Название: Твёрдая рука Твёрдая рука Далин Максим Способности художника - опасная штука. У того, кто рисует - слишком много особых возможностей... Время волшебников прошло... Ю. Олеша Глава 1 - Всё-таки я не понимаю – как это «освобождён от рисования»? – снова сказала Хеда, неприязненно глядя, как Лео засовывает тетради в рюкзак. – Я понимаю – от физкультуры. По справке от врача. Но от рисования – с чего бы? Лео пожал плечами, не желая вступать в пререкания. Ему было заметно неловко и хотелось улизнуть поскорее. Не получилось. Уже почти у двери его остановили. - А ты куда это? – спросил Верзила Дин с глумливой улыбочкой. – Слышь, новенький, у нас в одиночку не сматываются. Чтобы взглянуть на Дина, Лео пришлось поднять голову. Новенький, объявившись три дня назад, стал самым мелким в классе. Мелким и тощим вдобавок. И белёсым. С остреньким землистым личиком, в очках. Дин назвал его Крысёнышем, а у Лео не хватило храбрости возражать. - Ну чё? – спросил Дин в ответ на взгляд снизу вверх. – Филоним, значит? - У меня освобождение, - сказал Лео проникновенно. – Мне нельзя. Компания Дина дружно прыснула. И Хеда со второй парты сказала: - Он говорит, у него и по черчению освобождение. - Слышь, Крыс, вались на место! – приказал Дин. – Я тебя не освобождал. Будешь рисовать этот идиотский горшок с этими, мати их, цветуёчками, вместе со всеми, тля! После такого заявления следовало подчиниться или драться, но Лео не мог драться с Дином по определению, хотя, кажется, хотел. Целых полминуты. - Вали-вали! – ухмыльнулся Дин, заметив его колебания. – Очки по карманам разложу, убогий... Но тут прозвенел звонок, и в тот же миг в класс вошла чертёжница по прозвищу Пилорама. И, к глубокому потрясению класса, увидев Лео, тут же выдала: - Ты что здесь делаешь?! Вон, немедленно! Положи карандаш сейчас же! Ещё раз увижу в своём кабинете – к директору пойдёшь! Мне неприятностей не надо... Лео выскочил из класса, как ошпаренный, а Пилорама повернулась к Дину и его дружкам: - А вы что стоите?! А ну – по местам и готовиться к уроку! - А почему он освобождён, Мать Дафна? – спросила Зельда голосом хорошей девочки. Но Пилорама на сей раз и не подумала беседовать с собственной любимицей. - Не твоё дело... Вы, в последнем ряду! Долго буду ждать, пока на вашем столе появится бумага? Класс уныло взглянул на выставленный у доски натюрморт – комнатный цветок в покрытом известковыми потёками глиняном горшке и восковое яблоко – и смирился с неизбежным. Разве что многие здорово заинтересовались. Но удовлетворение любопытства пришлось отложить. После урока Лео обнаружился около входа в столовую. Он сидел на парапете, окружающем жуткий заплёванный цветник – парапет состоял из цемента и острых каменных осколков, но более подходящих для сидения предметов в холле не было – и тоскливо смотрел на надкушенную подгорелую плюшку. При виде подходящих одноклассников, Лео поднялся. Вид у него был усталый и виноватый. - Жрёшь, что ли? – осведомился Чик, прыщавое бесплатное приложение к Дину. - Хочешь? – Лео протянул Чику плюшку, и тот не отказался. - Избалованный, значит, - констатировал Дин. – С уроков отпускают, булки трескаешь только с изюмом – так, что ли? Лео неуверенно улыбнулся. - Чего тебя Пилорама выгнала? – спросил Дин. - Я в Художественную Школу ходил, - сказал Лео. – А месяц назад они узнали, что у меня того... способности. Свита Дина перестала улыбаться. Сам Дин присвистнул: - Врёшь! - Нет, правда. Отца вызывали. Он пришёл – мою комнату обшарил, выкинул всё, что можно: и краски, и пастель, и карандаши цветные... Сказал, что меня могут забрать... ну, в Комитет. Мои переехали, на всякий случай. Из Художки меня выгнали, вот сюда перевели. Мне можно только ручку и простой карандаш иметь... да и то... ты понимаешь. - Офонареть... – протянул Дин. – Фантастика... - Ты больше не рисуешь? – спросил Чик шёпотом. – Вообще? Жуть какая... - Рисую, когда никто не видит, - ответил Лео тоже шёпотом. – Только не дорисовываю. Ну, ты понимаешь. Узнают – ведь заберут, в натуре. - А ты крутой, - сказал Дин с оттенком некоторого даже уважения. – Гулять выйдешь сегодня? Можешь на площадку за гаражами приходить, никто не тронет. Куришь? - Не-а. - Сопляк, - хмыкнул Дин без всякого, впрочем, презрения и агрессии. Лео кивнул и пожал плечами. В этот момент он стал по-настоящему одноклассником Верзилы Дина – потому что всякий тощий задрот не мог считать себя удостоенным такой чести, даже сидя с Дином за одной партой. Но Лео оказался крут – а крутые парни годятся Дину в приятели. Вечер был тёплый, душный и бледно-голубой. Вечером сидели на скамейке, перетащенной с детской площадки в укромное место – скамейке, изрезанной разными словами и даже разными знаками, не имеющими особой силы только из-за слабости и неопытности исполнителей. С одной стороны компанию укрывал от чужих глаз куст боярышника, цветущий и отвратительно воняющий помоями, а с другой – оштукатуренная кирпичная стена гаража. Дин, Чик, Элвис и Нори курили, Рыжий тискался с Хедой, а Лео пил из бутылки покупной синтетический холодный чай и завороженно смотрел на белую стену. Из-под штукатурки тоже многое просвечивало. Стену явно выбелили недавно; никакой управдом, никакой участковый стражник не потерпят на своей территории размаханной во всю ширину стены надписи «Дети Сумерек – виват!», которая едва угадывалась под слоем белил, как призрак самой себя. Обладая некоторым воображением, можно было прочесть ещё с десяток названий модных групп, чьи-то имена и грязные словечки – но белили не из-за них, ясное дело. И теперь эта белая поверхность с призрачными словами, тающими в белизне, гипнотизировала Лео, как громадный чистый лист. - Слышь, способный, - окликнул Дин, открывая банку с пивом. – А как узнали-то? Надо же было осторожно... Лео смутился и отвернулся. - Показал одной... Спираль. - С ума сошёл?! - Я – маленькую. На блокнотном листке. Только палец просунуть... - Донесла? - Ага... Да и как скроешь, если уже научился? Просто в студии рисуешь – а оно... само, можно сказать... «А мне покажешь?» - чуть не сорвалось у Дина с языка, но он вовремя перехватил эти слова на подлёте и заменил другими: - Пива хочешь? Лео покачал головой, поднял и поболтал чай в бутылке – и вдруг поднял бутылку на уровень глаз, глядя на свет. Жидкость светилась в вечернем свете, как янтарь. - Ты что? – спросил Дин почти испуганно, увидев, как у Лео изменилось лицо. - Бархатный, - сказал Лео, улыбаясь чайным бликам. – Порисовать охота – сил нет. - Не, ты что! Стой! – выпалил Чик. – Умом ушёл?! Заберут же! - Я знаю, знаю... - Это «заберут» - всё равно, что убьют, - сказал Элвис. – Или запрут где-нибудь, будут колоть всякой дрянью, пока слюни пускать не начнёшь... не стоит свеч. - Очень хочется, - сказал Лео и поправил очки. – И – я не красками. Он говорил тихо, но все услышали. Хеда и Рыжий отвлеклись друг от друга, компания Дина смотрела на Лео с ужасом и восторгом. «Не надо», - прошептала Хеда, но и ей хотелось до смерти, а Чик попросил: - Только не спираль. Что-нибудь маа-аленькое... Лео наклонил бутылку над пальцами, выплеснул на руку немного чая и провёл по белой шершавой поверхности. Остался призрачный рыжеватый след – то ли чайного экстракта, то ли искусственных красителей. Лео вздохнул и плеснул ещё. Сперва не было ничего, кроме прозрачных рыже-коричневых пятен и проступающей из-под штукатурки черноты. А потом эти пятна начали складываться – рыжие с чёрными – в очерк высокого лба, в нос цвета корицы, в раскосые глаза и мягкие чуткие уши, в мощную бурую лапу в чёрных колечках какого-то выцветшего граффити, в длинное тело – грозные мускулы лениво расслаблены – и вот лежит на надписи «Дети Сумерек – виват!», как на выступе скалы – упругая, бархатная, чайного цвета хищная кошка... - Ягуар! - выдохнула Хеда. – Ох... - Не дорисовывай! – голос у Чика сорвался в фальцет, он кашлянул. – Ты что?! - Тут только если за руки хватать, - сказал Дин со странной растяжкой в голосе, - а я его за руки хватать не буду. И вам не дам. А Лео, кажется, никого не видел и не слышал. Он разглядывал землю под ногами, бросил бутылку с мутными остатками, подобрал обломок кирпича, окурок – отошёл на пару шагов к старому кострищу, подобрал кусок угля, влажный, рассыпающийся в пальцах... Одноклассники замерли, как зрители в партере – на премьере захватывающей драмы. Из наклоненной банки Нори текло пиво, и он этого не замечал. Чик приоткрыл рот и забыл закрыть. Смотрели, как Лео оживляет зверя: растёртым пеплом – бархатные щёки, подушечки лап, кирпичом – буроватый подпал, углем – остро блестящие внимательные глаза... И никто не дрогнул, когда ягуар зевнул, распахнув страшную пасть с настоящими, ненарисованными клыками. Потом зверь потянулся, урча, вытянув вперёд мохнатую лапу и растопырив когти в кирпичном меху – полупрозрачные лезвия – и плоская белая поверхность стены ушла в глубину, превратилась в туманную даль. Ягуар лежал в глубине стены, как в вольере без передней стенки – призрачно-бледный, но совершенно живой. Лео протянул руку, вымазанную сладкой синтетической жидкостью, углем и пеплом, и принялся чесать ягуара за ушами. Тот заурчал, как очень крупный кот, толкая Лео под локоть умной лобастой головой. - Теперь тебя точно заберут, - пробормотал Дин. – Ты... таких боятся больше, чем мертвяков... ты же можешь нарисовать... ляд тебя знает, что ты можешь нарисовать... Если ты так – всякой дрянью, то красками-то... Жесть какая... - Я зверей люблю, - сказал Лео безмятежно. – Мой учитель говорил, что у меня твёрдая рука – хороший рисунок... я, в принципе, и простым карандашом могу. Мне, знаешь, как хочется рисовать? Я уже дико долго не рисовал... - А вот он кого-нибудь сожрёт... – сказал Нори с плохо скрытым восторгом. – Пилораму или директора... - А когда его застрелят, кровь потечёт? – спросил Чик. Лео резко обернулся. - Кто застрелит? - Комитетчики, кто... Ты ж его отпустишь? Или домой возьмёшь, как котёнка? Тебя же отец убьёт... - Не надо! – жалобно попросила Хеда, будто это Чик собирался стрелять в ягуара. Нарисованный зверь со вкусом чистил лапу между пальцами, вылизывал и мурчал. Лео гладил ягуара по голове, размазывая и смешивая с чаем и пеплом слёзы, текущие из-под очков. - Ты бы кого-нибудь поменьше, - сказал Дин сочувственно. – Воробья там... крысу... - У меня бы сейчас не получилось, - сказал Лео глухо. – Это было место для ягуара. - Ну и куда вы оба? И тут Лео ухватился за маячащую в мутной белизне надпись «Дети Сумерек – виват!», как за объемную и плотную вещь, подтянулся и сел на неё рядом с котом – а в следующий миг перекинул ноги за надпись, в какое-то парадоксальное пространство в глубине самодельной фрески. Ягуар боднул его в плечо – тело Лео на глазах поблекло и выцвело, словно между ним и его одноклассниками оказалось матовое стекло. Картина в единой цветовой гамме – мальчик, обнимающий ягуара – в которой было слишком много живого движения для просто картины. - Упс, - пробормотал Нори. – Как же он теперь оттуда выберется? - А всё, - сказал Чик и глупо ухмыльнулся. – Больше ни крыс, ни кроликов. Он сам теперь нарисованный. - Они дышат! – закричала Хеда. – Смотри! Нарисованный ягуар плавно махнул куда-то в белёсую муть штукатурки, как в туман – а за ним туда соскользнул Лео. Они окунулись в белизну, наполненную тенями старых надписей – и несколько мгновений эти тени казались одноклассникам тенями джунглей, свисающими лианами, разлапистыми листьями тропических растений, громадными махровыми цветами... И всё вдруг закончилось. Осталась грязная стена в разводах угля, чая и штукатурки, со следами граффити, но без следов рисунка. Хеда потрогала стену рукой – на ладони осталась белая и красная пыль. - Жаль, - сказал Дин. - Да, дурак, - кивнул Чик. - Сам ты... – Хеда замахнулась, но не ударила. Крохотная яркая птичка, сияющая в вечернем свете, как драгоценный камень, выпорхнула из стены, встряхнулась, выронив пёрышко, и взмыла вверх. Дин поднял перо, потёр его в пальцах и понюхал. - Гуашь, кажется, - сказал он. – А может, акрил, я в этом плохо разбираюсь...