачиваясь к разговорчивому водиле: - Поймали своего 'оборотня'?

- Да уж, поймали, - усмехаясь, проговорил Николай: - Как раз к опушке леса с пацанами подходили. Ночь, кстати, вот такая, как сейчас была, ясная да лунная. Слышим шуршит что-то в кустах, вроде как ворочается. И звук такой, вроде как и рычит, а вроде как стонет кто. Ну, думаем, видать вовколак добычу терзает. В общем подкрались мы незаметно, место то окружили. Трое с луками наготове стоят, а двое сеть заводят, накинуть.

- Страшно, небось было? - Большакову становилось все более интересно.

- Да, страшно не то слово, - Николай снова усмехнулся: - У всех сердце в пятки как ушло, так и не вылезало. Только ведь каждому перед остальными стыдно трусом показаться, вот и хорохорились все, мол не боюсь ничего.

Машина обогнула сцепившиеся, обгорелые остовы двух легковых автомобилей, с обугленными скелетами внутри, и молодой сталкер продолжил.

- Ну так вот. Подкрались мы, приготовились, да и накинули сеть на кусты. А сами орем, вроде как пугаем его, а на самом дел, чтоб свой страх заглушить.

- Поймали?

- Поймали. Оказалось соседа нашего сын старший, что из армии незадолго вернулся, в тех кустах с зазнобой своей... ну сам понимаешь. В общем, хлопец он здоровый, бредень тот в клочья порвал, как выскочит из кустов, весь взъерошенный, в чем мать родила, да с ревом, хуже чем волколак, - Николай рассмеялся: - Мы с пацанами врассыпную. Он за нами. Сук какой-то от дерева отломил, орет 'Убью!' В общем насилу удрали мы от него! Вот тебе и вовколак.

- Ну и ну, - переводя дыхание от смеха, выговорил Большаков: - Вот тебе и 'оборотень'.

В этот момент Николай краем глаза заметил в зеркале заднего вида, что из переулка, ведущего в темный, словно колодец двор между тремя многоэтажками на освещенную лунным светом дорогу за машиной метнулось несколько теней.

На короткое мгновение сталкеру показалось, что он видит стаю из нескольких животных, внешне очень похожих на обычных собак. Необычным был только размеры. Сливенко не был большим специалистом в кинологии, но даже ему было известно, что собак таких размеров в природе не бывает. По крайней мере, он таких раньше никогда не видел. При этом, движения их были столь стремительными и плавными, что в первый момент 'Слива' даже подумал не привиделись ли они ему после долгой бессонной ночи. Он протер резиновой перчаткой стекла своего противогаза и еще раз посмотрел в зеркало. Потом в другое.

Ни справа, ни слева от машины не было ничего подозрительного.

- Тьфу, ты, Господи! И померещится же такая чушь, - он уже собрался плюнуть в сердцах, но вовремя вспомнил, что на нем противогаз и вместо того, чтобы плюнуть коротко ругнулся.

- Ты чего это? - удивленно посмотрев на Николая, спросил Большаков.

- Да вот, - 'Слива' махнул рукой: - Правильно бабка говорила, 'Не помяни черта к ночи'. Теперь вот мерещится не пойми что.

- Ты видел что-то? - тревожно проговорил Большаков оглядываясь по сторонам.

- Да вот, только что в зеркале вроде как несколько собак промелькнуло, - Сливенко успокаивающе махнул рукой: - Да показалось, 'батя'. Точно показалось. Да и не бывает таких здоровущих псов. Видать, не выспался. Да еще про оборотней этих вспомнил, вот мерещится чушь всякая.

Не успел Николай договорить последних слов, как в кузове что-то лязгнуло, а потом яростно залаял АКМ.

Илья

Серые тени, появившиеся за грузовиком, Илья Пичугин, известный в отряде как сталкер 'Пичуга', заметил сразу. Вместе с двумя другими товарищами он сидел в кузове возвращавшейся на станцию 'Газели', удобно расположившись на коробках с консервами, добытых из подвала одного из продуктовых магазинов.

- Эй, 'Пёс', глянь-ка - тронул он за плечо сидевшего рядом с ним сталкера: - Что это? Собаки что ли? Ты у нас вроде как спец по ним? Что за порода такая?

'Пёс', а точнее сталкер Сергей Вешняков, поднял голову (он немного задремал) и сквозь стекла противогаза всмотрелся в полумрак за грузовиком.

- Не знаю, - протянул он удивленно, привстал со своего места и подался ближе к заднему борту, чтобы лучше разглядеть странных животных, длинными плавными прыжками стремительно нагонявших сейчас медленно ползущую 'Газель': - Никогда таких не видел. А крупные-то какие. Эх, темно, не видать ничего. Поближе бы рассмотреть. Может подбегут сейчас, а?

Действительно, в призрачном лунном свете бегущие за машиной создания были видны только в виде бесплотных серых теней, бесшумно мчащихся над поверхностью асфальта. Характерные удлиненные морды, развевающиеся почти горизонтально хвосты и типичный 'волчий' галоп действительно позволяли усмотреть в них несомненные признаки семейства 'собачьих'. Но размер!

Даже самые громадные представители крупных пород, таких как кавказские овчарки, ирландские волкодавы или сенбернары никогда не достигали подобных размеров. Даже полярные волки выглядели бы щенками рядом с тварями, преследовавшими сейчас 'Газель'.

- Что-то у меня нет желания рассматривать их поближе, - пробормотал про себя 'Пичуга', осторожно приподнимаясь с коробки и протягивая руку к ящику, на котором, все так же подрагивая на ухабах, лежал АКМ: - Похоже эти твари не просто так, погавкать, за машиной увязались, - продолжил он про себя, снимая оружие с предохранителя и взводя затвор.

А в том, что собаки, если это конечно были собаки, именно преследовали машину, не было никаких сомнений. Бегущий впереди особенно крупный зверь, несомненно вожак стаи, с горящими словно красные угольки глазами, словно стлался над землей, отталкиваясь от ее поверхности мощными лапами. Его заостренная морда при этом, вытягивалась в сторону 'Газели', как будто вожак принюхивался, пытаясь определить, что это за странная новая добыча оказалась сейчас перед ним, насколько она опасна и как лучше будет произвести нападение.

Еще два силуэта, чуть поменьше, мчались справа от вожака, и один слева. Все вместе это более всего походила на волчью стаю, загоняющую лося или оленя.

Когда вожак и зверь, бегущий слева, не останавливаясь перемахнули через остов сгоревшей 'Волги' стало особенно хорошо видно, что размерами они лишь немного уступают автомобилю. Встань один из них рядом с машиной, высунув кончик носа из-за переднего бампера, его хвост несомненно вытянулся бы до заднего колеса. В то же время голова огромного пса оказалась бы на такой высоте, что, не вставая на задние лапы, он без труда мог бы заглянуть в кабину.

Пока 'Пичуга' приводил в боевую готовность автомат, а Сергей разглядывал бегущую за машиной стаю, подойдя к самому борту, у передней стенки сонно завозился третий пассажир 'Газели'.

- Что, приехали уже? - Никита Кунжутов сонно потянулся и хотел протереть спросонья глаза, но вовремя вспомнил, что на нем противогаз и только моргнул несколько раз, прогоняя остатки сна: - Выгружаться пора?

- Да нет 'Ник', пока еще нет, - проговорил 'Пичуга', не поворачиваясь в его сторону, продолжая напряженно всматриваться в полумрак за задним бортом.

- А чего это там, наш собаковод высматривает? - все еще потягиваясь поинтересовался Никита.

- Тихо Никита, - все так же сосредоточенно вглядываясь ответил Илья: - Гости у нас, похоже.

- Люди?! Тут люди есть? - Никита аж привстал.

- Не. Не люди. Собаки похоже. А может волки. Только уж больно здоровые.

Сергей

Как раз, когда 'Пичуга' произнес эти слова, вожак, бежавший впереди стаи, резко прибавил ходу. От машины стаю отделяло теперь метров тридцать. Никто из стоящих сейчас в кузове не ожидал, что звери смогут преодолеть эту дистанцию так быстро.

Сделав всего несколько прыжков огромный зверь оказался прямо за машиной. В лунном свете ярко блеснули раскаленные угольки красных глаз.

Чудовищный пес оказался теперь совсем рядом со стоящим над задним бортом Серегой Вешняковым. Теперь его можно было хорошо рассмотреть.

Да, действительно, это явно был родственник славного племени семейства собачьих. Но сомнительно, чтобы у кого-то повернулся язык назвать такую жуткую тварь 'лучшим другом человека'. Скорее уж в ней воплотились все самые страшные фантазии и ночные кошмары, которые преследовали человечество с тех самых пор, когда люди, полуголые и полудикие еще ютились в пещерах, со страхом прислушиваясь к леденящим душу голосам диких обитателей ночи.

Тварь, стремительно приближавшаяся к грузовику была огромной. Просто невероятно, нереально огромной. Теперь уже в этом не было сомнения. Внешне она более всего напоминала то, что могло бы получиться если бы вдруг медведице пришла в голову безумная фантазия, изменить своему косолапому супругу с очень-очень крупным волком.

Крупная, почти медвежья голова, даже для этого огромного животного казавшаяся непропорционально большой, сидела на такой толстой и мощной шее, что было совсем незаметно, где заканчивается череп и начинаются могучие плечи зверя. Широкая, притупленная морда с толстым носом и совсем не собачьи небольшие круглые ушки придавали облику животного некоторое сходство с выросшей до огромных размеров крысой.

Крупное тело, покрытое поблескивающей в лунном свете черной, или просто очень темной шерстью, казалось массивным и неповоротливым. Скорее это было тело медведя, чем волка или собаки, но почему-то с длинным, толстым хвостом, который стлался за ним оставаясь почти параллельным поверхности асфальта. Вместе с тем, несмотря на всю кажущуюся грузность, жуткая тварь двигалась на удивление плавно. В ней не было ни характерного для медведя 'взбрыкивания задом', ни прыгучести волчьего или собачьего галопа. Нет, это животное, как будто летело над поверхностью земли, лишь едва касаясь его лапами. Приглядевшись внимательней, Сергей, все еще стоящий у заднего борта, понял почему так происходит. Мощные лапы при беге не подбрасывали тело, а как бы переносили его при каждом шаге, сохраняя постоянной высоту над землей. Это был очень странный аллюр, до сих пор не виденный Вешняковым ни у одной породы собак. А уж он-то, кажется знал о собаках все.

'Надо же', - подумал про себя Серега: - 'Никогда бы не подумал, что такое увижу. Надо парням показать'. Он уже хотел обернуться, как вдруг почувствовал, что не может пошевелиться. Как будто невидимые ниточки связали его глаза с двумя красными 'угольками', горящими на огромной морде вожака. 'Странно', - удивился сталкер: - 'Что это у него глаза вроде как ярче стали? Или больше? Не пойму я что-то . Надо поближе подойти'.

Вешняков уже и так стоял на самом краю, только коленями упираясь в закрытый задний борт и все никак не мог рассмотреть, что это там такое горит в глазах этого странного зверя. Он нагнулся чтобы получше рассмотреть и почувствовал как от волнения у него стучит кровь в висках. Он уже и не слышал ничего кроме этого стука, становящегося все более громким, вытеснявшим все остальные звуки. Это уже не был его Сереги Вешнякова пульс. В голове у него, как будто грохотали африканские там-тамы. Звук был просто оглушительным, от него можно было оглохнуть. Но это было сейчас не важно. Важнее всего было увидеть, рассмотреть наконец, что же там такое светится, нет уже не светится, а вовсю сияет всеми оттенками красного в глазах черного зверя.

Сергей перегнулся через борт, ниже, еще ниже, он уже почти рассмотрел. Полыхавшие алым пожаром глаза вспыхнули нестерпимо ярко, как будто он смотрел на раскаленную струю расплавленной стали, и вдруг, неожиданно, стали огромными, заполнили собой все окружающее пространство, все его сознание, весь разум, бросились навстречу. На секунду перед сталкером сверкнули огромные, загнутые, как у саблезубого тигра сверкающие клыки, а потом мир кувырнулся перед его глазами, красное зарево исчезло и весь мир заполнил оглушительный грохот автомата и вопль Илюхи Пичугина: 'Слива! Гони!!!'. И после этого что-то огромное, живое рухнуло прямо на Серегу и погребло его под своей содрогающейся тушей.

Илья

Когда Илья Пичугин увидел, что вожак стаи стремительно приблизился к 'Газели' он окликнул стоящего у самого заднего борта Вешнякова.

- Эй, Серега, ты отошел бы, а. Не нравится мне эта зверюга. Неровен час в кузов сиганет.

Но, Сергей Вешняков, как будто не услышал его предупреждения. Вместо этого, он вплотную подошел к борту и стал наклоняться, как будто пристально рассматривая вожака, бегущего за машиной.

- Серега, ты чего на него уставился? - Илья уже почувствовал тревогу, 'Пёс', опасно перегнувшийся через борт не выказывал никаких признаков того, что слышит обращенные к нему слова.

- Серега, да ты чего? - удивленно окликнул товарища уже Никита: - Ты чего там увидел? - продолжил он, приближаясь к согнувшемуся над бортом сталкеру.

Никита подошел с Вешнякову и тронул его за плечо.

- Серега, да ты что там, заснул?

И в этот момент Никита увидел вожака. Тот мчался в метре от машины, тело его плавно стелилось над асфальтом, а голова... Голова оставалась абсолютно неподвижной, взгляд замер на лице Сергея, как будто ствол танка, который автоматически удерживается направленным на цель.

- Серега! - заорал Никита, дергая товарища за плечо: - Серега очнись!!!

В этот самый миг вожак чуть присел на задние лапы, словно автомобиль, резко стартующий с места, мощные задние лапы буквально выстрелили огромное тело вперед и вверх, прямо в кузов 'Газели'. Никита мог поклясться, что слышал, как лязгнули когти об асфальт.

Сталкеров спасла буквально доля секунду. Одним мощным рывком за плечи Никита опрокинул одурманенного Серегу Вешнякова на пол кузова и уже в падении заорал, настолько громко, насколько позволял противогаз: - 'Пичуга'! Стреляй!!! - и тотчас же над его головой раздался оглушительный гром автоматной очереди.

Когда Никита с первого раза не смог дозваться стоящего у заднего борта Сергея, Илья, уже почуяв неладное, на всякий случай взял автомат на изготовку. Светлый прямоугольник, ограниченный снизу задним бортом, а сверху и по бокам, тентом кузова сужал поле зрения, и сталкер не видел, что творится за грузовиком. Однако он был абсолютно уверен, что звери, которых он видел бежавшими вслед за машиной, никуда не делись. Наверняка они где-то совсем близко.

'Пичуга' видел, как 'Ник' тронул Сергея за плечо, даже слегка встряхнул, но стоящий на самом краю, перегнувшийся через борт Вешняков никак не отреагировал на это. Он только сильнее нагнулся, словно высматривая что-то у самого заднего бампера 'Газели'.

То, что произошло дальше, очевидно уместилось в несколько коротких долей секунды, но Илье показалось, что он видит все происходящее, как в замедленной съемке. Он видел, как 'Ник', схватив Серегу за плечи, одним движением опрокинул его назад, подальше от борта, и когда сталкеры уже стремительно валились на пол 'Пичуга' услышал его хриплый, искаженный противогазом вопль: - 'Пичуга'! Стреляй!!!

И тот час же, на фоне серого прямоугольника, над задним бортом кузова взлетело что-то черное, что-то огромное и стремительное с двумя горящими угольками огненно красных глаз. Оно летело прямо внутрь машины. В темноте было не разобрать, что за тварь вламывается сейчас в кузов, но совершенно ясно было одно, она огромная, страшная, и чертовски сильная.

Илья выстрелил не раздумывая. Он даже не помнил потом, как нажимал на спусковой крючок. Рефлексы, полученные им еще во времена службы в воздушно-десантных войсках, уже не раз выручал сталкера в критических ситуациях. Вот и сейчас его тело отреагировало быстрее, чем разум сумел осознать степень надвигающейся опасности.

Когда огромный силуэт на секунду заслонил собой небо, высоко взлетев над бортом 'Газели', АКМ 'Пичуги' ожил и выпустил навстречу летящему чудищу струю смерти калибра 7,62мм. Прыгнувший вожак, как будто напоролся на очередь, выпущенную практически в упор из одного из самых смертоносных механизмов для убийства, созданных когда либо человеческим гением.

Замечательное творение Михаила Калашникова и на этот раз не подвело. Пули, ударившие с близкого расстояния в летящую зверюгу, вошли ему в шею, в грудь, в брюхо. Очередь , как будто распорола тело прыгнувшего хищника от горла до самых задних лап. От удара свинцовыми градинами, летящими со скоростью более семисот метров в секунду, зверя развернуло в полете почти на девяносто градусов. При этом, уже влетая в кузов, он лапой зацепился за задний борт и перевернувшись в воздухе, уже спиной вперед, влетел в 'Газель'. Перемахнув через борт, огромная туша рухнула на пол, прямо на то место, куда за долю секунды до этого опрокинулись 'Ник' с Серегой, по инерции проскользила через весь кузов и со страшной силой, словно таран, врезалась в его переднюю стенку, расшвыряв пакеты с одеялами.

В последний момент Илья успел нырнуть в сторону, чтобы уклониться от столкновения с мчащимся прямо на него зверем и заорал в сторону кабины: - 'Слива'! Гони!!!

Упавший за миг до этого на пол Никита успел чисто машинально откатиться в сторону и избежать столкновения с влетевшими в кузов нескольким сотнями килограмм живого веса, а вот одурманенному ментальной атакой и все еще не пришедшему в себя Сереге Вешнякову не повезло. Ревущий от ярости и боли вожак рухнул прямо на него.

Если бы 'Пичуга' не всадил в прыгнувшую тварь все содержимое автоматного магазина, то очевидно, эта поездка стала бы для Сергея последней. Приземлившись на упавшего сталкера, зверь в долю секунды разорвал бы его когтистыми передними лапами. Но в этот день удача, как видно, была на стороне Вешнякова и перевернувшийся в полете хищник, грохнулся на него боком, и покатился, увлекая за собой, а потом одним ударом мощной лапы отшвырнул обратно к заднему борту.

Пожалуй любое другое животное, получив в упор такую порцию свинца, издохло бы раньше, чем успело долететь да пола, но эта тварь, даже будучи смертельно раненной, все еще оставалась опасным противником. В этом сталкеры убедились буквально через мгновение, когда грохнувшийся в переднюю стенку зверь, с рычанием перекатился через спину и тяжело поднялся на лапы. Глаза его яростно горели красным огнем.

Правая передняя лапа у него свисала, очевидно перебитая автоматной очередью, половина нижней челюсти была раздробленна, а из многочисленных ран на брюхе хлестала кровь. И все же, несмотря на ранения, вожак все еще был очень опасен. С рычанием он бросился вперед, волоча перебитую лапу.

Выпустивший в непрошеного гостя все содержимое автоматного магазина, 'Пичуга' глянул на брезентовую сумку, висящую на крюке, закрепленном над передним бортом кузова. В этой сумке лежали два снаряженных запасных магазина к автомату. Однако, нечего было и думать о том, чтоб добраться до боеприпасов и вставить в АКМ новый маназин, взамен опустевшего. Между сталкером и столь необходимыми патронами сейчас грозно возвышался залитый кровью вожак. По всему было видно, что он смертельно ранен, но собирается дорого отдать свою жизнь, по возможности прихватив с собой на тот свет и находящихся в кузове людей. По этому Илья только сильнее сжал в руках автомат и приготовился к тяжелой рукопашной.

За те короткие мгновения, которые понадобились зверю, чтобы встать на лапы, Никита, откатившийся в сторону и чудом избежавший 'знакомства' с его когтями, успел вскочить на ноги и повернуться к твари лицом.

Огнестрельного оружия в кузове больше не было, но, по счастью, было достаточно других предметов, способных пригодиться в рукопашной. Во время почти каждой вылазки сталкерам приходилось вскрывать замки, выламывать запертые двери и окна, ведущие в помещения, где хранились необходимые жителям метро вещи. По этому в кузове всегда лежали несколько изогнутых ломиков - 'фомок' , пара топоров и один длинный, тяжелый лом, аккуратно уложенный вдоль борта.

Видя, что рычащий зверь неумолимо наступает, а 'Пичуга' не делает более попыток выстрелить из своего явно опустошенного автомата, 'Ник' схватил то, что первое подвернулось ему под руку. А подвернулся ему как раз тот самый лом, о который он, падая, пребольно приложился локтем. Сжав в руках толстый стальной стержень, Никита выставил его перед собой заостренным концом вперед, словно копье, и изо всех сил уперся ногами в пол. И в это момент вожак прыгнул.

Удар огромного, пусть даже и смертельно раненного зверя был страшен. Оттолкнувшись задними лапами от пола он взвился в воздух и, словно рысь бросился на людей. Да, именно так. Это было странно, но несмотря на ярко выраженные внешние признаки семейства собачьих, это создание атаковало скорее, как огромная кошка. Задние лапы у него были несколько длиннее передних и оттолкнувшись ими он уже в полете успел выставить их перед собой, растопырив огромные, не менее пятнадцати сантиметров кривые, черные когти. Растопыренная здоровая левая передняя лапа тоже взметнулась в воздух. Теперь на сталкеров летел огромный мохнатый ком разъяренной плоти, выставивший прямо перед собой смертоносные острые 'ножи'.

'Ник' успел пригнуться за долю секунды до того, как атакующая зверюга налетела на него. Его отбросило назад, к самому заднему борту, около которого все еще лежал без движения Серега. Сталкер почувствовал, что по его левой ноге, как будто полоснули сразу несколькими острыми ножами, но лом из рук он не выпустил. Длинный стальной стержень скользнул по резиновым перчаткам защитного костюма, уперся в одно из ребер жесткости заднего борта кузова и тварь со всего маху налетела на него. Никита видел, как острый конец лома, с хрустом проломил грудную клетку и глубоко вошел в тело атакующей твари. Именно это на долю секунды помешало ей пустить в ход свои длинные когтистые лапы. А в следующий момент 'Пичуга' с размаху обрушил приклад автомата зверю на голову. От удара тело вожака просело вниз и лом глубоко вошедший в грудину, резко провернувшись опустился.

Огромный зверь издал ужасающий рев, из пасти и из раны на груди хлынула буквально потоком кровь, казавшаяся в лунном полусвете черной. Вожак сделал еще один, последний рывок, разворачиваясь в сторону 'Пичуги', заносящего автомат для следующего удара. Но зверь оказался быстрее. Ударом головы он сбил сталкера с ног, его окровавленная пасть, полная острых словно бритва зубов, нависла прямо над упавшим человеком. И в этот момент Никита, воспользовавшись тем, что все внимание твари было сосредоточено на Илье, схватил из под скамьи самый большой топор, и с криком с размаху несколько раз саданул по мохнатому черепу, прямо между небольшими круглыми ушами. Раздался треск, потом рев, смешанный с хрипом и огромный зверь рухнул прямо на 'Пичугу', чуть не пригвоздив к полу ломом, все еще торчавшим у него из груди. И тот час же прямо рядом с машиной раздался жуткий вой, вырвавшийся из трех глоток, следовавших за ней остальных членов стаи.

Никита

Увидев, что тварь, вроде как не шевелится, Никита бросился к Илье, которого здоровенная туша придавила к полу.

- Илюха! Живой!? - крикнул он, пытаясь оттащить тяжелое тело вожака и освободить лежащего под ней товарища.

В этот момент 'Пичуга' пошевелился, и поднял голову.

- Автомат! Автомат 'Ник'!!! - прохрипел он сквозь мембрану противогаза: - Там другие! Сумка на стене!!!

Никита бросился к висящей над передним бортом брезентовой сумке, сорвал ее с крюка и одним рывком распахнув, схватил один из снаряженных магазинов. Потом, подхватил с пола валяющийся рядом АКМ, отщелкнул пустой 'рожок' и вставив на его место новый, полный патронов, передернул затвор. Все это время он не сводил глаз со серого прямоугольника ночного неба над задним бортом грузовика. Каждую секунду сталкер ожидал, что в кузов перемахнет еще одна тварь, и тогда, с незаряженным автоматом, у него не будет ни малейшего шанса уцелеть в схватке с ней.

Осторожно, продолжая держать автомат наготове, 'Ник' сделал несколько шагов в сторону борта. Сталкер чувствовал, как от волнения покрывается под противогазом испариной его лицо. Стиснув зубы, он наконец осторожно подошел к краю кузова.

Раз! Одним резким движением Никита выглянул за борт, выставив перед собой черный ствол АКМ. За машиной стремительно убегало назад растрескавшееся асфальтовое покрытие мостовой. Твари исчезли.

Еще несколько долгих секунд 'Ник' до рези в глазах всматривался в окружающий автомобиль полумрак, настороженно поводя стволом по сторонам, готовый в любое мгновение открыть огонь. Но улица оставалась пустынной. В какой-то момент ему показалось, что вдалеке, на самой границе видимости, мелькнули в лунном полусвете и тут же скрылись несколько туманных силуэтов. Никита вскинул автомат, хотя и не был до конца уверен, действительно ли темные создания двигались в конце улицы, или же они были лишь плодом его собственного сознания, возбужденного схваткой с хищником.

Наконец, убедившись, что машину никто не преследует, сталкер тяжело опустился прямо на залитый кровью пол, прислонившись к борту кузова. В голове у него было пусто, как в пустом туннеле. В этой абсолютной пустоте, словно взбесившиеся рыбы метались вопросы: 'А что это было? Волки? Собаки? Почему такие большие? Да ладно, шут с ними с размерами, но что это за чертовщину они проделали с Серегой Вешняковым?'

Из ступора его вывел голос 'Пичуги': - 'Ник'! Эй Никита! Ну что там?

Встряхнув головой, Никита очнулся от наваждения и оглядел 'поле боя'. Илья все еще лежал на полу, придавленный тяжеленным трупом вожака, а Серега неподвижно покоился у заднего борта. Он был либо мертв, либо без сознания. По крайней мере сталкер не шевелился, а дыхание, если он дышал, успешно скрывал под своими складками защитный костюм.

Никита решил сперва освободить Илью, а потом уже, вдвоем с ним, заняться Серегой.

Но, когда опираясь на автомат, 'Ник' поднялся на ноги, он почувствовал, что левая нога, ниже колена, как будто онемела, а поглядев вниз, увидел, что дело плохо. Защитный костюм на бедре был разодран в клочья, а из четырех глубоких рваных ран обильно текла кровь. Очевидно, когда прыгнувшая тварь полоснула по ноге своими огромными когтями, сталкер не ощутил боли. А теперь он почувствовал, что на бедро ему, как будто положили горящие угли. Ощущение было настолько невыносимое, что Никита почувствовал, как от боли замутилось сознание и к горлу подкатила тошнота. Одна только мысль о том, что рядом с два товарища, которые нуждаются в помощи, позволила ему не потерять сознание от шока.

Продолжая опираться на автомат, как на короткий костыль, 'Ник' доковылял до лежащего под тяжелой тушей 'Пичуги'. Попытавшись поднять мертвого вожака, Никита быстро убедился, что сил на это у него уже не хватит. Ему явно нужна была помощь.

С того момента, как зверь прыгнул в грузовик и до того, как его окровавленный труп рухнул на пол кузова прошло всего несколько десятков секунд. Все это время, 'Газель' мчалась по темной улице, ревя мотором, и, на полном ходу огибая ржавеющие на дороге автомобили.

Нужно было остановить машину. Большаков и 'Слива', сидевшие в кабине, очевидно не пострадали, и Никита подумал, что неплохо бы им теперь заняться освобождением 'Пичуги' и приведением в чувство Сереги Вешнякова. Нужно было только успеть дозваться их прежде чем он потеряет сознание.

Пытаться докричаться до кабины через противогаз, сквозь рев мотора, лязг подвески и хлопанье тента над кузовом было нечего и думать. По этому 'Ник', не долго думая, взял автомат и прямо сквозь тент забарабанил прикладом в заднюю стенку кабины.

Через несколько секунд, он почувствовал, как грузовик сбавил ход, и наконец остановился. Двигатель продолжал работать, но 'Газель' не двигалась. Спустя мгновение щелкнула открывшаяся с правой стороны дверь и искаженный мембраной противогаза голос Большакова произнес: - Эй! Вы там как? Живы?

Никита попытался ответить, но только прошептал: - Живы. Помогите... - и пол поплыл у него перед глазами. Скользнув по борту, сталкер тяжело опустился и сел на пол.

За него ответил Илья.

- Живы мы. Живы! - крикнул он, приподнявшись, на сколько позволяла придавившая его к полу тяжелая туша: - 'Батя'! 'Слива'! Да идите же сюда скорее.

Слышно было как впереди хлопнула правая, а потом и левая дверь и с обеих сторон раздались торопливые шаги, направлявшиеся к задней части машины.

- Да что у вас тут происхо... Мать моя!!! - это Большаков, настороженно державший перед собой АКМСУ со взведенным затвором, обойдя машину, заглянул через борт.

- Нечиста сило! Щоб тоби повилазило!!!...- это уже Николай Сливенко, обошедший грузовик с монтировкой в руках, от неожиданности, перешел на 'ридну мову'.

Через несколько секунд они были уже в кузове и вдвоем стаскивали с 'Пичуги' тяжелую, мохнатую тушу.

- А мы слышим, - торопливо объяснял Николай: - Стрельба, в кузове, потом ты кричишь 'Гони!'. Я и сообразить не успел, что к чему, а тут как грохнет. Машина аж ходуном заходила, будто врезался в нас кто.

- Еще бы ей не заходить, - раздраженно пропыхтел Большаков, таща зверя за задние лапы: - Такая туша в кузов влетела!

- Ну да! - продолжил Сливенко, который в свою очередь, тянул тварь за передние лапы. Они были скользкими от крови и тащить было не удобно: - А потом в кабину сзади шарахнуло, думал снесет ее к бисовой матери.

- Это вот он, - Илья наконец вылез из под тяжелого зверя и, поднимаясь на ноги, указал на него рукой в резиновой перчатке: - Как в кузов прыгнул, я его из автомата и угостил. Вот он равновесие-то потерял и до самой кабины кубарем летел. Серегу вон еще с собой прихватил.

- Давайте-ка..., - Большаков указал на Никиту, продолжавшего неподвижно сидеть у борта: - 'Слива', в кабине аптечка. Жгут ведь накладывать умеешь? - Николай кивнул: - Нам только до станции его довести, а там уж Ольга Николаевна.

Сливенко исчез за бортом. Слышно было, как он пробежал вдоль машины и полез в кабину за походной аптечкой.

- А мы с тобой, давай-ка Серегу посмотрим, - продолжал 'батя', обращаясь к Илье. Вдвоем они осторожно перевернули Сергея на спину и уложили на ставший липким от крови пол.

Как раз в это время в кузов запрыгнул с аптечкой в руках Николай Сливенко. Быстро пройдя к сидевшему у борта Никите, он захлопотал над ним, накладывая кровоостанавливающий жгут и обрабатывая рану антисептиком.

Умением оказывать экстренную помощь, все без исключения сталкеры сокольнического отряда были обязаны 'Бабе Яге', которая настояла в свое время на том, чтобы до работы на поверхности допускались только люди, прошедшие тщательный инструктаж по первой помощи. Тогда многим это показалось перестраховкой, излишней мнительностью начальника госпиталя, но Ольга настаивала и в конце концов руководству станции пришлось согласиться с ее доводами.

Сейчас, видя, как ловко Сливенко работает с раненным Никитой, Большаков подумал: 'А ведь Ольга Николаевна права была, когда нас на медпомощь натаскивала. А мы-то ворчали еще'.

Пока 'Слива' возился с Никитой, Большаков с 'Пичугой' занялись Сергеем. Удивительно, но не смотря на кувыркание по кузову в обнимку с разъяренной зверюгой, на сталкере не было заметно никаких повреждений. По крайней мере, костюм его не был поврежден, противогаз был на месте и тоже, вроде бы казался целым.

- Сережа, - позвал Большаков, внимательно вглядываясь в лицо сталкера, и пытаясь сквозь стекла противогаза разглядеть его глаза: - Сережа, ты живой? Ну как дышит он? - это уже был вопрос к Илье, который припал ухом к груди 'Пса', пытаясь услышать сквозь защитный костюм бьется ли сердце.

Несколько долгих секунд 'Пичуга' прислушивался, а потом обрадовано воскликнул: - Жив! Жив он! Бьется сердце. И грудь подымается. Живой!

- Сережа, - снова позвал Большаков и тихонько потряс лежащего перед ним сталкера за плечи: - Сережа, очнись!

Неожиданно Вешняков застонал, а потом вздрогнул и с криком выбросил руки перед собой, оттолкнув 'Пичугу', как будто пытался защититься от чего-то страшного.

- Тихо! Тихо Серега! Это мы! - быстро произнес Большаков, приближая свое лицо в противогазе к лицу Сергея: - Все в порядке! Спокойно! Все! Все кончилось!

- Где...? - хрипло выдавил наконец 'Пёс', - Где оно?

- Все в порядке, - ободряюще сказал Большаков, - Нет его. Вон лежит. 'Завалили' зверюгу.

Сергей с трудом повернул голову, увидел труп вожака, и даже через защитный костюм было видно, что его аж передернуло. После этого сталкер с явным облегчением откинулся и привалился спиной к борту кузова, прижав руки к вискам.

- Ничего не помню, - произнес он удивленно. - Помню, только как к борту подошел, на собак этих посмотреть, потом глаза красные, а потом... потом как туманом все заволокло. Вроде шум какой-то был, крики, стрельба. Ничего не помню... Голова трещит. Что тут было-то?

- Да эта тварь тебя вроде как загипнотизировала, - ответил Илья: - Уж не знаю как она это делает, но ты на нее смотрел, как завороженный кролик на удава. Ты бы и из кузова сиганул, если бы не 'Ник'. Он тебя назад отбросил. Потом вот этот самый зверь, - 'Пичуга' показал на труп вожака: - В кузов сиганул. Да прямо на тебя. Я уж думал все, крышка тебе Серега. Как ты из его лап вывернулся, не понимаю. Повезло тебе сегодня. Невероятно повезло.

- Ладно, мужики, кончай трепаться. Ну как вы там? - Большаков бросил взгляд на 'Сливу'. Тот как раз заканчивал накладывать Никите бинт. 'Ника' явно мутило, но он был в сознании и поднял руку с отогнутым кверху большим пальцем, мол 'все в порядке' - Давайте как убираться отсюда, да поживее, - продолжил 'батя'. - А то, кто их знает, этих тварей. Как бы не очухались, да не вернулись. Да и врачу вам всем троим не мешало бы показаться, - добавил он, поглядев на 'Ника', 'Пса' и 'Пичугу': - Давай-ка 'Слива' за баранку. Илюха, держи автомат, поезжай с ним. А мы, втроем в кузове. Ну поехали!

Через некоторое время 'Газель' уже катила по ночной улице по направлению к станции 'Сокольники'.Сидевшие в кузове сталкеры до боли в глазах всматривались в залитую лунным светом улицу, убегавшую назад, за едущей машиной, не мелькнут ли снова серые тени, но на улице было тихо. Очевидно гибель вожака на время деморализовала стаю, а может статься, что для тварей с такой высокой ментальной чувствительностью, смерть одного из сородичей воспринималась очень болезненно, но больше в эту ночь приключений не было.

Через десять минут автомобиль остановился перед темной аркой вестибюля 'Сокольников', и чудом избежавшие гибели сталкеры скрылись под землей.

Андрей

-Ну, так какие будут мнения, товарищи? - Большаков обвел взглядом рассевшихся в большой палатке сталкеров.

Собрание отряда, посвященное встрече с 'собачками', как с легкой руки пришедшего в себя Сергея Вешнякова стали называть обнаруженных тварей, длилось уже третий час.

Сталкеры, участвовавшие в столкновении с мутантами во всех подробностях, не пропуская никакой, даже самой малой детали, изложили собравшимся все подробности происшествия.

Труп вожака, привезенный в кузове 'Газели', тащить на станцию побоялись. Он вполне мог быть радиоактивен, или того хуже, заражен какой-нибудь бактериальной дрянью. Сталкеры ограничились тем, что подробно осмотрели добытую тварь, а оказавшийся на удивление неплохим художником Николай Сливенко быстро 'набросал' несколько вполне сносных изображений 'собачки'.

Собравшиеся рассматривали листы и качали головами: - Нет, ну ты погляди, что за зверюга... А зубы то, глянь... Так у нее еще, говорят, и когти будь здоров... А размером то она как? Сколько?!!! Ничего себе 'собачка'... Что, прямо так и завораживает? Прямо как взглянет, так и все?... - слышались то и дело удивленные и встревоженные голоса.

Большаков, возглавлявший собрание отряда, не спешил. 'Пусть люди налюбуются' - думал он: - 'Потом, когда охи и ахи закончатся, можно будет и по делу потолковать'.

Наконец все, кажется, высказали свое удивление и 'батя' продолжил.

- Так, какие будут мнения? Ситуация складывается непростая. Думаю, многое из того, что касается работы на поверхности, придется пересмотреть.

- Да что там говорить! - поднялся с места один из сталкеров, молодой парень, в армейской камуфляжной куртке. Все время, пока шло собрание, он машинально крутил в руке острый, тяжелый нож: - Выйдем на поверхность, завалим этих тварей к такой-то бабушке, и все делов.

- Ты, Вань, не горячись, - остановил его Никита. Он тоже присутствовал на собрании, несмотря на боль в раненной ноге. Золотые руки Ольги Николаевны, конечно избавили его от опасности заражения крови, но рваные раны болели ужасно: - Нам конечно повезло сегодня, завалить 'собачку', да еще вожака к тому же, - продолжил он: - Но это знаешь ли именно повезло. Хорошо в грузовике были, да все скопом, да с автоматами. А столкнись мы с ними на улице? Да без оружия, да не приведи Господи, в одиночку кого поймали бы? Все! Сожрали бы и противогазом не подавились. А коли успели бы задурить мозги, как вон, Сереге, так и на помощь позвать бы не смог.

- Ну что ж теперь, бегать от них что ли? - не унимался парень в камуфляже: - Или вообще теперь на поверхность выходить перестанем? Будем тут как крысы в норе сидеть...

- Выходить на поверхность нам все равно придется, - остановил спорщиков Большаков: - Вопрос, как сделать это таким образом, чтобы не попасть на обед.

- Позвольте мне, - взял слово полноватый молодой парень, в очках. Выражение лица, да и вся его внешность, пожалуй, менее всего подходили к обстановке. Скорее его можно было представить в научной лаборатории, за компьютером, или заставленным всякими мудреными приборами столом: - У меня есть тут соображения насчет 'собачек' и не только.

- Говори Андрей, - 'батя' кивнул головой.

- Вот, что я думаю, - начал Андрей Чиров, прозванный в отряде за свою академическую внешность 'профессором'. Полноватый и не слишком спортивный, он почти никогда не ходил на вылазки. Его работа в отряде заключалась в другом. Обладая почти неисчерпаемыми познаниями в широчайшей области, он мог практически любой, на первый взгляд бесполезной, вещи найти целое поле различных применений. К тому же Андрей владел в совершенстве несколькими языками и хранил в памяти обширный багаж информации из самых разных областей науки, включая химию, биологию, медицину и Бог знает чего еще. Все это вместе взятое превращало не слишком-то боевого вида интеллигента в незаменимого для сталкерского отряда технического консультанта.

Много раз в разговорах, сталкеры пытались разузнать у Андрея, откуда это у него столь обширные познания во многих, довольно специфических областях, и чем таким, интересно знать, он занимался, до ТОГО дня. Но каждый раз скромный интеллигент ограничивался уклончивыми ответами типа: 'Да работал в одном учреждении...'. И вот сейчас, этот немногословный парень взял слово на собрании.

- Так вот, что я думаю, - повторил он, снимая и протирая носовым платком очки: - Если моя теория верна, то появление 'собачек' это первый шаг, на пути координального изменения состава животных и растительных форм, населяющих поверхность.

- О чем он? - сталкеры удивленно переглянулись: - Что за изменение живых форм? Мутанты что ли?

- Именно так, - кивнул 'Профессор', одновременно жестом прося у собрания тишины: - Дело вот в чем, - начал он: - До войны, ну до того, как все это случилось, я работал в одном закрытом НИИ. Сейчас уже не важно НИИ чего, скажу только что 'крышей' нашей было министерство обороны. Я конечно, как и все сотрудники давал подписку о неразглашении государственной тайны, но, учитывая, что и государства уже нет сейчас, и тайны никому кроме нас не нужны, считаю, что можно рассказать.

Андрей надел, начисто протертые очки, аккуратно сложив, убрал носовой платок в карман и продолжил: - Думаю, многие из вас знают, что во второй половине прошлого века, на территории бывшего тогда еще одним государством Советского Союза произошла очень серьезная техногенная катастрофа.

По рядам сталкеров прошел шум. Наконец кто-то из собравшихся спросил:

- Это ты про Чернобыли что ли? Так это же когда было. Где-то в 80-е годы вроде?

- Именно так, - подтвердил Андрей: - Точнее в 1986 году. Тогда, в результате взрыва атомного реактора оказалась зараженной очень большая территория. Народ с нее разумеется отселили, периметр огородили и объявили запретной зоной.

- Но при чем здесь Чернобыль? С тех пор лет-то прошло немало...

- А вот при чем, - Андрей оглядел собравшихся. Сталкеры затаили дыхание: - Когда все это случилось, встал вопрос, что делать с получившейся радиоактивной зоной. Людей на ней селить было нельзя, хозяйство и все, что было на ней пришлось так и бросить. Там же целые деревни, да что там деревни, целый город остался, покинутый населением. И вот тогда, где-то в министерстве обороны возникла мысль, что огромная радиоактивная территория, к тому же полностью отселенная, да еще и охраняемая, чем не идеальный полигон для отработки и испытаний всяческих средств для работы в условиях атомной войны.

Представляете, полигон на сотни квадратных километров. Хотите различный уровень фона? Пожалуйста. Хотите условия города? Пожалуйста. Хотите лес, поле, водную преграду? Пожалуйста.

Широкую общественность в курс дела конечно не вводили. Там и так шума в прессе было выше крыши. В общем, объявили о закрытии станции, о том, что зараженная зона закрыта для доступа и, со временем, волна интереса к Чернобыльской аварии угасла.

Но на территории радиоактивной зоны уже в первые годы начали активно строиться военные лаборатории. Чего только там не отрабатывали. Технику всякую проверяли, на предмет защиты от радиации, танки, бронемашины в самое пекло гоняли, к станции, к самому 'саркофагу', который разрушенный энергоблок скрывал. Еще испытывали противоядия всякие, пытались создать такое снадобье, чтобы радиоактивные вещества из организма выводило. Костюмы разные защитные испытывали, чтобы после ядерного взрыва можно было на зараженной территории воевать.

В общем много чего там было, но речь сейчас не об этом. Кроме средств защиты, в Чернобыльской зоне испытывали оружие, как оно себя поведет в условиях высокого фона. Электронные средства всякие, системы наведения, позже, когда компьютеры появились, их стали проверять на предмет устойчивости к излучению. А еще проверяли, как будет высокий уровень радиации взаимодействовать с другими видами ОМП.

- С чем, с чем? - поинтересовался один молодой сталкер: - Что за ОМП?

- Оружие массового поражения, - пояснил 'Профессор': - химическое, бактериологические, всякое. Особенно бактериологическое. Болезнетворные бактерии ведь тоже под воздействием радиации мутируют. Могут даже погибнуть. Вот там и пытались создать такой вирус, который к радиации окажется невосприимчивым.

- А ты откуда обо всем этом знаешь? - поинтересовался парень в камуфляже, тот самый, который предлагал 'завалить' всех тварей на поверхности.

- А я как раз работал в одной из таких лабораторий, - ответил Андрей: - То есть, конечно, не с самого начала, меня тогда и на свете-то еще не было. Но ведь исследовательские центры в Чернобыле продолжали работать. Их даже после того, как СССР развалился, не переставали финансировать. Правительства меняются, а на военные 'игрушки' всегда спрос есть.

- Так то ж уже Украина была, - удивленно сказал Николай Сливенко: - Да и с Россией, вроде, не всегда дружба была, а тут русская военная база, да на 'незалежной' территории... Как же это так?

- А вот так. Да ты пойми, Микола, - заверил его Андрей: - В эту работу столько денег вбухали, и Россия, и Украина, что ее даже во времена самых недобрых отношений продолжали совместно финансировать. Да и к тому же, знали об этом что у нас, что у вас считанные единицы, только те, кто работал в 'зоне', да еще, пожалуй высшее руководство. Ну ученые, сам понимаешь, всегда общий язык найдут, а правительства, им же только покажи новое оружие, вроде как ребенку конфетку, что угодно сделают чтобы его заполучить. А для широкой общественности Чернобыль как был 'мертвой зоной', так ею и остался.

Ну так и вот, пытались там военные создать болезнетворные бактерии, невосприимчивые к радиации, а создали нечто, совершенно иное. Никто и не ожидал такого, вроде и вышло все случайно, но, в общем в результате, получился у них мутагенный катализатор.

- Что? - не поняли сталкеры: - Что получилось? Что за катализатор?

- Сейчас объясню. Ну, что такое катализатор, со школы все помнят? Нет? Ладно, напомню. Вот представьте, берем два вещества, смешиваем их и между ними начинается химическая реакция. Но идет она медленно. А вот добавим к ним третье вещество, и скорость реакции сразу возрастает, сильно, в разы, в десятки, в сотни раз. Вот такое вещество называется катализатором, то есть 'ускорителем' или 'усилителем' химических реакций. А теперь вопрос у меня, что происходит с живыми организмами, попавшими под воздействие высокого уровня радиации, а? Кто ответит? - Андрей обвел глазами собравшихся, словно школьный учитель своих учеников.

- Ну что происходит... мутируют они, - пожав плечами ответил один из сталкеров.

- Точно, - подхватил Андрей: - Мутируют. Могут, например родиться телята с тремя ногами, или собаки с двумя головами. Но все дело в том, что эти мутанты, в основном нежизнеспособны, проще говоря все эти уродства как появляются, так и исчезают, не оставляя потомства. Например, невозможно вывести трехглавого пса, который будет давать жизнеспособное потомство, или летучую мышь, размером с корову. К тому же все эти мутации хоть у животных хоть у растений, происходят очень медленно. Если фон сильный, то все живое просто погибает. А если слабый, то будут конечно появляться необычные жизненные формы, но крайне редко. Вот, взять хотя бы тот же Чернобыль. Сколько лет там радиоактивная зона, а ничего кроме грибов-переростков и высокого уровня раковых заболеваний не получилось.

А теперь, вот, 'собачки', которые чуть группу не слопали. Вы когда-нибудь видели собак такого размера, да еще со способностями к внушению такой силы? Не видели? И я не видел. И никто не видел, потому, что не было их, таких. Не обычные это собаки, вот что я вам скажу. Мутанты это. Новый вид. А прошло-то всего три года как на поверхности фон повысился. Вот и думайте. Если в Чернобыле за тридцать лет почти не породил ничего подобного, а тут у нас за три года всего такие твари появились, ни на какие мысли это вас не наводит? Нет? Ну так я вам скажу.

Этот самый мутагеный катализатор, про который я вам тут говорил, это не просто вирус. То есть он ведет себя на вирус очень похоже, передается между живыми организмами самыми разным путями, хоть по воздуху, хоть через кровь, но действует он на живые клетки необычно. Попав в клетку, он почти полностью разрушает все механизмы генетической устойчивости. И тогда под действием любого, самого незначительного внешнего воздействия, радиации например, или химического заражения, организмы начинают стремительно мутировать.

И скорость этих изменений в тысячи раз превосходит ту, с которой виды изменялись в обычных природных условиях. Ну сколько потребовалось лет, чтобы в результате мутаций и естественного отбора динозавры превратились в млекопитающих? Сотни миллионов. А с этим катализатором, такое изменение могло бы уложиться в пару столетий.

Или вот происхождение человека от обезьяны. Старик Дарвин и ведать не ведал, что зарази он гориллу в молодости этим снадобьем, и к старости он бы мог уже наблюдать как ее потомство вполне сносно орудует каменным топором.

Правда есть во всем этом и оборотная сторона. Все дело в том, что все процессы у таких зараженных особей происходят во много раз быстрее. Они быстрее взрослеют, быстрее достигают половой зрелости, быстрее дают потомство. Во много раз быстрее. Поколения сменяют у них друг друга с огромной скоростью. И каждое новое поколение несет новые признаки. Но и стареют ни быстрее. Во время экспериментов крупные животные приносили потомство до двенадцати раз в году, а жили не более двух-трех лет. И это при обычной продолжительности жизни до десяти-двенадцати. А через год-другой, это уже был совсем другой вид. Поставь рядом прародителей и потомство, родившееся спустя несколько лет и с трудом отыщешь общие черты.

И еще одно. Вирус этот сам по себе тоже не постоянен. Он тоже стремительно мутирует. По этому любая вакцина от него устаревает быстрее, чем успеешь обеспечить ею население. В общем, если выпустить такую дрянь в атмосферу, то уже через несколько лет это будет планета с совершенно другими животными, другими растениями, вообще с другим живым миром. И это будут не просто другие животные. На них ведь тоже действует естественный отбор. И в результате будут образовываться и выживать только самые сильные, самые жизнеспособные, самые приспособленные к новым условиям виды. А все остальные, в то числе и люди окажутся безнадежно устаревшими и просто вымрут, уступят место более совершенным конкурентам, как вымерли динозавры, уступив место млекопитающим.

Андрей перевел дух. В воздухе висела гнетущая тишина. Наконец кто-то из сталкеров тихо спросил:

- Ты что же, думаешь, что на поверхности теперь эта гадость, ну катализатор этот, будь он неладен, хозяйничает?

- Откровенно говоря, очень хотелось бы верить, что это не так, - развел руками 'Профессор': - Когда выяснилось, что за адское снадобье создали ученые, даже политикам стало ясно, что нельзя его на волю выпускать. В общем, проект официально закрыли, все запасы катализатора уничтожили, а со всех участников взяли строжайшую подписку о неразглашении. Но, потом, сами знаете, страна разваливалась, ученые, кто пошустрее, за кордон смотались. А там, кто знает, чем они занимались. Может и предложили свои услуги супостату. Да и у нас, тоже знаете ли, 'официальное закрытие' не всегда означает, что и правда работы прекращены.

- Так ты участвовал в работах на этим? - тихо поинтересовался Большаков.

- Сам не участвовал. Но внутри системы, сами знаете, будь она хоть сверхсекретная, а слухи ходят. В общем, появлялась время от времени информация о чем-то подобном. Что вроде как работы над катализатором ведутся и у нас, и 'у них'. Не знаю, насколько военные продвинулись по пути создания оружия, на его основе, но если это так, если хотя бы одна бомба с этим зельем была использована..., - Андрей замолчал и покачал головой: - В общем, тогда нас впереди ждет такой адский 'зоопарк', что любой фильм ужасов будет просто детским лепетом.

Андрей сел на свое место, а сталкеры продолжали обсуждать услышанное.

- Теперь получается мутантов будет становится все больше?

- На поверхность теперь без оружия выходить нельзя...

- А если кто-то из нас подхватит?

- А если на соседних станциях?

- Ну вот что, - Большаков поднялся и поднял руку, призывая собрание к тишине: - Я попрошу всех здесь собравшихся пока не распространяться особенно обо всем, что здесь было сказано. Мы ведь пока точно не знаем, применялось ли это оружие на территории Москвы, и вообще применялось ли оно. В конце концов 'собачки' могли возникнуть и в результате обычных мутаций, под действием высокого фона. А массовая паника среди населения станции нам не нужна. И тем более не нужно, чтобы люди друг на друга начали коситься с подозрением, не выросли ли у соседа клыки. Сами знаете, когда среди людей страх бродит, тут только 'спичку брось', и потом уже пожар не погасишь. Надеюсь с этим все согласны?

'Батя' оглядел тревожные, хмурые лица сталкеров. Несогласных не было. Все понимали, что паника на станции может оказаться страшнее любых самых жутких мутантов.

- Вот и отлично, - кивнул Большаков: - Теперь по вопросу выходов на поверхность. Поскольку опасность появления новых тварей реально существует, будем исходить из того, что они появятся и в самом скором времени. Значит так. Теперь при вылазках каждый, я подчеркиваю каждый, член отряда берет оружие и двойной боекомплект. Если кто-то не слишком хорошо знаком с автоматом, проходит обязательное обучение и пока не сдаст зачет на знание матчасти, к работе на поверхности допускаться не будет. Это первое.

Теперь второе. Любая тварь, встреченная на улице считается потенциально опасным мутантом. По возможности контактов с ними избегать. В случае невозможности, стрелять на поражение не раздумывая. Если у кого-то проснется исследовательский 'зуд' в одном месте, не вздумайте их разглядывать. Если 'собачки' оказались в состоянии завораживать взглядом, то этой же гадости можно ждать и от других. В случае крайней необходимости сперва стреляйте, а потом изучайте.

И наконец третье. Запомните, 'легкие прогулки' на поверхность закончились. Там, - Большаков показал пальцем наверх: - Теперь зона боевых действий. И помните, за каждым углом может притаиться враг. Враг сильный, хищный, голодный. Советую всем об этом помнить, когда будете отправляться в следующую вылазку. Вопросы есть? Тогда все свободны. Владимир Семенович, подожди меня.

Когда сталкеры, вполголоса переговариваясь, покинули палатку, Большаков подошел к Коробову. Начальник станции хмурился, какая-то мысль явно не давала ему покоя.

- Что думаешь Владимир Семенович, - спросил Большаков: - Возможно ли такое? Или сказки все?

- Не знаю, Федор Иванович, - покачал головой Коробов: - Может и возможно. Много мы с тобой знаем, что там наши вояки напридумывали? Я вот о другом думаю.

- О чем же?

- Понимаешь, мы ведь, когда ворота закрыли, на поверхности еще люди оставались. Много людей.

- Так и что же? Погибли они все. Там же, в первые дни особенно, такое 'пекло' было. Кто бы выжил?

- Кто знает... Человек, бывает, в таком аду выжить может, что ни одна другая тварь не ухитрится. Только думается мне, что если все, что мы сегодня услышали правда, то лучше бы им всем было в первые же дни помереть.

- Ты о чем? - Большаков все еще не понимал, куда клонит его друг.

- Не понимаешь? Вот нам 'Профессор' тут все очень интересно рассказывал, как и во что могут звери разные мутировать, кто наверху выжил. А если кто из людей выживет? Понимаешь теперь о чем я? - спросил начальник станции, видя, в тусклом свете, как посерело лицо Большакова: - Вот то-то и оно...

- Ты думаешь... - до командира сталкеров только сейчас стал доходить страшный смысл сказанного: - Думаешь, мы там наверху можем встретить... Можем встретить выживших?

- Не выживших, Федор Иванович, не выживших. А тех, в кого они превратились.

- Вот ведь..., - и Большаков коротко выругался: - Надо как-то ребят наших предупредить, ну чтобы готовы были. Если там на поверхности мы таких... - он не смог подобрать слово: - В общем встретим кого, чтобы знали, что делать. Одно дело ведь, в тварь выстрелить, а другое дело в человека.

- Да дела, - Коробов положил руку товарищу на плечо: - Теперь работы сталкерам прибавится.

- Прибавится, - согласился 'батя': - А, может повезет нам, и не будет никаких тварей, а? Как думаешь Владимир Семенович?

- Может повезет. Хорошо бы. Только нехорошее предчувствие у меня, Федор Иванович, ох и нехорошее. Думается мне, все еще только начинается. И 'собачек' таких, в разных обличиях, нам повидать предстоит немало.

Они не знали, что пройдет совсем немного времени, и последующие события подтвердят предчувствия начальника станции. Будущее, ожидающее жителей московского метро, становилось все более и более темным.

Ольга

Как же давно все это было... Ольга отложила стерилизатор и устремила рассеянный взгляд в пространство. Первые встречи с мутантами, первые раненные, первые жертвы ставших вдруг невероятно опасными рейдов на поверхность. Сколько же лет прошло с тех пор? Десять? Да нет, больше. Почти пятнадцать.

Надо же, уже почти полтора десятилетия минуло с того дня, когда перепуганные и помятые сталкеры привезли из очередной вылазки ужасную новость о том, что на поверхности стали объявляться новые хозяева.

Мутанты, будь они неладны! Сколько же горя принесло жителям московской подземки их появление. И так лишенным дневного света, потерявшим близких, осужденным на пожизненное заключение под землей людям, теперь приходилось ежедневно ожидать появления каких-нибудь новых, невиданных доселе тварей, жутких, сильных и коварных.

Их было много, невероятно много, этих порождений преисподней, вольготно раскинувшейся сейчас на некогда цветущей поверхности. И они плодились там с фантастической быстротой и разнообразием. Как будто сам сатана, наконец дорвавшись до вожделенных рычагов управления эволюцией, играл в странную и страшную игру, целью которой было создание наиболее враждебных человеку тварей.

Какими безобидными и невинными казались теперь первые 'собачки', много лет назад встреченные сталкерами. Теперь смельчаков, рискнувших подняться на поверхность, ждали куда более 'радушные' хозяева.

Взять хотя бы тех же 'птеродактилей', в изобилии встречающихся на территории покинутого города, и охотно заселяющих теперь крыши покинутых высоток. Впрочем, с одноименными представителями вымерших рептилий их, пожалуй роднили только размеры, наличие кожистых крыльев и абсолютно непомерный аппетит, заставлявший хватать и тащить в свои гнезда все, живое, что только они могли убить и унести в когтях. На самом деле, так по крайней мере считал Андрей Чиров, а он у сталкеров был главным специалистом по новым формам жизни, в 'птеродактилей' мутировали, как это не покажется странным, обычные птицы. Что-то он там такое нашел у них, какие-то рудиментарные признаки, указывающие на дальнее родство с пернатыми предками. 'Дегенерация', или обратное развитие, вот как он это назвал. Именно так. Выходило, что более высокоразвитая форма, которой являлись птицы, под воздействием чудовищных внешних факторов, которыми полна теперь была поверхность, мутировала обратно, в сторону своих древних ящероподобных предков, стоявших на гораздо более ранней и низкой ступени эволюции.

Так это было ли нет, сказать конечно трудно. У сталкеров на поверхности теперь хватало работы и кроме того, чтобы добывать образцы всякой мутировавшей живности. Для них не было особенно важно какой путь от птиц к тому, что получилось прошли 'птеродактили', каковы генетические родственники 'ежиков', или сколько особей максимально может вместить в себя 'вата'. Для сталкеров, когда дело касалось мутантов, имели смысл ответы только на два вопроса, куда и сколько нужно всадить пуль, чтобы отправить ту или иную тварь в лучший мир. Ну или в худший, это уж как повезет попавшей на прицел зверюге.

Впрочем 'птеродактили' являлись не единственным порождением зараженной и отравленной поверхности. Как, впрочем и 'белки'. Конечно милых пушистых зверьков эти создания напоминали, пожалуй, только цветом меха и кисточками на ушах.

В памяти Ольги вновь всплыл тот день, когда отряд, впервые столкнувшийся с белками, вернулся на станцию. Угрюмые, подавленные, сплошь перепачканные кровью, они поведали трагические подробности своего выхода на поверхность.

Белки

Симпатичные и поначалу совершенно безобидные белочки встречались выходившим на поверхность группам довольно часто. Не видящие в обезлюдевшем городе людей, а потому не испытывающие страха зверьки, с интересом подходили почти вплотную к облаченным в защитные костюмы 'слоникам', с длинными гофрированными хоботами, тянущимися к фильтрам противогазов. Кое-кто из сталкеров даже пару раз бросал зверькам кусочки зачерствевшего хлеба из ближайшей булочной. Постепенно белочки привыкли к людям, прикормились и без страха сбегали по стволам все более и более разраставшихся деревьев, уже начавших потихоньку выбираться за пределы парка 'Сокольники'.

Никто даже и не заметил момента, когда белки перестали сбегать с деревьев, и начали прыгать, преодолевая расстояние до земли по траекториям, становившимся все более и более пологими и длинными. Люди были слишком заняты поиском необходимых населению станции предметов, чтобы разглядывать суетящихся вокруг грызунов. Ну стали они побольше. Ну прыгать стали подальше. Ну и что? Не мешаются под ногами, и ладно.

Ответ на вопрос 'ну и что' пришел самым неожиданным и трагическим образом. Ничего не предвещало беды во время очередного рейда на поверхность, когда с вершины огромного дерева, возвышавшегося над давно заросшими густым кустарником воротами, ведущими в парк, бесшумно сорвались несколько распластанных теней. С быстротой пущенных стрел они устремились к сталкерам, окружившим заглохшую, вот уж в который раз 'Газель'. Нападение было столь быстрым и неожиданным, что никто не успел ничего предпринять, до того момента, когда первая тварь, стремительно скользящая по воздуху, на огромной скорости врезалась в одного из людей. Животное не было очень уж большим, и по размеру раза в полтора превосходило обычного, не подвергнувшегося мутации крупного кота, которые в изобилии жили в городе до ТОГО дня. Но, летя на огромной скорости, оно ударило сталкера точно в шею и тут же пустило в ход острые, как бритва зубы. Парень даже не успел вскрикнуть. Его костюм, у основания капюшона, как будто распороли острейшим скальпелем. Фонтаном ударила из разорванной артерии кровь, в свете звезд показавшаяся черной. Сталкер вскинул руки, пытаясь оторвать от себя не пойми откуда свалившуюся тварь, но в следующую секунду скользящий удар чем-то острым, почти полностью снес ему голову. Белке не удалось только перерубить шейные позвонки, поэтому голова парня не откатилась, а только наклонилась к правому плечу, почти на девяносто градусов, как будто уже мертвый человек склонил ее в немыслимом удивлении, а что же это такое было. Тело со свалившейся на бок головой и вцепившейся в шею тварью, издающей как будто бы довольное ворчание, сделало еще несколько бесцельных шагов и, споткнувшись о бордюрный камень, неуклюже завалилось на тротуар, выплеснув на него поток крови. Упавший несколько раз дернулся в судорогах, при этом черный фонтан продолжал выплескиваться из перерезанной артерии, покрывая асфальт вокруг сетью мелких брызг.

Остальные сталкеры, обернувшиеся на шум, с ужасом смотрели, на страшную картину. Это были уже достаточно бывалые разведчики, имевшие за спиной не одну сотню выходов на поверхность. И все же эта неожиданная и самое главное такая странная гибель товарища поразила их настолько, что на несколько секунд приковала к месту, заставив просто тупо смотреть округлившимися от ужаса глазами на содрогающееся в судорогах тело с почти оторванной головой. И самым ужасным было то, что смертельный удар был нанесен не огромным псом-мутантом, и не 'птеродактилем'-переростком, а совсем небольшой и с виду совсем не опасной, а даже и симпатичной пушистой белочкой.

Впрочем немая сцена длилась недолго. Сталкеры даже не успели броситься на помощь упавшему, хотя, впрочем, всем было и так ясно, что помощь тут уже не нужна. Парень был уже мертв и тело содрогалось только под действием предсмертных судорог. И в этот момент Никита Кунжутов издал сдавленный хрип и кубарем покатился по асфальту. Его спасло буквально чудесное совпадение. Выйдя из машины, Ник повесил АКМ на плечо и в последний момент, перед тем, как атакующая белка нанесла удар ему в шею, повернулся так, что возвышающийся над плечом ствол оказался как раз на пути подлетающей твари. Со страшной силой мутант ударился мордой о ствол АКМа, его острые зубы с лязгом сомкнулись на металле.

Оказавшийся так кстати на пути острых зубов ствол автомата уберег сталкера от смертоносного укуса, но удар летящей белки все равно был достаточно силен, чтобы сбить человека с ног. Ник покатился по асфальту, тут же вскочил, на ходу срывая с плеча АКМ и взмахивая им, словно бейсбольной битой, пытаясь стряхнуть повисшую на стволе тварь.

Этот момент кто-то из сталкеров истошно завопил - Берегись!!! Летит!!!.

Люди бросились в рассыпную, кто под прикрытие стоящей 'Газели', кто просто на асфальт, уворачиваясь от стремительно мчащихся на них живых снарядов.

- Ах ты ж, тварь!!! - Нику наконец удалось, как следует размахнувшись, автоматом, смаху приложить вцепившуюся в ствол белку о ржавый кенгурятник, украшавший передний бампер сталкерской 'Газели'. Тварь издала пронзительный визг и, разжав зубы, отлетела на несколько метров. Но тут же вскочила на задние лапы и, оттолкнувшись ими от асфальта, с пронзительным верещанием бросилась на человека. При этом она раскинула конечности, растягивая между ними тонкую, кожистую пленку. Летать как птицы, на таких крыльях конечно было нельзя, но планировать на достаточно длинные расстояния они позволяли вполне успешно. К тому же, такое крыло, вместе с мощными задними лапами, позволяло белке совершать стремительные и очень длинные прыжки на несколько десятков метров, как будто выстреливая себя в сторону жертвы и, раскрывая крыло уже в воздухе.

- Получай, гадина! - Никита вскинул АКМ, и почти не целясь выпустил в подлетающую тварь длинную очередь. Струя свинца, в полете врубившись в распластанное по воздуху тело мутанта, почти пополам разрезала его наискось, поперек крыльев. Перевернувшись, с предсмертным хрипом белка рухнула на асфальт и укатилась под брюхо стоящей у тротуара ржавой легковушки.

В это время остальные сталкеры разбирались с другими тварями.

Одну из них, Колян Хохлов по прозвищу Хомяк, просто сбил еще в полете ударом приклада, а когда потерявшая ориентировку белка упала на асфальт, всадил в нее полмагазина, разметав по асфальту ошметки крови и мозгов.

Еще двух подстрелили Батя и Слива. Лишившись фактора внезапности, эти две белки попытались свернуть в сторону деревьев, густо разросшихся за 'Зенитом', и длинные очереди, посланные вдогонку, срезали их влет.

Самая последняя белка через несколько секунд, выскочившая из темноты, пронеслась со злобным верещанием прямо над головами озирающихся людей и успела юркнуть в густую крону ближайшего дерева быстрее, чем сталкеры вскинули оружие. Ник с досады дал было по ветвям очередь, но безрезультатно. Шустрая тварь уже успела удрать в самую гущу кроны, где сплетение уродливых толстых ветвей создавало непреодолимую преграду даже для автоматной пули.

-Тьфу ты, пакость какая, - Ник опустил автомат и высказался недовольно - Ушла, зараза!

Хрустящий звук, раздавшийся со стороны тротуара заставил сталкеров, мгновенно повернувшись, вскинуть оружие. Ну конечно, за всей этой неразберихой, вызванной нападением летающих тварей они на несколько секунд забыли о бойце, павшем первой жертвой мутантов.

Звук исходил из темного, почти непроглядно черного участка, образованного тенью, стоящей у тротуара давно проржавевшей легковой машины, той самой, под которую укатилась убитая Ником белка. Бледного, ночного света с чистого лунного неба хватало ровно на столько, чтобы видеть предметы, освещенные луной. Там же, куда падала густая тень от стоящего автомобиля, царил черный непроглядный мрак. Тут выяснилось, что ни у кого под рукой нет фонаря. В горячке боя, все оказались вынуждены побросать их, хватаясь за оружие, и заняться 'беличьей охотой', довольствуясь исключительно. не слишком щедрым лунным светом.

Впрочем, проблема разрешилась быстро. Николай Хохлов не зря получил в отряде прозвище Хомяк. И приобрел он его вовсе не за внешнее сходство с щекастым грызуном. Причина была в том, что Хомяк был на удивление запасливым малым. Постоянно у него была с собой масса полезных вещей, вещичек и штучек, которые он подбирал, приводил в порядок и всегда держал в запасе, как он говорил 'на всякий крайний случай'. Сталкеры время от времени подкалывали своего не в меру хозяйственного коллегу, но флегматичный Хомяк неизменно отвечал - Запас карман не тянет. Даже магазин на его автомате был не обычный, рожковый на тридцать патронов, а дисковый, от ручного пулемета, на семьдесят пять. А под стволом уютно разместился тактический фонарь, в свое время прихваченный запасливым сталкером в ходе одного из визитов в 'Зенит'. Остальные бойцы посмеивались, над угрожающего вида огнестрельным 'монстром' своего коллеги, полагая, что толку от подобной подсветки будет значительно меньше, чем от нормального мощного фонаря. Но сейчас все фонари кроме одного были разбросаны где-то в полумраке вокруг 'Газели', а один валялся разбитый под открытым капотом. Слива бросил его, хватаясь за автомат, когда налетели белки.

Тут-то и пригодился фонарик Хомяка. Николай щелкнул выключателем и острый, словно лезвие луч ударил из под ствола его автомата в строну подозрительных звуков.

Открывшееся зрелище, было настолько омерзительным, что люди даже замешкались с тем, чтобы сразу открыть огонь. Слива отвернулся, согнулся в три погибели и схватился для равновесия за кенгурятник 'Газели'. Его явно тошнило и боец прилагал все усилия, что бы этого не случилось с надетым противогазом.

Яркий луч выхватил из темноты труп сталкера. Защитный костюм его был распорот, а на груди, опустив голову в дыру, сидела здоровенная белка и сосредоточенно что-то выедала из живота мертвеца. Удивительно, но тварь так была поглощена процессом, что ее не отпугнули ни крики людей, ни вспышки и грохот выстрелов, ни даже вопли ее погибших сородичей.

Белка вытащила голову из огромной раны на животе убитого ею сталкера и подняла на людей окровавленную морду. В луче подствольного фонаря сверкнули, словно две лампочки, маленькие глазки твари. Она разинула пасть и, оскалив огромные клыки, похожие на покрытые кровью кривые ножи, издала громкое омерзительное верещание. Белка явно не собиралась расставаться с добычей. Она снова угрожающе заверещала и вскинула длинные передние конечности, с острыми когтями и энергично затрясла ими перед собой. При этом пленка, образующая крылья растянулась, словно кожа на бубне, и когда тварь затрясла лапами, этот 'бубен' издал громкий хлопающий звук, как будто вытряхивали от пыли огромную тряпку. Очевидно такая поза означала у белки угрозу и была призвана отпугнуть более крупного противника.

Несколько секунд люди и тварь рассматривали друг друга, первые с омерзением, а вторая с угрозой. Хомяк первым вышел из ступора.

- Вот тварь! - громыхнула короткая очередь и белка, слетев с трупа убитого ею человека, распласталась на тротуаре.

- Николай, - обратился Большаков к Хомяку, не сводя глаз с обезображенного тела: - Посвети-ка. Тут где-то фонари наши валяются.

Хохлов повел стволом, световое пятно от подствольного фонаря побежало по асфальту. Разбросанные фонари нашлись довольно быстро, причем. на удивление, ни один из них не разбился. Направив яркие лучи на лежащего товарища сталкеры приблизились.

Зрелище было не из приятных. При нападении белке удалось каким-то образом почти полностью отделить голову жертвы от туловища. Вывернутая под немыслимым углом, она теперь лежала, склоненная на плечо мертвеца, уставившись в небо круглыми, удивленными глазницами противогаза. Живот погибшего представлял собой одну огромную рану с рваными, загнутыми наружу краями. Создавалось впечатление, что белка потрошила человека, как повар порошит курицу, прежде чем отправить ее на сковороду. Довершала отвратительную картину огромная лужа вытекшей крови. Кровь была повсюду, ею было залито и само тело и асфальт вокруг.

Некоторое время сталкеры стояли, молча глядя на погибшего товарища. Никто из них так и не решился снять с него противогаз, скрывавший лицо. Впрочем в этом не было уже никакой необходимости. Резиновая маска, вместе с капюшоном защитного костюма была необратимо повреждена, по ее боковой поверхности шел длинный разрез, как будто сделанный острым ножом. Из разреза, хорошо заметный в лучах фонарей выбивался клок слипшихся, окровавленных волос.

- Чем это она его? - первым подал голос Ник.

- Вроде как ножом здоровенным прошлись, - разглядывая нанесенные повреждения проговорил Батя.

- Ух ты, - раздался голос Хомяка: - Идите сюда. Такой штукой не то что голову снести, пополам перерубить можно.

Говоривший это сталкер, как раз отошел от погибшего и теперь стоял рядом с мертвой белкой, освещая ее все еще включенным подствольным фонарем.

Бросив последний взгляд на мертвеца, люди приблизились к убитому мутанту. Ник, стволом автомата перевернул труп и люди наконец смогли рассмотреть того, кто напал на них. Теперь стало понятно, как и чем были нанесены такие тяжелые травмы, и какая угроза нависла теперь над сталкерами. выходящими на поверхность.

Тварь внешним обликом действительно немного напоминала обычную белку. Правда она была значительно крупнее. Встав на задние лапы, она оказалась бы взрослому человеку примерно по пояс. Но отличия заключались не только в размерах.

Во первых обращали на себя внимание длинные, загнутые верхние клыки мутанта. Не помещаясь в пасти, они торчали из нее, словно два изогнутых ножа. При дальнейшем рассмотрении выяснилось, что клыки эти были не только заострены на концах, как у обычных хищников. Передняя и задняя грани этих чудовищных 'инструментов' представляла собой острейшее лезвие. Таким образом каждый клык этого существа действительно представлял собой обоюдоострый изогнутый нож, к тому же очень острый. Вооруженная такими клыками белка могла ими не только кусать и отрывать куски мяса. Летящая на высокой скорости тварь перед столкновением с жертвой, очевидно выставляла торчащие клыки вперед и при ударе резко дергала голову вверх. При этом острые передние режущие поверхности клыков наносили рубящий, почти сабельный удар, который вкупе с их исключительной остротой, вполне был способен если не снести голову с плеч, так, по меньшей мере, распороть жертве горло. А когда белка вонзала клыки в тело добычи, то рванув голову на себя, она легко разрезала плоть их задними острыми кромками так, как будто действовала консервным ножом.

Примечательным было и крыло этого необычного мутанта. Собственно, оно даже не было крылом в полном смысле этого слова. Между передними и задними лапами, с каждой стороны туловища белки шла длинная и широкая кожаная перепонка. Такие летательные перепонки, сами по себе не были чем-то необычным. И раньше, до того момента, как биосфера поверхности была изуродована мутациями, подобные приспособления для полета уже имели в своем распоряжении белки-летяги, водившиеся в том числе и на территории бывшего СССР. Но существо, лежавшее сейчас в луже крови перед стоящими на тротуаре сталкерами, явно уже не являлось этим миниатюрным симпатичным грызуном. Не говоря уже о том, что летяги никогда не водились на территории Москвы, они уж точно не представляли из себя кровожадных хищников, способных убить человека или иное животное средних размеров.

- Та-а-ак, - протянул Слива: - Похоже теперь придется не только под ноги, но и в небо поглядывать чаще.

- Точно, - подтвердил Ник: - Как она его клыками-то. Бедняга и охнуть не успел.

- Ладно мужики, - проговорил Большаков: - Ему теперь уже не поможешь. Давай, Слива, приводи в порядок свою 'телегу', Хомяк, помоги ему. А мы с тобой Никита, давай-ка вот им займемся, - и Батя показал на погибшего, - Раз уж тут произошло, так тут ему и покоиться. Не бросать же парня, тварюгам этим на обед.

В течение ближайшего часа, пока Слива копался в моторе 'Газели', Батя с Ником, а чуть позже и присоединившийся к ним, Хомяк выкопали на бывшем газоне неглубокую яму, длинной в рост человека. К тому моменту, когда они закончили, мотор грузовика уже уверенно пофыркивал на малых оборотах, Сливе все же удалось совершить небольшое чудо и вернуть престарелый агрегат производства Горьковского автозавода, к жизни.

Покончив с ремонтом, сталкеры подняли на руки тело погибшего товарища и осторожно опустили его в неглубокую могилу. Некоторое время они стояли молча. Первым тишину нарушил Большаков.

- Ладно, сынок, видать не судьба тебе была сегодня вернуться. Спи теперь спокойно, - и он вздохнул.

Остальные сталкеры молчали. Всем было не по себе. В первый раз их товарищ пал жертвой нового, доселе невиданного чудовища, и каждому было ясно, что это нападение, и эта смерть не будут последними.

Сталкеры отомкнули магазины своих автоматов, взведя затворы, выщелкнули патроны из патронников. Четыре ствола поднялись в небо. Трижды сухо щелкнули курки. Три беззвучных залпа прозвучали над свежей могилой.

- Прости, друг, что без грома салютуем, - проговорил Большаков: - Пусть эти патроны лучше не в небо, а в тварей уйдут. Тут тебе и салют будет и память.

- Небо сереет, Батя, - произнес Слива, повернувшись в сторону Большакова: - Пора ехать.

- Пора, - согласился командир: - Автомат его подобрать не забудьте.

Спустя несколько минут 'Газель', с погруженными в тягостное молчание сталкерами катилась по направлению ко входу на станцию.

Ольга

- Ольга Николаевна, вы напомнить просили, когда занятия, - голос молоденькой медсестры, Леночки Кольцовой вывел Ольгу из задумчивости.

Эта девушка два года назад появилась на станции, пришла с караваном со стороны Комсомольской, да так и осталась. Молчаливая, немного застенчивая она подошла тогда к Ольге и, краснея, спросила не найдется ли для нее работы. Госпиталю как раз требовалась в тот момент медсестра после того, как чуть-чуть не дожив до восьмидесятилетия, умерла Валентина Петровна Родионова. Все очень сожалели по поводу этой потери. Старушка ко всем больным, да и вообще ко всем на станции относилась как к собственным детям. Особенно после того, как окончательно смирилась с мыслью, что уже никогда не увидит больше ни свою дочку, ни внучку, оставшихся в ТОТ день на 'Алексеевской'.

Ольга решила тогда взять Лену в госпиталь, предупредив правда, что о спокойной жизни на ближайшие годы ей придется позабыть.

- Сама понимаешь, у нас что ни день, то больные, то раненные, - предупредила тогда Ольга будущую медсестру: - Лекарств мало, нужных часто не бывает, приходится порой самим что-то изобретать. Ну и спать, бывает, приходится через раз. Ты не смотри, что сейчас у нас затишье. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, - сплюнула она через плечо: - А вот как в очередной раз живность поверхностная активизируется, или там, вид новый появится, вот тут и начинаются раненные, раненные... Готова к этому? Крови не боишься? В обморок не падаешь?

Лена отрицательно покачала головой и ответила: - Поначалу боялась, а потом... - в глазах у нее как будто заклубились облака воспоминаний. Картины эти были видимы только ей одной, но выражение, которое они вызывали на лице этого юного существа говорило само за себя. Было видно, что глаза этой совсем еще молодой девушки видели достаточно такого, чтобы не только перестать бояться крови.

- Ну что же, - прервала Ольга ее поток воспоминаний: - Тогда милости прошу. Вот там, в шкафу, возьми чистый халат и пойдем, покажу тебе наше хозяйство.

С тех пор, Ольга ни разу не пожалела, что взяла на работу эту странную девушку. Странной она была потому, что почти за два года жизни на станции, никому так и не удалось узнать ни кто она, ни откуда, ничего, что хотя бы немного могло приоткрыть завесу тайны над ее жизнью. Поначалу соседки по палатке пытались конечно расспрашивать новенькую, но Лена только странно улыбалась, когда речь заходила о ее прошлом и надолго замолкала. Со временем все любопытные отстали, посчитав, что каждый, в концов имеет право на собственный странности.

Впрочем, подобные странности вовсе не мешали Лене Кольцовой, а точнее Леночке, как ее почти все ласково называли, прекрасно справляться с ролью медсестры. Внимательная, добрая, прекрасно схватывающая буквально на лету все премудрости новой профессии, Леночка очень скоро стала всеобщей любимицей. Даже сама Баба Яга, которая, вообще говоря, не терпела в коллективе 'любимчиков', и та относилась к новенькой с искренней, почти материнской нежностью.

Именно Леночка, вывела сейчас Ольгу из задумчивости, обратившись к ней с напоминанием.

- Вы напомнить просили... - повторила девушка еще раз: - Занятия. Через пятнадцать минут начало урока.

- Спасибо, спасибо, Леночка. А я тут, знаешь... вспомнились первые наши зубастые 'друзья' с поверхности, - Ольга усмехнулась: - Давно это было. Ух ты! - она посмотрела на часы, стоящие на столе: - И правда я что-то замечталась. Пора идти сеять разумное, доброе, вечное, - и, поймав недоуменный взгляд девушки, объяснила: - Говорили так раньше, про тех, кто детей учил в школах. Да... видать не то сеяли, судя по тому как дело обернулось. Ладно, пойду. А то и правда занятия скоро. Негоже начальнику госпиталя и на медкурс опаздывать, - подмигнула она медсестре и, прихватив папку, с конспектами занятий вышла из палатки.

Занятия по медкурсу в станционной школе Ольга вела уже давно. Практически с того самого момента, как Интерстанционал провозгласил декрет 'О метровесобуче', и на станциях Красной лини стали одна за другой открываться школы. Курс этот был с самого начала Ольгиным детищем. В него она вложила немало сил и знаний, которыми считала необходимым поделиться с подрастающим поколением. Ольгину идею, ввести в школьную программу предмет, обучающий основам медицинской помощи, был сразу же активно поддержан станцкомом. Действительно, время шло, врачи, попавшие в метро еще в ТОТ проклятый день, увы, старели, а новых не предвиделось, потому что в аудиториях медицинских училищ на поверхности теперь хозяйничали только сквозняки и крысы. Нужно было пока не поздно подготовить им замену, передать те драгоценные крупицы познания, которые наделяли простых смертных способностью богов даровать жизнь, обреченным на смерть людям.

Да и само по себе наличие медицинских познаний и навыков у людей, живущих в тяжелейших условиях постоянной угрозы жизни, было бы совсем нелишним.

И вот, каждый день, после работы, Ольга приходила в школьную палатку под пешеходным мостом в центре станции и учила, объясняла, показывала. Свой самый первый урок она начала со слов, обращенных к классу:

- Я знаю, что кому-то из вас мой предмет может показаться ненужным. Я знаю, что кто-то из вас считает, что в нашем жестоком мире только надежное оружие в руках дает возможность выжить. Я знаю, что кто-то из вас сочтет медкурс пустой тратой времени. - она остановилась и посмотрела на притихших учеников: - Хочу сказать, я не стану никого здесь удерживать силой. Если таковые имеются, то они могут идти. На станции для них всегда найдется куда приложить свои силы. Но перед тем, как они уйдут, я хочу спросить у этих людей, что вы скажете своему раненному товарищу, перед тем, как он умрет от потери крови, которую вы не сможете остановить? Что вы скажете человеку, обреченному на смерть из-за болезни, симптомы которой вы вовремя не успели заметить? Что вы скажете, глядя в глаза женщине, которая умрет у вас на руках, вместо того чтобы дать начало новой жизни, из-за того, что вы не сумеете приять роды? - в палатке было так тихо, что закрой Ольга глаза, и она могла бы поклясться, что осталась в ней одна. - Если вы найдете ответы на все эти вопросы, то вы можете уйти и больше не приходить на мой курс. Но если вы останетесь, то помните, все что вы услышите и узнаете здесь, вы должны понять и запомнить навсегда, потому что, в конечном итоге, оценок за ваши знания может быт только две, жизнь или смерть больного. Итак, - Ольга еще раз обвела взглядом класс: - Кто-то хочет уйти?

Желающих не нашлось. Все сидели молча, свет лампочки подвешенной под пологом палатки освещал посерьезневшие, как-то сразу повзрослевшие лица учеников.

- Ну что же, - Ольга улыбнулась: - Значит будем учится. Учиться спасать людей.

С этого дня к многочисленным заботам начальника станционного госпиталя прибавилась еще и преподавательская работа. Совмещать ее с врачебной деятельностью было нелегко, особенно поначалу. Но Баба Яга никогда не сожалела о том, что взвалила на свои хрупкие плечи эту нелегкую ношу.

'Ничего', - говорила она себе всякий раз, когда казалось уже не было сил на то, чтобы после многих часов хлопот над раненными и больными собраться и пойти проводить занятия: 'Ты должна. Соберись Оля. Ведь ты нужна им'.

- Ольга Николаевна, вы бы отдохнули, ведь не жалеете себя совсем, - говорили ей и Большаков, и многие другие. Бабу Ягу очень любили все жители станции и каждый хотел хотя бы немножко помочь ей: - Может пропустите сегодня занятие?

- Не могу, - неизменно отвечала она: - Это ведь не мне нужно. Это даже не для тех, кто сейчас нуждается в помощи. Это для тех, кто будет нуждаться в ней годы спустя, когда никто кроме моих учеников уже не сможет прийти к ним на помощь. А они тогда смогут рассчитывать только на те знания, которые получат на занятиях. Значит, в какой-то мере их пациенты будут и моими пациентами. Разве я могу отказать им в помощи?

- Ну хорошо, - соглашался говоривший: - Ну, давайте я вам хотя бы поклажу вашу донесу.

- Вот за это спасибо, - кивала Ольга, улыбнувшись.

Ей постоянно приходилось использовать на занятиях то какое-нибудь медицинское оборудование, то плакаты и наглядные пособия, которые она сама рисовала на больших листах ватмана, специально доставленных для нее сталкерами из неисчерпаемых запасов 'Зенита'. Все это добро, было довольно громоздким, а зачастую и тяжелым и таскать его на занятия было далеко не самым большим удовольствием. Впрочем, со временем сложилось так, что всякий раз, когда Ольга в очередной раз собиралась на занятия, рядом неизменно и разумеется совершенно 'случайно' оказывался кто-нибудь из сталкеров сокольнического отряда, который и брал на себя труд помочь ей с доставкой учебных пособий в школьную палатку. То же самое происходило и по окончании урока. Это небольшое добровольное шефство было еще одним проявлением той всеобщей душевной теплоты, которой все без исключения жители станции испытывали по отношению к своей 'доброй Бабе Яге'.

Впрочем сегодня помощь со стороны Ольге не потребовалась. Весь ее груз составила небольшая папка с конспектами по теме 'Лучевая болезнь. Признаки и способы лечения'.

Когда Ольга уже подходила к пешеходному мосту в центре зала, под которым размещалась школьная палатка, ей показалось, что вверх, по лестнице, ведущей на мост почти беззвучно промелькнула чья-то легкая тень. В тусклом свете аварийного освещения на мгновение промелькнула тонкая, девичья фигурка. Промелькнула и растворилась в полумраке, заполняющем туннель, ведущий к выходу со станции.

- Странно, - подумала Ольга: - Кого это, интересно знать, к воротам понесло? А, кажется догадываюсь, Джульета умчалась навстречу с Ромео. - улыбнулась она про себя.

Действительно, догадаться, кто из учениц мог, улучив момент, незаметно ускользнуть с урока, не составляло особого труда. Все знали, что сегодня, в первый раз за много лет, сталкеров на поверхность ведет новый командир группы - Антон Караваев, молодой сталкер, не так давно прибывший на стацию с Комсомольской.

Именно этого парня, вроде бы еще совсем молодого, но уже бывалого и 'обстрелянного' бойца, сам Большаков выдвинул на пост командира одной из разведгрупп сталкеров. В последнее время скольнический отряд увеличился до нескольких десятков человек и Большакову одному было уже невозможно командовать разом всеми группами, совершавшими одновременные вылазки на поверхность. К тому же и возраст в шестьдесят с лишним лет, с каждым годом делал для легендарного командира сталкеров вылазки на поверхность в тяжелом защитном снаряжении все более трудными. Настало время, когда Батя начал всерьез задуматься о том, кому передать командование отрядом. Кандидатур было много, все это были опытные, видавшие виды бойцы, многие из которых пришли в отряд еще в самые первые дни, когда и отряда-то еще, как такового не было и жизнь под землей, казалось, не продлится больше нескольких месяцев.

Впрочем, пока Большаков не собирался оставлять командование. Но для руководства несколькими, одновременно работающими на поверхности группами требовались новые командиры. Вот тогда Батя и предложил для руководства одной из групп Антона. Парень он, хотя и молодой, мотивировал свое предложение Большаков, но боец опытный. За плечами война с Ганзой. Опять же вылазок на поверхность сделал немало, район неплохо знает, да и бойцы его, что очень важно, уважают. Спокойный, не по возрасту, рассудительный, куда не надо не полезет, да и людей не потащит.

Было даже удивительно, но предложение командира сталкеры встретили согласием. Даже более старые и опытные бойцы согласились, что Антон, несмотря на возраст, вполне может справиться с командованием группой. В общем, отряд большинством голосов проголосовал 'за' и молодой сталкер получил под свое командование группу из четырех человек. Это была обычная численность для подразделения, работающего на поверхности - четыре бойца плюс командир. Такого количества было не слишком много, чтобы не лишать группу мобильности и, в то же время вполне достаточно, чтобы в случае необходимости, пять вооруженных людей могли дать отпор почти любой твари, решившей попробовать каковы они на вкус.

Еще в самом начале, кто-то из сталкеров в шутку сказал про такое деление: - Ну прямо 'звездочка', - и не недоуменные вопросы товарищей, при чем тут звездочка, смущенно ответил: - Да мама мне в детстве рассказывала, что давно, когда она в школе еще училась, у них класс на такие группки делился, по пять человек, и называлось это 'октябрятская звездочка'.

О том, кто такие были эти 'октябрята', зачем они делились по пять человек и почему эти группы назывались 'звездочками', тот сталкер не знал, но название понравилось. И с тех пор группы, работающие на поверхности стали звать 'боевой звездой', или просто 'звездочкой'. Прозвание это закрепилось в сокольническом отряде, и теперь боевые группы так и звали 'звездочками', даже если в них было не пять человек, а больше или меньше.

И вот, сегодня, Антон в первый раз вел свою 'звездочку' на поверхность. Сталкеры ушли уже несколько часов назад и как раз в ближайшее время должны были возвращаться на станцию.

- Понятно, понятно, - усмехнулась Ольга про себя: - Не иначе как Курочкина умчалась встречать своего новоиспеченного командира. Эх, любовь, - и она снова улыбнулась, вспоминая, как изменился для нее весь окружающий мир в тот день, когда Игорь на руках нес ее, потерявшую от усталости сознание, в палатку.

Все еще улыбаясь своим мыслям, Ольга приблизилась ко входу в школьную палатку. Изнутри доносился шум и гомон детских голосов, обычный для короткой перемены. Входной полог был чуть-чуть приоткрыт, и сквозь узкую щель пробивалась тонкая полоска света. Рядом со входом, едва освещенная, стояла, прислонившись к колонне, неподвижная фигура, в которой, присмотревшись, Ольга узнала одну из своих учениц, Марину Коршунову.

Девушка стояла неподвижно, устремив в полумрак станции задумчивый и мечтательный взгляд. На губах ее играла едва заметная улыбка, и было видно, что мыслями она сейчас очень и очень далеко, в какой-то непостижимой романтической дали девичьих грез и мечтаний о счастье.

Марина была так поглощена своими мыслями, что даже не заметила, как к ней не спеша приблизилась Ольга. Некоторое время Баба Яга с улыбкой смотрела на эту романтичную картину. Наконец, решив, что пора привлечь Маринино внимание и вернуть ее к окружающей, далеко не романтичной, действительности Ольга согнала с лица улыбку и, придав себе самое серьезное и ироничное выражение, на которое только была способна, спросила:

- О чем мечтаем, Коршунова? Принцев на белом коне в ближайшее время не предвидится.

От неожиданности девушка вздрогнула и обернувшись произнесла:

- Ольга Николаевна, а я вот тут...

- Мечтаю, да? - подхватила Ольга, с трудом подавляя желание улыбнуться.

- Ну да... в общем, я тут размышляю... - продолжила Марина, явно растерявшаяся от неожиданности.

- Размышляешь? - Ольга вскинула брови в притворном изумлении. Сложившаяся ситуация явно забавляла ее: - Размышлять, это дело полезное. И о чем же, нельзя ли узнать?

- Я? - переспросила Марина.

- Ну да, - кивнула головой Баба Яга: - Разве здесь есть кто-то еще?

- Никого, - Марина огляделась вокруг: - Точно никого. А я тут вот думала, знаете... О счастье.

- О счастье? - Ольга даже растерялась: - И что же ты о нем думаешь?

- Я думаю, какое оно. Ну, в смысле как вот бывает так, что вдруг оно приходит к людям. Ведь никто не знает когда они придет, и придет ли. А я вот думаю, а к всем ли оно приходит? Или может так бывает, что всю жизнь прождешь, вокруг то один, то другой человек свое счастье найдет, а к тебе оно так и не заглянет? Вот вы как думаете, Ольга Николаевна?

Вопрос, заданный Мариной был такой серьезный, и такой неожиданный, что Ольга сразу даже не нашлась, что ответить. Несколько мгновений она думала, глядя на девушку, с надеждой смотрящую ей прямо в глаза, и наконец сказала:

- Знаешь, Марина, а ведь этого никто на свете не знает. Никто тебе точно не скажет, как и когда счастье приходит в нашу жизнь. И правил тут никаких не существует. Ты можешь очень долго ждать, а его все нет и нет. И ты каждый день все надеешься, ищешь какой-нибудь знак свыше, что-нибудь необычное и все, кажется, впустую. А потом приходит день, совсем обычный, может даже и не слишком удачный, и вдруг ты и сама не заметишь, как мир вокруг тебя изменится. То есть он будто и не изменится вовсе, а посмотришь вокруг, совсем другим станет, светлее, прекраснее что ли. Знаешь, этого словами не объяснишь. Это только почувствовать можно. Только почувствовать... - зеленые, словно лесные озера, глаза Ольги заблестели, отражая свет, пробивающийся из палатки, в них как будто появились отблески тех чувств, о которых она только что говорила.

- Ольга Андреевна, - тихо спросила Марина: - Значит и у меня так будет?

- Конечно будет, - улыбнулась Ольга с теплотой глядя на девушку: - Ты и сама не заметишь, как встретишь свое счастье. Но встретишь ты его обязательно. Ты только верь, и оно придет. Поняла? Веришь мне?

- Поняла, - ответила Марина и тихо добавила: - Верю.

- Ну вот и хорошо, - Ольга кивнула и глянула на часы, мерцавшие красным, рубиновым светом в дальнем конце станции: - Ох, заболтались мы тут с тобой. Любовь любовью, а учится надо. Правильно я говорю?

- Правильно, - весело ответила девушка: - Как раз минута осталась до начала урока. Я пойду?

Марина уже хотела зайти в палатку, когда Ольгин вопрос заставил ее остановиться.

- А как твоя подруга, Курочкина поживает?

- Наташа? - смущенно опуская взгляд пробормотала Марина: - Она... у нее...

- Ладно, ладно - остановила ее Ольга: - Не буду вынуждать тебя сочинять. Видела я, как она к гермоворотам побежала. Ну-ка, говори честно, Курочкина пошла Антона встречать?

- Да, - покраснев, тихо ответила Марина: - Понимаете, он сегодня в первый раз 'звездочку ведет'...

- Да понимаю я, все понимаю, - Ольга положила девушке руку на плечо: - Значит так. Будем считать, что я сегодня отсутствия Курочкиной на занятиях не заметила. Но, - она нахмурила брови: - Чтобы это в последний раз.

- Ой, - радостно, не веря своим ушам воскликнула Марина: - И ругать ее не будете?

- Не буду, - улыбнулась Ольга: - Но передай ей, что если она у меня на зачете не будет знать тему..., - и она в шутку показала Марине сжатый кулак.

- Передам. Обязательно передам, - обрадовано кивнула девушка и добавила с явным облегчением: - А то мне так не хотелось ничего вам тут сочинять... А тему она знать будет, вы уж поверьте, Ольга Николаевна.

- Верю, верю, - Ольга улыбнулась: - Ну, марш в класс. Урок начинается.

Обрадованная Марина проскользнула в палатку, Ольга вошла следом и урок начался.

- Итак! - Произнесла Баба Яга, взглянув на класс: - Тема нашего сегодняшнего занятия будет называться 'Лучевая болезнь. Признаки и способы лечения'. И начнем мы с того, что попытаемся все вместе вспомнить, что вы знаете о теме нашего урока.

Конечно же дети, с самого рождения живущие в подземке, над которой лежали радиоактивные руины разрушенного города, имели некоторое представление о том, что такое радиация. Для них, она была такой же неотъемлемой частью жизни, какими почти два десятка лет назад, были для их тогдашних сверстников обыкновенные дождь и ветер. По сути дела, в московском метро уже начало формироваться поколение детей, которые ни разу в жизни не видели солнечного света, не ведали, какого цвета бывает небо в ясный день. Конечно они знали из рассказов старших, что наверху, вне метро, огромный мир, в котором есть небо, звезды, солнце и деревья. Еще они знали, что когда-то люди жили не в туннелях и на станциях, а в домах, с окнами и дверями, на которых не было герметических заслонок, и которые даже можно было открыть нараспашку, впустив воздух снаружи. И по поверхности можно было ходить без противогазов и защитных костюмов, потому что воздухом можно было дышать просто так и не бояться отравиться или схватить высокую дозу облучения. И еще можно было не брать с собой оружия, потому что не было тогда свирепых мутантов, а только обычные звери, которые не нападали на людей, и некоторых из них люди даже держали в своих домах и даже находили такое соседство приятным.

Но подобные истории уже становились для родившихся под землей юных жителей московского метро чем-то вроде сказок, которые взрослые рассказывают детям. Дети всегда верят в сказки, в Деда Мороза , например, или в Бабу Ягу, или в то, что в старину на земле жили драконы и волшебники. Но со временем дети взрослеют, и убеждаются, что в мире существует только то, что можно увидеть, услышать, пощупать или просто ощутить, как ветер на щеке. Все же остальное, чего никто не видал, это просто вымысел, красивая сказка, в которую можно верить пока ты еще слишком мал, и над которой стоит лишь улыбнуться, когда становишься старше и умнее.

Вот и к историям о прежней жизни, удивительной и такой непохожей на нынешнюю, многие из тех, кто всю жизнь провел под землей уже начали относиться, как к старинным легендам. Они были красивыми, удивительными, но верить в них, с каждым годом становилось все труднее.

Иногда Ольга думала о том, что будет, когда состарится и умрет последний житель московского метро, помнивший, каким был мир, и этот город, лежащий над головой, до ТОГО дня, когда люди забыли о хрупкости хрустального замка цивилизации, построенного усилиями многих и многих поколений и разрушили его в один миг, обратив в поток сверкающих осколков, тяжелым ударом ядерного молота.

Некоторые осколки этого чудесного мира все еще продолжали служить своим прежним хозяевам. Генераторы и лампочки, фильтры и провода, оружие и защитные костюмы, одежда, посуда, книги, лекарства, спички, все это уже не принадлежало нынешнему миру. Это были лишь немногие уцелевшие частички той, прежней жизни, которая стремительно покидала туннели московского метро.

Что будет с этими детьми, - думала Ольга, глядя на своих учеников: - что будет с детьми их детей, когда раскаленный автомат выплюнет дымящуюся гильзу последнего патрона? Что будет, когда остановится последний исправный электрогенератор, когда перегорит последняя электрическая лампа и подземные дворцы московского метро навсегда погрузятся в могильный сумрак?

Да и само метро. Разве оно не являлось еще одним осколком распавшегося мира? Большим, даже огромным, невероятно сложным, но все же осколком. Что будет, когда под натиском времени, под напором грунтовых вод своды, построенные казалось на века, начнут осыпаться и рушиться?

Останется ли тогда человек человеком? Сохранит ли он память о славном прошлом своего рода? Сохранит ли память о великом историческом пути, который прошло человечество к вершинам развития, и с которого сорвалось в пропасть, столь глубокую и отвесную, что она больше напоминала могилу?

На все эти вопросы у Ольги не было ответов. Но она хотела верить, что сегодня, сейчас, передавая этим детям малые крупицы наследия человеческих познаний, она закладывает первый, пусть и самый маленький кирпичик, в основание лестницы, по которой человечество выберется из пропасти, в которую так опрометчиво сорвалось. Каждый урок, каждое проведенное занятие, станет еще одним камушком, еще одной песчинкой в основании этой лестницы. Пусть строить ее придется долгие годы, может быть десятилетия, но когда-нибудь она выведет к свету. И сегодняшний урок станет еще одним таким кирпичиком. Обязательно станет. Иначе зачем люди вот уже почти два десятка лет сражаются за жизнь в городе, в котором, казалось бы, невозможно выжить, за свет, в туннелях, где должен властвовать мрак, за право называться человеком в мире, где, кажется, осталось место только зверям, превращенным радиацией в адские создания.

- Так что же такое лучевая болезнь? Кто мне ответит? - Ольга обвела взглядом класс и, увидев протянутую вверх руку, продолжила, - Чиров Миша нам ответит. Ну говори, смелее, не стесняйся.

Отставив стул, над сидящими поднялся невысокий, полноватый паренек. Миша был сыном Андрея Чирова, главного исследователя и научного консультанта сталкерского отряда. Было совсем неудивительно, что сын 'профессора', как называли в Андрея в отряде, в свои семь с небольшим лет знает и про лучевую болезнь и про мутантов, и еще много из того, чем занимался его отец.

Но не успел Миша начать говорить, как откуда-то издалека, кажется от гермоворот, ведущих на поверхность, простучал и тут же смолк, захлебнувшись короткой очередью, автомат, а потом из пешеходного туннеля, ведущего к вестибюлю донесся пронзительный визг Наташки Курочкиной.

Антон

На станции 'Сокольники' не было гермоворот. То есть, нельзя сказать, что их не было совсем. Просто на станции отсутствовали гермоворота в привычном понимании этого слова. Действительно, когда во времена 'холодной войны' началось оборудование московского метро средствами жизнеобеспечения, позволявшими использовать станции в качестве убежищ от последствий атомных бомбардировок, 'Сокольники' эти нововведения обошли стороной. Нет, о станции не забыли, в те времена вообще редко забывали о чем-либо, хотя бы отдаленно касающемся обороноспособности страны. Просто было сочтено, что станцию мелкого заложения, каковой являлись и 'Сокольники', нет смысла оборудовать гермоворотами. Действительно, если уж город подвергнется атомному удару, то весьма высока вероятность, что станции, расположенные не слишком глубоко под поверхностью, будут разрушены, и уже не смогут выполнять функции убежищ, хоть с гермоворотами, хоть без их. Именно по этой причине в 'Сокольниках' и не стали устанавливать средства герметизации, которыми оборудовались станции глубокого заложения, расположение в центре Москвы и помнившие еще налеты немецкой авиации во время Великой Отечественной войны. К тому же разместить на неглубоко расположенной станции огромный металлический 'занавес', толщиной почти полметра было очень сложной задачей, да к тому же еще и дорогостоящей. Да и сам район 'Сокольники' считался тогда окраиной города, а основные цели для бомбардировок всегда располагались ближе к его центру.

Но, в новом веке, когда атмосфера в мире начала стремительно накаляться, забытая вроде бы угроза ядерного военного конфликта стала вновь обретать реальные, пугающие очертания. Именно тогда государству пришлось задуматься над тем, как уберечь жителей разросшейся столицы от возможных последствий бомбардировок. Москва к тому времени уже разрослась до такой степени, что район 'Сокольники' давно перестал считаться окраиной. Теперь вокруг станций Сокольнической линии, да и вообще вокруг любой станции московского метро, жили тысячи и тысячи людей, которых, в случае чрезвычайных событий нужно было быстро и эффективно разместить под землей. Только так можно было бы спасти если не все население, то хотя бы малую его часть.

В таких условиях пренебрегать станциями неглубокого заложения уже было нельзя. И тогда в 'Сокольниках', на 'Преображенской', даже отрезанных от основного метро 'Первомайской' и 'Щелковской' начали срочно монтировать средства герметизации и жизнеобеспечения.

И вновь, как и почти полвека назад, встал вопрос, где и как разместить на уже готовой станции массивную конструкцию гермоворот?

Предложений и проектов выдвигалась масса. Например предлагалось перекрыть стальной створкой, выдвигающейся из стены. пешеходный туннель в районе билетных касс, перед самым входом на станцию.

Другой проект предполагал установить стальную плиту в глубокий 'карман', под полом того же туннеля, ведущего к вестибюлю.

Еще один вариант предусматривал вмонтировать поворотные стальные плиты в пол прямо в вестибюле. В этом случае, будучи поднятыми, они намертво запечатывали вход в туннель, ведущий к станции. Такой вариант гермоворот не был чем-то новым, он вполне успешно был реализован, например, на станции 'Фрунзенская'.

Но принятым к установке на станции оказался совсем другой проект. В дальнейшем он оказался настолько удачным, что гермоворота такой конструкции стали устанавливаться на всех станциях, где по какой-то причине нельзя было установить привычную сплошную плиту.

Идея конструкторов была очень простой. Они рассуждали так:

Так ли необходимо ставить при входе на станцию одну сплошную створку? Она конечно может быть выполнена огромной толщины, и теоретически будет способна защитить даже от ударной волны ядерного взрыва, проникшей под землю через снесенный наземный вестибюль. Но все это справедливо для станции, которая сама по себе способна выдержать воздействие близкого взрыва.

А если не способна? 'Сокольники', например, расположенные неглубоко под поверхностью, в случае близкого, а тем более прямого попадания будут просто разрушены. При этом провалятся сами перекрытия станции, и никакие гермоворота не смогут спасти тех, кто будет на ней находиться. В то же время, если взрыв произойдет на большом удалении, то ударная волна дойдет до станции сильно ослабленной, и тогда уже не понадобится полуметровая плита, чтобы противостоять ей. А для защиты от радиоактивных осадков, химического и бактериологического оружия, и прочих агрессивных факторов вполне достаточно просто толстой стальной двери, конечно обеспеченной средствами герметизации. Ну, и кроме того, обычную гермодверь, пусть даже и очень толстую, можно будет в случае необходимости открывать и закрывать вручную, что немаловажно в случае атомного удара, когда может оказаться нарушенной подача на станции электроэнергии.

В результате, на станции 'Сокольники' отказались от установки привычной стальной плиты гермоворот. Вместо нее, прямо в дверные проемы на входе в подземную часть вестибюля, была установлена мощная рама, в которой на прочных петлях были навешены стальные двери, очень похожие на те, что ставили москвичи в своих квартирах, только более толстые и конечно герметичные.

В обычное время эти 'бронеставни' оставались открытыми и плотно прижатыми к стене. Но стоило только привести в действие механизм закрытия, и под действием мощных электрических домкратов тяжеленные створки в течение нескольких десятков секунд поворачивались на своих петлях и, аккуратно водворившись в проемы стальной рамы, отсекали подземную часть от лестницы, ведущей на поверхность, непроницаемой, и почти сплошной стальной стеной.

На случай, если электроснабжение станции будет прервано, существовал и ручной привод, вполне позволявший одному физически крепкому человеку открыть или закрыть каждую дверь.

Такая конструкция не только позволила обеспечить герметичность станции, изначально не предназначенной для установки гермоворот. Она еще позволила сохранить для использования и подземный вестибюль и длинный туннель, ведущий от вестибюля к станции.

Точно такие же двери были установлены на служебных выходах, расположенных на концах платформы, и ведущих в подземные помещения под магазином 'Зенит' и зданием, расположенным напротив.

Много времени прошло с ТОГО проклятого дня, когда атомный смерч обрушился на город, с тех пор, как через закрывающиеся гермодвери протиснулся последний, обезумевший от ужаса спасающийся человек, с того момента, как затихли, приглушенные толстыми стальными листами, отчаянные удары тех несчастных, что остались снаружи.

С тех пор, все двери разом, больше не открывались никогда. Для выхода на поверхность сталкерских групп поначалу вообще использовались только служебные выходы. Потом, когда стало ясно, что заточение под землей продлится много дольше запланированных нескольких недель, было решено использовать для выхода разведгрупп на поверхность, основной выход.

Обустроились, надо сказать, со всем возможным удобством. В помещении бывших касс оборудовали камеру для дезактивации и хранения защитных костюмов, пропускные автоматы на входе на станцию разобрали, чтобы не мешать проходу людей с оружием и добычей. В вестибюле оборудовали постоянный пост для охраны и дежурства у гермодверей. Теперь никто не мог незамеченным миновать последнюю линию обороны станции, отделяющую ее от агрессивного мира поверхности.

Впрочем, дежурство у гермодверей никогда не считалось ни особо трудным, ни особо опасным. Сами члены сталкерского отряда, по очереди несшие эту, в общем-то нудную вахту, в шутку называли это занятие 'побыть швейцаром'. В этом определении была своя доля истины. Основной обязанностью дежурных являлось открывать гермодвери, впуская и выпуская группы, работающие на поверхности. Хотя, конечно, рассматривалась и такая возможность, что дежурным придется поддержать огнем возвращающихся сталкеров, если вслед за возвращающейся с поверхности группы увяжется под землю какая-нибудь тварь. На этот случай у пары дежурных всегда имелись два автомата, которые полагалось всегда держать наготове, при любом случае открытия дверей.

Однако время шло, а никаких попыток прорваться через гермодвери поверхностные чудища не предпринимали. Так проходили месяц за месяцем, год за годом, и постепенно напряжение первых недель и месяцев дежурства стало спадать. Теперь уже дежурные не хватались сразу оба за стволы, когда стук снаружи в толстую створку гермодвери возвещал, что еще одна группа вернулась с поверхности. Да это было и очень не удобно, особенно после того, как перестали работать электроприводы дверей, одной рукой удерживать оружие, а другой сначала вращать здоровенный 'штурвал', отпирающий замки, а потом открывать тяжелую створку гермодвери.

Теперь один из дежурных брал автомат, а другой спокойно открывал дверь на станцию. В конце концов, в случае преследования, группа, идущая с поверхности постучала бы в дверь условным стуком опасности и у 'швейцаров' было бы достаточно времени чтобы приготовится дать отпор пришедшим вслед за сталкерами названным гостям.

Именно к вестибюлю направилась в тот день Наташка Курочкина, удрав с занятий. Судя по времени, 'звездочка' Антона должна была вот-вот вернуться с поверхности и девушка решила непременно встретить своего героя из первой в его жизни вылазки в качестве командира.

Наташка тихо поднялась по лестнице, ведущей с платформы к туннелю, идущему в вестибюль, и остановилась в самом его начале, на том месте, где раньше располагались пропускные автоматы. В это время из полутемной глубины туннеля отчетливо донесся стук, три коротких, один длинный, и снова три коротких. Это был условный стук. Он означал, что группа возвращается и с ее членами все в порядке. Наташка улыбнулась и пошла по коридору.

Шла она не спеша. Девушка знала, что сталкерам потребуется некоторое время, чтобы избавится от защитных костюмов и проверить себя и одежду счетчиком Гейгера.

Наконец она увидела, как вдалеке, в самом конце туннеля, там где он резко расширялся, переходя в помещение вестибюля, мелькнули и двинулись ей навстречу пять фигур. Сталкеры шли неспешно, что-то вполголоса обсуждая между собой. Вскоре и они заметили стройную тень, замершую у колонны.

Увидев Наташку, Антон замедлил шаг, а остальные четыре сталкера, с пониманием посмотрев на командира, продолжили как ни в чем не бывало идти в сторону станции. Когда бойцы проходили мимо девушки, она увидела, как Николай Холов, по прозвищу Хомяк, заговорщически подмигнул ей.

Четверка миновала стоящую Курочкину и теперь ее с Антоном разделяли только несколько десятков метров тускло освещенного туннеля. Медленно, словно боясь спугнуть счастливый миг, молодые люди двинулись друг другу навстречу.

Наташка смотрела на Антона и думала о том, что возможно ей еще много раз предстоит вот так встречать его из вылазок. А перед этим помногу часов ждать, волнуясь, как он там, на поверхности, скоро ли вернется, минуют ли его опасности и когти злобных мутантов. И всякий раз, наградой за все эти нестерпимо долгие часы ожидания будет становиться именно этот момент, когда его фигура с автоматом на плече появится в полутьме туннеля.

Стук в гермодверь, три коротких, один длинный, и снова три коротких.

- Еще одна группа вернулась, - отметил про себя Антон: - Надо же, разминулись с ними всего-то на несколько минут.

Впрочем, отметив это обстоятельство, молодой человек тут же о нем забыл, поглощенный чудесным видом любимой женщины, встречающей своего героя из опасного похода.

- Вот так, наверное, встречали своих мужей-мореходов женщины, в те времена, когда они уходили в дальние походы по морям на своих больших кораблях, - почему-то подумалось Антону.

Хотя, вообще-то, он плохо представлял себе, что такое море и корабль. Конечно Антон читал о них в книжках, которые периодически добывались сталкерами Красной линии. Пожалуй, еще только в Полисе так трепетно относились к печатному слову, чтобы рисковать жизнью ради доставки с поверхности очередного справочника, учебника или просто сборника детских рассказов. Но в Полисе брамины сидели на своих книжных знаниях, превращая их в нечто недоступное широким массам, а потому загадочное и почти священное. На Красной же линии, напротив, Интерстанционал, провозгласил всеобщее право на пользование культурным наследием, как неотъемлемую часть программы построения социализма на отдельно взятой линии. На 'Площади революции' и 'Комсомольской' даже работали библиотеки, где можно было взять почитать какое-нибудь творение мастеров ушедшего мира за символический залог в один патрон, или за три патрона оформить месячный абонемент. Ну и конечно льготными правами пользования книгами пользовались дети в рамках декрета 'О метровсеобуче'.

Именно благодаря этому декрету, Антон сейчас умел читать, писать и еще знал, по картинкам конечно, как выглядят море и корабль. В детстве ему иногда даже снились корабли, плывущие по морям. Правда, не смотря на виденные в книжках картинки, морские сны Антона почему-то мало чем напоминали реальность. Море представлялось ему огромным зеркалом черной воды, абсолютно гладкой, без малейшего намека на волны, словно на поверхности воды в затопленных туннелях. Над этой гладью лежало абсолютно черное небо, покрытое множеством ярких точек, светивших неярким, но ровным светом, словно лампочки аварийного освещения. И по этому морю плыли корабли. Они были разные, большие и маленькие, ярко освещенные и совсем темные. Маленькие корабли были похожи на небольшие мотовозы и мотодрезины, они пыхтели и оставляли за собой сизые облака бензинового выхлопа. Они медленно ползли по морской глади, совсем не качаясь, как будто катились по скрытым под водой рельсам. А большие корабли походили на длинные-предлинные, ярко освещенные вагоны метропоездов, которых немало еще осталось на станциях и перегонах московского метро. В снах Антона эти вагоны-корабли стремительно и беззвучно мчались, рассекая воду, ослепительно сияя огнями фар, лучи которых раздвигали мрак на много сотен метров вперед. А в окнах горел свет. За окнами были люди, много людей, они плыли и плыли по этому удивительному зеркально-черному морю, навстречу ожидающим их любимым.

Иногда молодой сталкер, втайне мечтал о том, что бы самому когда-нибудь мчаться вот так, на быстром корабле по бескрайней водной глади. А впереди, его будет встречать прекрасная женщина, ради которой он мог бы пройти любые пути, любые моря океаны. Только бы знать, что где-то как два путеводных маяка сияют нежным светом ее глаза. Но Антон знал, что всем этим мечтам так и суждено навсегда остаться всего лишь мечтами. Последние корабли, из тех, что уцелели, не сгорели во всемирном ядерном пожаре давно уже превратились в насквозь проржавевшие стальные могилы для своих команд. Кому-то из них повезло вовремя пойти ко дну и найти хотя бы относительный покой в морской пучине. Те же, что остались пока на плаву, или прибились к берегам и отмелям, стали пристанищами для таких кошмарных новых членов экипажа, по сравнению с которыми все древние россказни о морских чудовищах казались лишь безобидными сказками, которыми не удалось бы напугать даже самых маленьких жителей московского метрополитена.

И вот, кажется, именно сейчас мечты Антона начали сбываться. Конечно он не возвращался к родным берегам на борту стремительного корабля. Он. всего лишь, устало шел по туннелю, ведущему от вестибюля к станции. Но разве так уж было это важно как и откуда ты возвращаешься, если в конце пути тебя ждет любимая женщина, будь то пристань на берегу бескрайнего океана или полутемный туннель, ведущий на станцию, ставшую тебе родной, потому что именно на ней ты обрел истинное счастье.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у молодого сталкера за то короткое время, которое понадобилось молодым людям чтобы преодолеть разделявшее их расстояние.

Теперь Антон видел Наташку совсем близко. До нее было всего несколько шагов. Мысленно сталкер уже обнимал свою ненаглядную, прижимал ее к себе крепко и нежно, целовал ее губы. Во ее нежном взгляде он увидел те же самые мысли, которые переполняли сейчас его сердце.

Глаза девушки, обращенные на любимого, словно прикоснулись к нему теплым, нежным ветерком...

Потом они расширились, в них отразились далекие вспышки автоматного пламени, вырвавшегося из ствола там, откуда только что пришел Антон, в подземном вестибюле, у самых гермодверей. И тотчас же, не успели его отблески погаснуть, по туннелю прокатился и мгновенно оборвался грохот короткой автоматной очереди, многократно усиленный и потому еще более неожиданный и страшный.

А потом Наташкины глаза еще больше расширились, в них отразился весь ужас, который может испытать человеческое существо, и она пронзительно завизжала.

Петрович

В этот день у гермодверей дежурили двое. Это были сталкеры, Петрович и Салага. Работенка в этот день им досталась непыльная. Чего уж проще, сиди грейся у костерка, уютно потрескивающего в самом центре просторного подземного вестибюля. Тишина, благодать. Ну, разве что, изредка пройдет очередная 'звездочка', кто на поверхность, кто с поверхности. Тогда изволь взять автомат, и идти открывать тяжеленную створку гермодвери.

- Эх, - вздохнул Петрович, пыхнув в очередной раз самокруткой из сушеного мха, - Вот раньше двери-то сами открывались да закрывались, электроприводами. Нажал, на кнопку, и пошла она, родимая. А сейчас того гляди, пупок надорвешь, пока сдвинешь. Да и вообще, - он снова выпустил облако дыма: - Раньше оно все не так, совсем по другому было.

Петровичу было уже за шестьдесят и он был одним из тех, кто еще знал, не по рассказам и старым книгам, а взаправду, какой была жизнь до ТОГО дня. К тому же, не смотря на немолодой уже возраст, на память он никогда не жаловался, и никогда не отказывался, когда в тесном кругу лиц, освещенных пляшущими отблесками костра, кто-нибудь просил - Петрович, а расскажи...

И тогда пожилой сталкер с удовольствием рассказывал. Про то, как жили в городах, как ездили летом на море, или просто за город, какие были машины, самолеты и корабли. Рассказывал, как давно, когда он еще был мальчишкой, летал над Москвой огромный надувной медведь на разноцветных шариках, а под ним, вокруг огромной арены обнимались люди, приехавшие со всех стран мира. Рассказывал он, как ходили по Москве реке небольшие кораблики, которые все называли 'трамвайчиками', как принимали его в пионеры на Красной площади, как ездили с женой на дачу по выходным. В общем, много чего мог поведать старик своим более молодым коллегам-сталкерам или просто соседям по станции. И хотя многое из того, о чем он говорил, было слушателям не совсем понятно, например, кто такие были эти 'пионеры' и зачем в них принимали, но все равно у Петровича никогда не было недостатка в слушателях.

Кстати, в отличие от других бойцов, позывной 'Петрович' вовсе не был прозвищем. Иван Петрович Зубков, бывший водитель 'скорой помощи', а теперь сталкер сокольнического отряда, попал на станцию на третий год, после ТОГО дня. 'Петрович', так он тогда представился. С тех пор это имя так и пристало.

Несмотря на немолодой уж возраст Петрович прекрасно вписался в непростые будни отряда. А когда кто-нибудь из более молодых коллег интересовался, как же ему не трудно в такие лета бегать по поверхности, то неизменно получал ответ: - А ты с мое пошофери по Москве, на 'скорой', тогда и поймешь, - и, усмехнувшись, неизменно добавлял: - Эх, молодежь.

Впрочем, в отряде действовало правило - среди сталкеров все равны, ни возраст, ни заслуги не избавляли никого от обычной рутины. В данном случае такой рутинной обязанностью являлось дежурство у гермодверей. Сталкеры не слишком жаловали это нудное сидение у запертой двери, но никуда не денешься, 'поработать швейцаром' по очереди приходилось всем.

Вот и сегодня, Петровичу выпало дежурить вместе с молодым пареньком по прозвищу 'Салага'. Вообще-то, по настоящему парня звали Петр Исаев. А прозвище свое он получил, когда, возвращаясь с караваном из Полиса, группа охранения обнаружила в пустом туннеле между 'Библиотекой имени Ленина' и 'Охотным рядом' два трупа, мужчины и женщины, а между ними, укутанного в старое пуховое одеяло и брезент, ребенка, лет пяти.

Сталкеры тогда так и не выяснили, что случилось с этими людьми. Мальчишка был слишком напуган, да и не видел толком ничего. Рассказал только, что жили раньше в Полисе, на 'Боровицкой', а потом чего-то у них там не задалось, и решили идти искать счастья на Красную линию. Но на переходе что-то произошло. Он только помнил, нарастающий в туннеле гул, и как побледневший отец прошептал только одно слово 'вата', а мать велела сыну завернуться с головой в одеяло, а потом еще родители укутали его куском брезента и под страхом самого сурового наказания велели не высовывать носа пока сами не позовут. Больше ни мать ни отца он живыми не видел. Только чувствовал, как что-то толкалось ему в бока через стенки брезентового 'свертка'. Еще он слышал, как отец и мать кого-то вроде как отгоняли и кричали. Потом все затихло. Мальчишка так и лежал на полу, между рельсами, в брезентовом куле, ожидая, что его вот-вот позовут родители. А они все не звали и не звали.

Да и мудрено им было бы позвать. Когда сокольнический караван обнаружил их в туннеле, в телах родителей Петра не осталось практически ни капли крови. Причину их смерти тогда установить не удалось, на трупах не было никаких ран, которые могли бы вызвать такую кровопотерю. Только множество крошечных красноватых точек по всему телу. Как будто спрыснули их красной краской через тонкое сито. И еще выражение нестерпимой муки на лицах. Впрочем, может это было просто следствие окоченения в обескровленных тканях. Ни следов борьбы, ни капли крови не было найдено в туннеле. Не нашлось так же и ни одной двери, люка или просто достаточно большой щели, через которую мог пройти тот, кто убил этих людей. Кто-то или что-то проникло в туннель невесть каким образом, высосало досуха, двух взрослых людей, не оставив на их телах ни единой ссадины, и исчезло без следа.

Тела, превратившиеся в мумии, сталкеры оставили тогда в туннеле, сообщив заставе на 'Охотном ряду' о страшной находке. А мальчишку, конечно забрали с собой.

Пока добирались до 'Сокольников', бойцы привязались к пареньку, и когда караван пришел на родную станцию, и встал вопрос, что делать с найденным, кто-то из сталкеров предложил: - Пусть на станции остается салага. Будет у нас 'сын полка'.

Так Петр остался в 'Сокольниках'. Всем ее обитателям симпатичный паренек пришелся по душе. По мере того, как парнишка взрослел, бойцы обучали его всевозможным премудростям сталкерского дела. Парень оказался смышленый. Со временем ребенок, когда-то подобранный сокольническим караваном, превратился в умелого бойца, но все так же по мальчишески любил в свободное время послушать истории об удивительной и во многом не понятной жизни до ТОГО дня. А, когда-то данное прозвище Салага, так и осталось с ним, превратившись со временем в боевой позывной.

Сейчас Салага вместе с Петровичем дежурил у гермодверей, ведущих на станцию. Делать было нечего. Только что дежурные впустили на станцию 'звездочку', которую в первый раз вел командиром Антон Караваев. Закончив дезактивацию, и оставив в помещении бывших билетных касс защитные костюмы, сталкеры отправились на станцию с рюкзаками, полными добытых вещей, и вестибюль, только что полный шума, разговоров, лязга оружия снова погрузился в тишину. Только потрескивал костерок, бросая на потолок странные, пляшущие тени. До конца дежурства еще оставалось почти два часа.

- Петрович, - обратился Салага к старому сталкеру, сидевшему рядом с ним у костра с неизменной самокруткой в руках: - А расскажи еще, как оно было, ну тогда... раньше, когда наверху жили.

- Рассказать? Это можно, - промолвил Петрович, выпуская еще один клуб дыма и задумчиво глядя, как тот медленно рассеивается в воздухе, и подхваченный потоками воздуха от костра, свивается в причудливые спирали и полосы. - Ну и о чем же тебе рассказать?

- Расскажи, как в Кремле бывал, - попросил Салага. Рожденный как раз в тот год, когда Москва подверглась ядерному удару, он конечно не знал и не мог знать, как выглядит изнутри московский Кремль. То есть, конечно он знал об этом из книжек и уроков истории, но одно дело смотреть картинки, и совсем другое послушать того, кто сам там был и видел собственными глазами и стены, и башни, и странную пирамиду на большой площади, с чудным названием 'мавзолей', и конечно звезды, на которые никто из ныне живущих под землей, не мог посмотреть безнаказанно. А кто хотя бы краем взгляда касался этих восхитительных рубиновых кристаллов на вершинах башен, тот навеки пропадал за стенами кремля, завороженный их странным. чарующим светом.

- О Кремле говоришь рассказать? - улыбнулся Петрович, - Ну слушай о Кремле.

Но не успел Салага поудобнее усесться на одном из старых ящиков из под консервов, которые заменяли дежурным стулья, как по вестибюлю прокатился гулкий стук в гермодверь, три коротких, один длинный, и снова три коротких.

- Эва, - удивился Петрович: - Еще одна 'звездочка' вернулась. Ну прямо одна за другой сегодня. Что-то они рановато сегодня. Ну что. Делать нечего. Пошли открывать. Эх, старость, не радость, - вздохнул он, потянувшись к автомату.

- Да ладно, Петрович, - Салага, поднимаясь, жестом остановил старика: - Давай я уж сам. Чего вдвоем-то бегать. Ты посиди тут с 'калашами', заодно и прикроешь меня если что. А я пойду открою. Все равно, с автоматом в руках дверь неудобно открывать.

- Ну спасибо, сынок, - улыбнулся старый сталкер: - А то мне сегодня, что-то несподручно. Радикулит проклятый замучил. Надо будет к Бабе Яге зайти как вернемся. Может присоветует чего.

Пока старик говорил, Салага уже подошел к гермодвери. Электропривод, ранее отпиравший замки, и поворачивавший тяжеленную железную створку давно не работал, и молодой сталкер изо всех сил налег на здоровенный 'штурвал' ручного открытия замков. Покрытое красной, облупившейся краской, колесо медленно поддалось сделало несколько оборотов, и старый механизм пришел в движение, вытягивая из пазов в дверной коробке толстые цилиндрические ригели, запирающие дверь.

- Ну вот, - улыбнулся Салага, закончив отпирать замок, и, упершись ногами в пол, потянул на себя тяжелую стальную дверь: - Добро пожа...

В следующую секунду, парень почувствовал, как дверь, которую он только что с усилием тянул на себя, стремительно повернулась на своих петлях, и если бы Салага не успел отпрыгнуть, то тяжелая створка непременно расплющила бы его об стену. Потеряв от толчка равновесие молодой сталкер споткнулся и грохнулся на пол прямо перед распахнутой створкой, больно ударившись затылком.

На мгновение от боли у парня потемнело в глазах, а когда способность видеть снова вернулась, он с ужасом увидел прямо перед собой, огромную, полную острых зубов пасть 'серого', уже занесшего над ним лапу, вооруженную огромными, страшными когтями. В последний момент Салага еще успел увидеть, что черный прямоугольник распахнутой гермодвери полон темных, остроухих силуэтов с горящими, словно угольки глазами. Их было не счесть там, в темноте и они на секунду замерли, прежде чем хлынуть смертоносным серым потоком на станцию, откуда пахло живыми , пахло добычей.

А потом 'серый' взмахнул лапой и свет в глазах Салаги погас навсегда.

Когда неожиданно распахнувшаяся стальная дверь швырнула Салагу на пол, Петрович сперва даже не понял, что произошло. Первой мыслью, возникшей в голове у старого сталкера было - Неужели привод двери заработал?

Но уже в следующее мгновение он понял, что случилась беда, когда через распахнутую дверь стремительной молнией ворвался 'серый'. Тварь лишь на один миг замешкалась, нависая над упавшим Салагой, который был то ли мертв, то ли оглушен падением, а потом взмахнуло передней лапой с длинными, кривыми когтями.

Петрович видел - Салага даже не успел вскрикнуть. Он только издал какой-то странный звук, не то хрип, не то всхлип, а потом тело его судорожно дернулось и замерло. Чудовищная тварь подняла голову, взгляд ее горящих, словно угольки глаз встретились с полным ужаса взглядом человека. Все это заняло не более секунды, а в следующее мгновение в вестибюль хлынул мохнатый поток 'серых', сверкающих горящими красными глазами, скалящих острые клыки, растопыривших черные, изогнутые когти.

На спусковой крючок автомата Петрович нажал скорее рефлекторно, просто сработала выработанная с годами привычка - если тварь рядом, сперва стреляй, потом думай. Автомат он положил на колени, еще когда Салага пошел открывать дверь. И сейчас струя смерти выплеснулась из ствола АКМ даже быстрее чем человек, державший его успел подумать о том, что нужно стрелять. Первый 'серый', бросившийся, оскалив зубы, на Петровича напоролся на поток раскаленного свинца, разворотившего ему грудную клетку. Тварь развернуло в прыжке, она потеряла равновесие и по инерции рухнула на сталкера, подминая его под себя уже в предсмертных судорогах, кромсая когтями. Автомат под навалившейся тушей в последний раз гавкнул и замолчал. А в это время остальные твари уже перемахивали через лежащие в смертельных объятиях тела человека и мутанта, только что отнявших друг у друга жизни, и устремлялись дальше, в туннель, на станцию. Они бежали убивать.

Наташа

Когда Наташка услышала, как, ударившись о стену, распахнулась гермодверь, девушка даже не могла предположить, что спустя секунду через нее на станцию ворвется смерть. Освещение и в туннеле, и в вестибюле было тусклым, аварийные лампочки давали не слишком много света, и поначалу Курочкина не смогла разобрать, что же происходит у входа на станцию. Ясно было только, что происходит что-то странное. Молодой сталкер, по прозвищу Салага, только что стоявший у двери внезапно исчез из виду, а на его месте возник какой-то странный силуэт. В полумраке было не разобрать, кто это так бесцеремонно ввалился на станцию. Фигура пришельца была совсем не похожа на привычные мешковатые формы защитных комбинезонов, в которых входили на поверхность сталкеры сокольнического отряда. Напротив, в фигуре, в самих движениях того, кто вошел через дверь чувствовались одновременно и дикая, совершенно нечеловеческая сила и плавность, какая-то звериная грациозность в движениях.

- Что за 'зверь' такой, к нам пожаловал? - удивленно подняла брови Наташка, пристальнее всматриваясь в фигуру.

В этот момент произошло страшное. Зверь, а теперь было совершенно ясно, что на станцию проник не человек, стремительно бросился вперед, по направлению к одинокой фигуре, сидящей на ящике у костра посреди вестибюля. Темный силуэт сидящего внезапно брызнул огнем, непрошеный гость напоролся на огненную струю автоматной очереди и, развернувшись в прыжке, по инерции обрушился на второго дежурного, сминая его и погребая под своей тушей.

И тот час же, из распахнутой гермодвери на станцию ринулся поток тварей. Зверь, ворвавшийся первым, и теперь валявшийся на полу на, скорее всего, мертвом Петровиче, успел, падая, зацепить лапой костер. Пламя на мгновение вспыхнуло ярче, и в его свете Наташка с ужасом увидела, что за страшные гости пожаловали на станцию. От ужаса, от неожиданности, забыв обо всем на свете девушка пронзительно завизжала, а прямо на нее, разделенные всего несколькими десятками метров мчались по туннелю 'серые'.

Антон, только что наслаждавшийся восхитительной картиной встречающей его любимой женщины, увидел, как в долю секунды переменилось выражение ее лица, перейдя от радостно-любящего, к удивленному и почти сразу же, к выражению невыразимого ужаса, вырвавшегося из ее груди вместе с пронзительным визгом. Уже понимая, что за его спиной происходит что-то страшное, молодой сталкер крутанулся на месте, привычным движением срывая с плеча автомат.

Он увидел, то чего не могло, не должно было случиться. Гермодверь, этот последний рубеж обороны маленького подземного мирка людей была распахнута, дежурных около нее не было видно, а по вестибюлю, по коридору, уже совсем рядом неслись к нему 'серые', стремительные и страшные.

Что-то произошло, что-то вышло не так, раз тварям удалось прорваться на станцию. Но как? Через запертую дверь? Они ее сломали? Невозможно. Такая дверь могла легко выдержать взрыв гранаты. Они ее открыли? Тоже не может быть. Все отпирающие рычаги, находящиеся снаружи, были демонтированы с дверей еще в самые первые дни жизни под землей. Да и 'серые', хоть и сообразительные твари, но не настолько же, чтобы сообразить, как управляться с замками. Тогда что же? Ну не дежурные же им открыли в самом деле!

Все эти мысли с быстротой молнии проносились в голове Антона, а его руки в это время, как будто совершенно отдельно от разума, вскинули автомат. Ближайшая тварь заняла место в прорези прицела. Громыхнула короткая очередь, и 'серый' кубарем покатился с простреленной головой, оставляя на полу кровавый след.

На мгновение Антон обернулся, и увидев, что Наташка все еще стоит парализованная ужасом, крикнул: - Беги! Беги!!! Предупреди наших! Беги!!! - и снова обернулся, чтобы точной очередью отправить в преисподнюю еще одного мутанта. - Ах вы гады! Получай! - и еще один 'серый' рухнул на пол заливая его кровью.

Антон еще раз обернулся и увидел, что Наташка вышла наконец из оцепенения и бросилась в сторону станции с громким воплем: - 'Серые'!!! Тревога! 'Серые'!!! Помогите!!!

- Молодец Натаха, - подумал сталкер и снова повернулся в сторону врагов. Прямо перед его лицом возникла оскаленная пасть, полная острых словно лезвия бритвы, зубов. - Ах ты! - Антон вскинул оружие и нажал на спуск.

'Щелк!' - автомат щелкнул в его руках, но привычного грохота выстрела и толчка отдачи не последовало. Закончились патроны. Заменять магазин уже было некогда, зубастая пасть была совсем рядом. За своей спиной Антон услышал грохот тяжелых ботинок по плитам пола. Это бегом возвращались, услышав стрельбу и Наташкины крики, сталкеры его 'звездочки', которые не успели к счастью далеко уйти.

- А на тебе! - взмахнув автоматом, Антон изо всех сил ударил 'серого' прикладом, целясь в скулу. Такой удар несомненно раздробил бы челюсть любому, самому могучему амбалу. Но мутант, с какой-то звериной грацией нырнул под мчащийся ему в голову окованный металлом приклад и когтистой лапой рванул сталкера по животу. Отлетев к барьеру, разделявшему туннель на две половины, по которым раньше двигались входящие и выходящие пассажиры, Антом почувствовал, что на его тело, как будто плеснули кипятком. Автомат от удара вылетел из рук и загремел по плитам пола. Горячая боль затопила сознание, но молодой сталкер все таки нашел еще в себе силы выхватить из ножен на поясе острый штык-нож, и когда тварь бросилась на него, со всего размаху всадить его ей в брюхо.

'Серый' заревел от боли и ярости, а Антон, чувствуя, как когти и зубы врага впиваются в его тело, одной рукой из последних сил продолжал всаживать клинок все глубже в тело мутанта, а другой, шарил по поясу, пытаясь сорвать, висящую на металлическом карабине, гранату.

Наташка, бегущая по туннелю, навстречу 'звездочке' Антона заметила краем глаза, как справа, отделенная только невысоким барьером, ее догоняет стремительная тень. Один из 'серых' сумел обойти Антона по противоположной стороне туннеля и теперь настигал девушку. Одно только мгновение и тварь одним прыжком перемахнула через разделительный барьер и бросилась на Наташку. Грохот автоматной очереди прозвучал совсем рядом и смертоносные когти, вместо того чтобы снести Курочкиной полголовы, пронеслись рядом с ней, в каких-нибудь нескольких сантиметрах. Тварь с ревом рухнула на пол и, дернувшись, замерла. Наташка обернулась и в паре десятков метров увидела Хомяка, яростно огрызавшегося огнем, пытаясь остановить мчавшихся по другой стороне туннеля серых тварей. Чуть поодаль за ним поливали туннель свинцом еще три сталкера Антоновой 'звездочки'.

В этот момент 'серый' подстреленный Хомяком, и теперь валявшийся кверху брюхом прямо у Наташки под ногами вдруг шевельнулся и, опираясь на передние лапы, стремительно перевернулся и попытался схватить девушку за ногу острыми зубами. Задние лапы у него беспомощно волочились сзади. Очевидно, автоматная очередь Хомяка перебила твари позвоночник, и только парализованная нижняя часть тела помешала ей схватить Курочкину.

Но даже искалеченный 'серый' был очень опасен. С неожиданной для такого тяжелого ранения легкостью передние лапы бросили тело мутанта в Наташкину сторону. Девушка едва успела отпрыгнуть назад, когда полные острых зубов челюсти яростно щелкнули там, где только что были ее ноги. В глазах твари красным огнем горела злоба. 'Серый' изо всех сил пытался догнать ускользнувшую добычу.

Самым скверным было то, что теперь раненный, разъяренный мутант оказался между Наташкой и станцией. Девушка попыталась было обогнуть 'серого', но тот, опираясь на здоровые передние лапы, удивительно шустро метнулся ей на перерез, перекрывая путь к отступлению.

Наташка бросила взгляд в сторону ведущей огонь 'звездочки', и к своему ужасу увидела, что темные фигуры, огрызаются яркими язычками автоматного пламени уже далеко, почти у самого входа на станцию. Твари явно теснили четверку сталкеров. Да уже и не четыре, а только два автомата из последних сил удерживали мутантов. Было видно, два бойца отступают, оттаскивая третьего, бессильно повисшего у них на руках.

Четвертого сталкера видно не было. Тревожно взглянув вдоль туннеля, девушка увидела в полумраке темную массу, неподвижно лежащую на полу. Человек не шевелился, и было неясно мертв ли он, или ранен.

Ясно было только одно. 'Серые' отбросили остатки 'звездочки' Антона ко входу на станцию, и в ближайшее время никто из них не сможет прийти на помощь ни Наташке, ни своему раненному товарищу, ни Антону, который остался в туннеле, где-то ближе к выходу.

Все эти размышления заняли у Курочкиной не более нескольких мгновений, но на успела в последний момент увидеть, как снизу по полу к ней метнулась темная масса. Раненный 'серый' не оставлял попыток добраться до своей добычи. Девушка вновь успела отскочить и избежать знакомства с острыми зубами, но ей стало ясно, что долго так продолжаться не сможет. Путь на станцию по этой стороне пешеходного туннеля преграждала раненная, и от этого еще более злобная и опасная тварь, а по противоположной стороне в сторону станции то и дело проносились хищные силуэты все новых и новых 'серых'. Нечего было и думать попытаться обойти своего раненного преследователя, перебравшись через разделительный барьер.

У Наташки оставался только один путь, обратно в сторону вестибюля, туда, где остался Антон. Удивительно, но с той стороны, пока еще не появилось ни одной твари. Очевидно молодому командиру 'звездочки' все еще удавалось каким-то чудом сдерживать их натиск.

Раненный 'серый' вновь попытался достать Курочкину, и девушка побежала. Она бежала в сторону вестибюля, понимая, что каждый шаг удаляет ее от многочисленных вооруженных защитников станции, от последней надежды на спасение. За ней, рыча и корябая когтями пол, полз 'серый' с горящими яростью глазами. Впереди, в десятке шагов перед собой, в неверном свете дежурных ламп, Наташка увидела неподвижную темную массу, привалившуюся к разделительному барьеру. Приглядевшись, девушка с ужасом поняла, что видит труп мутанта, навалившегося на человека в сталкерском костюме, на Антона!

Забыв обо всем на свете, о 'сером', ползущем по ее следу, о тварях, бегущих совсем рядом по противоположной стороне туннеля, Наташка бросилась к Антону. Когда девушка подбежала к сцепившимся неподвижным фигурам, она поскользнулась и едва не упала, в огромное темное пятно, залившее весь пол туннеля, почти до противоположной стены. Только сейчас Курочкина поняла, что это было за пятно. Запах свежепролитой крови ударил ей в ноздри, заставив на мгновение остановиться, чтобы не упасть в обморок. Бесконечно долгих несколько секунд девушка просто стояла, глядя на жуткую картину, а потом вдруг, в ее сознании ярко вспыхнула одна мысль: - Антон! Он жив! Ему нужно помочь!

Наташка уперлась ногой в разделительный барьер, а руками изо всех сил схватилась за шкуру лежащего на Антоне 'серого'. Шерсть твари была мокрой и липкой, от нее отвратительно пахло кровью и псиной. Превозмогая накатывающую тошноту, напрягая все силы, девушка потянула мертвого мутанта на себя. Через несколько секунд невероятных усилий тело твари поддалось и, соскользнув с Антона, тяжелым мешком повалилось на пол.

- Антон! Антон! - девушка упала на колени рядом с неподвижным сталкером и заглянула в его лицо. Не смотря на скудное освещение, было видно, что лицо парня белое, словно бумага. - Антон! Милый! Очнись! - она осторожно прикоснулась к нему и попыталась встряхнуть.

Словно в ответ на Наташкины усилия, сталкер протяжно застонал и тяжело открыл глаза. Несколько мгновений он мутным взглядом смотрел прямо перед собой, потом взгляд его стал осмысленным, Антон узнал девушку.

- Наташа... ты... здесь..., - речь давалась Антону тяжело, было видно, что каждое слово стоит ему огромных усилий.

- Ничего, ничего, хороший мой, родной! Я здесь! Я с тобой! - Наташка говорила нежно, осторожно поддерживая Антона, и чувствуя, как слезы заволакивают ее взгляд: - Теперь все будет хорошо. Ты только не разговаривай, силы береги. Сейчас помощь будет. Сейчас наши подойдут. Они уже знают. Ты только не умирай.

Девушка попыталась поудобнее прислонить Антона к барьеру, ее рука, опустившись чуть ниже груди сталкера, внезапно наткнулась на что-то горячее и липкое. В ответ на это прикосновение парень застонал и взгляд его снова замутился, а на губах появилась красноватая пена.

- Антон! Господи! Ну держись! Не умирай!!! Я сейчас!!! - расстегнув куртку, девушка оторвала кусок ткани от своей блузки. Сложив его в несколько слоев, она попыталась остановить кровь, уже не льющуюся потоком, а лениво стекающую из огромной раны на животе Антона, переходящей на грудь. Наташка уже понимала, что Антона не спасти, ему не смогли бы сейчас помочь даже золотые руки Бабы-Яги, но в какой-то безумной надежде на чудо она продолжала прижимать уже пропитавшуюся кровью ткань.

Внезапно, за спиной девушка услышала тяжелое дыхание и скрежет когтей по плитам пола. 'Серый', преследовавший ее, нагнал наконец свою жертву. Наташка медленно обернулась и увидела тварь совсем рядом. Видимо погоня отняла у мутанта остатки сил и теперь он лежал всего в двух метрах от Курочкиной, тяжело дыша и сверкая раскаленными угольками глаз. Увидев, что девушка обернулась, 'серый' поднял голову и зарычал, хрипло и страшно.

Словно в ответ на его рычание, с противоположной стороны, ведущей от вестибюля, раздались звуки острожных шагов когтистых лап по плитам и сопение. Несколько тварей, поняв, что автомат Антона замолчал, медленно приближались, втягивая воздух длинными носами.

Наташка видела, как приближаются. Она отчаянно глянула вокруг, но не увидела ничего, что могло бы хоть как-то помочь, защитить от зубастой смерти. Только автомат Антона бесполезной железкой валялся в нескольких метрах по ту сторону от разделительного барьера. Нечего было и пытаться достать его теперь.

И тогда Наташка крепче обняла вновь потерявшего сознание Антона, прижалась к нему, заслоняя и укрывая собой от тварей, которые были уже совсем рядом.

- Ничего милый, ничего, - прошептала она: - Я тебя не брошу. Все хорошо. Все будет хорошо.

Неожиданно, рука девушки натолкнулась, на что-то твердое, какой-то небольшой, круглый предмет с множеством граней. Наташка осторожно ощупала его. Тонкие девичьи пальцы наткнулись на выступающую из ребристого корпуса небольшую трубочку с прикрепленным к ней кольцом.

- Все будет хорошо, милый мой. Все будет хорошо. - прошептала она, осторожно снимая найденный предмет с пояса Антона: - Я с тобой. Я никуда не уйду.

Шаги 'серых' и их смрадное дыхание были слышны уже совсем рядом, прямо за спиной. Даже раненный мутант, и тот нашел в себе силы и подполз на передних лапах еще на полшага.

Наташка наклонилась к Антону, ее губы нежно коснулись его губ. Девушка ощутила соленый вкус крови. Казалось, поцелуй длился целую вечность. А потом она медленно повернула голову к подошедшим уже совсем близко 'серым'. Лицо девушки озарила спокойная, уверенная улыбка. Улыбка победителя.

- Пришли? - спросила она тварей: - Ну что, думаете победили? Думаете ваша взяла?

Спокойно глядя в оскаленные морды 'серых', Наташка разжала руку. На ладони девушки, лежала граната. Без кольца. С легким щелчком отлетел в сторону предохранительный рычаг.

Девушка отвернулась от ставших ей вдруг совсем неинтересными, тварей и нежно произнесла, глядя на Антона:

- Все будет хорошо, милый. Я с тобой.

Взрыва Наташка Курочкина уже не услышала...